Глава 1. Разоренное селение
Ернар мерно покачивался в седле, возвращаясь от соседнего стойбища. С самого начала все как-то не заладилось. Еще вчера выехал к соседям, чтобы принять затянувшиеся роды, по дороге лошадь попала копытом в сусличью нору, хорошо, что ногу не сломала. Когда приехал, оказалось, что женщина уже разродилась и помощи не требуется. Как тут в темноте возвращаться, степь кругом. Пришлось остаться. Всю ночь глаз не сомкнул, кошмары снились, еле рассвета дождался.
Вот и теперь, с каждым шагом приближался к родному селению, а тяжесть на сердце все не проходила. Когда ветер донес запах гари, а из-за холма показался столб дыма, сердце и вовсе упало. Хлестнув коня камчой, Ернар въехал на холм и остолбенел: стойбища больше не было. Зато у самых ворот, над землей возвышалась кровавая статуя трехглавого дракона, пугало. Ернар слишком хорошо знал его значение, уж больно много пугающих слухов ползло по степи.
Связанные между собой бревна, на которых искусно и со знанием дела развешаны куски человеческих тел. Неведомый скульптор явно любовался своей работой, с извращенной кропотливостью выверяя каждый штрих, каждый надрез и каждый стежок грубой нитью.
Отрубленные по локоть руки со скрюченными в агонии пальцами складывались в страшные крылья. Из ребер не менее чем пяти человек скроена мощная грудь. Венчают скульптуру головы трех мужчин на длинных шеях из целых хребтов, увитых ожерельем из кишок, желудков… Раззявленные в немом крике рты несчастных проклинали палача, а может требовали ответа у молчаливой судьбы: «За что?!». Лица, искаженные смертью, были знакомы Ернару, каждый день они ели и пили за общинным столом, подковывали коня или пасли сообща овец.
Не помня себя, старый военврач, повидавший для одной жизни слишком много, спрыгнул с коня на ходу, и бросился к своему двору.
– Айсулу?! – позвал он внучку, младшенькую. Старшие-то давно на небесах. – Внученька!
Обугленные стены мазанки с провалившейся соломенной крышей ответили молчанием. Все селение, два десятка домов сожжено дотла! Даже собаку в конуре и ту убили.
Ернар повалился на землю как подкошенный, завыл, сгребая скрюченными пальцами теплый еще пепел, и размазывая слезы на старческих щеках.
– Внученька… – причитал старик, сидя в пыли. – Не уберег. Родители доверили, а я не уберег…
– Айдахар, шайтан! Будь ты проклят! – крикнул в сердцах Ернар, грозя сухим кулаком куда-то в небо.
Сколько просидел оплакивая теперь уже мертвую внучку – старик не знал. Слезы высохли, но горе и горечь остались. Рука сама потянулась к небольшой кобуре за поясом. На солнце ярко блеснуло: два ствола, на два выстрела – самоделка. Оружием-то не назвать.
Непослушные пальцы с трудом скрутили одну, затем вторую муфту, оголяя казенник. Два патрона в остатках темно-зеленой краски выпали в прокопченную от загара узкую ладонь. «7.62» – выдавлено на донце каждого.
«Для одного старика даже много», – невольно усмехнулся Ернар. Но то была горькая усмешка. Покатав патроны от пистолета «ТТ» в руке, старик вернул их в казенник, закрутил муфты и со щелчком взвел курки.
Чуть теплый металл стволов уперся под подбородок.
В голове почти не осталось мыслей. Почти. Только одна назойливо жужжала: «самоубийство – грех». Подслеповатые старческие глаза в последний раз жадно уставились в бездонное небо. Небо, той самой особой голубизны, которая возможна только в степи и нигде больше. В самой вышине парил одинокий орел, гордо, и величаво – птице были чужды людские проблемы.
В дальнейшей жизни больше не осталось смысла.
Скинув петельку самодельного же предохранителя, палец стал выбирать слабину спускового крючка. Легкий скрежет пружины показался Ернару громом, какая-то часть души все еще хотела пожить, хоть немного. Вдруг к скрипу спускового механизма примешались скулеж и рычание.
«Собака… видать, выжила. С поводка сорваться не может. Отпущу, пускай в степи спасается, животное ни в чем не виновато», – пришло в голову старика. Поднявшись с колен, Ернар пошел на звук. Завернул за угол еще тлеющего сарая и вышел на главную улицу стойбища. Пусто. Мертво. Выгоревшие изнутри домишки напоминали больше выложенные в ряд черепа мертвецов, такие же безжизненные.
Обойдя догорающую повозку с клетками и дымящимися костями внутри, проковыляв на негнущихся ногах в сторону колодца, Ернар заметил волка. Зверь подкапывал вход в землянку. Дверь привалило куском стены от развалившегося по соседству сарая. Старик остановился, разглядывая серого хищника. Шерсть всклокочена, вымазана в крови и грязи.
Волк заметив человека, перестал копать. Насторожил уши, пристально уставившись Ернару в глаза, будто оценивая, постоял немного и продолжил свою работу с удвоенной силой.
Старику от взгляда волка стало не по себе, будто в самую душу заглянул, вопрос, что увидал?
«Он не за пищей копает, мяса, прибитого на пугале, хватает. Тогда зачем?» – горе от утраты внучки и сородичей отошло чуть в сторонку. Ненамного, но этого хватило, чтобы капитан медицинской службы в отставке Ернар Рахметов стал вновь трезво мыслить. Старик потихоньку стал приближаться к зверю, но тот будто бы и не замечал человека, продолжая подкапывать дверь.
В шаге от зверя старик остановился в нерешительности:
«Надо же, минуту назад застрелиться хотел, а теперь серого испугался!»
Уперевшись плечом, Ернар, кряхтя от натуги и боли в старых костях, со второго раза все же сдвинул упавшую балку. Разбросал куски досок и рванул дверь на себя – в проход тут же метнулся волк. В сырой темноте землянки старик сослепу поначалу ничего не разобрал. Когда же слезящиеся глаза привыкли, Ернар наконец заметил парня, недвижно лежавшего на топчане. И волка. Тот, скуля, забрался на топчан в изголовье и принялся вылизывать лицо мертвеца. Старик, сморщившись, отвернулся…
«Зверь чуял мертвого…» – с этими мыслями он хотел было уже выйти, но путь преградил зверь. Волк сел на пороге, оказавшись с его лицом на одном уровне. Глаза Ернара и животного вновь встретились. Старик шагнул к выходу, волк глухо зарычал, но клыков не показал. Шагнул еще… Серый прижал уши и чуть обнажил клыки, но тут же спрятал.
– Бе-ес… – послышался за спиной тихий сип. – Нель-зя…
Двое суток старый военврач, обретя новую цель, выхаживал худого и длинного как жердь паренька, применяя накопленные за годы знания. Лекарств не просто не хватало, их не было, потому в дело шли травяные отвары, тертые корешки, драгоценный мед и пахучий бараний жир. К вечеру второго дня жар спал, лихорадка ослабила свою хватку. Парень, метавшийся в бреду, наконец, уснул.
Назар открыл глаза и сел на топчане, вернее, попытался: комната вдруг закружилась, вызывая тошноту. Ухватившись нетвердой рукой за стену, парень встал. Бес тут же вынырнул откуда-то сбоку, сел у ног и вывалил язык.
– Майка, – позвал Назар сестру. – Майка!
– А, проснулся, сынок, – послышался трескучий голос, обладатель которого показался в дверном проеме. – Создатель проявил милость… хотя бы к тебе.
Плешивый, и совсем высохший старик с грустным взглядом оказался рядом. Осмотрел на свет глаза, пощупал пульс. Улыбнулся.
«Знахарь, – решил Назар, глядя на старичка. – А Майка, наверное, с цирковыми…»
– Балам, ты полежи. Рано тебе еще ходить… Я сейчас питье тебе принесу, и поесть.
Назар смутился. Хотя, знахари, вообще, народ странный.
– Вы сестру мою не видели? Майка зовут. Она, наверное, с женщинами… на кухне.
Старик как-то сразу сник, пряча глаза и суетясь. Показалось, что даже постарел еще больше. Хотя куда там еще?
– Ты полежи, – сухая, в трещинах, но сильная ладонь легла на плечо. – Тебе сил набраться нужно.
Назар забеспокоился: «Определенно что-то случилось… Может, ее скорпион ужалил, или лошадь лягнула? Кляча может, она с норовом».
Назар снова попытался выйти, но знахарь не позволил, а Бес глухо зарычал, упершись лбом в колени.
– Ага, – обратился он к старику по обычаю казахов, – скажите, что с сестрой?!
– Нет ее, балам. Она умерла, – севшим голосом ответил знахарь, опустив голову. – Они все умерли…
Мир в одно мгновение перевернулся. Сестра – это вся его семья. Была. Больше никого не осталось. Не ощущая себя, Назар, пошатываясь, вышел наружу, зажмурился от яркого солнца. Когда зрение вернулось, все встало на свои места: сгоревшие дома, брызги крови на беленых известью стенах и кусок лица, глядящий из пыли одним глазом. Упав на колени, Назар беззвучно заплакал. Бес, усевшись рядом, задрал голову к притихшему небу и тоскливо завыл, сочувствуя горю хозяина. Хозяина ли?
Ночь опустилась на степь. Огонь в очаге тихо потрескивал, благодарно принимая кизяк и ветки саксаула. По стенам землянки плясали замысловатые блики и тени. В закопченном чайнике потихоньку закипала вода. Назар, сидел обняв колени и глядел в огонь, его знобило. Парень кутался в серую кошму из овечьей шерсти и все равно не мог согреться.
Старик снял закипевший чайник, кинул по щепотке сухих трав, разлил кипяток по видавшим виды пиалам, одну протянул Назару. Обжигаясь об огненный фарфор, парень благодарно кивнул. От питья круто пахло мелиссой, иван-чаем и чем-то еще. Сделав глоток, Назар ощутил терпкую сладость солодки.
– Молока нет… – вздохнул Ернар, отпив немного.
– Кто это сделал? – нарушил молчание Назар, глядя в пламя. – Кто напал на поселение и… – слова о смерти сестры застряли в горле, свернувшись там горьким комком. Лежавший рядом Бес поднял забинтованную чистой тряпицей голову, навострив уши. Старик вздохнул, посмотрел куда-то сквозь сидящего напротив парня, отставив пиалу.
– По степи давно ходят слухи и страшные сказки про ужасного Айдахара. Что правда, а что нет – судить сложно, но небылиц много. То он летает, то под землю зарывается. Главное – его никто не видел. А если и видел, то ничего уже не расскажет. Тебе повезло, не заметили, приняли землянку, наверное, за погреб, – старик поскреб лысину пятерней. Сделал глоток из пиалы и продолжил:
– Есть у казахов древняя сказка или быль – кто знает? В незапамятные времена землей правил змей по имени Айдахар. Как правил, непонятно, но людей он вроде не знал. Был у него в подчинении соглядатай, комар. И летал, значит, комар, по свету, выискивая у кого же кровь самая сладкая. И выяснил этот насекомый, что самая-то сладкая именно у людей, и поспешил своему хозяину об этом сообщить. Но про то узнала ласточка, сначала она уговаривала комара не говорить Айдахару про кровь людей, но тот ее не послушал.
Так вот, прилетел насекомыш с докладом к змею, а ласточка напала, и самый кончик языка в полете у комара и отщипнула. Айдахар рассвирепел, стал за птицей гоняться, и вырвал несколько перьев у нее из хвоста, упал и об камень расшибся насмерть, м-да. И с тех памятных пор комар тонко пищит, а хвост у ласточки раздвоенный. Но то была сказка… – старик вздохнул, протягивая сухие ладошки к огню.
– Реальность же другая. По степи кто-то раскатывает на тяжелой машине и разоряет поселения, оставляя неподалеку страшные метки, пугала: тела убитых связывают арканом или сбивают гвоздями в подобие трехголового чудища. Такое не спутаешь ни с чем…
На поиски отправлялись храбрецы, но почти никто не вернулся. А те, что вернулись, лучше бы погибли: обезумевшие, пускающие слюни идиоты или того хуже, живые трупы. Мальчик, ты видал хоть раз живой труп?
Назар отрицательно мотнул головой.
– Несчастного опаивают маковым отваром, а затем подвешивают за руки, сдирают полосами кожу, начиная с лица и до самого пояса. А после выпускают в степь… Для него самое милосердное – это смерть. Но человек очень живуч, да еще и опий из мака… Я много где побывал, на разных войнах: Афганистан, Корея. И вот что понял, балам, – страшнее человека нет зверя.
– А что делает Айдахар с жителями, всех убивает?
– Не знаю, сынок. Знаю только, ни один не вернулся, значит, умерли, – пожал плечами старик.
В голове Назара заметались мысли, формируя догадку:
«Если не убивают на месте, значит… значит забирают зачем-то, с определенной целью!»
– Ернар-ага, они могут быть еще живы, Майка жива! – Назар буквально подскочил на месте, окрыленный надеждой. – Понимаете, есть шанс!
Задремавший было волк подскочил на ноги, стал оглядываться по сторонам, выискивая опасность. Затем внимательно посмотрел на ожившего Назара.
Старый военврач лишь грустно улыбнулся, глядя на воодушевившегося парня. В душе он понимал, что все зря. Опыт, и прожитые годы не оставляли надежды на спасение угнанных жителей стойбища, Айсулу и сестры Назара. Но у паренька появилась цель, он будет жить, и идти к ней, пока верит.
Все это пронеслось в голове Ернара, вслух же он сказал:
– Я отдам тебе все, что у меня есть, коня, ружье. Если сможешь, спаси и мою Айсулу. Не сможешь, убей. Рабство – это не жизнь. – Старик взял Назара за руку, заглянул в глаза:
– Обещай, мальчик.
– Я… постараюсь, – выдавил из себя Назар. – Но убить не смогу.
– Сделай! – с нажимом произнес старик.
Назар кивнул соглашаясь.
– Вот и хорошо. – Про себя же Ернар подумал:
«Он не опустит руки, не поддастся отчаянию. Он обещал, это будет подталкивать его вперед – данное обещание».
Наутро, не поддавшись на уговоры Ернара – остаться, чтобы восстановить здоровье, – Назар решил идти на поиски, просто следуя по колее, оставленной неизвестной машиной. Парень собрал все, что может пригодиться в пути: свои метательные ножи, двуствольное ружье старика в седельной кобуре, немного провизии и воды; для перевозки хромающего волка приспособил найденную тележку на тонких колесах и за оглобли приторочил к седлу наподобие тачанки. Недовольно ворчащего Беса пришлось укладывать на руках. Хотел помочь старику похоронить прибитые к пугалу останки тел, начавшие ощутимо пованивать, но тот отказался.
Стоя у разбитых ворот стойбища, проверяя упряжь и подтягивая дорожные мешки, Назар в душе был полон оптимизма и надежды. Он торопился спасти Майку. Ернар же молча сидел неподалеку и наблюдал. Парень закончил подготовку и обернулся к старику:
– Пора прощаться Ернар-ага. Спасибо вам за все.
Подошедший старик обнял Назара:
– Будь здоров, сынок. Пусть Создатель не отвернет от тебя взора, не оставит в трудную минуту. И еще, балам, помни про обещание.
– Я помню, Ернар-ага, – Назар посерьезнел. Поставив ногу в стремя и, взявшись за луку, рывком запрыгнул в седло.
– Держи, она тебе пригодится, – старик протянул парню свою камчу. – Без коня мне она без надобности.
Назар взял в руку короткую нагайку. Хлесткий вываренный ремень на козьей ноге с копытцем, обтянутой кожей и подбитой медными и серебряными гвоздиками.
– Мне нечего дать вам взамен, – потупился Назар.
– И не нужно, парень. Прощай. – Старик хлопнул лошадь по крупу. Заржав, конь сорвался с места.
Военврач продолжал стоять, провожая долговязую фигуру на старом коне, пока оба не скрылись за холмом. Вздохнув, Ернар похлопал себя по кобуре, в которой до времени покоился маленький самодельный пистолет, и зашагал к пугалу.
