Пока Уолтер стаскивал бесчувственного Орсона, в одних трусах, вниз по лестнице и закатывал его в пестрый персидский ковер, я снова обыскал все закутки в спальне своего брата. Заглянув под кровать, обнаружил коробку из-под обуви с микрокассетами для диктофона и двумя видеокассетами, однако этим мои находки ограничились. Повторный тщательный осмотр шкафа не показал ничего необычного. В гостевой спальне я не нашел ничего, а когда я приступил к новому обыску кабинета, меня уже переполняла ярость.

– Видишь вот это? – спросил я, выходя в коридор первого этажа и поднимая над головой коробку из-под обуви. – Во всем доме только это и может дать хоть какое-то представление о том, кто такой Орсон на самом деле.

Облаченный в такой же комбинезон, как и я, Уолтер сидел верхом на моем брате, закатанном в ковер.

– Но есть и другие фотографии, – продолжал я. – Снимки того, как я творю жуткие дела. Они спрятаны где-нибудь в камере хранения или в сейфе. И знаешь, что произойдет, когда этот сукин сын уже не сможет платить по счету, поскольку будет мертв? Его вещи извлекут, и тогда найдут фотографии, как я вырезаю сердце из груди женщины.

Уолтер пристально посмотрел на меня, но не стал просить разъяснений. Встав, он прошел в кабинет Орсона и, взяв графин, налил себе в стакан изрядную долю коньяка.

– Хочешь выпить? – спросил Уолтер, согревая напиток нежными вращательными движениями стакана.

– Будь добр.

Уолтер налил и мне и принес стакан в гостиную. Мы уселись на матрас перед камином, молча потягивая коньяк в ожидании безмятежной эйфории, которая так и не приходила.

– Он нам расскажет? – наконец спросил Уолтер.

– О чем?

– О твоих фотографиях и о том человеке, который написал у Дженны на руке.

Повернув голову, я посмотрел Уолтеру в глаза, чувствуя, как мои щеки горят от спиртного.

– А то как же, твою мать!

Мы вынесли Орсона на крыльцо и спустили по ступеням. Проникающий сквозь голые, каллиграфические деревья лунный свет был белым, словно кость. Коньяк притупил чувствительность, ослабив жалящее воздействие холода на лицо.

Ковер не поместился в багажнике, поэтому мы раскатали его и сбросили Орсона в черный пустой отсек. Я проверил его дыхание, и хотя оно было ровным, вдохи получались неглубокими. В доме напротив зажегся свет. В окне появился силуэт.

– Уолтер, поторопись! – сказал я. – Это худшее место, где мы сейчас можем находиться.

Спустившись вниз тем же путем, каким мы поднимались, мы повернули направо на Главную улицу. Я смотрел в окно на промелькнувший мимо университетский городок: вымощенные кирпичом дорожки были освещены, но оставались пустынными. Вдалеке я мельком увидел белый бельведер, где не далее как вчера стоял в снегопад, ища человека, который сейчас лежал без сознания в багажнике.

– Мы его взяли, правда? – спросил я, и коньяк вызвал торжествующую усмешку у меня на лице.

– Праздновать будем тогда, когда у твоего брата на груди будет сто фунтов сырой земли, а мы узнаем, кто угрожал моей дочери.

В половине одиннадцатого вечера центр Вудсайда бурлил жизнью. Несмотря на холод, тротуары были запружены студентами. Над толпой поднимались сотни крошечных облачков пара, и даже сквозь стекло я слышал громкие голоса. У дверей двух конкурирующих баров, расположенных друг напротив друга, выстроились длинные очереди тех, кто стремился попасть в полное веселья тепло внутри. Мне это было прекрасно понятно. На улице было слишком холодно, и оставалось только коротать время за выпивкой.

В семи целых восьми десятых мили от «Зерен и бубликов» Уолтер свернул с асфальта на широкую, мягкую обочину шоссе номер 116. Прокатившись ярдов сто по сырой траве, машина остановилась в тени двух дубов.

– Твоя лопата вон там, – сказал Уолтер. – Она стоит у дерева.

Откинувшись на спинку, он заглушил двигатель. Обернувшись, я посмотрел в заднее окно. На шоссе, залитом холодным голубым светом луны, не было никакого движения.

– Как твое лицо? – спросил Уолтер.

– Такое ощущение, будто нос сломан.

Нос горел, кожа на распухшей переносице натянулась. Левый глаз практически полностью заплыл, но, как это ни удивительно, боли не было.

– Не хочешь помочь мне вытащить Орсона? – спросил я.

Отголоски звука двух захлопнувшихся дверей разнеслись по сосновому лесу и поднялись вверх по склону. Где-то над нами крикнула сова, и я мысленно представил себе ее сидящую на ветке раскидистой сосны, лупоглазую, прислушивающуюся. Коньяк давал о себе знать, и я, обходя вокруг «Кадиллака», пару раз споткнулся.

Повернув ключ, Уолтер открыл багажник. Орсон лежал на животе, откинув руку над головой. Не раздумывая, я наклонился, схватил его под мышки, вытащил из багажника и уронил на траву. Хотя он был в одних трусах, холод не привел его в чувство. Открыв заднюю дверь, Уолтер поднял Орсона за ноги. Мы запихнули его на заднее сиденье, после чего Уолтер, забравшись на него, сковал наручниками ему руки за спиной. Перевернув Орсона, он несколько раз с силой отвесил ему затрещину. Я ничего не сказал.

Обежав вокруг машины, я поспешно забрался внутрь.

– Включи отопитель! – попросил я. – Здесь холодно, как в заднице!

Уолтер завел двигатель, оставив его бесшумно работать на холостых оборотах. Нагнувшись, я прижал лицо к решетке, чтобы горячий воздух отогрел мои щеки.

– Орсон! – окликнул я, встав на колени на сиденье и заглянув назад.

Орсон неподвижно лежал на животе, вытянувшись от одной двери до другой. Я видел его лицо – глаза у него были закрыты. Потянувшись, я схватил его за руку и хорошенько встряхнул, но он не издал ни звука.

Перебравшись назад, я встал на колени на полу, и мы с братом очутились лицом к лицу.

– Орсон! – окликнул я. Наши губы были совсем рядом, и я мог бы поцеловать его. – Просыпайся! – Я дал Орсону пощечину. Это доставило мне удовольствие. – Просыпайся! – крикнул я, но он даже не шелохнулся. – Твою мать! – Я перебрался обратно вперед. – Похоже, нам остается только ждать.

– Сколько ты ему ввел? – спросил Уолтер.

– Пятнадцать миллиграммов.

– Послушай, у меня нет желания сидеть здесь всю ночь. Введи ему антидот.

– Это может его убить. Сильнейший шок. Если можно, надо дать ему самому прийти в себя.

Уставившись на шоссе, я проводил взглядом свет фар, внезапно появившихся и скрывшихся вдали.

– А в Вайоминге свет фар виден, когда до машины еще миль двадцать или тридцать… – Откинув спинку сиденья назад, я повернулся на правый бок, лицом к двери. – Уолтер!

– Да?

– Я убил человека в Вайоминге.

Уолтер ничего не сказал, и какое-то время мы молчали.

– Помнишь вечеринку, которую я устроил в мае? – наконец спросил я.

– Помню.

– Тот вечер не выходит у меня из головы. Мы сидели на причале…

– Как я помню, здорово набравшиеся.

– Точно. Я отчетливо помню, как думал: «Какой ты счастливый человек! Тридцать четыре года, успех, уважение. Ты добился в жизни того, о чем большинство не смеет даже мечтать…» И ровно через неделю, день в день, я получил записку от Орсона… Как после такого вернуться домой? Не могу представить себе, что когда-либо снова смогу писать. Или хотя бы чувствовать себя нормальным. Видеть в жизни что-либо хорошее. Думать, что люди способны творить добро. – Я ткнул рукой в Орсона. – В пустыне он сказал мне, что убийство у меня в сердце.

– Полагаю, можно безбоязненно предположить, что он выдавал желаемое за действительное.

Я покосился на лежащий у меня на коленях пистолет.

– Уолтер, я думаю, Орсон был прав.

– Ты от природы не злой.

– Нет, но такое могло бы быть. Теперь я это вижу. Мы гораздо ближе к злу, чем ты думаешь. – Я бросил «Глок» в поясную сумку. – Ты понаблюдаешь за Орсоном?

– Хорошо.

– Разбуди меня через час, а затем я дам тебе поспать.

– Нет и речи о том, чтобы я заснул.

– Тогда разбуди меня, когда он очнется.

Я свернулся клубком на сиденье. Чтобы заснуть, притворился, будто лежу на шезлонге на Арубе. Из решетки отопителя на меня дул тропический бриз, и даже в вибрации работающего на холостых оборотах двигателя я слышал океан…

Кто-то меня тряс, и я уселся. Голова у меня раскалывалась, словно по всему периметру черепной коробки пробежала глубокая трещина. Уолтер смотрел на меня. У него на коленях лежал «кольт».

– Сколько времени? – спросил я.

– Час ночи. Орсон пошевелился, но не думаю, что он очнется в ближайшее время. По крайней мере, чтобы отчетливо соображать.

– Ну хорошо, я введу ему антидот.

Порывшись в сумке, я нашел десятимиллилитровую ампулу флумазенила, антидота бензодиазепина. Полностью набрав в шприц содержимое ампулы, перебрался на заднее сиденье и взял левую руку Орсона. Отыскав ту самую вену, в которую уже делал укол, я проткнул кожу, большим пальцем надавил на поршень и ввел один миллиграмм флумазенила. Выдернув пустой шприц, перебрался обратно на переднее сиденье.

– Ты готов? – спросил я. – Он очухается быстро. Горящие глаза, хвост трубой.

Прошла минута. Орсон зашевелился, уткнулся лицом в сиденье, пытаясь встать. На лбу у него зияла ссадина – в том месте, куда я ударил его рукояткой «Глока». Струйка спекшейся крови извивалась от левого глаза к уголку рта, похожая на растекшуюся тушь для ресниц. Орсон пробормотал что-то невнятное.

– Усади его, – сказал я, вставая на колени на сиденье и поворачиваясь назад.

Схватив Орсона за волосы, Уолтер грубым рывком поднял его на среднее место. Покачавшись из стороны в сторону, Орсон выпрямился и открыл глаза. Увидев меня, слабо улыбнулся.

– Энди! – отчетливо произнес он. – Во имя всего святого, что ты…

– Где видеокассеты со съемкой убийств? И фотографии вроде тех, что ты мне прислал?

– Мне приснилось, что мы с тобой дрались, – сказал Орсон. – Насколько я помню, я хорошенько тебя отмутузил.

Исцеление от наркотического усыпления было чудесным. Орсон говорил четко и ясно, зрачки расширились, сердце понеслось вскачь.

– Уолтер, давай сюда зажигалку, – сказал я.

Уолтер протянул мне зажигалку.

– Уолт? – удивленно промолвил Орсон. – А ты что здесь делаешь?

– Не разговаривай с ним! – приказал я Уолтеру.

– Если он хочет, он может разговаривать со мной. Как семья, Уолт?

– Орсон, – прорычал Уолтер, – я тебя…

Перехватив его руку, я посмотрел ему в глаза и покачал головой. Вспыхнув, он молча кивнул.

– Нет, пусть говорит, – сказал Орсон. – Вероятно, он злится на меня и хочет отвести душу.

– Нет, Орсон. Сегодня речь пойдет о тебе.

Усмехнувшись, брат нашел в зеркале заднего вида глаза Уолтера.

– Как поживает малышка Дженна?

Стиснув руками рулевое колесо, Уолтер покосился на лежащий у него на коленях «кольт».

– Я слышал, замечательная девочка, – продолжал Орсон. – Готов поспорить, ты гордишься…

– Уолтера нисколько не трогают твои издевки, – заверил я. – Ты сейчас не в том положении, чтобы…

– Если не трогают, то почему он так уставился на свой пистолет? – перебил Орсон, с усмешкой глядя на Уолтера. – Подумывает о том, чтобы совершить нечто опрометчивое?

– Орсон, – начал я, – это между…

– Полагаю, он расстроен, что другой мой протеже положил глаз на семейство Лансингов.

Пальцы Уолтера стиснули «кольт». Поднявшись на коленях на сиденье, он повернулся лицом к моему брату.

– Его зовут Лютер, – продолжал Орсон. – Уолтер, не желаешь узнать о нем побольше? Возможно, он сыграет значительную роль в твоей жизни. Больше того, возможно, он уже играет значительную роль в твоей жизни. Понимаешь, когда три года назад я вывез его в пустыню, он проникся живым интересом к…

– Уолтер, просто не обращай внимания…

– Дай ему договорить!

– Я тут ни при чем, – продолжал Орсон, – но, помимо всего прочего, Лютер любит маленькие существа. Ну, точнее, он любит причинять боль маленьким существам, и поскольку не мне судить строго в этих вопросах, я ему сказал: «Я знаю двух маленьких существ по имени Дженна и Джон Дэвид Лансинги, которым неплохо было бы причинить немного боли».

– Я тебе не верю.

– А тебе и не нужно мне верить, Уолтер. Мне верит Лютер, а это главное. Его визит в школу к Дженне был лишь знакомством. Он встретился и с Бет, хотя та об этом не догадалась. По моей просьбе Лютер добавил твой адрес в свою записную книжку, и я уверен, что в самое ближайшее время он заглянет в дом пятнадцать-восемнадцать по Шортлиф-драйв – если уже не заглянул… О да, ведь Бет увезла детей. Что ж, Лютер обязательно их найдет – если уже не нашел. Он очень мотивированный – психологи ФБР называют это «убийцей, получающим наслаждение от своей работы». Это означает, что мучения жертв доставляют ему сексуальное наслаждение. Поверь мне, этот ублюдок – жуткий тип. Даже я его побаиваюсь.

Уолтер приставил дуло пистолета к груди Орсона.

– Не надо, – спокойно произнес я. – Сиди и не вмешивайся.

– Когда я нажму на спусковой крючок, – сказал Орсону Уолтер, – сила удара пули в твою грудь будет такой, что у тебя, скорее всего, остановится сердце. Как тебе это нравится, Орсон?

– Наверное, я почувствую то, что почувствуют твои жена и дети. И поверь мне, Уолтер: ты можешь меня прикончить, но тогда я не остановлю Лютера.

– Убери пистолет, твою мать! – приказал я. – Так это дело не решить!

– Он говорит о моих родных!

– Он лжет. Он все нам расскажет.

– Я не лгу, Уолтер. Рассказать тебе, что собирается сделать с твоими близкими Лютер, или пусть это станет для тебя сюрпризом?

Уолтер стиснул зубы, трясясь в бешеной ярости.

– Повторять я не буду, – сказал я. – Убери пистолет!

– Ступай к такой-то матери, Энди!

Достав из поясной сумки «Глок», я направил его на своего лучшего друга.

– Я не дам тебе его застрелить. Только не сейчас. Если ты его убьешь, мы никогда не узнаем, где Лютер. Ты навлекаешь смертельную опасность на своих близких.

– Если он умрет, может быть, Лютер оставит нас в покое. Орсон делает все это только потому, что я знаю про него.

Мой друг передернул затвор.

– Уолтер, ты сейчас немного не в себе, поэтому просто…

Я подался вперед, чтобы забрать у него пистолет, но он отпрянул назад и навел «кольт» на меня.

– Убери пистолет.

Мой палец лег на спусковой крючок.

– Ты собираешься меня убить? – распаляясь, сказал Уолтер. – Ты не отец. Тебе этого не понять. – Он снова направил пистолет на моего брата. – Считаю до трех, ты, дерьмо!

– Валяй!

– Один.

– Уолтер!

– Два.

– Если убьешь его, ты убьешь своих близких!

Прежде чем Уолтер досчитал до трех, Орсон поджал колени к груди и ударил по спинке моего кресла. Дернувшись вперед, я налетел на приборную панель, непроизвольно сгибая указательный палец. Хотя звук выстрела я не услышал, «Глок» дернулся у меня в руке.

Уолтер упал спиной на рулевое колесо, и громкий звук клаксона разорвал ночную тишину. Я снял обмякшее тело своего друга с руля, и он повалился на меня, обливая кровью и мозгами.

Я заплакал; Орсон расхохотался.