Глава 14
Доблесть и воздаяние

И снова он там, за Кромкой. Где мёртвый лес, а меж стволами мелькают-струятся жадные тени. Так же как и в прошлом сне, перед появлением Жерки.

Так, да не совсем. Кое-что переменилось. Нынче ноги Ильи выглядели не лапами мохнатыми, а обычными, человеческими. И стояли не на ветвях-прутьях заплетённых, а будто на зыбкой болотной кочке. И прикосновения духов-теней уже не просто холодили, а обжигали несильно, словно вода в проруби. И сами тени уже не казались Илье безобидными, потому что он знал теперь, чего они хотят. Понимал: не просто так они льнут к Илье. Силятся просочиться, проникнуть в его тело живое человеческое. И не для добра. Растерзать жаждут. Впитать кровь, вырвать глаза, содрать мясо с костей, размельчить в порошок кости.

И ещё знал Илья, что гибель тела – не самое страшное. Потому что ежели впустит их Илья в себя, то первым делом они душу его живую из тела вырвут и заточат во тьме на веки вечные. Потому что иначе не будет им ни места, ни права на Илью. А права у них этого не будет до тех пор, пока Илья сам, своей волей, не позволит им стать собой. А если он не впустит, они не войдут.

И до тех пор, пока стоит Илья прямо, не падая, не склоняясь, не страшась и не гневаясь, и теням нет власти над ним…

Однако и ему их силу не взять!

А сила есть! Великая сила! Невыносимая для человеческого тела, но если дать этому телу…

Илья мотнул головой, отгоняя навязчивый шепоток.

«Не пущу! Не позволю!»

«Ты уже прикоснулся… Протянул руку… Помнишь? Смерть, Годун… Смерть рядом. Возьмёт, возьмёт… Мы спасём… Я спасу».

И прекрасное лицо, белое, неземное… бескровное. Илона? Мёртвая?

Не Илона – Морена. Коварная великанова полюбовница. Льнёт-обнимает. Трётся о чресла…

Страшно Илье. Хотел знамением крёстным осениться… Не повиновалась рука.

Страшно и сладко.

«Ты – наш. От роду. Смерти нет…»

Холодные руки, холодные губы. Прильнёт, вдохнёт, выпьет, а взамен – холодный огонь. Земной огонь. И слава. И власть. И сила, которой нет равных.

Илья трогает вставшие дыбом белые волосы, зарывается пальцами, будто в пушистый снег, силится схватить… Ничего нет. Только холод.

«Впусти…» – дышит в ухо, будоражит, томит нестерпимо, сладостно, до боли. Не удержать…

Из сна выдернул шорох. Воинская привычка сработала. Спал Илья всегда сторожко и просыпался легко, сколько б ни спал до того и что б ни делал до сна: хоть мёд пил, хоть с девами тешился. Что бы ни снилось…

Конечно, не всякий звук разбудил бы его, но такой – точно. Лёгкий шорох крадущихся ног, сдерживаемое дыхание…

Илья осторожно сел, осмотрелся.

Илона спала.

Меч лежал где положен, в головах. Дотянуться нетрудно.

Илья нашарил сапог. Не возясь с обмоткой, натянул на босую ногу, взялся за второй…

Тут они и ворвались!

Четверо. Оружные. Один тут же метнул копьё. Илья отбил его сапогом, который держал в руке.

Боковым зрением увидел, как Илона скатывается с постели на пол, потянулся к мечу…

И нашарил пустоту.

Взгляд, брошенный через плечо, привёл Илью в ярость! Илона не просто скатилась на пол. Она прихватила с собой его меч!

Четверо. В бронях. Значит, вои, и вои умелые.

Замешкались на миг. Не ожидали, что он брошенное в полную силу копьё с пяти шагов вот так, сапогом.

Этот миг очень кстати оказался. Как был, в одном сапоге, со вторым – в руке, Илья прыгнул вперёд, перехватил шуйцей руку с занесённым мечом, вывернул до хруста, бросив мечника на приятеля, а другого ударил с размаху сапогом в ощеренное лицо.

Сапог у Ильи – для верховой езды. Каблук высокий, металлом обитый, голенище – в бляшках серебряных. Для красы и для защиты. Стрелу не удержит, а вот скользящий удар меча или сабли – запросто. И носок острый, тоже с оковкой серебряной. Вот этой оковкой ворогу в переносье и прилетело.

Сапог – не топор, но ударил Илья в полную силу, и вышло не хуже, чем топором. Насмерть.

Убил и пнул подбитого босой ногой – в четвёртого.

Тот, впрочем, от падающего тела увернулся ловко и тут же хлестнул саблей.

Илья и саблю сбил тем же сапогом, а шуйцей приложил ворога в грудь. Во всю силу, с доворотом, как батя учил. А ещё и умение Богуславово добавил, коим ремни из доброй кожи на части рвал. Славно получилось. Сам не ожидал. Будто не незримую силу, а копьё тяжёлое метнул.

Весело вышло. Даже бронь воинская злодея не спасла. Хрустнули рёбра, отлетел ворог, будто не человек кулаком, а тур рогом двинул. Отлетел, грянулся о стену и на ковёр сполз.

Илья его и взглядом не проводил – и так знал, что всё. Да и некогда озираться. Третий уже рубит саблей. Наотмашь, по голой шее.

А вот накося! Илья присел, пропустив над головой сабельку и всё тем же сапогом клюнул шею ворога. Кровь аж брызнула. Илья отбросил недруга плечом и встретил последнего. У этого десница плетью висела, зато в левой – кинжал в пол-локтя длиной.

Руку с кинжалом Илья перехватил, сдавил вороговы пальцы со всей великой силой, так что недруг взревел от боли. Илья же снова ударил сапогом. На этот раз – каблуком. В раззявленный рот. Вбил в глотку вражий крик вместе с зубами. Тут же вынул кинжал из раздавленных пальцев, обернулся и понял, что биться более не с кем.

Один мёртв, второй подпирает стену, булькает продавленной грудью, третий брызжет кровью из шейной жилы. С четвёртым тоже всё понятно: сипит с каблуком сапожка во рту.

– Отдай-ка, – сказал Илья, освобождая обувь. – Моё это.

Оглядел сапог: целёхонек. Даже оковка на носке не погнулась. Так, пара бляшек слетела с голенища.

А что ж Илона-предательница?

Илья глянул на вжавшуюся в угол девку, белую от ужаса. Надо бы наказать, да зазорно хоробру с бабами воевать.

И отцов наказ тоже помнился крепко: слабых не обижать. А слабые кто? Дети да женщины… Такие вот – тоже.

Илья натянул отслуживший верно сапог, обошёл ложе, взял пояс с мечом, надел. Может, кому забавным покажется: гол муж, да в сапогах и с мечом, да только смеяться такому весельчаку – пока лица богатырского не увидит.

– Зачем? – спросил он, встав над скукожившейся девушкой.

Та проблеяла что-то… Не понять.

– Говори, не бойся. Расскажешь всё как есть, не обижу, – пообещал Илья.

Всё равно трясётся. Груди, коленки, плечи, всё дрожит… Всё такое округлое, лакомое.

После доброй драки Илье всегда хотелось женщину. Ну, если самого не побили.

– Доча моя у них… – сумела наконец-то выдавить Илона. – Убью-ют…

– Это поглядим ещё. – Илья встал, прислушался… Внизу, в трапезной, веселье кипело. В коридоре – тишина. За стенкой – стоны и вскрики. Но не потому, что там кого-то жизни лишали. Наоборот. Получается, никто не услышал, как Илья здесь… веселился?

Нет, услыхали. Бегут.

Дверь открывать не понадобилось. Ворвались. Княжья стража. У старшего глаза выпучены. Как углядел выломанную дверь, как представил, что с ним будет, если с посланцем кесаря киевского худое сотворили…

Увидел живого Илью – выдохнул.

– Что было? – спросил облегчённо.

– Да вот, пришли. – Илья ухмыльнулся. – И остались.

Он присел на край ложа, кивнул Илоне, чтоб стянула сапоги, взял портки.

– Знаешь кого?

– Вот этого знаю. – Старший показал на злодея с проломленной грудью. – И этого, – пихнул ногой истёкшего кровью. И, не сдержав любопытства, поинтересовался: – Чем это ты их?

– Сапогом, – ответил Илья, накинул шёлковую рубаху, засучил рукава.

– Как – сапогом?

– Что ж мне меч о всякую дрянь марать? – Илья хмыкнул. – Эй, этого не трогайте. Он живой ещё! Поговорить с ним хочу.

– Не выйдет, – покачал головой старший. – Ты ему челюсть сломал.

– Не сломал, вывихнул. – Илья встал, завязал гашник. – Сейчас поправлю – и запоёт как жаворонок.

Сказал – сделал. Вопль злодея мощью превзошёл рёв влюблённого оленя.

Злодею вывернули руки, спутали за спиной. Он злобно шипел и плевался кровью и зубным крошевом.

Илья закончил с облачением, затянул последний ремешок, присел на корточки, ухватил злодея за бородку. Тот ругнулся.

– Вот видишь, – сказал Илья старшему стражу. – Говорит. Шепелявит немного, это да. – И злодею: – Как будем говорить: по-трудному или по-лёгкому?

– Чтоб тебе брюхо псы выели! – прохрипел злодей.

– Значит, по-трудному, – одобрительно произнёс Илья. – Это я люблю. Слышь, гридь, пыточная у вас в замке есть?

– Как не быть!

– Тогда так: этого туда, остальные пусть тут полежат…

– Делай, как он сказал! – В дверях стоял Воислав Горацек. – Мёртвые пусть тут пока полежат, не сбегут. Девку…

– Девку тоже в пыточную, – вставил Илья.

Илона охнула, зажала рот руками.

– Не бойся. – Илья похлопал её по голому плечу. – Никто тебя клещами рвать не будет. И оденься давай. А то кое у кого портки вот-вот лопнут. – И подмигнул молоденькому отроку, который порозовел и поспешно отвёл взгляд от девичьих прелестей.

– Что было? – спросил Горацек.

– Внизу расскажу. – Илья выпрямился, шевельнул плечами, проверяя, ладно ли села бронь. – И за батей моим пошли кого-нибудь, уважаемый.

– Уже, – ответил Воислав. – Возняк, вперёд иди, проверь коридор, чтоб лишних глаз не было, – велел он старшему стражи.

«А толковый заморыш-то, – подумал Илья. – Не зря у своего князя в ближниках ходит».

Пыточная в замке была достаточно просторна, чтоб вместить всех желающих послушать, что скажет несостоявшийся убивец.

А желающих было изрядно: Сергей Иванович с Ильёй, Горацек, сам князь краковский с телохранителями, палач с двумя помощниками, забившаяся в дальний угол Илона и наконец подвешенный к перекладине главный герой действа.

Князьям подали стулья, остальные устроились с меньшим комфортом.

Хотя никакого особого действа не получилось. Стоило кату немного поработать кнутом – и злодей сломался. Заговорил.

Но ничего сколько-нибудь важного сообщить не мог. Сам – мелкий шляхтич из тех, чьи отцы сами землю пашут. Состоял на службе у некоего Белошица, который, по его словам, был на службе у знатного господина Прзибивоя, но, как думал пытуемый, в первую очередь Белошиц служил тем, кто готов побольше заплатить.

Убить Илью татям поручил сам Белошиц. Сказал: баба именем Илона заманит Илью к себе, где бравые шляхтичи его и зарежут.

Но баба повеления не выполнила, так что дочке её теперь конец и ей тоже…

Удар кнутом вернул разговор в правильное русло.

Не найдя Илью там, где ожидали, убивцы решили отыскать его самостоятельно, для чего прихватили служку из холопов. Выведав, в каких покоях поселили гостей-русов, убийцы отправились туда…

Дальше – понятно.

Это было всё, что знал пленник. Если не считать того, куда злодеям надо было прибыть после того, как сделают дело. И место это злодей был готов показать в обмен на сущий пустячок: собственную жизнь и свободу.

Впрочем, после очередного недолгого общения с палачом пленник согласился на сотрудничество без всяких дополнительных условий.

– Хороший у тебя кат, – сказал Сергей Иванович Болеславу. – Надо бы сходить проведать пана Белошица, как думаешь?

Болеслав поглядел на Горацека. Тот кивнул.

– Воислав сделает, – сказал князь краковский.

– Я тоже пойду, – вызвался Илья.

– Иди, – согласился Болеслав. – Такой доблестный воин в любом деле уместен. Верно ли, что ты одним только сапогом четверых збройных ратников прибил, причём троих – насмерть?

– Мог бы и всех четверых насмерть, – сказал Илья. – Но тогда с кем бы мы сейчас беседовали?

– Сапогом, значит… – проговорил князь краковский, остановившись в дверях. Лицо его приняло задумчивое выражение.

– Пойдём, государь, – поторопил князя Горацек, но Болеслав его не слушал. Глядел на Илью… С сомнением, что ли… Или – с ожиданием?

Илья помалкивал. Помнил батины наставления.

Болеслав принял решение:

– Дай-ка мне свой меч, – бросил он одному из телохранителей, – а ты, Илия, сын Сергия, встань на колено!

Илья покосился на Сергея Ивановича. Тот кивнул: делай.

– Правом единовластного правителя земли Краковской и Малой Польши дарую тебе, Илия, сын князя Сергия, право именоваться отныне рыцарем Илией! – Болеслав хлопнул Илью клинком по плечу. – И вручаю тебе сей меч! Рази им врагов Господа нашего Иисуса Христа, будь храбр, и пусть этот удар будет последним, который останется без ответа! Встань, рыцарь!

Илья поднялся.

– На гербе твоём велю изобразить сапог и четыре склонённых к земле факела, – торжественно провозгласил Болеслав. – В знак твоего недавнего деяния. – И обычным тоном: – Этого снимите, и лекаря ему. Пусть поживёт пока, может, пригодится.

– И зачем это было, мой господин? – с неудовольствием спросил Горацек. – Руса – в рыцари Священной империи?

– Не спрашивай, дядька. Сам не понимаю, – Болеслав Храбрый пожал могучими плечами. – Будто ангел шепнул: надо. А почему бы и нет? Рода он хорошего, храбрости отменной. Чем не рыцарь Господу Нашему?

– Господу ли? – усомнился чех. – Без покаяния, без исповеди… Откуда ты знаешь, господин мой, что у него на душе? Может, там бесы уже гнездо свили?

– А даже если и так? – Болеслав кивнул отсалютовавшим стражам у дверей. – Посвящение в рыцари есть благословение Господне и укрепление деяний и помыслов силою Святого Духа. Так что если и угнездились в этом славном княжиче бесы, то я нынче одним ударом меча их полчища проредил. Или ты сомневаешься и в моём благочестии?

– Кто ж в нём усомнится после твоих побед над язычниками? – подольстился Горацек.

– То-то же! – воскликнул будущий король Польши. – И десяток-другой таких, как этот княжич, мне бы весьма помогли. В победах будущих.

«И не только над язычниками», – мысленно добавил Горацек, соглашаясь со своим владыкой.

Оба они знали: главный их враг нынче не в землях ливов да полабов, а совсем в другой стороне.

Городок Краков невелик, но стоит удобно – на реке. И пристань тоже удобная, хорошая, потому что место бойкое. Здесь, на пристани, на одном из речных судов и обретался так жаждавший смерти Ильи шляхтич.

Если бы дело поручили Илье, он бы, не церемонясь, сразу на кораблик и налетел, потому что на палубе его ни света, ни шевеления.

Но Горацек проявил осторожность. Сначала направил пару человек на пристань: проверить, нет ли там наблюдателя. Был он или нет – неизвестно. Может, был, но люди Горацека его прохлопали. А может, их заметили с судна, но когда отряд вбежал на причал, с искомого судёнышка их встретили стрелами. Лехиты мигом собрали строй, так что потери были невелики. Но время неприятели выиграли, чем немедленно и воспользовались: попрыгали в воду и поплыли к противоположному берегу.

Последовать за ними люди Горацека не могли, потому что были в доспехах.

Пока искали подходящую лодку, уплывшие уже затерялись в темноте.

На судне ничего интересного не нашли. Если не считать некоторого количества оружия, серебра и Илониной дочки, испуганной до икоты, но живой.

Через два дня, когда стало ясно, что изловить татей в ближайшее время не удастся, русы отправились дальше. Богуслав, впрочем, пообещал, что дела так не оставит и приложит все силы, чтоб нехорошего человека Белошица отыскать. А вот хозяину второго названного имени, Прзибивою, предъявить обвинение не удастся. Слишком крупная фигура этот Прзибивой, чтоб подтянуть его по навету какого-то мелкого разбойника, да и не на самого Прзибивоя, а на незнатного шляхтича из его окружения. Тем более что Илья остался жив и это было даже не убийство, а всего лишь покушение.

– Зато ты теперь – рыцарь, – сказал Духарев сыну. – С собственным гербом.

Перед отъездом Илье были вручены соответствующая грамота и вышеназванный герб с верховым сапогом в серёдке и четырьмя факелами наверху, над диадемкой. И ещё шпоры золотые. Вернее, позолоченные.

– Рыцарь… Мне довольно, что я – твой сын, – проворчал Илья. Герб ему не понравился. Такой больше сапожнику подошёл бы. А шпоры и вовсе ни к чему.

– А вот зря, – сказал Сергей Иванович. – На Западе к таким вещам с уважением относятся. Опять-таки, судя по этому гербу, ты нынче не русский гридень, а лехитский рыцарь, а это может пригодиться.

– Что, и впрямь может? – насторожился Илья.

– Да.

Взаимоотношения Руси и Западной Европы были нынче сложные. Ватикану не шибко нравилось, что Русь приняла Святое Крещение не из его рук, а всем остальным было не по вкусу появление на арене ещё одного полноправного игрока. И не какого-то там язычника, предводителя варваров, а христианского государя с правом на кесарский титул и достаточной силой, чтобы не только за себя постоять, но и других потеснить.

«Ничего, – подумал Сергей Иванович, – детей у нашего великого князя много. Вот породнятся чада Владимира с отпрысками европейских королевских домов – и выйдет Русь на западно-европейские просторы. И примут её, никуда не денутся. Сил да богатств на три Чехии хватит».