Огастион Баратран, трое молодых людей и девушка встречали уже третье Рождество вместе – под крышей старого особняка на бульваре Семи экипажей.

– Дядя Огастион, – Лея была единственной, кто позволяла себе называть так старика. – Расскажите о том, что случилось с вашим другом Каем Балтазаром в Америке двадцать лет назад. Ведь в тот день «братья Валль» выступали вместе?

Молодые люди с удивлением взглянули на девушку: все знали о том, что двадцать лет назад с дедом Леи произошла трагедия. И, несмотря на упорство Леи, Огастион Баратран всегда уходил от подробностей. Тем настойчивее в эту ночь был взгляд его ученицы.

Но и старику упрямства было не занимать.

– Этот рассказ не годится для рождественской ночи, – отозвался он. – Но если ты непременно желаешь услышать историю невероятную, почти сказочную, я расскажу о другом. О том, чья история мне знакома куда лучше – вот об этом перстне…

И он положил на стол тыльной стороной вверх кисть правой руки. Безымянный палец старика плотно охватывал знакомый всем перстень – черный агат с причудливым золотым драконом в середине. По стертому орнаменту оправы можно было определить, что перстень стар, очень стар.

Баратран прочел на лице девушки разочарование.

– Между прочим, двадцать лет назад он принадлежал твоему деду, Лея.

Девушка удивленно подняла брови:

– Моему деду?.. Но вы раньше никогда не говорили об этом.

Старик пожал плечами.

– Значит, судьба распорядилась так, чтобы я рассказал вам об этом сегодня. Сейчас. – Он вопросительно посмотрел на учеников. – Надеюсь, вы не будете против?.. Я так и думал, – с пониманием улыбнулся старик. – А посему возьмем пару бутылок вина и перейдем в мой кабинет.

Так они и поступили. Лея свернулась калачиком на диване старика, Давид, опередив Пуля, устроился рядом с девушкой. Молчун Вилий Леж отсел в сторонку. Баратран утонул в кресле у камина. Поглядев на алые отсветы пламени, трепетавшие в красном вине, словно отыскивая там нужные слова, он поднял голову:

– Я поведаю вам, друзья мои, о перстне белого мага Рама Каши Ятри и о том, как этот перстень попал в руки европейцев… Случилось это в Цесареополе, в 1859 году. Каю, твоему деду, Лея, исполнилось тогда двадцать два года – он учился в университете и готовился стать бакалавром медицины. Но прежде, будучи сыном обеспеченных родителей, а также обладателем пытливого ума, своенравного характера и недюжинной храбрости, Кай отправился в длительную поездку по Востоку. Отправился в поисках приключений и таинственных открытий в странах, о которых мы в те времена почти ничего не знали. В свои годы он уже отлично владел арабским, и особенно хинди. Он побывал в Египте и Аравии, в Иерусалиме и Багдаде, добрался до Персии, но там подхватил лихорадку и едва не отдал концы. Провалявшись несколько месяцев, поиздержавшись, он двинулся домой через Цесареополь. Именно там, за день до отъезда, Кай Балтазар увидел яркую афишу, которая гласила: «Спешите увидеть! “Дорога в небо”! Единственное представление дает на манеже цирка “Алладин” белый маг индус Рам Каши Ятри!» В означенный час он занял свое место, занавес дрогнул, и на арену, при свете факелов, вышел человек в серебряном тюрбане и черном, как ночь, плаще, усыпанном звездами. Отдав тюрбан и плащ слугам, Рам Каши остался в легком белом одеянии. Та же прислуга потушила факелы, остался гореть только тусклый фонарь, едва освещая круглую сцену. Индус стоял неподвижно минуты полторы, когда первое движение рук его нарушило эту статику и он двинулся в танце – загадочном и непонятном зрителям… И вот перед сидящими в зале рождалось чудо! Из огненных комочков шагах в двадцати от индуса одно фантастическое существо сменяло другое: великолепного рыжего льва – кровавый осьминог, золотисто-лилового павлина – синяя обезьяна, охристого оленя – изумрудная змея. А затем в воздухе стала появляться новая фигура – чужого бога, меднотелого, с шестью руками и горящими рубинами глаз. И это божество, подражая движениям танцующего мага, шагнуло вперед – к зрителям. И тогда три выстрела разорвали абсолютную тишину в цирке «Алладин». На рубашке индуса выступили темные пятна крови. Видение исчезло. Пошатнувшись, безнадежно цепляясь за воздух, Рам Каши рухнул на мягкий ковер. Следом поднялся чудовищный гвалт. Турки бросились к выходу. Но Кай, не замечая столпотворения, смотрел на истекающего кровью индуса. Несколько служителей цирка подняли мага и понесли за кулисы. Пустив в ход локти, расталкивая толпу, Кай бросился за ними. «Я – врач», – сказал он на арабском, едва увидев в небольшой комнате, на низком топчане, мага и бесполезно суетящихся вокруг него турков. На лице индуса выступила испарина, грудь лихорадочно вздымалась. Рам Каши находился в забытьи и, как видно, испускал дух. Кай осмотрел его. Кроме пробитого легкого, кишечника, свинец раздробил несчастному позвоночник. Судьба Рама Каши была предрешена, часы – сочтены. Кай послал перепуганных служителей цирка за горячей водой, бинтами и лекарствами, лишь бы от них избавиться, а сам принялся приводить индуса в чувство. Он уже готов был потерять надежду, когда увидел, что в глазах Рама Каши затеплилась мысль, и губы раненого зашевелились…

«Я врач, – повторил Кай уже на хинди. – Вы слышите меня, брахман?»

«Кто… кто это сделал?» – хрипло отозвался маг, увидев перед собой незнакомца.

Но в следующее мгновение в глазах его вспыхнул страх. И о причине этого не трудно было догадаться.

«Не бойтесь, – быстро сказал Кай. – Я здесь лишь для того, чтобы облегчить ваши страдания».

Пот струился по лицу Рама Каши. Он дышал порывисто, темная пена выступила на его губах. Но от наблюдательного Кая не ушло, что индус усердно прячет под собой правую руку.

«Кто ты? – спросил маг. – И откуда знаешь мой язык?»

«Мои родители были индусы, брахман», – уверенно соврал молодой человек».

Рам Каши не удивился – молодой человек был смугл и походил на цыгана.

«Но ты одет как европеец», – заметил маг.

«Я живу в Европе, но люблю и глубоко чту своих предков по крови», – добавил Кай.

Рам Каши едва заметно улыбнулся, но следом судорожно сжал пальцами левой руки бархатное покрывало, на котором лежал. В глазах индуса читалось страдание. Нижняя часть его тела уже была мертва, верхняя все еще продолжала бороться со смертью.

«Мне осталось жить недолго, – с горьким утверждением прошептал он. – Как жаль…»

Кай решился – и сердце его бешено заколотилось.

«Брахман, я не верю в чудеса, но то, что вы делали, было чудом! – горячо выпалил он. – Откройте мне вашу тайну! Ради нашей общей крови – откройте! – Говоря это, Кай уже верил в только что выдуманную им самим басню. – Если вы умрете сейчас, не сказав ни слова, я буду всю жизнь проклинать себя за то, что родился на свет. Мое незнание станет моим проклятием!»

Индус пристально смотрел на молодого человека.

«Зачем тебе это, юноша? – тихо спросил он. – Я не понимаю тебя…»

Кай сжал кулаки.

«Знайте, брахман, это не минутная прихоть. Меня всегда непреодолимо влекло на родину моих предков. Я всегда мечтал, что тайны ее зажгутся для меня путеводными звездами! Это было целью всей моей жизни – и только поэтому я покинул Европу и отправился на Восток».

В двух словах он рассказал о том, как прервалось его путешествие в Персии.

«Я был полон отчаяния: моя первая попытка не увенчалась успехом. Но вот судьба свела меня с вами, брахман. Я верю – это предначертанная ранее встреча! Боги не ошибаются, брахман, ошибаются только люди. Простите мне эту дерзость, но не ошибитесь и вы сейчас!»

Рам Каши, как мог, улыбнулся.

«А что ты искал… на родине своих предков?»

Но и впрямь, зачем Каю нужна была эта поездка, едва не лишившая его жизни? Ради чего он оставил университет, своих родных, жизнь богатого повесы? Что желал он найти в тех далеких странах, что с начала века начали особенно будоражить умы европейцев? Поддался ли он общему тяготению или шел вслепую за чем-то своим?

«Я не знаю, брахман, – пожал плечами Кай, забывая о выбранной им роли. – Не знаю, но какая-то сила тянула меня туда. Наверное, я думал, что еще не все тайны раскрыты и останется что-то и для меня».

«Тогда, – прервал вновь возникшее молчание Рам Каши, – ты искал не там».

Кай поднял глаза на индуса.

«Как звали твоих родителей?» – спросил маг.

«Варма Мукерджи и Менария Чатурведи, – не моргнув и глазом, вспомнив прочитанный им в юности роман, ответил Кай. – Они умерли, когда мне было десять лет, брахман».

«Как твое имя?»

«Шукла», – смело ответил Кай Балтазар.

– Шукла, – утвердительно проговорил маг и слабо улыбнулся, ведь на его языке это означало «светлый». – Мне кажется, я верю тебе, юноша. Я нарушил священную клятву Великих Брахманов и не воспитал учеников. Я все откладывал, ведь я еще молод. Мне всего тридцать шесть лет. Теперь уже поздно. Для этого нужны годы… Скажи, сможешь ли ты посвятить свою жизнь долгому поиску?»

«Да!» – с сердцем вырвалось у Кая.

«Подумай, прежде чем ответить окончательно. Я понимаю, легко давать умирающему… обещания. Но смотри, если ты обманешь меня, боги твоих предков покарают тебя. И наказание это будет суровым, страшным…»

У Кая земля готова была уйти из-под ног.

«Я не обману вас, брахман, – пролепетал он. – Верьте мне».

«Тогда поклянись», – проговорил индус и вытянул из-за спины ослабленную правую руку.

На безымянном пальце мага молодой авантюрист увидел перстень – оправленный в серебро черный агат с крохотным золотым изображением дракона. Кай без колебаний приложился пылающими губами к камню.

«Клянусь!»

«Это путь многих опасностей и бесконечного труда», – предостерег его индус.

«Я все исполню, брахман!» – воскликнул Кай.

И если бы его спросили, что кричало в нем сильнее в те минуты: холодный и расчетливый ум или горячее, жаждавшее необычайного, сердце, не раздумывая, он ответил бы, что последнее.

«Тогда слушай. Никто из живущих не владеет этой тайной, только трое: я, которому осталось жить минуты, мой Учитель – Великий Брахман… которого, юноша, возможно, уже нет в живых. И его соперник – Рабиндранат Кархар, вставший на сторону зла. Ты должен будешь отправиться в Тибет…»

Неожиданно голос мага сорвался, и он захрипел, по горлу его заходил кадык…

Кай с испугом схватил индуса за руку:

«Дальше, брахман!»

Рам Каши зацепил пальцами рукав Кая, давая этим понять, что еще не покидает его.

«Ты отправишься в Тибет, – повторил он. – Достигнешь Лхасы – города-святыни. У Западных ворот найди дом кузнеца Раши. Встань справа от колодца и смотри на юг. Только с этого места, в час, когда солнце коснется вершин, ты увидишь Гору Дракона – последнюю в той гряде, за которой останутся облака. В этой горе, на Седьмой ступени, куда приведут тебя, ты найдешь Арашма Пура. Покажи ему этот перстень и скажи два слова: “Бессмертный Агни приветствует Владыку священной Горы!” Он проводит тебя к Великому Брахману. Ты отдашь ему перстень и скажешь: “Рам Каши не успел вернуться, – маг уже задыхался, – перед смертью он отдал этот перстень мне. Учеников у него не было, да простят его боги и вы”. Передай, чтобы он научил тебя. Скажи, это моя последняя просьба, мое завещание, если только я имею на него право».

Тело Рама Каши выгнулось в начинавшейся агонии, но, сделав над собой еще одно, последнее, усилие, он продолжал:

«Но главное, опасайся слуги Рабиндраната Кархара и врага Великого Брахмана, имя ему – Меченый. Я был нужен ему живым. Теперь он станет охотиться за этим перстнем! Ничего не пожалеет Меченый, чтобы отобрать его у тебя!»

Рам Каши едва успел снять перстень, как лицо его побагровело, закатились глаза, и кровь хлынула горлом. По телу индуса прошла судорога и через несколько секунд он умер.

Но едва Кай успел вытащить из скрюченных пальцев индуса перстень, как за дверью услышал шаги.

«Рам Каши умер – не примут ли меня за убийцу?» – пронеслось в его голове. В турецкой тюрьме долго он не протянет! Кай подбежал к окну, но прыгнуть не решился – велика была опасность переломать ноги. Он сам уже не помнил, как встал за маленькую ширму у окна. И тотчас в комнату ворвались трое. Кай увидел их, прильнув глазом к крохотной дырочке в пыльном материале. «Только бы не чихнуть!» – взмолился он. Но еще мгновение, и рука Кая нащупывала на поясе рукоять кинжала.

Нет, эти трое не были представителями власти, пришедшими установить личность жертвы и собрать улики против убийц! Первый из ворвавшихся – индус, крупный и властный, с густой черной бородой, бросился к покойному Раму Каши и жадно схватил его правую руку. Постояв некоторое время в замешательстве, не желая верить своим глазам, он разразился проклятиями. В ярости обыскав покойника, пока двое других с трепетом ждали окончания этой процедуры, он поглядел на распахнутое окно и остыл так же быстро, как и взорвался.

«Карша, – он посмотрел на одного из своих слуг, – можешь отыскать убийцу, глупого турка, или араба, или другого мусульманина, и перерезать ему глотку, если это хоть как-то скрасит твою собственную смерть».

Тот, кого он назвал Каршой, тоже индус, затрепетал.

«Рам Каши мне был нужен живым, и вы оба знали это, – продолжал бородатый предводитель. – Сколько лет я охотился за ним – и заставил бы его говорить! А теперь Рам Каши унес свою тайну с собой. – Он указал пальцем на слугу: – У тебя есть только один способ, Карша, спасти свою жизнь – отыскать перстень. Ты знаешь, кто его украл… Лекарь».

Каждую секунду Кай ждал, что сейчас они опомнятся, бросятся к его незамысловатому укрытию и растерзают незадачливого путешественника на части, как дикие звери в клетке – долгожданный кусок мяса. Трусливая мысль – купить свою жизнь в обмен на камень – пришла к Каю, но он с негодованием отверг ее. Даже если он это и сделает, они все равно убьют его!

Тем временем незнакомец подошел к окну, не сомневаясь, что похититель перстня удрал именно таким способом. Его лицо, лицо убийцы, показалось Каю исчадием ада. Кай задыхался от страха, что стук собственного сердца выдаст его.

«Я убью вас обоих, если вы не принесете мне перстень», – сказал бородатый.

Второй, плосколицый китаец, потерявший всю желтизну, также боялся поднять на хозяина глаза.

«А сейчас – прочь! Ты, Карша, в порт, а ты, Цай-Ны, по всем гостиным дворам этого мерзкого города. Живо!»

Оба слуги, низко поклонившись, поспешно вышли. Холодное лицо убийцы, убранное жгучей черной бородой, горящие ненавистью глаза парализовали Кая. Это лицо, смуглое и жестокое, уродовал глубокий шрам, рассекавший нижнюю губу на две части. Кай мог бы поклясться, что и под бородой продолжается этот страшный рубец.

Неожиданная догадка поразила Кая – это был Меченый!

Отойдя от окна, индус медленно подошел к трупу своего соотечественника.

«Жаль, Рам Каши, что, умирая, ты не видел моих глаз. Жаль».

Криво усмехнувшись, словно в отместку за не оказанное покойнику удовольствие, незнакомец нагнулся к нему и плюнул мертвецу в лицо. Но досадить тому было уже невозможно – маг оставил тревоги и волнения, боль и раскаяние живым.

В гостиницу Кай вернуться не рискнул. Купив новый костюм, он поспешил в один из западных портов. И здесь великодушная судьба сунула в его руки спасительный козырь. Через пятнадцать минут его взяла на борт шхуна, уходящая на острова Трех Ветров. Вручая капитану деньги, Кай заметил, что тот особенно пытливо изучает его внешность.

Когда Цесареополь остался далеко позади, к молодому путешественнику, стоявшему на носу корабля, подошел капитан судна. Встав рядом, опершись широкими ладонями о те же поручни, он сказал:

«Благодарите Бога, молодой человек, что вы попали на честного моряка. Полтора часа назад один проходимец оценил вашу душу в тысячу золотых. Поверьте, для негодяя это было бы серьезным искушением! – Капитан добродушно улыбнулся и перевел взгляд на тонкую алую ленту у горизонта – все, что осталось от уходящего дня. – Кровавый закат. Завтра будет шторм, но в гавани мы окажемся раньше. – И он хлопнул проглотившего язык путешественника по плечу: – Спокойной ночи!»

– Вернувшись в Пальма-Аму, Кай Балтазар не мог усидеть на месте, – продолжал Огастион Баратран. – Ведь где-то на другом конце мира, почти на другой планете, в сердце Тибета, на Горе Дракона, жил Великий Брахман, загадочный старик, который мог наделить нового ученика великой силой! И ключ к этому сокровищу был у него.

Но Кай нуждался в надежном спутнике. Мне же к тому времени исполнился двадцать один год, и все, чем руководствовался мой друг, было и моим правилом. Он посвятил меня в свою тайну, и мы решили идти вместе до конца. Но прежде, чем попасть на Гору Дракона, нам предстояло стать «настоящими» индусами. И вот мы кочевали по Индии, Непалу, Бирме, Китаю. О средствах беспокоиться не приходилось – после смерти отца Кай получил крупное наследство. Уже скоро, с наглостью, присущей молодым сердцам, мы с успехом выдавали себя за двух странствующих раджей. Но перед грядущей экспедицией мы все-таки решили вернуться в Европу. Во время передышки Кай успел полюбить – этой женщиной оказалась певица Полина Вио. Позже она даст сыну свою фамилию. И эта же фамилия перейдет к внучке Кая Балтазара – к тебе, Лея, – утвердительно кивнул старик. – Но стоя в день отъезда на перроне Пальма-Амы, окруженные дорожными чемоданами, готовые к самым опасным приключениям, мы об этом еще не знали. Наделив себя именами: Кришнадэв и Раджинав, мы вернулись на Восток, чтобы с караваном паломников двинуться к столице Тибета…

Путь наш брал начало в Монголии. На мулах мы везли поклажу, а сами ехали на верблюдах, соорудив на их горбах из мешков удобные седла – целые гнезда. Мы останавливались в монастырях, и через месяц пути вышли к великому песчаному океану – пустыне Гоби. Много дней наш караван тащился по ее бескрайним барханам.

В Кум-Гуме нас ожидали сборы в Лхасу. Сотни миль предстояло пройти нам по высохшей земле, редким полосам пустынь и горам. И пока я запасался провиантом: маслом и толокном, сушеным мясом, закупал дробленый горох для лошадей, Кай целыми днями расхаживал среди паломников и выведывал новости.

Как-то под вечер, когда я, измученный жарой и сборами, заснул, мой друг бесцеремонно растолкал меня:

– Проснись же! Проснись!

Я сел, протирая заспанные глаза.

– Слушай, малыш, – шепотом проговорил он. – С этой минуты никто не даст за наши головы и ломаного гроша. Я лежал у одного из костров, а затем решил прогуляться. Шагая по дороге, я услышал позади себя двух спорщиков и решил подслушать их болтовню. Я укрылся в придорожных кустах, а когда они поравнялись со мной, я уловил одну фразу, сказанную горбуном: «Эти двое, Цай-Ны, верь мне, это они!» «Чушь!» – отозвался другой. «Цай-Ны? – укололо меня. – Где-то я уже слышал это имя…» На свой страх и риск я последовал за ними и скоро эти двое вывели меня к костру. Там двух спорщиков ждал третий, он сидел ко мне спиной. Последние футов пятьдесят, собирая колючки, я полз по земле. «Клянусь, я видел это! – давясь от обиды, уже обоим собеседникам доказывал горбун-китаец. – Видел на груди его перстень – черный камень в серебре. Там был дракон – золотой дракон!» «Я не верю ни единому твоему слову, Юпи-Цен, – грозно сказал третий, – но если это так, то ты мне и принесешь его!» И он повернулся за пучком хвороста. Огонь озарил его лицо, и я увидел рассеченную надвое нижнюю губу индуса и глубокий шрам, уходивший в густую бороду. – Кай развел руками. – И вот я здесь, малыш. – Он горько покачал головой. – Не стоило носить этот перстень на груди, как талисман!

Что нам было делать? Свернуть экспедицию? Бежать? Но покинуть караван сейчас значило бы подписать себе смертный приговор. Только в гуще паломников у нас оставался шанс на жизнь.

Теперь мне по ночам снился черный человек на фоне ослепляющего солнца, он подходил ближе и, открывая лицо со шрамом, протягивал ко мне руки. Я просыпался в холодном поту. Кай уже раскаивался, что втянул меня в эту авантюру. Спрятав перстень в каблук сапога, он расхаживал среди паломников с грудью нараспашку.

Но горбуна нигде не было.

В Камбре мы получили разрешение от ламы-прорицателя на дальнейший поход, у священного костра все паломники освятили оружие, и караван двинулся к Лхасе, которую скрывали от нас высокие горные хребты южного Тибета.

Три месяца пути оказались не напрасными. По истечению этого срока с вершины Ча-Гру ехавший впереди предводитель разглядел первые строения Лхасы. Он поднял руку, державшую копье, и караван остановился. В следующую минуту все мы, паломники, распростерлись ниц и отвесили три земных поклона в сторону «земли богов». Золотые крыши ее храмов с божественным достоинством приняли эту дань.

Еще через три дня мы оказались в городе, умело спрятавшемся от всего цивилизованного мира. В городе ослепительно богатом и беспощадно бедном. В городе чванливых вельмож, которых перемещали на носилках и чье достоинство и происхождение определялось по цвету шапочки; лам и монахов, которых было великое множество; простого люда, что десятилетиями ело одну только цзамбу; тысяч нищих и калек, обезображенных палачами за самую малую провинность.

Наконец, это был город далай-ламы, которого мы и посетили, отстояв свою очередь перед великолепным золотым дворцом Поталой. Горячая ладонь восточного повелителя легла на мое темя. Нарушив правила, я взглянул вверх и увидел узкий разрез холодных глаз. Брови владыки гневно поползли к переносице, но я уже смотрел в пол…

Выждав несколько дней, мы оказались у западных ворот, рядом с домом кузнеца Раши, справа от колодца.

Сейчас, в ясный солнечный день, южные вершины гор в белых шапках отливали алмазной чистотой. На первый взгляд казалось, что они разбросаны хаотично. Но стоило нам приглядеться, как взгляд зацепился за начало галереи. Когда же солнце коснулось горизонта, озарив блистающие вершины гор алым светом, мы впились глазами в поднебесную даль.

Кай обладал более острым зрением, но на этот раз я оказался удачливее. Подтолкнув локтем своего друга, с благоговейным трепетом и растущим во мне восторгом я указал на то, что привлекло мое внимание. В самом конце гигантской галереи, за десятки миль от того места, где стояли мы, поднималась остроконечная вершина. Она была едва заметна – за суровой и благородной твердью своих близнецов.

– За ней останется небо, – заключил пророческим голосом Кай. – Гора Дракона, последняя в гряде…

Но так далека была эта вершина, что казалась ослепительным миражем!..

Лишись мы компаса, вершины и горные реки давно бы сбили нас с пути. Шесть дней мы пробирались через перевалы, оставив лошадей и мулов в одном из окрестных монастырей. Поклажу несли трое проводников – отпетые мошенники. Уже в который раз, пользуясь положением, они требовали поднять плату.

– Куда мы идем? – спрашивали они. – Сдается нам, в сторону Горы Дракона. – Проводники качали головой. – А это опасный путь!

Мы шагали по узкой каменистой тропе. Внизу справа лентой извивалась горная река. Где-то рядом шумел водопад. Слева поднималась пологая скала с редкими деревьями на вершине.

Пропустив вперед самого знающего из наших проводников, Кай поравнялся со мной.

– Если они ведут нас кругами, я пристрелю кого-нибудь из них, – зло усмехнулся он. – Даю слово.

Голос Кая оборвал гулкий выстрел. Шедший впереди проводник с нашей поклажей, оседая, рухнул на камни. Кай стиснул мою руку. Поредевшая процессия замерла. Следующий выстрел размозжил голову второму нашему спутнику – и он свалился в четырех шагах от первого. Слева, у полосы деревьев наверху, я разглядел несколько человеческих фигур. Люди медленно спускались вниз, ружья их были опущены. Тем не менее раздался еще один выстрел – и третий наш провожатый, испустив вопль, с простреленной шеей полетел в пропасть.

Четвертого выстрела не было, а я уже различал лица наших врагов. Впереди шел горбун. Всего их было шесть человек, но зоркие глаза Кая разглядели нечто, укрывшееся от меня.

– Малыш, – хрипло пробормотал он, – они не убьют нас сейчас, потому что перстень, с тобой или со мной, может угодить в пропасть. Но если нас разоружат, нам уже не выбраться из этой заварухи. Там, наверху, за деревом, прячется отличный стрелок, и я вижу его. Он – самый опасный, и он будет моей мишенью. Ты должен взять на себя всех остальных – по кусочку свинца на душу. Но знай: каждый твой промах – ответная пуля. Итак, на счет три – стреляй.

Шестеро противников шли, не торопясь. Они приближались. Горбуну, верно, нравился этот спектакль. Я уже различал его гнусную улыбку и глаза – маленькие черные щелки, хищно смотревшие на нас.

Кай обладал завидным хладнокровием. Стремительно вырвав из робы паломника револьвер, он отчеканил:

– Раз, два, залп!

Шесть его выстрелов, как ушат ледяной воды, отрезвили меня.

Крайний слева, в которого мой револьвер энергично плюнул свинцом, схватился за пах – я увидел это, потому что целился ему в грудь. Второго пуля миновала, и когда третьего ударило в лицо, а четвертый упал, корчась от боли, с простреленным коленом, приклад второго был уже плотно прижат к его плечу. Пятый, горбун, остался невредим, но у него не было оружия, кроме длинного ножа. Сталь клинка, отразив солнце, на долю секунды ослепила меня, когда я положил прицел на живот шестого. С последним мы спустили курки одновременно. Ощутив толчок в плечо, я свалился от болевого шока.

Дальше события развивались так…

Оставшиеся в живых враги посчитали меня, лежавшего футах в пяти от обрыва, мертвым. (Мой друг, полный отчаяния, думал именно так же!) Решив, что если перстень у меня, то ему никуда не деться, трое врагов наступали на Кая. Им оставалось до него шагов десять, когда я пошевелился и неосознанно рванулся в сторону пропасти. Кивнув на Кая, бросив двум слугам: «Убейте его», – горбун, сжимая в руке кривой нож, заковылял ко мне.

В этот самый момент я очнулся.

Не скрою: меня охватил животный страх. Кулак моей правой, здоровой руки сжимал пригоршню мелких камней и песка. И когда я увидел над собой горбуна, все, на что я был способен, так это швырнуть пригоршню в его безобразный лик.

Кай, тем временем, сдавал позиции. Он стоял у самого обрыва, и только поэтому тощий индус, тот, что ранил меня, не смел выстрелить в него. Второй же, китаец, вооруженный тесаком, осторожно подходил к нему с другой стороны. С каждой секундой положение Кая становилось все более безнадежным, но отчаянный вопль заставил обернуться всех троих.

Скорее, жестом отчаяния, чем самообороны, швырнул я камни в лицо горбуна. И конечно, не смел надеяться, что этим спасу себя. Но все случилось именно так. Не ожидая такого выпада, горбун, хватаясь за пораженные глаза, выронил нож. Он упал у моей правой руки. Оставалось только, забыв о боли, покрепче сжать старую костяную рукоять. И когда мой враг, вслепую, рыча от ярости, бросился на меня, когда его пальцы, настоящие клещи, сдавили мне горло, он уже проиграл!

Хриплый крик горбуна и его мгновенная смерть стали шоком для двух, оставшихся без главаря, бандитов. И воскресили моего друга. С кинжалом, тем самым, что он с особой бережностью освятил у огня в Камбре, Кай оторвался от обрыва. Прыгнув на китайца, он всадил острое жало в сердце противника. Китаец охнул и повалился к ногам Кая. Но этот выпад был роковой ошибкой моего друга. Теперь он стал мишенью для последнего нашего врага – индуса. Свинцовая горошина, спрятанная в дуле старого ружья, способна была сделать в груди маленькую дырочку, а из спины вырвать ломоть с добрую пятерню. От бессилия чем-либо помочь своему другу, минуты которого были сочтены, равно как и мои, я ломал ногти о горячие, высушенные солнцем камни.

Выстрел гулко прокатился надо мной и растаял, отраженный скалами. Кай дернулся, а затем я стал терять сознание. Последним, что я увидел, был ослепительный диск солнца и выплывающий на его фоне черный силуэт всадника…

Когда я открыл глаза, меня ослепил солнечный свет. Это был дневной свет, проникающий густым потоком в проход пещеры, ставшей моим убежищем. Рядом были остатки костра. Поленья, часть из которых превратились в золу, еще дышали теплом.

И тотчас, на фоне дневного света, я увидел силуэт. Он приближался, становясь с каждым шагом все более знакомым…

– Кай! – рывком приподнявшись на локтях, радостно воскликнул я и тут же охнул от боли – резко обожгло плечо.

Мой друг был уже рядом.

– Тише, тише! – он покачал головой, заботливо укладывая меня обратно. – Вот непоседа!

– Но как ты спасся? И где наши враги – они мертвы? – Недавние события громоздились в моей голове. – И еще, кто был тот человек на лошади? Мираж или… реальность?

– Ты еще слаб, потерпи до завтра.

Несмотря на его по-отечески строгий ответ, я был счастлив.

– Скажи хотя бы, сколько я провалялся в этой пещере?

– Почти шесть дней, – ответил мой друг.

Я присвистнул и тут же вновь сморщился от боли.

– Ты уже был героем, малыш, – серьезно заметил Кай. – Хорошего понемножку.

Через минуту он напоил меня горьким снадобьем, и я вскоре уснул.

– Когда раздался выстрел, – начал свой рассказ Кай, как и обещал, на следующий день, – произошло то, чего я ожидать никак не мог. Сухопарый индус, мой палач, замер, выпучив на меня глаза, затем выронил ружье и повалился к моим ногам. На грязной его рубахе, под левой лопаткой, расплывалось бурое пятно крови. Все это случилось так неожиданно, что я не мог шелохнуться и только смотрел, как кровь пропитывает выцветшую ткань. И когда способность рассуждать вернулась ко мне, оглянувшись вправо, впереди, на дороге, на фоне ослепляющего солнца, я увидел черный силуэт всадника, похожего на демона, явившегося ко мне прямо из преисподние.

– Значит, он был! Дальше!

– А дальше я бросился к тебе. Едва я успел стащить с тебя тело горбуна, мой спаситель был уже рядом. Этот индус походил на… духа-хранителя. Смуглое лицо, глаза – угли. Я поблагодарил его, он ответил мне едва заметным поклоном.

«Это ваш друг?» – спросил он.

«Да, – ответил я, – и он ранен».

Индус соскочил с коня, отстранил меня и, разорвав твою набухшую от крови рубашку, принялся ворожить над тобой. Промыв рану из своей фляги, он несколько раз, с переменной силой, дотронулся пальцами до поверхности твоего тела, и, о чудо, через минуту кровь перестала сочиться.

«Его рана не очень опасна, – сказал индус, – но ваш друг потерял много крови. Покой и уход поднимут его на ноги».

Затем, внимательно приглядевшись к горбуну, он зацепил носком сапога плечо трупа и отправил его в пропасть.

«Кто вы и куда держите путь?» – спросил наш спаситель.

Имена я назвал, но о маршруте слукавил. Мало ли паломников бродит по земле? Еще полдня странствий, и вот мы здесь, в этой пещере. А снадобья нашего спасителя и впрямь чудесны! К тому же у него оказался целый взвод слуг – они исправно кормят меня и приносят для тебе лекарства.

– Ты спросил, как зовут нашего спасителя?

– Конечно, малыш. Сингх!

– Лев?

Кай улыбнулся:

– И он очень похож на льва! Если тебе повезет, ты в этом убедишься сам!

Здоровье мое шло на поправку. Теперь я подолгу сидел у входа в пещеру, часами напролет наблюдая за облаками над пиками горных вершин. В один из таких дней нам принесла обед девочка-индуска. Она была хорошо сложена для своих немногих еще лет и необыкновенно красива той восточной, смуглой, выразительной красотой, что так завораживает и привлекает европейцев. Девочка поклонилась мне. Встретив взгляд больших черных глаз, неподвижных, смотревших совсем не по-детски, я смутился. Она походила на глухонемую – так выразительны были ее глаза.

Пока она расставляла в нашем просторном «доме» пищу, выкладывая из большой плетеной корзины глиняные горшочки, кувшины, я думал только об одном: как мне заговорить с нашей новой служанкой.

Когда она вышла из пещеры, я был уже на ногах. И только она поклонилась мне, собираясь уйти, набравшись смелости, я взял ее за руку.

– Как зовут тебя? – спросил я.

– Навия, – ответила она.

– И сколько тебе лет? – я все еще не отпускал ее руки.

– Не знаю…

Я улыбнулся странному ответу.

– Скажи мне, есть ли тут поблизости гора, что зовется Горой Дракона?

Девушка молчала.

– Я задал нескромный вопрос?

– Если я отвечу, Огненный Дракон заберет мою душу, – очень серьезно проговорила девочка.

– Огненный Дракон, – пробормотал я, скорее, самому себе, – еще одна новость. – Мне так не хотелось, чтобы она уходила. – Ты очень красивая, Навия. Твои родители тоже служат Сингху?

– Я – сирота, – бросила девочка и выдернула руку так, точно я оскорбил ее. Она быстро зашагала, а затем, прижав к себе пустую корзинку, бросилась почти бегом по тропинке вниз.

Стоя у пещеры, я смел лишь гадать, чем обидел нашу служанку.

Навия больше не приходила. Едва моя рана затянулась окончательно, как слуги Сингха сообщили, что с нами желают говорить. Но кто – не сказали. Нам завязали глаза и повели по горным тропинкам вверх, а затем и по каменным коридорам здешних пещер, где то и дело наши лица окутывало тепло близкого пламени.

В одном из помещений суровый голос повелел:

– Снимите повязки, юноши.

Я сразу догадался, кому он принадлежит! И тотчас увидел лицо этого человека, освещенное пламенем факелов. Настоящий лев! Теперь мне оставалось лично поблагодарить нашего спасителя.

– Следуйте за мной, – проговорил он.

Мы прошли еще несколько комнат, и слуги открыли перед нами новые двери. Первым вошел Кай, затем я и последним Сингх.

Огонь, разведенный в каменной чаше, похожей на цветок, глотал темноту. По стенам, слева и справа, на коврах, в отблесках пламени я увидел мерцающую сталь холодного оружия. Но дальней стены, как ни щурились, мы так и не увидели – она была далека, да и пламя в чаше ослепляло нас. Мы же, напротив, были целиком открыты владетелю этих мрачных апартаментов.

– Вот, Хозяин, эти юноши, умертвившие наших врагов, – проговорил Сингх, – среди которых были слуги Амрата Чандра – Юпи-Цен и Цай-Ны.

– Цай-Ны мертв?.. – это воскликнул я и тут же осекся.

Глаза Кая сверкнули, а у меня перехватило дыхание. Из темноты к нам медленно выплывала фигура мужчины в длинных белых одеждах.

Хозяин вышел к самой каменной чаще, полной огня, и встал напротив нас. Это был прямой и стройный, как юноша, старик-индус с темным, испещренным морщинами лицом и длинными седыми волосами. В огромных черных глазах его светилось нечто, поражающее силой и мудростью, словно откровение великой истины.

И тут потрясающая догадка ошеломила меня. Я обернулся к нашему спасителю, стоявшему за спиной Кая:

– Вы – Арашма Пур?

Индус изменился в лице:

– Да, но…

Далее события развивались с молниеносной быстротой.

– Дайте нож! – стремительно стащив с правой ноги сапог, Кай протянул руку к своему спасителю.

Взглянув на своего хозяина, Арашма Пур вытащил из ножен кинжал и протянул его Каю. Тотчас сапог оказался раскромсан, и на ладони моего друга блеснул глухим черным светом агат с золотым драконом.

Арашма Пур шагнул вперед, но Кай опередил его, упав на одно колено у самой каменной чаши, держа в пальцах перстень.

– Бессмертный Агни приветствует Владыку священной Горы!.. Великий Брахман, ваш ученик Рам Каши, убитый три года назад в Цесареополе, пожелал увидеть нас своими преемниками. Это его завещание, Великий Брахман, завещание и последняя просьба…

Арашма Пур взял перстень у Кая и, обойдя чашу, полную огня, подал его старику. Тот принял перстень, но взгляд его невидящих глаз был устремлен куда-то, поверх языков пламени и наших голов. И тогда я понял, что мы принесли этому человеку страшную весть. Через пламя я увидел, как дрогнуло высохшее лицо старика.

– Рам каши убит три года назад, а я ничего не знаю об этом. – Голос старика дрожал. – Последний мой ученик стал частью божественного Огня, и сам я стою на пороге Вечности!.. Арашма Пур, справедливо ли это?

Тот, к кому он обратился, лишь опустил голову.

– Хватит, я устал, – медленно произнес старик. – Так, видно, хотят боги. – Он сжал камень в кулаке. – Сегодня перстень Великих предков прекратит свое существование.

Мгновения вытянулись в тугую, готовую вот-вот порваться струну. И тогда заговорил Арашма Пур:

– Великий Брахман, я всегда соглашался с тобой, и, боги тому свидетели, никогда не перечил тебе даже в мыслях, как и подобает верному слуге. Но не теперь, не сейчас. Ты говоришь, что боги хотят, чтобы перстень Великих Брахманов прекратил свое существование? Но подумай, я появился на дороге тогда, когда на грудь этого юноши, – он указал рукой на Кая, все еще стоявшего на одном колене, – уже был наведен ствол ружья. И опоздай я на мгновение, они были бы мертвы, и перстень достался бы нашим врагам. А исчезновение Рама Каши осталось бы тайной. Но кто, если не боги, помогли этим юношам получить твой перстень и три года искать и найти тебя? И кто, как не боги, выбрали их, чтобы свершилось возмездие? – Кришнадэв застрелил на горе Цай-Ны, Раджинав заколол Юпи-Цена. Не сделай ошибки, Великий Брахман. Ты еще в силах научить этих юношей тому, чему научили боги твоих великих предшественников и что было величайшей святыней сотни поколений. Сделай это если не в память о Раме Каши, так о твоем Учителе! Ты – мой хозяин, и всех, кто служит тебе. Но ты не хозяин себе, Великий Брахман, и ты знаешь это. Собою ты не повелеваешь! Огонь, разожженный однажды, не должен угаснуть. Покуда кровь течет в твоих жилах, покуда есть у тебя силы и разум, ты должен передать великий Огонь! – Он поклонился хозяину. – Прости своего слугу за дерзость.

Старик поднял руку в знак того, чтобы его оставили одного, и мы вышли из залы.

Наступило утро, а вместе с ним Арашма Пур принес от Великого Брахмана отрицательный ответ. Невозможно передать всю полноту отчаяния, охватившего нас в те минуты. Мы умоляли нашего спасителя, но он был холоден и нем. Все было кончено так скоро! Мы едва прикоснулись к великой тайне, и вот уже нас выталкивали взашей!..

Подавленные, три часа мы шагали по горным дорогам под охраной стрелков нашего спасителя и к полудню добрались до горной реки, в которую двумя неделями раньше нас едва не столкнули наши враги. Теперь подобная участь уже не казалась такой страшной. Мы напоминали того нищего бродягу, что, нырнув в голубую воду океанической лагуны, увидал на дне, в песке и водорослях, россыпи золотых монет, бриллиантов, тяжелые серебряные блюда с мавританским узором, великолепные сосуды, не тронутые ржавчиной клинки и прочую всякую всячину, что остается после кораблекрушений… Но воздуха не хватает, и бродяга, выныривая наружу, становится счастливейшим из смертных. В эту минуту он заново рождается – уже не нищим, но королем! Теперь он заживет во дворце, станет разъезжать в золоченых каретах, ему будут кланяться в ноги незнакомые люди, и самые прекрасные женщины почтут за честь выйти утром из его опочивальни! И это уже не мечты и не сказка! Стоит только ухватить первую безделушку со дна и, вынырнув, почувствовать в руке драгоценную тяжесть… И он вновь набирает воздуха в легкие и ныряет, погружаясь все глубже и выпуская бесцветные пузыри на безмятежную гладь лагуны. Он отчаянно работает ногами, зарываясь в спокойную водную стихию. Он уже видит блеск, и это придает ему, измученному долгими мытарствами, силы. Бродяга вытягивает руки, желая ухватить то, что поближе – вон тот золотой слиток – и!.. его пальцы, – пальцы короля в коростах тропической грязи, растворяющейся в прохладной соленой воде, – впиваются в песок, простой желтый песок, в мутные зеленоватые водоросли, по которым ползают кривые солнечные лучи, преломляющиеся здесь, на глубине пятнадцати футов, и ослепляющие воспаленный мозг и жадные глаза хохочущими призраками… А когда, едва не задохнувшись, он оказывается наверху – ему не хочется жить…

В эти часы нам с Каем тоже не хотелось жить…

Из прибрежного грота наши люди извлекли две лодки, и мы стали готовиться к переправе. Суденышки уже касались носами шумного и пенящегося потока, когда я увидел всадника, летевшего в нашу сторону с быстротой, какую только позволяла его коню неровная каменистая почва. Охранники взялись за ружья, но напрасно.

Это был Арашма Пур – он сам взялся догнать нас.

– Великий Брахман изменил свое решение! – радостно сказал наш недавний спаситель. – Мы возвращаемся!

Да, Великий Брахман изменил свое решение – и красноречие Арашма Пура во многом стало тому причиной. В тот же день мы отреклись от своих имен, прошлой жизни, родных и близких. Мы поклялись быть наследниками Великих Брахманов, тысячелетиями живущих на Горе Дракона, и навсегда стать частью другого мира.

Нам тогда казалось, мы готовы сдержать свою клятву.

И в тот же день, в одной из пещер, мы стали свидетелями рождения Огненного Дракона…

Позже Арашма Пур рассказал нам историю несчастного Рама Каши Ятри и его преследователя Меченого. У предыдущего хозяина Горы Дракона было два ученика: нынешний Великий Брахман, уже наш учитель, и Рабиндранат Кархар, его товарищ. Воспылав гордыней, уязвленный, что однажды не его избрали наследником, Рабиндранат Кархар поднял бунт против своего нового владыки и друга. Золотом и хитростью он купил немало сообщников на Горе Дракона. Много полегло добрых защитников Горы в те дни. Старший ученик Великого Брахмана был убит, младший, Рам Каши, по настоянию учителя бежал. Готовый к смерти, Великий Брахман отдал ему древний перстень. Но справедливость одержала верх. Он, Арашма Пур, первый телохранитель и полководец Великого Брахмана, одолел злого Амрата Чандра по кличке Меченый, выполнявшего ту же роль при Рабиндранате Кархаре.

Уцелевшие бунтовщики, сам Рабиндранат Кархар, Амрат Чандр, Цай-Ны и горбун Юпи-Цен, бежали. И только спустя несколько лет до Горы Дракона дошло известие, что боги жестоко покарали Рабиндраната Кархара. Вначале погиб его сын, затем от родов умерла женщина, которую он любил. «А затем и сам Кархар умер той странной смертью, которой умирают иные брахманы, владеющие силой Огня, – заканчивая рассказ, сказал молодым людям Арашма Пур. – Эта смерть – истинное проклятие богов, и о ней мало что известно».

Что до Амрата Чандра по кличке Меченый, то он оказался совсем не так прост! Терзаемый честолюбием, он завидовал Великим Брахманам. Его никак не устраивало звание телохранителя. Задолго до междоусобиц на Горе Дракона, Амрат Чандр сам хотел овладеть искусством Огня. Рабиндранат Кархар осадил своего слугу, но ненадолго. После распри Меченый устроил охоту на Рама Каши, чтобы под пытками заставить его выдать древнюю науку, а когда тот был убит в Цесареополе, хотя бы завладеть его перстнем. Он надеялся сделать своего человека учеником Великого Брахмана и так овладеть силой Огня.

Одно безмерно огорчило Арашма Пура, что ради средств к существованию Рам Каши сделал священный Огонь цирковым зрелищем. Телохранитель Великого Брахмана взял с нас слово, что мы никогда не расскажем об этом Учителю.

Один раз в году, в ночь весеннего равноденствия, при факелах, в окружении блестящей свиты и стрелков под предводительством Арашма Пура, мы появлялись с Великим Брахманом у подножия Горы, перед нашим народом. Это было праздничное шествие монарха, живого бога, среди своих подданных. В парчовых кафтанах, расшитых золотом и серебром, с кривыми мечами у пояса, в чалмах из тончайшего шелка, мы ничем не отличались от первых сановников нашего крошечного государства.

– Огненный Дракон живет в сердце каждого Великого Брахмана, – задолго до праздника сказал нам Арашма Пур. – Но это не только сила, способная сокрушить армию противника и обратить ее в пепел. Сила Огня превращает избранного в бога – уже здесь, на земле. Народ Великого Брахмана должен знать, что Огненный Дракон с ним, готов заступиться за каждого в обоих мирах, и потому раз в году Великий Брахман танцует в гранитной башне.

В ночь одного из таких праздников, на четвертый год нашего пребывания на Горе Дракона, во время факельного шествия я увидел ее – узнал по черным неподвижным глазам. Но это была не девочка, но юная женщина, желанная, узнавшая меня. И теперь провожавшая взглядом так, словно для нее не существовало никого вокруг.

Только я.

Шествие подошло к концу, Великий Брахман скрылся в гранитной башне, срезанной наполовину по вертикали и обращенной полостью к маленькой площади, открытой для взоров. Но я не дождался рождения Огненного Дракона – на свой страх и риск я покинул телохранителей и бросился сквозь толпу.

Она сама вышла мне навстречу у одной из пещер. Ее темные неподвижные глаза призывно смотрели на меня.

– Я искал тебя, Навия, – теряясь, проговорил я.

– А я знала, что ты найдешь меня, – девушка взяла мою руку и, оглядевшись по сторонам, потянула за собой. – Идем же, идем!

У нас была одна цель. И скоро я понял, что демоны жили в темных и неподвижных глазах этой девушки. Все потеряло для меня значение. Я боялся только одного – отпустить ее, словно жизнь моя зависела лишь оттого, будет она со мной или нет.

Мы виделись не часто, всегда тайком, и каждая новая встреча с Навией все дальше уводила меня от божественной жизни на Седьмой ступени, затягивала, топила, разрывала надвое.

А юная любовница, когда мы оставались вдвоем, все чаще спрашивала:

– Сделаешь ли ты для меня все, что я хочу?

– Да, Навия, – не раздумывая, отвечал я, – все, что ты захочешь.

Я решил: если она попросит меня бросить все и бежать с ней – все равно куда! – я брошу все и убегу. И ничто не в силах будет помешать нам. Навия смеялась, когда я открывал ей сердце, а смеха ее не так-то просто было добиться! Она запускала мне руки в волосы, целовала меня, была особенно ласкова. Но ни о чем не просила.

Гром среди ясного неба особенно страшен.

– Ты бросишь эту женщину, иначе она пожалеет о том часе, когда решила похитить тебя у твоего Учителя, – грозно сказал Арашма Пур, неожиданно открыв свою осведомленность в моих сердечных делах.

Я прозрел – все это время за мной следили! Ничто не было тайной для Великого Брахмана и его тени – Арашма Пура. Я и впрямь оказался рабом того, что сам выпросил для себя у судьбы.

Спустя два месяца с помощью подруги Навии, красавицы-индуски, навещавшей одного из молчаливых стрелков Арашма Пура, я нашел возможность увидеться с любимой. И сразу заметил перемену в ней. Навия похудела, под огромными черными глазами пролегли тени.

– Мы выждем, – сказал я, стоило нам только оборвать поцелуй, – а когда соглядатаи устанут, я устрою побег!

Но Навия, подняв на меня глаза, сказала:

– Я не хочу ждать. Не могу. Убей своего Учителя, и мы будем свободны.

– Но это невозможно, – опешив, сказал я.

Не помешалась ли она?

– Почему? – отстраняясь от меня, бледнея, но не отпуская моих глаз, спросила моя возлюбленная. – Почему?!

– Ты просишь от меня невозможного. Я бы лучше умер, чем совершил такое преступление!

Еще две минуты разговора, и Навия преобразилась. В ее глазах закипал холодный огонь презрения. Она смотрела на меня, как на врага.

– Так ты не сделаешь этого для меня? – спросила она.

– Конечно, нет! – Я не знал, как подступиться к ней – она была одержима. – Навия…

– Ты просто трус! – глаза девушки метнули угрозу. – Жалкий трус! – Она не позволила взять ее за руку, лишь с силой оттолкнула меня. – Хочешь остаться рабом своего старика? Так будь им! Но помни, я отомщу тебе…

Навия бросилась в темноту, и ночные заросли сомкнулись за ней.

А еще через полгода Великий Брахман едва избежал смерти. В него стрелял гвардеец Арашма Пура – тот самый, к которому приходила подруга Навии. Неудачник-палач был схвачен. Следом отыскали и красавицу-индуску. Один вид раскаленного железа развязал заговорщице язык. Она рассказала, что когда-то ее мать дружила с женщиной, которую любил Рабиндранат Кархар, тогда уже почти старик. Любовница Кархара умерла от родов вскоре после междоусобной войны. Но ребенок, девочка, которую во избежание опасности объявили мертворожденной, на самом деле осталась жива. После смерти Кархара мать нынешней заговорщицы взяла девочку к себе и воспитала со своей дочерью. А когда Навия выросла, рассказала ей, кто был ее отцом.

И открыла, кто ее враг…

Так прошло еще пять лет. А когда наступило лето шестого года, слуги Арашма Пура сообщили, что к Горе Дракона, со стороны Лхасы, продвигается целое воинство.

Амрат Чандр вновь напоминал о своем существовании. Он привлек много сброда, бросив клич: «Пора убить Дракона, который стал немощен, и взять его сокровища!»

Стрелки Арашма Пура встретили армию Меченого еще на перевалах – далеко от Горы, но остановить противника было им не под силу.

Прошли еще сутки, и нападающие подобрались к Горе. Существование маленького народа, поклонявшегося Огню, оказалось под угрозой. А к армии Меченого подтягивались новые силы: весть о том, что Гора Дракона почти захвачена, облетела далеко все окрестности.

На военном совете Арашма Пур сказал Учителю:

– Ты просил, Великий Брахман, сообщить, когда силы врага соберутся вместе для последнего штурма. Это случилось – они на большом плато. Но Амрат Чандр решил не ждать рассвета. Мне донесли о движении в его рядах, и уже скоро он поведет их сюда.

– Тогда пора, – вставая, сказал наш Учитель. – И да пребудут с нами боги!

В окружении стрелков мы стояли на каменистом возвышении. Внизу, в бледном свете луны, виднелась дорога. Когда-то по ней, в сопровождении моего друга Кая Балтазара, вез меня наверх, раненого, Арашма Пур. Наш спаситель. И по этой же дороге теперь стремились попасть на Седьмую ступень разбойники, предводителем которых был наш давний враг – Меченый.

Дорога уходила вниз и уже там вливалась в обширное, местами неровное плато, откуда двигался на нас неприятель.

– Это отнимет слишком много его сил, – вырвалось у Арашма Пура, когда мы стояли втроем. – Но другого выхода, к сожалению, у нас нет.

– Сил – каких сил? – спросил я.

– Ты все увидишь сам, – кивнул Арашма Пур.

– Пора начинать, – решительно сказал Великий Брахман.

Наш Учитель смотрел вниз – туда, откуда сейчас приближался наш враг. А потом начал свой танец – танец жреца, разжигающего Огонь.

Мы не удивились, когда из ослепительных комочков воздуха перед нам рождался Дракон. Но этот Дракон отличался от того существа, который из года в год приходил в гранитную башню перед Горой. Тот дракон был под стать хвостатым существам с древних восточных картинок. Этот же Дракон, полный ярости, наливался ярко-алым светом и с каждой минутой разрастался в размерах. Оживая, он точно обретал свою индивидуальность, осматривался, все замечал. Удар его хвоста пришелся по ближним кустам, и я отступил. Даже в темноте я понял – кусты опалены. Я взглянул на Кая, он – на меня. Великая сила крылась в сердце человека, владеющего Огнем! А Дракон уже походил на гигантское, хищное чудовище, спустившееся с небес для расправы над своими врагами – ничтожными и жалкими.

Танец Учителя почти прекратился. Теперь старик скорее сдерживал все порывы созданного им существа. Движение руки – и Дракон бросался в сторону, ударяя хвостом, хватая пастью невидимую жертву. Я чувствовал горячие волны тепла, жара, обдающие меня. Неожиданно Дракон сорвался с места и ринулся вниз. Сжигая все по обе стороны дороги, рассекая ночь, освещая все вокруг, он бесшумно – гигантской стрелой – летел вниз.

Моего слуха коснулись отдаленные редкие выстрелы, и еще – крики. Это были крики испуганных, раненых, погибающих людей. Там, внизу, металось из стороны в сторону пламя. Это и был Дракон – неумолимый, сеющий смерть. Даже мифических драконов побеждали отважные рыцари: на одного монстра находило управу копье, на другого меч, на третьего – стрела. Но никто на свете не смог бы справиться с существом, которое сейчас творило расправу над целой армией негодяев… Дракон не вернулся, он исчез – там же, на плато.

– Я отпустил его, – опуская руки, сказал Учитель.

Но мы чувствовали, что исчез не только Дракон.

– Врага больше нет, – выдохнул Великий Брахман. – И не будет.

Он пошатнулся, Арашма Пур подхватил его, помог присесть на циновку, укрыл своим плащом. Старика бил озноб. Я понимал, что он истощен. Слишком могущественное существо создал он – для слишком кровавой битвы.

Огненный Дракон, уничтожавший врага вслепую, поразил не всех. Кто-то спрятался за камнями, кто-то под обожженными телами своих товарищей. Остатки этого сброда, до смерти напуганного, перебили в ближних ущельях стрелки Арашма Пура.

Но Меченого не оказалось ни среди погибших от пламени, ни от пуль. От хозяина эту подробность Арашма Пур утаил – он не хотел волновать старика.

– Скоро мой Огонь станет частью божественного Огня, и я, наконец, обрету долгожданный покой, – на одном из уроков, которые после битвы стали редкостью, сказал нам Великий Брахман. – Как прав был Рам Каши, подсказавший вам – ваш путь!

Когда наступила ночь весеннего равноденствия, в час факельного шествия к гранитной башне, я вновь увидел ее. И как много лет назад она смотрела так, словно пришла только затем, чтобы встретиться со мной хотя бы взглядом!

Я отыскал ее там же – у нашей пещеры. Мы оба молчали, когда я, укрыв Навию плащом, вел ее к себе. Но наше молчание стоило любых слов. Я отпустил охрану. Почти до рассвета мы любили друг друга, и только потом я уснул.

Проснувшись, я понял, что крепко-накрепко привязан к своему ложу. Навия – нагая, в серебряных браслетах, и бусах, составленных из золотых монет, сидела на мне верхом и разглядывала меня.

– Что это значит? – спросил я. – Мне не нравятся эти игры, развяжи меня.

– Я пришла открыть тебе секрет, – наклонившись ко мне, едва касаясь лица губами, тихо проговорила она. – У меня есть сын.

– Сын?! – я не верил своим ушам. – Сын… Столько лет, и я ничего не знал об этом…

– Ему скоро исполнится пять лет, – вкрадчиво проговорила Навия, но я уже разглядел на ее губах дьявольскую усмешку. Тихо, словно боясь, что нас услышат, она прошептала: – Это сын Амрата Чандра, мой любимый!

И следом она рассмеялась – рассмеялась мне в лицо.

– Не верю, – сказал я. – Ты лжешь мне, чтобы отомстить, чтобы сделать мне больно. Ты лжешь…

– Лгу?.. Прошло уже шесть лет, как богам было угодно, чтобы мы с Амратом Чандром, телохранителем моего отца, стали мужем и женой.

Ее когти впились в мои плечи – и от боли я сжал зубы. Навия смотрела на меня так, словно я был уже мертв.

– Мой муж, Амрат Чандр, хотел, чтобы я привела тебя к нему, ему нужна тайна Великих Брахманов. И я могла бы хитростью добиться этого, если бы захотела. Но для чего? Меня не интересует то, что погубило моего отца и чем бредит мой муж… Ты принадлежишь только мне, и я одна вправе решать, как поступить с тобой.

Нагнувшись, касаясь сосками моей груди, она поцеловала меня – чувственно, сильно, так, как целовала раньше.

– Однажды ты обманул меня. Я обещала, что отомщу тебе. – Неожиданно в руке ее сверкнул клинок – тонкий, как игла, стилет. – Я пришла получить долг – и получу его!

Я рванулся, пытаясь разорвать путы, но это вызвало лишь улыбку Навии. И тут же улыбку сменила гримаса жестокости и неумолимости.

– Остановись, – в отчаянии проговорил я.

Но глаза ее только зло блеснули – я был глупцом, если просил эту женщину о милости!

– Прощай, – сказала она.

Клинок, зажатый в ее руках, взметнулся надо мной, прощально сверкнув в пламени светильника. Я закричал. И тут что-то светлое шагнуло к нам из темноты – из-за спины Навии. И другая сталь, могучая, искривленная, метнув по комнате золотую вспышку, рассекла воздух…

Губы моего палача смеялись, темные глаза смотрели на меня жадно, словно боясь упустить самое ничтожное мгновение, из которых сложится моя смерть. В это самое мгновение голова Навии вспорхнула над ее плечами и, перевернувшись в воздухе, облепив лицо нитями черных волос, глухо упала на ковер. Выпав из мертвых рук, кинжал больно впился мне в грудь. Обезглавленное туловище покачнулось, загребло руками и повалилось на меня. Фонтан горячей, обжигающей крови ударил мне в лицо.

Уже свободный от мертвого тела, что истекало остатками крови на полу, я поглядел на своего спасителя.

– Развяжи меня.

Кай вытер шарфом из тонкого шелка длинный искривленный меч.

– Один из охранников выдал тебя, любезный друг. Слава богу, что в порыве страсти ты забыл запереть вторую дверь. Иначе…

– Ты не должен был убивать ее.

– Твоя благодарность воистину не знает границ, – отбросив шарф, невозмутимо улыбнулся Кай.

– Ты не должен был убивать ее, – повторил я. – Слышишь, Кай?!

Мой друг с нескрываемым презрением посмотрел на меня:

– Я жалею только об одном, что не сделал этого много раньше.

Он рассек лишь одну веревку, предоставив мне распутывать другие самому. А я, залитый кровью Навии, ненавидел весь мир – Кая, Арашма Пура, женщину, которую полюбил и которая уже была мертва, эту страну.

Но в первую очередь – самого себя.

На одном из уроков неожиданно умер наш Учитель – умер мгновенно. Это оказалось ударом для всех, но Арашма Пур был готов к нему. Поклонившись мертвому Хозяину, он снял с его пальца перстень – черный агат с золотым драконом.

– После погребения, – обратился он к Каю, – ты, Кришнадэв, забудешь свое имя. Ты займешь трон Великих Учителей.

Через три дня мы оказались в подземном лабиринте, бесконечном туннеле, где за каменными глыбами покоился прах Великих Брахманов. И там же, при свете факелов, мы увидели два пустующих саркофага – страшное пророчество.

Я оглянулся на Арашма Пура и замер. Он смотрел на меня так, словно хотел взглядом рассечь мою грудь и узнать: что хочет сердце человека по имени Раджинав, которому он спас жизнь, которого знал одиннадцать лет и которого мог убить без сожаления, если только угадает в этом человеке предателя. Того, кто попытается вынести Огонь за пределы маленького мира…

Сомнений не оставалось, два саркофага были приготовлены для нас!

Когда мы покидали усыпальницу, Кай горячо прошептал мне на ухо:

– Малыш, верь мне, мы уйдем отсюда. Клянусь тебе – уйдем!

Что тут говорить, мы не были ни паломниками, ни преданными Горе Дракона повелителями, охраняющими ее народ! Мы были лжецами и клятвопреступниками. Отчаянными авантюристами, явившимися с одной-единственной целью: похитить у древних магов их Огонь. Мы были всего лишь двумя конкистадорами, нашедшими свое Эльдорадо…

В тот день, оставив усыпальницу Великих Брахманов, мы ушли подальше от соглядатаев Арашма Пура, под звездное небо, и говорили – долго говорили на родном языке.

Очень скоро своего дракона зажег в гранитной башне новый Великий Брахман. Народ ликовал – жизнь продолжалась!

Арашма Пур стал телохранителем Кая, а ко мне приставил одного из своих самых исполнительных слуг – низкорослого и крепко сбитого Шрипат Рана. Молчаливый, услужливый, с холодными глазами, он был похож на затаившегося хищника. Ни один мой шаг не оставался скрытым от него.

Но что-то должно было изменить нашу судьбу – мы знали и верили в это…

После смерти Учителя минуло три года. Пришло новое лето. Отстав от Арашма Пура, мы спускались по одной из горных тропинок, огибая огромные белые камни, похожие на выжженные солнцем черепа великанов.

Вот тогда я и увидел человека, о котором слышал половину своей жизни и чей портрет мысленно рисовал все эти годы. Но я забыл, что время делает не только из юношей мужчин, но из мужчин – стариков.

Амрат Чандр был только тенью того злого гения, что встал на нашем пути много лет назад. Седую копну его волос трепал ветер. В горящих глазах его бушевало только одно – одержимость жаждой мести.

Держа в руках ружье, Амрат Чандр наслаждался сценой.

– Я хочу знать, как перстень с пальца Рама Каши попал к вам? – хрипло проговорил он. – И как вы узнали его тайну?

Кай с трудом разомкнул побелевшие губы:

– Я готов ответить тебе, только позволь, я буду называть тебя Меченым? Ведь именно так представил своего врага умирающий Рам Каши – незнакомому лекарю. – Кай усмехнулся. – Мне. И так назвал тебя я, стоя за ширмой, когда ты смотрел в окно цирка – в двух шагах от меня.

Дьявольское веселье играло на лице Амрата Чандра – рассказ Кая был наркотиком.

– А спустя три года, когда караван отправлялся в Кум-Гум, на ночной дороге я увидел два силуэта, что спешили к костру, где сидел ты. Я слышал ваш разговор и в ту же ночь перепрятал перстень. – Кай рассмеялся. – С тех пор он был в каблуке моего сапога!

– Дальше! – вырвалось у Меченого.

– Это моя пуля прикончила Цай-Ны на горной дороге, а его нож, – не оборачиваясь, Кай указал на меня, – распорол горб Юпи-Цена!

Глаза Амрата Чандра округлились – в любое мгновение его палец готов был нажать на спусковой крючок.

– Дальше! – свирепо проревел он.

Кай выставил правую пятерню вперед:

– И вот эта рука, слышишь, Меченый, вот эта рука держала меч, которым я отрубил голову Навии, твоей жены!

Амрат Чандр не мог оторвать глаз от руки Кая, но лишь потому, что на его пальце был одет перстень Великих Брахманов, за которым индус гонялся всю свою жизнь.

Перстень, ставший его проклятием!

За спиной Амрата Чандра зашуршали камни. С быстротой змеи старик обернулся и выстрелил в человека, вышедшего на тропу. Этим человеком был Арашма Пур…

Но вытащить из-за пояса револьвер Меченый не успел – нож Кая вошел ему ровнехонько в солнечное сплетение. Вобрав воздух и покачнувшись, Амрат Чандр упал на колени и повалился на тропу.

Выбив у него из-под ног револьвер, мы подбежали к Арашма Пуру, но телохранитель Великого Брахмана был мертв – пуля попала точно в сердце. Второй раз он спас нам жизнь, на этот раз – ценой собственной.

По тропе уже бежали наши охранники. Мы подошли к Меченому – тот был еще в сознании.

– Собаке собачья смерть, – зло сказал Кай.

Эту фразу Кай произнес на родном языке. Непонятная речь заставила брови смертельно раненого Амрата Чандра сдвинуться к переносице.

– Мы не индусы, – взглянув на приближающихся стрелков, презрительно усмехнулся Кай. – Мы – европейцы, и это еще одна ошибка в твоей игре, господин Меченый.

Неожиданно для нас мы увидели на лице нашего врага умиротворенную улыбку.

– Теперь я умру спокойно, – прошептал он. – О такой мести Великим Брахманам я не смел даже мечтать!

Это были его последние слова.

По завещанию Арашма Пура новым телохранителем Великого Брахмана стал Шрипат Ран. И пока мы совершенствовали наше мастерство и строили планы бегства, он очень быстро освоился в своей роли.

Сумев кнутом и пряником завоевать уважение подданных, хитрый и вероломный, Шрипат Ран с каждым месяцем все увереннее занимал ведущие позиции на Горе Дракона, напоминая собой первого министра при короле, слишком увлеченном философией и охотой. Он с радостью воспользовался поправкой в неписаном кодексе Великих Брахманов: жрецы Огня не принадлежат самим себе, и за ними нужен глаз да глаз.

Но когда Шрипат Ран самовольно казнил шестнадцать человек, якобы, заговорщиков – это стало последней каплей в чаше терпения Великого Брахмана.

Кай вызвал телохранителя в свои покои. Я был со своим другом.

Много унизительных слов выслушал Шрипат Ран в те минуты, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Надеюсь, Великий Брахман, ты дружен с богами и не дашь нас в обиду, – выслушав Кая, но не придав большого значения его словам, заносчиво сказал Шрипат Ран. – Возьми себе учеников и посвяти их науке Огня, а я тем временем позабочусь о бренной жизни, которая недостойна тебя. Позволь решать дела земных людей, червей у твоих ног, мне – твоему телохранителю и полководцу, которого любят солдаты и боится народ!

– Достань свой меч, – попросил его Кай.

– Что? – переспросил Шрипат Ран.

– Я же сказал: достань свой меч. Это приказ.

Шрипат Ран подозрительно огляделся. А не подвох ли это? Неугодный телохранитель вытаскивает меч из ножен, и пуля тотчас убивает заговорщика и предателя.

– Не бойся, – вкрадчиво проговорил Кай. – Мы здесь втроем. И больше – ни единой души. Клянусь священным Огнем.

Вновь оглянувшись, Шрипат Ран повиновался.

– А теперь попробуй – ударь меня мечом.

– Ты шутишь, Великий Брахман.

– Не шучу, – ответил Кай. – Я говорю серьезно, почтенный Шрипат Ран. Занеси свой меч над моей головой. Повторяю, это приказ… Ну же!

Было видно, что воля хозяина по душе Шрипат Рану, и он с радостью пошел бы дальше – отсек голову ненавистному жрецу, а затем и мне – его другу.

В руках Шрипат Рана сверкнул меч; он держал его наперевес, точно, еще мгновение, и бросился бы в бой. А как блестели его глаза! Я видел в них азарт и триумф охотника.

– Ты готов к битве? – спросил его Кай.

– Великий Брахман продолжает шутить?

– И не думаю, – отрицательно покачал головой мой друг. – Так готов или нет?

Мне было ясно: в эту минуту Шрипат Ран уже видел себя на троне великих жрецов.

– Готов, – проговорил тот, кто должен был защищать Великого Брахмана.

И в ту же секунду ладонь Кая рассекла воздух – и невидимая волна, острая, как лезвие бритвы, отсекла руку неверного телохранителя по локоть. Еще не поняв, что с ним случилось, задохнувшись от боли, Шрипат Ран схватился за обрубок и, точно подкошенный, издав глубокий хрип, упал на ковер.

Мне пришлось отступить, чтобы кровь, бьющая из раны, не залила мои сапоги.

– Я твой хозяин, – подойдя к Шрипат Рану, корчившемуся на ковре, наступив ему на грудь, проговорил Великий Брахман. – И я буду решать свою судьбу. И твою тоже, маленький глупый хорек! А не ты – наши судьбы! Помни об этом.

Среди жителей Горы Дракона распустили молву, что во время одной прогулки на Великого Брахмана напал тигр. Но его мужественный телохранитель Шрипат Ран отразил нападение зверя и спас, ценой собственной руки, жизнь хозяину.

Автором легенды был Кай Балтазар.

Униженный Шрипат Ран согласился подтвердить эту басню. Но стоило мне задать вопрос: зачем она была нужна моему другу, тот лишь сказал: «В свое время ты все узнаешь».

Пришло новое лето, и Кай дал указание Шрипат Рану собираться в дорогу на Лхасу, где Великий Брахман собирался посетить храмы великой столицы. Это могло показаться странным: какое могло быть дело хозяину Горы Дракона до храмов Лхасы? Разве Великий Брахман не должен быть удовлетворен своим величием в своем государстве? Но Шрипат Ран неожиданно поддержал хозяина. И выразил желание как можно скорее отправиться в путь. В спутники он отобрал самых враждебных нам людей, и к моему удивлению Великий Брахман не только не воспротивился этому, но принял как должное.

На одном из привалов мы разошлись по своим палаткам. Но спустя пять минут Кай приподнял край бычьей шкуры и потребовал, чтобы я вслед за ним выбрался из нашего укрытия. Мы проползли мимо часового и спрятались за ближайшими деревьями. Около часа спустя нашу палатку окружили стрелки Шрипат Рана, к ним присоединился и часовой. Все торопливо передернули затворы ружей и разрядили их в то место, где должны были находиться наши головы. И следом, вложив патроны, повторили то же два раза.

Убийцы не поспешили взглянуть на плоды своего вероломства. Постояв в нерешительности, вслушиваясь в тишину, они направились к своей палатке, оставив караулить трупы до утра того же часового.

– Ты идешь со мной? – тихо спросил Кай.

Опустив глаза, я сказал:

– Прости, Кай, но я не могу так, как они. Давай уйдем, и будь что будет.

– Я тебе могу сказать, что будет – они станут преследовать нас!

Но я молчал.

– Дай мне свой револьвер, – резко сказал он. – Не хочу тратить священный Огонь на этих собак. Много чести!

Кай ступал бесшумно и остановился всего в нескольких шагах от палатки нашего палача. Первая пуля досталась часовому, остальной свинец – другим, устроившимся на покой, негодяям. В палатке поднялся рев, но быстро перешел в агонию. А Кай перезарядил револьверы и по второму разу разрядил барабаны. Последние стоны смолкли. Наступила тишина. Я подошел к Каю. Он обернулся: на его губах застыла улыбка горечи и удовлетворения.

– Я сделал только то, что мы должны были сделать вдвоем! – зло бросил он. – И я буду тебе обязан, если ты никогда не напомнишь мне об этом. Иначе… мы перестанем быть друзьями.

Бросив револьверы на землю, Кай сел под деревом; запрокинув голову, уставился куда-то на темные верхушки сосен.

– Домой, малыш, – уже веселее прошептал он, – домой! – Он обернулся ко мне, поймав мой взгляд. – Мы забудем обо всем плохом и будем помнить только то, что нам необходимо в той, другой, нашей с тобой жизни!

Друзей у нас не осталось, враги были мертвы. Мы оба знали: через три дня мы будем в Лхасе, где дождемся паломников. Отслужив молебны на «земле богов», те соберутся в обратный путь. И тогда мы уйдем с ними в большой мир, доступный всем ветрам.

Не отнимая рук от подлокотников кресла, Огастион Баратран вздохнул:

– Рано или поздно я должен был рассказать вам о своих странствиях с Каем Балтазаром, но вот, рассказ мой окончен, и, признаюсь, я рад этому. Второй раз вспомнить обо всем я бы не решился… Взгляните: на улице давно утро.

И действительно, рождественская ночь, полная хлесткого морского ветра и ледяного дождя, рассыпалась, не оставляя по себе и следа.

– Но каким образом Кай Балтазар отсек руку мерзавцу Шрипат Рану? – не удержавшись, спросил Давид. – Вы об этом едва упомянули…

Старик улыбнулся.

– Кай овладел еще одной премудростью Великих Брахманов, когда-нибудь я расскажу вам о ней. Но что это в сравнении с Огненным Драконом? Так, пустяк. – Старик хлопнул ладонями по подлокотникам. – А сейчас и вам, и мне пора спать.

Наступила пауза, и Лея, улыбнувшись, встала с дивана, тем самым лишив Давида, который просидел всю ночь, прижавшись к ней, теплоты своего тела. Девушка подошла к окну.

Лея была удивительно хороша в пастельных тонах сумрачной комнаты, где давно догорели свечи и едва дышал теплом камин. И Давид, залюбовавшись ею, вдруг обнаружил, что перед ним, на фоне серого рассвета и непогоды, стоит уже не хрупкая девочка-подросток, а девушка, пусть еще юная, но уже полная женской силы и обаяния, способная, вероятно, на большое чувство.

«Какова она будет в любви?» – подумал он, и этот вопрос, заданный самому себе, так смутил его, что он оглянулся: не выдал ли себя, пусть, взглядом? И увидел Пуля. Его друг тоже смотрел на Лею – бледный, чужой, с растрепанными пшеничными волосами, смотрел, не отрываясь. Но Карл Пуливер словно почувствовал, что за ним наблюдают. Он оглянулся неожиданно – и тотчас встретился взглядом с Давидом. Это вызвало целую бурю на лице бывшего рыжего клоуна – оно вдруг вспыхнуло, стало несчастным.

А потом обернулась и Лея; покосившись на рассеянно глядевшего перед собой Баратрана, приставила ладони к губам и прошептала:

– Пуль, Давид, нам пора. Мне кажется, сегодня я просплю до ужина. – Подходя к молодым людям, протягивая им руки, она улыбнулась. – Или не усну совсем!