Глава 31
Налаживая отношения
Сын вождя смотрел на Быкова так, как мог бы смотреть ягуар на пекари, приготовившегося к обороне. Такое возникало впечатление. Которое рассеялось, когда Малакала протянул Быкову трубку, выполняющую роль своеобразного духового ружья.
– На, – сказал он.
Или что-то очень похожее. В любом случае означало это одно: возьми мое оружие.
Быков протянул руку, осторожно беря бамбуковую трубку. Она была очень гладкой и довольно тяжелой.
– Отличная вещь, – одобрительно произнес он.
Малакала поощрительно улыбнулся. В дневном свете было видно, как хорошо он сложен. Ни грамма жира, ни малейшего намека на какой-либо физический изъян, кожа гладкая, как полированное дерево. Как обычно, одежда ачега ограничивалась поясом из древесной коры, концы которого прикрывали срамные места. Малакала стоял очень прямо, откинувшись всем корпусом назад. На его вытянутой вперед руке проступили продолговатые мускулы, сухожилия и вены. Тронув Быкова за плечо, индеец знаком предложил ему опробовать оружие. В другой руке Малакалы была зажата стрела.
Помня, как это проделывал индеец, убивший ягуара, Быков сорвал лист и стал жевать его, чтобы сделать из получившейся массы пыж. Тут его постигла первая неудача. Лист оказался до того горьким, что Быков скривился и принялся плеваться вязкой зеленой слюной. Малакала беззвучно засмеялся. Быков, не переставая сплевывать, засмеялся тоже. Индеец сорвал кисть ягод и протянул ему. Быков осторожно раскусил одну из них. Она имела кисло-сладкий свежий вкус. Быков кивнул и показал большой палец.
Избавившись с помощью ягод от горечи во рту, он сорвал лист с другого куста, наконец изготовил влажный пыж, вставил стрелу в трубку и выстрелил, целясь в ствол ближайшего дерева. К своему удивлению, Быков не промахнулся, но Малакала пренебрежительно скривился, выражая тем самым отношение к столь жалкому выстрелу.
Взяв двухметровую трубку, индеец поставил ее на землю, оперев на свое плечо, потом медленно, чтобы Быков ничего не упустил из виду, вынул затычку из сушеного плода на поясе, окунул туда кончик стрелы и повернулся лицом к дереву, на котором по-прежнему верещали и суетились обезьяны. Вероятно, в емкости из сушеного плода был какой-то сильнодействующий яд. Быкову захотелось остановить Малакалу, но он удержался. Как объяснить дикарю, что не стоит убивать живое существо только для того, чтобы продемонстрировать свое могущество?
Трубка неспешно двинулась вверх, выбирая жертву. Тонкая стрела была уже вставлена туда. Малакала набрал полную грудь воздуха и дунул. Стрела с еле слышным свистом вылетела из бамбукового ствола и вонзилась одной из обезьян в живот. Животное вскрикнуло и стало выдергивать ужалившую его «занозу». Остальные обезьяны не обращали на это внимания, занятые дележом банановой грозди. Раненое животное всхлипнуло и почти беззвучно упало с дерева. Его розовая мордочка посинела, из оскаленной пасти полезла пена.
Малакала вернул трубку Быкову. Достал еще одну стрелу. Приготовился обмакнуть ее в яд.
– Не надо, – попросил Быков. – Я так.
Сын вождя непонимающе посмотрел на него, окунул стрелу в емкость с ядом и протянул гостю. Быков взял ее. На душе стало гадко. Нельзя делать то, против чего протестует душа. Даже под угрозой смерти. Потому что таким образом ты убиваешь себя. Травишь смертельным ядом.
Быков посмотрел на застывшую обезьянку. Шерсть, только что выглядевшая такой блестящей и пушистой, неряшливо торчала и была тусклой как пакля. Там, где появлялась смерть, жизнь заканчивалась.
Быков убивал животных, когда хотел есть. Он убивал их, когда они угрожали его собственной жизни. Но сейчас была совсем другая ситуация. Жуя лист, он взглянул на крону дерева, облюбованную стаей. Обезьяны деловито поедали бананы, очищая их так, как это сделали бы люди. Физиономии животных представляли собой что-то среднее между человеческими лицами и собачьими мордами. Почувствовав на себе взгляд Быкова, обезьяны дружно уставились на него.
Он поднял бамбуковый ствол и несильно выдул стрелу, которая, описав пологую дугу, воткнулась в землю. Разозлившись, Малакала вырвал оружие из рук Быкова. До того как обезьяны кинулись наутек, индеец успел подстрелить еще двоих.
Серые трупики, валяющиеся на траве, вызвали у Быкова рвотный рефлекс. Его передернуло, и он ощутил кислый привкус во рту.
– Что дальше? – спросил Быков.
Малакала подвел его к обезьянам и показал, как привязывать их за лапы к жерди. Быкову стало немного легче. Он понял, что эти животные пойдут в пищу. Было противно представлять угощение из мяса существ, столь похожих на лохматых детишек, но Быков уже много чего успел попробовать, пока жил в индейском племени. Свежатина – еще не самый худший вариант. Потому что ачега употребляют в пищу все, что движется и не ядовито.
Показав на ранку от наконечника, Быков сделал вид, что жует, а потом уронил голову на плечо, закрыл глаза и высунул язык. Пантомиму завершили вопросительно поднятые брови. Быков хотел знать, не опасно ли есть мясо обезьяны, убитой отравленной стрелой.
Пренебрежительно наморщив нос, Малакала отрицательно покачал головой и пошевелил пальцами, изображая языки пламени. Гостю не следовало беспокоиться. Пламя нейтрализует яд.
Быков понимающе кивнул. Малакала показал, как ест что-то, и почмокал губами, закатив глаза. «Вкусно, очень вкусно», – сказал он на своем языке.
Быков опять кивнул. Он начинал тяготиться обществом индейца. О чем еще говорить? Петь друг другу песни? Показывать фокусы? Кувыркаться?
Прикоснувшись к своей груди, Быков кивнул в сторону деревни и изобразил пальцами шагающего человечка: мол, я пойду? Неожиданно это развеселило индейца до такой степени, что он вынужден был присесть на корточки, чтобы не упасть от смеха. На протяжении следующего получаса Быков с помощью рук показывал ему разные фигуры: летучую мышь, жующего кролика, собаку. Всякий раз Малакала приходил в величайшее возбуждение. Сначала он смеялся, потом прыгал на месте, издавая гортанные звуки, наконец потребовал, чтобы Быков повторил маленький спектакль, и стал копировать движения.
Отношение сына вождя к белому человеку резко изменилось. Теперь Малакала был как ребенок, повстречавший взрослого, умеющего выделывать всякие поразительные штуки. Закрепляя успех, Быков показал индейцу несколько йоговских асан и даже постоял на голове. Малакала повторить трюк не сумел, как ни старался. И тут его настроение кардинальным образом изменилось. Во взгляде, брошенном на гостя, сверкнула злоба. Быстро посмотрев по сторонам, Малакала метнулся к реке и вернулся оттуда с длинной змеей, мотающей хвостом и завивающей его кренделями.
Голова, высовывающаяся из крепко стиснутого кулака, открывала пасть, дергая блестящим раздвоенным языком, и яростно шипела. Тело змеи обвилось вокруг человеческой руки на манер причудливого браслета. Малакала подвигал ею, предлагая Быкову взять гадину.
Быков отказался и для большей ясности даже спрятал руки за спину. Уязвленный его превосходством в умении принимать необычные позы, сын вождя настаивал, подступая все ближе. Быков пятился. Малакала не отставал, держа вьющуюся гадину перед собой.
– Нет, нет, – повторял Быков, качая головой.
Малакала скорчил презрительную гримасу, мол, трус ты, братец, а потом откусил змеиную голову и выплюнул ее на траву. Показывая на Быкова пальцем, он взялся рукой за живот и изобразил смех. По всей видимости, змея была не ядовитая. Но Быков не жалел о том, что не стал брать ее в руки. Маленькая победа вернула индейцу отличное расположение духа. По пути домой он поддразнивал спутника, принимаясь пятиться вместо того, чтобы идти нормально.
Быков вежливо улыбался, стараясь не глядеть на мертвых обезьян, болтающихся на палке. Получалось, они отдали свою жизнь для того, чтобы примирить его с ревнивым индейцем.
Жертвы, жертвы, жертвы… Мир устроен так, что без них никак не обойтись.
