Глава 22
На лицо ужасные, добрые внутри?
Выйдя из хижины, Быков не сумел определить, вечер сейчас или утро. Солнца видно не было. Все было серым в сером воздухе, каким он бывает перед рассветом или сразу после захода солнца. От такого освещения на душе сделалось тревожно. Но хуже всего было полное отсутствие людей и вообще каких-либо живых существ. Вокруг стояла мертвая тишина.
Решив, что все попрятались, чтобы напугать его, Быков пошел по кругу, вглядываясь в сумрак, царящий под навесами. Отовсюду на него глядели глаза, блестящие и злые. Иногда до его слуха доносились шепот и злорадное хихиканье. Решив, что лучше поскорее убраться отсюда, Быков стал искать выход из поселка.
Выяснилось, что покинуть это проклятое место можно только по земляным ступеням, ведущим куда-то вверх, в туман. Торопясь, Быков полез туда и тут же понял, что за ним началась погоня. Он хотел ускорить подъем, но ступни стали вязнуть в земле, которая почему-то оказалась раскисшей. Да и ноги отяжелели до такой степени, что каждую приходилось поднимать обеими руками и ставить на ступеньку. Понимая, что его сейчас схватят, Быков замычал, задергался и проснулся.
Испытывая неимоверное облегчение, он некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь к беспорядочным толчкам сердца. Это был сон, всего лишь страшный сон. Да, здорово он вчера набрался! Голова как чугунная, во рту будто мышь сдохла, сил нет даже на то, чтобы оторваться от циновки.
И все же Быков поднатужился и сел, озираясь. Солнечный свет снаружи давал понять, что утро давно началось, так что некоторым лежебокам пора было вставать. Обнаружив рядом с собой ореховую скорлупу с водой, Быков жадно напился. Его вещи лежали рядом, а рюкзак Морин валялся возле пустой циновки, но самой ее в хижине не было. Почему не разбудила? Понятное дело. Не захотела иметь дело с беспробудным пьяницей…
И угораздило же его вчера надраться! Ох и коварное пойло у этих дикарей. По вкусу напоминает забродивший фруктовый сок, а с ног валит не хуже водки. В следующий раз нужно быть осторожнее. «Надеюсь, – подумал Быков, – праздники у них не часто. Иначе никакого здоровья не хватит».
Он уже собирался лечь опять, чтобы переждать приступ тошноты, сопровождающийся головокружением, но тут какой-то мохнатый шарик плюхнулся ему на плечо и скатился на пол. Глянув вниз, Быков решил было, что видит перед собой комок волос или шерсти, но из него внезапно выдвинулись ноги, и комок сместился в сторону.
В следующее мгновение Быков вскочил, словно подброшенный невидимой пружиной. Прямо перед ним, готовый впиться в его босую ступню, находился мохнатый паук размером с теннисный мячик. Не нужно было обладать ученой степенью по арахнологии, чтобы определить: это ядовитая и крайне опасная особь.
Попятившись, Быков увеличил дистанцию между собой и членистоногим. Но тому это не понравилось. Глаза паука, напоминавшие две красные бусины, злобно сверкнули. Быстро перебирая лапками, он побежал в сторону человека и без видимых усилий вскарабкался по древесному стволу, служившему опорной колонной для хижины. Его проворство и бесстрашие пугали. Паук очутился на одном уровне с лицом Быкова и посмотрел ему в глаза. Его собственные глазки показались человеку каплями крови.
Встрепенувшись, Быков стиснул кулак и нанес удар. Это был очень быстрый и сильный удар, от которого суставы пальцев стесались до крови. Быков вмазал по дереву, а паук чудесным образом перенесся десятью сантиметрами выше. Он не бежал и не прыгал. Он просто пропал в одном месте и возник в другом. И не проявлял желания убегать или скрываться. Паук словно дразнил человека. Словно предупреждал, что никуда не денется, когда стемнеет. Но Быкова это не устраивало. Ему совершенно не улыбалось провести ночь в компании мохнатой твари.
Следующие пять или десять минут Быков гонялся за пауком по всей хижине, пытаясь расплющить его то кулаком, обмотанным футболкой, то ногой, предусмотрительно обутой в кроссовку. Бесполезно! Паук всегда успевал улизнуть прежде, чем Быков до него дотрагивался. Это было какое-то издевательство. Потеряв терпение, Быков схватил палку и стал орудовать ею, пока не выдохся. Собираясь с силами, он заметил чье-то присутствие и, повернув голову, увидел за порогом двух индейцев. Оказывается, они давно наблюдали за ним, беззвучно смеясь.
Как только необходимость таиться отпала, один из индейцев сделал жест, призывая Быкова посторониться. Тот подчинился. Индеец поднял лук, наложил стрелу и почти не целясь спустил тетиву.
Плонк!
Паук, пригвожденный стрелой к стене хижины, заскреб лапами по дереву и испустил дух вместе с зеленоватой слюной. Быков, потрясенный такой меткостью, одобрительно поцокал языком и выставил большой палец, забыв, что ачега вряд ли знают значение этого жеста. Но, надо полагать, индеец его понял, потому что приосанился, горделиво выпятил грудь и, поманив Быкова, стал показывать ему свое оружие.
Индейский лук был длиной около полутора метров и натянут так туго, что на тетиве можно было бы играть как на струне. Тростниковая стрела была снабжена наконечником из шипа, твердого как железо. Заметив интерес Быкова, индеец показал ему, что наконечник снимается и может быть заменен другим: костяным или даже железным, на выбор. Железный наконечник показался Быкову очень древним, сохранившимся еще с тех времен, когда испанцы методично истребляли туземцев Американского континента.
– Старый, – произнес Быков, показывая на наконечник. – Острый.
Он не знал, что еще сказать. Индейцы тоже что-то пролопотали и отправились по своим делам.
Щурясь от солнца, Быков вышел на площадку. Все жители поселка были чем-нибудь заняты: одни готовили пищу, другие мастерили какую-то утварь, третьи выделывали шкуры, четвертые рукодельничали. Все это были женщины и дети. Тощая старуха, на которой не было ничего, кроме бус, расположилась прямо в пыли и что-то кроила с помощью рыбьей челюсти, которую использовала вместо ножниц.
Под пальмовым навесом сидели на корточках голые детишки и что-то с аппетитом уплетали, поочередно запуская руки в кривобокий горшок. Их лица были перепачканы какой-то коричневой дрянью, вызывавшей у Быкова рвотный позыв.
Никто не обратил на него внимания, кроме Морин, приветливо помахавшей ему рукой. Она месила глину в компании двух индианок с плоской грудью, свисающей до живота. Все трое захихикали, когда подошедший Быков взялся за свою лохматую голову и покачал ею, красноречиво морщась.
– Хорош ты был вчера, – ехидно сказала англичанка. – А я-то рассчитывала на полноценную брачную ночь.
– Разве мы собирались пожениться? – нахмурился Быков, пытаясь припомнить подробности вчерашнего пиршества.
– Нет, успокойся. Это лишь фигура речи.
– Вам помочь? – спросил Быков, незаметно переведя дух.
– Ни в коем случае! – воскликнула Морин. – Обрати внимание, все мужчины на охоте или просто шастают по джунглям, отлынивая от домашних хлопот. Если ты сядешь с нами и начнешь выполнять женские обязанности, тебя поднимут на смех и перестанут уважать.
– Что же мне делать?
– Погуляй. Или опять ложись спать.
Быков почесал отросшую бороду, обдумывая это предложение. Сразу за поселком, залитым яркими лучами солнца, темнели джунгли. Огромный мрачный мир, у края которого вместе с тропинкой, протоптанной индейцами, обрываются владения человека. Даже не верилось, что Быкову и Морин удалось пройти весь этот путь и живыми выйти из джунглей.
– Где Камила и Виктор? – поинтересовался Быков подчеркнуто безразличным тоном.
– Их унесли на носилках к озеру, – ответила Морин. – Они наконец уговорили индейцев их искупать. Тут не принято обращать внимание на запахи.
– Да, я заметил. Где у них здесь уборная, не знаешь?
– Где придется.
Когда Быков вернулся на площадь, там царило всеобщее оживление: женщины и дети во весь голос выражали восторг по поводу удачной охоты двух индейцев, притащивших здоровенную рыбу, пронзенную копьем. Было странно наблюдать такое бурное проявление эмоций. Быков подумал, что цивилизация отучила людей радоваться мелочам, из которых и состоит жизнь. Он поделился своими соображениями с Морин, и она согласилась:
– Мы такие скованные, такие закомплексованные. Взять хотя бы нашу одежду. Мы без нее шагу не можем ступить. А теперь посмотри на них. – Она кивнула на полуголых охотников. – Вот настоящие дети природы.
Один индеец, заметив ее движение, тоже обратил внимание на англичанку. Его черные глаза под ровной челкой смотрели уверенно и требовательно. Морин не сразу отвела взгляд.
– Веди себя скромнее, – пробормотал Быков. – Эти дети природы не знают, что такое флирт.
– Я вовсе не флиртую. Что же мне, посмотреть ни на кого нельзя?
Морин фыркнула и вернулась к своей глине. А индеец все смотрел на нее, не обращая внимания на Быкова. И у того возникло предчувствие, что добром это не кончится.
Быков кашлянул в кулак и стал таким образом, чтобы загородить собой Морин. Только тогда индеец удостоил его внимания. Губы ачега презрительно скривились, а потом он сплюнул.
В толпе стало тихо. Радостные возгласы были больше не слышны. Женщины шушукались, глядя на Быкова и на индейца. Ачега был не очень высоким, но мускулистым, с упрямым наклоном головы и толстой шеей.
Ища примирения, Быков улыбнулся ему.
Ответа не последовало.
