Назад: Часть вторая Теплее, еще теплее!..

Часть третья
Горячо, совсем горячо!

I

Поселок производил впечатление заброшенного кладбища – такая же тишина, такое же безлюдье, так же много мертвого камня, железа и дерева. Распахнутые настежь ворота никем не охранялись. Чтобы не вызвать подозрение гостей, Игорь велел Тамаре проехать мимо своего дома и загнать «шкоду» в узкий просвет между заборами – так, чтобы ее не было видно с улицы.

– Нужно будет растопить печь, – сказал он, пока они шли к даче.

– Да, прохладно, – согласилась Тамара.

– Не только в этом дело. Дым.

– Что дым?

– Посмотри. – Игорь приобнял спутницу за плечи и плавно повел рукой перед ее глазами. – Там труба дымит… и там… Сразу видно, что кто-то живет.

– А! Поняла. Тогда не мешает развесить во дворе какие-нибудь тряпки. Мол, стирка была.

– Соображаешь.

– А ты думал, ты один такой умный?

Игорь не ответил. Воспоминания нахлынули на него при виде желтого кирпичного дома с нелепой башенкой на крыше. Ее сооружал отец, начиная от чертежей и заканчивая монтажом. Пожалуй, башенкой он гордился значительно больше, чем самим домом, хотя места стыков постоянно протекали, так что потолок и пол там вечно бугрились и дыбились. Калитка, которую открыл Игорь, породила новую порцию воспоминаний. Ее вечно заедало, потому что она была сильно перекошена. Еще один образец отцовского творчества. Как и некрутящийся флюгер, раскрошившаяся бетонная дорожка и косые прутья для виноградных лоз. Мама страшно ругала папу за все эти огрехи, а он долго дулся, чтобы потом неожиданно затеять новый проект века: шаткую душевую кабину, недостроенную беседку, давно развалившийся очаг во дворе.

– Проходи, – сказал Игорь, когда наконец справился с калиткой.

– Оставь ее открытой, – посоветовала Тамара.

– Думаешь, это нормально?

– Конечно. Старушка ковыляет с трудом, так что не хочет лишний раз выходить во двор. Вот калитка и настежь. Милости прошу, гости дорогие.

– Хм, пожалуй, ты права, – согласился Игорь.

– Женщины всегда правы. Разве ты еще не понял?

Новый укол в сердце. Очень похожие слова любила произносить мама. Еще когда была жива. Она ведь была жива. Это теперь ее нет. И сегодня Игорь побеседует с пособниками ее убийц. Они ответят на все вопросы. Дадут исчерпывающие ответы. Игорь встретит их с пистолетом наизготовку. Распахнет дверь и пригласит войти. И лучше Болосовым принять приглашение. Потому что Игорь настроен очень решительно.

– Осторожно, – сказал он, придерживая под локоть Тамару, поднимающуюся на крыльцо. – Тут кафель скользкий. Отец где-то обзавелся и собственноручно уложил, без согласования с мамой. Ох и влетело ему потом! А кафель так и не переложили. Все некогда было. С весны по осень дача – это настоящая каторга, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Еще как, – усмехнулась Тамара. – То прополка, то поливка, то уборка урожая.

Игорь почему-то обрадовался:

– Так ты, выходит, тоже через это прошла?

– Было дело. Лет до двенадцати. А потом наотрез отказалась. Тут маникюр на уме, а тебя картошку собирать заставляют. И загар этот дачный, специфический…

– Он что, чем-то отличается от морского?

– Естественно, – кивнула Тамара, разглядывая веранду. – Небо и земля.

– Никогда не думал, – признался Игорь.

– Вы, мужчины, вообще не наблюдательные.

– Это вы, женщины, придаете слишком большое значение мелочам.

– Мелочам, – повторила Тамара и прикусила губу.

– Что с тобой? – спросил Игорь.

– Погоди!.. Эх, сбил с мысли! Я едва не вспомнила что-то важное.

– Если действительно важное, то обязательно вспомнишь.

– Вспомню, если помолчишь немного!

Игорь недоуменно покосился на Тамару. Обычно она не позволяла себе вспышек раздражения. С другой стороны, сколько они были знакомы? Всего ничего. В первые дни и даже недели общения мужчины и женщины стараются быть лучше, чем они есть на самом деле. Это уже потом они становятся сами собой, что знаменует собой окончание романтического периода.

Чтобы не мешать подруге, Игорь занялся уборкой. Покидая дачу, родители оставили здесь ужасный беспорядок. Полы устилали засохшие ошметки грязи, во всех углах высились груды сваленных как попало вещей, подоконники и столы были заставлены посудой, инструментами и всякой всячиной неизвестного происхождения и назначения. Все это наводило тоску, похожую на ноющую боль зуба, только словно бы образовавшуюся прямо в душé. Это было самое точное сравнение, приходящее на ум.

Оставляя дачу, родители не подозревали, что не вернутся сюда больше. Никогда. Не знали они и того, что их любимый сын приведет сюда девушку. Иначе они навели бы здесь идеальный порядок.

Чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, Игорь поднялся на второй этаж. Здесь было еще холоднее, чем внизу. На кушетке и кроватях были расстелены старые пледы и одеяла, под которыми никто бы не смог согреться. Угол дальней комнаты был заклеен выцветшими постерами рок-музыкантов. Отец их терпеть не мог, но не сорвал, уважая вкусы сына. Как будто Игорь все еще был тем юнцом, который мог часами напролет слушать «Нирвану» или «Металлику».

– Ты где? – позвала Тамара снизу.

– Здесь, – крикнул Игорь. – Смотрю, как тут и что.

– Пора печь топить. Полтора часа до встречи.

– Сейчас спущусь. Вспомнила, что хотела?

– Нет, – разочарованно произнесла Тамара. – Мысль, как мышка, шмыг – и пропала.

– Кстати, насчет мышей…

Закончить Игорь не успел.

– Тут есть мыши? – вскричала Тамара.

По всей видимости, грызуны пугали ее куда сильнее, чем члены банды Тиграна Тиросяна.

– Одна вниз побежала, – предупредил Игорь. – Это я к тому, чтобы ты в обморок не упала.

Раздавшийся снизу визг свидетельствовал сразу о двух событиях. Первое: мышь действительно попалась Тамаре на глаза. Второе: в обморок никто падать не собирался.

– Это полевка, – сказал Игорь. – Не бойся.

– Чем это полевка лучше обычной мыши, интересно знать? – спросила Тамара с вызовом.

– Ты говоришь со мной так, будто это я ее подбросил.

– Я…

Она замолчала, уставившись куда-то в стену. Ее глаза округлились и остекленели.

– Опять мышка? – предположил Игорь, оглядываясь.

– Нет, к счастью, – пробормотала Тамара. – Просто я вспомнила, что хотела.

– Поделишься? Или это секрет?

– Поделюсь. Только огонь разведи, ладно? Холодно тут у вас…

Она поежилась, и Игорь тоже внутренне сжался. Тут у вас. Очередное болезненное напоминание.

Вернувшись с охапкой нарезанных веток, он сгрузил их в зев камина и принялся запихивать туда газетные жгутики. Дрова были сыроватые, хотя хранились под навесом. Но листы шифера были дырявые и лежали косо, так что дождевая вода подтекала. «Папа, папа, – подумал Игорь, чиркая спичкой. – Ты мастерил так самозабвенно, что забывал все просчитать и подогнать как следует. Нелепая башенка, худой навес… Но на самом деле это не имело никакого значения. В жизни важны совсем другие вещи. И в смерти тоже…»

– Так что там у тебя? – спросил Игорь, подставляя ладони первому, еще робкому теплу от занявшегося пламени.

Тамара пристроилась рядом, обдав его ароматом своих духов.

– Видеоролики помнишь? – деловито проговорила она. – Ну те, с Ольгой Шарко.

– Конечно, – подтвердил Игорь. – А что?

– Никак не могла понять, что там не так. Все ломала голову, ломала… И ответ пришел.

– Интересно, интересно…

– Мы просмотрели пять или шесть видео, сейчас не помню точно, – начала Тамара. – На всех у Оли совершенно одинаковая прическа. Челка лежит так… – Она показала. – А здесь рана небольшая. – Тамара прикоснулась к виску. – Во всех случаях свежая и абсолютно одинаковая…

Игорь, сидевший на корточках, повернулся так резко, что потерял равновесие и был вынужден схватиться за пол.

– Хочешь сказать?..

Тамара поняла его с полуслова.

– Да, – подтвердила она, кивая. – Олю переодевали и снимали в разных местах, но все это происходило в один день. Я обратила внимание на ее ногти. У нее привычка за лицо браться, помнишь?

Игорь сглотнул, пытаясь избавиться от сухости, образовавшейся в гортани.

– Помню, – произнес он хрипло.

– Так вот, – продолжала Тамара, – лак на олиных ногтях облез, но опять же абсолютно одинаково. Никаких изменений, что на первом ролике, что на последнем. И это лишний раз подтверждает догадку.

– Но это значит, это значит… – Игорь выпрямился во весь рост. – Они ее убили, так получается? Наснимали видео и…

Он снова сглотнул.

– Да, – тихо, почти шепотом произнесла Тамара. – Родители не заметили этого, потому что слишком поглощены горем. Они смотрели на дочь во все глаза, но деталей не видели.

– И что теперь делать?

– Звонить Шарко.

– Почему так срочно?

– А ты не понимаешь?

Игорь нахмурился. Интуитивно он понимал, что Тамара права, но сама мысль все еще не сформировалась в мозгу. Неужели она соображает быстрее и лучше него? А еще говорят о превосходстве мужского интеллекта над женским.

– Нет, – признался Игорь. – Не понимаю.

– Шарко раздавит все это змеиное гнездо разом, – сказала Тамара. – Ему не придется возиться с Болосовыми, потом убеждать полицейских арестовать Тиграна и его сообщников. Узнав, что его дочь мертва, Шарко поднимет всю свою прокурорскую рать. С бандой будет покончено.

«А я буду находиться в самой гуще событий, – продолжила она мысленно. – И настрочу такой репортаж, что его перепечатают все СМИ. Может быть, даже телесюжет снимут. В этом случае известность мне обеспечена. И тогда прощай, Артемов…».

Она посмотрела на Игоря взглядом хозяйки, решающей, что из вещей взять с собой в дорогу, а что оставить.

– Звони, – решил он после короткого раздумья. – Молодец, Тамара. И глаз острый, и ум…

– За комплимент благодарить не буду, – предупредила она, – потому что это чистая правда.

Дозвонившись в приемную прокуратуры, она представилась и потребовала срочно связать ее с Шарко.

– Да, он знает, – сказала она в мобильник. – Нет, он не может быть занят, когда я звоню. Просто передайте ему, что я на линии и что дело не терпит отлагательств… – Во время паузы Тамара успела расстегнуть пальто, потому что в натопленной комнате сделалось жарковато. – Алло? – быстро произнесла она. – Николай Федорович? Это я, Тамара. У меня для вас новости. Скорее всего, плохие, но очень срочные…

Игорь напряженно слушал все, что она говорила в телефон. Потом вопросительно качнул головой:

– Как он?

– Был убит, – ответила Тамара. – Но уже воскрес. И жаждет мести. Я пообещала, что мы передадим Болосовых в его распоряжение. Думаю, их ожидает допрос третьей степени. Это когда…

– Знаю, – сказал Игорь, припомнивший не слишком приятный эпизод из собственной биографии.

– Короче говоря, нам вытягивать из них правду не придется. Арестуем супругов и дело с концом. Ты рад?

– Поживем – увидим. Я в своей жизни часто радовался. Как правило, это заканчивалось разочарованием.

– А я часто разочаровывалась, – призналась Тамара. – А потом радовалась этому.

Игорь посмотрел на нее с интересом. Она умела удивлять. Как, впрочем, умела многое, очень многое другое.

II

Закончив разговор, Шарко уронил руку с мобильником на стол. Звонок застал его за подписанием постановлений, поэтому вторая рука по-прежнему сжимала ручку. Шарко попытался разжать пальцы и не смог. Ни на одной руке, ни на другой. Они мертвой хваткой вцепились в предметы, словно это были те самые соломинки для утопающего.

Шарко действительно чувствовал себя утопающим. Провалившимся в полынью, которая неожиданно разверзлась под ногами. Грудь сдавил ледяной обруч, дыхание остановилось. «Я умираю, – подумал он. – Оленька, Оля! Я иду к тебе».

Но прошла минута, другая, третья, а он все так же сидел за столом, бессмысленно сжимая телефон и ручку. Держава и скипетр.

Последняя мысль помогла преодолеть ступор. Шарко разжал руки, уронив оба предмета на стол. Он встал и, держась за спинку кресла, придвинулся к сейфу. Две порции коньяка, одна за другой, были влиты в пищевод, постепенно разогревая замороженное нутро.

– Оленька, – произнес Шарко, падая в кресло.

Должно быть, громко произнес. Потому что в кабинет заглянула секретарша.

– Звали, Николай Федорович?

– Нет, – сказал он, глядя не на нее, а в стол.

– Что-нибудь нужно?

– Да, Настя. Нужно. Я хочу, чтобы ты закрыла дверь с той стороны и скрылась с глаз моих. Понятно, Настя? Убирайся! Пошла вон!

Шарко швырнул в секретаршу хрустальную пепельницу, но та оказалась чересчур тяжелой для ослабевшей руки. Упала на ковер и покатилась к стене, сверкая ребристыми боками. Колесо судьбы. Оля как-то рассказывала Шарко о сансаре, карме и прочих восточных премудростях.

– Настя! – крикнул он в закрытую дверь.

Секретарша тут же возникла снова, с перекосившейся прической и перекошенным лицом.

– Ты веришь в переселение душ? – спросил Шарко.

– Что? – пролепетала несчастная Анастасия Добродеева.

– Переселение душ. Ну, реинкарнация, жизнь после смерти и прочая хрень.

– Извините, Николай Федорович…

– Смелее, Настя, ты не в суде, ничего тебе не будет.

– Как-то не очень, Николай Федорович.

– Вот и я тоже, – устало проговорил Шарко. – Ладно, иди. И чайку мне принеси, с этим… сама знаешь. Двойную порцию.

– Чаю двойную? – решила уточнить секретарша, катастрофически поглупевшая за эти несколько минут.

– Напитку – двойную.

– Ка… какого напитку? Я… я не совсем…

– Коньяку, дура! – заорал Шарко. – Коньяку налей побольше. В чай. Не наоборот. Хотя все равно. Иди, иди. – Он как бы провернул в воздухе рукоятку невидимой мясорубки. – И свяжи меня… Нет, я сам.

Оставшись один, он набрал номер командира ОМОНа:

– Петрович? Узнал? За тобой должок, помнишь? Точно. Пора платить. Поднимай хлопцев, а сам – ко мне, срочно. Банду брать будем.

В ожидании полковника Звягинцева Шарко дважды открывал сейф, но, не прикоснувшись к заветным бутылочкам, вновь захлопывал дверцу. Ограничился чайком, принесенным секретаршей. Алкоголь боль не снял, но приглушил до такой степени, что можно было дышать и смотреть в окружающий мир без слез. «Уже легче, – говорил себе Шарко. – Уже легче. Уже легче».

Это было как заклинание. Мантра. Оля как-то пыталась научить его простеньким фразам типа «ом мани падме хум», но без толку. Он не верил во всю эту муть. Тогда нет. А теперь?

«Теперь надо, – сказал он себе. – Потому что только эта вера делает Оленьку живой. Стану буддистом, каббалистом, кришнаитом, кем угодно стану. И буду верить. Слышишь меня, доченька? Я верю! Ты где-то там… или здесь… не знаю… запутался совсем…»

Шарко уронил голову на подломившиеся локти. Картинки из прошлого замелькали в его мозгу, как перед угасающим взором умирающего. Вот он везет коляску с Оленькой, упакованной в розовый матерчатый конвертик. А вот купает ее, голенькую, распаренную, смеющуюся. Несет ее в детский сад – оранжевый комбинезончик, красная вязаная шапочка с помпоном. Ведет из школы – клетчатое пальтишко, белые колготки. Читает ей, целует ее, ругает, подбрасывает на руках, провожает в первую самостоятельную поездку за границу…

Оля в наушниках, слушающая Аниту Шанкар или что-то в этом роде, немного заунывное, тягучее, с треньканьем восточных струн, с басовитым бульканьем барабанов. Оля в пижаме с полумесяцами, звездами и котятами, спящими на облачках. Перед компьютером. Над тарелкой с чечевичным супом. За учебниками. С книгой на диване. Папа, послушай, что он пишет…

И какая-нибудь мудрая цитата, которую Шарко, увы, впускал в одно ухо и выпускал из другого. Он не относился к Оле и ее увлечениям всерьез. Когда она исчезла, все это во многом изменилось, но кому от этого легче?

Не поднимая головы, Шарко несколько раз ударил кулаком в стол. Потом, испугавшись, что привлек этим внимание Насти, сел прямо и развернул перед собой какой-то документ, строчки которого были совершенно неразличимы. Секретарша не вошла. Вместо нее появился полковник Звягинцев, мощный, краснолицый мужчина с ассиметричными усами в форме велосипедного руля.

– Что стряслось, Федорович? – зычно осведомился он, приближаясь к столу. – Ого, глаза, как стоп-сигналы. – Звягинцев потянул носом воздух. – Вразнос пошел?

– Выпьешь, Петрович? – спросил Шарко вместо того, чтобы ответить.

– С каких делов? Отмечаем что?

– За упокой души…

– Чей?

– Не важно. Один хороший человек.

Шарко протянул бутылочку, исчезнувшую в ручище командира ОМОН.

– Ну, земля пухом… – Он глотнул. – Хорошему человеку, гм. – Он провел по усам тыльной стороной ладони. – Близкий кто?

– Близкий.

Шарко протянул еще одну бутылочку, вернувшуюся пустой через несколько секунд.

– Что нужно, говори, – сказал полковник, раскрасневшийся еще сильнее, чем прежде.

– Есть дачный поселок. Пятнадцать-двадцать минут езды отсюда. Вот план… – Шарко выложил на стол корявую схему, набросанную во время разговора с Тамарой Витковой. – К этому дому сейчас стягивается ОПГ Тиграна Тиросяна…

– Живой еще? – удивился Звягинцев.

– Живой. А должен быть мертвый. Понял меня, Петрович? Первыми в дом войдут супруги Болосовы, остальные будут ждать снаружи. Никто не должен уйти живым. Ни одна падла.

– То есть огонь на поражение открываем. Валим всех?

Шарко задумался, вспоминая молодых людей, с которыми беседовал сегодня в машине. Они вошли в его положение. И Тамара все правильно поняла про Оленьку. Проще, конечно, положить всех сразу, чтобы потом вопросов не возникало. Но это будет выглядеть очень уж подозрительно. Бандитов убили, заложников освободили, так лучше.

– В доме двое, – сказал Шарко. – Игорь Красозов и Тамара Виткова. Вот их фотографии. Вели хлопцам их не трогать.

– Сложновато будет, – покачал головой Звягинцев. – Да и трупаков – вагон и маленькая тележка. Не нравится мне это.

– Мне тоже, Петрович, не нравилось вещдоки из дела изымать, когда твоей благоверной кто-то по пьяни череп раскроил. Однако же я сделал и даже убийцу на скамью подсудимых посадил. И все шито-крыто. До сих пор.

Последняя фраза прозвучала многозначительно. Полковник бросил на собеседника тяжелый взгляд, потом кивнул.

– Сделаю, – буркнул он. – Только мне прикрытие потребуется. Письменное.

– Будет тебе прикрытие.

Шарко разложил перед собой чистый лист, размашисто написал несколько строк, поставил подпись, сверху шлепнул печать.

– Не прощаюсь, – сказал Звягинцев, покидая кабинет.

Оставшийся в одиночестве Шарко принялся массировать отекшее после возлияний лицо. Он все еще помнил о горе, но думал о другом. Ликвидация преступной группировки Тиграна оборвет все ниточки, тянущиеся оттуда к прокурорскому креслу. Потом надо будет подумать, как быть с Красозовым и Витковой. Но это потом, потом…

А сейчас.

Шарко запустил руку в сейф, где сиротливо торчала последняя заветная бутылочка коньяка.

III

В сером небе, раскинувшемся над серым поселком, быстро проплывали рваные серые облака. Птицы и провода были черными. Больше никаких цветов как бы не существовало, хотя они, конечно же, присутствовали. Художник непременно отметил бы бурые кусты, ржавые баки и решетки, белила на стволах садовых деревьев, какие-то яркие тряпки, болтающиеся на ветру. Но правильнее всего было бы нарисовать это простым карандашом. Этюд в серых тонах. С небольшими вкраплениями черного.

Камуфляж бойцов ОМОН вписывался в эту цветовую гамму как нельзя лучше. Пятна на их одежде сливались с пятнами теней и листьев на земле. Даже там, где она была вскопана под огороды, омоновцы выглядели невидимками. Они двигались умело и ловко. Беззвучно. Неудержимо и стремительно, как хищники, подкрадывающиеся к добыче.

Парни предвкушали настоящее боевое столкновение. Стрелять боевыми патронами в живые мишени – это вам не фанерки в тире дырявить. Адреналиновое бурление в крови! Азарт! Ощущение сплоченности, чувство локтя и сознание того, что ты делаешь нужное, правильное дело. Плюс масса впечатлений, которыми можно потом делиться со знакомыми и близкими.

Испытывая почти праздничную приподнятость, омоновцы окружали дом и припаркованный неподалеку джип приметного красного цвета. Трое бандитов – Тигран, Комиссар и Сулема – успели выбраться из него и теперь перетаптывались на улице, ожидая, пока сообщники подадут им сигнал. Их сообщники, супруги Болосовы, уже находились внутри дома. Кроме них, там было еще два человека – журналистка Виткова и ее дружок Игорь Красозов. Приказано было оставить этих двоих в живых. Омоновцы приняли приказ к сведению, но даже сам Господь не смог бы сейчас гарантировать жизнь заложникам или кем там они являлись. Пулям и гранатным осколкам не прикажешь: куда полетят, туда полетят, а если принять в расчет неизбежные в ограниченном пространстве рикошеты, то шансы уцелеть у парочки, скажем, небольшие.

Понимал это и сам полковник Звягинцев, руководивший операцией. Что ж, если Тамаре и Игорю не повезет, придется свалить их гибель на бандитов. Обычное дело. Кто потом станет разбираться с покойниками, тем более, что прокуратура в этом не заинтересована? Да никто. Так что гуляй, душа.

Звягинцев расположился возле кучи палой листвы, которую нагребли в соседнем дворе, но так и не сожгли. Это был отличный наблюдательный пункт. На фоне листьев полковник в своем камуфляже чувствовал себя невидимкой. Он отдавал приказы в компактный передатчик, напоминающий сотовый телефон старого образца. Трое его бойцов заняли позиции в двадцати метрах от бандитов. Остальные – перебежками, ползком или перекатом – заканчивали блокировку входов и выходов.

Увидев, что Тигран со своими упырями направляется к калитке, полковник поднес передатчик к губам и тихо произнес:

– Внимание. Общая готовность номер один.

– Есть готовность номер один, – откликнулась рация.

– Помните, валим их не сразу. Пусть сперва стволы достанут.

– Понято. Пугнем для начала.

– Верно. Поехали, парни… Огонь!

Ра-та-та-та! Пох-х! Пох-х! Ра-та-та!

Тишина поселка взорвалась и с треском рассыпалась, вспугнув всех местных синиц, воробьев и галок. Разом поднявшись в воздух, они полетели искать убежища на дальних крышах и деревьях.

Тигран при первых звуках выстрелов всплеснул руками и упал, проворно подкатившись вплотную к своему джипу.

За свою жизнь он принял участие в десятке вооруженных разборок и твердо усвоил одну простую истину: больше всего стреляют в тех, кто стреляет сам. Главное выжить в первые секунды боя, а потом, пока остальные будут палить друг в друга, можно будет найти способ выбраться из переделки с неподпорченной шкурой.

Что касается Комиссара и Сулемы, то они тоже имели некоторый боевой опыт, однако им не хватило интеллекта, чтобы сделать правильные выводы. Оба, действуя почти синхронно, выхватили пистолеты и принялись беспорядочно палить в ту сторону, откуда звучали выстрелы. Жить им оставалось всего ничего.

Тем временем в доме началось настоящее светопреставление. Штурм, предпринятый омоновцами, стал полной неожиданностью для всех, кто находился внутри. Незадолго до этого Игорь приготовился приказать Болосовым лечь на пол и вызвать подмогу.

Они были так уверены в успехе, что были застигнуты врасплох, когда, распахнув перед ними дверь, он направил на них «Вальтер» и произнес:

– Проходите. Быстро и молча. Иначе стреляю.

Толик Болосов стоял за спиной Светланы. Стоило прицелиться ей в лицо, как она подтолкнула мужа вперед, чтобы он не помешал ей выполнить приказ. Ее маленький рот сделался еще меньше, так сильно она втянула внутрь губы.

– Здрасьте, – глупо произнесла она. – А вы что здесь делаете?

– Вас жду.

Схватив Болосова за грудки, Игорь втянул его внутрь и толкнул в сторону лестницы с такой силой, что пленник не удержался на ногах и сел на ступеньки.

– В чем дело? – спросил он обиженно.

Как будто не чувствовал за собой никакой вины. И честно говоря, Игорь был готов ему поверить, если бы не поведение Светланы. Она не протестовала и не впала в шок оттого, что ее и мужа держали на мушке. Ее глаза лихорадочно бегали по сторонам. Она искала выход из западни, в которую угодила. Перед Игорем находилась настоящая злобная хищница, такая же, как ласка или куница. Убедившись, что убивать на месте ее никто не собирается, Светлана лихорадочно придумывала способ вырваться из дома.

Если бы не Тамара, то, возможно, ей бы это удалось. Как бы в изнеможении, Светлана стянула с белой шеи шарф, скомкала его в руке и вдруг швырнула в лицо Игорю. Но Тамара оказалась проворнее. Вцепившись в воротник преступницы, она рванула ее на себя, а потом припечатала к стене.

– Стоять, тварь! – прошипела Тамара. – У нас разрешение пристрелить вас, как собак. Без суда и следствия, слышишь меня? Слышишь меня, спрашиваю?

Повторный вопрос сопровождался новым толчком. Ударившись лбом об угол, Светлана вскрикнула от боли. Похоже, подобное обращение полностью ее деморализовало.

Игорь наблюдал за Тамарой с немым восхищением. В этой заварухе она проявила себя с неожиданной и наилучшей стороны. Кто надоумил ее бросить эту фразу про разрешение убивать без суда и следствия? Откуда взялись у нее силы и решимость для того, чтобы вступить в схватку со Светланой, которая так или иначе была опасной штучкой?

Но полученная взбучка преобразила ее.

– Хватит, хватит, – попросила она, морщась. – Не побегу. Толик. – Она посмотрела на мужа. – Мы попались. Понимаешь меня? Попались.

– Я знаю, – откликнулся Болосов. – Ничего не попишешь. Ваша взяла. – Он бросил опасливый взгляд на Игоря. – Опусти пушку. Видишь ведь, мы сдались.

Говоря, он словно бы прислушивался или готовился к чему-то. Ни Тамара, ни Игорь не придали этому значения, а напрасно. Пока шла схватка у двери, Болосов незаметно вызвал по мобильнику Тиграна и дал ему возможность послушать, что происходит в доме. Это был как раз тот момент, когда трое бандитов, карауливших снаружи, решили, что им пора вмешаться в события. Тигран не мог допустить, чтобы Болосовых схватили. Они слишком много знали. Их требовалось или освободить, или убить, одно из двух.

Но банде не было суждено сделать ни то, ни другое. Как уже говорилось выше, ОМОН начал операцию.

Как обычно в подобных случаях, как только началась стрельба, события стали развиваться хаотично и непредсказуемо. Бойцы, вступившие в перестрелку с Комиссаром и Сулемой, не заметили, как Тигран по-змеиному вполз в джип и, не разгибаясь полностью, включил зажигание.

Рокот заработавшего двигателя утонул в грохоте выстрелов. Комиссар был убит первым, но физическая сила и выносливость позволили ему еще некоторое время продержаться на ногах, выпуская пулю за пулей в белый свет, как в копеечку. Он получил не меньше десятка смертельных ранений, прежде чем ноги подогнулись под его могучим телом. Смерть Комиссара была столь быстрой, что он так и не понял, что с ним приключилось и где он очутился.

Сулема погиб иначе. Ему хватило сообразительности залечь, когда две или три пули уже сидели в нем, подобно раскаленным шампурам. Бойцы ОМОН хотели достать его гранатами, но это не потребовалось. Бандита прикончил «чероки», прокатившийся по его спине, прежде чем набрать скорость и устремиться к дальнему выезду из поселка. Пули, пущенные вслед, не задели Тиграна. Через несколько секунд он резко свернул за угол и оказался вне досягаемости выстрелов.

– Повезло, – философски констатировал полковник Звягинцев на своем КП. – А нам – нет. Судьба.

Он не отдал приказа начать преследование. Микроавтобус ОМОНа не имел ни малейших шансов догнать внедорожник на проселочной дороге. Оповещать дорожную инспекцию или полицию Звягинцев не стал. Это придало бы операции слишком большую огласку, к которой ни он, ни прокурор Шарко не стремились.

Когда Звягинцев вошел во взятый с ходу дом, он обнаружил, что внутри нет ни одного трупа, зато есть четверо живых людей, что было очередным досадным просчетом.

– Приказ помнишь, лейтенант? – грозно спросил полковник.

Лейтенант Свинаренко сердито кивнул на Игоря и Тамару:

– Эти двое заслонили преступников. Не могли же мы всех их…

Не договорив, он сплюнул.

– Не могли, а надо было, – проворчал Звягинцев, понимая, что сказал нечто слишком заумное, чтобы кто-то воспринял его слова всерьез.

На самом деле он не сердился на своих хлопцев и не собирался наказывать их. Штурм они провели блестяще. Прикончили, правда, только двоих бандитов, а одного упустили, но зато пособники – вот они, допрашивай, сколько душе угодно.

– Федорович? – загудел Звягинцев в микрофон мобильника. – Значится, так. Задание в общих чертах выполнено, но есть нюансы…

Продолжая говорить, он вышел во двор, так что дослушать продолжение не удалось. Опустившись на табурет, Игорь потрогал языком губу, которую ему разбили омоновцы, пока разбирались ху из ху. Боли не было. И страха не было. И радости. Ничего. Душа была пуста, а дом был полон больших, неповоротливых мужчин с укороченными автоматами. Под подошвами их ботинок неприятно хрустело стекло, в разбитые окна задувал холодный ветер.

«Хорошо, что я успел сунуть пистолет под шкаф, – подумал Игорь. – И вообще все, кажется, хорошо. Мы это сделали. Я это сделал. Слышите меня, мапа?»

Они не слышали. Их не было. Все проповедники всех религий мира могли рассказывать Игорю что угодно, но он точно знал, что взывает к пустоте. Уже за одно это следовало передушить собственными руками всех причастных к гибели родителей. Почему же вместо этого Игорь вступился за эту гнусную парочку Болосовых? Из каких-то благородных соображений, не позволяющих смотреть спокойно, как убивают безоружных людей? Увы, не только и не столько поэтому. Игорь хотел, чтобы эти двое дали показания, были осуждены и получили длительные сроки заключения.

Умереть просто. А ты попробуй выжить за решеткой и за колючей проволокой! Вот где настоящий ад! Вот где место Болосовых!

Игорь повернул голову к Тамаре и сказал:

– Кажется, все.

Она кивнула:

– Наверное.

– Испугалась?

– Я и сейчас боюсь, – призналась Тамара и поежилась.

– Все будет в порядке, – успокоил ее Игорь.

А заодно и себя тоже.

IV

Оля очнулась в монастырской келье от резкого удара гонга. Время приступать к утренней медитации. Она торопливо поднялась с циновки на полу, запихнула в рот пригоршню орехов и, путаясь в своем балахоне, выбежала во двор храма.

Стояла глухая ночь. Лунный шар висел в черном небе, подобно причудливому светильнику. Фигурки остальных монахов уже спешили в молитвенный зал, то и дело взмывая в воздух, чтобы ускорить продвижение вперед. Свечи, которые они держали в руках, делали их похожими на светлячков.

Оля тоже оттолкнулась и полетела, испытывая восторг, к которому никак не могла привыкнуть за годы, проведенные в Тибете. Она обожала летать. Жаль, что это получалось не всегда. Многое зависело от ветра и настроения. Порой удавалось взмыть в небо с легкостью сухого листа, подхваченного воздушным потоком, а бывало так, что ноги словно наливались свинцом, не позволяя оторваться от земли. Вот и сейчас, стоило вспомнить об этом, как состояние невесомости пропало и Оля неуклюже приземлилась на дорожку из желтого кирпича.

Гонг ударил во второй раз. Это означало, что общая медитация вот-вот начнется. Опаздывать было нельзя ни в коем случае. Страшно подумать, что настоятели сделают с Олей, если она появится в зале во время церемонии. Нужно спешить! Но в какую сторону? Пока Оля летала, она полностью утратила ориентацию в пространстве. Монахи-светлячки уже скрылись из виду, луна тоже подевалась куда-то, так что вокруг царил густой непроглядный мрак.

Смерть, поняла Оля, я умираю. Она забилась, задергалась, противясь непреодолимой силе, увлекающей ее в черноту. Это было похоже на то, как если бы она была рыбой и попалась на крючок, а теперь ее вытягивали из привычной среды в неведомое – туда, где не ожидало ничего хорошего.

– Нет, – прошептала Оля, – нет, нет.

Шепот получился оглушающим, громоподобным. Вздрогнув, она поняла, что спит и нужно лишь поднять веки, чтобы вырваться из засасывающего мрака. Сделав несколько таких усилий, Оля увидела знакомый подвал, погруженный в полумрак. Свет проникал сюда сквозь щели, обрамляющие люк в потолке. Его было мало, но Оля привыкла к темноте. Когда приходили мучители и включали электрическую лампочку, Оле только становилось хуже. Ей было противно видеть, во что она превратилась за месяцы заточения. Противно ощущать запах собственного, давно не мытого тела. Поначалу ее насиловали, но потом перестали. Так что у грязи, в которой жила Оля, имелась своя положительная сторона.

Надо полагать, у бандитов имелся немалый опыт в обращении с заложниками. Они наперед знали, что Оля опустится до такой степени, что потеряет «товарный вид». Почти полная неподвижность, питание всухомятку, антисанитария плюс наркотические дозы разрушали ее психологически и физически. Предвидя это, Тигран распорядился заблаговременно заготовить дюжину видеороликов с обращениями Ольги к родителям. А может, ему просто не хотелось возиться с пленницей. Она привыкла к запаху своей темницы, но догадывалась, что вонь здесь стоит одуряющая. Ведро для нечистот выносилось редко. Что переставало беспокоить, как только наркотик растекался по жилам.

Сперва Олю кололи насильно, а потом просто стали оставлять шприц, порошок, столовую ложку и дешевую китайскую зажигалку. Недавно к этому набору добавился жгут. Оля научилась обращаться со всеми этими предметами самостоятельно. Тюремщикам это было на руку. Они перестали спускаться в подвал, а просто спускали все необходимое в ведре на веревке. Порошок, воду, еду.

В первые дни заточения, когда Олю еще волновало, что происходит снаружи, она придвинула топчан к люку и подслушала разговор бандитов. Один из них был недоволен тем, что на пленницу тратят наркотики.

– Я эту наркоту лучше бы загнал, Тигран, – брюзжал он. – Почему этой соплюхе такая лафа? Сидит, балдеет.

– Пусть балдеет, – сказал на это Тигран. – Зато не будет вопить и наверх карабкаться. А если ее вдруг кто найдет, то какой спрос с конченной наркоманки? Скажем, что пытались вылечить ее от зависимости. По ее просьбе. И пусть докажут, что это не так.

Разумеется, Оля дала себе слово перебарывать тягу к дури. И разумеется, не сдержала обещание. Наркотический транс не просто позволял забыться. Это была дверь в иной мир, красочный, счастливый, свободный. Ангелы и махатмы, о которых так много читала Оля, ничем ей не помогли. Никто из них не спустился к ней, чтобы облегчить страдания и шепнуть на ухо пару ободряющих фраз. Утешитель у нее был один. Один-единственный.

Горько усмехнувшись, Оля принялась перетягивать руку резиновым жгутом, чтобы отчетливее проступили вены. Потом подогрела раствор в ложке, втянула его шприцем и сделала себе укол.

По-хорошему, следовало бы сделать большой перерыв после недавнего прихода, но он оказался мрачным, а Оле хотелось праздника. Пусть ложного, пусть фальшивого, но праздника. Потому что ей срочно требовался просвет в той черной бездне, где она находилась.

Помогая себе зубами, она избавилась от жгута и посидела неподвижно, безвольно уронив лохматую голову на грудь. Потом, как неживая, опрокинулась на спину, уставившись в темноту. Ей становилось все легче и легче. Ей стало совсем легко. Потому что она больше не была сама собой.

Она пришла неизвестно откуда и поселилась на холме, возвышающемся над городом. Имени у нее не было, так что она называла себя Я – Я, Я, Я. Не этим конкретным звуком. Просто чувствовала, что она – это она. Не кто-то другой. Другие существовали отдельно, снаружи, а она – внутри себя, наблюдая оттуда за ними. Глазами рыси. Потому что теперь она была не девушкой, а рысью.

Об этом свидетельствовали следы, которые она оставляла. Они были круглые, без отпечатков когтей, потому что когти втягивались внутрь, чтобы делать шаги беззвучными. Ну а длинные ноги позволяли ей выскакивать из засады с такой стремительностью, что ни одна жертва не успевала спастись бегством. Пятнистый мех делал ее незаметной в тени деревьев, а в сумерках она вообще становилась невидимкой, благодаря своей серой окраске.

Сейчас как раз сгустились сумерки. Настал вечер, потом ночь. Ей захотелось есть. Она спустилась со своего холма, чтобы отправиться на промысел.

Город спал, погруженный в темноту. Для нее это выглядело как хаотическое нагромождение голых скал, разделенных ровными, прямыми ущельями. По ним то и дело проходили люди и проносились машины, воспринимаемые как большие стальные звери с горящими глазами. Проносясь по улицам, она переводила дух в тени, принюхиваясь, прислушиваясь и приглядываясь, потом преодолевала новый отрезок пути и снова делала передышку.

Пару раз ей кричали вслед люди, однако настоящая опасность подстерегала в парке, где в погоню за ней ринулась целая свора бродячих собак. Их вел матерый полосатый кобелище с мощными челюстями. Под его началом было больше десятка собак, захлебывающихся азартным лаем.

Вместо того чтобы взобраться на дерево, где ее продержали бы в осаде хоть до рассвета, она вырвалась вперед и принялась петлять, чтобы сбить преследователей со следа. Но в своре нашлась маленькая, кривоногая тварь, разгадавшая ее хитрость. Учуяв беглянку, притаившуюся под скамьей, она визгливо залаяла, призывая на помощь остальных.

Пришлось снова броситься наутек. Рысь по имени Оля бежала уже не так быстро и была бы рада засесть на липе, но парковая аллея уже вынесла ее на площадку с которой открывались три пути в разных направлениях. Не колеблясь, она устремилась по самому узкому, где собачня не имела возможности рассыпаться в стороны, чтобы обступить ее полукругом.

Неистовый лай позади был оглушительным. Мимо проносились фонари, похожие на луны, насаженные на колья. Силы таяли с каждым новым прыжком. Собаки наседали, норовя тяпнуть Олю за короткий хвост и задние лапы. Она ощущала их горячее дыхание и брызжущую слюну. Травля близилась к концу. Спасения не было.

Нет? А если так?

Кувыркнувшись на бегу, она опрокинулась на спину, растопырив лапы с выпущенными когтями. Сразу три ошалевших от азарта пса набросились на нее, готовые рвать, терзать, кромсать. Их свирепое рычание сменилось жалобным визгом, когда они разлетелись в стороны, кто с вытекшим глазом, кто с прокушенной глоткой, кто с выпущенными кишками.

И тогда к ней направился вожак стаи. Почему-то он был не псом, а человеком. Точнее, напускал на себя человеческий облик. Оборотень. Ольга видела его не в первый раз. Она даже вспомнила, как его зовут.

– Что тебе еще нужно… Тигран?

Собственный голос звучал очень звучно и полифонично, как будто олиным голосом пел целый хор.

– Сейчас узнаешь, – пообещал он. – Тебе хорошо?

– Да, – пропела тысяча олиных голосов. – Мне очень хорошо. Я кошка. Посмотри, какие у меня глаза. Они светятся.

– Сейчас засветятся еще сильнее, – пообещал Тигран.

Откинув голову пленницы на изголовье топчана, он склонился над ней. В его опущенной правой руке блестел нож.

V

Николай Федорович Шарко редко снисходил до личного присутствия на допросах. По правде говоря, это не входило ни в его обязанности, ни в его компетенцию. Однако сегодня был особый случай.

Застывший, как изваяние, сидел Шарко в следовательском кабинете и пожирал глазами Анатолия Болосова, приведенного из камеры предварительного заключения первым. Допрос проводил Бастрыга. Это был его шанс вернуть к себе доверие и расположение начальства, поэтому он старался во всю. Для начала он попытался запугать Болосова угрозами бросить его в камеру к насильникам. Затем перешел на доверительный тон и попытался поговорить с арестованным по душам, чуть ли не обнимая его за плечи. Наконец, не выдержав тупого отрицания очевидных фактов, заехал Болосову в челюсть, обрушив того вместе со стулом на пол.

– Не имеете права! – прошипел Болосов, поднимаясь.

– Ты мне о правах будешь здесь рассказывать? – взвился Бастрыга.

Шарко, наблюдавший за ними, решил, что эти двое чем-то похожи, даже фамилии у них какие-то неблагозвучные и на букву «Б».

«О чем я думаю, черт побери? – спросил он себя, поморщившись. – Моей Оленьки больше нет, а у меня в голове какая-то ерунда. Вот это животное с бессмысленной рожей виновно в гибели моей дочери».

– Спокойнее, Леонид Ильич, – сказал Шарко со своего места у окна. – Не тратьте нервы и силы. Чтобы разговорить подследственного, нужно найти к нему правильный подход. Ключик, так сказать.

– Какой может быть ключик к этой куче дерьма? – раздраженно спросил Бастрыга, который ушиб палец во время мордобоя.

– Я буду жаловаться, – сообщил Болосов, ставя стул и устраиваясь сверху.

– Обязательно, – обрадовался Шарко. – Обязательно будешь жаловаться. Всем, кто только тебе встретится. На свою незавидную долю, на подорванное здоровье, на судью, влепившего тебе пожизненное… Все это будет, обязательно будет. Но я готов подбросить тебе еще один повод для жалоб. Отличный повод.

Тут Шарко умолк, плотно сомкнув яркие губы. Подобно опытному драматургу, он знал, когда следует начать монолог, а когда оборвать его, подвесив в воздухе интригующую паузу. И чутье его не подвело.

– Какой еще повод? – спросил Болосов.

Он пытался говорить скучным тоном, но в его голосе и движениях угадывалась нервозность.

– Мы сделаем тебя калекой, – пообещал Шарко, улыбнувшись. – Положим в тюремную больницу, отрежем ноги и напишем, что операция была проделана, чтобы предотвратить распространение гангренозных опухолей. Мол, гражданин Болосов, совершая попытку к бегству, прыгнул с крыши на землю и повредил обе ступни.

– Можно руки добавить, – вставил Бастрыга. – Или просто руки отрезать вместо ног. Чтобы даже помочиться не мог самостоятельно, подонок такой.

– Пугаете? – спросил Болосов. – Пугайте, пугайте.

Его ухмылка была отнюдь не веселой. Больше это походило на трагический оскал. Он боялся. Экспромт прокурора поселил в его душе страх. Теперь следовало оставить его одного, чтобы дать ему возможность как следует осознать свое положение и перспективы.

– Пусть его уведут, – сказал Шарко, глядя в окно. – Подумает до завтра, может, поумнеет. А нет, так и не надо. Я хочу поглядеть, как он станет из себя крутого корчить, когда без рук останется…

– Или без ног, – добавил Бастрыга и повысил голос, обращаясь к конвоиру, находящемуся за дверью кабинета: – Уведите гражданина Болосова. А супругу его сюда давайте. Живо!

Светлана Болосова выбрала диаметрально противоположную линию поведения. Она не показывала характер, не замыкалась в себе, не огрызалась, а, напротив, старалась заискивать и даже лебезить перед мужчинами. При этом она изображала из себя дурочку, которая не понимает, что происходит. Выслушивая вопрос, она округляла глаза, а губы втягивала, отчего ее миниатюрный ротик становился еще меньше.

– Какой Тигран? – удивлялась она. – Знать не знаю никакого Тиграна. Мы с Толиком квартиру хотели продать. Разве запрещено квартиры продавать? Кто ж знал, что эти покупатели бандитами окажутся? Как накинулись, проклятые! Насилу нас отбили полицейские, спасибо им большое…

Некоторое время Шарко слушал эту галиматью молча, все сильней наливаясь глухой, темной злобой. Светлана была ему еще ненавистней, чем ее муж. Эта смесь трусости и наглости выводила прокурора из себя. Он еле сдерживался, чтобы не подскочить к наводчице, не повалить ее на пол и не начать топтать ногами. Бастрыга, читая его мысли, навис над столом, склонившись к Светлане, и зловеще процедил:

– Кончай мне тут невинную жертву из себя корчить, паскуда! Сгною! Душу вытрясу. – Протянув руку, он ухватился за прядь волос на виске Светланы и подтянул ее голову ближе. – Будешь говорить?

– Ой, ой, ой! – заблажила она, вывернув голову, чтобы уменьшить натяжение. – Отпустите! Я ничего не знаю, ничего не знаю!

– Послушай, ты, – начал со своего места Шарко. – Твои подельники похитили и убили мою дочь. Двое убиты, но остался Тигран. Где он? Или ты скажешь, или сегодня ночью повесишься в своей камере.

– Как это повешусь? – выпучила глаза Светлана, отпущенная следователем. – Ничего я вешаться не собираюсь. Нет на мне никакой вины.

– Пове-е-есишься, – протянул Шарко убежденно. – Такое сплошь и рядом бывает. Загрустил преступник, затосковал и – в петлю. А сокамерники потом удивляются: как же так? Спать ложилась такая веселая и вдруг руки на себя наложила. Что, Света, нравится тебе такая перспективка?

Несколько секунд Светлана Болосова сохраняла неподвижность и молчание, переваривая услышанное. Потом глаза ее увлажнились, а губы сложились крохотной подковкой, концы которой были опущены вниз.

– Да что вы такое говорите! – жалобно проговорила она. – За что меня? Я ни сном, ни духом. А Тиграна вспомнила, как же. Тиросян его фамилия. Дружок моего благоверного. Проходимец, какого свет не видывал. Натворил что? Если так, то я ни при чем. Я вон, квартиру продаю. Все честь по чести.

Шарко расслабленно откинулся на спинку стула. Ну вот. Почти раскололась гражданка Болосова. Еще чуток поднажать, и готова.

Шарко снова подался вперед и навалился грудью на стол, собираясь усилить давление, когда в кармане запел-заиграл мобильный телефон.

Есть только ми-и-иг между прошлым и будущи-и-им.

«Нет никакого мига, – подумал Шарко. – И будущего нет. Ничего не осталось».

О, как он ошибался!

Приблизив телефон к слегка подслеповатым глазам, прокурор увидел, что на окошке проступил номер не кого-нибудь, а самого Тиграна.

– Минутку, – сказал он, а продолжил уже в коридоре, уединившись в небольшом холле с пальмами и фикусами в допотопных кадках. – Что, мразь, почуял, как жареным запахло? Но ты зря стараешься. Нам с тобой разговаривать не о чем… Ты доченьку мою, Оленьку… Не будет тебе пощады. Я тебя из-под земли… Слышишь? Из-под земли достану!

– Дочку свою ты сам погубил, – послышалось в ответ.

– Что? Что ты сказал?

– Ты на меня псов своих натравил, козел! – прошипел Тигран. – И Оленьке твоей кранты, если хвостяру не подожмешь, понял, ты?

Шарко схватился свободной рукой за голову, машинально ощупывая все ее выпуклости.

– Хочешь сказать, она жива?

– Жива, жива. Только не совсем цела твоя Оленька.

Холод скользнул вдоль согнутого прокурорского хребта.

– Лжешь! – выдохнул он.

– Нет, – отрезал Тигран, и Шарко ему моментально поверил. – Я, в отличие от тебя, уговоры соблюдаю. Пока их другие не нарушат.

Прокурор потер лоб с такой силой, словно хотел содрать с него кожу.

– Почему же тогда… – Он облизал бордовые губы, собираясь с мыслями. – Почему тогда ты мне старые видео слал? Думаешь, я не заметил? У Оли на лице ссадина. И челка везде одинаковой длины.

– Все верно, – согласился Тигран. – Не хотел девушку травмировать. Наснимал роликов впрок, было дело. Но она жива. Ты очень скоро в этом убедишься. Поезжай домой, у консьержа тебя посылочка дожидается. Потом перезвонишь.

Связь оборвалась. Сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее Шарко устремился вниз по лестнице, затянутой красной ковровой дорожкой. Через десять минут он был возле своего дома. Еще через минуту, вернувшись в «мерседес», раскрутил элегантную коробку из-под дорогого шотландского виски. Внутри лежала тряпица, а в тряпице – прозрачный кулек, наполненный красной жидкостью, подозрительно смахивающей на кровь. Осторожно пощупав снаружи, Шарко убедился, что там находится также что-то маленькое, плоское, упругое. Он понял, что это такое, еще до того, как заглянул внутрь и, не боясь запачкаться, вытащил аккуратное желтое ухо с золотой сережкой в форме бараньей головы. Ольга была овном по гороскопу, и эти сережки подарил ей на день рождения любящий папа.

Шарко задохнулся, схватил себя за воротник и рванул окровавленными пальцами. Ему хотелось завыть по-волчьи, но вместо этого он издал прерывистую серию рыдающих смешков. Оленька не погибла. Ее ухо было как живое, хотя и залитое кровью. Она лишилась уха все из-за того же любящего папочки. Как мог он купиться на рассуждения какой-то безмозглой журналистки? Теперь по его вине Оля изуродована. Но зато она жива, жива!

Едва не выронив мобильник из скользких пальцев, Шарко позвонил Тиграну.

– Что ты хочешь? – спросил он.

– Лучше скажи, чего хочешь ты, – предложил Тигран, усмехаясь. – Хорошенько подумай и скажи.

– Я… Не трогай больше Олю.

– Ладно. Но это тебе дорого обойдется. Твои псы моих ребят положили. За это компенсация полагается.

– Я заплачу, – торопливо произнес Шарко.

– Заплатишь, куда ты денешься, – насмешливо сказал Тигран. – Но для начала Болосовых отпусти. И чтобы никаких протоколов о задержании, никаких приводов и прочей мути. А по делу об ограблении посадишь Игоря Красозова. Арестуешь, посадишь и выбьешь показания. Он меня достал. Заколебал меня, понял? Все, выполняй.

– Но…

Шарко понял, что говорит в пустоту. Тигран его уже не слушал. В этом не было необходимости. Он знал, что его требования будут выполнены.

– Ничего, – пробормотал прокурор, суетливо вытирая пальцы тряпицей из-под сиденья. – Ничего, ничего…

Некоторое время он размышлял, как поступить с отрезанным ухом, а потом решил, что хранить его нельзя. Анжелу удар хватит, если наткнется. Да и вообще…

Подавив желание вытащить сережку, Шарко подогнал «мерседес» к мусорным бакам и избавился от свертка. На обратном пути его вывернуло наизнанку.

– У, пьянь, – с ненавистью прошипела дама, проходившая мимо. – А еще на «мерседесе».

Шарко утер губы, сплюнул и сел за руль. Запах блевотины изо рта показался ему символичным. Такой человек, как он, не мог пахнуть иначе.

Разумеется, это была минутная слабость. Но ситуация была не такова, чтобы расслабляться, вот уж нет. Шарко включил зажигание и поехал в прокуратуру.

VI

Кровать в спальне Тиграна была раза в полтора больше, чем самая большая кровать, которую можно себе представить. Она была изготовлена по заказу прежним владельцем дома, который вдруг ни с того ни с сего фактически безвозмездно передал всю свою собственность во владение Тиграна, а сам взял да и испарился.

Если бы полиция поискала как следует, она бы непременно отыскала этого бескорыстного доброхота. Он еще не вполне разложился, и при желании его даже можно было опознать. Впрочем, такого желания у ближайших родственников покойного не возникало, судя по тому, что они тоже куда-то запропастились. А чего же в таком случае полицейским штаны рвать? Поскольку сигналов не поступало, то и беспокоиться не о чем. Можно спокойно заниматься своими важными полицейскими делами, а в свободное время возводить загородные дома, обкатывать новенькие внедорожники и нежиться на лучших курортах мира.

Нельзя сказать, чтобы Тиграна все это совсем уж не касалось, но не волновало – это точно. Ему нравился дом, ему нравилась кровать. Прежний владелец был большим любителем молоденьких девушек. Он запускал их в спальню целыми стайками и резвился с ними на своей супер-кровати, снимая эти забавы на две видеокамеры, вмонтированные в потолок.

Потолок, кстати, был зеркальным. Стены – частично – тоже. Тигран по достоинству оценил эти декорации, когда завел в спальню первую пассию. Теперь же он старался не смотреть на отражения в зеркалах или делал это бегло, не вглядываясь в подробности. Дело в том, что подруги Тиграна несколько поплошали. Рыхловатая Светлана Болосова была неважной заменой тем упругим молодым телам, которые лежали на ее месте в прежние времена. Сказывалась нехватка денег. И в какой-то мере виновата в этом была она, Светлана. Слишком медленно работала, слишком мало клиентов успела подогнать.

– Перевернись, – сказал ей Тигран.

– Нет, Тигранчик, у меня еще после того раза…

– Перевернись, тебе говорят.

На боках складки, подбритый затылок успел зарасти неряшливо торчащими волосами. Тигран хотел отстраниться, но неожиданно ему понравилось, то, что он видел перед собой.

– Больно, Тигранчик, – пожаловалась Светлана.

– Так кричи, – разрешил он.

Его приятно будоражило сознание того факта, что Болосов слышит, что происходит в спальне. Тигран умышленно оставил его в соседней комнате. Он любил поступать так. Это возносило его в собственных глазах. Унижая других, Тигран сам становился выше. Всю жизнь он словно бы восходил по лестнице, составленной из подмятых им под себя людей. При этом Тигран страстно завидовал тем, кому посчастливилось достичь настоящих вершин. Короли преступного мира, видные политики, олигархи, знаменитости. Тигран был той же породы. Почему же ему не везло? Сначала он долго находился в тени старшего брата. Потом, оставшись один, обнаружил, что времена изменились. Откровенный бандитизм перестал приносить большие доходы. Вот и приходилось довольствоваться жалкими тысячами баксов.

Но это еще не конец! Сегодня одна гениальная мысль осенила Тиграна, когда он надавил на Шарко и получил требуемое. Зачем размениваться на мелочи, когда можно сорвать большой куш одним махом. Не зря же Шарко разъезжает на «мерсе» и имеет еще несколько крутых тачек. Как все прокуроры, он постоянно получает крупные взятки. Вне всякого сомнения, Шарко владеет многомиллионным состоянием. Вот где можно поживиться! Отныне Тигран будет не пенсионеров щипать, а самого жирного гуся в своей жизни. Главного прокурора города. У него уже и второе олино ухо заготовлено. Это будет сюрприз не для самого Шарко, а для его супруги. В результате оба сломаются и не пожалеют никаких денег, чтобы выкупить свою ненаглядную дочурку. Но, чтобы не спалиться, действовать Тигран будет не сам, а через Болосовых. Пусть отрабатывают подаренную им свободу.

– Громче, – подзадорил он поскуливающую Светлану. – Громче.

Она подчинилась. Болосов, сидевший за дверью, встал, подошел к бару и открыл дверцу. Бутылок здесь хватало, выбирай любую. Болосов хотел закрыть бар, но, прислушавшись, изменил решение. Сколько можно терпеть? И это унижение, и сухой закон… Пусть будет что-нибудь одно.

А лучше ни того, ни другого, решил Болосов, одним махом вливший в себя треть бутылки какого-то приторного зеленого ликера. Выпивка ему не понравилась. Виски в таком настроении пойдет лучше. Нет, текила.

Скосив выпяченные губы, Болосов воткнул в них гладкое стеклянное горлышко. Изредка он отрывался от бутылки, чтобы перевести дыхание, но потом продолжал начатое, словно выполнял некую важную, не терпящую отлагательств работу.

С каждой минутой голова Болосова запрокидывалась все выше, а зрачки разъезжались все дальше друг от друга. При этом – странное дело – взгляд пьющего совершенно не менялся. Он был все таким же тусклым и невыразительным. Глядя на Болосова со стороны, никто бы не заподозрил, что он о чем-то размышляет. Между тем, что-то все же происходило в его редковолосой голове, потому что, прикончив больше половины семисотграммовой бутылки, он запил текилу ликером, повернулся и посмотрел на пиджак Тиграна, висящий на стуле.

Обладатель пиджака уже успел оттолкнуть от себя Болосову и теперь, прислонившись к изголовью кровати, прикуривал длинную тонкую сигарету от зажигалки, имитирующей платиновую.

– А мне? – подала голос Светлана и протянула полную белую руку с маленькими пальчиками.

– У тебя рука в окне, – срифмовал Тигран и засмеялся своей незатейливой шутке.

– Ну Тигра-анчик!..

– Держи. – Он бросил пачку и зажигалку на ее мягкий живот, перетянутый розовым шрамом от колготок.

– А денег дашь? – спросила Светлана, неумело прикуривая. – Ты обещал.

– Обещал, – подтвердил Тигран, но больше ничего не сказал.

– У нас закончились. Пожрать купить не на что.

– Диета еще никому не вредила.

– Хочешь сказать, что я толстая? – надулась Светлана.

– Нормальная.

Тигран, не глядя, похлопал ее по какой-то части тела, попавшей под руку. В следующую секунду он вскинул глаза на открывшуюся дверь, за которой, заложив руки за спину, стоял Болосов. Это было что-то новенькое. Никогда прежде этот придурок не позволял себе ничего подобного.

Тигран почувствовал себя неуютно. Он как-то забыл, что остался без охранников. Подавив секундную растерянность, Тигран сел ровно и, держа дымящуюся сигарету на отлете, заорал:

– Ты какого сюда приперся? Страх потерял? Рамсы попутал? А ну пошел отсюда, придурок!

– Мы спали, – подключилась Светлана. – Не видишь, что ли? Просто спали, Толик. Ты меня разбудил.

Не произнеся ни слова, Болосов вытащил руки из-за спины. В одной из них был зажат пистолет Тиграна. Не следовало оставлять его в пиджаке. Оружие всегда должно находиться при владельце. В прежние времена Тигран держал оружие под подушкой. Потом как-то отвык. Выходит, напрасно.

– Принеси бумажник, Толик, – распорядился Тигран, не сводя взгляда с пистолета. – Светка денег попросила, я дам. Много дам вам. Купите что-нибудь, да?

– Сидите, – сказал Болосов. – Чтобы никто пальцем не шевельнул, понятно?

Он скрылся из виду. Тиграну показалось, что он слышит бульканье. Двигаясь бесшумно, он встал и сделал несколько шагов к двери в гардеробную комнату, откуда имелся другой выход.

Вернувшийся в спальню Болосов выстрелил в него три раза подряд. Все пули, как ни удивительно, попали в цель: одна в бок, две в предплечье.

Выругавшись, Тигран упал на кровать. Светлана, уставившись на него, завизжала. Голос ее звучал так пронзительно, что она закрыла уши ладонями.

– Заткнись, – приказал ей приблизившийся Болосов.

Пистолет плюнул огнем еще два раза. Тигран оставил попытки подняться с кровати и затих. Левого глаза у него не было, челюсть свернулась набок. Из его подрагивающего пениса полилась прерывистая золотистая струйка.

– Толик! – вскричала Светлана с надрывом. – Толенька! Ты спас меня! Он насиловал меня, подонок.

– Сука ты, – сказал ей Болосов, прежде чем разрядить в нее пистолет.

Пули вошли в грудь и живот Светланы, как гвозди – в тесто. Ее глаза затуманились, ротик приоткрылся. Сделавшись необыкновенно красивой, она уронила голову на плечо. Тлеющая сигарета выкатилась из ее пальцев на одеяло. Болосов постоял, наблюдая, загорится ли ткань. Пламени не было, зато по постели расползлось неровное черное пятно. Продолжая дымиться, сигарета провалилась внутрь, до самого матраса. Это означало, что через некоторое время здесь займется настоящий огонь.

Болосов бросил пистолет на кровать, прихватил полную бутылку и спустился в подвал. Ольга спала, обмотав голову грязным полотенцем. В подвале стояло невыносимое зловоние.

– Проснись, – сказал Болосов. – Уходить надо. Пожар будет.

Оля села, уставилась на него и вдруг схватила за руку.

– Папа, – тоненько произнесла она. – Папочка! Забери меня отсюда.

– Ты под кайфом? – спросил Болосов.

– Он все забрал, – сказала Ольга, не называя Тиграна по имени. – Но мне и так хорошо. Ты пришел, папа.

– Какой я тебе папа… Уши покажи. Ну-ка?.. Волосы подними… Ух ты! Как ты теперь? Хотя с длинными волосами не видно. Только родителям не сразу показывай. Испугаешь. – Болосов неловко потрепал девушку по костлявому плечу. – Ну, пойдем. Только я тебя домой не поведу, ты сама. Скажешь, Анатолий тебя освободил, Анатолий Болосов. Запомнила?

Ольга отрицательно помотала изуродованной головой с грязными, висящими сосульками волосами.

– Я не пойду, папа, – сказала она. – Я с тобой.

Болосов хлебнул виски, заглянул в ее воспаленные глаза и понял: она рехнулась, сошла с ума, слетела с катушек. Страх, боль, наркотики, одиночество, мрак. Гремучая смесь. Покрепче алкоголя будет.

Болосову припомнилось, как однажды его посетила «белочка», то есть белая горячка, у которой есть еще одно название, ученое, слишком сложное, чтобы запомнить. Короче, как-то случился у Болосова запой, продлившийся не неделю и даже не полторы, а целых три. И вот на излете проснулся он в незнакомой квартире, с потолка которой свисали волосы, кишащие отвратительными паразитами. Этот бред был настолько правдоподобным, что Болосов пришел в ужас и обратился в бегство. Бродил до вечера по городу, таская с собой какую-то дурацкую кошелку с капустным кочаном и думал, что это отрубленная голова Светланы. Вернувшись же домой и увидев ее целой и невредимой, он решил, что жену подменили, а потому необходимо от нее избавиться. Чуть не убил свою Светку тогда. Но «чуть-чуть» не считается, так что все теперь по-настоящему.

Выпив еще немного, Болосов посмотрел на Ольгу. Встретив его взгляд, она робко улыбнулась и опять назвала его папой. Что с сумасшедшей возьмешь?

Последняя фраза заставила Болосова призадуматься. А ведь действительно на городских сумасшедших никто не обращает внимания. И на бомжей тоже. Отличный способ скрыться. Иначе, сколько ни бегай, поймают и навесят столько эпизодов, что потянет на пожизненное. Нет уж, на свободе лучше, даже без крыши над головой. Живут же как-то все эти бродяги. И от голода не подыхают, и трезвыми их редко увидишь. Чем Болосов хуже? Ничем. Он даже в более выгодном положении, потому что прихватит с собой всю наличность, которую только удастся найти в доме. Тепло оденется, а одежду выпачкает для отвода глаз. И уничтожит документы. Они больше Болосову не понадобятся. Он вообще отныне не Болосов. Он…

– Как ты меня называешь? – строго спросил он Олю.

– Папа, – ответила она, хлопая глазами.

Изо рта у нее несло, как из выгребной ямы, но в общем и целом она была очень даже ничего. А уши… хрен с ними, с ушами. За них держаться во время акта совсем не обязательно.

Собственная шутка заставила Болосова ухмыльнуться, но в следующую секунду на его лицо вернулось серьезное выражение.

– Я тебе не папа, – сказал он, для большей убедительности помахивая перед олиным носом указательным пальцем. – Зови меня Толя, Толян. Так надо, чтобы меня у тебя не забрали. Толя. Запомнила?

– Толя, – послушно повторила девушка.

– Молодец. Теперь мы Толя и Оля. Два сапога пара. Толя и Оля, Оля и Толя.

Болосов убедился, что урок закреплен как следует, и отправился на поиски денег. В доме попахивало гарью. А на сердце пьяненького Болосова было легко и светло. Впервые за много лет.

VII

«Как хорошо, что я оставил пистолет на даче!» – подумал Игорь, когда ему заломили руки за спину.

Все остальное было плохо. Хуже некуда.

Он был не слишком удивлен тем, что его и Тамару отпустили, не допросив, после штурма. Ведь все было предельно ясно. Болосовых арестовали, двух головорезов убили при попытке сопротивления. Правда, сбежал главарь банды, но Игорь был уверен, что бегать Тиграну недолго. Болосовы сдадут его с потрохами. Нельзя сказать, что справедливость восторжествовала, потому что мертвых не воскресишь. Но все же зло наказано или частично наказано. Игорь был готов довольствоваться этим. Ему надоели эти игры в кошки-мышки.

По пути домой он спросил Тамару, останется ли она у него. Ответ был отрицательный.

– Не обижайся, не могу, – сказала Тамара. – У меня техническая пауза.

Игорь смутился.

– Нам совсем не обязательно… – забормотал он.

– Глупый, – усмехнулась она с чувством превосходства на лице. – Просто в такие дни хочется побыть одной. Иногда месячные проходят у меня довольно сложно. Боюсь, это как раз такой случай. После всех этих передряг…

Она подбросила Игоря до дома и укатила. Побродив по пустой квартире, Игорь понял, что долго в четырех стенах не выдержит. Ему требовалась какая-то разрядка. Нервы были так долго натянуты до предела, что Игоря буквально трясло от напряжения.

Не долго думая, он переоделся во все чистое, прихватил телефон, бумажник и отправился на прогулку.

Ветер засыпал город мелким мокрым снегом, летевшим почти параллельно земле. Фонари проглядывали мутными пятнами сквозь колышущееся полотно метели. Машины тянулись друг за другом так медленно, словно приводились в движение педалями, как детские автомобильчики. Пешеходы казались обитателями страны теней.

«Надо выпить, – решил Игорь. – Граммов двести будет в самый раз».

«А как же сухой закон? – насмешливо осведомился внутренний голос. – Ты же сам пришел к выводу, что алкоголь усугубляет проблемы, а не помогает их решить».

«Не твое дело», – огрызнулся Игорь мысленно, хотя спорить с голосом в собственной голове было, по меньшей мере, глупо.

Отыскав взглядом заманчиво светящуюся вывеску, он направил свои шаги в том направлении, когда на пути у него встал молодой человек в кожанке, попросивший прикурить. Уже чувствуя неладное, Игорь хотел обойти его, когда подоспели еще двое таких же – в коротких курточках, – ловко обступили, слаженно скрутили, умело запихнули на заднее сиденье легковушки.

– В чем дело? – сердито спросил он, когда машина тронулась с места, встраиваясь в неспешный железный поток.

Один из парней повернул к нему квадратное лицо и неохотно процедил:

– Ты арестован. И заткнись.

– А то руки чешутся, – предупредил второй парень, сидевший рядом с Игорем на заднем сиденье.

Это было странно. Если Игоря взяли за прежние «подвиги», то почему бы оперативникам на него злиться? Если же арест связан с сегодняшними событиями, то совсем непонятно. Ведь Игорь был не просто потерпевшим, он еще в некотором роде сотрудничал со следствием.

– Вы чего, ребята? – удивился он.

– Ребята? – Квадратный резко впечатал кулак в его живот. – Приятелей нашел, подонок. Слыхал, Левченко?

– Слыхал, – подтвердил Левченко и нанес удар примерно в то же место, но с другой стороны. – Мы ему не приятели. Тут он сильно заблуждается.

– Да в чем дело? – просипел Игорь, сложившийся пополам. – Вы чего беситесь?

Корпус он прикрывал, а по голове оперативники бить не решились.

– Он еще спрашивает, – злобно ощерился Квадратный. – Слышишь, Левченко?

– В несознанку идет, – согласился Левченко. – Ну, ничего, это недолго продлится. – Он поймал воняющими табаком пальцами подбородок Игоря, вынуждая его повернуть голову. – Смотри сюда, ты, подонок. Как только ты в СИЗО очутишься, тебе крышка, попомни мои слова. Я лично позабочусь, чтобы тебя для начала опустили, а потом…

– Левченко! – одернул напарника Квадратный.

– Понял, понял, не тупой.

Прикусив губу, оперативник уставился в облепленное снегом окно.

– А я вот ничего не понимаю, – признался Игорь, осторожно распрямляясь. – Хотя, вроде как, тоже не тупой.

Квадратный занес кулак. Игорь слегка прищурился, но лицо не прикрыл. Смотрел прямо в пылающие ненавистью глаза оперативника. Тот опустил руку и процедил:

– Что вылупился, упырь? И как только таких земля носит?

– Родители во снах не являются? – гневно спросил Левченко.

– Родители?

– Кончай прикидываться, гад. Никто тебе здесь не верит.

Произнеся эти слова, Квадратный, сердито сопя, откинулся на спинку сиденья.

– Родители мне снятся, – негромко проговорил Игорь. – Часто. Их убили бандиты. Группировка Тиграна, слыхали о таком?

Оперативники переглянулись. Выражение их мрачных физиономий заметно изменилось.

– Сегодня двоих бандитов убили, а наводчиков арестовали, – продолжал Игорь, поглядывая то на одного оперативника, то на другого. – Я лично при этом присутствовал. Задержание производил ОМОН. Под командованием полковника Звонникова… Звонарева…

– Звягинцева? – спросил Левченко.

– О, Точно. Сам Тигран сбежал, но, думаю, его скоро поймают. Прокурор Шарко об этом позаботится.

– Ты прокурора знаешь? – удивился Квадратный.

– Да, – подтвердил Игорь. – Он со мной встречался.

Оперативники опять переглянулись. Потом Левченко куда-то позвонил и, прикрывая мобильник ладонью, стал задавать вопросы. Как ни понижал он голос, Игорь все равно слышал. Речь шла о сегодняшнем рейде ОМОНа, о Тигране и о поручении прокурора задержать гражданина Красозова.

Закончив разговор, Левченко с сомнением посмотрел на Игоря и обратился к напарнику:

– Захват сегодня действительно был… но там мутки какие-то, в сводках пока ничего конкретного нет. А Тиграна Тиросяна объявили в розыск и сразу сняли. Короче, дело ясное, что дело темное.

– Что же Шарко на тебя вызверился, Красозов? – спросил Квадратный.

– И Бастрыга тоже, – вставил оперативник, сидевший за рулем и с интересом прислушивающийся к разговору за своей спиной. – Он Карпычу звонил при мне. Ругался.

– Вот теперь мне все понятно, – горько произнес Игорь. – Никто ловить Тиграна не собирается. Нашли крайнего. Меня.

Он хотел поведать оперативникам про видео с Ольгой Шарко, но не успел: машина остановилась. Глянув сквозь искрящееся стекло, Игорь увидел вывеску полицейского отделения.

– Отпустили бы вы меня, – сказал он неуверенно.

– Ага, отпустили бы и вместо тебя сели, – проворчал Квадратный.

– Я ни в чем не виноват.

– Все так говорят, – обронил Левченко.

Водитель обернулся и сказал:

– Радуйся, что я тебя не в изолятор привез, а в участок. Тут тебя никто не тронет, а утром, глядишь, в прокуратуре разберутся.

– Мы в это вникать не будем, – честно признался Левченко. – Своих дел – во!

Он провел ребром ладони по горлу.

Игорь понял, что возражать бесполезно. Он покорно позволил себя вывести наружу, где поскользнулся на снегу и упал.

– Блин, – прошипел он, держась за ногу. – Только этого мне не хватало.

– Вставай давай, – буркнул Левченко, втягивая непокрытую голову в воротник. – Холодно.

– Блин, – повторил вставший Игорь. – Кажись, подвернул. Или вывихнул.

– Иди-иди, – велел Квадратный. – Носилок арестантам не положено.

– Быстрее, – сказал Левченко, волосы которого успели покрыться снежным налетом.

– Ох… – проковыляв с горем пополам два шага, Игорь повернулся к нему:

– Я на плечо обопрусь, ладно? Или несите.

– Держись, – разрешил Левченко и непроизвольно лязгнул зубами.

Квадратный и водитель, сунув руки в карманы, потрусили впереди, торопясь укрыться от снега за дверью. На это Игорь и рассчитывал. Попрыгав немного на одной ноге и приволакивая другую, он неожиданно обхватил сопровождающего и второй рукой тоже, отклонил голову назад и резко боднул маячащее рядом лицо. Раздался звук, похожий на тот, который можно услышать, когда кто-то разгрызает попкорн.

– А! – воскликнул Левченко, хватаясь за переносицу.

Игорь резко подсек ему ноги и, оскальзываясь, бросился бежать.

– Держи его! – заорал упавший Левченко.

– Стой! – крикнули Игорю два других оперативника.

Если они надеялись, что он послушается, то напрасно. Не сбавляя скорости, Игорь выскочил на проезжую часть. Фары слепили его, автомобили норовили смять или сплющить, но он даже не смотрел на них, надеясь на удачу. Ведь повезло же ему, что полицейские купились на дешевый трюк с якобы подвернутой ногой.

Повезло… Опять повезло!

Оперативники, бросившиеся в погоню, не рискнули стрелять на оживленной улице, а потом дорогу им преградил покрытый снежным мехом автобус, а пока они оббегали его, Игоря Красозова и след простыл… Что было вполне естественно зимней ночью, при таком морозе.

VIII

Квартиры, сдающиеся посуточно, не самое подходящее место для одиночек. В них слишком тоскливо. Кто знает, сколько человек плохо кончили в таких квартирах? Повесился, утопился, сунул голову в духовку, воспользовался опасной бритвой… Возможно, это было не так, но Игорю никак не удавалось отделаться от впечатления, что в этих четырех стенах скопилось чересчур много негативной, давящей, гнетущей энергии.

Квартира была однокомнатная, со снесенной стеной между гостиной и кухней, что позволяло выдавать ее за студию. Но тем не менее это была просто однокомнатная квартира в допотопной «хрущевке»: тесная, низкая, пропахшая множеством людей, находивших здесь пристанище. Двуспальная кровать, раскладывающееся кресло, обязательный телевизор, диван с подозрительными пятнами.

Расстелив магазинный пакет на хлипком кухонном столике, Игорь утолил голод сыром, молоком и ветчиной с белым батоном. Потом, морщась, забрался в ванну, чтобы принять душ. Процедура не принесла желаемого ощущения чистоты и свежести. Брезгливо вытершись наждачным полотенцем, Игорь так же брезгливо забрался в постель и закрыл глаза.

Уснуть удалось сразу, но где-то после полуночи Игорь проснулся и до утра проваливался в забытье лишь урывками. Мыслей в мозгу скопилось так много, что казалось, они вот-вот полезут наружу, как булавки из головы Страшилы. Сколько Игорь ни зевал, сколько ни ворочался, но сон не шел. И больше всех в этом была повинна Тамара. Она все стояла перед мысленным взором Игоря и никак не желала уходить.

Что это было такое? Любовь? Или просто привязанность к единственному человеку, оказавшемуся рядом в критический момент? Определить не удавалось. Любовный опыт Игоря был слишком скудным, чтобы делать на основании его какие-либо выводы. Женщин в его жизни хватало, но там были задействованы не то чтобы чувства, а эмоции. Или даже ощущения: тепло, гладко, приятно, сухо, влажно, быстро, медленно, легко, тяжело…

А любовь к противоположному полу в жизни Игоря случилась лишь одна. В очень раннем возрасте. Ту девушку звали Алиса, Алиса Гриб. Она приезжала на лето в ту же деревню, что и Красозовы, и жила за соседним забором, так что в отрочестве Игорь с ней часто общался. «Привет, Алиса, меня бабушка одного на речку не пускает, сходишь со мной, ладно?»

Стоило подумать о ней, как она появилась перед глазами, как живая.

Густые черные волосы обрезаны по скулы и всегда спутаны, сколько бы Алиса не раздирала их гребнем. Глаза прозрачные и ясные, как ранний-ранний рассвет. Губы словно бы слегка надуты, но это из-за выступающих вперед зубов, которые ей не хотелось скалить понапрасну. Когда Игорь рисовал Алису, рот ему давался хуже всего. Зато, чтобы изобразить нос, достаточно было наметить две аккуратные дырочки. Потом тоненькая золотая змейка на длинной голой шее, и все, портрет готов.

Трудно сказать, насколько талантливым художником являлся Игорь Красозов, но одно можно утверждать наверняка: в ее присутствии он шалел, как пес у ног обожаемой хозяйки. Ему хотелось высунуть язык и часто дышать, преданно глядя на свою богиню. То, что она была на целых пять лет старше, возносило ее на недосягаемую высоту. У Игоря темнело в глазах от несбыточных желаний и перехватывало горло от мысли, что однажды он признается Алисе в любви, а она расплачется от счастья.

Дальше этого его подростковые фантазии не простирались. Он сдерживал себя, потому что образ Алисы перекликался у него с маминым – они обе были красивыми, сильными, смелыми. Если он и представлял Алису своей женой, то в мечтах ему было достаточно строить с ней дом на берегу уединенного озера, заводить хозяйство и заготавливать припасы на зиму. А вот сны свои он не контролировал, так что в них случалось всякое, и тогда наутро Игорь дичился и держался от Алисы подальше, чтобы она ничего не заподозрила.

Наяву он никогда не позволял себе ничего такого. Всего один раз сорвался. Это произошло в конце лета, когда бабушка уехала на похороны сестры и попросила соседей приютить внука на пару ночей. Но родители Алисы как раз тоже отсутствовали, так что, посовещавшись, решили, что она поживет у Красозовых.

О, другого такого праздника в жизни Игоря не было!

Однако вечером, когда пришла Алиса, он вдруг сделался дурак-дураком и понес всякую околесицу, в том числе и про Ромео и Джульетту, о которых что-то такое знал лишь понаслышке. Она насмешливо посмотрела на него и спросила:

«Тебе-то что до них?»

«Они любили», – торжественно провозгласил Игорь.

«Мало ли кто кого любит. И что, теперь на всех на них молиться надо?»

Вопрос был настолько обескураживающим, что Игорь не нашелся, что ответить, а потому предпочел спросить сам:

«По-твоему, любви нет?»

«Есть любовь, есть, успокойся. Только не надо так нервничать, ладно»?

«Я разве нервничаю?» – удивился Игорь и понял, что да.

Волнение его достигло апогея в девять часов вечера, когда, по обыкновению, в деревне вырубили свет (то было темное, мутное, лихое время, когда электричества на всех отчего-то перестало хватать). Короче, свет погас, Алиса зажгла свечку, почитала немного и отправилась из кухни в комнату. Игорь посидел немного в компании оживившихся мышей и отправился за ней. Одному в темноте было неуютно. И главное, без Алисы было неуютно.

Она водила свечкой перед собой, наблюдая за отблесками в зеркалах шифоньера. По потолку метались огромные мохнатые тени.

«На чем спать будем? – спросила она.

«Вот». – Игорь кивнул на кровать.

«Вдвоем?»

«А что такого? Гляди, какая широкая».

Похлопав по матрасу, он затаил дыхание. Алиса могла поинтересоваться, где Игорь спит обычно, и выяснить, что его место на раскладушке. Опережая ее, он торопливо произнес:

«Если тебе тесно, я могу на полу лечь. А что? Одеяло постелю и лягу. Запросто».

«Не выдумывай, Игорешка, – отрезала она. – Пол холодный. Простудишься».

Она заботилась о нем! Игорю стало трудно дышать от переполнившей его благодарности.

«Я, знаешь, какой закаленный? – воскликнул он. – На весенних каникулах нашу Осколку переплыл, когда у берегов еще лед не растаял. И хоть бы чихнул потом».

«Мы не будем испытывать твою закалку, – строго произнесла Алиса и сунула ему пару печеных картофелин. – Раздевайся и ложись. Я потом приду.

Она отправилась на кухню греметь ведрами и миской, а Игорь забрался под одеяло.

Алиса пришла минут через десять, похожая на привидение в длинной белой рубашке. От нее пахло мылом и чистотой. Она легла так близко, что Игорь чувствовал ее плечом, локтем, бедром. Он застыл на спине, таращась в потолок, который по мере того, как глаза привыкали к темноте, превращался из черного в серый. Во рту почему-то постоянно скапливалась слюна, и у Игоря никак не получалось глотать ее беззвучно. В придачу в желудке его начало урчать так, словно там зарождались громы будущей грозы.

«Лягу на пол», – решил Игорь, поднимаясь.

Алиса даже не шелохнулась. Он немного посидел, а потом неожиданно для себя упал на нее и стал искать губами ее рот. Их зубы клацнули, языки соприкоснулись, Игорь ощутил вкус чужой слюны, показавшийся ему восхитительным. Тут Алиса ударила его кулаком в переносицу и прикрикнула:

«А ну, на место, Красозов»!

Он подчинился и лег на спину. Перед его глазами плавали разноцветные круги, выныривающие из темноты и растворяющиеся в ней.

«Игорек», – окликнула Алиса.

Буду молчать, решил он, даже словечком с ней больше не перекинусь, а сам спросил ворчливо:

«Что»?

«Не обижайся, – шепнула она. – Ты мне нравишься, ты хороший, но тебе сперва повзрослеть надо».

«Что хорошего во взрослых? – буркнул Игорь. – Вон дядя Валера давно уже взрослый. Ему под сорок, зубов почти нет и весь морщинистый, как яблоко печеное. Сколько еще протянет – год, два»?

«Я не говорю постареть, я предлагаю повзрослеть… немного».

Сердце перестало биться в груди Игоря, но зато оно перестало разрываться пополам и, замерев, ожидало продолжения.

«И что тогда»? – спросил он с плохо давшимся ему безразличием.

«Там посмотрим», – загадочно пообещала Алиса.

«Нет, ты скажи».

«А вот не скажу. С тобой, Игорек, нельзя по-хорошему. Опять с поцелуями полезешь и руки распускать начнешь».

«Я не распускал»!

«Неужели? – ехидно произнесла Алиса. – А кто меня за грудь хватал»?

Игорь хотел возмутиться, но не стал. Пальцы помнили форму и тепло ее груди. Она была твердая и мягкая одновременно. За нее хотелось держаться всю ночь… всю жизнь.

«Немного – это сколько? – спросил он. – Год? Два»?

«Давай ты не будешь задавать вопросов, ладно? – сказала Алиса. – Я сама решу. А пока будем просто друзьями. Без этих твоих штучек».

Игорь ответил, что согласен. Ему было невдомек, что предложение остаться друзьями из уст женщины равноценно отказу. Он не подозревал, что их «не сейчас» означает «никогда». У него еще не было собственной бритвы, и он знал о любви только из книжек и фильмов, созданных такими же наивными мечтателями, как он сам.

«Вот и хорошо», – произнесла Алиса.

Еле уловимый намек на разочарование почудился Игорю в ее голосе, и он решился:

«Я твое желание исполнил. Теперь ты мое».

«Какое?» – насторожилась Алиса.

Повернув голову, он увидел ее лицо так близко, что черты расплывались в темноте. Только глаза сияли. Такие блестящие-блестящие.

«Можно подержать тебя за руку»? – спросил Игорь шепотом.

Глаза, устремленные на него, сделались огромными.

«С ума сошел?»

Голос был сердитым, а глаза смеялись, Игорь готов был поклясться в этом.

«А что здесь такого! – осмелел он. – Только за руку, не за что-то другое».

«Игорешка! – упрекнула его Алиса. – А ну-ка прекрати! Мы же обо всем договорились. Спи давай. Во сне мальчики очень быстро растут».

«Я не мальчик! Мне тринадцать! Почти»…

После этих слов что-то неуловимо изменилось внутри того неосязаемого кокона, который окутывал их, лежащих в темноте. Это почувствовал Игорь, это почувствовала Алиса, быстро проговорившая:

«Все, разговор закончен. Спи давай».

Чуда не случилось. Ничего не случилось. Но никогда больше Игорь не впадал в то глупое и волшебное состояние, в котором женщина представляется неким прекрасным божеством. Пожалуй, впервые он приблизился к нему теперь, когда повстречался с Тамарой.

Она казалась ему не такой, как все. Не верилось, что она способна лгать, хитрить, склочничать, скандалить. Тамара не была совершенством, однако превосходила всех тех, кого Игорь имел счастье или несчастье знать в своей жизни. Нет, пожалуй, «превосходила» – неподходящее слово. Просто она была другая. Особенная. Не такая, как остальные.

Когда у Игоря случалась с Тамарой близость, он не спешил после этого заснуть, уединиться или уйти. Ему было с ней хорошо. Ему было с ней спокойно. Комфортно. Интересно.

«Погоди-погоди, братец, – сказал себе Игорь и сел на кровати. – Уж не жениться ли ты надумал? Решил попрощаться со свободой? Добровольно подставить шею под семейное ярмо?»

Ответ был «ну и что». Прислушиваясь к себе, Игорь пришел к выводу, что он вовсе даже не против подставить шею под семейное ярмо, если надевать его будет Тамара. Он не знал, готов ли прожить с этой девушкой всю оставшуюся жизнь и умереть в один день, но ближайшие годы хотел бы провести с ней. Не обязательно расписываться и ставить штампы в паспортах: современные нравы это допускают. Хотя, если для Тамары это принципиально, то Игорь не станет возражать. Загс так загс. Лишь бы быть вместе.

Ему вдруг так захотелось услышать тамарин голос, что он был готов позвонить ей среди ночи. Это было, разумеется, недопустимо. Обругав себя сентиментальным идиотом, Игорь взбил подушку, поворочал ее и снова лег. За каким чертом он сдался преуспевающей журналистке Тамаре Витковой? Что он может ей дать? Ни бизнеса, ни работы нормальной, ни денежных накоплений на банковских счетах. Плюс к этому сомнительное, весьма сомнительное прошлое, которое уже несколько раз едва не подвело Игоря под монастырь. Нужно Тамаре такое счастье? Да уж как-нибудь обойдется.

Игорь несколько раз тяжело вздохнул и наконец заснул.

IX

Звонок в дверь застал Тамару за приготовлением гречневой каши. Ее обычный завтрак: иногда с маслом, иногда с молоком или даже с кефиром. Вкусно, полезно и сытно. Что самое главное, гречка не приедалась, не надоедала. И время приготовления оптимальное: как раз успеваешь выпить кофе и почистить зубы, пока каша сварится.

Машинально прихватив ложку с кухни, Тамара прокралась в прихожую и осторожно посмотрела в глазок.

– Черт… – прошептала она, а потом, открыв дверь, улыбчиво и громко воскликнула: – Привет, Игорь! Как хорошо, что ты заглянул. Позавтракаешь со мной? Я как раз каши сварила больше, чем обычно…

– Я завтракал, – ответил он протягивая ей пакет. – Вот, прикупил кое-что. У тебя вечно холодильник пустой.

– Спасибо, – поблагодарила Тамара, никогда не страдавшая ложной скромностью. – Почему без звонка? Мог не застать меня дома.

– Не мог, – возразил Игорь, чмокая ее в щеку.

От него веяло холодом и снегом. Это было похоже на арбузный запах. Тамаре он нравился. Она улыбнулась.

– Откуда такая уверенность?

– А я гулял у тебя под окнами, – признался Игорь, проходя за ней в кухню. – Бессонница. Всю ночь проворочался, а потом встал ни свет, ни заря.

– Влюбился, наверное? – шутливо предположила Тамара, выдвигая для него стул.

– Похоже на то. – Он сел. – У тебя такое бывало?

Она внимательно взглянула на него:

– Нет. У меня разум доминирует над чувствами. Не возражаешь, если я буду есть? А то каша остынет. Можешь себе чаю налить, если хочешь.

Игорь встал и подошел к плите. Не оборачиваясь, поинтересовался:

– Значит, по-твоему, любят только люди недалекие?

– Влюбляться и любить – разные вещи. – Тамара энергично заработала ложкой, так же энергично жуя. – Первое – для подростков и тех, кто не научился управлять эмоциями. Второе – для сознательных личностей.

– Ты сознательная, конечно?

Игорь сел, глядя в дымящуюся чашку, которую держал обеими руками, как бы желая их согреть.

– Ты говоришь это таким тоном, будто попрекаешь меня этим.

– Не попрекаю, Тамара. Стараюсь понять.

– До сих пор не понял?

– Не все сразу, не все сразу, – усмехнулся Игорь. – Ты ведь человек непростой.

– А что хорошего в простых людях? – прищурилась Тамара. – Простой – значит примитивный. Знаешь, почему политики так любят апеллировать к народу? Потому что это некая безликая, серая масса, которой легко управлять. Умные люди понимали это еще в древности. И пользовались. – Тамара отодвинула тарелку. – Знаешь притчу о великане и стаде?

– Нет, – признался Игорь.

– Тогда слушай. Один прожорливый одноглазый великан имел несколько тысяч овец. С утра до ночи он бегал вокруг своего стада, но никак не мог уследить за всеми. Одни овцы забредали в дремучий лес, где их поедали хищные звери. Другие срывались в пропасть. Третьи переселялись в дальние края, спасаясь от великана.

– Нужно было нанять пастухов, – высказался Игорь. – Или построить ограду, – добавил он. Его голос прозвучал, как сквозь жестяной рупор, потому что он опустил губы в чашку.

– Все боялись одноглазого великана и не желали иметь с ним дела, – пояснила Тамара. – А в загоне овцы передохли бы от голода. Поэтому великан придумал другой способ. Он собрал стадо, назвался его создателем и сказал, что любит их, как собственных детей, а потому решил наградить их бессмертием. Но дар получат лишь те, кто признает его любящим отцом. Этим послушным овцам больше нечего бояться. Они никогда не умрут. То, что им суждено быть ободранными и съеденными, явление временное, а вообще овечьи души созданы для вечного блаженства. Убегать незачем, стремиться не к чему, нужно радоваться жизни и не думать о плохом. – В тамарином голосе зазвенела издевка. – Раз я ваш отец, а вы мои возлюбленные дети, так как же я могу причинить вам вред? Щипайте травку, плодитесь, размножайтесь и славьте меня благодарным блеянием. Если кому-то что-то не понравится, он может родиться опять и прожить новую жизнь, какую только пожелает. Львом, рыбой, орлом.

Тут Тамара сделала паузу, чтобы посмотреть Игорю в глаза.

– И что дальше? – нарушил он тишину.

– А дальше обычная история. Овцы поверили обманщику и перестали разбегаться. Куда спешить, когда впереди вечность! Можно год за годом торчать у телевизоров, откладывая все важные решения на потом. Когда наступало время, все безропотно подставляли глотки под нож и чуть ли не сами выпрыгивали из шкур. С тех пор проблем со стадом не было. – Сделав еще одну паузу, Тамара добавила: – Нет их и сейчас.

– Овцы – это мы? – уточнил Игорь.

– Простые люди, – поправила его она.

– Но не ты.

– Но не я, – подтвердила Тамара. – И не ты. Я не заметила в тебе стадных инстинктов. Ты не рассуждаешь о политике, вернее, о том, что называется политикой в понимании обывателей. Не болеешь за спортсменов, насколько я успела заметить. И анекдотов не рассказываешь.

– Это показатели?

– Их значительно больше. Я назвала лишь несколько. Но ты ведь не затем явился, чтобы рассуждать о психологии и философии, верно?

– Верно, – согласился Игорь.

– Так говори.

– Выходи за меня замуж.

Столь неожиданное предложение потрясло даже Игоря, который его сделал, а вот Тамара проявила полнейшую невозмутимость.

– Нет, спасибо, – произнесла она таким тоном, словно отказалась от приглашения сходить в кино.

– Почему?

– Хочешь, чтобы я перечислила все причины? – спросила Тамара.

– Достаточно будет одной, – сказал Игорь. – Главной.

– Я не хочу. Достаточно?

– Вполне.

Кивнув, он приготовился встать, когда Тамара поймала его за руку.

– Не обижайся, Игорь, – мягко произнесла она. – Ты мне очень импонируешь как мужчина. Если бы не критические дни, я бы тебе с готовностью отдалась.

– Я польщен.

– Ты прекрасно проявил себя за время нашего партнерства, – продолжала Тамара, пропустив саркастическую реплику мимо ушей. – Ты смелый. Сильный. Решительный. Надежный.

– Так много комплиментов, – пробормотал Игорь. – Плохо мое дело. Мы всегда будем только друзьями, да?

– Почему только друзьями? Любовниками. Это значительно лучше, чем находиться в законном браке. Сужу по родителям и знакомым. Разве ты не ценишь свою свободу?

– Ценю, – кивнул Игорь. – Но, как выяснилось, не превыше всего.

Тамара встала, обошла стол и села ему на колени. Ее поцелуй был долгим и страстным. Оба успели задохнуться к тому моменту, когда их губы разъединились.

– Если хочешь… – начала Тамара шепотом.

– Я уже сказал, чего хочу, – произнес Игорь. – Остальное приложится.

– Не уходи, – попросила она.

– Я должен, – сказал он. – Иначе буду сидеть тут с кислой физиономией, портя настроение тебе и себе.

Игорь поставил Тамару на ноги, встал сам и направился в прихожую. Видя, что она собирается о чем-то заговорить, он решил опередить ее, чтобы выбрать тему самому:

– О конце банды Тиграна писать собираешься?

– Пишу, – сказала она.

– Всю правду? Или…

– Или, – ответила Тамара.

– Это правильно, – одобрил Игорь. – Прокурорскую публику лучше не трогать.

– Я и не собираюсь.

– Молодец.

– Да, я молодец.

Тамара замолчала. Игорь тоже замолчал. Нет, конечно, они произнесли какие-то вежливые фразы на прощание, но не более того. Они не знали, что еще сказать друг-другу. Сейчас не знали.

X

Проводив Игоря, Тамара прибрала на кухне и отправилась в душ. Пока она стояла под теплыми струями, дважды звонил телефон. Третья серия звонков застала Тамару снаружи. Не переставая вытирать волосы полотенцем, она уселась за рабочий стол.

Звонила мать. Тамара, видите ли, ей плохо приснилась.

– У тебя ничего не случилось? – допытывалась она. – Все в порядке?

– Все хорошо, – отвечала Тамара. – Не о чем беспокоиться.

Минуты три потребовалось для того, чтобы успокоить материнское сердце. Наконец это получилось. Сменив тон, мать стала расспрашивать, как живется дочке, как работается, чем она питается, не встретила ли подходящего мужчину.

– У меня есть мужчина, – напомнила Тамара, готовя компьютер к работе.

– Это ты про своего следователя? – саркастически усмехнулась мать.

– Да, мы живем с Леней, насколько тебе известно.

– У него глаза мертвые. Как у рыбы.

Сравнение заставило Тамару нахмуриться.

– Нормальные глаза, – сказала она.

– И улыбка тоже мертвая, – не унималась мать. – Как приклеенная.

– По-твоему, мужчины нужны для того, чтобы любоваться их сияющими глазами и радостными улыбками?

– И для этого тоже, дочура. Иначе скоро ты тоже станешь улыбаться и смотреть как твой Ленечка.

Тамара почувствовала приступ того раздражения, которое обычно охватывает нас, когда мы слышим правду и нам нечего возразить.

– У тебя все? – сухо спросила она. – Мне работать надо.

– Проведать нас собираешься? – спросила мать. – Папа на прошлой неделе с простудой слег. Но уже ничего, уже оправился.

Тамара почувствовала болезненный укол совести. Она уже забыла, когда в последний раз навещала родителей. Ах да, летом. Завезла им черешни, а они не взяли: у них у самих черешня на даче уродила. Забыла их Тамара, совсем забыла.

– Я приеду, – сказала она. – Денька через два. Переночую у вас. Кино какое-нибудь посмотрим вместе.

– Отлично! – обрадовалась мать. – Только предупреди заранее. Я пирог испеку, что-нибудь вкусненькое приготовлю.

На том и порешили.

Завершив разговор, Тамара не сразу смогла взяться за работу. Мамин звонок напомнил ей об Игоре. Каково ему было узнать, что его родителей убили? Что он думал, что испытывал? Страшно подумать!

И ведь Игорь не один такой, размышляла Тамара, бесцельно прокручивая новостную ленту на мониторе. Бандиты убили не только его родителей. У всех были дети, внуки, братья, сестры… Какие-то дела, какие-то планы. И тут к ним явились мерзавцы и все забрали. Не просто деньги. Вообще все. Не оставили ничего. Живые люди стали мертвыми. Ради чего? Чтобы какие-то ублюдки могли сладко жрать, вкусно пить, наслаждаться своим превосходством над остальными людьми.

Но самое страшное, самое отвратительное даже не это. Бандиты – они и есть бандиты. Сегодня убивают они, завтра убьют их. Закон джунглей. Такой же неумолимый и беспощадный, как сами бандиты. Но вот те, кто за ними стоят… Не так уж важно, какими соображениями они прикрываются. Эти люди еще бóльшие мерзавцы и подлецы, чем сами головорезы. Потому что это по их вине слово «правосудие» в нашей стране звучит как насмешка. Круговая порука начинается с таких вот шарко и бастрыг. И пора положить этому конец.

«Но почему я? – спросила себя Тамара, создав документ и приготовившись печатать текст на девственно-белом поле. – Почему я должна действовать за других? Все обо всем знают или, по крайней мере, догадываются, но прилипли к своим телевизорам и как воды в рот набрали. Будто рыбки в аквариуме».

«Но ты ведь не рыбка, – резонно заметил внутренний голос. – И ты никогда не сможешь довольствоваться тем, что у тебя уже есть. Тебе нужны все новые и новые победы. Над другими, над собой».

Тамара не нашлась, что возразить. Она посидела неподвижно, кусая губу, как в детстве, прежде чем выкинуть какой-нибудь фортель, за который – и она знала это заранее – ей потом влетало. Она не была овцой в стаде. И всевозможные пастыри были ей не указ. У нее на все имелось собственное мнение. Ей необходимо было выделяться из общей массы.

Если Тамара напишет и опубликует сенсационный материал, то ее непременно заметят те, кто сможет предложить ей более интересную и содержательную судьбу, чем та, которая есть у нее сейчас. Нельзя колебаться, взвешивать, осторожничать. Победитель получит все. Проигравший потеряет всего лишь свою голову.

– Ну что? – тихо спросила себя Тамара. – Ставки сделаны?

– Да, – ответила она себе.

Ее тонкие пальцы с блестящими алыми ногтями упали на клавиатуру и побежали по ним, подобно лапкам странных разумных существ. Больше Тамара не думала ни о Леониде, ни о Шарко, ни об Игоре. Все ее мысли были сосредоточены на тексте, рождавшемся перед ее глазами. Она находилась в неком трансе, забыв обо всем и обо всех. Ее целью было потрясти читателей, шокировать их. Этим Тамара Виткова и занималась. Ее фразы были хлесткими и беспощадными, слова – точными и тщательно подогнанными, подобно патронам в обойме. Не было случайных слов, не было случайных фраз.

Через два часа, совершенно выдохшаяся, Тамара перечла статью и поняла, что это самый лучший текст из когда-либо ею написанных. Она полностью выложилась и превзошла себя. Ни один читатель не останется равнодушным, представив себя сначала на месте человека, ожидающего смерти с мешком на голове, а потом близким родственником убитого, услышавшим новость по телефону где-нибудь по пути домой или на работу. И что самое ценное, в статье не было туманных намеков или иносказаний. Все и вся были названы своими именами. Не прокурор Ш., а прокурор Шарко – с точным указанием должности, звания, имени и отчества. Не его сообщник следователь Б., а старший следователь областной прокуратуры Бастрыга Леонид Ильич.

Лихо. Круто. Бесстрашно.

Закрыв документ, Тамара написала небольшое письмо. Чтобы не слать его в каждое издание отдельно, она ввела сразу все адреса через запятую, а потом проставила тему: «УБОЙНЫЙ РЕПОРТАЖ». Приложила к письму свою статью с рабочим названием «КРОВАВЫЙ ДУШ ШАРКО». Помедлила.

Нет, нельзя отправлять письмо механически, бездумно. Необходимо сопроводить его мысленным посылом, чтобы сработало. Сосредоточиться. Загадать желание. Да и вообще лишний раз подумать не мешает. Может быть, все-таки прислушаться ко внутреннему голосу, призывающему вовремя остановиться? Подчиниться инстинкту самосохранения? В любом случае поговорку «семь раз отмерь, один раз отрежь» еще никто не отменял.

Похвалив себя за рассудительность кивком головы, Тамара отправилась заваривать себе кофе. С этим коварным напитком не стоит перебарщивать, однако сегодня можно было позволить себе лишнюю чашечку… даже две…

Когда кофе был готов, Тамара налила его в любимую белую чашку и понесла на белом блюдце. Осторожно ступая, она вернулась на рабочее место. Экран компьютера был занят письмом, подготовленным к отправке по десяти адресам. Осталось только нажать «Отправить». Легонько прикоснуться к клавише пальцем.

Тамара занесла руку. Опустила. Опять подняла.

Телефонный призыв заставил ее испытать облегчение. Решение можно было отложить. Морально Тамара пока не была готова. Ей было трудно пошевелить пальцем – в буквальном смысле.

– Да, Леня, – сказала она в трубку. – Ты звонишь, чтобы договориться о времени, когда ты заберешь вещи, я правильно понимаю? Других тем для разговора у нас быть не может.

– Может, – возразил Бастрыга.

– Вот как? Любопытно услышать.

– Я беспокоюсь о тебе, Томочка.

Заявление было столь неожиданным, что Тамара не сразу сообразила, как отреагировать. Перебрав в уме несколько возможных вариантов, она сардонически расхохоталась:

– Вот как? Это все, что ты смог придумать? После всего, что между нами произошло?

– Между нами ничего не произошло. – Бастрыга позволил себе едва уловимую насмешливую интонацию. – Просто ты все неправильно поняла и испугалась немного. Но настоящего страха ведь не было, верно?

Он издал короткий смешок, показавшийся Тамаре значительно более зловещим, чем любые внятные угрозы.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она.

– Говорю же, беспокоюсь о тебе, – ответил Бастрыга, взяв тон предельно серьезный, проникновенный. – Я ведь хорошо тебя знаю, Томочка. Ты, наверное, уже накатала разгромную статью с настоящими именами всех участников событий. Или только пишешь? Признайся.

– А что?

Тамара хотела спросить это с вызовом. Получилось плоховато. Подвели напрягшиеся голосовые связки. Голос не сорвался, но прозвучал в слишком высоком регистре. Спокойные, уверенные в себе люди такими голосами не говорят.

– А то, – сказал Бастрыга, – что некоторых ошибок лучше не совершать. Потому что они никак не способствуют приобретению жизненного опыта. Это так называемые роковые ошибки. Фатальные. После них уже ничего не бывает.

– Намекаешь, что…

Он не дал ей договорить:

– Какие могут быть намеки, Тамара! Я схожу с ума от беспокойства. Не навреди себе. Не делай того, о чем очень скоро пожалеешь.

– Это угроза, Леонид?

– Предостережение, всего лишь предостережение. Ты такая импульсивная, Томочка. Кто-то должен подсказать тебе правильное решение.

– И это, конечно, ты?

– Ну уж не Игорь Красозов, проходимец и аферист. Ему, кстати, недолго бегать на свободе осталось. Он тебе звонил?

– Не твое дело, Ленечка… – Сглотнув, Тамара добавила: – Собачье. – Ярость, охватившая ее, была столь сильной, что у нее перехватило горло. – Я сама со всем разберусь, понял? Без подсказчиков.

– Тома, ты…

Не дослушав, она выключила телефон, а потом столь же решительно нажала клавишу рассылки статьи.

Взывая к ее благоразумию, Бастрыга переусердствовал. Тамара Виткова не выносила, когда ею пытались манипулировать. Она предпочитала заниматься этим сама.

XI

Красное солнце вставало за слоистыми облаками, похожими на снежные равнины. Было необыкновенно тихо, безлюдно, и только две дрожащие собаки, поскуливали и рычали друг на друга, переступая с лапы на лапу возле шеренги мусорных баков. Сами они были слишком малы, чтобы напасть на человека, но в любую минуту к ним могли присоединиться другие.

Непорядок.

Остановившись, Шарко достал из кармана травматический пистолет. В другой его руке возник кружок копченой колбаски.

– Ц! Ц! – позвал он шавок, сложив губы как бы для поцелуя.

Опасливо поднимая лапы они приблизились. Одной Шарко всадил пулю прямо в глаз. Второй угодил куда-то под хвост, когда собака бросилась наутек. Одноглазая, скользя и оступаясь, юркнула куда-то за баки, где искать ее не хотелось.

– Побегай, побегай, – сказал ей вслед Шарко. – Все равно сдохнешь.

Ответом на это был пронзительный вой, тоскливый, как предчувствие смерти.

– Какой вы молодец, Николай Федорович, – льстиво пропела соседка, появившаяся возле баков с мусорным пакетом.

С черным, как отметил про себя Шарко. Радость от удачных выстрелов начала стремительно улетучиваться.

– Развелись тут, – буркнул он.

– Проходу не дают, – согласилась соседка, имя которой никак не отыскивалось в завалах памяти. – Вчера иду, а они лают и следом бегут. Так и норовят в ногу вцепиться. И что потом? Бешенство какое-нибудь. Или того хуже. СПИД. Они же всякую гадость жрут, эти шавки шелудивые. – Женщина доверительно понизила голос. – Я бы бродячих собак и бомжей взяла и перестреляла бы. – Она переждала, пока стихнет вой за баками. – Вот прямо своими руками.

Пакет с мусором полетел в бак. Шарко сделал шаг в сторону стоянки.

– Скажите, Николай Федорович, – остановила его соседка, – а есть такой закон всякую бродячую шваль плодить? Или она истреблению подлежит?

– Мы живем в демократическом, толерантном государстве, – ответил Шарко. – Где, кстати говоря, наложен мораторий на смертную казнь.

Улыбка, возникшая на губах прокурора, не свидетельствовала о том, что он рад последнему обстоятельству.

– Да, да, – повздыхала соседка. – Во всем идем у Запада на поводу, буквально во всем. А самобытность наша где? Самостоятельность? Вот мне родители рассказывали… При Сталине никто не побирался, не попрошайничал. Всем работы хватало. А не хочешь работать – заставят. Сейчас бы так.

– Времена меняются, – философски заметил Шарко. – А потом повторяются.

И снова соседка не дала ему уйти.

– Это вы точно подметили, – обрадовалась она. – Повторяются времена. Молодые не понимают, но скоро сами увидят. Кстати, дочка ваша как поживает? Давно ее не видно. Уехала куда?

Шарко сунул руку в карман пальто, нащупывая пальцами пистолетную рукоятку. С каким бы удовольствием всадил пулю в глаз этой болтливой дуре!

– Уехала, – буркнул он, удаляясь широкими шагами. – Учится.

– Где? – крикнула не в меру любопытная соседка.

Шарко не удостоил ее ответа.

Аллея, по которой он шел, нырнула в чахлый скверик. Деревья стояли неподвижно, опустив вниз отяжелевшие от снега ветки. На них сидели то ли галки, то ли вороны – черные, как головешки, птицы с костяными клювами, похожими на кинжалы. Они дожидались, пока прокурор приблизился, а потом стали перелетать дальше и дальше, сбивая крыльями снег с сучьев. Почему-то Шарко казалось, что они сопровождают его потому, что видят в нем будущую добычу. Рассчитывали попировать им? Ему было все равно. Он уже умер. Когда потерял дочь.

Вдруг вспомнилось, как однажды он гулял с маленькой Оленькой возле озера в пригороде. Тогда семья Шарко жила в спальном районе среди новостроек на окраине. Он еще не занимал нынешнюю должность, бегал в следователях и не мог позволить себе приобрести приличное жилье. Но тогда все были счастливы иметь квартиру в многоэтажке с видом на еще не до конца вырубленный сосновый бор с зеркальными проблесками двух маленьких озер.

Чтобы попасть на «дикую природу», было достаточно выйти из дома, дойти до конца асфальта и дальше – по пыльной грунтовке – шагать среди зелени к берегам, облюбованным рыбаками и купальщиками.

Оленька обожала эти прогулки. Большую часть пути папа вез ее на плечах, порой переходя на лихую рысь. В озере можно было плавать, нырять, «ловить рыбу» с помощью длинной ветки или просто разглядывать пучеглазых лягушек, юрких уточек и мальков, шныряющих на отмелях. Летом, как только начинались выходные, Оленька просыпалась ни свет, ни заря, прибегала в родительскую спальню и требовала, чтобы папа немедленно просыпался и собирался в поход. Ей было тогда года четыре. Разве можно было отказать этому ангелочку с золотистыми кудряшками и чистыми, ясными глазенками? Шарко, вздыхая, подчинялся а потом, прогнав остатки сна, уже и сам был рад, что не остался отлеживать бока дома.

С приходом осени от этих прогулок пришлось отказаться, однако в один из тех солнечных дней бабьего лета, когда солнце вдруг засияло, как прежде, Шарко усадил Оленьку на закорки и отправился в путь. Он понял, что поступил опрометчиво, когда было поздно. За недели похолоданий и ненастий люди перестали наведываться на озера, зато места эти облюбовали бродячие собаки, рыскающие в прибрежных зарослях в поисках объедков.

Одна такая стая попалась путникам на дороге и атаковала их. Этот ужас Шарко запомнил навсегда. Он не мог ссадить дочку на землю, чтобы освободить руки, а отбиваться ногами оказалось трудно и слишком опасно, поскольку резкие движения могли привести к потере равновесия. Собак было не менее полутора десятков – от низкорослых кривоногих шавок, до здоровенных лохматых особей величиной с овчарку. Вожаком стаи был полосатый гладкошерстный кобель тигрового окраса, выдающего его родство с определенной разновидностью питбулей. Он не торопился нападать: ждал удобного случая. Остальные кобели и суки, щелкая зубами, визжа от ненависти, брызгая слюной, старались схватить противника за штанины, заставить его оступиться, повалить на землю.

Шарко, признаться, решил, что ему пришел конец. Он не представлял себе, как отбиться от стаи. Ах, если бы он был один! Но Оленька, рыдающая у него на плечах! Что будет с ней, если он упадет? Как спасти ее? Как уберечь от острых собачьих клыков?

Если бы Шарко потерял голову, если бы он попытался спастись бегством, это приключение закончилось бы очень печально. Но он сумел сохранить хладнокровие в этот момент испытания. Осторожно пятясь, отступил к дереву, пристроил дочку на надежной развилке, а потом уже взялся за собак по-настоящему. Подхватил дубину и погнал, оглашая окрестности воинственными криками. Бросившийся на него вожак остался валяться в пыли, царапая лапами размозженную голову. Остальные разбежались кто куда, и отваги хватило им лишь на то, чтобы провожать победителя истеричным лаем.

Успокаивая Оленьку на ходу, он благополучно донес ее до дома, оставил там, а сам бросился в больницу. Десяток уколов, несколько десятков швов. И ненависть к собакам на всю оставшуюся жизнь.

Немного помедлив, Шарко пошел обратно. Словоохотливая соседка помешала ему прикончить подстреленную собаку, но если не сделать этого, то она оправится и превратится в злобную тварь, которая станет нападать на людей. Нет, Шарко не имел права оставлять ее в живых.

Вернувшись к бакам, он завершил начатое и только после этого продолжил путь к автостоянке. Нельзя сказать, что с чистой душой и спокойной совестью, однако с сознанием выполненного долга.

Переходя дорогу, он разминулся с парочкой бомжей странного вида. Оба были относительно молоды и одеты не то чтобы чисто, но как-то стильно, что ли. Не в обноски десятилетней давности. Женщина в капюшоне назвала спутника папой, а он раздраженно сказал:

– Толик я, Толик. Сколько раз еще повторять?

– Хорошо, хорошо, – заторопилась его спутница. – Только не…

Продолжение не достигло слуха Шарко. Вероятно, бродяжка попросила своего Толика не сердиться. Или не бросать ее. Или еще что-нибудь. Это не имело значения. Будь воля Шарко, он убивал бы подобных подонков на месте. Отбросы общества. Рассадник всякой заразы.

А как бы он поступил, узнай, что только что прошел в шаге от любимой дочери? Догадаться не сложно, хотя в догадках этих никакого проку. Как только в мире происходит нечто, сразу исчезает весь тот спектр возможностей, который существовал до этого. Возникают, правда, новые варианты, но потом пропадают и они. У человека есть только один путь, только один выбор, определяющий дальнейшую жизнь. И так каждый день, каждый час, каждую минуту.

Прокурор Шарко прошел мимо своего шанса. Сопя, забрался в «мерседес», захлопнулся там, включил обогреватель. Когда он выезжал со стоянки, ему позвонил заместитель и рассказал о статье некой Тамары Витковой, взорвавшей интернет. Хуже всего, что эта зарвавшаяся журналисточка обвинила Шарко в пособничестве бандитам. Так прямо и написала. Еще и упомянула эту фамилию неоднократно.

– Будут какие-то указания, Николай Федорович? – спросил заместитель. – На место надо ставить эту Виткову. Может, она в наркотическом бреду этот поклеп написала? Давайте я к ней полицию с обыском направлю. Непременно что-то отыщется, не сомневайтесь.

– Я не сомневаюсь, – ответил Шарко, угрюмый, как филин, выведенный из дремы среди белого дня. – Но потом такая вонь поднимется, хоть святых выноси. Нет, мы иначе поступим…

– Слушаю, – с готовностью откликнулся заместитель.

Шарко представил его физиономию с возбужденно раздутыми ноздрями и влажными передними зубами, прикусившими губу. Ведь трепещет весь в предвкушении свержения начальства. Сейчас задницу языком вылижет, а завтра, если что, собственноручно в пропасть столкнет. Паскуда.

– Организуй звонки общественности в психиатрическую клинику, – заговорил Шарко, выруливая на дорогу. – Неважно, кто она будет: нимфоманка, психопатка или просто шизофреничка. Главное, чтобы надолго упекли. Эдуарду Ринатовичу позвони от моего имени. Пусть сделает быстро, упрячет надежно и сделает овощем до конца дней. А я прессой займусь.

– Понял, – деловито откликнулся заместитель. – Николай Федорович, у меня отличная команда хакеров есть на подхвате. – Что хочешь взломают и удалят. Правда, не бесплатно, как сами понимаете…

– Понимаю, понимаю. Делай. Сочтемся.

Спохватившись, Шарко затормозил возле пешеходной «зебры». Через дорогу переходила пара бомжей, которых он уже видел недавно.

«Давить таких надо», – подумал Шарко, борясь с желанием стартануть с места и протаранить гнусную парочку.

Здравый смысл победил. «Мерседес» дождался зеленого света и только потом поехал дальше. А бомжей и след простыл. Больше их Шарко никогда не видел.

XII

Статья попалась Игорю на глаза где-то около десяти часов утра. Он шарил в сети в поисках недорогого долгосрочного жилья, чтобы пересидеть там, пока шумиха уляжется, а потом (незаметно, как это обычно бывает) принялся читать что попало. Название «Кровавый душ Шарко» привлекло не столько его внимание, сколько подсознание. Он уже успел открыть другую электронную страницу, когда, подчиняясь смутному импульсу, вернулся обратно.

«Представьте себе, что вас связали и уложили на кровать, – начиналась статья. – Рот ваш заклеен скотчем, так что дышать приходится носом, и вам остается только молиться, чтобы нос не заложило, или чтобы оттуда не потекла кровь. Вы видите перед собой злобные или же просто равнодушные лица убийц… Нет, сначала они выступают в роли ваших палачей. В ход идут подручные средства. Например вафельница, в которой вы выпекали аппетитные коржи. Или паяльник, сохранивший аромат канифоли. Обычные пассатижи. Молоток для отбивания мяса. Утюг…».

Прежде чем читать дальше, Игорю пришлось перевести дух и выпить две полные чашки ледяной воды. Когда он отвел взгляд от последней строчки, его глаза были красноватыми и слезились. Статья заканчивалась описанием того, как человеку натягивают на голову черный пакет и он ожидает в темноте выстрела. Страшная картинка. Игорь вообразил это так живо, что весь похолодел.

«Мапа, – тоскливо подумал он. И сразу же: – Шарко».

Фамилия прокурора в тамариной статье фигурировала неоднократно. Упоминался там и Бастрыга. Игорь вспомнил следователя, явившегося к Тамаре в предусмотрительно надетых перчатках. А что, если он снова навестит ее? Наверняка эта прокурорская свора не простит Тамаре разоблачения. Ее арестуют по какому-нибудь вздорному обвинению или попросту убьют. Одним словом, уничтожат любым способом, а способов у сотрудников правоохранительных органов превеликое множество. Значит…

Не тратя времени на размышления, Игорь вызвал такси и помчался в дачный поселок. По дороге туда и на обратном пути он неоднократно вызывал Тамару по телефону, но она не отвечала. Отделалась эсэмэской, мол, не звони, я занята, сама наберу тебя, когда освобожусь.

Вне себя от тревоги, Игорь подъехал к тамариному дому и обомлел: ее, отчаянно сопротивляющуюся, пытались усадить в машину скорой помощи. Санитары – здоровенные парни в халатах поверх курток – стремительно теряли не слишком богатые запасы вежливости. Зевак было человек пять, все они наблюдали за происходящим с широко открытыми глазами и ртами. «В психушку забирают, – переговаривались они. – Свихнулась девка от интернета. Крыша поехала».

Игнорируя жалобный оклик Тамары, Игорь открыл микроавтобус с водительской стороны и забрался внутрь. Как он и ожидал, в кабине находился врач – немолодой мужчина в прямоугольных очках без оправы, говоривший по телефону. Водитель, стало быть, выполнял и обязанности санитара по совместительству. Очень удобно, подумал Игорь, направляя пистолет в бок врачу.

– Кончай трепаться, – сказал он.

Никаких угрожающих гримас, насупленных бровей или играющих желваков. Всё предельно просто, зато весьма убедительно. Врач побледнел еще раньше, чем опустил руку с мобильником.

– Выключить не забыл? – поинтересовался Игорь.

Ответом было мотание головой. Отрицательное и такое энергичное, что дело едва не закончилось падением очков.

– Тогда слушай меня, – заговорил Игорь неспешно и размеренно – так, чтобы каждое его слово впечатывалось в мозг врача. – Ты выходишь, объявляешь, что произошла ошибка, уезжаешь и никому никогда не рассказываешь о нашем разговоре. Твой адрес и твои родичи мне известны. – Привыкший блефовать, Игорь даже глазом не моргнул. – Всех найду и всех накажу. Ты мне веришь?

Врач кивнул и снова придержал очки.

– Тогда иди, – разрешил Игорь. – Говори спокойно и внушительно. И никаких ошибок. Второго раза не будет. Пальну тебе в живот и поеду за остальными.

Повторять не пришлось. Правильно настроенный врач сыграл свою роль так блестяще, что сам Станиславский не сказал бы ему «не верю».

– Представление закончено, – объявил зевакам Игорь, когда скорая скрылась за углом. – Врачебная ошибка. Они за Ветряковой с улицы 75-летия Революции приезжали.

– Так это же Пятидесятилетия, – заметил приятный пенсионер в лыжной шапочке.

– Вот я и говорю, – кивнул Игорь, увлекая Тамару в подъезд. – Ошибка. Кругом бардак. А тут еще субсидии с завтрашнего дня отменяют.

– Какие? – спросила румяная старушка фальцетом.

– Все. Бардак, сплошной бардак.

Подбросив пенсионерам новую тему для обсуждения, Игорь оставил их наедине с тревожными мыслями. «Справился», – похвалил он себя, наивно полагая, что дальше все будет хорошо.

XIII

Выпроводив Игоря, Тамара некоторое время стояла у окна, прижавшись горящим лбом к прохладному стеклу. Белый прямоугольник двора создавал обманчивое впечатление чистоты и простора. Вдоль домов снег был утоптанным и грязным, а в середине лежал почти нетронутый. Тем следам, которые оставили люди, вскоре было суждено исчезнуть: начиналась метель, пока что слабая, но постепенно набирающая силу.

Игорь, вышедший из подъезда, выглядел сверху маленьким и немного комичным. «Больше я его никогда не увижу, – сказала себе Тамара и слизнула с щеки слезу. – Вот мы и расстались. Я очень правильно сделала, что сказала ему уходить. Тогда почему я плачу? Потому что люблю его? Но зачем мне любить такого человека? Да, он спасал меня и спас снова, но от него одни неприятности. Он приносит беды. От таких людей лучше держаться подальше. Они опасны».

Все это Тамара объяснила и Игорю – в мягкой форме. Не хотелось его обижать. Хотя, конечно, он все равно обиделся. Нет, воспринял просьбу уйти как смертельное оскорбление. Надулся и ушел. Даже не попрощался. А нужно ли оно, прощание?

– Так даже лучше, – прошептала Тамара и слизала еще одну горькую слезинку.

Игорь пропал из виду. Она отошла от окна, тщательно умылась, заново накрасилась и позвонила Бастрыге.

– Леня, – сказала она, – ты был прав.

– В чем? – мрачно спросил он.

– Во всем. Мне не следовало рассылать эту дурацкую статью. И с Красозовым связываться не стоило.

– Статьи уже нет, – сказал Бастрыга.

– Как нет? – изумилась Тамара. – Я видела ее собственными глазами. И в «Аргументах», и в «Правде», и…

– Можешь не перечислять. Не утруждай себя понапрасну. Нет статьи, а значит и не было.

– Неужели…

– Ужели, – отрезал Бастрыга. – Ты недооцениваешь наши возможности. Глупо ссориться с прокуратурой. Глупо и безрассудно.

– Я это уже поняла, – поспешно произнесла Тамара. – И я хочу дружить с прокуратурой. Опять.

– Со мной то есть?

– С тобой. Ты ведь не дашь меня в обиду, Леня?

– Ты ищешь у меня защиты? – пожелал уточнить Бастрыга.

– И защиты, и… всего остального.

– Но ты понимаешь, что отныне…

– Все будет, как ты захочешь, – опередила его Тамара. – Знаешь, я из числа тех людей, которые делают ошибки один раз. Чтобы не совершать их в будущем.

Бастрыга хмыкнул:

– Рад слышать. А дружок твой где?

– Понятия не имею. Между нами все кончено. Совсем. Навсегда.

– Нет, так не пойдет. Он нам нужен.

– Зачем? – спросила Тамара, хотя уже догадалась, каков будет ответ.

– Не для группового секса, не надейся. – Бастрыга издал неприятный смешок, похожий на удар железа о железо. – Игорь Красозов обвиняется в ряде уголовных преступлений и должен ответить перед законом. Ты должна выяснить, где он находится, и сообщить мне.

– А без этого никак, Леня?

– Никак, Тома. Если ты дашь принципиальное согласие, я свяжусь с шефом и попрошу отнестись к тебе снисходительно. В противном случае…

– Не надо противного, – попросила Тамара, непроизвольно скривившись. – Звони Шарко. Я согласна.

Ожидание показалось ей томительным и долгим, почти бесконечным. Кутаясь в связанную мамой шаль, Тамара бродила по квартире, натыкаясь на хорошо знакомые предметы, стоящие на привычных местах. Наконец мобильник позвал ее переливистой руладой.

– Да? – сказала она.

– Да, – сказал Бастрыга. – Ты в рубашке родилась, Тома. Но встречай меня лучше без нее. Я еду. Отпросился с работы.

– У меня… – начала Тамара и осеклась. – Конечно, приезжай, – пробормотала она. – Я так соскучилась.

Это было и ложью, и правдой. Ей вдруг нестерпимо захотелось очутиться в объятиях любовника. Быть покорной его рукам, его желаниям. А в награду ощущать себя в безопасности. И не бояться. И не гадать, кто еще явится по ее душу следом за санитарами психиатрической лечебницы. Такое простое человеческое счастье. Маленькое. Но порой и такого бывает достаточно.

XIV

Когда долго идешь по зимней равнине, мозги застывают, как жир на морозе. Тупеешь сам, и внимание твое притупляется. Клонит в сон. Словно бесконечное белое полотно прокручивают перед глазами: взгляду не за что зацепиться среди унылого однообразия. Косые линии столбов, щетинистая полоса леса, какие-то бесформенные пятна на снегу. Это усыпляет, как и монотонность одинаковых движений. Вы механически поднимаете и опускаете ноги, стараясь не попасть в какую-нибудь рытвину.

Это не такая простая задача, как кажется. На вас куча всяких одежд, стесняющих движения. Вы оступаетесь, проваливаетесь, сбиваетесь с шага. И вот уже легким не хватает воздуха, и мышцы сводит от боли, и рюкзак за спиной мешает распрямить плечи, и вам плевать, что ветер с разбойничьим посвистом гоняет по полю призрачных волчков, а небо наливается свинцом, и оттуда уже не манка сыплется, а целые хлопья валят, такие крупные, что ресницы не выдерживают их тяжести. Зажмуренные глаза не замечают, как сугробы распухают, снегопад густеет, пространство съеживается под натиском мерцающей мглы.

Тут-то вас и накрывает саваном с головой – ап!

Игорь и опомниться не успел, как метель, злорадно вереща, поглотила все вокруг, оставив ему крохотный островок посреди океана слепящей, жгучей белизны. Дорогу, к которой он пробирался через поле, еще некоторое время можно было различить по деревьям на обочине, но вскоре их слизало гигантским белым языком. Снег летел так густо, словно его лопатами швыряли. Перед собой Игорь видел лишь собственные ноги, – топ, топ, топ – а дальше все тонуло в молочном кипении. Гудящий воздух сделался до того плотным, что на него приходилось налегать всем корпусом.

Наклонившись вперед, он не сразу услышал, как в кармане дребезжит телефон. Звонила Тамара. Игорь сунул телефон обратно.

Не для того он ее оставил, чтобы вернуться. Да и возможно ли вернуться? Оглянувшись, Игорь не увидел ничего, кроме молочного кипения. Он зашел слишком далеко. Заехал первым попавшимся автобусом за город, а потом отправился куда глаза глядят. Возле дома, в котором Игорь нашел временное пристанище, его ждали. Он сразу узнал полицаев в двух мужчинах, сидевших в машине и пялившихся на дверь подъезда. Пришлось пройти мимо.

Все мимо, мимо и мимо, таков, видимо, удел Игоря. Если в ближайшие полчаса не посчастливится набрести на оживленную трассу или какое-нибудь селение, то ему конец. Глупо. Но разве умнее гнить заживо в каком-нибудь бараке? На родине его в покое не оставят. Значит, он или сумеет убраться подальше, или все равно пропадет. Так лучше уж на свободе, по своему велению, своему хотению.

Как в сказке… Жаль, если у нее будет такой печальный конец.

Спохватившись, Игорь обнаружил, что сошел с поля и бредет вдоль лесополосы по наметенным сугробам, дымящимся от поземки. Пришлось поднатужиться, чтобы поскорей вернуться на ровное пространство, где снег лежал не так глубоко.

Вздымая ногами тучи снега, как лось, Игорь ломился все вперед и вперед, превозмогая желание упасть, замереть и больше не шевелиться.

Снова ожил телефон в кармане. Выждав с полминуты, Игорь поднес его к уху скрюченной от холода пятерней.

– Почему не берешь трубку? – обеспокоенно спросила Тамара.

– Не слышал, – ответил Игорь, выворачивая из-за деревьев на относительно свободную от снега дорогу.

Сейчас она была пустынной, но на ней можно было различить колеи от недавно прокатившихся здесь колес.

– Ты куда-то идешь? – спросила Тамара.

– Как ты догадалась? – ответил Игорь.

– Дышишь тяжело. И ветер шумит. Ты где?

– Далеко.

– Скажи, где ты.

Зачем ей? Чтобы сообщить кому-нибудь? Или она беспокоится?

Прислушавшись к себе, Игорь понял, что ему все равно. Теперь все равно. Совсем. Как будто речь идет о ком-то другом. Не о нем и не о Тамаре.

– Хочешь ко мне приехать? – спросил Игорь, вглядываясь в дорожный знак, призрачно проступивший в снежной круговерти.

– Не знаю, – сказала Тамара. – Вряд ли. Но ты все равно скажи.

– В семи километрах от какой-то Розановки… На трассе.

– Как?

– Розановка, – отчеканил Игорь по слогам, хотя это было непросто сделать окоченевшими губами. – Услышала?

– Услышала, – сказала Тамара.

– Запомнила?

– Запомнила, – подтвердила она.

– Ну, тогда я пошел дальше, – сказал Игорь. – А то холодно.

– Давай, – сказала Тамара.

– Пока.

Игорь пошел дальше. Ему вдруг показалось, что Тамара находится где-то рядом, и если он обернется, то увидит ее, ободряюще машущей рукой: шагай-шагай, никуда я не денусь. И, представляя себе эту картину, Игорь улыбался той вывернутой улыбкой окоченевшего путника, которую не отличишь от плаксивой гримасы. Готовый то ли рассмеяться, то ли заплакать, то ли сделать то и другое одновременно.

На самом деле Тамара находилась очень-очень далеко от того места, где плелся Игорь, чудом не падающий от изнеможения. Она сидела на диване в квартире, купленной старшим следователем Бастрыгой и делала вид, что поглощена удалением старых сообщений из памяти мобильника. А он, понаблюдав за ней, прищурился и спросил: «Ну, где этот герой нашего времени?» – «Идет», – ответила Тамара, не отрываясь от телефона. – «Куда?» – «Кто его знает». – «Где он сейчас?» – «Сейчас он возле какой-то Красногоровки. Понятия не имею, где это. Не знаю и знать не хочу».

С этими словами Тамара сменила мобильник на пульт и стала смотреть какой-то глупый сериал. Она слышала, как Леонид сообщает кому-то первое пришедшее ей в голову название, и надеялась, что Красногоровка реально существует в Артемовской области. Пусть ищут… Ищут ветра в поле…

А в настоящем поле настоящий ветер прилагал все силы, чтобы сбить с ног упрямого человечка, плетущегося по пустынной дороге.

Он не остался лежать на какой-нибудь обочине до весны по той причине, что путеводная звезда, или провидение, или некая высшая сила – не в названии дело – уберегли его от бурана и вывели к спасительному приюту. Это был абсолютно выстуженный, но достаточно прочный и вместительный дом на колесах: большущий автобус с красными занавесками на окнах. Снаружи он был светло-серый и настолько сливался со снежными заносами, что Игорь его не заметил бы, если бы не яркая занавеска, выбившаяся из окна и порхающая на ветру.

Дело в том, что водитель сбился с пути, съехал с дороги и теперь с помощью пассажиров выталкивал автобус обратно. Игорь подоспел как раз вовремя, чтобы присоединиться к ним, и через десять минут, вконец замерзший и выбившийся из сил, спал на красном плюшевом сиденье, совершенно не заботясь о том, куда его везут.

Очнувшись в Розановке, он назвал это чудом, а не вполне трезвый сосед возразил, что произошел обычный счастливый случай.

По правде говоря, нет особой разницы. Ведь ни чудеса, ни счастливые случаи сами по себе не происходят. Кто-то подбрасывает их нам вперемешку со всевозможными бедствиями и напастями, которых, как правило, гораздо больше. При желании можно вычислить примерное соотношение, но оно нам ничего не даст. В этой старой, как мир, игре мы не игроки и даже не зрители. Играют нами. Подводят под смертельную опасность и наблюдают, как мы выпутываемся, а иногда соломинку протянут: нате, хватайтесь!

Игорь Красозов ухватился. Чего и всем нам остается пожелать.

Удачи!

Назад: Часть вторая Теплее, еще теплее!..

На главную: Предисловие

Часть третья Горячо, совсем горячо!

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

Часть третья
Горячо, совсем горячо!