Клим продержался после Базарова в пароходстве три года, внедряя хозрасчет, самоокупаемость и самофинансирование. Пришлось изучить кучу методик, побывать на семинарах, пройти повышение квалификации в ленинградском институте. В конце первого дня занятий он нашел кафедру гидродинамики, приоткрыл дверь заведующего: «Разрешите?» Заведующий кинул взгляд на его нашивки и, словно выброшенный из своего кресла пружиной, подскочил к нему, раскланиваясь и расшаркиваясь: «Здравствуйте! Проходите! Очень приятно! Позвольте представиться: доктор технических наук профессор…» «Извините, – сказал Клим, – я хочу увидеть Лещинского Евгения Сергеевича». И тут завкафедрой буквально заломил руки: «Он ушел от нас!» – «На другую кафедру?» – «Нет-нет, он ушел, как говорится, в мир иной!..» Клим оторопел: «Он что, умер?» «Вы присядьте, прошу вас! – Подождав, пока Клим опустится в кресло, снял трубку без диска: – Юлия Львовна, tea four two! – Повернувшись к Климу, развел руками: – Вынужден сообщить вам, что Лещинский Евгений Сергеевич скончался в октябре прошлого года, наложив на себя руки». Тут вошла Юлия Львовна, которой можно было дать от двадцати пяти до пятидесяти, в зависимости от того, на что обращается внимание: на руки, одежду, глаза, улыбку, голос… Вечером она нашла его в номере институтской гостиницы и все рассказала. Лещинскому «зарубили» докторскую, и главную роль в этом сыграли отрицательный отзыв Технического управления и кляуза завкафедрой в ВАК. «А я сама печатала и носила ему на подпись положительное заключение кафедры!» – «Юля (они уже заканчивали бутылку “Арарата”), а кто подписал отзыв Технического управления? Власов?» – «Нет, Клим, отзыв подписал его заместитель, Петровский. Женя при мне звонил Власову…» – «И что?» – «Я поняла одно: кто-то этим Власовым крутит!» «Я знаю, – сказал Клим, – кто им крутит. Только зачем? Ведь она получила все, что хотела!» – «Эх, Клим! Не знаешь ты баб! Вот ты смотришь на меня: немолодая, некрасивая, без высшего образования, чего ей надо? А мне, Клим, много чего надо! Я хочу, чтоб меня любили! Чтоб я была единственной! Чтобы все у меня в ногах валялись! И за это я готова жизнь отдать!..» «Свою?» – уточнил Клим. – «И свою тоже! Ты думаешь, та, которая Женю погубила, не понимала, что она и себя убила?»

С «Валеркой» они практически не общались, тот во всем слушал зама по эксплуатации, который свою обиду (обошли, снова не назначили начальником) вымещал на том, что все больше вопросов решал сам. Зато у Клима сложились деловые отношения с Валентином, игроком их футбольно-волейбольной команды, ставшим главным инженером. Они разработали систему хозрасчетных отношений заводов с управлением пароходства, какой не было в отрасли ни у кого. И еще, похоронив АСУ с ее многоэтажьем металла, проектов, программ, штата сотрудников, стали внедрять систему автоматизированных рабочих мест на основе персональных компьютеров. Появился компьютер и у Клима на столе, и он стал переводить в цифры всю документацию, подключив специалистов из отделов и программистов. И когда все системы, курируемые Климом, заработали, его сняли. Произошло это в девяносто первом, перед навигацией. Всю зиму страна бурлила, в пароходстве ходили из кабинета в кабинет, обсуждали последние новости: объединение Германии, Нобелевская премия Горбачева, штурм телецентра в Вильнюсе, референдум о будущем разваливающегося на глазах Союза… Клим в этих сборищах не участвовал, он почувствовал, что смертельно устал за эти горбачевские семь лет; после двенадцатичасового рабочего дня в пароходстве и своей фирме хотелось уткнуться в теплые женские колени, но Надя то «Огонек» читала, то смотрела ТВ-передачи из Москвы, а Юлька вдруг привела к себе мужика младше на двенадцать лет, чуть ли не аспиранта. Светлану досрочно отправили на пенсию, и она стала злой, раздражительной, плаксивой; пришлось ее срочно спасать. Он посадил ее в офисе, который снимал в здании снабженцев, у Олега, пятого из их команды в группе здоровья. Они появлялись здесь втроем рано утром, потом Клим уезжал в пароходство, а Петр гонял по объектам на подержанной «иномарке». Светлана исполняла обязанности секретаря, бухгалтера, кассира, таксировщика и сидела в конторе целый день. Однажды он приехал в офис после работы и не узнал Светлану: никогда она не выглядела так вызывающе привлекательно. «Хоть бы ты меня пригрела», – вырвалось у него. «А что, – сказала она, – и пригрею. Знаешь, сколько я ждала?» – «Сколько?» Рассмеялась: «Люди столько не живут!»

Про свое увольнение, после которого ему ничего не предложили, он тут же позвонил в Москву. «Не переживай! – закричал Базаров. – И работу не ищи! Надо укреплять наше предприятие! Сними новое помещение, оборудуй кабинет, чтобы не стыдно было гостей принимать! А гости появятся, тут один закон на днях примут, он все вверх дном перевернет!» И Базаров помог ему снять новое помещение в центре города. Петр нашел строителей, и те оборудовали четыре кабинета, в каждом установили офисную мебель и компьютеры. А Светлана в новом офисе расцвела еще больше, и, возвращаясь домой, он отмечал, как невзрачно и жалко выглядит Надя. Как-то он вышел после работы со Светланой – крупной, видной, в красивом платье. «Как ты изменилась!» – сказал он. Она засмеялась: «А ты знаешь, чего мне это стоило? Я растратила на барахолке все, что копила на черный день!» – «На какой черный день?» – «Я же все, что получала от Бориса в эти десять лет, складывала на книжку». – «И не тратила? Почему?» Она пожала покатыми плечами: «Не знаю». – «Там же должно быть не меньше двадцати тысяч!» – «Ты забыл про проценты!» – «И ты все истратила?» – «Да почему все? Когда меня сократили, я переживала, как дура, а как ты меня позвал, я и сняла тыщу». – «И все остальное – на книжке?» – «Ну да!» «Да ты понимаешь, – зашептал Клим, – что скоро цены отпустят, и твой вклад обесценится?» «Ой, – сказала Светлана и положила руку на грудь. – Что же делать?» – «Снимать деньги! Покупать все, что можно: машину, дачу, мебель, хорошее пианино, драгоценности, валюту! Петр пришлет рабочих, они тебе ремонт сделают – по полной программе!» Она остановилась: «А зачем мне это нужно, Клим?» «Это нужно нам!» – вырвалось у него. Все свои обязательства перед Надей он выполнил. Дочь, она же сестра Аня, вышла замуж поздно, зато дважды «выстрелила», сидела с детьми дома, толстела и была совершенно счастлива, тем более, что Клим помог купить трехкомнатную квартиру, а у мужа открывались неплохие перспективы перевода в Москву. Сережка поступил в технологический институт, Клим отдал ему своего жигуленка: «Как добьешь, куплю иномарку». Да и у Светланы все определилось: Ленка вышла замуж и съехала к мужу. «Хорошо, – сказала она. – Я сделаю все, что ты скажешь, Клим».

После выхода Закона о приватизации у него стали появляться московские гости. Они были какие-то все одинаковые – как китайцы, которые русским кажутся на одно лицо, и наоборот, – интересовались самыми прибыльными предприятиями региона и учили Клима, что главное сегодня не деньги, а – информация: «Создайте нам информационную базу, и мы купим ее у вас за большие деньги». Уходя из пароходства, Клим унес с собой десятки дискет. Там были не только перевозки, но и данные о клиентуре, а это практически все предприятия региона. Но этого все равно мало, надо эту информацию обновлять и дополнять. И он вспомнил про Юльку: «Посажу-ка я ее на эту базу. Получится – хорошо, не получится – не велик убыток». И у Юльки стало получаться, а главное – она была здесь, с ним, родная, похудевшая, постаревшая. В помощь к ней он посадил своего сына, который с компьютером был на ты. Они были прекрасной парой: ироничная тетя и влюбленный в нее племянник. Вскоре Клим понял, что москвичей в основном интересует Север: там нефть, газ, золото, руда, и сам предложил им слетать в Северный. В аэропорту их встретил Витя Маслов, провез в портовском уазике по городу, разительно изменившемуся за эти годы: везде киоски и яркие вывески, устроил в лучшей из двух гостиниц, привез в ресторан, где москвичей поразило все: европейский интерьер, официанты в смокингах, баварское пиво. И следующие три дня Витя обеспечивал москвичам все возможные и даже невозможные контакты в администрациях, управлениях, конторах. Москвичи рассчитались с Климом напрямую, минуя фирму, и он подумал было поделиться с Петром, но решил этого не делать: протянешь руку – откусят по локоть.

В начале весны отпраздновали пятидесятилетие Нади и Клима. «Сэкономили!» – смеялся сын Сергей. Клим молча соглашался с ним: действительно, он сэкономил, но не только деньги – он бы не смог вынести дважды то лицемерие, которым пропитался этот двойной юбилей, словно Надин торт масляным жирным кремом. А вскоре состоялся перевод-переезд Ани с мужем Эдиком и детьми – правда, не в саму Москву, а в Подмосковье, и Аня с Эдиком забрали с собой Надю, которую Эдик любил еще больше, чем Аню. Вот и хорошо, подумал Клим, и, когда строители принялись наконец рушить квартиру Светланы, они стали ездить ночевать за город. Уехав в Москву, Базаров оставил дачу Светлане, но она там и не появлялась, и Климу приходилось бороться с сорняками на двух участках. Для удобства он снял часть забора, так что перелезать через забор или идти по улице не приходилось, да они особенно и не скрывались: парткомов уже не было, так что привлечь за аморальное разложение было невозможно. Ездили они теперь на Светланином «БМВ», черном, стремительном, бесшумном. До трассы надо было проехать по лесной дороге, и обычно эту часть пути за рулем была Светлана, которая собиралась осенью сдавать на права. В тот раз они не спали до рассвета на даче Базарова, как бы в отместку ему, а выезжать надо было рано. Выехав на трассу, Светлана то ли пожалела будить Клима, прикорнувшего у ее плеча, то ли обрадовалась возможности проехать «с ветерком»… Быстрая и бесшумная езда по пустынной в этот час дороге убаюкала ее, и она заснула за рулем.

Клима лечили долго, и, когда к нему стали пускать посетителей, и сын и Юлька рассказали ему, что произошло в фирме за это время: исполнительный директор Петр Великий снял все деньги и скрылся, все счета арестованы, на него, как на учредителя, заведены три уголовных дела, Базаров на звонки не отвечает, – он позавидовал Светлане. Они оба были на ее похоронах, от них он узнал, что лицо Светланы мало пострадало в катастрофе, и на нем осталось выражение счастья. Надя прислала телеграмму (заверенную врачом!), что не может приехать из-за приступа гипертонии. Наконец-то на его радиотелефон позвонил Базаров и выразил сочувствие. Клим молчал. «Петр звонил недавно Вике». – «У тебя есть ее телефон?» Базаров помолчал. «А она рядом, поговори». «Он где-то недалеко, – сказала Вика, успокаивая то ли его, то ли себя. – Так хорошо слышно было!» Клим помотал головой, насколько это ему мог позволить гипс: «Наоборот: чем дальше, тем лучше слышно. Он явно за границей. Что же он сказал?» Она замялась. «Что это я виноват в вашем разводе?» – «Примерно так… И еще – что ты забрал все деньги москвичей себе, а он взял свои». – «Да нет, он взял все. И знаю, зачем. Он купит особняк, устроится, откроет бизнес и наконец-то избавится от комплекса неполноценности, который развел вас. А я тут ни при чем. Хотя, начнись все сначала…» Она положила трубку.

Приходили Виталий и Наталья. Виталию уже было за семьдесят, Наталья исполнилось шестьдесят пять, они с самой весны жили на даче, и признались, что никогда не были такими счастливыми: «Мы, как на Западе, где пенсионеры самые обеспеченные и самые свободные люди!» Неожиданно появились Волоховы; Юрий Васильевич, пересевший из партийного кресла за стол начальника областной транспортной инспекции, громогласно ругал Ельцина и его мафию, а постаревшая, усохшая, сгорбившаяся Татьяна Петровна вставила было слово про «умницу Явлинского», но тут же умолкла и сжалась под взглядом мужа из-под мохнатых брежневский бровей.

Оставшись один, он вдруг впервые за несколько последних лет вспомнил свою кормилицу Аню и подумал о ней как о родной матери: что ж ты не уберегла своего любимого сына от сумы да от тюрьмы? Конечно, в тюрьму он не попадет, но за это надо будет столько выложить адвокатам и бюрократам! Базаров не ошибся, сказав, что правосудие закроет глаза, он лишь не добавил: «За большие деньги». Вон те москвичи, которых он принимал в офисе и возил в Северный, стали хозяевами всего Севера за копейки, они уже получают миллиардную прибыль, вошли в правительство, а весь его гонорар уйдет на оплату услуг адвоката. Борис это словно бы предвидел, отказавшись от предложения стать учредителем фирмы: «Мне как госчиновнику – нельзя!», и денег с фирмы он не брал, зато сколько их с его подачи прошло через фирму, сколько сделок оформлено, и пойди разберись, какие настоящие, какие липовые! А вдруг все это было продумано заранее и разыграно как по нотам: чтобы Борис продал Север и при этом остался чистым? Пожалуй, так все и было. Да и он хорош: продался то ли за чечевичную похлебку, то ли за тридцать сребреников… А новая жизнь, отняв у них то, чем они гордились в прежней жизни: порядочность, доверчивость, готовность помочь, не дала взамен ничего. Что же дальше-то будет, если они за какие-то пять лет все в себе перевернули, другими людьми стали? Да и людьми ли? Как же так? Худенькая сероглазая женщина потеряла трех детей и четырех мужей, прошла камеры и ссылки, истязания и оскорбления, другая, чем-то похожая на нее, выкормила и вырастила чужого ребенка, отказалась от счастья… Эх, мама-мама! Почему ты не била меня, приговаривая: сам не воруй и другим не давай, честь свою береги!

На ноги его так и не поставили, и Юлька забрала его к себе в корсете и с костылями. После утомительного переезда он задремал в своей новой постели, а когда проснулся, увидел склоненное над ним сияющее счастьем лицо Юльки, вечной Кати Вершининой. «Это ты?» – прошептал он. Она закивала головой: «Я! Наконец-то мы вместе! Теперь уже навсегда!» Какой ценой, подумал он, такой ценой!.. «А где наш аспирант?» Она снова потрясла головой – теперь уже отрицательно: «Никого нет, только ты и я!» На шее у нее была та самая подвеска, что так не понравилось ему, а на руке – колечко с аметистом, которое он подарил Соне, потому что не застал Юльки. «Подвеску мне подарил ты, когда был Иосифом, а колечко – Соня, – сказала Юлька, заметив его взгляд, – и наказала: надень его, когда ты полюбишь по-настоящему. И вот я надела!» – «Когда она тебе его подарила?» – «Когда уезжала в санаторий». Ну что ж, его догадка подтвердилась… Он опустил глаза: «А если…» «Милый, – прошептала она, – никаких “если”! У нас все получится!» И когда на рассвете она наконец заснула, он встал и сам, без костылей, сделал шаг к балконной двери.

«АООТ “…ское речное пароходство” с прискорбием сообщает о смерти вследствие автокатастрофы потомственного речника, бывшего заместителя начальника пароходства ГОРДЕЕВА КЛИМА СТЕПАНОВИЧА».