Глава 9
– Монголы! – раздался крик, и по терему затопало множество ног.
Никто еще, услышав этот крик впервые, и подумать не мог, что долгие годы потом этот страшный крик на Руси будет звучать, обдавая ледяным смертельными холодом, и даже дети будут переставать плакать, прячась от самого ужасного на свете. И будет такое, что прятаться и искать защиты дети будут возле уже мертвых материнских тел.
– Монголы, княже! Под стенами стоят с бунчуком ханским. Послы, не иначе!
Князь Юрий поморщился, но тут же сделал строгое лицо, глядя на входивших в горницу трех монголов в мохнатых шапках и одного старика-половца, которого монголы толкнули впереди и что-то приказали на неприятном своем языке, похожем то ли на лай, то ли на злобное тявканье лисицы.
– Князь, пришли к тебе посланники великого хана Батыя, завоевателя половины мира, – заговорил половец по-русски.
– Что хотят посланники? – ровным голосом спросил Юрий.
Половец перевел, монголы засмеялись, показывая желтые зубы.
– Они хотят завоевать вторую половину мира, – перевел старик. – Но они говорят, что хан милостив и не станет жечь Рязань.
– Что хочет хан?
– Хан хочет десятой доли во всем: в князьях, во всяких людях и в конях. А также овсом для коней и пищей для воинов. Твои воины вступят в его войско, как это до тебя сделали другие. Хан поведет их убивать непокорных, если те окажутся глупы и откажут ему.
– Не горячись, княже, – тихо сказал Евфросин. – Не давай ответа, не показывай страха, не раздражай посланников. Пусть уезжают, а ответ пообещай дать позже.
Но монголы не стали ждать ответа. Наверное, это не первое их посольство в город, которое выдвигает такие требования князьям. Наверное, они видели всяких правителей. И тех, кто кричал и топал ногами, и тех, кто в ноги падал. Наверное, и убивали послов ханских, но что было за это непослушным, князю Юрию еще предстояло узнать.
– Мы уходим! – заявили посланники. – Хан ждет тебя с ответом на реке Воронеж, где стоит его шатер. – Посол поднял две руки и растопырил пальцы. – Столько дней будет ждать великий хан. Не придешь – сожжем Рязань, убьем всех жителей от мала до велика. Никому пощады не будет.
Князь Юрий, бледный от злости, сидел в своем кресле и смотрел на дверь, за которой скрылись монгольские посланники. Загалдели и разом заговорили бояре и старшие дружинники, стоявшие до того молча вдоль стен. Стали советовать и предлагать, как умаслить монгольского хана. Но большей частью стенали и выкрикивали, что, дескать, дожили и к нам незваная беда пришла, свалилась, как и не ждали ее.
– Что, Федор, от Игоря и Коловрата вестей нет? – спросил князь.
– Нет, – ответил Федор Юрьевич. – Георгий Всеволодович Владимирский передал, что и сам не придет, и помощи не пришлет. Сам хочет с Батыем сразиться и славу освободителя земли Русской завоевать. Давыд Ингваревич Муромский прибыл с полком. Следом идет князь Глеб Коломенский. И Олег Красный, и Всеволод Пронский придут.
– Мало этого, очень мало, – покачал головой Юрий Ингваревич. – Не хватает нам полков владимирских и черниговских. Может быть, еще и удачным будет посольство Коловрата. Хоть бы сам он тут был.
– Нужно идти к хану, – уверенно заявил Федор. – Как десять дней начнут иссякать, так и идти. С подарками, с речами льстивыми. Уговорить его не ходить на Рязань. Дань платить будем, куда деваться. А когда подойдут силы, то можно свое слово и назад взять. Обмануть безбожника не велик грех, ибо ложь во спасение и на благо всего княжества Рязанского, народа его.
Одобряюще загалдели бояре. Старые дружинники хмурили брови, хватались за рукояти сабель и блестели очами гневно. Но князь понимал, что все это лишь видимость. И неизвестно, сколько монголов подошло к землям рязанским, как велика их сила и есть ли эта сила. И не ждать десять дней, отпущенных ханским послом, а сейчас надо что-то решать.
– Кого же нам послать? – задумчиво произнес князь. – Человек должен быть умен, хитер и дальновиден. Да и опасно очень. А ну как хан озлобится да велит казнить посла?
– Я пойду! – уверенно заявил Федор и, подбоченясь, встал перед всеми. – Мне по званию и роду своему идти. С иными хан разговаривать не станет. А я сын князя рязанского, я старший воевода рязанский. А тебе, княже, идти самому не след. Ты у нас голова, без головы нам нельзя.
Нахмурился Юрий Ингваревич, понял, что Федор прав. Кому, как не ему, идти к хану мириться и задабривать. И подарки везти и подносить их должен князь. И надо кому-то идти с Федором, кто бы составлял его посольство перед ханом. И не простые люди должны идти.
– Княже, – вышел вперед Сулима. – Негоже князя Федора одного отпускать. Да и что это за посольство из одного человека. А пойти-ка и нам с ним. Наденем лучшие свои одежды, сабли покрасивее нацепим, шапки собольи. Будет Федору Юрьевичу подмога за спиной, своя дружина и свои советчики. Мало ли что шепнуть на ухо придется, когда он с ханом кумыс пить сядет.
Старые дружинники загоготали, и все, как один, стали бить ладонью по руке Сулимы, соглашаясь идти в посольство со старшим воеводой. Юрий Ингваревич облегченно вздохнул. Ну, так тому и быть.
Собирали подарки весь следующий день, отбирая только самое ценное, что могло найтись в княжеских кладовых, и самое красивое, что радовало глаз, блестело. Несли и из города от мастеровых людей, и от торговых. Каждый хотел внести свой вклад, помочь избежать кровопролития. Получилось два полных воза, но князь Федор распорядился везти все на пяти возах. А чтобы возы казались полными, он повелел укутывать и обматывать ценные подарки тканями, мешковиной, обильно пересыпать стружкой. Обозы сразу «вспухли», стали выглядеть полными, хотя лошадям везти их стало от этого не тяжелее.
Выехали утром следующего дня, еще затемно. Многие отворачивали лица, чтобы не видеть, как провожает мужа княгиня Евпраксия с сыном Иваном на руках. Она была бледна, и глаза ее были сухи, как бывает от сильного горя. Она перекрестила повозки и всадников, которые отъезжали со двора и вскоре скрылись в темноте и легкой поземке, заметавшей след. Как никого и не было на дворе.
В шатре было душно от запаха потных тел, горящих светильников и кислых монгольских напитков. Князь Федор сидел на подушках напротив хана Батыя. Их разделяли большой ковер и низкие столики на кривых ножках, заставленные блюдами и тарелками с яствами. Тут были фрукты, раскисшие после того, как они замерзли и снова оттаяли, было много мяса – жареного и тушеного. Что-то бренчал на домбре старик в рваном халате.
Хан сидел, развалившись на подушках и откровенно рассматривал русичей. Федор смело смотрел на Батыя, в его раскосые глаза, на тонкие жиденькие усы, свисавшие ниже подбородка, и думал, что в этом человеке страшного. Он не выглядит грозным, кровожадным. Скорее ленив и богат. Богат и ленив. Богат, потому что ограбил половину мира, ленив, потому что устал, грабят его воины, а он лишь смотрит на пленников, на подарки, на наложниц.
Резвые танцовщицы в тонких штанах и коротких куртках, открывавших их животы, выбежали на ковер между столами и стали танцевать под ритмичные хлопки зрителей. Разговор с ханом толком еще и не начинался. Он велел усадить посольство напротив себя у другой стены шатра, предложил угощаться – пить, есть и развлекаться, как положено воинам на отдыхе. Среди танцовщиц князь видел и половчанок, и женщин из иных народов, и даже, как ему показалось, двух русских девушек.
Князь Федор добросовестно, как и положено гостю, который хочет угодить хозяину, пробовал с каждого блюда, отпивал из каждого кубка, в который ему наливали. На танцующих девушек он смотреть не мог. Открытые щиколотки, руки, животы, глубокие вырезы, очень сильно открывающие грудь, – все это было непривычно для русичей. Тихо ворчали старые дружинники, сидевшие за спиной князя.
– Хан говорит, что доволен твоими подарками, князь Федор, – перевел седобородый толмач в полосатом халате и мохнатой шапке.
– Скажи, что я рад, что смог угодить хану, – ответил Федор. Выждал, пока толмач перескажет его слова и добавил: – Хан готов обсудить условия мира между нами?
Батый вдруг расхохотался, глядя на русича, и бросил несколько слов своим приближенным через плечо. За его спиной тоже засмеялись. Федор стиснул зубы, но не подал вида, что понимает неудобство своего положения.
– За твои подарки спасибо, – снова заговорил толмач. – Хан обещает, если ты будешь платить дань, как он сказал, то монгольское войско обойдет Рязань и пойдет жечь другие русские города и вешать других князей, если они окажут ему сопротивление.
Федор промолчал, понимая, что хан, может быть, ждет его возмущения. Зачем? Издевается, чтобы дать понять, кто он? Ладно, стерплю и это. Главное, время выиграть.
– Хан говорит, что ему нравятся русские женщины. Они красивые и хорошо пахнут. Хан будет брать себе в шатер ваших жен, сестер и любить их каждую ночь.
Федор окаменел лицом. Хан откровенно глумился над ним, но, если и это спасет Рязань от разорения, Федор снова готов стерпеть. Слова – это только слова, бахвальство. Собака лает, ветер носит. За спиной тихо рычали дружинники, слыша такие слова хана.
И вдруг из глубины шатра возникло потное и самодовольное лицо боярина Наума Могуты. Федор уставился на изменника. А Могута подошел, согнувшись в поясе и сложив руки у груди, как здесь принято при обращении к хану, и что-то зашептал на ухо толмачу, тот закивал и стал переводить хану. Глаза Батыя расширились, он с удивлением глянул на Могуту, потом пристально посмотрел на князя Федора.
– Хан спрашивает тебя, русич, – перевел толмач. – Это правда, что твоя жена царской крови и она очень красива?
Федор скривился в усмешке и приосанился, сидя на подушках. В мыслях мелькало разное, но прежде всего: не по тебе, хан, шапка. Не по твоему шатру рассуждать о красоте русских жен.
– О-о, – засмеялся хан, погладил себя по животу с похотливой улыбкой и подмигнул своим приближенным.
– Хан сказал тебе, русич, чтобы ты дал ему свою жену. Привези ее, великий хан хочет увидеть ее красоту лично и насладиться ее белым телом.
Гнев залил все внутри, подступил к самому горлу. Князь Федор вскочил с подушек, стиснув зубы, и проговорил, борясь с дрожью во всем теле:
– Не годится нам, православным, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь.
Толмач даже присел и сжался в комок, но послушно перевел слова заносчивого русского своему хану. Дружинники за спиной князя тоже повскакивали со своих мест, испепеляя гневными взглядами монголов.
Взгляд хана застыл. Он больше не смеялся, а только смотрел на русского князя. Что там было в его голове в этот момент, Федор не знал, не мог прочитать, да и гнев душил его. Хан крикнул что-то резкое и сделал знак своим нукерам.
Князь Федор не успел выхватить саблю, когда на него навалились сразу несколько монголов. За спиной послышались крики, шум, лязг металла, кто-то оборвал штору и пошатнул столб шатра. Федор Юрьевич безуспешно пытался вырваться из цепких рук ханских нукеров, крутился ужом, но освободиться не удавалось. Его швырнули на землю так, что на миг потемнело в глазах. Конец, успел подумать он.
Апоница оставался возле коней долгое время, после того как посольство пришло в лагерь хана на реке Воронеж. Он сидел, стараясь быть неприметным, делал вид, что дремлет. На него, невысокого, старенького, монгольские коневоды давно перестали обращать внимание. И он выбрал момент, когда исчез. Пробираясь между юртами простых воинов, он высматривал ту, что могла быть шатром хана Батыги. Да, там должны быть его поганые знамена, его бунчуки с хвостами и, говорят, с пальцами рук убитых князей.
Самый богатый шатер он наконец увидел, но услышал старый Апоница еще и страшный шум. На его глазах из-под полога стали вываливаться люди. Монгольские воины тащили кого-то за руки и за ноги, по пути били саблями, разбрызгивая кровь, пинали ногами, кололи копьями. Апоница застонал, у него подогнулись ноги от предчувствия самого страшного, он опустился на мерзлую землю, стиснул пальцы и смотрел… слезы застилали глаза, Апоница вытирал их ладонью, рукавом и снова смотрел.
Он увидел, как Федора швырнули на землю, как его, пытающегося закрыться руками, ударили его же саблей. Видел, как повисла почти отрубленная рука, как снова били князя саблями, как летела клочьями окровавленная одежда и дергалось на земле бездыханное тело. Тут же за шатром монголы убили всех, кто был в посольстве вместе с князем Федором. Дольше всех продержался старый дружинник Олег Сулима. Он сумел выхватить копье у одного из монголов и, отбиваясь им, даже ранил кого-то из нападавших. Его сразили из луков. Одна стрела ударила в бок, вторая пронзила шею. Сулима выронил копье. Из его горла хлынула кровь, он упал лицом в сухую мерзлую траву. Тело воина тут же разрубили на несколько частей.
Апоница не знал, сколько времени он пролежал вот так ничком на холодной земле. Мышцы затекли, но зато от холода появилась способность быстро думать. Шатаясь, как пьяный, он пробрался задами к изувеченным телам русичей. Ползал на коленях, пока не нашел обезображенное тело своего обожаемого Феденьки, которого он растил и воспитывал с малых лет.
Сил как будто прибавилось. Волочить тело князя было нельзя, на заиндевелой траве оставались хорошо заметные следы. Апоница взвалил еще теплую ношу на спину и двинулся в степь. Шел долго, или ему так только казалось. Слушал вой ветра, волчий вой, думал о хищных птицах, опасался, что попортят тело, которое и без того изрублено.
Положив князя в низинке, где от ветра его скрывал густой кустарник, Апоница стал саблей ковырять землю. Сначала получалось плохо, но вот он докопался до влажной, не промерзшей, земли. Благо больших морозов еще не было. Он втыкал клинок, поворачивал комья земли и руками выгребал их из ямы. Наконец было достаточно для того, чтобы спрятать тело от хищников. Удастся ли вернуться за ним? Когда? Удастся ли вообще добраться до Рязани?
Монгольский воин подъехал к овражку, когда Апоница уже закапывал могилу. Это был степняк из тех племен, что присоединил к своему войску великий монгольский хан. Он что-то крикнул человеку, стоявшему на четвереньках. Человек был маленький, старый и совсем не опасный. Убить? Продать все равно нельзя. Как раб ценности не представляет. Конный воин еще не успел разобраться до конца, как его горло пронзила сабля, брошенная твердой, хотя и уставшей рукой. Апоница поймал падающее из седла тело, заодно перехватывая повод коня, пока тот не испугался и не ускакал в степь. Теперь у него есть конь… Выкопать тело и увезти? Как хотелось бы! Но самое главное сейчас не это. Федор бы не одобрил. Надо сообщить, что мира не будет. Ведь в Рязани еще ничего не знают.
– Прости, князь, – прошептал Апоница и пришпорил коня…
Евпраксия не кричала. Она прижала к груди Ивана, потом отпустила сына и принялась отдавать наказы чужим хриплым голосом. Наказала, как и где их похоронить – отвезти обязательно в их вотчину в Красное. Апоница смотрел на нее, но не мог сделать и шага.
– Сообщи Евпатию, – попросила напоследок княгиня.
Он опустил голову. Евпраксия взяла за руку сына и пошла с ним наверх. Вот скрипнули ступени. Никто из домашних ничего не понял, только старый Апоница знал, что будет. Вот со звоном разбилось оконное стекло в тереме на самом верху. Потом детский крик и глухой удар о землю, от которого взбрыкнули и заржали кони.
Слезы душили старика, но он нашел в себе силы подойти к старшему из слуг:
– Пойдите принесите княгиню. Епископу скажите, пусть пришлет того, кто будет отпевать ее и Ивана.
Домашние стояли и не верили своим ушам, потом с криками бросились на улицу.
А Апоница пошел на конюшню, выбрал самого сильного вороного коня и стал седлать его. Путь был не близкий.
Из церкви Успения Пресвятой Богородицы князья выходили молча, натягивая боевые рукавицы и рассаживаясь по коням. Юрий Ингваревич, мрачный, как туча, с посеревшим за ночь лицом, еще раз глянул на князей, пришедших ему на помощь. Никто не передумал? По площади, поднимая пыль, проскакал Олег Ингваревич, прозванный за красоту и удаль свою Красным. Удержав коня возле рязанского князя, сдернул с головы шапку и вытер потное лицо.
– Их не так много, брат! – заговорил князь Олег. – Прибыли дозорные, которых я посылал наблюдать за монголами. Попались нам половцы хана Котяна, бежавшего к нам. Монголы бьются с половцами, монголы бьются на востоке, они всех бьют, но войска на все не хватает. Они сажают в седло новых воинов из покоренных племен.
– Сколько их против нас? – в глазах князя Юрия появился блеск надежды.
– Три тумена да один тумен самого хана. Это его личная охрана из одних монголов. Два тумена сплошь из легких воинов. Каждый тумен по десять тысяч человек, говорят половцы.
– Вдвое больше нашего! – сокрушенно покачал головой Юрий Ингваревич. – Эх, Михаил, эх, Георгий.
– Так что с того? – лихо нахлобучил шапку князь Олег. – Мы встанем стеной, выстроим полки, они со своей слабой конницей из простых степняков и разобьются о нас, как волны об утес. Шуму много, да только брызги летят! Не простим крови сына твоего Федора!
Юрий Ингваревич смотрел на темную массу монголов, клубившуюся как дым на белом поле впереди. Даже в предрассветных сумерках на покрытом белым снегом поле видно, какое большое у Батыя войско. Не обманули ли половцы, не подосланы ли они специально монголами, чтобы уверить рязанцев в легкой победе и заставить их выйти из города в чистое поле. Не ошибся ли князь рязанский?
Он посмотрел на свой Большой полк. Жаль, нет Коловрата. Дружинники стояли, опустив щиты к ноге. Копья блестели наконечниками, играли зарею шлемы, кольчуги сливались в одно сплошное железо. Ратники с топорами и самодельными пиками стояли с решительными лицами, поплевывая на руки, готовые к рубке. Конные полки Олега Красного и Всеволода Пронского Юрий Ингваревич поставил по правую и левую руки прикрывать свое основное войско.
Стена! Разобьются они, на наши копья напорются. Опрокинем и пойдем бить, пока не опрокинем в реку Воронеж, а потом погоним в степь. Могущественный половецкий хан Котян всегда ратовал за единение с русичами, да только бежал со стадами и табунами своими далеко за Киев. А как бы пригодилась сейчас его конница против монгольской. Ничего, устоим!
Дробный гул множества копыт сотрясал степь. Русские воины стиснули древки копий, вглядываясь вперед. Солнце поднималось и освещало пространство впереди. Войско Батыя увеличивалось на глазах. Каждый опытный воин понимал, что сейчас конница из строгого строя рассыпается по степи лавой, от чего кажется, что количество всадников увеличивается. Представляется это страшным.
Прозвучали команды сотников, сомкнулись продолговатые щиты, опустились копья, нацелились жала навстречу врагу. Приготовились за спинами ратников лучники, накладывая стрелы на тугие луки, натягивая тетивы. Тысяча шагов… пятьсот шагов. Земля колеблется под ногами. Воины все больше срастаются плечами, сильнее стискивают зубы. Все ближе монголы, все ближе.
Вот брызнули в воздух стрелы, пролетели и пали на головы монгольских конников. Покатились, взбивая снег, первые раненые, задние, перескакивая через упавших, продолжали мчаться на врага. Но не удирали, а неожиданно повернули коней и понеслись вдоль русского строя, осыпая его стрелами прямо с седел. Стрелы впивались в щиты русичей, отскакивали от шлемов, пробивали кольчуги. Падали русские воины, так и не достав копьями врага.
Князья заметались на конях, обращаясь друг к другу. Что же такое, так ведь нас стрелами всех перебьют! Нельзя стоять, надо идти на врага!
Первым махнул мечом Давид Муромский. Его дружина мерным шагом, теряя воинов под стрелами, двинулась вперед. Закричали другие, и вот уже Большой полк колыхнулся пиками и стягами и тоже двинулся ровной стеной. Конники Олега Красного и князя Юрия сорвались с места и понеслись, охватывая монголов с флангов. Сшиблись, врезались в строй мохнатых шапок и, не останавливаясь, кинулись выбивать монголов из седел, нанизывать на копья. Бросали копья, выхватывали мечи. Монгольская конница стала откатываться назад. Возликовали русичи, ринулись догонять врага.
И тут случилось страшное. Из балки правее русского строя неожиданно повалили новые конные тучи монголов. Кони скользили по мерзлой земле, спотыкались. И вот уже в поле все больше и больше врагов, и не степняков в малахаях и с короткими луками, а монгольских всадников в блестящей броне на выносливых конях.
Олег Красный принялся останавливать своих дружинников, разворачивать их на свежие тумены монголов. Не успел. Увлеклись его воины легкой сечей, подались за убегающим врагом, а в спину им ударила железная монгольская конница. Князь Олег закричал от отчаяния, повернул коня и с одной сотней дружинников ринулся навстречу врагу. Бились грудью в грудь, ломались копья, рвались железные доспехи, кони опрокидывались на спины вместе с седоками, седая снежная пыль, смешанная с поднятыми в воздух комьями земли, заволокла поле боя. А когда снег и пыль улеглись, стало видно, что поле усеяно павшими конями и людьми, а монгольская конница мчится дальше, рубить со спины пронцев.
Юрий Ингваревич остановил полки, но было поздно. Монголы уже выманили русичей в поле, рассеяли их конницу, развернулись и ринулись на оставшихся с трех сторон.
Юрий Ингваревич понял, что его войско погибает. Вот на его глазах сбили с коня Глеба Коломенского и пронзили копьями уже на земле. Где-то рядом дрались муромцы, мужественно защищая спину рязанцев. Не устоять, все тут полягут, понял князь Юрий. А Рязань останется без защиты.
Он схватил за плащ воеводу Агрипу Будыку.
– Отводи всех назад к стенам Рязани! Отводи кого сможешь! Пяться, но сбереги людей!
– А ты, княже?
Юрий не ответил. Он остановил остатки пронцев, потерявших своего князя, и со своей сотней дружинников выстроил их клином.
– Убьем Батыя! – крикнул Юрий Ингваревич. – Убьем хана, спасем землю Русскую! Отомстим за князя Олега! За другов наших, что погибли здесь, за землю православную!
Князь ударил своего коня по крупу плашмя мечом, впился в окровавленные бока шпорами и понесся вперед. За ним плотным строем кинулись воины. Монголы развернулись навстречу, не понимая, что задумали эти сумасшедшие русичи. Ведь битва проиграна, другие бегут, отступая по всему полю. А эти?
Князь срубил с коня первого же монгола, ударил конской грудью и опрокинул на землю второго, третьего… Его догнали другие воины. Лязг метала, ржание коней, крики людей и топот копыт оглушали так, что он не слышал своего собственного голоса. Все медленнее и медленнее было продвижение его тысячи к сторону шатра Батыя. Рука уже устала рубить, ныло плечо, в голове шумело, но князь Юрий все пришпоривал и пришпоривал коня, пытаясь пробиться через плотные ряды монголов.
И вот движение вперед остановилось совсем. Русичей окружили, все плотнее и плотнее охватывая со всех сторон. Князь Юрий успел увидеть, что остатки войска отходят к Рязани. Их гонят и рубят монголы. Осыпают стрелами. Но видно, что многие все-таки уйдут, доберутся до стен города.
Копье пронзило грудь, князь захлебнулся кровью на вздохе. Хватаясь онемевшей рукой за древко, успел подумать: все, больше от меня ничего не зависит…
– Не понимаю я этих русичей, – бормотал Батый, стоя у своего шатра на холме и глядя, как его конница избивает оставшихся в живых рязанцев. – Зачем они бросились на меня? Они могли дать мне коней, золота, и я пошел бы дальше воевать другие города. Рязанцы не бились с нами на Калке. Мне нужен был послушный город за моей спиной, который бы кормил меня и мое войско. Почему они пошли войной? Из-за того самодовольного молодого князя, чью жену я попросил? Мне своих жен всегда приводили добровольно все князья всех племен сами. Без моей просьбы!
– Нужно их всех убить, чтобы и следа от них не осталось, – заговорил один из приближенных хана. – Зачем нам в тылу такой непокорный город?
– Возьмите Рязань приступом, – согласился Батый, качая головой. – Убейте всех жителей, а город сожгите. Это будет уроком всем остальным, кто осмелится противостоять мне.
Батыю подали коня. Привычно управляя им одними коленями, хан неспешно поехал вдоль поля боя, уперев руку в бок и постукивая плетью по сапогу из мягкой кожи. Он проезжал мимо погибших и умирающих, лежащих целыми грудами. Возле нескольких тел монголов он остановился, увидев, что под ними лежит красивый русоволосый воин в богатой одежде и дорогих доспехах. Хорошо бился этот русич!
Но тут воин зашевелился, раздался чуть слышный стон. Батый остановил коня и посмотрел на раненого.
– Вытащите его.
Нукеры соскочили с коней и поспешно раскидали убитых. Русич был изранен, доспехи на нем оказались сильно порублены и все в крови – своей и чужой, монгольской. Стали тереть лицо снегом, и вскоре русич открыл глаза, встретившись взглядом с монгольским ханом.
– Кто ты? – спросил Батый. – Назови свое имя.
– Я князь из рода Ингваревичей, – гордо ответил Олег, пытаясь встать и все еще сжимая в руке обломок меча.
– Ладно, – снисходительно пробормотал Батый. – Заберите его. Отдайте лекарям, пусть поставят на ноги.
Сперва Евпатий гнал коня что было сил. Но когда над лесом он увидел черный смоляной дым, застилавший небо, опустил поводья. Уставший Волчок замедлил бег. Дружинники догнали воеводу, тоже перешли на шаг. Зашептал молитвы и стал креститься Игорь Ингваревич.
– Да что же это такое? А, Евпатий?
– Это беда, – сурово ответил Коловрат, сжимая поводья. – Черная беда опустилась на Рязань.
– Боже мой, боже мой, – снова начал креститься князь Игорь.
– Други мои. – Коловрат повернулся в седле и посмотрел на дружинников, сопровождавших их посольство. – У кого еще сильны кони, кто может, спешите туда. Может быть, вы еще успеете помочь своим близким. Спешите, не оглядываясь ни на кого, кто как может. И я с вами!
Взметнулись плетки, полетели комья земли, взрытой копытами лошадей, перегоняя друг друга, всадники помчались в сторону леса, за которым дымилось то, что оставалось от Рязани. Коловрат оглянулся на князя, но тот только скорбно махнул рукой. Коловрат дал шпоры Волчку, тот с места полетел вперед.
Когда Коловрат выехал из леса, то увидел, что от города почти ничего не осталось, кроме разрушенных, еще дымившихся стен. Те или сгорели, или были разрушены камнеметами, которые монголы привезли с востока и которыми ломали даже каменные стены, не то что деревянные. Не прошло и дня, как все закончилось. Сгорела большая часть города, на развалинах маячили редкие тени уцелевших в страшной битве. Людей увидеть Коловрат не надеялся совсем. Все, кто оставался в городе, были убиты. В живых остались лишь те, кто не был в городе во время штурма. Они пришли позже, когда уже все было кончено.
Коловрат ехал и смотрел на улицы, усеянные трупами. Разрубленные, прибитые к земле копьями. Отсеченные руки, головы, мертвые дети на руках мертвых родителей. Среди черных развалин домов – обгоревшие тела. И почти все с оружием. У кого не было меча или топора, бились дубинами, оглоблями, косами, ножами, камнями. Свой дом он увидел издалека и подивился, что тот остался цел. Может, его просто не коснулись языки пламени от соседних дворов, потому что стоял он особняком. Мужественный воин, повидавший на своем веку много страшного, Коловрат никак не мог себя заставить подъехать к дому. Страшился увидеть изуродованные трупы близких ему людей. Он до боли прикусил губу, застонал и все-таки послал коня вперед.
Чем ближе к дому, тем больше тел ратников из ополчения и мертвых дружинников. Они отходили к детинцу, держа строй. Здесь же было множество мертвых степняков, не монголов. Своих монголы собрали всех, а тела наемников бросили. Вон их сколько побили у западной стены! Объехав дом, воевода замер на месте, остановив коня. Прямо у крыльца валялась груда тел, как будто их сюда специально стаскивали. Он спрыгнул с коня и увидел, что из-под тел виднеется голова Полторака. Так вот кто тут устроил побоище, с болью подумал Коловрат о верном сотнике. Это ведь он мой дом защищал. Только он мог такое сотворить.
Взойдя по ступеням, Евпатий остановился, а потом тихо опустился на колени. Глаза Лагоды смотрели в небо с грустью и задумчивостью. Как будто она и мертвая все думала, а так ли прожила жизнь, тому ли себя отдала. Две стрелы вошли под левую грудь, но женщина так и не выпустила из руки большой нож для рубки капусты. А под ней, лицом вниз, растрепав волосы, лежала дочь Коловрата. Верная и надежная Лагода снова прикрыла собой свою названую дочку Ждану, да, видать, на этот раз спасти не смогла.
Коловрат провел рукой по холодному лицу Лагоды, закрывая ей глаза. Потом поднял ее на руки и положил рядом с дочерью на ступени. Прикоснулся к телу Жданы, чтобы повернуть ее на спину, и… ощутил живое тепло.
– Жданочка, ласочка моя!
Евпатий схватил девушку в объятия, прижал к себе с иступлением, потом отстранился, пытаясь разглядеть на девичьем теле раны. Но ран не было. Она была забрызгана чужой кровью, была ссадина на голове, на руке, но она была жива.
– Батюшка, – простонала девушка и открыла глаза. – Батюшка… милый… что же это такое?
Из подвала выбрался Порошка, угрюмый, как волчонок, ткнулся в грудь хозяина лбом, а потом пошел по дому, сдирая покрывала, простыни и скатерти, чтобы накрыть мертвых слуг. Евпатий стянул с себя овчинный полушубок, завернул в него дочь и усадил здесь же на ступенях. Нужно посмотреть, что в доме, может, ее не стоит туда и заводить.
И тут он снова вспомнил про Полторака. Кинулся со ступеней к груде мертвых тел и принялся сбрасывать их одно за другим. И когда освободил сотника, новая радость заставила упасть воеводу на колени и поднять глаза туда, где еще недавно сияли купола храма.
Полторак попытался подняться сам, опираясь руками о пропитанную кровью землю и скользя по ней ногами.
– Живой! – Коловрат схватил сотника и прижал к себе. – Живой, верный мой друг!
Полторак молча сопел, вырывался, не выпуская из рук меча. Коловрату наконец удалось успокоить воина и заглянуть ему в глаза. Голова Полторака была рассечена, но не сильно. Залитое кровью лицо, глаза мутные, губы распухшие.
– Посмотри на меня, Полторак! Не узнаешь?
– Воевода! – с хрипом выдохнул сотник.
– Как все было?
Полторак только мотал головой и мычал что-то непонятное. Перекинув его руку через плечо, Коловрат поднял сотника и повел в дом. Ждана взяла Полторака с другой стороны, и они вместе провели его в людскую комнату, где уложили на лавку, постелив на нее шубу.
– Посиди с ним, – попросил Коловрат и выбежал на улицу.
Княжеские хоромы были разрушены, но не сгорели полностью. Здесь тоже было много трупов и здесь уже ходил Игорь Ингваревич со слезами на глазах, причитающий и всхлипывающий. Увидев Евпатия, князь подошел и простонал, глядя безумными от горя глазами.
– Не смогли, воевода, не уговорили князя Михаила на помощь. На пирах сидели, вина пили, а тут… Я в церкви был Пресвятой Богородицы… Там они все… они, как штурм начался, все в церковь попрятались, там их всех и посекли. И матушка Агриппина, и снохи ее, княгини, и священники, которые пытались остановить убийство… всех посекли. А князь Юрий Ингваревич, говорят, как ушел с полками, так и не вернулся. Что делать, Евпатий, что делать?
Стиснув зубы Коловрат стоял и смотрел не на князя Игоря, а мимо него, сквозь него. Стоял и видел все, мимо чего недавно шел. Убитые, сожженные, разрушенное и разграбленное. А он, обещавший жизни не пожалеть ради своей земли, в нужный час оказался далеко от Рязани. Не со своим полком, а в хоромах княжеских, в тепле и сытости. Закрыв глаза, Коловрат застонал от бессилия, злости и страшного стыда.
– Что делать, спрашиваешь, княже? – грозно прорычал Коловрат, раздувая ноздри. – Мстить! Мы обещали за свою землю, за народ свой умереть, себя не пощадить, так вот это и делать, пока Батый далеко не ушел. А ты, княже, ищи священников по округе, собирайте погибших, отпевайте, хороните. Не пытайтесь в гробах хоронить, не до того сейчас. Копайте ямы длинные, кладите всех друг на друга головой на запад по нашему обычаю да сложив руки на груди. И под молитву закапывайте. Много у вас труда будет, очень. А наше дело – ратное!
Последние слова Коловрат произнес сквозь зубы, повернулся и почти побежал назад, к своему дому. А там уже собирались ратники, дружинники, кто-то был ранен, другие в прорванных кольчугах, без щитов и шлемов. На пороге его дома, опираясь на меч, стоял Полторак и что-то жарко говорил. Увидев спешащего к ним Коловрата, он показал на него и сошел вниз. Воины опускали глаза и расступались, когда воевода проходил мимо них.
Поднявшись на крыльцо, Коловрат посмотрел на Полторака. Сотника еще покачивало, но выглядел он намного лучше. Кто-то, наверное Ждана, перевязал ему голову белой тряпицей, смыл с лица кровь.
– Кто-то уцелел? – спросил Коловрат. – Хоть кто-то жив?
– Сотни три отсюда за реку ушли, – сказал раненый дружинник и показал на проломленную стену, – когда их сюда оттеснили, когда уже некого было защищать, они по склону и ушли. Монголы догонять не стали, грабить кинулись.
– Да в городе сейчас своих ищут, тела собирают еще около сотни, кто и ранен, кто так… обошлось, – добавил другой дружинник, потом повернулся и показал на то место, где еще вчера высились мощные ворота: – А вон и еще. С воеводой Будыкой.
Коловрат сбежал со ступеней и обошел дом. По улице среди гари и пожарища ехал на раненом коне воевода Будыка. Вся правая сторона доспехов, которая не была защищена щитом, забрызгана кровью. Видать, славно сражался храбрый воин. За Будыкой ехали всадники, не больше сотни, в основном дружинники. Многие в рассеченных доспехах.
Остановив коня, Будыка тяжело спрыгнул на землю, конь сразу же пошел боком, шатаясь, и вдруг повалился наземь. Воевода глянул на него устало и повернулся к Коловрату. Тот обнял старого товарища:
– Ты был там во время битвы?
– Был, Евпатий.
– Как это произошло? Почему?
– Много монголов было, но разбили нас не поэтому. Помнишь, как говаривали про битву на Калке? Никто не хотел подчиняться, каждый сам хотел быть над всеми и всех одному в бой вести. Так и здесь. Не кулаком сильным ударили, а пальцами. Не успел я подсказать, а Юрий Ингваревич хитрости монголов не знал. Выманили они конницу, полки наши на них пошли, когда они врассыпную кинулись, а тут сбоку тяжелые конники из балки, да те, что бежали, развернулись назад и снова, как свора, на нас кинулись. Все смешалось. Видел, как Всеволод Пронский пытался конницу свою развернуть и прикрыть нас сбоку, принять удар на себя, чтобы полк наш не расстроили, да куда там. Видел, как его самого с коня сбили.
– А князь Юрий?
– А князь Юрий многих и спас, да только не помогло. Когда нас уже почти смяли, он приказал мне уводить всех за стены, город оборонять, а сам с одной тысячей бросился на монголов и повел их прямо к ханскому шатру. Думаю, хотел хана убить, тогда бы и войско без него драться перестало. Там же половина – из пришлых степняков. Они бы сдались. А может, просто на себя хотел главные силы монголов отвлечь. Не вышло. Никого из князей я больше уже не видел. А нас рассеяли по полю, по лесам. Подо мной коня убили, да не заметили меня лежащего, мимо проскакали. А когда я уж ногу-то вытащил, до леса дошел, тогда вот кое-кого и собрал, коня поймали, да раненый он.
– Сколько в живых осталось?
– Не знаю, Евпатий. Думаю, в лесах здесь несколько сотен есть. Я по дороге посылал тех, кто посильнее, собирать их и сюда выводить. Батый на север ушел. К Пронску или Мурому.
– Ладно. Ушел, говоришь?
Будыка удивленно посмотрел на Коловрата, а тот снова взбежал на ступени своего дома и зычно прокричал:
– Други мои! Кто в себе еще силы чувствует, идите на поле сечи, найдите тела князей наших и привезите сюда. Ты, воевода Будыка, и ты, сотник Полторак, возьмите с собой конников, скачите по окрестным лесам, собирайте всех, кого найдете, кто еще может держать в руках оружие. Всех ведите на торговую площадь и ждите меня.
– Что ты задумал, Евпатий? – удивленно посмотрел на Коловрата воевода.
– Делай, что велено. Узнаешь потом.
Коловрат запрыгнул на коня и поскакал в поле, где полегли в битве рязанские, коломенские, пронские и муромские полки. Он скакал по полю, глядел на мертвых, прикладывал руку козырьком, рассматривал поле то с одной, то с другой стороны. Помня рассказ воеводы Будыки, он представлял, что здесь произошло. Печальная процессия проследовала через поле. Во главе ехал Апоница, поникший, совсем постаревший от горя. Ехал забирать из могилы тело своего возлюбленного хозяина Федора Юрьевича, чтобы похоронить его вместе с женой Евпраксией и сыном Иваном.
А к ночи из-за леса вдруг показались стройные ряды конных воинов со стягами, копьями, гнавшие коней во весь опор. Хоругви и флажки были рязанские, княжеские. Так это же… Откуда? Воевода Никола Медник, чья огненная рыжая борода была видна даже на таком расстоянии, вел свой полк почти галопом. Свежий, в полной справе. Коловрат стоял на поваленных бревнах у ворот, когда Никола остановил своих воинов и подскакал к Евпатию.
– Не поспели мы, боярин! – зло сказал он. – Ах, не поспели!
– Откуда ты, меднобородый? – горя глазами, спросил Коловрат.
– Князь Юрий нас двадцать дней назад послал к границе с мордвой. Велел смотреть, не пойдут ли монголы. Он их оттуда ждал. И велел мне, если сил хватит, задержать ворогов, а нет, так спешно возвращаться на защиту Рязани. Мы там и слыхом не слыхивали о том, что здесь произошло. До тех пор пока мимо нас с этой уже стороны монгольское войско не прошло. Я не стал показываться, только смотрел и пропускал. А потом во весь опор сюда.
– Сколько у тебя воинов, друже? – спросил Коловрат, схватив воеводу за плечи.
– Двести дружинников и восемь сотен ополченцев из ополья, которых сам учил.
– Отпусти всех в город, – горячо заговорил Коловрат, – пусть поплачут, пусть найдут и похоронят своих близких, пусть посмотрят, что за враг пришел на нашу землю. И ты ступай, воевода. Придешь ко мне со своим полком вечером. Там, у стен детинца, я буду ждать тебя перед заходом солнца.
На заходе солнца к отцу из дома вышла Ждана. Девушку трясло, она куталась в отцовский тулуп и не поднимала глаз.
– Батюшка, ты опять уедешь?
Коловрат сдержал вздох. Как сказать ей? Какими словами описать то, что она остается одна? Верил только, что не бросят Ждану, что много друзей у него. Вон давеча и с князем Игорем Ингваревичем разговор был. Обещал при себе дочь Коловрата держать, выпестовать, не оставить одну, если что с отцом случится.
– Общая у нас беда, дочка, – сказал наконец Евпатий. – Видишь как. Беда, она не разбирает, она бурная река, что по весне из берегов выходит и заливает да сносит все вокруг. И мостки и баньки деревенские, что у воды ставили. Так и тут. Беда одна, и с бедой справляться надо всем вместе.
– Не оставляй меня.
– Держись, лебедушка моя. – Евпатий повернулся к девушке и обнял за плечи. – Ты дочь боярина, дочь воеводы рязанского. Ты должна быть сильной, как отец. На тебя рязанцы смотреть будут и думать будут, как ты. Станешь слабой да слезы лить, так и не будут. А коли выпрямишь спину, сухими глазами посмотришь и скажешь слово веское, так люди поймут, что надо делать. Пока нет меня, ты к людям иди, помогай. А еще лучше собери в дом детишек, кто без родителей, без крова остался. Вы с Порошкой их обогрейте, накормите, напоите. Вот и тебе забота. О других думай, тогда и о себе думать некогда будет!
На площадь тянулись воины, ведя лошадей в поводу. Шли, опустив головы, в печали, молча. Руки и колени у всех были в сырой земле, пахло от каждого гарью. Коловрат смотрел и ждал. Вот собралась тысяча воеводы Николы Медного. Вот стали приходить еще дружинники, еще и еще, потянулись ратники из простых, тяжело опираясь на топоры и самодельные копья. В дальние загоны у стены детинца по велению Коловрата уже согнали коней. И монгольских, и русских. Все стояли, не поднимая глаз на боярина.
Коловрат взошел на помост, заткнул руки за пояс и стал смотреть в глаза людям.
– Воины земли Рязанской! – заговорил воевода, и его зычный голос понесся над площадью. – Разбил нас враг, пришедший с чужих степей, побил наших князей, всех до единого, всех, кто вышел с погаными сразиться. Разорил враг и сжег Рязань нашу. Много народу побил и покалечил. У каждого из вас горе, каждой семьи оно коснулось! Но зло хан Батый понес и дальше. Зря ли в чистом поле с рязанцами полегли пронцы, коломенцы, муромцы? Они пришли нам на помощь, от нас беду отвести. А монголы пошли дальше и понесли горе на другие русские земли. Так дадим ли мы им убивать, жечь и разорять?
Воины стали поднимать головы. Многие думали, стыдить их будет воевода рязанский, укорять, что бежали с поля, что пустили в Рязань монголов, позволили убивать. Но Коловрат говорил иное. Не только о своем горе.
– Не мы ли клялись умереть, но защитить наш дом, наших жен и матерей? – продолжал Евпатий. – Мы! Вы в битве уже нанесли ему урон, меньше теперь у Батыя воинов. Устали они от битвы, от походов долгих, кони их приморились и изголодались. Не ушли далеко монголы. Я хочу догнать их и отомстить за все зло, что они причинили мне и Рязани. Я поклялся умереть за свою землю, и я иду следом за Батыем. Кто со мной?
На помост взбежал воевода Никола, полыхая рыжей бородой. Он выхватил из ножен меч и с размаху вонзил его в дощатый настил помоста.
– Я иду с тобой, Коловрат. Нас не было, когда монголы здесь гуляли. Так не уйти им от нашей мести. Умрем, но и их истребим. На этом мече клянусь!
Закричали воины из тысячи Николы и стали подниматься в седла с криками: «Ведите нас, воеводы». Полторак, держась за голову, поднялся и встал рядом с Коловратом.
– Я твой сотник, куда же я останусь. Моя рука еще тверда. Я с тобой.
Следом поднялся воевода Будыка, он подошел к краю помоста, вглядываясь в лица воинов, пришедших в город из лесов.
– На вас гляжу, – сурово сказал воевода. – Те, кто стоял насмерть, лежат там в поле. А вы… и я вместе с вами живы. И смотрим на убитых, на сожженный город. Не нам ли мечи в руки даны для его защиты? И пока мечи в наших руках, можем ли мы сидеть по домам и плакать по убитым? Или наше место с боярином Коловратом? Я с тобой, Коловрат. Не пойдут мои воины, пойду один!
– Нет нам места здесь, пока монголы ходят по Русской земле! – кричали воины.
– Ведите нас, воеводы! Все умрем, но отомстим!
Коловрат снова вышел вперед и поднял руку, призывая к тишине. И когда голоса смолкли, спросил:
– Все понимают, на что идем? Враг силен, и его много. И чем больше мы убьем монголов, тем быстрее они повернут коней назад в свои степи и откажутся идти на другие города. Вернемся ли мы назад? Не думаю об этом. Большая забота легла на наши плечи. Вижу впереди одно. Догнать и умереть в жестокой сече! Кто готов идти со мной? В седла!
Больше не было сказано ни слова. К тысяче всадников Николы Медного Коловрат добавил триста конников под рукой сотника Полторака и еще четыре сотни собранных по лесам под рукой воеводы Будыки. На такой сильный полк он и не рассчитывал. Несколько сотен лошадей нагрузили припасами, которые смогли найти в городе, засыпали в мешки овес для лошадей. Коловрат не велел брать больше чем на четыре-пять дней. Не все доживут до этого срока, а за эти дни они монголов догонят обязательно.
В предрассветных сумерках двинулся полк Коловрата. Оставшиеся в живых бабы и старики смотрели им вслед, молча крестили. Знали, идут воины на смерть. Добровольно, потому что иначе нельзя. Многие снимали с себя нательные иконки и отдавали их проезжавшим мимо ратникам. Воины снимали шлемы, склонялись прямо с седел, подставляя шеи. По-христиански трижды целовались и двигались дальше. Все происходило в полной тишине. Только бряцали кольчуги да раздавался дробный стук копыт.
Идти по следу большого конного войска было легко. Тысячи копыт взрывали снег, наметенный толстыми шапками, и землю в низинках, где влажная почва не сумела еще замерзнуть. Следы то разделялись (тут монголы шли тремя разными дорогами), то вновь соединялись. Но чаще всего они шли все вместе.
Коловрат держался следов обоза. Там был хан. И там были эти страшные диковинные самострелы, которые бросали камни на большое расстояние. Колеса их глубоко продавливали землю, тяжело с ними шло войско монголов. И это радовало Коловрата. Он намеревался уже на следующий день нагнать Батыя и напасть на него.
Задумка Коловрата была простой. Он понимал, что у него меньше сил, чем у Батыя. И он должен нападать сразу, не давая монголам времени опомниться. Как только он даст монголам возможность напасть в ответ, он со своим полком не сдюжит. Но прежде чем они все погибнут, они заберут жизни очень многих супостатов. Столько, сколько успеют. Очень многие найдут свою смерть от русского меча в этих лесах.
Ночь прошла спокойно. Отдохнули кони, выспались воины. Коловрат велел подниматься до рассвета и снова двигаться в путь. Сегодня он в передовой дозор отправил Полторака. И когда тот с одной сотней ушел вперед, Коловрат велел двигаться и всем остальным.
Еще не совсем рассвело, когда прискакал дружинник с передового дозора.
– Воевода, нам навстречу идут монголы. Большим числом. Идут давно, кони мокрые, спины парят. Сотник говорит, монголы нас заметили и бросили против нас большой отряд.
– Насколько большой?
– Тысяч пять, как сказал Полторак. Легкие воины. Лучники, доспехи кольчужные.
Ну если Полторак сказал, значит, так оно и есть. Сотнику Коловрат верил. А эти пять тысяч надо разбить сразу. Нельзя устраивать долгую сечу. Основные силы монголов совсем рядом, быстро придут своим на выручку.
Взяв с собой несколько сотен конников, Коловрат поскакал вперед. Полторак издали поманил его рукой, они вместе поднялись на небольшой лесистый бугор. Монголы пробирались осторожно, держа луки наготове. Боялись неожиданного нападения. Отряд их растянулся.
Сразу пришла в голову мысль:
– Полторак, возьми свои три сотни и жди здесь. Даже не дыши, когда они мимо пойдут. Я с остальным полком пойду вон там правее, по опушке леса. Пусть они меня увидят. Они кинутся на меня, но ты стой на месте. Я повернусь, а в спину им ударит Будыка со своими сотнями. Они поймут, что у него войска мало, и будут нажимать на меня сильнее, но я буду стоять и драться, а Никола уйдет чуть вперед и бросится на них с другой руки. Вот тут и ты не дай им уйти. Убивать всех, без жалости. Сами пришли к нам, мы их не звали.
Вернувшись к своему полку, Коловрат коротко рассказал о своей задумке и приказал выступать. Он вел воинов по склону, потом по вершине бугра так, как бы никогда не сделал из осторожности. Но монголы должны были его увидеть. И не должны успеть понять, что он их обманул и специально показывает себя. Только успеть бы дотянуть без боя до опушки леса.
Он успел. Монголы с посвистом кинулись на русичей. Задние ряды дружинников спокойно развернулись и, выставив над головой щиты, закрылись от тучи стрел, которую на них обрушил враг, ответили им из своих луков. Оба отряда кинулись в сечу.
Коловрат видел, как спокойно уходил вперед полк Николы, как он скрывался за лесом, откуда должен выйти монголам в спину. Хорошо, теперь все сбудется, как задумано. Коловрат вытянул из ножен меч и ринулся в самую гущу конной рубки. Сразу же грудью Волчка сбил двух коней вместе с всадниками. Обрушил страшный удар на третьего, разрубая его щит вместе с рукой. Тут же пришлось отбить два удара с разных сторон. Развернув коня, воевода оказался лицом сначала к одному противнику, которого сразу выбил из седла ударом меча, потом развернулся ко второму, но того уже пронзил копьем кто-то из дружинников. Монголы наседали, и Коловрат стал показывать задним рядам своих воинов, чтобы и они растягивались шире, не давая охватить себя и выйти за спину. Надо продержаться еще немного.
Все! Лес наполнился страшным топотом. Из-за деревьев ровными рядами стали появляться дружинники в красных плащах с большими конными щитами. Железная волна, как коса, прошла по передовым рядам монголов, сметая все на своем пути. Поняв, что они попали в засаду, и не зная числа напавших на них нежданно русичей, монголы решили использовать свою старую уловку. Ускакать, отойти на большое расстояние, потом развернуться и снова напасть, обсыпав противника стрелами. Но уйти им не дал воевода Будыка. Сильным неожиданным ударом он опрокинул монгольский отряд уже с другой стороны. Завопили степняки и бросились врассыпную, нащупывая лазейку в рядах русичей, которые теперь были всюду. Но и последняя лазейка встретила их сначала стрелами, а потом приняла на копья.
Монголы метались на узкой безлесной полоске, а железные клещи русичей сжимались все сильнее и сильнее. Степняки не могли использовать луки на таком маленьком расстоянии, в такой тесной битве. А хорошо вооруженные русичи рубили их с седел мечами, кидали сулицы, топтали сильными конями. Солнце поднялось над лесом и залило красным морозным светом поляну. Тысячи монголов лежали на снегу в крови. Стонали раненые, бегали перепуганные кони. Коловрат загнал с лязгом меч в ножны и плюнул в сторону поляны.
Хан Батый был очень удивлен: отправленная навстречу русичам половина тумена исчезла, а русичи снова оказались у него за спиной. Они, кажется, и не остановились. Какие силы им помогают? Кто это?
Батый приказал остановить войско и послал новый тумен навстречу русичам, приказав всех убить, а воеводу притащить к нему.
– Ставить шатер, великий хан? – спросили Батыя.
– Нет, – отмахнулся он, – мы сейчас двинемся дальше. Это быстро. Прикажите, чтобы воины дали коням овса. Пусть кони отдохнут, впереди долгий путь по русским лесам.
Целый тумен монгольских воинов развернулся и поскакал навстречу русичам.
– Ага, остановились, – злорадно и немного разочарованно покачал головой Батый. – О-о, совсем меня расстроил русский воевода, он повернул коней назад. Трусливый воевода, совсем плохо.
Русичи пришпорили коней и стали быстро отступать. Вот ряды их смешались, но на пути монгольских воинов, несшихся на врага, вдруг появилась шеренга пеших русских воинов. И не одна, а целых три. Первый ряд присел на колено, второй и третий опустили копья. О небо, это не копья, не только копья, это колья, с заостренными концами, которые русичи надежно уперли в землю! И не остановить уже всадников. Батый закричал, понимая, что воевода тумена его не услышит, а если и услышит, то не сумеет так быстро остановиться.
Падали пронзенные кони. Всадники летели через конские головы за спины русичей, где их безжалостно добивали топорами и мечами. А задние не видели, что происходит впереди, и продолжали напирать. Гора трупов, раненых лошадей и кричащих людей росла на глазах. А русичи медленно пятились, оставляя всадникам возможность снова напасть на них.
Разъяренные сотники бросили своих воинов в обход. Кони вязли в глубоком снегу, прыгали, воины еле держались в седлах, их расстреливали из луков из-за деревьев русские ратники. Тумен терпел такой урон, что его срочно нужно было отводить назад.
Не успел Батый послать приказ. Из леса, через строй русичей, пропускавших свою конницу, вырвались дружинники в красных плащах. Страшный вой разнесся по лесу, вой диких животных, которые бросаются в смертельную схватку.
У Бату-хана внутри все на миг похолодело. Он завоевал половину мира и встречал сильных воинов, сильные армии, но он никогда и нигде не видел таких безрассудно храбрых воинов.
– Вперед, все вперед! – закричал хан, в гневе ломая рукоять плети.
Железный кулак русских всадников ударил в топтавшуюся на месте монгольскую конницу с такой силой, что сразу смял несколько рядов. А следом уже выезжали новые отряды русичей. Да сколько же их там?
И вот уже монгольский тумен опрокинут, монголы бегут, потому что в лесах не развернешься, не рассыпешься, как в степи. Тут только стоять на месте и умирать или бежать к своим, в надежде, что успеешь, что тебя не зарубят, не поднимут на копье.
Батый ругался, брызгал слюной, но ничего не мог поделать. Русичи небольшой ратью теснили его воинов. Передовой тумен рассеян и наполовину изрублен. Сколько хороших воинов погибло от русских мечей и на русских копьях. Вот уже и основные силы монголов встали на пути русского полка.
Русичи тоже несли потери: все больше и больше их оставалось лежать на красном от крови снегу. Но те, кто был жив, рубились и двигались вперед, через ряды монгольских батыров. Хан не верил своим глазам. Еще немного, и ему не с кем будет идти дальше.
Он хорошо видел огромного русича, который дрался впереди всех. Его борода развевалась на ветру, шлем он потерял. Его сильные руки обрушивали на монголов такие страшные удары, что он разрубал до пояса человека, одетого в пластинчатые доспехи. Его черный конь поднимался на дыбы и бил копытами врагов. Этого просто не могло быть! Нет, могло.
Наконец монголы стали охватывать противника с флангов, теснить назад к лесу. Но русичи все дрались, как разъяренные звери, – монгольские воины продолжали падать замертво.
– Хватит! – крикнул Батый. – Развернуть камнеметы. Быстрее!
Русичей оставалось совсем мало, но они не собирались сдаваться. Батый нервно дергал из ножен саблю и снова вгонял ее со стуком назад. Да быстрее же, быстрее! Сейчас русичи поймут, что им готовят, и побегут. Нет, они попросят пощады, сдадутся. Не может человек не бояться смерти.
Но вот монголы отхлынули. В воздухе замелькали тяжелые камни. Со свистом пролетая над полем боя, они падали на головы русичей. Сразу было убито несколько человек. Камнеметы заряжали снова и снова, камни били по панцирям, разбивали головы, ломали руки и ноги. Но огромный воин по-прежнему вел своих оставшихся в живых товарищей вперед, прямо под камнепад, под стрелы монгольских лучников.
Но вот один из камней ударил в грудь страшного русича.
Полторак был рядом, у них уже не осталось коней, и все бились пешими, когда очередной камень сбил Коловрата с ног. Сотник кинулся к воеводе, но было поздно. Грудь изувечена страшным ударом, но в глазах Коловрата еще теплится жизнь.
– Ждана, – прошептали помертвевшие губы, из горла хлынула кровь, заливая доспехи и шею.
В поле стояла тишина. Полторак опустил голову Коловрата, не сводя глаз с мертвого лица. Боль в раненой левой руке была нестерпимой, но боль в душе была сильнее. За его спиной стояли оставшиеся в живых, но Полторак их уже не видел. Он стоял рядом с телом своего воеводы, своего друга. Он хотел умереть рядом с ним.
Сотник с ненавистью смотрел через пелену, застилавшую глаза, и видел, как расступились монголы, как выехал вперед колченогий хан, как заговорил, обращаясь к русским через толмача:
– Вы храбро бились! Великий хан признает в вас отважных воинов. Вы можете уйти. Он дарует вам жизнь. Тело этого воина мы заберем с собой.
– Нет, монгол, – с трудом прохрипел пошатывающийся от усталости Полторак. – Не получишь ты тела Коловрата. Мы умрем возле него.
– Вам незачем умирать, вам надо идти домой.
– У нас нет дома. Ты сжег его. Мы пришли отомстить тебе или умереть.
– Вы хотите умереть? – опешил хан, вглядываясь в лицо молодого воина, так мужественно охранявшего тело своего боевого товарища.
– Мы сами решаем, когда нам жить, а когда умирать, – с трудом проговорил Полторак. Стоять он уже не мог, а попасть живым в руки врага недостойно воина. Скорее бы все кончилось!
Батый рассматривал русичей: они стояли и глядели на него, тяжело дыша, сжимая в руках окровавленные мечи. Да, они готовы умереть. Не задумываясь. Что это за люди такие? Он смотрел и не понимал. И этот, который стоит первым. Ведь зубами вцепится, а тело не отдаст.
– Сегодня я решаю, – перевел толмач, – кто будет жить, а кто умрет. Вы будете жить. Забирайте тело вашего багатура и уходите.
Батый повернул коня и поехал вверх по склону, ворча и качая головой. Вот каким должен быть воин, думал он, мне бы таких, я бы весь мир прошел и не остановился ни разу.
Полторак смотрел, как уходят монголы. Разворачивают коней и сотня за сотней, тысяча за тысячей уходят вперед через поле. И увозят свои камнеметы. Ноги подогнулись, он опустился на колени рядом с Коловратом.
Ждана встречала на пороге. Она стояла тонкая, похудевшая, с большими светлыми глазами, кутаясь в большой теплый платок. Во дворе остановились дружинники. Полторак не спрыгнул, сполз с коня, держа левую руку на перевязи. За ним остановилась телега, накрытая красным плащом. Девушка все поняла и зажала рот рукой.
Полторак поднялся по ступеням и встал рядом, сняв в головы тяжелый шлем. Ждана посмотрела на него, потом ткнулась головой в грудь сотника и заплакала.
– Ничего, голубка, – гладил ее по спине и шептал Полторак. – Не одна ты. Не оставлю тебя.
К дому с пепелищ стали собираться люди, чтобы поклониться славному воину, воеводе рязанскому Евпатию Коловрату.
notes
