Глава 27

Кристи Уилли выглядела именно так, как Ди-Ди себе ее и представляла. Это немного угнетало. На каком-то этапе своей карьеры Ди-Ди пообещала себе, что как только ее работа превратится в набор шаблонов, она тут же сдаст свой полицейский значок. И тем не менее она была здесь, в летнем кафе в центре Бостона, в ожидании встречи с условно-досрочно освобожденной Уилли и ответственным за нее инспектором. И да, она выглядела так, как и следовало ожидать: длинные осветленные волосы, сутулые плечи и бегающие голубые глаза.

Инспектор позвонила Филу в самый разгар их мозгового штурма в доме Ди-Ди. В ответ на просьбу Фила переговорить с одной из бывших заключенных, которая была знакома с Шаной, инспектор предложила кандидатуру Кристи Уилли. Та вышла на свободу год назад после двадцатилетнего пребывания в Массачусетском исправительном учреждении за различного рода преступления, включая причастность к убийству. Бывшая заключенная согласилась ответить на вопросы детективов при одном условии: при беседе должна присутствовать Аделин.

Не сестра Шаны. И даже не доктор Глен. Аделин.

Эта просьба подстегнула любопытство Ди-Ди и, к счастью, любопытство Аделин тоже. И вот они, Фил, Ди-Ди и доктор Глен, сидели за двумя приставленными друг к другу столиками в летнем кафе напротив инспектора и ее подопечной. Перед Кристи стояла тарелка, источавшая запах жареных креветок. От этого у Ди-Ди разыгрался аппетит.

Пока что Аделин вела себя очень осмотрительно. Она не проронила ни слова, позволяя Уоррен и Филу вести разговор.

Да, Кристи Уилли и Шана Дэй сидели в одном блоке, и некоторое время – даже в одной камере, ну, после инцидента с охранником.

Послужной список Кристи включал около полудюжины обвинений. Торговля наркотиками, вооруженные ограбления, насилие и помощь бойфренду в убийстве конкурента-наркоторговца… Учитывая ее излишне резкие движения и нервный взгляд, Ди-Ди не поручилась бы, что Кристи отказалась от своих старых привычек, все-таки тюрьма – самое удобное место, чтобы толкать и покупать наркотики. С другой стороны, Кристи согласилась на встречу с полицейскими по собственной воле, да и наверняка прохождение теста на наличие наркотических веществ в крови является обязательным критерием при вынесении решения об условно-досрочном освобождении заключенных…

Кто знает. Может, она и правда больше не употребляет. Может быть, просто за столько лет особенности поведения прочно укореняются.

Все может быть.

– Да, я знала Шану Дэй, – заговорил нервный информатор.

На Кристи была надета, совсем не по сезону, легкая майка, которая обнажала ее тощие, как жерди, руки. Кэндис, ответственный инспектор, принесла огромный пакет картошки фри, видимо, чтобы задобрить подопечную, однако та к ней и не притронулась.

Ди-Ди, несмотря на свою глубокую и непреодолимую любовь к фастфуду, ограничилась бутылкой минеральной воды. Фил тоже. Аделин же, пробормотав, что по утрам обычно не завтракает, заказала себе фруктовый смузи. Кристи до сих пор не обращала никакого внимания на доктора, за что Ди-Ди была ей очень благодарна. По сути, Аделин здесь вообще не должно было быть. Впрочем, как и самой Ди-Ди.

– Они придумали игру, – продолжила Кристи, взгляд ее был устремлен в одну точку на поверхности стола. – Она называлась «Шлюшьи гонки». Фрэнки, Ричи и Говард играли в нее каждый раз, когда дежурили в одну смену. Они выбирали трех девушек, ставили нас перед собой на колени и расстегивали ширинки. Та из нас, которая первой ублажала своего охранника, получала приз. Иногда это был пузырек лосьона, иногда несколько лишних минут в душе… Всякая такая фигня.

Инспектор чуть наклонилась к Кристи и погладила ее по руке. Ди-Ди раньше не приходилось работать с Кэндис, но у нее создалось впечатление, что инспектор действительно заботится о своих подопечных.

– Значит, их было трое? – спросил Фил.

– Вначале, – пробормотала Кристи. Она все еще старалась не смотреть на присутствующих. – Они редко работали вместе, к тому же Фрэнки имел зверский… аппетит. Поэтому иногда он действовал в одиночку. Называл это «не отходя от кассы». Он просто заходит к тебе в камеру и расстегивает ширинку. Ты сосешь, пока он не кончит, а потом он застегивает штаны и возвращается к своим обязанностям. Будто ничего и не было. Будто… ты ничто.

– Скольких заключенных он изнасиловал? – спросил Фил.

– Не знаю. Троих или четверых, включая меня.

– Вы подавали на него жалобы?

Кристи подняла глаза. Даже спустя столько лет у нее был запуганный вид.

– Как? И кому? Они же охранники. Кому мы могли пожаловаться, черт возьми?

Фил ничего не сказал. Главным образом потому, что на подобного рода вопросы не существует ответов.

– Что же произошло? – продолжил он.

– Говард был самым нормальным из них, – вздохнула Кристи. – Иногда он меня даже благодарил, дарил подарки, шоколадки там разные. Скорее всего, у него не было девушки. Он казался таким… одиноким. Но Фрэнки и Ричи… Чем больше они получали, тем больше хотели. Там ведь везде понатыканы камеры, поэтому они прикрывали друг друга по очереди. Один выключал запись или что-то в этом роде, не знаю, а второй в это время заходил в клетку. Там, естественно, наблюдение не ведется, так что дело в шляпе. Он мог оставаться внутри сколько угодно и делать что угодно… Чтобы выйти из камеры, они проделывали то же самое: один подавал второму сигнал, и тот отключал наблюдение. Они считали себя чертовски умными, постоянно кичились этим.

– И как долго все продолжалось? – спросил Фил.

– Фиг знает. Несколько месяцев. Или лет. Гребаную вечность, короче.

– Шану Дэй они тоже насиловали? – вмешалась Уоррен.

Кристи посмотрела на нее с усмешкой:

– С чего бы они стали ее насиловать? Я хочу сказать, она же отрезала ухо маленькому мальчику. Кто после такого захочет ее трахать?

Ди-Ди расценила это как отрицательный ответ.

– Она всегда держалась особняком, но это не самое странное. То, что произошло потом, удивило меня куда больше.

Ди-Ди, Фил и Аделин наклонились вперед, внимательно вслушиваясь в каждое слово.

– Дежурство Фрэнки, слава богу, наконец закончилось, и мы могли расслабиться. Ублюдок свалил, и все вздохнули с облегчением. Но не тут-то было. Вскоре он снова появился, уже переодетый в гражданское. Сказал, что ему в голову пришла отличная идея. Типа раз он теперь не на службе, то может остаться здесь хоть на всю ночь. Ухмыляясь, он посмотрел на каждую из нас по очереди, а мы едва осознавали, что вот-вот произойдет. В ту ночь дежурил Ричи. А это значит, ему нужно было только ненадолго остановить запись, пока Фрэнки не войдет в клетку, и да, теперь мы становились его секс-рабынями. На всю ночь. Адская удача.

– Он выбрал меня, – сказала Кристи, неотрывно глядя на пакет с картошкой фри. – Он выбрал меня.

Никто не проронил ни слова.

– Поначалу я кричала. Будто это могло хоть как-то помочь. Понимаете, я была в блоке, полном осужденных убийц и воров, с одним дежурным, которому на все плевать. В какой-то момент я услышала, как другие девушки подняли шум. Молотили по решеткам чем попало: обувью, книгами, зубными щетками. Тюремный бунт. Но камеры звук не записывают, так что Фрэнки мог не париться. Он творил все, что хотел. Снова, и снова, и снова. Должно быть, перед тем как прийти, принял дозу виагры, чертов сукин сын… Я ничего не могла поделать. Вдоволь поразвлекшись, он оделся, застегнул ширинку и сунул мне в руки маленькую бутылку шампуня. Знаете, такие стоят в гостиницах. Он трахнул меня в… И все, что я получила, это дешевый шампунь из мотеля.

На следующий день я не вставала. Даже ходить не могла. А Ричи написал в отчете, что я вымоталась, пытаясь спровоцировать тюремный бунт. Дежурный даже не потрудился зайти меня проверить. Они все в сговоре. Знаете, может, мы и заключенные, настоящие монстры – они.

Ди-Ди не нашлась, что на это ответить.

– На следующую ночь Фрэнки пришел снова. Меня он на этот раз оставил в покое. Полез к новенькой девчонке. Она плакала. Идиотка. Плакала и кричала, и снова плакала, и так до самого конца. Но мне было плевать. Так уж в тюрьмах заведено. Если трахают не меня, то все в порядке. У меня выходной, аллилуйя, хвала господу. Но мы, знаете ли, не звери.

Кристи резко подняла голову, ее пальцы барабанили по крышке стола.

– Просто когда с тобой долгое время обращаются как с животным…

В пятницу вечером у Фрэнки заканчивалось дежурство. Мы все это знали, поэтому весь блок сидел как на иголках. Мы знали, что он обязательно придет. Он был нашим страшным кошмаром, нашим проклятьем, и, конечно, ровно в десять вечера открылась дверь, и на пороге появился Фрэнки. На нем были синие джинсы и толстовка с эмблемой «Ред Сокс». А ведь раньше мне нравились «Ред Сокс»! Он посмотрел мне прямо в глаза и ухмыльнулся. Будто быть его девушкой – большая честь. Будто новенькая не истекала до сих пор кровью после того, что он с ней сделал. Он подошел ко мне. Черт, что же мне было делать? Что же делать… А затем…

Кристи замялась, оглядела присутствующих и продолжила:

– С ним заговорила Шана. Я узнала ее по голосу. Она подошла к двери своей камеры и спросила Фрэнки, как продвигается развод и каково это – осознавать, что твою жену трахал кто-то другой, что ты растил чужих детей. Ах да, затем она сказала что-то вроде: «Я удивляюсь, почему твоя собака еще не сбежала от такого неудачника, как ты. Знаешь, поищи слово «неудачник» в словаре и наверняка увидишь под ним свою фотографию». – Кристи слегка вздрогнула, покачала головой. – Шана говорила и говорила. Ей было известно все. Все о личной жизни Фрэнки. Откуда она могла это узнать, черт побери? Поначалу Фрэнки игнорировал ее, сказал ей заткнуться и что она ни хрена не знает. Но Шана продолжала и продолжала, и через минуту Фрэнки подскочил к решетке и начал вопить. Обозвал ее тупой мразью и приказал ей заткнуть свой поганый рот, пока он сам его не заткнул. Но ее это не остановило. Черт возьми, она улыбалась. Она улыбалась ему в лицо самой безумной улыбкой, какую я когда-либо видела в своей жизни.

«А ты меня заставь», – сказала Шана. Или что-то в таком роде.

Я подумала – вот и все, она только что подписала свой смертный приговор. Фрэнки сейчас не просто вышибет из нее все дерьмо, он ее убьет. За то, что она с ним так разговаривала. И смотрела на него как на жалкого неудачника и импотента.

Фрэнки помахал Ричи, чтобы он открыл дверь в камеру. Тот открыл, и в следующий миг Фрэнки влетел внутрь, весь на взводе и готовый ее пришлепнуть. Я видела его дикий взгляд, но Шана не сдвинулась с места. Она снова широко улыбнулась. Фрэнки это, похоже, слегка испугало. Буквально ощущалось, что какая-то малая часть его мозга хочет поднять тревогу. Но было уже слишком поздно. Фрэнки замешкался, и Шана ударила его в живот. Я до сих пор иногда слышу во сне этот глухой звук удара. А затем кровь закапала на пол. Она воткнула ему в живот короткое лезвие или, может быть, заостренную расческу. Я так и не поняла. Затем нанесла еще один удар, и еще, и еще… В то время как Фрэнки корчился от боли, Шана выглядела счастливой как никогда. Затем он упал на пол, и она опустилась на колени. Удар, удар, удар.

Ричи наконец вытащил свою жирную задницу из кабинета и поднял тревогу. Прибыла команда реагирования, все полностью наготове, но Шана не отступилась. Она стояла над телом Фрэнки и скалила зубы. – Кристи резко повернулась к Аделин: – Вы должны ее понять. Все словно с катушек слетели. Визжали сирены, заключенные разволновались, коридор был заполнен качками-охранниками, вооруженными щитами и увесистыми дубинками. Они кричали Шане бросить оружие и лечь на пол. Но она не сдавалась. Она была словно… не знаю, львица, готовая до последнего защищать свою добычу. Пока они все орали, Шана слизала кровь, стекавшую по ее запястью. Двое охранников чуть в обморок не упали.

Эти качки долго не могли ее связать. Шана отчаянно боролась. До самого конца она молотила ногами и кулаками всех, до кого могла достать. В какой-то момент мне показалось, что они ее убьют. Я хотела крикнуть, чтобы они перестали, но не смогла. Даже после того, что она сделала для меня… Я не смогла.

Когда охранники выволокли Шану из камеры, я едва узнала ее. Нос был разбит, оба глаза распухли. Но она повернулась ко мне. Пока они несли ее по коридору, Шана посмотрела на меня и сказала: «Прости меня, Аделин». Вот и все. «Прости меня, Аделин».

Через две недели ее выпустили из медизолятора. Ее переместили в одиночную камеру, а я, по иронии судьбы, снова жила в клетке напротив. Когда я рассказала, что Фрэнки насиловал меня, руководство не поверило. Посчитали, что я наговариваю на него, и поэтому наложили на меня дисциплинарное взыскание. Меня тоже отправили в одиночку, где всем заправлял Ричи. В основном, конечно, он приглядывал за Шаной. Она знала о нем слишком много…

«Рано или поздно ты все-таки уснешь», – шептал он ей через окошко в двери. В ответ она только смеялась и говорила: «Только после тебя, ублюдок».

Не знаю, как она это делала. Но однажды ночью я проснулась от ее шепота. Низкий торопливый шепот, почти нараспев. Шана разговаривала с Ричи, говорила что-то будто очень важное. Ричи молчал, но и не уходил. Он просто стоял возле двери в ее камеру, слушал и качал головой: «Нет-нет-нет…» Затем она замолчала. Кругом стало тихо, хотя, должна вам сказать, в тюрьме никогда не бывает тихо. Все слушали. И чем больше мы слушали, тем больше хотели узнать. Но Шана больше не разговаривала.

Ричи вдруг… тяжело вздохнул. Словно… словно самый измученный парень в мире наконец снял огромную ношу со своих плеч. Затем он открыл дверь в камеру Шаны, я это лично видела, зашел внутрь и крепко обнял ее. Со стороны можно было подумать, что они любовники. Когда она вонзила лезвие ему в сердце, он даже не дернулся. Казалось, он был… благодарен ей. Ричи упал на пол, а Шана села рядом и стала гладить его по голове, пока другие охранники не заметили, что он куда-то исчез, и не подняли тревогу. Снова раздался вой сирены, и снова приехала команда быстрого реагирования.

На этот раз Шана не стала сопротивляться. Ее взгляд, минуя охранников, был направлен прямо на меня. Затем она подняла заточку и одним резким движением вспорола себе руку от запястья до самого локтя. Я едва подавила крик, но Шана не издала ни единого звука. Она всего лишь перебросила нож из одной руки в другую и снова замахнулась. Охранники вовремя подоспели и прижали ее к полу, не дав ей закончить задуманное. В противном случае…

Голос Кристи затих. Она пожала плечами, подведя, таким образом, итог своему рассказу. Никто больше не заговорил. Аделин, как отметила про себя Ди-Ди, вообще словно онемела.

– А третий охранник? – нарушил молчание Фил. – Как его звали? Говард?

– Он больше не выходил на работу. Я слышала, он умер несколько месяцев спустя. Не справился с управлением грузовика и улетел в кювет. Мне немногое известно, но, уверена, Шана знает об этом все. Держу пари, если он совершил самоубийство, то только потому, что Шана его заставила.

– Кто еще об этом знает? – спросила Уоррен.

Уилли снова пожала плечами:

– Без понятия. Конечно, нас вызывали на допросы. С миру по нитке… Но слушали они нас? Было им вообще хоть какое-то дело до наших показаний? Поймите, заключенные – не люди. Мы для них животные, блеяние которых никому не интересно. Конечно, дело замяли. Охранников похоронили, их вдовам назначили пособие, к нам прислали новых надзирателей. Прямо райская жизнь началась.

– А суперинтендант?

– Имеете в виду босса? Мы его в глаза не видели. Вот суперинтендант Бейонсе – другое дело. Эта делает вид, что любит нас, иногда даже совершает обходы по камерам. Но босс Уоллес? Черта с два.

Суперинтендант МакКиннон, известная также как Бейонсе, работала в Массачусетском исправительном центре только последние десять лет, то есть события рассказа Кристи имели место в правление ее предшественника. По крайней мере, это объясняло неосведомленность суперинтенданта МакКиннон в грязных подробностях тех дел.

– Вы разговаривали с Шаной? – спросил Фил.

– С тех пор мы больше не виделись. Меня выпустили из одиночки, пока Шана все еще была в больнице.

– А охранники, – заговорила Аделин, – Ричи, Фрэнки, Говард – они точно не пытались ее изнасиловать? Вы в этом уверены?

– Да.

– Зачем же она тогда вмешалась, как думаете? – спросила доктор Глен.

– Ради Аделин, – просто ответила Кристи. Она с неподдельным любопытством смотрела на доктора: – Вы ведь и есть Аделин, верно?

Доктор Глен кивнула.

– Вы ее сестра?

Она снова кивнула.

– Только вы никогда в тюрьме не сидели. Вы слишком хорошо выглядите.

Доктор Глен в ответ слегка улыбнулась.

– У меня был брат, – сказала вдруг Уилли, – на пять лет меня младше. В детстве, когда наш отец выпивал… Я следила, чтобы Бенни не попался ему на глаза. А если он его замечал, то пыталась отвлечь внимание на себя.

– И это помогало? – спросила Аделин.

– Первое время. А затем, когда Бенни исполнилось двенадцать, он сам начал пить, так что смысла не стало. Они оба были гнусными алкоголиками.

– Мне жаль.

– Я любила Бенни. По крайней мере, до тех пор, пока ему не исполнилось двенадцать. Я бы умерла за него. Несколько раз я даже была близка к этому. Когда Шана посмотрела на меня и прошептала: «Аделин…» – я знала, что она имела в виду. Она словно говорила: «Бенни». Как я постоянно старалась защитить его, так и она защищала вас.

– Может быть.

– Интересно, вы того стоите? – пристально глядя на Аделин, спросила Уилли. – Или вы такой же неблагодарный кусок дерьма, каким оказался мой братец?

– Не знаю. Как и у всех сестер, наши отношения очень… сложные.

– Я рада, что она убила Фрэнки. Плевать, правильно это или нет. Он напоминал мне отца. Другое лицо, другая одежда, но такой же сукин сын. Шана это знала. Она видела его насквозь и использовала это против него.

– Откуда ей стали известны подробности его личной жизни? – спросил Фил. – Про развод, детей, собаку. Это ведь все правда?

– Понятия не имею, как она узнала, но после смерти Фрэнки мы подслушали разговор двух надзирателей. Они говорили, что жена бросила его несколько недель назад и стала встречаться с другим охранником. Поэтому Фрэнки и начал проводить ночи в тюрьме.

– Но до смерти Фрэнки подобных сплетен вы не слышали? – уточнил Фил.

Кристи хмыкнула:

– Я, по крайней мере, не припомню. Судя по всему, Шана и о Ричи кое-что знала. Может, какие-то его потаенные мысли, секреты. Думаю, их-то Шана ему и нашептывала той ночью. Например, она могла сказать ему, что все, чего он боялся, может стать правдой. Поэтому он захотел умереть. Ну, знаете, одно дело, когда ты сам знаешь, что ты жалкий кусок дерьма, а другое – когда об этом знает весь мир. В таком случае смерть кажется не таким уж плохим выходом. Ричи упал прямо в ее объятия, и Шана обошлась с ним очень… аккуратно. Даже почти нежно. Она его загипнотизировала, вот что я думаю.

– Вы рассказывали об этом Чарли Сгарци? – спросила Ди-Ди.

– Тому репортеришке? Да-а, он приходил ко мне несколько месяцев назад. Все вынюхивал про Шану. Якобы для работы над своим «бестселлером». – Последнее слово Кристи произнесла с издевкой.

– И вы ему все рассказали?

– За это он оплатил мой обед в «Олив Гарден», – сказала Кристи, словно это служило весомым аргументом. – Слушайте, девушке же нужно кушать.

– Он вас спрашивал об убийстве своего двоюродного брата, Донни Джонсона?

– Да, но тут мне нечего было ответить. Шана об этом никогда не говорила. Даже имя не упоминала.

– Но вы ведь знаете, что она с ним сделала, верно? В свое время это дело получило довольно широкую огласку. Наверное, другие девушки спрашивали ее об этом? – с нажимом спросил Фил.

Кристи удивленно на него посмотрела, а затем разразилась смехом:

– Вы с ней не встречались, верно?

– Встречался.

– Серьезно? И сколько вопросов вам удалось задать? С такими людьми, как Шана, нельзя просто… просто болтать. Она ведь не то что слегка с головкой не дружит или малость не в себе. У нее проблемы посерьезнее. Шана просто сумасшедшая, которая продала душу дьяволу. Ей всегда было плевать на меня и на всех остальных. Да, она убила Фрэнки и все такое, но… Может быть, Шана действительно хотела защитить нас всех, черт ее знает. Но совершенно определенно одно – она хотела убить его. Она ударила его ножом черт знает сколько раз, а затем слизала кровь. Не припомню, чтобы Чудо-женщина творила что-то подобное в конце какой-нибудь серии.

– Почему она назвала вас Аделин? – спросила Ди-Ди.

Этот момент казался ей весьма любопытным. Когда Фрэнки попытался в очередной раз изнасиловать Кристи, Шану, похоже, переклинило, и она зарезала его, в то время как смерть второго охранника, Ричи, случилась чуть ли не по его воле и даже выглядела нежной, как выразилась Кристи.

– Ну, она же Аделин, – Уилли махнула рукой в сторону доктора. – Ее и спросите.

Ди-Ди повернулась к Аделин.

– Базовая защита, – сказала доктор Глен. Ее голос звучал грубовато и для нее нетипично. Откашлявшись, она продолжила: – Четыре года своей жизни Шана провела не в самой благополучной семье. После ей пришлось сменить множество приемных родителей, что также не слишком благотворно действует на психику. Как правило, для таких людей младшие братья и сестры становятся воплощением их собственного внутреннего ребенка. В попытках спасти младшую сестру старшая пытается вернуться в прошлое и спасти саму себя. Шана зациклена на моей защите, потому что в свое время некому было защитить ее. То же самое касается и ее поведения в тюрьме: защищая молодых и менее опытных заключ� к его совести. А остальное уже не так трудно.

– То есть вы бы тоже так смогли? – с вызовом спросила Ди-Ди.

– Да, вот только я не лишена совести, – напомнила я ей. И самой себе.

– Считаете, Кристи сказала правду? – снова включился Фил. – Ваша сестра убила тех двоих охранников, а может, даже заставила третьего, Говарда, разбиться на машине, но при этом не имела связи с внешним миром? Это была чистой воды манипуляция, и все?

– Я полагаю, нам не стоит наделять мою сестру сверхспособностями. У нее и без того много выдающихся качеств.

– К чему вы клоните? – спросила Ди-Ди.

Я сделала глубокий вдох:

– Она этого не делала.

– Чего – этого? – скептически переспросила Ди-Ди. – Не убивала Донни Джонсона или ту заключенную? Не зарезала двух охранников, не командовала Убийцей с розой – или все, вместе взятое?

– Не убивала Донни Джонсона, – сказала я, и еще до того, как эти слова сорвались с моих уст, я знала, что они верны. – Базовая защита, помните? Три преступления, которые были совершены на территории Массачусетского исправительного центра, три преступления, которые, как мы с вами знаем, имеют один общий мотив – защиту. Сильный атакует слабого. У Шаны пунктик на этот счет. Она идентифицирует себя с жертвой, за которую немедленно надо вступиться. Спасти пострадавшего сегодня – значит спасти ребенка, которым Шана была много лет назад. Это касается и нападения на нее саму: та заключенная, которую сестра, защищаясь, убила, подходит под эту схему. То были первые дни заключения для Шаны, а ее соседка явно была куда сильнее и опытнее. Опять-таки схема «сильный атакует слабого».

– Вот только Донни Джонсона вряд ли можно назвать кем-то более сильным, – заметил Фил.

– Вы правы. Донни был больше похож на слабую жертву, которую Шане предстояло защитить.

– В чем же тогда дело? – спросила Ди-Ди.

Я покачала головой:

– Не знаю. Шана утверждала, что это была самозащита, якобы Донни пытался ее изнасиловать. Честно говоря, я в это не верила тогда, не верю и сейчас. Особенно если вспомнить, что она была раза в два крупнее его, да и характер имела покруче. Его все считали добрым, но замкнутым ботаником, Шана же была грубой уличной девчонкой, которая заставила Донни встретиться с ней, а затем зарезала беднягу. Ее первое трепетное убийство, так сказать. Учитывая гнусный характер преступления, присяжным понадобилось меньше суток, чтобы приговорить четырнадцатилетнюю девочку к пожизненному.

– Вы говорите о деле тридцатилетней давности, – осторожно сказал Фил. – Ваша сестра была подростком. Импульсивным, безрассудным… Может быть, мотив убийства был другим, потому что ваша сестра была другой.

– У всех есть свои скелеты в шкафу, – ответила я, – и не так-то просто от них избавиться.

– Почему она тогда не подала апелляцию? – поинтересовалась Ди-Ди.

– Потому что она Шана. Потому что она действительно страдает от диссоциального расстройства личности, она не умеет общаться с людьми, будь то адвокат, судья или присяжный заседатель. Возможно, уже тогда у нее были депрессии. Трудно сказать. Я ее в принципе тогда не знала, мне не знакома четырнадцатилетняя Шана Дэй. Если это так… то она наверняка ждала худшего. А когда ей назначили наказание, какой смысл сопротивляться?

Фил кивнул. Он выглядел взволнованным. То, что моя сорокалетняя психически нездоровая сестра была вынуждена всю жизнь провести в лечебнице, его не беспокоило. А вот осознавать, что когда-то она была молодой девушкой с нелегким прошлым… это куда сложнее. Хотя так и должно быть.

– А что насчет ее адвоката? – спросила Уоррен. – Должен же он был вступиться за свою малолетнюю клиентку?

– Это был лучший государственный адвокат, которого только можно было найти, – заверила я ее.

Ди-Ди возвела глаза к небу:

– Кстати, Чарли Сгарци утверждает, что обнаружил любовные послания от Шаны, которые предназначались его кузену, но я, если честно, в это не верю. Шана ведь ненавидит слабаков. Вряд ли он ее привлек бы.

– Чарли вам их показывал?

– Нет. Он говорит, что нашел их после смерти дяди.

– Думаете, он все это придумал? Чтобы подороже продать свою книгу?

Я пожала плечами:

– Может, и правда есть какие-то письма, просто он их неправильно понял. Может быть, в них какой-то шифр или они вообще предназначались не для Донни. Он должен был их кому-то передать или… – Я на секунду задумалась. – Донни ведь был заумным книжным червем, верно? Возможно, он просто помогал Шане писать их. Она-то уж точно не была примерной ученицей. В то время ее почерк и орфография откровенно страдали… Скажем так, ее почерк не отражал данного природой ума.

Ди-Ди продолжала хмуро на меня смотреть.

– Думаете, Шана все спланировала? – внезапно спросила она. – Я имею в виду все это. – Указательный палец описал в воздухе воронку. – Вы ведь слышали, что сказала Кристи. Шана гниет в тюрьме, даже не надеясь увидеть дневной свет. Она умная, ей скучно, плюс у нее есть куча свободного времени. Почему бы не организовать сложную серию убийств и не выставить себя в благоприятном свете? Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как она прикончила этого Фрэнки или как его там. Теперь она могла взяться за Убийцу с розой. Свежий кусок мяса, как вы выразились.

Я покачала головой:

– Вы еще утром говорили, что сестра и Убийца с розой как-то связаны. Но дело не в Гарри Дэе – все дело в Донни Джонсоне. Что-то произошло тридцать лет назад, и Убийца с розой определенно не хочет, чтобы Чарли Сгарци до этого докопался.

– Значит, нужно еще раз съездить к Чарли, – сказала Уоррен, посмотрев на Фила.

– Нет, – возразила я, заработав тем самым неодобрительный взгляд с ее стороны. – Он еще не разгадал эту тайну, в том-то и дело. А нам нужно найти того, кто разгадал. Возможно, я смогу вам с этим помочь. Приемная мать Шаны. Они жили по соседству с Джонсонами. Возможно, она еще что-то помнит о мальчонке. А у меня как раз есть ее адрес и номер телефона.

Бренда Дэвис до сих пор меня помнила. Мы виделись с ней всего однажды: когда я только начала заниматься изучением психического состояния моей сестры, мне нужно было поговорить с Брендой как с одним из ключевых персонажей в жизни моей пациентки. В тот раз мы беседовали только о Шане, но она нисколько не удивилась ни моему звонку, ни тому, что у меня есть свежие вопросы касательно Донни Джонсона. Миссис Дэвис сказала, что абсолютно свободна, и мы могли в любое время к ней приехать.

Мы направились в Южный Бостон. За рулем был Фил, и по пути я попросила его остановиться, чтобы купить свежей выпечки в одном из итальянских магазинов. Это меньшее из того, что я могла сделать, все-таки мы собирались вторгнуться в жизнь пожилой женщины и напомнить ей о вещах, о которых она, скорее всего, на протяжении тридцати лет пыталась забыть.

Бренда открыла нам дверь своего трехэтажного дома и быстро-быстро заморгала якобы от яркого дневного света, хотя на самом деле солнце уже садилось, день подходил к концу.

– Доктор Аделин Глен, – поприветствовала она меня с порога.

Миссис Дэвис, казалось, уменьшилась в размерах со дня нашей последней встречи. При ходьбе она горбилась, а седые, торчащие в разные стороны волосы придавали ей сходство с одуванчиком. Я представила ей детективов, и она приветственно кивнула.

Я вручила ей коробку с выпечкой. Бренда меня поблагодарила и провела нас по темному коридору первого этажа в гостиную, которая находилась в дальней части дома. Она указала нам на выцветший коричневый диванчик, а сама засуетилась над кучей бумаг, грудой сваленных на кофейный столик. Она переместила их на пол, где уже и так валялось много различных бумаг. Ди-Ди и Фил настороженно озирались вокруг.

Вспомнилось, какая суматоха царила в доме Бренды Дэвис шесть лет назад. Сейчас все было не так. Что это? Пустота, образовавшаяся после того, как выросли приемные дети? Или чувство невосполнимой утраты, вызванное смертью ее мужа, после ухода которого она вынуждена коротать серые дни в полном одиночестве?

Я посмотрела на захламленную кухню, на тесную гостиную и тут же пожалела, что мы приехали сюда, чтобы тревожить своими вопросами эту милую женщину. Она была хорошей приемной матерью и страшно этим гордилась. Поэтому-то сестру и отправили жить к ней и ее мужу. Вот только вместо того, чтобы сделать Шану навеки счастливой, они всего лишь стали очередной страницей ее жизни. Убийство Донни Джонсона разрушило не только репутацию миссис Дэвис и ее супруга, но также их веру в дело всей их жизни.

Мне пришло в голову, что Чарли Сгарци был прав. Загадку этого преступления еще предстоит разгадать. Преступление, которое повлияло на жизни стольких людей: Бренды Дэвис, Джонсонов, семьи Сгарци, моей сестры, а теперь и на мою собственную.

Ужасный поступок, от которого разошлась до сих пор не утихающая зыбь.

– Чай, кофе? – предложила миссис Дэвис.

Она крутилась на кухне, перебирая гору грязных тарелок, пустых кувшинов для воды и так далее, пока наконец не нашла одну чистую тарелку. Хозяйка выложила на нее кучу эклеров, сахарны�и у Шаны друзья. Но иногда мы видели ее среди кучки тех ребят. Я, конечно, переживала по этому поводу. Они были наглыми хулиганами, а у Шаны и без того хватало проблем. Я пыталась поговорить с ней об этом, но она только смеялась. «Жалкие неудачники» – вот как она их называла. Позже я узнала от соседки, что Шана гуляет вовсе не с теми ребятами, а со старшим братом одного из них. Якобы ему было двадцать четыре, и он торговал наркотиками. С ним-то Шана и проводила время. Четырнадцатилетняя девочка и двадцатичетырехлетний парень-наркоделец…

Миссис Дэвис покачала головой. Даже спустя столько лет она все еще переживала по этому поводу.

– Сколько Шана прожила у вас? – спросил Фил.

Женщина переменилась в лице.

– Три месяца, – прошептала она. – Прошло всего три месяца, до того как она…

– Что случилось в тот день, миссис Дэвис? – осторожно спросила Ди-Ди.

– Видит бог, я правда не знаю. Шана проснулась часов в одиннадцать и куда-то ушла. В четыре часа остальные дети пришли со школы и сели обедать, а Шаны так и не было. А часов в пять… Да, в пять, я как раз собиралась поставить курицу в духовку и вдруг услышала крики. Это была миссис Джонсон, ее дом находится неподалеку от нас. Она кричала и кричала не переставая. «Мой малыш! – кричала она. – Мой малыш!»

Джеремайя выскочил за дверь. К тому времени как он подоспел к их дому, кто-то уже вызвал «Скорую». Но, по его словам, медикам там было нечего делать. Разве только посмотреть на изуродованное тело мальчика… Миссис Джонсон так и не оправилась от того случая. Да и ее муж тоже.

Миссис Дэвис немного помолчала, а затем спокойно продолжила:

– Через час вернулась Шана. Она была вся в крови, в руках у нее был нож. Я испугалась, спросила, все ли с ней хорошо, но она ничего не ответила. Просто подошла и отдала мне нож, а затем отправилась наверх в свою спальню. Когда Джеремайя вошел к ней, Шана сидела на своей кровати, вся по-прежнему в крови.

Он сразу все понял по ее виду и отсутствующему выражению лица. Джеремайя сам мне об этом сказал. Он спросил ее, что она сделала с маленьким Джонсоном. Шана не ответила, она полезла в карман и достала что-то похожее на клочок ткани. Ухо Донни Джонсона. Она отдала мужу ухо мальчика. Джеремайя вызвал полицию. Что еще ему оставалось делать?

Бен Джонсон, отец Донни, прибыл первым. Он услышал о происшествии по полицейскому радио и сразу побежал к нам. Я не хотела его пускать, переживала, что он может что-нибудь сотворить с девочкой. Но он держал себя в руках, и как только Джеремайя провел его наверх, спросил у Шаны, она ли убила его сына. Но Шана ничего не ответила. Она просто продолжала смотреть перед собой отсутствующим взглядом. Наконец, пыхтя и отдуваясь, прибыли остальные полицейские. Один из них забрал с собой ухо как доказательство, а остальные зачитали девочке права и увели ее.

Она больше не вернулась в наш дом. Но все это не имело никакого значения. Дело было сделано. Соседи теперь с нами больше не разговаривали. Мы приютили монстра, а затем натравили его на наших друзей. Джеремайя так и не смог от всего этого оправиться. Он потерял интерес к детям, к нашему дому, к нашей жизни. Сэмюель съехал от нас полгода спустя. Думаю, ему стало слишком тяжело жить в доме… со столь дурной репутацией. Маленькая Ана-Роуз вернулась к своей родной матери, а Тревора отдали в другую семью. Службы не назвали нам причину, но мы сами ее знали. От этого становилось еще тяжелее. Шана… у нас не было ни единого шанса ее воспитать. Но тем двум малышам еще можно было помочь, а у меня так и не хватило духу узнать, что с ними стало. Красивая малышка Ана-Роуз вернулась к матери-наркоманке. Только богу известно, что она могла сотворить со своей дочерью во время очередной ломки. А Тревор, скорее всего, попал в одну из тех… приемных семей, куда детей берут, только чтобы получать ежемесячное пособие. Они селят четверых в одну комнату, где трое старших издеваются над младшеньким, а родителям на это плевать. Наверное, мне стоило глубже поинтересоваться, но не уверена, что смогла бы выдержать правду. Все-таки в том, что произошло, есть и моя вина.

Бренда продолжила поглаживать кота по спине.

– Можете рассказать нам, что стало с семьей Джонсонов? – попросил Фил.

Женщина пожала плечами. Ее глаза мгновенно покраснели и наполнились слезами.

– Марта, мать Донни, начала пить. По крайней мере, это то, что я слышала, потому что с того дня она не желала ни видеть меня, ни слышать. Да и вообще все соседи были не в восторге, когда встречали меня на улице. А особенно Джонсоны… Донни был их гордостью и радостью. Одаренный молодой человек с тягой к точным наукам. Его отец часто хвастался, что, может, сам он простой полицейский, но его сын обязательно станет начальником криминалистической лаборатории. Я слышала, Бен застрелился. Все-таки родители не должны хоронить детей…

– Миссис Дэвис, – заговорила я, – вы присутствовали, когда полицейские обыскивали комнату Шаны?

– Ну конечно.

– Вы не помните, может, они нашли письма или записки, которые Шана писала Донни? Возможно даже, любовные послания.

Миссис Дэвис усмехнулась:

– Шана и двенадцатилетний мальчик? Это вряд ли. Честно говоря, двадцатичетырехлетний наркоторговец больше в ее стиле.

– Может быть, она просто по-дружески к нему относилась? Стала заботиться о нем, как о Треворе?

– Не знаю. Шана никогда о нем не упоминала. Но… все может быть. Я всегда знала, что в Шане есть что-то скрытое от глаз. Что ж, это лишний раз доказывает, что я чересчур наивна.

– А что насчет семьи Сгарци? – спросила Ди-Ди. – Я так понимаю, на них убийство Донни тоже отразилось?

– Конечно. Дженет и Марта – сестры, они всегда были близки. Я слышала, Дженет стала больше проводить времени с Мартой, пока та пыталась утопить свои печали. Правда, самой Дженет все это не слишком пошло на пользу, да и, к сожалению, не спасло Марту от смерти.

– То есть Дженет Сгарци потеряла своего племянника, затем сестру и зятя, – спокойно резюмировала Ди-Ди. – А ее муж, мистер Сгарци?

– Ее мужа я почти не знала, – сказала Бренда. – Он был пожарным и часто работал сверхурочно. Но их сын Чарли нажил себе много неприятностей в те годы. Не знаю, виноват ли в этом шок, вызванный убийством кузена, или отсутствие матери, которая теперь посвящала все свое время сестре, но он стал воровать, совершать акты вандализма и так далее. Через некоторое время родители наконец отправили его учиться в другой город. В Нью-Йорк, кажется. Это вроде помогло. По крайней мере, я слышала, как Дженет хвасталась, что он стал журналистом. Сейчас-то, я полагаю, он вернулся, чтобы заботиться о матери. У нее теперь, знаете, проблемы со здоровьем. Рак.

Мы все кивнули, только сейчас поняв, что миссис Дэвис не знает об убийстве Дженет Сгарци. Наверное, она и об Убийце с розой ничего не слышала. В любом случае мы решили не посвящать ее в это.

– На ком еще могло отразиться убийство Донни? – спросил Фил.

– Даже не знаю, больше никто на ум не приходит.

– Может быть, какие-то его друзья?

Женщина покачала головой:

– Мне очень жаль, но я не так много знаю о Донни. Он всегда был для меня просто соседским мальчишкой. Лучше спросите Чарли, ему, должно быть, больше об этом известно.

Фил кивнул. Затем он спросил полные имена детей, которые жили в доме Дэвисов в одно время с Шаной: Сэмюель Хейс, Ана-Роуз Симмонс, Тревор Деймон.

Мы все встали со своих мест. Рыжий кот грациозно спрыгнул с моих коленей.

Несмотря на неприятную тему нашего разговора, я видела: миссис Дэвис было жаль, что мы уходим. Я подумала, каково это – столько лет жить в том же районе и все это время чувствовать себя изгоем.

Я подошла к ней и поцеловала в морщинистую впалую щеку.

Она пожала мне руку.

А затем проводила нас обратно по коридору к выходу.

Последнее, что я видела перед тем, как она закрыла дверь, – это ее изборожденное морщинами, исполненное печали лицо.