Глава 4

– Батюшка! – Ждана с порога кинулась отцу на грудь, заливаясь слезами. – Зачем, батюшка! Я бы сама в себе разобралась. Невелик грех, зачем так люто, батюшка?

Евпатий опешил от такого напора и стал отдирать от себя дочь, вцепившуюся ногтями в его платье. О чем она говорит, неужто узнала о том, что этой ночью произошло? Но тут он увидел Порошку, который неуверенно топтался поблизости, явно пытаясь что-то рассказать или объяснить.

– Ты рассказал? – нахмурился Коловрат, обхватывая дочь за плечи и усаживая на лавку. – Я кому говорил? Кого я предупреждал?

– Да не я, – проворчал паренек, как взрослый, и, шмыгнув носом, кивнул через плечо в сторону горницы: – Полторак там тебя дожидается. Меня послали сыскать тебя, а тут ты и сам явился.

Коловрат молча нагнулся и прошел через низкую дверь в горницу. Полторак поднялся с лавки, на которой лежал человек с перевязанной чистыми тряпицами грудью и плечом. Он узнал одного из своих дружинников, как раз из той полусотни, что ушли со Стояном. Дружинник поднял голову, на его бледном лице выступили капли пота, но выражения физических мук не было. Держался он хорошо, но был очень слаб. Видимо, ранение было серьезным или… он скакал сюда раненым с самого Воронежа.

– Я прислан к тебе, воевода, с сообщением, – хрипло проговорил дружинник, опираясь здоровой рукой о лавку.

Полторак, видя усилия воина, подошел к нему и помог ему сначала сесть, потом встать. Опираясь на руку сотника, воин продолжил:

– В засаду мы попали, воевода. Стоян и еще шестеро убиты. Раненых много. Насилу от преследования ушли. След путали. Ночь и весь день шли, пока степняки отстали. Меня к тебе отрядили, да по дороге вот две стрелы получил.

– Ах. – Евпатий стиснул кулаки и сокрушенно закрутил головой.

Снова беда. И опять надо думать, к чему она еще приведет, какую беду за собой потащит на рязанские земли. Эх, Стоян! Сильный воин, опытный, сколько с ним довелось пройти. В преддверии лихой годины не сберег.

– Как было? Рассказывай. Посади его Полторак, видишь, еле на ногах держится.

– Дальний разъезд наш шум услышал, – начал свой рассказ дружинник. – Мы переправы искали, где могла бы большая рать перейти реку. А под утро плеск воды и ржание лошадей. Стоян поднял нас, а тут они, степняки.

– Ты их видел, каковы они обличием? – тут же спросил Коловрат. – Оружие какое, одежды, бронь на них какая?

– Темно было, воевода, – тихо ответил воин. – Может, и половцы были, а может, и кто еще. Не разобрать было. Шапки с мохнатой опушкой, лицами вроде как и половцы, а может, и нет. Щиты круглые, сабли кривые, а что про остальное, так в степи много разного оружия, кто во что горазд. Не приметил я, воевода.

– Дальше рассказывай.

– Не успели мы верхами подняться, как наскочили на нас степняки. Видать, и они нас встретить не ожидали. Пока замешкались, мы в сабли их взяли. Крепко рубились, а когда они поняли, что побьем мы их, врассыпную и в ночи растаяли. Стоян сразу понял, что дело худо, и повел нас назад, в свои земли, к Иоанно-Богословскому монастырю ближе. А под утро снова со степняками встретились. Издалече стрелами нас осыпали и в туман ушли. Немного их было. Да вот беда: троих из нас стрелами насмерть побили. И Стояна тоже. Никого не бросили. Поперек седла всех увезли.

– Где теперь все?

– В монастыре. Никон с братией раненых выхаживает. Олеша Чура как старший остался, велел последний приказ Стояна выполнять и к монастырю нас привел. И меня к тебе, воевода, послал.

– Эх, как же вас угораздило, – снова покачал Евпатий головой и подошел к столу, где на тряпице лежали обломки стрел с окровавленными наконечниками.

Видать те, что из тела дружинника достали. Он взял в руки наконечники, стал разглядывать. Не похожи были эти наконечники на русские. Да и у половцев или булгар таких он не видывал. Те, что он в руках держал сейчас, расширялись как лист дерева. Перо у каждого наконечника было выковано в виде расширяющейся лопаточки с широким тупоугольным острием.

– Вот и дождались, – тихо проговорил Коловрат.

– О чем ты, воевода? – встревожился раненый. – Аль, по-твоему, не так что Стоян сделал. Или Чура сплоховал, что в монастырь нас привел?

– Нет, все правильно, – ответил Евпатий, бросив на стол наконечники. Он повернулся к двери и стал распоряжаться громким властным голосом, к которому привыкли все люди в его окружении: – Ждана, кликни сюда Лагоду. Раненого молодца в покои перенести, за раной смотреть хорошенько. Вина ему красного давайте, а то он по дороге сюда столько крови потерял, что целый приток для Лыбеди сделал. Полторак, собирай мне свою сотню. Подковы проверьте, сумы переметные поправьте, вьючных коней с десяток возьмите с собой. Останавливаться и дичь для пропитания добывать некогда будет. Быстро пойдем.

– Понял, воевода, – кивнул Полторак и шагнул к двери.

Коловрат схватил его за рукав и остановил, приблизив лицо. Спросил тихо, но сурово:

– Зачем рассказал?

– Девка знать должна, чтобы не надеялась, – смело ответил Полторак, прямо гладя в глаза своему воеводе. – От других потом узнает, обиду может на всю жизнь сохранить. О ней думал. О тебе думал.

– Ладно, иди. – Евпатий толкнул его в плечо, потому что в горницу вернулась Ждана в сопровождении Лагоды.

Объяснив, что делать с раненым и кого позвать для ухода и лечения, он взял за руку дочь и отвел к окну. Посадил на лавку и присел рядом, продолжая держать девичью ладонь в своих широченных ладонях.

– Не было там ссоры, лебедушка моя, и Андрей давно тебе не суженый. Он от тебя уж давно отказался. Я знал, только как сказать-то тебе, дитятко мое.

– И я знала, – тихо заплакала Ждана. – Зачем ты его убил?

– Ты у меня уже взрослая, я тебе скажу, только ты до поры до времени роток на замке держи. Помни, ты дочь боярина Евпатия Коловрата. Воеводы княжеского и защитника земли Рязанской. Измена зреет в Рязани. Хотят с приходом татарского князя Батыги город без сопротивления сдать. На поругание других отдать, а себе выгоду поиметь. Так-то, доченька.

– А Андрей?

– И Андрей с ними был. Меня один человек из посадских предупредить хотел о встрече изменников, где они речи всякие про свои планы вести будут. Не успел я. Убили его. Андрей и убил. На моих глазах. Пришлось и мне его убить, а то ушел бы. Не простое время наступает, доченька. Крепись. Время не о себе думать, а обо всех. Помоги Лагоде выходить молодца моего. Он мне скоро понадобится.

– Ты уезжаешь, батюшка? – вытерев слезы, спросила Ждана.

– Да, сегодня уеду и не знаю, уж когда и возвращусь. Ты у меня взрослая, справишься.

Стены Иоанно-Богословского монастыря на холме Коловрат увидел уже к вечеру третьего дня. Подняв руку, он остановил своих воинов на берегу Оки. Полторак с десятком дружинников, прикрываясь лесочком, двинулись к монастырю. Все было тихо, только всхрапывали запаленные кони, отрясая с морд белые хлопья пены. Переход был напряженным и очень утомительным, особенно для коней. Воевода вел свой маленький отряд глухими лесными тропами, оврагами и речными поймами. За два с небольшим дня они не встретили ни единой живой души, и теперь у Коловрата были все основания считать, что он прошел от стен Рязани до Оки незамеченным для врага.

Олеша Чура, с левой рукой на перевязи, встретил воеводу у ворот. Коловрат не стал показываться у стен монастыря со всеми своими воинами. Велев Полтораку спрятать сотню в лесу и выставить дозоры, он с парой воинов отправился в монастырь.

– Я тебя, воевода, ждал, – сказал Олеша, придерживая здоровой рукой повод коня Коловрата.

– Ты поступил правильно, – спрыгивая с коня, сказал Коловрат. – Пойдем, расскажешь мне все, как сам все видел.

На крыльце Евпатий увидел тощую фигуру Никона. Монах опирался на толстую палку и смотрел на дружинников, приложив ладонь ко лбу козырьком. Подойдя к нему, Коловрат обнял старика, отстранился, посмотрел в глаза и в который раз поразился, что глаза у Никона живые и совсем не старческие.

– Ну как ты здесь? Все ноют твои кости? – с улыбочкой спросил Коловрат.

– Что мои кости, – тихо ответил монах, – вот твои вои израненные меня беспокоят. Двое совсем плохи. Уж и не знаю, как их довезли досюда. Пойдем, провожу тебя в кельи, где мы их положили. Братья день и ночь не отходят. Травами, снадобьями разными лечим. Некоторые поправятся.

Раненые дружинники пытались подняться, виновато опуская глаза, когда вошел воевода. Коловрат опускался к каждому на колени, успокаивал, брал за руку. Потом долго сидел возле двоих умирающих.

– Где похоронили Стояна?

– У нас… на погосте, с монахами. И с ним еще шестерых.

– Все правильно, старче. Спасибо тебе.

– Что думаешь делать, воевода? С такими силами ты этих ворогов не словишь в тамошних лесах.

Евпатий поднялся, помог встать Никону и вышел вместе с ним из кельи с ранеными. И только когда они вошли к самому Никону, Евпатий заговорил, устало опустившись на лавку и вытянув ноги:

– Не словлю, говоришь. Словлю, Никон. Ни одни не уйдет. Помяни мое слово.

– Ох, озлоблен ты стал Ипатушка, – сокрушенно покрутил головой старый монах. – Грех это большой. Я ведь расспрашивал твоих молодцов, как все было, мне поведали. Может, обознался кто, ведь не было битвы в чистом поле, когда каждый из противников видит чужие стяги. Ведь не знаешь ты, почему те степняки напали на твоих дружинников.

– Значит, они моих людей поубивали, сотника Стояна убили, а я должен им вослед рукой помахать и здравия пожелать? Так?

– Не переиначивай мои слова. Я о всепрощении говорю. Нельзя все решать только силою оружия. Не железо в этом мире главенствует, а сила сердца и души порывы. Ведь цель была у половцев какая-то. Чего они прискакали со своих степей к нам?

– Половцы, говоришь? – Евпатий вытащил из-за пояса тряпицу, развернул ее на коленях и протянул Никону наконечники татарских стрел. – А это ты видел? Знакомы они тебе?

Старик взял в руки наконечники, подошел к окну и стал вертеть пред лицом кусочками железа, вглядываясь в них. Евпатий наблюдал за монахом спокойно и немного снисходительно. Никон был другом его отца, товарищем его детских игр. Судьба вот у каждого сложилась по-своему. И с тех пор как не стало отца, Никон стал советчиком и духовником Евпатия. Но Никон совсем отошел от мирской жизни, погрузился в свои священные книги и старинные манускрипты и летописи. Он говорит о вещах, которые в обычной жизни уже почти нельзя принять, с точки зрения самого Евпатия. Говорить о человеколюбии, когда на пороге война, бессмысленно. Убеждать любовью врага, который занес над тобой кривой меч, опасно. Можно и головы лишиться.

– Вот оно, значит, как, – пробормотал Никон, возвращая Евпатию наконечники и садясь с ним рядом на лавку.

– Узнал?

– Нешто я и не узнаю, – с горечью в голосе произнес Никон. – Татарские полчища близко. Значит, ты был прав, Ипатушка.

– В который раз прошу тебя, Никон, поехали ко мне в Рязань. Там ты в безопасности будешь. И твоей братии тоже лучше из монастыря ближе к городу уходить.

– Мы с тобой на горе Прощи сидим, – задумчиво сказал монах. – Здесь прощение вымаливать у Бога получается лучше, чем в иных местах. Намоленное место, святое. Уйти, говоришь? Мы для татар не добыча. Что с нас взять? Да и молитвой своей поможем тем, кто их путь заступит. Далековато из Рязани больно молиться о победе на реке Воронеже. Не дело ведь пускать чужую рать на земли рязанские. Так мыслю аль нет?

– Так, все правильно, осталось в тебе еще немного от воина. Вот и ответь мне, Никон, зачем могли прийти эти татары, с которыми моя полусотня столкнулась, которые Стояна и других убили. Поглядеть они пришли, как мы тут живем, какова наша сила, готовы ли мы, ждем ли их или в лености блаженной полуденной прозябаем. Они буду хватать зазевавшихся людишек, пытать огнем и все про нас выведывать. Так было и тогда, когда под Киевом мы с ними в первый раз столкнулись.

– Но тогда был первый раз, – поддакнул Никон, – и их мало пришло. Дальше на Русь не пошли. Теперь они умнее поступят. Малыми силами, волками будут рыскать и вести хану своему слать. А потом, как готовы будут, навалятся сразу силою темной и нас сомнут.

– Вот то-то и оно, – поддакнул Коловрат. – А ты говоришь, что простить надобно. Война это, Никон. А когда под твои окна приходит враг, то выбора у тебя нет. Или он пожгет тебя и семью твою и соседей твоих вырежет, или ты его в землю русскую втопчешь, так, чтобы праха его не осталось. И не о чем тут больше спорить.

Собрав старших дружинников в трапезной монастыря, Коловрат поделился своими мыслями. Он говорил и каждую фразу припечатывал к столу широченной ладонью:

– Иного нам не дано, как только этих татар найти и истребить. Ни один уйти и рассказать хану о нас не должен. Они тут все должны пропасть, как в болоте сгинуть. Без следа. И впредь их отряды надо выслеживать и истреблять.

– Будет не просто их найти, – покачал головой Олеша.

– Все так думают? – прищурился Евпатий и повел взглядом вдоль лавки, на которой сидели его першие воины.

– Нелегко, – подтвердил еще один из дружинников. – Степняки, они все на конской попоне родились, от мамкиной титьки на коня саживались. Они и есть, и пить, и спать верхом умеют.

– Не то, опять не то слышу, – усмехнулся воевода.

– Степняки, они воины хорошие и умелые, – подал голос Полторак. – Но мы с половцами не один год бок о бок живем, не один раз сталкивались в степи в лихой сече. А то ж и они люди, и у них есть свои привычки, обычаи и свое понимание. И что половец, что татарин, все едино, если его повадки знать.

– Вот! – Палец Коловрата нацелился на сотника. – Дело сказал! Те татары, что напали на Стояна, поняли, что тут не бортники, не перегонщики скота и не торговый люд под их стрелы попал. Гонец, что ко мне прискакал, стрелой татарской ранен. Притаились они, как рысь, уши навострили. Они сейчас во все стороны смотрят и ждут, а не покажется ли русская рать, чтобы на них напасть. Они не у себя дома, они здесь очень осторожно будут по тропам красться.

Дружинники загалдели, соглашаясь с воеводой. Хвалили, что и вправду он главное заметил. И Полторака хвалили за то, что и он подметил, что враг – он тоже человек. Коловрат подождал, когда все наговорятся, потом вытащил из-за пояса нож.

– Смотрите, вот это река Воронеж. – Евпатий из деревянной плошки налил на стол извилистой полоской воду. – Вот тут, на излучине, на ночь остановился отряд Стояна. А вот здесь, подальше, где каменные перекаты, есть брод. И через него ночью татары переправлялись, когда сторожевые услышали коней. Так было?

– Так, так и было, – подтвердил Олеша. – И сотник нас быстро поднял – и в седла.

– Дальше вы поймой по следу шли за ними, – Евпатий повел кончиком ножа вдоль «реки». – Там земля рыхлая, влажная, и след хорошо виден был. Поэтому вы их и догнали быстро. Вот здесь.

Евпатий перевернул деревянную тарелку вверх дном и обвел ее кончиком ножа. Дружинники кивали головами, понимая, что пытается им показать воевода. И как на столе пролитая вода превращается в реку, тарелка – в холм, а перья лука – в лес. И стало понятно, в какой стороне Рязань, а в какой Чернигов, а где находится мордва да булгары. Все смотрели на Коловрата и на его руки с ножом, кончиком которого он показывал, как двигались татары, а как дружинники.

– Ушли они отсюда, – уверенно сказал Полторак. – За нами в глубь Рязанской земли не пошли, на месте оставаться им нельзя, потому как княжеские дружины могут нагрянуть и посечь их в этих лесах. А так и искать негде.

– На север они пошли, – заявил Олеша, морщась и потирая раненую руку. – На юг нельзя, там сплошь пути торговые, там легко столкнуться с обозами или со стругами, что по реке идут. Да и половцев можно встретить. А на севере – леса. Их всего-то сотни две, не более.

– Тех, кого вы видели, этих, может, и не более, – пожал плечами Полторак. – А всех ли вы видели? Может, кто еще другими бродами шел, другими тропами. Может, они где-то под Муромом хотят едино собраться.

– Так и есть, Полторак, – улыбнулся воевода. – И нам их найти надо до тех пор, пока они в один кулак не соберутся. Потом их одолеть трудно будет. Теперь меня, други, слушайте. Олеша здесь останется с ранеными да с десятком воинов. Ты, Чура, знаешь, как монастырь защитить, коли враг наскочит. И загодя врага почуешь. Только на тебя в этом надежда.

– Управлюсь, – пошевелил пальцами раненой руки и поморщился Олеша. – Спокоен будь, воевода.

– А мы с Полтораком поведем всех оставшихся по следу татар. Мало нас. И полутора сотен нет, а врага может быть и в два и в три раза больше, чем нас. Но мы по своей земле ходим, а они пришли разбой тайно чинить, о нашей силе все выведывать. Они нас бояться будут, а нам перед ними страх неведом. Тут как в схватке на мечах: коли ты первый ударил, твоему противнику не останется ничего, как только удар твой отражать, защищаться. И только потом он может ответный удар нанести, если ты медлить будешь. А мы не будем, мы будем бить и бить. Первыми бить будем, чтобы они только защищались.

– Дело говорит воевода, – поднимаясь с лавки, поддержал Коловрата Полторак. Татары они степняки, они привыкли к конному бою на просторах. Нам это не в новинку. Они как ветер: ударят, стрелами засыпят и, если поймут, что противник сильнее, снова как ветер в степь унесутся, только ты их и видел. Надо им не позволять россыпью сражаться, надо заставить их сражаться строем, а уж тут нам равных нет.

– Ладно. – Коловрат жестом остановил своего сотника. – Бахвалиться не будем, но и без победы нам в Рязань нельзя возвращаться. Выступаем завтра перед рассветом. Ночь обещает быть темной, тучами небо заволокло. Ты, Полторак, отправь разъезды сейчас же. Пусть следы посмотрят да тропы звериные проверят. Не слыхать ли татарского запаха. Не крутится ли кто здесь в округе.

Коловрат летом уже трижды выезжал в эти места до самых берегов реки Воронеж, доезжал со своими воинами до самого Мурома на севере. Помнил он низинки и холмы, речки и болотца. И сейчас Коловрат поставил себя на место татар, вторгшихся на рязанские земли. Хан послал сюда воинов опытных, умелых. Иначе и быть не должно. И значит, они будут спешить уйти как можно дальше от того места, где с дружинниками рязанскими столкнулись. И быстрее всего вдоль поймы Цны к землям мещерским. И вода для коней, и трава на пойменных лугах, и дичи вдоволь, чтобы людей прокормить. А потом могут и вернуться.

Глядя, как собираются его воины, как проверяют подковы, подтягивают подпруги, как собирают переметные сумы, Коловрат считал дни. Один день полусотня Стояна шла по следу татар после стычки у переправы. Еще один день они возвращались с ранеными назад, в рязанские земли, к монастырю. Два дня скакал раненый гонец, два дня я возвращался сюда от Рязани. Далеко ли татары ушли за пять дней? Если не скрываясь да на рысях, то их и не догнать уже. А если скрываясь, да тайком, да ночами и в туманах утренних?

Коловрат снова и снова вспоминал лесочки и речушки на север от того места, где Стоян встретил татар. Нет, никак дальше пяти десятков верст они уйти не могли. И если прямиком идти к речке Векше, то там татарский отряд можно и встретить. И места там есть удобные для больших засад. И ровных чистых от леса луговых участков там совсем нет. А которые и есть, те оврагами разрезаны, балочками неглубокими. Никак там нескольким сотням конных не развернуться. Он уже знал, как и куда поведет свой отряд, что он сможет сделать.

Ночью, когда Коловрат уже готов был сесть в седло и покинуть монастырь, к нему вновь подошел Никон. Монах был печален, казалось, что он еще больше ссутулился.

– Прощай, старче. – Евпатий подошел к Никону и взял его своими большими руками за худенькие плечи. – Не знаю, уж свидимся еще, нет ли, но хочу сказать, что твоя мудрость и твои советы останутся в моем сердце. Пусть и мое сердце с тобой остается. Помнить тебя буду, где бы ни был.

– Твое сердце не здесь, – улыбнулся старик. – И горько плакать той женщине, которая захочет твоего сердца. Видать, тебе на роду написано любить только одну – которая родной землей зовется. Ей ты служишь, ей ты верен. Ступай, соколик. Да хранит тебя Господь!

Никон поднял руку и осенил воеводу святым крестом. Евпатий вдруг схватил руку монаха, прижал ее к губам, зажмурился. Только несколько ударов сердца он так простоял, совсем немного. Но чувства умиротворения и покоя были опасными, они могли сделать его слабым, а впереди была страшная сеча с врагом, впереди было много битв.

– Прощай, Никон! – Евпатий отпустил руку монаха, повернулся к своему Волчку, которого держал под уздцы один из дружинников, и одним махом забросил свое сильное тело в седло.

Тихо, без скрипа приоткрылись задние ворота в монастырской стене. Как тени выехали всадники, тут же исчезая за черной стеной леса. И только филин вскинулся на ветке, тяжело хлопая крыльями, перелетел на соседнее дерево.

– У-ху, у-ху, – пронеслось по лесу, и снова только шелест листьев на ветру и только неспешный бег черных туч по ночному небу.

В низинке, скрытой в дебрях лиственного леса, Евпатий приказал отдыхать. Ослабив подпруги и разнуздав коней, с ними оставили несколько коневодов, остальные дружинники поднялись повыше. Коловрат стал ждать известий от своих разъездов, которые отправил в разные стороны. Это были как раз те места, где он и рассчитывал застать татар. В этих местах легко раствориться, исчезнуть. И Коловрат знал, где, в каких местах здесь можно спрятать большое количество всадников. Отправил он тех, у кого были самые сильные кони, которые могли обойтись пока без отдыха, после длительного перехода.

Дружинники лежали среди зарослей папоротника, кто-то достал вяленое мясо, хлеб, иные спускались к роднику в низинке, чтобы набрать воды. Только несколько воинов не отдыхали, продолжая наблюдать за округой, прислушиваться к лесным звукам. Солнце поднималось над лесом. В воздухе парило, запахи стали сильнее. Если бы Коловрат оставил коней наверху, просто на неприметной поляне, то запах конского пота и навоза быстро распространился бы по лесу далеко от места стоянки и выдал бы отряд русичей.

Вот затрещала сорока и понеслась с ветки на ветку. Потом звякнула подкова о камень, и снова тишина. Со стороны реки кто-то ехал верхами, но сторожевые дружинники не подавали условного знака. Может, свой разъезд возвращается? И вот по лесу пронесся заливистый голосок пичужки. Сначала длинно, потом трижды короткие трели. Свои, одобрительно подумал Коловрат, узнав условный знак, поданный сторожевыми воинами, притаившимися близ тропы.

Кони шли, опустив головы, то и дело широко раздувая ноздри и нюхая воздух. Уловили, что и другие тут, отдых почуяли. Коловрат поднялся навстречу троим дружинникам, въехавшим на полянку. У двоих поперек седла лежало по связанному человеку. Улыбающиеся дружинники спихнули пленников на траву. Коловрат стоял как вкопанный и смотрел на ворочавшихся связанных чужих воинов, привезенных его разъездом с берега реки. Внутри у него все сжалось, зубы сами стиснулись. Коловрат все надеялся, что ошибется, что прав князь Юрий Ингваревич, правы его бояре, советовавшие не слушать о возможном приближении татар. Нет, он не ошибся в своих подозрениях. Один из пленников был половцем. Это видно и по одежде, и по чертам лица. А вот второй. Хорошо знакомые Коловрату сапоги из верблюжьего войлока с загнутыми носами и диковинные рубахи из скользкой тонкой материи. Говорили, что такую материю ткут в далекой стране на востоке, лежащей за горами, которые выше облаков, на берегу большого моря, которое и птице не перелететь. И ткут ее не люди, а волшебные насекомые по приказу восточных колдунов.

– Где вы их взяли? – Коловрат сурово посмотрел на дружинников, которые привезли пленников.

Ответил старший, которого звали Сорока. Высокий, жилистый, с длинными руками, он подошел к пленникам и одним рывком поднял половца на ноги.

– Этот по-нашему болтать умеет. Точно умеет. Мы их возле излучины заприметили. Они коней в кустах привязали, а сами в камышах сидели, то ли наблюдали, то ли ждали кого.

– А если и правда ждали? – нахмурился воевода.

– Не, мы и так до полудня комаров кормили… наблюдали. Точно. За рекой же шлях идет. Наверное, нас ждали, а может, обозы какие. Мы все тихо сделали, как ты учил нас. Этих взяли тихо, камыш не ворохнулся. Потом коней их отвязали, не резали поводья. В реку завели и по крупам плетками. Они шеметом по течению, и не знаю уж, где они потом на берег выбрались. Пусть гадают там, куда их соглядатаи делись.

– Ладно. Добро справились. Этого вот поднимите, – указал Коловрат на монгола.

– Что-то он на половца не похож, – пробормотал Сорока, вместе с другим воином поднимая монгола и ставя его на колени.

– Потому что он не из половецких степей. Это монгол, Сорока!

– Монгол? – опешил дружинник и хлопнул себя по лбу ладонью. – Из тех самых, что ли?

– Да, Сорока, вот он один из воронов, что прилетел нашу землю когтями драть, кровь нашу пить.

Монгол крутил головой, никак не мог прийти в себя и понять, где он оказался. Большой кровоподтек на бритом затылке говорил о хорошем ударе. Бросив разглядывать пленника, Коловрат махнул рукой и повернулся к половцу. Перед ним со стянутыми за спиной руками стоял воин лет двадцати с глазами пройдохи. Он кривил губы и смотрел заискивающе то на воеводу, то на других подходивших дружинников.

– Как тебя зовут? – потребовал ответа Коловрат, сверля взглядом половца.

Но пленник только отрицательно качал головой и криво усмехался, морщась от боли в ушибленной голове и затекших от кожаных ремней руках.

– Аль ты меня не понимаешь? – сделал изумленное лицо Коловрат. – Ты из дальних степей сюда прискакал, совсем нашего языка не понимаешь?

Пленник продолжал крутить головой и молчал. Коловрат чувствовал, что внутри у него начинает закипать злость. «Эх, Никон, – подумал он, – что ты знаешь о грехах, которые меня одолевают. А ведь без злости на войне никак нельзя. Тебя так любой враг одолеет, потому что злость добавляет силы, решительности, а когда надо, то и безрассудной храбрости».

– Значит, по-хорошему не понимаешь, – проговорил Коловрат сквозь зубы и выразительно посмотрел на Сороку.

Дружинник понимающе кивнул, ленивой походкой подошел к пленнику и положил ему руку на плечо. Половец беспокойно обернулся, а Сорока резким движением согнул его пополам, вытягивая в сторону правую руку пленника. Еще миг безуспешного сопротивления, и половец уже лежал на земле, придавленный коленом русича, а его рука лежала кистью на пне. Сорока разжал судорожно сжатый кулак пленника, медленно вытянул из ножен саблю и положил холодную сталь на большой палец половца.

– Рубить? – деловито спросил Сорока воеводу.

– Руби, – громко велел Коловрат, но погрозил Сороке пальцем, чтобы тот не усердствовал.

Дружинник кивнул с усмешкой, мол, понимаю. Дело известное, не впервой. Было видно, что половецкий воин весь напрягся на земле, его била дрожь, но он хотел выглядеть мужественным. Коловрат хорошо знал, что вот такой неспешный разговор перед пыткой или казнью помогает лишить самообладания даже самого мужественного человека. А вот если кричать, хватать его, тащить, бить, поносить, оскорблять весь его род, то можно по частям его резать, а он будет в ответ тебе проклятия кричать и ничего не расскажет. Страх в человеке надо разбудить, животный, древний страх. Он должен сменить в нем ярость и ненависть к тебе. А со страхом жить трудно. И умирать тоже.

– Э-эх! – выдохнул Сорока, и его сабля со свистом рассекла воздух и впилась в пенек аккурат возле пальца пленника, едва задев на нем кожу.

Пленник заорал тонким голосом и забился, как попавшая в силок птица. Но Сорока не дал ему вырваться. Он взмахнул саблей, и второй удар снова чуть задел клинком пальцы половца. Коловрат махнул Сороке рукой, чтобы тот отпустил пленника. Половец мгновенно вскочил на колени и полными ужаса глазами уставился на свою руку, по которой из порезов чуть сочилась кровь, но все пальцы были на месте. Сорока снова схватил его за плечо, больше для того, чтобы пленник не попытался сбежать или не кинулся на кого-нибудь.

– Я скажу! – плохо выговаривая русские слова, затараторил половец, пятясь на коленях от подходившего к нему воеводы, пока не уперся спиной в ноги Сороки. – Я все тебе расскажу. Я знаю тебя, ты Коловрат, ты с князем к моему отцу приезжал!

– Да ну? – удивился воевода, встав над пленником, уперев руки в бока и ухмыляясь в густую бороду. – Ты меня знаешь? И кто же ты сам-то? Отец твой кто?

– Меня зовут Карат, я сын хана Туркана. Прошлым летом ты у нас был. Я тебя видел.

– Почему я тебя не видел? – удивился Евпатий, но потом вспомнил, что встретился князь Федор с Турканом не очень хорошо.

Молодые воины хана стали часто нападать на селения в рязанских землях… много людей в полон увели, скота. Хан улыбался, клялся, что он знать не знает об этом, а что касается молодежи, так резвятся, удаль свою показать хотят друг перед другом да перед прекрасными половчанками. Тогда он нарушил обычаи гостеприимства и не стал представлять русскому князю своих сыновей, хвалиться ими. Выглядело бы это как глумление и бахвальство. А может, кто из дружинников и узнал бы в сыновьях Туркана обидчиков. Несколько раз конные отряды дружинников догоняли половцев, отбивали добычу. А те, уступив в скорой сече, скакали назад в свои степи.

– Пощади, воевода, я все тебе расскажу. Как монголы к границам рязанским подбираются, что замышляют. Все расскажу, что сам знаю.

– Ладно. – Евпатий опустился на поваленный ствол дерева и приготовился слушать.

– Они грозились все наши селения пожечь, женщин и детей свести на базары, на восток продать. Отец должен был спасти свой народ, но он вас не предал, рязанцы. Когда враг на твоей земле, думай прежде о своих.

– Что хотели монголы от хана Туркана?

– Про русичей узнать. Чтобы он все им рассказал, как ваши города устроены, много ли у вас силы, как вы бьетесь с врагом, каковы ваши обычаи. Но мой отец сказал, что стар уже, что давно не ходил на русичей, да и мир у нас с вами. Многое, говорил он, изменилось. Видишь, Коловрат, мой отец, как лиса, юлил, выкручивался, чтобы не предать добрых соседей.

– Да уж, – усмехнулся Евпатий. – Чего-чего, а это вы умеете, лисье племя! Добрых соседей, говоришь? А для чего ты с татарами пошел?

– Отец послал, – взмолился Карат. – Не мог я ослушаться отца, но и вам во вред не хотел ничего делать. Сбежать хотел, к вам прийти, предупредить, к отцу, чтобы уводил стада подальше в глубь земель русских.

– Сбежать, – ехидно повторил Сорока, – а сам за нож хватался, пока вязали. Насилу угомонили, да и то ножнами по темечку.

– Подожди, – хмуро остановил дружинника Коловрат. – Так что здесь татары задержались? Умысел какой, пожива какая им тут?

– Я слышал, что они с вашим отрядом где-то недавно рубились. Думали, что к вам подмога подоспеет, вот и ушли в эти леса. Ведут себя тихо, но присматриваются к поселению вашему, что на бугре за лесом. Пленников они по дороге брали, вызнали, что там важные русичи будут завтра. И с богатым обозом. Им очень знатные русичи нужны, от них они хотят все про вашу силу узнать.

– Вот как, значит, – тихо сказал Коловрат и задумчиво опустил голову, разглаживая бороду.

Дружинники, стоявшие поодаль и все слышавшие, переглянулись, зашептались. Половец напряженно смотрел на рязанского воеводу, на его воинов. По его нечестивым глазам видно было, что очень он опасается за свою жизнь. Слишком ему его участь непонятна теперь. То ли пожалеют его княжеские дружинники за откровенность, то ли голову снесут за то, что вместе с чужаками по их землям вором пробирался, что их товарищей недавно побили мечами и стрелами.

– Сколько их? – наконец спросил Коловрат. – Знаешь?

– Вон в том лесу за рекой две сотни. Здесь в овражке в перелеске несколько десятков, за дорогой следят, должны отвлечь на себя, если ваши отряды подойдут, искать их будут. Да в десяти верстах в лесу буреломном непрохожем сотня прячется. С ними там и их князь, или тысячник, не знаю, как по-ихнему будет. И еще по лесочкам по десятку да по два рыщут. Мужиков местных в полон берут, гонцов надеются перехватить, если такие будут.

– Много пленников нахватали?

– Не знаю, воевода, – покачал головой Карат, – при мне двоих приводили. Вчера да утром сегодня. Все местные, но про обоз только один знает. Они еще будут искать тех, кто что-то знает. Кого-то из знатных захотят захватить, чтобы выведать.

– Теперь помолчи! – осадил разговорившегося половца воевода. – Сорока, ты его пока при себе держи, на ремень посади, чтобы не сбежал.

– Прикажи не убивать меня, Коловрат! – снова подал голос пленник. – Все как есть тебе рассказал. Не убегу, клянусь тебе всеми своими предками, душами их. Я тебе помогать буду! У нас говорят, что ты мудрый воин, ты справишься с татарами, они испугаются и больше не придут. Я тебе помогать буду, ты и свой народ, и мой спасешь.

– Не врешь? – хмыкнул Коловрат. – Ладно, поглядим. Но только помни, что если предашь во второй раз, то тебя смерть лютая и позорная ждет.

Карат вдруг стал серьезным, поднялся с колен в полный рост и поглядел воеводе в глаза:

– Я тебе клятву даю, Коловрат! Раньше мог обмануть, татарам мог бы помогать, но теперь я поклялся. Теперь скорее умру, чем предам. Ты наши обычаи знаешь.

– Этот точно по-нашему не понимает? – кивнул на немного очухавшегося монгола Коловрат.

– Ни слова. Я с ним только знаками объяснялся, да и дело мое было указать, кого схватить, знатен ли путник. Мы ведь с ним у брода прятались.

– Коли он и тебе враг, как нам, то убей его.

Сорока с готовностью протянул половцу свою саблю рукоятью вперед. Карат с жадностью схватил оружие, сжал его в руке. Монгольский воин широко раскрыл глаза, в них блеснула ненависть и лютая злоба. Но Карат не стал мешкать: один взмах – голова пленника со стуком упала на траву и закачалась из стороны в сторону. Тело повалилось рядом, и на траву толчками из обрубка шеи стала бить кровь. Черная, как показалась Коловрату.

– Ну-ну! – кивнул Евпатий, повернулся и пошел к своим воинам, за ним потянулись остальные, зная, что сейчас будет обсуждение того, как Коловрат татар побить думает.

Вокруг Коловрата, сидевшего на пне, стояли и сидели десятники и несколько наиболее опытных дружинников. Коротко пересказав то, что он услышал от Карата, воевода стал слушать своих. Никто не сомневался, что воевода поверил половцу не зря. В Коловрата верили, верили в его мудрость, умение разбираться в людях, предвидеть последствия поступков, видеть наперед в бою. Если он сказал, что Карат не врет, значит, так оно и есть.

– Тихо подобраться и без лишнего шума перебить их мы не сможем, – говорил один из десятников, покручивая длинный ус. – Две сотни воинов собьются в сече, и шуму будет до самой Рязани. А уж за рекой точно услышат и все поймут.

– Надо в весь идти, – качал головой другой дружинник, снявший шлем и поглаживающий светлые потные волосы на голове. – Как там она называется, Медведка, что ли? Поднимать мужиков, ополчать надо. Тогда большими силами и побьем монголов.

– Послать навстречу обозам гонца, – подал голос третий. – Кто бы там из знатных рязанцев ни был, а все предупредить лучше. Может, и не ходить им по дороге через Медведку. Пусть другой путь выберут.

Коловрат, молча слушавший своих воинов, наконец прихлопнул ладонью по колену и поднял голову, оглядев всех.

– Все дело говорили. Каждый сказал правильно, но не каждый далеко наперед подумал. Поднимем народ, только с чем он пойдет на врага. Топоры – хорошее оружие, если из-за угла стукнуть, но для боя не очень подходящее. А есть у них боевые топоры, мечи, копья? У кого, может, и есть, но пару сотен, даже одну сотню мы не вооружим, брони у них нет, шлемов. А ковать уже и нет времени. Косы есть, серпы у баб есть, только, опять же, насадить на рукоять да научить в бою им владеть не успеем.

– Так ведь себя же оборонять будут, неужто не постараются? – сказал кто-то из воинов.

– Желать можно, только и уметь надо, – покачал головой Евпатий. – И гонца слать не будем. Вы думаете, что монголы не рыщут по всем тропкам? Один гонец не пройдет, двадцать я послать не могу, с кем тут останусь. А если обозов не будет и знатных рязанцев не будет, так и враг ведь уйдет их снова искать, так и будем по лесам до зимы ловить их, да по следам ползать.

– Так как быть, Евпатий?

– А так, как враг замыслил. Пусть все идет по его умыслу. И ему так спокойнее, и мы его мысли наперед знаем. А если мы знаем, что враг сделать хочет, так ведь и приготовиться сможем. Не так ли, други мои?

– Мудрено говоришь, воевода!

– А не мудрствуя и каши не сваришь, – улыбнулся Коловрат. – Поступим так. Я возьму с собой десяток. Подберусь сам к лагерю монгольскому и посмотрю. По лагерю многое понять можно. Как кони пасутся. Как воины лежат. В сапогах ли и опоясавшись или распоясанные. Если распоясанные, значит, к битве не готовятся, значит, отдыхать будут. А дальше… Дальше в Медведку поеду! Поднимать их старосту. Надо укрепить там все для обороны, подготовиться к нападению, чтобы урон монголам был. А когда они, как конь в болоте, передними ногами увязнут там, мы им в спину и ударим. Да не одним кулаком, а двумя. Они нас не ждут, растеряются, числа нашего не поймут, будут думать, что нас много.

Дружинники заговорили все разом, переглядываясь. Мысль была простая, но многие по своему опыту понимали, что воевода предлагал хорошее дело. Воевода улыбнулся и продолжил:

– Вот так мы и одолеем врага. С хитростью, хоть и хитрость тут невелика. Монголы наших сил не знают, что мы о них знаем, тоже пока не догадались. Оставляю с вами, други, Полторака. А в помощь ему Сороку. Ну-ка, кликните его сюда. Да пусть там с половцем этим, княжичем, кто-то останется. Клятва клятвой, а вдруг как решит сбежать?

Десять воинов, как и сам Коловрат, сняли шлемы, кольчуги. Оставшись в одних кафтанах да шапках с опушкой, лихо сдвинутых на одно ухо, они поехали верхами, обмотав заранее копыта лошадей свернутой в жгут травой. Из оружия – только мечи да сулицы, да круглые щиты за спиной. Четверо еще и с луками и колчанами со стрелами. Шли налегке, не звеня железом, выбирая мягкую почву с густой травой, прикрывались высоким кустарником, молодым подростом. Копытные воины Коловрата не сбивались в кучу и часто останавливались, прислушиваясь к звукам леса, вглядываясь в чащу, повинуясь знаку воеводы.

Наконец Коловрат остановил свой отряд. Оставив пятерых с конями, он пошел с остальными в глубь леса. По описанию Карата, здесь и пряталась сотня монгольских всадников, высматривая и выслеживая одиноких путников, приглядываясь к русскому поселению. Лучники держали стрелы на тетивах. Коловрат шел первым с обнаженной саблей, но прижимая клинок под рукой, чтобы он не задевал веток деревьев и не выдавал их металлическим звуком, который может услышать ухо опытного воина. А у монголов все воины были опытными. С детства в седле, с пеленок с луком и стрелами. Да и прошли они с огнем, если послушать стариков, чуть ли не половину света белого. Хотя, сколько его есть, этого никто не знает.

Евпатий шел, чуть согнув ноги и низко пригибаясь. Он хорошо знал, что звук в лесу понизу идет, это только эхо отдается под кронами высоких дубов да сосен. А если прислушиваться да носом тянуть, то сразу почувствуешь, что впереди низинка с родничком или просто с сырой почвой, которую папоротник любит. Или кустарник густой, да наполовину с сушняком, запах которого ноздри щекочет. А листва палая под дубами пахнет иначе. И трава на разогретой солнцем поляне пахнет иначе. Но это все запахи лесные, природные, а стоит человеку в лес войти, и сразу режет ноздри запах металла, конского пота, дубленой кожи сапог…

– Тихо! – Коловрат сделал знак и подозвал к себе своих воинов. И когда все пятеро подошли и присели на одно колено, продолжая озираться по сторонам, он прошептал: – Они здесь, чуете? Недалече уже. Идем друг за дружкой. Через каждые двадцать шагов последний остается. Пошли…

Коловрат снова двинулся вперед. Шел он неслышно, ступал ногами так, что не приминал травы. Один за другим четверо воинов отстали, каждый через свои двадцать шагов. Они должны были в случае опасности предупредить своих товарищей и не дать подойти к ним со спины монголам, если они здесь окажутся. Да и на помощь всегда можно успеть подойти, если воевода подаст условный сигнал – свист сойки.

Коловрат с одним из дружинников, самым молодым и самым ловким, остановился в зарослях молодого осинника.

– Чуешь, Будилко? – одними губами спросил Коловрат и повел головой правее зарослей осинника.

– Кони там, – согласно кивнул дружинник.

Коловрат понимал, что ни один опытный воин не станет собирать сотню коней своего отряда в одном месте. Да и трудно скрытно такое место подыскать. Скорее всего, коней развели по балочкам местах в трех в округе. Но одна часть обязательно должна быть вблизи того места, где находятся люди. Большая их часть и их командир. Сделав знак дружиннику, Коловрат свернул вправо и двинулся в обход осинника. Будилко выждал немного и пошел туда же, но держась в нескольких шагах правее воеводы.

Расчет Коловрата оправдался. Они миновали сторожевые посты монголов, которых не могло быть много. Не знающие леса и не имеющие опыта войны в лесах, монголы думали, что со стороны чащи к ним никто не подойдет, нечего местным по чаще ходить. А ходить они будут и ездить по дорогам, по тропкам да полянам, где пройдет и конь, и человек, и телега. Врага монголы не ждали, и это было на руку воеводе.

Ползком, как змеи, они с Будилко проползли еще шагов тридцать, прижимая к себе сабли, чтобы металл не звякнул ненароком о камень. Потом Коловрат остановился, прислушался и стал медленно поднимать голову… еще полшага вперед на животе, и он увидел впереди в низинке монгольских воинов. Рядом неслышно появился и Будилко. Жарко задышал в ухо:

– Они!

– Они. Смотри, Будилко, запоминай. Уйдут они, и плакать не станем. И не приведи господь увидеть их на нашей земле снова. Саранча! Пройдут и ничего живого за собой не оставят. И кони травы нашу пожрут и вытопчут. Запоминай, Будилко!