Книга: Трикстер, Гермес, Джокер
Назад: ЗЕМЛЯ
Дальше: ОГОНЬ

ВОДА

Хаос, способный чувствовать.
Новалис
В свободном состоянии вода всегда стремится к округлой форме. Оттого так извилисты реки.
Шванк
Гарри Дебритто сотрудничал с ЦРУ с двенадцати лет. Его отец, полковник морской пехоты, занимал должность офицера связи взаимодействия. Когда разведуправлению понадобился несовершеннолетний «сын» для агента женского пола, полковник предложил на эту роль Гарри.
Всю зиму Гарри провел в Норфолке, срабатываясь с Клаудией Лорд, своей планируемой «матерью». По легенде, Клаудия являлась вдовствующей сотрудницей министерства обороны, у нее был малолетний сын и некая информация, представлявшая интерес для русского агента. Его-то и планировалось вывести из игры.
Они провалились в отеле «Балтимор». Клаудия замешкалась, доставая револьвер. Она как раз спускала предохранитель, когда русский в нее выстрелил. Когда она осела на пол, тот подскочил к ней и выстрелил для верности еще раз. Потом повернулся к Гарри и взвел курок, но Гарри укрылся за телом Клаудии, и пуля только оцарапала ему ногу. Гарри схватил пистолет Клаудии и увернулся еще от трех пуль, вырвавших клочья из ковра. Когда русский рванулся к двери, Гарри приподнялся на коленях, обеими руками держа пистолет. Он выстрелил русскому в шею. Слушая отцовские рассказы о войне, он всегда думал, каково оно — убить человека. Теперь он знал, каково. Чертовски приятно.
С отцовского благословения он был принят в сотрудники ЦРУ. Он прошел отличную школу с лучшими учителями. В шестнадцать лет он впервые вышел на самостоятельное задание — надлежало убрать дейтонского репортера за то, что тот разведал лишнего об обороте наличных на Каймановых островах. Впрочем, самого Гарри не очень интересовало, за что. Но в двадцать лет он все-таки задал себе этот вопрос: с какой стати он должен убивать за жалкие шестнадцать тысяч в месяц на контору, которую презирает?
Гарри заявил об уходе. Разведуправление ничего не имело против — оно просто поручило двоим агентам убрать его. После того, как их тела, обмотанные алыми ленточками на манер египетских мумий, нашли на дне мусорного бака в двух кварталах от дома начальника управления, ЦРУ объявило перемирие: Гарри решено было вызывать по особым заданиям за особую плату, при этом он имел право отказаться от задания.
Гарри был не только наемным убийцей — время от времени он вел подрывную и разведывательную деятельность, но убийства, по его собственным словам, были «самым лакомым куском». Его гонорары росли прямо пропорционально известности (разумеется, в узких кругах). Самым крупным стало вознаграждение в двадцать миллионов за Рубинового Джека, самым незначительным — двенадцать тысяч за Эннели Пирс. Об этом задании Гарри не любил вспоминать. Не по его вине все вышло так дерьмово.
«Итак, мы в „Мотель 6“ в Стоктоне, штат Калифорния. Здорово выпивши. Мисс Радугу в Лунном свете, Брижит Бардо Номер Пять, нам найти так и не удалось, но мы ведь и так знаем достаточно? Остальные в баре запомнили, что она явилась на рассвете и сообщила — такое трудно забыть — что только что была в Туманной Лошади и отсосала у мальчишки так, что тот чуть умом не двинулся. Мальчишка был, без сомнения, Дэниел, и он протрепался ей про Ливермор. Или она накачала его наркотой. Или нашла что-то в доме. Или внушила ему, что это преступление и он должен обратиться в полицию. А он возьми да обратись к Вольте. Эннели говорила, что у них был номер, набрать на случай, если они нас увидят. Да, знаем мы предостаточно. Мы чуем, в чем тут дело. Чуем страх и ненависть Дэниела, холод и равнодушие Вольты. Не зря мы начали собственное расследование, мы сразу поняли, что нас водят вокруг пальца. Вольта гениален. Сперва науськал Дэниела, а после заявил, что это был не несчастный случай. Хочешь обмануть — говори правду. Ничего не скажешь, достойный противник».
Шеймус Мэллой разговаривал со своей обожженной рукой. Когда они оставались наедине, он всегда снимал с нее белую перчатку. Изуродованный указательный палец, свернутый в сторону большого и среднего, образовывал на тыльной стороне складку, напоминавшую рот. Над ним, на костяшке указательного пальца, брызги расплавленного серебра оставили два шрама, похожих на пустые глазницы. Шеймус заглянул в них. «Помоги мне. Что нам делать? Что делать с Дэниелом и Вольтой?»
И рука ответила: «Уничтожить».

 

ЗАПИСЬ
Денис Джойнер, передвижное радиовещание АМО
Пора раскрыться: с вами ди-джей, Дикий Джинн, готов влить свежих соков вам в уши, а поскольку с вами диджей, вы слушаете самое крутое ра-ди-о, простое как шесть плюс пять, всегда там же, где и вы, а кто я такой — секрет для меня самого.
К черту логику! Я хочу сказать — ребята, с какой стати? Зачем вы забросали меня открытками и письмами вроде: «Привет, ты кто и что вообще происходит, и что, это все по правде, и вау, кто платит тебе за все твои глупости и где я могу получить свою долю?», затрахали вопросами типа «А чего на самом деле хочет ди-джей?» и «Что тут творится?»
Мои консультанты по маркетингу, похоже, пьяны. Они, кажется, считают, что демографические данные — нечто вроде наглядного пособия для неверующих. Кто я такой? А вы-то знаете, кто вы такие? Кто такие мы, если поменяться ролями? Почему настоящая мудрость задает вопросы, а настоящая глупость ищет на них ответы? Мотайте на ус: иногда об ответе приходится умолять. Прямо-таки встать на свои костлявые коленки и клянчить, пуская сопли.
Но нет, друзья и соратники по стонущей ночи, я не заставлю вас умолять. Ответы, которых я не знаю, — моя специальность. Итак, вот ваши вопросы в порядке поступления:
Меня зовут Доу Джон. Я вылупился из цыганской икринки, движение — мой дом. Я — голос неясного, дыхание песни. Не плачь, детка — уже жму на газ, скоро буду.
Все катится вниз — за исключением тех случаев, если вы лезете вверх или заключили кратковременный контракт с мировым равновесием.
Это все по правде. По самой что ни на есть правдивой правде, ребята, можете держать пари двумя руками сразу, не проиграете.
Ну, и поскольку вы все-таки проиграли: АМО выделяет на меня кое-какие бабки, и я здесь сотрясаю воздух вместо Пи-би-эс для удовольствия мучительно скучающих и откровенно слабоумных. Когда вы засыпаете в долгой ночной дороге, я выскакиваю из вашего кармана и даю вам верные советы, как пойти неверным путем.
Ди-джей означает диск-жокей, и я рулю точь-в-точь, как вы, и точь-в-точь, как вы, наблюдаю, чем все это закончится. Если оно закончится. Похоже, это только начало. Потому что если б желания были крыльями, мы все бы летали, а если бы сливки были маслом, нам не пришлось бы их сбивать.
Не сбивайте.
Просто забейте.
И в следующий раз пришлите мне настоящего масла.
С вами был Добрый Джокер, сладко нашептывающий знамения вам в ухо.

 

Спустя три дня после того, как ему впервые удалось дематериализоваться, Дэниел спустился к завтраку, сел, распрямил плечи, закрыл глаза и исчез.
Вольта резал помидоры для соуса, который собирался подать к своим знаменитым уевос ранчерос. Он положил нож, пробормотал «Браво» и поаплодировал — после чего вернулся к помидорам.
Он ощущал присутствие Дэниела, но очень старался не замечать его. Было облегчением избавиться от парня, хотя бы и на несколько минут. С того момента, как Дэниел прошел сквозь зеркало и вернулся, он забрасывал Вольту вопросами, и с точностью Вольта мог ответить только на первый из них:
— Куда вы засунули яд, в оладьи или в ветчину?
— Дэниел! Я слишком горжусь своими оладьями и ни за что не навлек бы подозрений на ветчину Тикк Хатауэй.
— Тогда куда?
Вольта не понял по интонации, требовал Дэниел или умолял.
— В яблоко, которое накрошил в твой фруктовый салат. В христианском духе.
— В христианском?
— Древо знания. Запретный плод. Соблазн, падение и все такое. Одни запретные плоды сладки, вкус других отвратителен.
— Что отвратительно, так это накачивать других наркотой. Да еще в смеси с амфетамином.
— Я принес свои извинения. Это было вызвано необходимостью. Могу лишь повторить их. И будь добр, не называй это ядом. Шармэн потратила несколько недель напряженной работы на этот возбудитель.
— Она меня терпеть не может, — сказал Дэниел.
Вольта с удивлением заметил печальную нотку в его тоне.
— Вот уж нет. Имей в виду, она высоко отзывалась о тебе. А, как тебе, без сомнения, известно, она обладает редкими знаниями и выдающейся проницательностью.
Дэниел упрямо помотал головой.
Больше точных ответов у Вольты не было. Но Дэниел разразился очередью новых вопросов, вероятно, ему казалось, что ответы существуют, надо только докопаться до них.
— А почему исчезает одежда и все, что внутри нее? По идее, все это должно просто упасть на пол.
— Не знаю, — терпеливо отвечал Вольта (в большинстве случаев это был единственный честный ответ). — Могу только сказать тебе, основываясь на собственном опыте: то, что соприкасалось с твоим силовым полем долее тридцати-сорока часов, исчезает вместе с тобой и вместе с тобой материализуется. Хотя это тоже зависит от силы собственного поля предмета и того, насколько оно гармонирует с твоим.
— Что вы называете силовым полем? Тело?
— Дэниел, я могу лишь строить догадки. Я представляю это как сумму энергий: плоти, души, духа или чего-то еще, что является элементом существования.
— Подождите. Ну, например, я исчезаю с перочинным ножиком в кармане, выхожу наружу и втыкаю его между камнями. После того, как я материализуюсь обратно, ножик все равно будет при мне?
— Не знаю, не пробовал. Думаю, он материализуется между камнями, там, где ты его оставил.
— Но почему? Он ведь будет уже вне моего силового поля.
— Не знаю. Возможно, это какое-то исключение из пространственно-полевых законов. Или, как любит повторять Улыбчивый Джек: «Ты не можешь быть сразу в двух местах, если тебя вообще нигде нет».
— Но подождите. Чем мы видим, если у нас нет глаз, чем слышим, когда исчезают уши? Не понимаю.
— Потому что это невозможно, Дэниел. Если невозможное станет понятным, оно перестанет быть невозможным. Поверь, я пытался навести справки — с осторожностью, конечно — но не получил ответа ни у физиков, ни у магов. Единственное, на чем сошлись все, кто попытался об этом задуматься: система органов чувств не ограничивается исключительно телесным. Представь, что ты на время превращаешься в собственный призрак.
— Я не верю в призраки.
— Можешь сказать это своему призраку.
— Ну ладно, ладно. То есть вы хотите сказать, физическое тело превращается в дух.
— Не знаю. Единственное, что я могу сказать — мы рождены, чтобы удивляться.
— Но мне хотелось бы знать… — очевидно, у Дэниела созрела новая обойма вопросов.
В целях самозащиты Вольта добавил в ежедневный аспирантский режим Дэниела еще четыре часа медитации. Но это не помогло. Вопросов меньше не стало, Дэниел просто начал быстрее их задавать.
— Почему вы считаете, что исчезновение — это концентрация? Я бы сказал, что это скорее растворение.
— Возможно, мы занимаемся разными вещами, или же одним и тем же, но по-разному.
— И поэтому я не испытываю того чувства пустоты и остановки времени, которое предшествовало вашим исчезновениям?
— Думаю, да.
— Но кое-что общее в наших исчезновениях все же было. Почему?
— Не знаю. Может, так интереснее?
Переадресация вопроса тоже ни к чему не привела, Дэниел его просто не заметил, он размышлял над своим собственным до тех пор, пока Вольта не посоветовал без обиняков: «Дэниел, задавай те же вопросы самому себе. Ты знаешь ровно столько же, сколько и я, а вскоре, я уверен, будешь знать намного больше».
Вольта протер разделочную доску. Дэниел оставался невидимым намного дольше, чем предусматривала программа. Вольта подавил желание взглянуть на часы. Дэниел превзошел своего учителя. Ему не нужно было настоящее зеркало, он просто представлял его — такого Вольте никогда не удавалось. Это не удивляло его, беспокоило другое — с самого начала Дэниел начал рискованную игру. Хотя до сих пор Дэниел соблюдал дисциплину и выказывал уважение, его желание познать непознаваемое было чересчур настойчивым. Вольте это не нравилось. Разбивая яйца в миску, он принял решение положиться на волю Звезды. Он устал от постоянного принятия решений, от вопросов, на которые не мог ответить или отвечал уже слишком много раз. Если им удастся похитить Алмаз, он обретет то, к чему стремился. И после этого можно будет провести оставшиеся годы, наблюдая за ветром, навещая друзей, ухаживая за садом, смакуя глоток утреннего чая — оставаясь в центре Алмаза.
Вольта все-таки глянул на часы. Да, со спокойствием придется повременить. Дэниел исчез четверть часа назад, явно проигнорировав совет не превышать порога в десять минут. Вольта попытался ощутить присутствие Дэниела в комнате. Ему показалось, что Дэниел не вставал из-за стола. В тот момент, когда Вольта был готов уже оставить безразличный вид и потребовать, чтобы Дэниел появился, тот появился сам, и именно за столом, без всяких признаков потери ориентации. Его победная улыбка была почти оскорбительной.
— Прошу прощения за спектакль, — парировал он. — Было у кого учиться.
— Без сомнения, — сухо заметил Вольта. Он почувствовал, что облегчение, сменившее беспокойство, готово прорваться злобой. Злиться было бессмысленно.
— Неплохо для начала, а?
Вольта промолчал, и Дэниел добавил:
— Это все воображение, плюс миллион зеркал.
Вольта шагнул к Дэниелу.
— Нет, — сказал он ровным голосом. Прежде чем Дэниел успел отклониться, Вольта ударил его по щеке. — Это танец, и если ты не будешь следить за шагом, ты провалишься в одно из этих зеркал и уже не сможешь остановиться.
Дэниел схватился за щеку и бешено взглянул на Вольту:
— Сволочь.
Вольта замахнулся было снова, но рука не коснулась плоти. Дэниел исчез.
Быстро, но не выказывая своих намерений, Вольта шагнул в центр кухни. Он закатал рукава выгоревшей хлопчатобумажной рубашки и стал ждать, стараясь определить местоположение Дэниела. Не успел он направить внимание в нужном направлении, как Дэниел возник позади и сомкнул руки на его шее, нагнув его голову вперед и практически обездвижив захватом из-под плеча. Нажав посильнее для усиления впечатления, Дэниел прорычал:
— Воображение, да? А что, способен был кто-нибудь вообразить такое развитие событий? Или воображаете, что я попрошу прощения?
Вольта расхохотался. Дэниел усилил было хватку, но затем тоже начал смеяться и ослабил объятия. Вольта воспользовался моментом, подался назад, одновременно подняв руки, выскользнул, заставив Дэниела потерять равновесие. Не успел Дэниел опомниться, Вольта достал из воздуха колоду карт и швырнул ему в лицо. Карты разлетелись, Дэниел инстинктивно поднял руки к лицу.
— Поединок Дхармы! — весело завопил Вольта. — Настоящая магия!
Он пощекотал Дэниела.
Дэниел прижал локти к бокам, стараясь перехватить руки Вольты и одновременно переходя в позицию, удобную для удара. Вольта уклонился и швырнул ему в лицо горсть серого песка. Дэниел пошатнулся и прижал руки к глазам. Вольта подошел сзади и крикнул ему в ухо:
— Ну как, это все воображение? А может, это все-таки по правде?
Дэниела сотрясали приступы кашля, и вопрос попал как раз в паузу между ними. Вольта подвел его к раковине и положил руку ему на плечо:
— Победа за тобой, Дэниел.
Вольта мягко нагнул голову Дэниела и включил холодную воду, чтобы тот мог промыть глаза.
— Очень благородно, — проворчал тот.
— Вовсе нет, — ответил Вольта мягко, но что-то в его тоне заставило Дэниела промолчать и молча умываться невоображаемой водой.
Вольта потрепал его по плечу.
— Не дуйся. Я преклоняюсь перед твоими способностями, но неуважения я не потерплю. У нас с тобой много дел. Вне всякого сомнения, ты превзошел мое умение исчезать, за неделю ты научился тому, что от меня потребовало многих лет. Я признаю, что у тебя несомненный талант. К тому же я чувствую ответственность за то, чему научил тебя, и я не взял бы на себя такой ответственности, если бы не надеялся на то, что ты отплатишь уважением и возможностью некоторого контроля.
Он наклонился к уху Дэниела:
— Я понимаю твой голод, Дэниел. Я чувствую, как тебе хочется потерять себя. Я испытывал то же самое. Концентрация, растворение — все это непринципиально. Но дематериализация — не выход. Я хочу сказать, выхода — настоящего, полного исчезновения — вообще нет. Это просто магическое явление.
Дэниел едва заметно кивнул.
— Вот и хорошо, — Вольта все еще держал Дэниела за плечо. — И не задавай мне больше вопросов, по крайней мере, сегодня. Учись молчать. Если похищение не удастся, это умение тебе понадобится.

 

После уевос ранчерос Вольта как обычно пересказал Дэниелу вечернюю радиосводку касательно Алмаза:
— Последние новости таковы: к сегодняшнему утру следует ждать новостей. Мы знаем, что Алмаз сейчас в Нью-Мексико, вероятнее всего — на испытательном полигоне в «Уайт-Сэндс», хотя это моя собственная догадка.
— Короче, без изменений, — перевел Дэниел.
— Если я верно читаю между строк, кто-то подобрался к нему достаточно близко. Скорей всего, Жан или Эллисон Дидс. Не думаю, что ты встречал Эллисона, но в своей области он не меньший профессионал, чем Жан. Терпение, Дэниел. Ты пробыл с нами достаточно долго, чтобы заметить, как высоко мы ценим проверенную информацию. У нас немного сотрудников, мало оружия, наше главное оружие — знание. Надеюсь, ты понимаешь: чем ближе источник, тем надежнее сведения. А если не понимаешь, придется понять — от этого может зависеть твоя жизнь.
— Говоря «без изменений», я не имел в виду «безуспешно», — сухо заметил Дэниел. Официальность тона мало вязалась с его мокрыми взлохмаченными волосами и красными глазами, делающими его похожим на горгулью-утопленницу после хорошей попойки.
Вольта кивнул, скрывая удовлетворение. Несмотря на вспыльчивость, Дэниел, кажется, понял, что их недавняя стычка была необходимой разрядкой.
— Наши люди сейчас находятся на одной из испытательных площадок. И мы знаем, где Алмаз, хотя и не точно: «Уайт-Сэндс» — довольно крупное сооружение. Но проблема с точным расположением и с системами безопасности обычно решается одним ударом, так что это не займет много времени.
— Так вы говорите, Уайт-Сэндс — испытательный полигон для бомб и подобных орудий, так?
— Верно.
— Думаете, они могут взорвать алмаз?
— Как знать? И от федерального правительства добра не жди, а уж данное ведомство — редчайшая в стране, а то и в мире, коллекция мерзавцев и идиотов. Понятия не имею, до чего они могут додуматься. Впрочем, вряд ли они его уничтожат.
— И вы продолжаете считать, что этот алмаз — тот самый, из вашего видения.
— Надеюсь, — Вольта был доволен тем, что вместо задавания вопросов Дэниел стал высказывать свои предположения.
— И он нужен вам для ваших собственных целей. Похоже, и вам не чужда жадность.
Вольта улыбнулся:
— Конечно. Но это жадность особого рода: я хочу видеть его, а не обладать им. Если ты считаешь, что обладать им не должен никто, и ты в том числе — думаю, это не вполне жадность.
— Вам бы баллотироваться в президенты, — заметил Дэниел.
— А я и так в некотором роде президент, а служение Звезде, вероятно, истощило мои амбиции — равно как и мои силы.
— Однако не повлияло на вашу мудрость и обаяние, — тонко польстил Дэниел, торжественно подняв вилку с куском уевос ранчерос в остром соусе.
— К тому же я умею готовить, — усмехнулся Вольта.
В этот момент раздались звуки губной гармоники, исполняющей первые ноты «Дивной Благодати».
Дэниел медленно опустил вилку.
— Как вам это удалось?
— Мне — никак. Просто совпадение. Это сигнал о том, что через пятнадцать минут начнется трансляция ВС, т. е. с пометкой «Важно и Срочно». Я бы рекомендовал тебе отложить вилку и отправиться в амбар вместе со мной. Тебе ведь еще не доводилось видеть, как работает узел связи. К тому же полученные новости могут касаться и тебя.
Монотонный голос диктовал буквы и цифры комбинациями по три: А-Оу-семь — двойное Л-девять — Зет-один-четыре… Вольта записывал их. Дэниел заметил, что Вольта пишет сообщение и на кассету, во всяком случае, кнопка записи во время передачи была нажата. «Би-восемь-эн — Джи-Оу-девять — Ай-два-ноль». Цифры завораживали Дэниела.
Слушая бормотание, Дэниел оглядывал амбар, примерно половину которого занимал узел связи: телефоны, радиостанции персональной радиосвязи, коротковолновые приемники, магнитофоны, две цифровые радиостанции, шкафы с неизвестным содержимым и длинный рабочий стол. В углу громоздилась груда никель-кадмиевых аккумуляторов.
Передача закончилась, и Вольта передал короткий шифр в ответ. Когда он выключил приемник, запись также прекратилась.
— Вероятно, это какой-то секретный канал, — заметил Дэниел, избегая прямого вопроса.
— Нет, мы используем общие частоты, — ответил Вольта, — от 21.000 до 26.450 мегагерц в дневное время, от 7.000 до 7.300 ночью. ЦРУ отслеживает несанкционированные каналы специальными цифровыми сканерами. Если они улавливают «левый» сигнал, ничего не стоит определить, откуда он исходит.
— Но если это легальная частота, вас может услышать каждый.
— И на здоровье, — Вольта пожал плечами. — Они услышат только код, а код может принадлежать кому угодно: контрабандистам, шифровщикам-любителям, полувоенным группировкам. Мы пользуемся так называемым скользящим кодом: он переносится из одной комбинации в другую — а всего их девять — и интервал постоянно меняется. Определить его методом совпадения крайне сложно. Обычно одна комбинация из девяти используется в течение года и, насколько нам известно, мы ни разу не были раскрыты и не подвергли себя риску. К тому же в диапазоне более тысячи частот. То есть сначала надо было бы найти саму частоту, отслеживать ее в течение долгого времени и затем взломать шифр. И даже после этого невозможно было бы прочитать сообщение. Вот смотри.
На глазах у Дэниела Вольта расшифровал:
ОБ ет — С крист 30 баран. Свет. НЗ. Ж. Т. Зд. и Сч. ДАСВ. БР. Цел. Сесил.
— Вообще непонятно, но думаю, кое-что я уловил.
Вольта прочитал сообщение вслух, одновременно поясняя сокращения:
— Объект — алмаз в тридцать тысяч карат, «С крист» означает «кристаллический углерод». «Баран» (баранка) — он круглый, т. е., в нашем случае, в форме сферы. Свет — «излучает свет». НЗ — наше стандартное выражение, «необходима защита», и поэтому мне надо срочно прибыть для совещания — «Жду тебя здесь и сейчас». ДАСВ — опять же стандартное сокращение — «дальнейшие сведения», как правило, это место встречи, в котором будет получена более полная информация. БР — думаю, тебе будет приятно это услышать — «Батон-Руж». Вот, собственно, и все.
— А «цел. Сесил»?
— Это подпись Улыбчивого Джека. В том маловероятном случае, если шифр будет взломан, такая подпись не позволит взломщику в дальнейшем дезинформировать нас. Предложение-подпись есть у каждого; имена подставные и ничего не значат. Сообщение без подписи означает, что шифр был так или иначе подвергнут опасности. В таком случае благоразумно перейти к новой комбинации для данной операции. Конкретно эту комбинацию мы используем уже одиннадцать месяцев. Лично я не люблю, когда ее приходится менять в последний момент — чтобы привыкнуть к новой и пользоваться ею с достаточной быстротой, требуется время.
— Что-то я не пойму, — начал Дэниел. — Вы только что получили подтверждение о том, что это большой шаровидный алмаз, излучающий свет. Т. е. это именно то, что вы видели. Что-то непохоже, чтобы вы были довольны.
— Да нет, я доволен, — ответил Вольта. — Но и озабочен.
— Почему?
— Потому что видения подтверждаются не всегда, иногда приходится принимать решения самостоятельно, и хотелось бы, чтобы они были верные. Чем выше шанс на удачу, тем осторожнее следует быть.
— И какое же решение требуется от вас прямо сейчас?
— Выбрать, оставить тебя здесь для самостоятельных занятий или взять с собой.
— Взять с собой. Я могу заниматься где угодно.
— На данный момент о твоем участии знает только один человек — Улыбчивый Джек. Если ты поедешь, узнают еще шестеро.
— Но им ведь можно доверять?
— Дэниел, вопрос не в том, насколько это безопасно для дела, а в том, насколько это безопасно для них. — Вольта помолчал. — Ты понимаешь, как в него вцепится федеральная резервная система?
— Меня это не остановит.
— Ты остаешься, — решил Вольта. — Машину я заберу, так что останешься без колес — если только не вообразишь их сам. Буду невероятно признателен, если ты приведешь в порядок кухню, а мне тем временем надо отослать кое-какие сообщения и собрать вещи.
Дэниел ополаскивал раковину, когда Вольта позвал его из гостиной. Он стоял возле двери, разглядывая себя в зеркале с дубовой рамой. Над зеркалом висели часы с кукушкой. Часы подарил Вольте болгарский анархист за помощь, оказанную ему во время его нелегального пребывания в США. Время они показывали точно, но кукушка появлялась, когда хотела.
— Я должен был тебя предупредить, — сказал Вольта, и Дэниел сначала подумал, что это он о часах. Но Вольта снял зеркало со стены, несколько раз нажал на освободившийся гвоздь, как на головку телеграфного ключа, а затем потянул его на себя и вверх, после чего от стены отделилась фанерная панель. Размером она была примерно в половину зеркала. За ней обнаружился узкий проем.
Дэниел никогда не видел такого вытянутого сейфа: шесть дюймов в ширину, два фута в высоту. Замка тоже не было видно.
— Какой прок от сейфа без замка? — удивился Дэниел.
— Замок внутри.
— Интересный подход к безопасности.
Вольта открыл дверь сейфа и достал черный квадратный ящичек с антенной.
— А вот и замок. Радиоуправляемая канистра с нервно-паралитическим газом. Ты заметил, как я нажал на гвоздь — я передал ряд сигналов для ее деактивации, иначе она автоматически взорвалась бы при открывании двери. Канистра светочувствительна и срабатывает при малейшем попадании на нее солнечных лучей. Газ не смертелен, но выводит человека из строя, и по сравнению с этим состоянием твоя недавняя лихорадка покажется круизом на Таити.
— Еще одно гениальное изобретение тетушки Шармэн из железобетонного домика, — с неприязнью заметил Дэниел.
«Ага, ты определенно имеешь зуб на Шармэн», — подумал Вольта. Он не удивился. Шармэн обладала свойством притягивать и отталкивать одновременно: казалось, что она знает собеседника лучше, чем он сам себя когда-либо узнает. Кивнув скорее себе, чем Дэниелу, Вольта произнес:
— Да, Шармэн. Надеюсь, ты понимаешь, что Шармэн создает не только лекарства.
— Наверняка она же автор той дряни, которую вы швырнули мне в лицо утром.
— Ну нет, эта дрянь была моя собственная. Это кора одного из перуанских перечных кустов, высушенная до тонкости пергамента и затем перемолотая.
— А откуда все это взялось: кора, карты? Я же видел, как вы закатывали рукава.
— Ну, Дэниел, я же все-таки маг. Если маг закатывает рукава, следует быть настороже.
— Я учту.
— Будь добр.
Вольта положил в сейф три плоских черных коробочки.
— Прячете от меня семейные драгоценности? — со смехом поинтересовался Дэниел.
— Ты почти угадал, в двух шкатулках действительно кристаллы одного семейства, используемые для модификации радиостанции. А в третьей запись сообщения для Эллисона от канадской группировки.
— А что за сообщение?
— Секретное.
— Секретное от меня?
— И от тебя тоже, поскольку ты не посвящен в этот секрет.
— Я понял.
Вольта закрыл дверь и повернулся к Дэниелу.
— Я уважаю секреты. Иногда это выглядит глупо, если речь идет об информации. Порой это настоящее мучение — не физическое, но души и сердца. Но мы не можем обходиться без секретов и без доверия, хранящего их. Ты просил никому не рассказывать о твоем умении исчезать. Я исполню твою просьбу. А наши друзья из Канады просили хранить в тайне переданную ими информацию. И их просьбу я тоже уважаю. Разве ты продолжал бы доверять мне, поступи я иначе?
— Да нет, в самом деле. Но с тех пор, как я впервые исчез, мне хочется знать обо всем, что происходит, мне и самому это странно. И весело, и как-то нервно.
— Следовало ожидать, — заметил Вольта. — Но тебе повезло. Твои реакции — любопытство, упрямство и нежелание думать — гораздо приятнее болезненных приступов сомнения, которые одолевали меня.
— Вот и еще одно отличие.
— Да. Ты неискушен. Я был более опытен.
— Сегодня утром мы были на равных.
— Мы и сейчас на равных, как равны невинность и опыт, пространство и время. Но как бы мне ни нравились наши метафизические беседы, сейчас я вынужден отправиться на выяснение того, чем могут пригодиться наши практические способности в мало контролируемых условиях.
— А я, следовательно, остаюсь заниматься самоконтролем и способностями воображения. Будут указания?
— Каждое утро совершай прогулку к реке и обратно.
Дэниел подождал мгновение, затем уточнил:
— И все?
— Да. Кроме того, что бы ни случилось, поступай, как считаешь нужным и полагаешь верным. С этого момента ответственность на тебе, а выбор за тобой. Не принимай свои удачи всерьез. Если будут приходить сообщения, не беспокойся: мне их передадут. Я вернусь через неделю. Не теряй самообладания. Не поддавайся самообману. Ты нам нужен.

 

Вольта неторопливо спускался на автомобиле в долину. Рыжий Фредди еще летит из Суринама, поэтому все равно окажется на аэродроме не раньше вечера. Просто хотелось поскорее уехать от Дэниела, радиоприемников и собственной слабости. Возле аэродрома есть река — можно будет сесть на солнцепеке и смотреть на воду. Вызов в Нью-Мексико означает только одно: каша вот-вот заварится. А Дэниел еще не готов, да и вряд ли когда-либо будет готов. Может, хоть ежедневные прогулки к Северной Развилке немного его остудят. Он слишком увлекся искусством исчезать. Способности у него несомненные, вот только понимания недостает. Главный недостаток молодости: сила без смысла. Плюс недоверие. Тут Вольта повернул руль и усмехнулся. Если бы Дэниел знал, что канистра с нервно-паралитическим газом — на самом деле каучуковая скульптура, выполненная Моттом в период увлечения натуральным кубизмом и преподнесенная на день рождения лет десять назад, доверия с его стороны стало бы еще меньше. Да, пожалуй, глупость — не недостаток молодости, а ее достоинство.

 

Сначала крутой двухчасовой спуск к Северной Развилке, потом в течение четырех часов упрямое карабкание обратно. Дэниел представлял реку гладкой блестящей лентой посреди широкой равнины — а увидел вскормленный весенними водами поток, ревущий в узкой теснине среди валунов. Кофейного цвета вода шумела с такой силой, что Дэниел не услышал медведя, подкравшегося к нему сквозь чахлую завесу ивовых зарослей. К счастью, он успел заметить зверя. Дэниел швырнул в него попавшимся под руку обломком бревна и исчез — а после воплотился за ивами и стал наблюдать. Зверь застыл в неподвижности, глядя на кусок дерева и морща нос. Потом потрогал бревно лапой. Оно не предприняло попытки напасть, и медведь взял его в зубы. Дальнейшее поведение зверя изумило Дэниела: он неуклюже проковылял к берегу реки и аккуратно опустил обломок в бушующий поток.
Прогулки к реке стали любимейшей частью распорядка дня, который Дэниел придумал сам для себя. Вторым любимым занятием была еда. От свежего воздуха, упражнений и окончательного выздоровления после лихорадки Шармэн разыгрывался невероятный аппетит. Перед тем, как отправиться к реке, Дэниел съедал обильный завтрак, приготовленный заранее. После возвращения в полдень тратил часа два на приготовление ланча и его поглощение. С двух до пяти читал книги из небольшой, но тщательно подобранной библиотеки Вольты, затем посвящал три часа ужину. С восьми до девяти следовали упражнения по исчезновению. Из упрямства или из уважения — Дэниел не сказал бы сам — он внял совету Вольты прибавлять по минуте ежедневно. Это давалось ему так легко, что вскоре наскучило. Дэниелу казалось, что он понял, в чем дело: Вольта шел более сложным путем — разбивался о стену, вместо того, чтобы проникнуть сквозь нее, поэтому у него оставалось намного меньше энергии на саму невидимость. Про себя Дэниел знал, что может легко пробыть в этом состоянии хоть целый час. Те двадцать минут, которыми он вывел из себя Вольту, даже не утомили его.
Впрыгнул.
Выпрыгнул.
Чего проще.
Возвращаясь со своей седьмой прогулки к реке и размышляя о том, скоро ли вернется Вольта, Дэниел заметил крупного оленя, пасущегося на поляне по другую сторону оврага. Таких огромных ему никогда раньше не встречалось. Что-то подсказало ему, что это особь мужского пола: рогов не было видно, но повадки выдавали самца. Подосадовав на собственную несообразительность, Дэниел вспомнил, что сейчас конец марта, значит, рога, сброшенные в середине зимы, только-только начинают отрастать. Овраг, разделявший их, зарос кустами, но для Дэниела это не было препятствием: он исчез и вместо того, чтобы проходить через них, пропустил их через себя.
Вероятно, при исчезновении исчезали также запахи. Когда Дэниел подошел ближе, олень продолжал завтракать, не обращая на него никакого внимания. Дэниел отметил бархатные бугорки на голове оленя и порадовался своей догадке. «Даже если в исчезновениях больше никакой пользы, они позволяют увидеть мир таким, каков он без тебя», — подумал Дэниел. Хотя такая близость казалась в чем-то неправильной: это была неразделенная близость наблюдателя, бесплодная, поскольку недозволенная.
Дэниел распахнул объятия и воплотился, приветственно воскликнув:
— Доброе утро, дружище!
В ответ олень подскочил футов на двадцать, развернувшись в воздухе на девяносто градусов. Он пустился бежать еще до того, как успел приземлиться. Удар копытом, пришедшийся прямо по лбу, сбил Дэниела с ног. Прижимая руки к ране, точно стараясь удержать боль, Дэниел слышал, как самец скачет по холмам, продираясь сквозь кустарник.
Дэниел разглядывал в зеркале свой лоб, когда в гостиную вошел Вольта. Дэниел подпрыгнул не хуже оленя.
— Прошу прощения, — сказал Вольта, — я не знал, что ты уже вернулся.
— Я тоже, — выпалил Дэниел. — В смысле, что вы вернулись.
Вольта прищурился:
— Что это с тобой?
— Ударился.
Вольта подошел ближе, взял голову Дэниела в свои руки и повернул к свету:
— Похоже на след от копыта.
Дэниел высвободил голову и отошел подальше.
Вольта торжественно поднял правую руку, указал трепещущим пальцем на рану и возопил:
— На твоем челе знак Сатаны! Я оставил тебя всего на неделю, а ты успел уже связаться с нечистой силой! Да сгинет нечистый, да скроется тьма!
— Да прекратите вы, — рявкнул Дэниел, — просто меня лягнул олень.
Он ждал, что Вольта засмеется. Вместо этого тот осторожно спросил:
— И как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — буркнул Дэниел. Потом он взглянул на Вольту более пристально. Глаза у того потускнели от недосыпа, лицо было изможденным. — Я-то нормально. А вот у вас не очень счастливый вид.
— Неудивительно. Семь дней в ожидании плохих новостей. Подробнее я перескажу тебе эти новости за обедом, а потом мы вместе решим, как поступить.
— Что, совсем плохие?
— Сам посуди. На данный момент ты — единственная наша надежда.
Дэниел не вполне понял, что это означает. Он как раз задумался об этом, когда Вольта спросил:
— Ну, и как копыто?
— Отлично, спасибо. Убежало своей дорогой.
— А представляешь, каково было оленю, когда ты возник из ниоткуда прямо перед его носом?
Дэниел охотнее обсудил бы случаи удачного применения дематериализации:
— Зато, исчезнув, я спасся от медведя.
— Разве я сказал что-то против? Я рад, что в мое отсутствие ты находил время также и для отдыха.
— Кроме случаев с медведем и оленем — в первом я исчез в силу необходимости, во втором — из любопытства и из-за того, что ситуация была очень уж подходящая — я точно следовал вашей программе.
— Спасибо. Следовал из упрямства или из уважения?
— Трудно сказать. И то, и другое.
— Я ценю твою откровенность. Я также в высшей степени оценю, если ты возьмешь на себя приготовление ужина и оставишь меня в покое до тех пор, пока он не будет готов. Я тридцать часов был на ногах, а последние три часа провел за радиоприемником, решая тысячи мелких взаимосвязанных вопросов, которые впоследствии могут оказаться для нас крайне важны. Увы, приходится признать: я старею. Нет, я не жалуюсь и готов к старости — но бодрствовать по два дня уже не в силах. Я устал и иду спать.
— Ужин будет около шести, нормально?
Вольта благодарно кивнул:
— Благослови тебя Бог.
Взбивая пюре, Дэниел продумал план похищения Алмаза до мельчайших деталей. Ему не терпелось поделиться с Вольтой. Но когда за ужином Дэниел сообщил, что придумал, как украсть Алмаз, Вольта резко оборвал его:
— Алмаз подождет. Лучше посвятим наш ужин другой теме, более подходящей для стремительно наступающей весны с ее бурными страстями. Давай поговорим о минете.
Дэниел чуть не выронил вилку:
— О чем?
— О минете. Об оральном сексе. О фелляции. О двух конкретных случаях: том, который произошел с тобой в ночь накануне смерти твоей матери, и том, свидетелем которого мне пришлось стать в тюрьме.
— Это вы подослали ту девушку? — ошеломленно произнес Дэниел.
— Дэниел, подумай сам. На это у меня бы не хватило воображения, да и не в моем стиле собирать информацию таким способом, хоть он, вероятно, весьма приятен. Я убежден, что ты не рассказывал этой мисс Бардо ничего, что имело бы отношение к похищению плутония или к твоей матери — иначе зачем бы ты сказал мне, что ее смерть, возможно, была неслучайной? Но мисс Бардо могла найти в доме важную записку, дневник, или же, работая на кого-то, оставить подслушивающее устройство в доме или в кармане твоих трусов.
Дэниел покачал головой:
— Если не вы подослали ее, откуда вы вообще о ней узнали?
— Я не знал, пока ты сам не подтвердил это. Шеймус говорил с вашим соседом с Маккинли стрит — это с его вечеринки твоя леди в тот вечер сбежала. Так вот, по его словам, леди потом вернулась к приятелям и сообщила, дескать, только сейчас в Туманной Лошади «отсосала у мальчишки так, что он последние мозги потерял». Или что-то в этом роде.
— А вы откуда это узнали?
— От Долли Варден. Шеймус снова предложил использовать ее как посредника.
— Между кем и кем?
— Сложно сказать. Я полагаю, он просто хотел, чтобы ты узнал, что он знает. Ждет реакции.
— То есть он думает, что я рассказал Брижит, а она была чьим-то агентом. Чьим?
— Не знаю, что он думает. Долли сказала, что он не вполне здоров душевно — не то чтобы это было заметно, но у Долли на психические расстройства особое чутье. В последний год он сильно пил. Виски, горе и чувство вины помутили его разум. Не удивлюсь, если он думает, что я как-то замешан в этом деле, раз привлек тебя в АМО и занимаюсь твоим обучением — а может, и еще по каким-то нелепым причинам.
— Мой единственный ответ: я ничего ей не говорил. Мы вообще почти не разговаривали. Она была пьяна. Сильно пьяна. Потом, если она была чьим-то агентом, зачем ей было возвращаться на вечеринку и сообщать всем, где она была?
— Я думаю, что это честный и верный ответ в данных обстоятельствах. Ты можешь сам поговорить с Долли, или же я передам твой ответ по радиосвязи.
— Передайте. Мне сейчас не до того.
— Это точно. А теперь о второй истории.
И Вольта подробно рассказал о том, как сержант издевался над мальчишкой, и как ему хотелось исчезнуть и вступиться, и почему он этого не сделал, и как увидел в зеркале Алмаз.
Дэниел слушал, сдерживая тошноту, понемногу начиная понимать, что такое Алмаз для Вольты.
— Мне кажется, я понял, — сказал он, когда Вольта закончил. — Если Алмаз похож на тот, который вы видели в зеркале, значит, это в какой-то степени одобрение вашего тогдашнего решения не исчезать и не вмешиваться?
— Или вознаграждение за него. Ну да, что-то в этом роде.
— Мне кажется, я попытался бы вмешаться. Хотя я не сужу вас, во всяком случае, не больше, чем себя самого.
— Конечно, не судишь. И не мог бы судить. В тот момент я достиг предела, до которого ты еще не доходил и, вероятно, не дойдешь — я чувствовал, что если исчезну еще раз, не смогу вернуться. И это означало, что я должен был остаться лишь молчаливым и незримым свидетелем позора мальчишки, такого же беспомощного, как и я. Если, и когда, ты достигнешь этого порога, посмотрим, как ты сможешь меня судить.
— Я не верю. Похоже, вы защищаете себя.
— Думаю, ты принимаешь за самозащиту мое раздражение по поводу твоего скорого суда.
— Ни фига, я отлично знаю этот тон. Но я скорее осудил бы вас за… — Дэниел додумал мысль до конца, вдруг сообразив, что оборонительный тон Вольты относился не к тому решению, которое он принял в камере, а к чему-то другому.
Вольта пригладил волосы:
— За…?
— Сержант. Что стало с ним?
Вольта слегка кивнул Дэниелу и изобразил подобие улыбки:
— Не знаю, чему приписать это: твоей проницательности или моей прозрачности?
Дэниел ждал ответа.
Вольта отодвинул тарелку:
— Сержант лег под кровать, сунул в рот служебный револьвер и нажал на спусковой крючок. Это произошло четыре года спустя.
— Почему?
— Я заставил его ужаснуться своей вине.
Дэниел вспомнил, что рассказывал Бешеный Билл о Воронах.
— Как вы это сделали?
— Медленно. Прошло около сотни дней, прежде чем он сдался. Сто дней я убеждал его в том, что тень мальчишки прислала меня для отмщения. Это были сто дней, полные животного страха. Он понял, что правосудия не избежать.
— Не знаю насчет правосудия, — сказал Дэниел, — по-моему, это убийство.
— Не стану с тобой спорить — хотя бы потому, что вопросы морали поднимались в АМО веками, и ни к каким результатам это до сих пор не привело.
Дэниел покачал головой:
— Да нет, я не о морали. Я просто не понимаю. Вы хотели его смерти. Но зачем было так его мучить? Это не просто убийство, но убийство жестокое. Почему нельзя было просто прийти и застрелить его? Сто дней… Нет, не понимаю. Просто не верю, что вы так поступили.
— Ты бы поступил по-другому? Если бы тебе стало известно, скажем, что кто-то хладнокровно обрек твою мать на смерть тогда, в аллее?
— Попытался бы узнать, чье это было решение.
— Резонно. И когда узнал бы?
— Не знаю, — признался Дэниел. — Правда, не знаю.
— И я не знал, пока не проверил. Позволь мне поделиться с тобой тем, что я понял. Я вовсе не получил от этого удовольствия. Я не горжусь этим, но и стыдиться не стану. Я никогда не повторял этого. И ты первый человек, кому я об этом рассказал. Альянс не имеет к этому никакого отношения, это было мое личное дело. И я надеюсь, ты сохранишь его в тайне.
— Вы и так прекрасно знаете, что я никому не скажу, — со злостью проговорил Дэниел. — Но зачем вы мне рассказываете всю эту муру — о Шеймусе, той девушке, моей матери, этом бедолаге-мальчишке, о сержанте — именно сейчас, когда я должен все внимание посвятить делу?
— Затем, что ты единственный человек, которому удалось исчезнуть, и потому можешь понять, с чем было связано мое решение и в каком состоянии я его принял. И именно сейчас — потому что скоро ты увидишь Алмаз, и, вероятно, также окажешься перед серьезным выбором. Я хочу, чтобы ты знал: ты не один. Способность исчезать не изменяет ничего, кроме формы. Она открывает новые горизонты, но ни от чего не освобождает. Мы не становимся мудрее, сильнее или сострадательнее, а если даже понимаем и сострадаем больше других, это лишь делает более мучительным принятие иных решений. Хотя возможно, мы покорнее подчиняемся необходимости.
— Так в чем весь смысл? В покорном принятии неизбежных страданий?
— Нет. Смысл — в жизни. В ее явлениях, значениях и загадках.
— Ну ладно, — рассмеялся Дэниел, — тогда расскажите мне о жизненных явлениях.
— В таком случае я кратко процитировал бы тебе первое положение «Изумрудной скрижали», труда, приписываемого Гермесу Трисмегисту, протоалхимику: «Что внизу, то и наверху. Что наверху, то и внизу. Это и есть объяснение всех чудес».
— Чудес? То есть мы собираемся заняться чудесами?
Вольта взглянул на Дэниела и покачал головой:
— Оленю следовало лягнуть тебя посильнее. Будем надеяться, что Алмаз вразумит тебя. А сейчас давай оставим метафизику и перейдем к более земным задачам — непосредственно к похищению.
После того, как была помыта посуда, Вольта расстелил на столе большую карту и стал указывать карандашом:
— Итак, Алмаз находится на испытательном полигоне «Уайт-Сэндс», точнее — здесь, в Долине Тулароса, между Сан-Андресом и месторождением Кэпитэн, в старопахотных апачских землях Мескалеро. Ближайшие города — Тулароса, Мескалеро, Хай Роллс и Бент. В резервации Мескалеро есть наши люди, поэтому будем использовать этот участок при подготовке рейда; полевая штаб-квартира находится в Эль-Пасо. Так что здесь никаких проблем.
Вольта убрал карту и достал аэрокосмическую фотографию, на которой изображался вулкан, возвышающийся над равниной. Дэниел встрял:
— Может, я сначала расскажу, как я собираюсь похитить Алмаз? Это сэкономит нам время и силы.
— Думаю, целесообразнее будет, если сначала я расскажу тебе о системе охраны, а ты послушаешь и, если пожелаешь, примешь к сведению. В любом случае ты должен об этом знать. Если возникнут расхождения с твоим планом, скажи мне.
Вольта указал на конус вулкана:
— Это гора Санрайз, как ты уже заметил, вулканическое образование высотой в пятьсот сорок пять футов, хотя выглядит более высоким. Отсюда, конечно, горой не назовешь, но здесь ведь мы не окружены солончаками, — карандаш Вольты скользнул к темному прямоугольнику у основания горы. — Отсюда начинаются неприятности. То, что ты видишь, — начало туннеля, ведущего к центру горы. Длина его около семисот ярдов, угол наклона от входа до центра примерно пять градусов. Туннель завершается комнатой-тайником. В ней наш Алмаз.
— Какой там замок?
— К замкам мы перейдем позже. Сначала давай рассмотрим туннель. Там четыре пропускных пункта, каждый охраняется командой морпехов с пулеметами. Пулеметы находятся в специальных бункерах в стенах туннеля. Охрана меняется каждые шесть часов, но предыдущая команда покидает пост только после того, как заступила новая, так что смена караула, обычно самый удобный момент для проникновения, в данном случае хорошо контролируется.
— Я начинаю понимать, что означает «усиленная охрана», но все это никак не влияет на мой план.
— Гляди, — Вольта положил поверх фотографии схему туннеля. — В туннеле четыре самостоятельных системы сигнализации, по одной на каждый пропускной пункт, каждая контролируется военно-воздушной базой Холлоумен в двадцати милях к югу. В случае чего эскадрон F-15 и целая компания морпехов на вертолетах прибудет на место через пятнадцать минут — а то и раньше.
— Это мне не нравится. Хотя, опять же, никак не отражается на моем плане.
— Не нравится в принципе?
— Ну да. Поскольку любой промах может стать последним.
Вольта кивнул:
— Плюс к этому воздушное пространство над Долиной Тулароса контролируется радиолокационными установками с базы — но только начиная с высоты в пятьсот футов, так что небольшой самолет или вертолет там вполне пролетит. Правда, право на просчет у нас здесь тоже весьма ограничено.
Но вернемся пока к туннелю. Внутри была проложена колея для электрокаров, которые перевозят людей и грузы. В последнее время там проводилось много технических работ, так что, возможно, наша информация устарела. Думаю, ты понимаешь, как сложно проверить все тонкости при том, что наблюдательного пункта непосредственно на месте у нас нет. Поэтому первое, о чем я хочу тебя предупредить — и повторю это еще не раз: если ты обнаружишь, что хоть что-нибудь идет не так, как ожидалось, не позволяй себе никаких импровизаций! Сделай шаг назад; доложи о происходящем; мы пересмотрим план.
— Допустим, мой план не прокатит? Я еще не слышал ничего о вашем собственном.
— Мы еще не перешли к самому неприятному: к тайнику. Он был изготовлен Сибрук Секьюрити по спецзаказу ЦРУ. Это куб идеальной формы, со сторонами в тринадцать футов, каждая стена укреплена двухфутовой пластиной нержавеющей стали.
— Отлично, — усмехнулся Дэниел, — будет где разгуляться.
— Более того, — продолжал Вольта, — каждая стена, кроме двери и пола, оборудована снаружи электрочувствительной сеткой, реагирующей на давление в диапазоне пятисот фунтов на квадратный дюйм и температурные изменения в диапазоне трехсот градусов. Дверь и пол чувствительны к давлению изнутри тайника в пять фунтов на квадратный дюйм и к изменению температуры в десять градусов. Так что просверлить отверстие или взорвать стену будет довольно сложно. За состоянием сеток следят одновременно и независимо с пропускных пунктов, с военно-воздушной базы и с ближайшей точки ЦРУ — и, разумеется, сигнализация сработает, если дверь будет открыта или закрыта иначе, кроме как путем набора последовательности цифр, которая меняется ежедневно.
Вольта усмехнулся:
— Ну, где теперь твой план?
— В заднице, — признался Дэниел.
— Я полагаю, ты рассчитывал пробыть в тайнике достаточно долго, чтобы потом дематериализоваться вместе с Алмазом.
— Ну да. Я думал, я просто заберусь в тайник, пробуду там тридцать-сорок часов, которые требуются, чтобы объект оказался в моем поле, или как там вы говорили. Вы, значит, тоже об этом подумали.
— Да, это приходило мне в голову, но я отказался от этой идеи еще до того, как узнал, что пол в тайнике чувствителен к изменению давления.
— Почему?
— Ты слишком рискуешь. Допустим, ты будешь в тайнике в тот момент, когда они придут — а они делают это довольно часто — взять Алмаз для опытов в лаборатории ЦРУ?
— Я бы исчез.
— И как долго ты пробыл бы в таком состоянии?
— Я уже достиг двадцати минут, как вы и велели, но чувствую, что могу выдержать дольше.
— А если бы они остались внутри в течение часа? Тебе пришлось бы воплотиться.
— Да, но не обязательно в тайнике. Я бы прошел сквозь гору, воплотился, подождал, пока они уйдут, и вернулся бы в тайник.
— Тебя могли бы заметить снаружи, там негде спрятаться. К тому же пришлось бы прервать контакт с Алмазом и начать все сначала. Возможно, прошли бы многие месяцы до тех пор, пока ты смог бы пробыть с Алмазом сорок часов кряду — и я уверяю, твои силы иссякли бы намного раньше. И хорошо еще, если сорока часов хватило бы на то, чтобы принять Алмаз в свое поле. Мои выводы о сорока часах основаны на наблюдении за силовыми полями и мощностями обычных предметов. Алмаз — предмет необычный. Возможно, ты подпадешь под его поле — шестифунтовый шаровидный Алмаз, который к тому же светится, наверняка обладает немалой силой.
— Шестифунтовый?
Вольта поднял бровь:
— Можешь, конечно, проверить мои расчеты, но тридцать тысяч карат по двести миллиграммов каждый — получается примерно шесть фунтов. Размером с шар для боулинга.
— Отчего он светится? — осторожно спросил Дэниел.
— Никто из наших людей его не видел, а информация, которую им удалось собрать, обрывочна. Все, что мы знаем — от Алмаза исходит свет. На самом-то деле видели его немногие, и до сих пор сомневаются, не опасно ли верить собственным глазам. Они ведь тоже боятся. Теперь они разбились на две фракции: одни думают, что это происки КГБ с целью шпионажа, другие — что Алмаз заброшен инопланетянами для наблюдения за Землей. Да, выдвигалось еще предположение о том, что это артефакт утерянной цивилизации — лучше всего на ее роль подходит Атлантида. Одним словом, они знают, из чего Алмаз сделан, но понятия не имеют о том, что это и как связано с реальностью.
В последнее время иерархии разведслужбы пришлось здорово почесать в затылке. Никто не хочет принимать ответственность на себя. Ты же знаешь любимые речи бюрократов: «А кто еще в курсе?» и «Как бы прикрыть свою задницу?» И нам это на руку, хотя действовать надо быстро.
— Насколько быстро?
Вольта улыбнулся:
— Думаю, первого апреля в час Волка. Подходящее и благоприятное время.
— И весьма странно выбранное.
— Подходящее, — твердо повторил Вольта. — Впрочем, ты имеешь право на собственное мнение, пусть и ошибочное.
— Придется сознаться: я не знаю, что такое час Волка, хотя звучит хорошо.
— Это из преданий о Великом Духе, дошедших до нас со времен позднего палеолита. Час до рассвета, особый час для охотников, в который физические силы достигают своего пика. К тому же в это время остальные существа, спящие или утомленные ночной охотой, наиболее уязвимы.
— Я немного сбился со времени, но кажется, первое апреля наступит в ближайшие недели.
— Через неделю с завтрашнего дня.
— Но, — простодушно спросил Дэниел, — у нас же нет плана.
Вольта изобразил возмущение:
— Дэниел, ты всерьез предполагаешь, что у меня, Великого Вольты, нет плана? Планы — моя специальность. Моя страсть. Я изложу его. А ты следи, чтобы в нем не было упущений.
От планируемого места высадки — пока мы выбираем из четырех — ты пройдешь пешком со всем необходимым снаряжением от семи до девяти миль через солончаки к подножию Санрайз.
Ты исчезнешь, войдешь в туннель и направишься прямо к тайнику, одновременно тщательно отслеживая обстановку.
В тайнике ты воплотишься, подпрыгнешь и укрепишься на потолке. Помни, что давление и температура контролируются снаружи тайника, за исключением двери и пола.
— Это я помню, — перебил Дэниел, — но висеть на потолке меня, кажется, не учили.
— У тебя будет присоска размером с суповую тарелку, выдерживающая восемьсот двадцать фунтов.
Дэниел сморщил нос:
— Присоска? Как в ванной?
— По форме — да, но сделана по спецзаказу из особого материала. Есть у нас и такие специалисты. Она здесь, так что у тебя будет возможность потренироваться.
— Отлично. Итак, я вишу на присоске…
— Вообще-то к ней присоединена альпинистская система; ты ее наденешь.
— И буду болтаться, как паук. Ничего, мне нравится. Ну, а дальше?
— Ты осторожно расположишь заряд пластида внутри замка — он запирается при помощи ключа и цифровой комбинации — и установишь таймер в зависимости от того, насколько хорошо будет укрыт Алмаз. Если он не в достаточной безопасности — об этом я проинструктирую тебя позже — ты возьмешь его при помощи другой, двусторонней, присоски, и расположишь на заранее обговоренной позиции на потолке, где, по расчетам наших физиков, взрыв не сможет нанести ему ущерба.
Позаботившись об Алмазе, ты снова исчезнешь, выйдешь из тайника в туннель, воплотишься, наденешь противогаз и выстрелишь нервно-паралитическим газом по направлению ко входу туннеля. Приношу тебе свои глубочайшие уверения в том, что Шармэн считает этот газ одним из своих лучших изобретений. Малейшая струя мгновенно парализует нервную систему, обездвиживая жертву. Он не имеет запаха и распространяется быстро и равномерно. К тому же он проходит через любой противогаз — за исключением твоего, естественно, который будет снабжен нейтрализующими фильтрами. Вот что всегда меня восхищало в Шармэн: она не пускает в работу ни одного яда, пока не изобретет противоядие. Кстати, сама она назвала этот газ «медуза-семь».
— Замечательно, — сказал Дэниел крайне равнодушно.
— Примерно за тридцать секунд газ выведет из строя охрану. Ты исчезнешь сразу после того, как выстрелишь газом. В течение четырех минут сработает заряд, который взорвет дверь. Ты войдешь внутрь, схватишь Алмаз и пустишься бегом по туннелю, а выйдя наверх — к западной стороне горы. Там тебя подберет Эдди Ла Рю на своем вертолете, доставит к машине, ожидающей на одной из проселочных дорог, и ты приедешь ко мне в Эль-Пасо, где мы вместе решим, как поступать с Алмазом — после того, как исследуем его, разумеется.
— У меня есть вопросы, — сказал Дэниел.
— Следовало ожидать.
— А что, нельзя усыпить охранников до того, как я спущусь в туннель? Мало ли, присоска не сработает, или я уроню Алмаз, или произойдет еще что-нибудь. Пусть бы стража уже была выведена из строя.
— По ряду причин нельзя. Во-первых, если план не сработает и тебе придется прервать задание, мы не хотим, чтобы о нашей попытке стало известно. Во-вторых, из-за того, что туннель уходит вниз, а тепло имеет свойство подниматься вверх, действие нервного газа будет замедлено и ограничено, и может не дойти до третьего или четвертого пропускного пункта. Если почему-либо сработает сигнализация, ты просто исчезнешь и пройдешь через гору к вертолету.
Смущенный тем, что не принял этого во внимание, Дэниел сказал уже мягче:
— Но ведь сигнализация сработает в любом случае, так?
— Нельзя похитить Алмаз из тайника, не открывая двери, и нельзя открыть дверь, не приведя в действие сигнализацию — если только не выводить из строя саму сигнализацию, что практически невозможно. Хотя, если все остальные попытки окажутся безуспешными, мы, вероятно, прибегнем и к этой.
— И через пятнадцать минут после того, как сигнализация сработает, нам на хвост сядут орды пехотинцев и боевых вертолетов. Если на дорогах будут блок-посты?
— Если все пойдет так, как рассчитано по времени, у вас будет верный шанс уйти незамеченными. Все, что у них есть, — это сигнализация. Им придется проверить все направления, в то время как ты будешь точно знать свое. К тому же в грузовике будет специальное место, чтобы спрятать Алмаз, а у тебя — документы и железное алиби, равно как и у Эдди, пилота. Он официально включен в состав съемочной группы, снимающей закаты для новой киноэпопеи Акселя Коха «Канатоходец».
— Эдди Ла Рю — это не Эдди-Низколет?
— Он самый. Прошу прощения, я полагал, что ты знаешь.
— А вы не боитесь моей реакции на взрыв после того, что случилось с моей матерью? Я могу впасть в шок, потерять сознание.
— Победить страх можно, только встретившись с ним. А я безусловно уверен в твоей отваге — иначе ни под каким предлогом не предложил бы тебе исчезнуть.
— Но вы принимали это во внимание?
— Разумеется.
— А кстати — они ведь поймут, что тайник был взорван изнутри?
Вольта заулыбался:
— Этот момент мне нравится больше всего. Как говорится, век живи — век учись. Может, нам удастся расширить их весьма узкие представления о реальности.

 

ЗАПИСЬ
Денис Джойнер, передвижное радио АМО
Привет, детка. Бьюсь об заклад, ты и так не знаешь, куда деться от этой весны, от шума в голове, от всех этих загадок бытия, а тут еще Ди-джей, драгоценность Дхармы, свалилась тебе на голову, и ты не поймешь, не то это и впрямь блестящее приобретение, не то очередной стеклянный человечек пытается унять кружащих вокруг койотов и пустить луну в плавание по темным водам человеческой души. Весь день проглядел — таков твой удел — без всяких прочих дел — на воду: холодную прозрачную воду. Опаленный солнцем. Иссохший. Ну что ж, вот и последний мираж: артезианский источник. Напейся и плыви прочь, подлинный, как бриллианты на прабабушкином обручальном кольце, настоящий, как неизбежное таинство, пускающее всех нас в плавание по кругу, неподдельный, как налитая солнцем винная ягода перед прессом. Я буду с тобой, пока не уйду прочь, твой ди-джей, отрава для ушей, мы встряхнемся, чтобы отделить зерна от плевел, и снова встретимся на KRMA, одной из проезжих станций на пути к главному перекрестку.

 

Изуродованная шрамом рука Шеймуса Мэллоя была вне себя. Складка с тыльной стороны — разинутая пасть — вопила прямо в ухо: «Эннели рассказала ему, идиот, он же был ее сыном, она любила его и доверяла ему. Она выполняла все поручения, но той ночью в Ричмонде, упомянув, что у Дэниела появились подозрения, она сама себя выдала. К тому моменту она уже ему рассказала. Если бы ты не был так ослеплен любовью, ты догадался бы. Но она не виновата. Она не отличала любви от доверия. Дэниел — вот кто все испоганил. Дэниел вместе с Вольтой. Плюнь на пьяную девчонку, которая у него отсосала. Скорей всего, он действительно ничего ей не говорил — потому что уже обо всем донес Вольте, донес в ту же минуту, как узнал, и Вольта, о, этот заботливый, бдительный Вольта, все устроил; может, это он и подговорил Дэниела поехать с ней, чтобы все выглядело как можно натуральнее. А потом Дэниел чуть не погиб, и Вольта, с его чертовым благородством, взял мальчишку под свое крылышко. Дэниел — Иуда, но Вольта — сам дьявол. Этому не нужно доказательств, я это чувствую, чую, мои кости ноют, чуя адский жар, я слышу вероломство в каждом их слове, я вижу его сквозь свои шрамы. Тебе нужен Дэниел, тогда ты получишь и Вольту. Слышишь? Не смей плакать! Ты слышишь? Ты их получишь. Скоро».

 

ЛЕЧЕБНЫЙ ДНЕВНИК ДЖЕННИФЕР РЕЙН
24 марта
Меня зовут Дженнифер Рейн, Джуди Сноу, Эмили Дикинсон, Амелия Пусто, Ванда Нуль, Клара Белль. Я живу в двадцать восьмой палате лечебницы Апен, Лунная Долина, штат Калифорния. Апен — заведение для душевнобольных. Я нахожусь на попечении доктора Путни, который в лечебных целях посоветовал мне вести этот дневник. Но, хотя здесь и чертовски скучно, я чувствую себя неплохо.
Суд поместил меня сюда за то, что у меня есть воображаемая дочь, Мия. Доктор Путни называет ее моей невидимой дочерью. Ясное дело, она невидима: она ведь воображаемая. Но доктор Путни не гонится за очевидностью — кроме, пожалуй, логической очевидности: он никак не возьмет в толк, почему мне двадцать три года, а моей дочери одиннадцать, и почему Мия умеет плакать и смеяться, но не говорит. Потому, доктор, что я вообразила ее такой, какой она мне нужна. Кто-то, с кем можно говорить без слов. Кто будет всегда на моей стороне. Свидетель.
Я пытаюсь объяснить доктору Путни: поскольку я ее представила, поскольку я ее мать, я несу за нее ответственность. Когда в супермаркете я крушила ряды бутылок и упаковок, в которых, по моим представлениям, была еда, я воровала продукты для Мии — и ничуть в этом не раскаиваюсь. Я не сумасшедшая, доктор Путни, но я больна, и одно из обстоятельств, причиняющих мне боль — отсутствие подходящей еды в продуктовых магазинах. Все такое наглядное, никакого воображения. Я говорю это не потому, что я сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Мой шрам это подтвердит. Я всего лишь больна, и Мия помогает мне исцелиться.

 

В час Волка солончаки были залиты лунным светом. Дэниел взглянул на часы и сделал несколько шагов по направлению к горе Санрайз. Он осознавал абсурд происходящего, голова кружилась, было тревожно — и вместе с тем до странности спокойно, точно такая смесь эмоций была именно тем, что должен испытывать человек, намеревающийся похитить у правительства шестифунтовый алмаз и несущий с собой пластид, нервно-паралитический газ и большую присоску, вооруженный только собственной находчивостью и способностью исчезать.
Пришлось потренироваться. Вольта установил лист из нержавеющей стали на расстоянии девяти футов от гимнастического мата, предназначенного смягчить падение. Но Дэниел с первой попытки попал в цель и не промахнулся ни разу из последующих пятидесяти. Веревка, прикрепленная одним концом к альпинистской системе, а другим к присоске, не позволяла упасть. Сначала было сложно «контролировать колебания», как сказал Вольта, но вскоре Вольта же заметил, что Дэниел научился висеть на славу. Дэниел с удивлением обнаружил, что болтаться на потолке на манер паука оказалось не таким уж дурацким занятием.
Следуя инструкциям Вольты, Дэниел тренировался исчезать и появляться обратно за одну минуту. «Считай, что это метафизический кросс», — посоветовал Вольта. Но этот кросс вовсе не утомлял Дэниела. Он был уверен, что может исчезать и за пятнадцать секунд, если захочет, и просто скакать из одного состояния в другое в режиме стробоскопа. Он решил, что еще изучит, на что способен, после похода за Алмазом.
Он также привыкал к новому обличью, перенятому у Жана Блёра — тот сейчас путешествовал по Техасу как Исаак Хэйром, свободный проповедник и издатель религиозного журнала «Глас Божий». Жан прислал комплект фотографий и запись голоса; решено было, что одежда, грим и документы будут ждать в грузовике, по совместительству «Передвижном храме его преподобия Хэйрома». Когда Дэниел заметил, что ему трудно относиться всерьез к такой нелепой роли, Вольта отпарировал: «А всерьез и не надо».
Оказалось, на то, чтобы принимать в свое поле различные предметы, требуется разное время. Присоска исчезла вместе с ним менее чем через двадцать часов; на пластид понадобилось почти сорок. Вольта объяснял это тем, что поле Дэниела благосклонно отнеслось к присоске и отказывалось принимать — по понятным причинам — взрывчатое вещество. Дэниел не был в этом уверен, однако своего объяснения не нашел и решил подумать об этом также после того, как похитит Алмаз.
Но сначала его надо было похитить. Дэниел взглянул на гору Санрайз, маячившую в лунном свете невдалеке, поправил на себе жилет со всем его содержимым, опустил голову со смешком, удивившим его самого, и зашагал быстрее.
В два часа тридцать минут, когда Вольта сопроводил свой кофе скромным глотком коньяка, раздался телефонный звонок. Он немедленно ответил: «Ремонт мебели, ночная служба слушает».
— Мистер Дидс не поехал в Вашингтон. Он только что был в баре в Бенте и пропустил стаканов пятнадцать с инженером из пенсильванской компании «Охранные системы не для всех».
Это был Эллисон Дидз. Вольта понял: плохие новости.
— Что там изменилось?
— Усиление мер безопасности. Все, что я смог выяснить. Парень уже едва держал рюмку. Рассказал в общих чертах о своей работе. Он специалист по видеонаблюдению.
— Ясно, — спокойно сказал Вольта. Помолчал и добавил:
— К сожалению, наш дежурный мастер уехал по вызову. Я дам вам знать, когда он вернется.
— Я буду дома, — Эллисон повесил трубку.
Вольта откинулся на шарнирную спинку кресла, минуту подумал, после чего вскочил, метнулся к радио и послал закодированную радиограмму:
НЕУДАЧА. БУДЬТЕ ГОТОВЫ К БОЛЕЕ РАННЕЙ ОТПРАВКЕ/К ЕЕ ЗАДЕРЖКЕ. ОТВЕТЬТЕ НЕМЕДЛЕННО. ВОЗМОЖНЫ ИЗМЕНЕНИЯ. НА СВЯЗИ.
Когда сообщение было принято, Вольта сделал еще глоток коньяка и уставился на облачко пара, вьющееся над чашкой кофе. Он надеялся, что Дэниел заметит свежеустановленные камеры.

 

Дэниел исчез. Он выждал момент, убедился, что вся оснастка исчезла вместе с ним, и направился в туннель. Через двадцать футов он дошел до первого блок-поста. Проходя мимо бункера, он услышал громкий шепот: «Капут!»
Дэниел остановился. Затем, осознав, что слова были обращены не к нему, заглянул в бункер. Один из охранников смотрел телевизор. Двое других склонились к столу. Дэниел прошел сквозь стену, чтобы лучше видеть. Двое охранников, один поджарый, другой похожий на дубовый обрубок, играли в шахматы. Шансы Обрубка, игравшего белыми, были близки к нулю.
— Черт возьми, продул, — прошептал Обрубок. — А все из-за этих дерьмовых таблеток, которыми они нас накачивают — ни хрена не соображаю!
— Да я же их тоже пил, — удивился Худой. — Ничего в них нет, кроме атропина, и ты думаешь, тебе от него снесло крышу? Вот подожди, кто-нибудь взорвет штуковину внизу, тогда узнаешь, что значит «дать по башке»!
— Черта с два. Я служу в войсках с Вьетнама, и вот что я тебе скажу: никому мы тут на хрен не нужны, и даже не знаем, что охраняем. Все, что мы видели, — фиговенькая коробочка, и та, небось, пустая.
— Ну да, — с сомнением сказал Худой, — то-то здесь и крутятся ребята из правительства, и сам Кейес, ихний главный, шагу не отходил три недели. Наверняка там плутоний.
— Охренеть какие новости, — проворчал Обрубок. — Немножко радиации после «желтого дождя», которым нас травили во Вьетнаме, да залить этим чертовым атропофином, который якобы спасает от нервно-паралитического газа — и яйца точно оторвет к чертям!
— Да не парься ты. Кейес ушлый парень, он знает, что делает.
— Такой скотине да не быть ушлым.
— Эй, — зашипел третий охранник, который был у телевизора, — ничего, что вахта в режиме молчания?
— Да пошел ты, Орвис, — огрызнулся Обрубок, но говорить перестал.
Дэниел почувствовал, что что-то не так, и через секунду осознал, что: от телевизора не исходило звука, и показывали по нему одну и ту же картинку. На картинке была дверь в тайник.
Ни камера, ни атропин предусмотрены не были. Следовало прервать задание.
Дэниел сомневался, что атропин станет помехой для «медузы семь» — но если это все-таки произойдет, он погибнет или попадет в тюрьму. Камера оставит на побег минут пять, не больше. Он развернулся и направился к выходу из туннеля, но вдруг расхохотался так отчаянно, что едва не потерял концентрацию и не утратил невидимость. В тюрьму? И что удержит его в тюрьме? Как они застрелят его, если он невидим? Если его заметят, он всегда успеет дать предупредительный выстрел Эдди, а невидимость даст шанс избежать преследования. Хотя, наверное, Вольта был прав — стоит вернуться и спланировать новую попытку. Надо только посмотреть, не появилось ли еще каких-то нововведений. Да, и увидеть Алмаз. Дэниел снова повернулся и пошел обратно в туннель.
Он беспрепятственно дошел до тайника. Камеру он обнаружил быстро, но так разволновался оттого, что скоро попадет в тайник, что едва не оставил без внимания фотоэлектронные «глазки». Он понял, что это, только рассмотрев их ближе. Он запомнил их расположение. Он был невидим уже больше двадцати минут, центр концентрации начал ослабевать, и надо было торопиться.
Он нетерпеливо оглядел дверь тайника и шагнул внутрь. Он оказался в комнате, залитой невообразимым светом. Золотые пластины, которыми были обшиты стены, купались в ровном, плотном, неколебимо прозрачном свете спирали пламени, тонкой, как лезвие, горящей в центре Алмаза. Дэниел почувствовал, как, побеждаемая этим светом, рассеивается его концентрация. Он выхватил присоску и отчаянно повис на ней, одновременно воплощаясь. Присоска выдержала. Став видимым, он закачался над Алмазом, непроизвольно расставив руки и ноги, чтобы скорее выровняться — так же падающий с высоты человек пытается ухватиться за воздух. Ошеломленный, он заглянул в центр Алмаза. Горящая спираль исчезла, но ясный немигающий свет остался, ровный, сильный, неколебимый, но точно сотканный из отдельных частиц.
Дэниелу хотелось потрогать Алмаз. Тот лежал на подставке-цилиндре в центре тайника, вне досягаемости Дэниела. Надо было снова исчезнуть и воплотиться на другом месте. Дэниел не был уверен, что сможет еще раз исчезнуть, находясь в поле Алмаза, и достичь концентрации, необходимой для воплощения, если развоплотится и прикрепит присоску в другом месте. Но это его не волновало. Ему надо было прикоснуться к Алмазу.
Он закрыл глаза, но это не помогло. Он не мог абстрагироваться от света, не мог оторвать свой центр от центра Алмаза. Он закрыл глаза и представил себя держащим Алмаз. Он ясно видел Алмаз мозгом, но не мог представить его у себя в руках. Он открыл глаза и заглянул в центр Алмаза, отказавшись от концентрации, от собственной воли. Дэниел исчез, и Алмаз исчез вместе с ним, не переставая светиться. Дэниел взял его в руки, положил в бархатный мешочек, принесенный с собой, и шагнул через золотистые лучи на западной стене внутрь горы. Несмотря на то, что между слоями бархата была свинцовая прокладка, свет ничуть не померк. Дэниел поднес мешочек к лицу и вгляделся в свет. В центре его снова горела спираль, ворон держал Алмаз в клюве, окно распахнулось, затем разбилось зеркало, раздался крик Эннели: «Дэниел, беги!» И Дэниел вместе с мешочком в руках воплотился на равнине под лунным светом. Мешочек уже не светился. Дэниел открыл его и заглянул внутрь. Алмаз все так же сиял, но горящая спираль исчезла. Дэниел поднял руку и ощупал лицо, точно не веря, что оно его собственное.
Дэниел побежал туда, где садилась луна. Не успел он сделать и трех шагов, как сзади раздался рев и гигантская цикада преградила ему путь. Первой мыслью Дэниела было исчезнуть, но затем он осознал, что цикада — не что иное, как Люсиль. Дэниел пригнул голову — мешал бьющий от пропеллера воздух — и шагнул к вертолету.
Эдди высунулся из кабины и помог ему забраться внутрь, вертолет взмыл в воздух, на секунду сбавил скорость, выровнялся, развернулся на сто восемьдесят градусов, и они полетели над солончаками на высоте пятидесяти футов.
Они пролетели около пяти миль, прежде чем Эдди взглянул на Дэниела и крикнул:
— Ну, как ты?
— Нормально, — слабо сказал Дэниел, но сообразив, что Эдди не слышит его за шумом мотора, кивнул.
— Чуть не сел на тебя — ты прямо как из ничего возник.
— Да ладно, места много, — прокричал Дэниел.
— Добыл, что хотел?
Дэниел указал на мешочек, лежащий у него на коленях, затем поднял большой палец.
Эдди одобрительно ухмыльнулся, глаза его блестели, как запонки на его же кожаной куртке.
— И как ты думаешь, скоро нам сядут на хвост?
Дэниел сонно смотрел в иллюминатор на солончаки. Он поднял взгляд на Эдди и покачал головой.
Эдди решил, что он не расслышал, и повторил вопрос.
Дэниел наклонился поближе и крикнул:
— Все нормально, я обошел сигнализацию.
— Ай молодец, — завопил Эдди, хлопнув его по плечу.
Дэниел с улыбкой откинулся назад, держа руки на мешочке. Через бархат он чувствовал тепло Алмаза. Он вспомнил, что не осмотрел тайник внутри на предмет поиска камеры. Но он был уверен, что заметил бы ее, и решил, что видеонаблюдение установили только снаружи. «Все чисто», — хмыкнул он себе под нос и стал любоваться гаснущими звездами. Через несколько минут Эдди высадил его на проселочной дороге и снова улетел, кажется, еще до того, как ноги Дэниела успели коснуться земли.
Пикап с прицепом оказался на месте, ключи под приборной доской. На переднем сиденье лежала небольшая коробка. При виде ее Дэниел немного пришел в себя. Он снова был в реальном мире, и с этим миром надо было адекватно взаимодействовать. Он открыл коробку и нашел там храповик, удлинитель и полудюймовый торцовый ключ.
Болты на переднем дифференциале были закручены неплотно. Дэниел прилег, раскрутил их совсем и поднял крышку. Пустой дифференциал изнутри был обшит норкой. Дэниел уставился на него, затем расхохотался, и долго не мог остановиться. Наконец, задыхаясь от смеха, он вылез из-под грузовика и встал на четвереньки. Отдышавшись, он снова залез под машину с мешочком в руках, собрав все силы, чтобы не обращать внимания на норку и сосредоточиться только на задаче. Он вынул Алмаз из мешочка, полюбовался его светом и обратил внимание на то, что спираль снова не видна. Вероятно, он мог видеть ее, только будучи сам невидимым — эту гипотезу очень хотелось проверить. Но вместо этого он осторожно положил Алмаз в дифференциал. Тот поместился идеально. Дэниел поставил крышку на место и накрепко закрутил болты. Потом вернул ключ на место и подобрал альпинистскую систему, которую успел бросить на пол грузовика.
Белый флажок оказался в аккурат на том месте, где обозначил его Вольта — в неглубокой дренажной канаве сорока футами ниже справа от дороги. В самом низу было отверстие для стока воды. Он без труда поднял присыпанную песком крышку. Сток был полон прозрачной жидкости, не имеющей запаха. Он положил систему на землю, затем разделся до перчаток и побросал всю одежду в сток. Дрожа в холодном утреннем воздухе, он взял систему, на прощание страстно чмокнул присоску и уже собрался опустить все туда же, в темную утробу стока — как вдруг вспомнил, что неиспользованные пластид и нервно-паралитический газ так и остались в карманах жилета. По плану они должны были уже быть использованы. Он не знал, в какую реакцию они могут вступить с жидкостью, наполняющей сток, — очередным изобретением тетушки Шармэн. Он вынул обе упаковки и только после этого опустил жилет в сток. Газ и пластид он зарыл отдельно, подальше от оврага, бросил перчатки и белый флажок в сток и снова закрыл его, закидав крышку песком так, чтобы она была не видна. Белея незагорелым задом в восходящем солнце, он кругами направился к грузовику, затаптывая собственные следы.
Вернувшись к грузовику, он заглянул в прицеп. Внутри были груды картонных коробок с брошюрами «Божьего Гласа», слева от двери возле кровати стоял маленький гримерный столик, на потолочном крюке висел матерчатый шифоньер с одеждой, коробка с гримом нашлась под скамейкой. В этот раз задача Жана оказалась проста: лицо было практически собственным лицом Дэниела, пришлось только добавить лишних пять лет да шрам на шее. Через десять минут Дэниел стал Исааком Хэйромом.
В Исааке Хэйроме ему не понравилась лишь манера одеваться — он решил, что это первоапрельская шутка Жана. Зелено-алая гавайская рубашка готова была вступить в бой с бело-синими клетчатыми брюками из полиэстера, а блейзер цвета дикой сливы ненавидел их обоих; пожалуй, во всем этом наряде только белые носки немного гармонировали с белой же надписью «Торжество духа в ваших руках», выбитой на ремне ручной работы, с пряжкой в виде звезды. Впрочем, бумажник Исаака, набитый кредитками и хрустящими двадцатидолларовыми банкнотами, был неплох. Дэниел проверил кейс с неприкосновенным запасом. Считать содержимое было некогда, но, кажется, по поводу двадцати пяти тысяч Вольта не соврал.
Когда Дэниел добрался до шоссе, солнце уже поднялось над горизонтом. Он остановился и вгляделся в дорожные указатели: ФЕНИКС, КАНЗАС СИТИ, ЭЛЬ-ПАСО. Справа от дороги горячий утренний ветер взметнул пыль, поднял целый ураган. «Прах к праху, — проговорил Дэниел голосом Исаака Хэйрома, — пыль к пыли».
Феникс звучало неплохо. Дэниел медленно развернулся в сторону запада.

 

Сколько же он не спал? Часов сорок? Вольта сбился со счета. Последние восемнадцать, проведенные в ожидании звонка Дэниела, сошли бы за все тридцать шесть. Или даже за пятьдесят четыре. Вольта отхлебнул кофе и набрал номер.
Улыбчивый Джек ответил сразу же.
— Есть что-то? — спросил Вольта.
— То, что есть, ты уже слышал раза четыре.
— Погони не было?
Назад: ЗЕМЛЯ
Дальше: ОГОНЬ