Глава 6
Замкнувшийся круг
– Сашуля, ты не сможешь сегодня Мишеньку пораньше забрать?
– А что такое?
– Я его к зубному записала на три часа. Опаздывать никак нельзя, у Вайнштейна знаешь какая очередь?
– Ну, конечно, заберу, Ляля, о чём разговор!
– И меня потом отвези в музсалон. Когда уже тебе дадут собственного шофёра?
– Как только твой папа соорудит мне подполковника, Лялечка. Сама бы научилась водить, не хочешь? «Жигули» тебе купим…
– Ой, я тебя умоляю! – супруга дула на пальцы, оснащённые длинными лакированными ногтями, сушила лак. – В этой таратайке…
– Ну а до собственной «Волги» нам опять-таки потерпеть придётся, – вздохнул супруг.
– Приличные люди на иномарках давно уже ездят вообще-то!
Кофе в турке вскипел, выпирая шапкой пены, и гэбист торопливо подхватил сосуд, не давая напитку сбежать, вылил в фарфоровую кружку. Поболтал ложечкой, размешивая сахар. Вообще-то Лялька баба ничего, истерик особых не закатывает, и в постели хороша, и не так чтобы слишком дура… Но, видит бог, если б не её папаша, хрен бы он на ней женился.
Жуя бутерброд с сыром и ветчиной, «психотерапевт» поглядел в окно. Пасмурный день будет, похоже… Ладно. Итак, что у нас в планах на сегодня? Да, та девка… Вообще-то выставить наблюдение по-хорошему следовало бы заранее, но с этой волокитой-бюрократией… Значит, выставить наблюдение сегодня. Лазерные микрофоны на окна плюс видео. Это с утра. А к концу дня дать задание Барбосу с ребятами – пусть-ка хорошенько помнут этого парня. Прямо возле дома. Вот и проверим насчёт паранормальных способностей, или чего там у них… Если не парень, значит, девка. Впрочем, остаётся шанс, что был и третий, обзор у той бабки был ограничен… Но всё равно помять парня надо. Очень крепко, на полном серьёзе обработать. Должен же он в порядке самообороны отреагировать? Вряд ли человек, которого убивают, станет до последнего прятать за пазухой пистолет, жизнь дороже. Повалит Барбоса со товарищи, как ту шпану, и будут у меня козыри на руках…
Серый воробышек сел на подоконник, склонив голову набок, принялся разглядывать сквозь стекло хозяина квартиры. Гэбист подмигнул воробью. Ишь ты, смелый какой… кошки небось испугался бы…
Птичка вдруг надулась, взъерошив перья, крылья распустились веером, не по-воробьиному – ни дать ни взять маленькая параболическая антенна, промелькнула последняя мысль…
Кровь хлынула у мужчины из носа, мгновенно сворачиваясь в кружке с горячим кофе чёрными скользкими сгустками. Сделав нелепое судорожное движение, гэбист рухнул лицом на кухонный стол, опрокинув кружку.
– Саша? – супруга заглянула на кухню, дабы выяснить, что за шум. – Саша!! Сашааааа!!!
Инбер, вздохнув, погасил голограмму. Спрятал амулеты за пазуху, двинулся к выходу, пригибаясь, чтобы не удариться головой о выступающие бетонные рёбра плит перекрытия. Сейчас его было не узнать. Видавшая виды дешёвая клетчатая рубаха, кепка, грязные штаны, заправленные в сапоги, трёхдневная щетина – тракторист трактористом… К сожалению, дальность действия телепаторов до сих пор оставляет желать лучшего, с точки зрения иномейских миссионеров. И разрабатывать дальнобойный прибор никто не собирается ввиду незначительности количества нуждающихся в таковом. Загружать целый творческий коллектив ради хотелок жалкой кучки экстремалов, помешанных на своих дикарях-иннурийцах, – ещё чего! Вот и приходится подбираться к клиенту чуть ли не вплотную. Хорошо, что этот «психотерапевт» удачно жил на верхнем этаже и оказалось возможным скрытно разместиться прямо у него над головой в техническом этаже-чердаке. Живи он пониже, пришлось бы сидеть в подъезде на корточках, изображая пьяного бомжа…
Иномеец усмехнулся. Девочка моя, знала бы ты, насколько грузишь своего шефа-наставника. Право, лучше бы я сам сидел сейчас за развёрнутыми бридами, контролируя взаимодействие иномейского имитатора с Центром управления полётами здешних аборигенов… Ладно. Угроза контроля на ближайшее время снята. Этот «доктор» не дал распоряжения и теперь уже не даст. Сегодня будут возиться с его трупом – какое несчастье, такой обширный инсульт, и ведь совсем молодой ещё! – с понедельника начнётся процесс передачи дел… Так что не раньше вторника. Вернее всего, значительно позже, здес, на Иннуру, никто не рвётся работать. А может, подпалить к чертям полосатым и его кабинет в конторе? Вместе с сейфом… Палка о двух концах. С одной стороны, все материалы сгорят, и придётся начинать сначала. С другой – станет очевидной неслучайность инсульта… Сжечь всю их контору от подвала до чердака – дело другое, но на такой эксцесс уже нужна особая санкция… Да и со вторника надо прекратить прессинг той аборигенки-ревнивицы, что отдыхает в психушке. Пусть приходит в себя уже. За месяц станет резвее прежней на пшённой-то каше…
Добравшись сквозь завалы неубранного строителями мусора до крайнего подъезда и убедившись, что на верхней площадке никого нет, резидент открыл люк и быстро спустился по пожарной лесенке, придержав створку люка, чтобы не грохнула. Резвой пробежкой, прыгая через ступеньки, одолел межэтажные марши и вышел из подъезда, засунув руки в карманы и насвистывая какую-то привязчивую песенку. Мельком взглянул на небо, заворачивая за угол. Небо Иннуру сегодня было затянуто лёгкими тучами, и сквозь белёсую пелену проглядывал размытый ком огня – ни дать ни взять светлые небеса прекрасной Иноме… Да, эта девчонка ещё задаст всем жару. Ой, что начнётся, когда она притащит за собой аборигена-иннурийца! Все новостные каналы будут забиты, сам Патриарх озадачится… а уж Совет Матерей!
Инбер вновь усмехнулся. Девочка моя, сколько же от тебя мороки… и выговор мне влепят неслабый, это уж точно… но, светлые небеса, знала бы ты, как мне сегодня хорошо на душе! Отчего, кто знает?
* * *
– Ну вот и всё…
На голографических виртуальных экранах оживлённые люди хлопали в ладоши, хлопали друг друга по плечам, энергично пожимали руки и вообще бурно радовались по поводу завершения важного этапа миссии «Вега» – исследованию планеты Венера.
– Опять обманули наивных дикарей… – Я осторожно обнял ненаглядную, и она со вздохом привалилась ко мне.
– Что делать, Антоша… У вас тут тоже прячут спички от детей.
За окном угасали последние отблески заката. Тёплая июнькая ночь тихо опускалась на Москву, и узенький серп Луны висел в тёмном звёздном небе, какого никогда не увидеть на прекрасной Иноме.
– Устала смертельно… а сна ни в одном глазу.
– Так иногда случается, от нервного перенапряжения, – я осторожно целовал её в шею и за ухом… везде, везде… – Ванну бы горячую тебе сейчас…
– Нет, Антоша, – она улыбнулась. – Потерплю я. Забыл, что сегодня должно случиться?
– Я не забыл… я жду…
– Луна… – Вейла задумчиво и внимательно разглядывала ночную спутницу Земли, словно видела впервые. – Не хочу сидеть дома. На воздух хочу.
– Ну так пойдём прогуляемся. По ночному городу…
– Раз погуляли уже, спасибо, – она вздохнула. – Шеф велел носа не показывать на улицу без его личного разрешения.
Я задумался.
– Выход всё-таки есть. Хочешь, выберемся на крышу?
– М? – в её глазах промелькнули смешинки. – Нет, а что? Хороший ход. Приказ был насчёт улицы, а про крышу шеф ничего не упоминал!
– Ну и решено. Отмычка от чердака где у тебя?
– Погоди-ка… я ещё и глинтвейна в термос залью, ага?
– Великолепная мысль! И шезлонги возьмём, и ещё гитара нужна.
– Гитара?
– Ну сама посуди – чего ночью делать на крыше без гитары?
И мы разом рассмеялись.
* * *
– Как хорошо… – Вейла вздохнула полной грудью.
Я лишь блаженно улыбнулся в ответ. Двухлитровый термос с глинтвейном, мастерски сваренным моей ненаглядной из сухого красного вина, был уже наполовину пуст. Мы сидели в лёгких раскладных шезлонгах а-ля турист, растянутых на дюралевых рамках-трубочках, и перед нами расстилалось море переливающихся огней.
– Спой?
– Позже, – иномейка чуть мотнула головой. – Вообще-то, строго говоря, по иннурийским обычаям кавалер должен петь серенады или как?
Я вновь широко улыбнулся.
– Я могу. Только тебе же придётся это слушать.
– Ой, испугал! Итак, я жду.
Взяв в руки гитару, я пощипал струны, покрутил колки, настраивая инструмент.
Заря упала и растаяла.
Ночные дремлют корпуса.
Многоэтажная окраина
Плывёт по лунным небесам,
Плывёт по лунным небесам,
Плывёт по лунным небесам,
Плывёт по лунным небесам…
Она смотрит и смотрит на меня, и в глазах её отражается лунный свет, смешанный с огнями великого города.
И шапку сняв, задравши голову,
Как зачарованный стою,
Я на краю степи и города
Земли и неба на краю.
Земли и неба на краю,
Земли и неба на краю,
Земли и неба на краю…
Переливаются, мерцают небесные огни, им вторят огни земные – и меж этих огней только двое. Она и я. И нет ничего важнее…
И снова песней нескончаемой
Запела древняя струна,
Веками числилась окраиной
Моя родная сторона,
Моя родная сторона,
Моя родная сторона,
Моя родная сторона…
Последний аккорд таял в воздухе долго-долго, будто в электронном ревербераторе.
Она сидела неподвижно, и по щекам блестели дорожки слёз.
– Ну вооот… расстроил я тебя…
– Нет, Антоша… – её глаза теперь будто сами излучали незримый свет, – не только от горя бывают слёзы. От счастья иногда тоже…
Да, это была святая правда. Моё сердце плавилось от невыразимой нежности. Родная моя…
– А теперь ты спой, угу? – я протянул ей гитару. – Свою, иномейскую. Можно?
– М? – она несколько мгновений раздумывала. – А отчего бы нет?
Ответить я не успел. Волна жара прокатилась по телу, сменяясь неистовым желанием. В ту же секунду Вейла изогнулась в шезлонге, выгнув грудь колесом.
– Опа… отменяется пение, Антоша…
– Это… оно?
– Ну разумеется! Снимай с себя всё… быстро, быстро! – Она двумя рывками освободилась от собственных жалких тряпочек.
Снять брюки мешала стремительно нарастающая эрекция – ещё чуть, и ткань, пожалуй, просто лопнула бы. Но я всё-таки справился. Всё прочее с меня мы срывали уже в четыре руки… впрочем, это уже не очень отчётливо…
И всё потонуло в огненной лаве дикой, невероятной силы страсти.
* * *
– …Надо сказать прямо… жутко скотский этот ваш препарат…
Короткий сдавленный смешок.
– Так ведь он и предназначен для животных, Антоша. Ветеринарный препаратик-то…
Мы лежали на грязном рубероиде крыши, полностью лишённые сил. Её груди высоко вздымались, и моя рука, в последнем порыве стиснувшая левую, так и лежала, словно сведённая судорогой. Но едва я пошевелился, намереваясь убрать свои пальцы с её соска, Вейла тут же требовательно прижала мою кисть собственной ладошкой – не надо, не отпускай… Тусклый свет лунного серпика не давал как следует рассмотреть, но, по-моему, округлые тугие полушария были в пятнах синяков.
– Похоже… я тебя… довольно здорово помял, родная…
Вновь короткий смешок.
– Что да то да… Хорошо рёбра целы… Губы чуть не оторвал, ненасытный… Четыре захода? Или пять? Не помню… Зато я тебя искусала. Сильно, да?
Действительно, на моих плечах саднили следы укусов. Губы тоже болели, кстати, неслабо.
– Пустяки… – я поцеловал её распухшими губами. – После свадьбы заживёт…
– Ладно… надо бы спуститься домой… тут такие антисанитарные условия… – иномейка зашевелилась, поднимаясь. – Светлые небеса, я же грязнее грязи… вся спина, и в волосах мусор… Срочно в душ, мыться. Повторный приступ случится не так уж скоро, я полагаю.
– Повторный? Когда?
Вздохнув, она бесстыдно пощупала мои яйца.
– Как только эти сосуды вновь наполнятся. Кстати, как скоро они наполнятся, м-м?
* * *
– …Наверное, уже всё?
Голос моей ненаглядной был тих и робок, как у первоклассницы, не выучившей урок. И то хлеб, по-пластунски проползла в голове вялая мысль, у меня-то сейчас голоса и вовсе никакого… напрочь утрачен дар членораздельной речи… или всё-таки не совсем?
– Е… если… ещё раз… я помру… зап-просто…
Скотский препарат, достижение высокоразвитой иномейской ветеринарии, оказался подлинным орудием пытки. Утро за окном уже сменилось ясным солнечным днём, но исключить возможности нового приступа адской страсти Вейла не бралась. Или дозировка зелья оказалась чересчур велика? Хорошо ещё, что после первого, самого жестокого приступа прочие оказались помягче – во всяком случае, моя ненаглядная больше не кусалась, да и я по мере возможности старался щадить её рёбра и груди. Тем не менее де-факто принудительные четырёхактные оргии с интервалом в полтора-два часа измотали нас до крайности. Особенно меня…
– На работе… прогул мне запишут…
Иномейка беззвучно засмеялась.
– Смешной какой ты у меня, Антошка… Трудовую книжку на Иноме возьмёшь?
Я тоже засмеялся. В самом деле, нашёл повод для беспокойства. Сегодня вечером, как лишний народ с погоста разбредётся, мы вдвоём навестим могилку бабушки Рязанцевой на старом кладбище, и прости-прощай, холодная Иннуру.
– Мне… с родными попрощаться надо…
Её бледное лицо стало задумчивым и очень серьёзным.
– А вот это аргумент. Очень даже аргумент… Но, может, всё-таки не надо?
Последние слова прозвучали жалобно, почти умоляюще.
– Ты же сама понимаешь, что надо. Иначе выйдет совсем по-скотски.
Она вздохнула.
– Да понимаю я, Антоша… всё я понимаю. Но гложет меня какой-то дикий, иррациональный страх. Вот отпущу я тебя сегодня, хоть на миг отпущу от себя – и всё… И больше мы не увидимся.
Холодная ящерка пробежала по хребту, царапаясь крохотными коготками.
– Ну-ну, откуда такие страхи… Не нагнетай. Ну хорошо, я возьму с собой твоего Роба. Для страховки. Можно же?
Она кусала губы, опухшие от лютых ночных поцелуев.
– Можно, конечно, бери… Когда?
– Отец обычно возвращается со службы к полседьмого, если не задерживается, конечно. Мама раньше, у неё рабочий день до пяти. Ленка вообще дома крутится, каникулы… – я ободряюще улыбнулся. – Полдень уже наступает. Семь часов осталось всего-то, аккурат четверть вашего церка. Двадцать пять цис всего. Не бойся.
– Полдень… – она всё грызла свои губы. – Полдень уже наступает…
Она вдруг заговорила нараспев, точно сомнамбула, чётко выговаривая иномейские слова, и я поспешно ткнул пальцем в бляшку телепатора.
Полдень уже наступает,
Небесный огонь неистов,
Паром река курится,
Вода, оскорблённая зноем,
Незримо стремится к небу,
Чтоб там, собравшись всей мощью,
Обрушиться вновь на землю
И отомстить за обиду…
Всё живое затихло
В ужасе перед ливнем…
Отчаянный взгляд.
– Антоша… Давай сейчас рванём в тинно? Вот прямо сейчас. Не теряя ни минуты. А?
– А как же приказ твоего шефа? Сейчас на кладбище довольно много посторонних глаз.
Из неё словно выпустили воздух.
– Ты прав. Ладно… Давай будем завтракать.
* * *
– Разрешите, товарищ полковник?
– Входи, Сагдеев, входи, – хозяин кабинета снял очки, зажмурив глаза, потёр переносицу. – Совсем глаза никуда стали, надо бифокальные очки заводить… Докладывай, Талгат, чего накопал.
– Кое-что накопал, товарищ полковник, – чернявый коренастый крепыш в штатском костюме с резкими монгольскими чертами лица извлёк из папки несколько листков. – Не зря все выходные за бумагами просидел. Интересные факты вырисовываются.
– Ну-ка, ну-ка… – гэбист придвинул к себе листки, вновь надев очки, принялся всматриваться в текст. – Хм… Не вижу связи. Инсульт – вещь такая, кого угодно и где угодно прихлопнуть может… при нашей работе особенно, тут мозги всё время гудят от перегрузки…
– Вполне допускаю, товарищ полковник, инсульт действительно случаен. Даже скорее всего так. Ну а если нет? Паранормальные способности – это же штука тёмная. Смотрите, какая картинка: банда уличной шпаны нарвалась – с копыт долой и не помнят ничего. Память всем разом отшибло – это как? Потом эта девчонка, комсомолка-активистка, в психбольницу загремела. Дорогу попыталась перейти гражданке Рязанцевой и враз ума лишилась – тоже случайность? Очень уж своевременная случайность получается, товарищ полковник.
– Хм… Очень зыбкие построения, Сагдеев. Если уж она такая супер-пупер колдунья, так проще было вовсе со свету соперницу сжить. Покойники – народ совершенно безопасный и тайны хранят превосходно. А тут эта деваха наплела… ты полюбуйся, какой цветистый бред – инопланетный агент у нас гражданка Рязанцева Марина Денисовна, она же суккуб…
– Так оно, товарищ полковник. Однако письмо к нам в Комитет всё равно дошло бы. И поскольку покойницу уже не спросишь, вопросы возникли бы уже к самой Рязанцевой. А тут бред полоумной, кто её станет слушать? Удивляюсь я ещё, как товарищ Граев, мир праху его, сумел свести эти два факта, контуженную шпану в подворотне и полоумную комсомолку. И вот теперь сам… опять случайность? Случайность, да случайность, да ещё раз случайность – многовато будет, товарищ полковник.
– Хм… Да, искренне жаль Граева, умный был мужик, работать умел… Талгат, меня бесит твоя манера вот так вот папку мять. Сколько можно говорить, к начальству надо заходить не с шестёрок, а с главного козыря. Доставай уже своего джокера.
– Слушаюсь, товарищ полковник, – на скуластом монгольском лице не дрогнул ни один мускул. – Бумаги покойного я разгребал в выходные, а сегодня весь день ушёл на наведение справок насчёт этой парочки. Парень в порядке вплоть до прадедушек, а вот с этой Мариной не всё так просто.
На стол лёг лист бумаги с прикреплённой скрепочкой фотографией.
– Вот так выглядела Рязанцева Марина Денисовна. Ныне покойная.
– Оп-па! – полковник блеснул очками. – Чего ж Граев-то?..
– Так полагаю, ему просто времени не хватило дойти. Очевидно, он просмотрел только документы из нашего ЗАГСа и паспортного стола. А там фото в порядке, там на фото нынешняя гражданка Рязанцева во всей красе.
– Молодец, Талгат… Твой план?
– Покойный товарищ майор, мир праху его, тут вчерне набросал перечень дальнейших оперативных мероприятий, – на стол перед полковником лёг блокнот, завёрнутый и перетянутый резинкой на нужной странице. – Насчёт жёсткой проверки парня я бы не стал спешить. Поговорить сперва надо. А вот приборную слежку за квартиркой надо было ещё когда организовать. Дадите «добро», товарищ полковник?
– В свете вышеизложенного – обязательно. И с парнем этим надо поговорить срочно, ты прав. Он тоже в «Лавке» трудится, я верно понял?
– Так точно, товарищ полковник. Так я поеду?
– Не-не, не так. Организуем ему вызов к нам прямо сейчас. Да можно и ей, кстати. Если рыло в пушку, враз задёргаются.
– А если спугнём? Уйдут в нелегалы…
– Ха-ха… смешная шутка, – полковник снял с телефона трубку. – Чёрт, время шесть почти, сейчас там весь научный люд разбежится… Алё! Научно-производственное объединение имени Лавочкина? Всё верно, я в Первый отдел и звоню. Здорово, старый! Узнал? Эх, не быть мне богатым… Слушай, тут дельце небольшое вырисовывается. Трудятся у вас в организации некая Рязанцева Марина Денисовна и Привалов Антон Эдуардович… ага, ты слегка в курсе, это упрощает. Вот им обоим передай наш официальный вызов. Бланки есть у тебя? На больничном девушка? Ах, и он тоже приболел? Угу, понятно… Ладно, отложим, не вопрос. Ну бывай здоров! Да хорошо бы за коньячишком посидеть, кто спорит… покой нам только снится… Ну всё, супруге привет!
Положив трубку, полковник вновь снял очки, зажмурив глаза, потёр переносицу.
– Приболели они. Оба сегодня на службу не вышли. Сказать окровенно, если б я имел в молодости такую деваху, – тычок в одну из фоток, – с больничного бы вообще не вылезал. На почве сексуального истощения… Куда звонишь? В поликлинику?
– Так точно, товарищ полковник, – Сагдеев уже крутил телефонный диск. – Алё, регистратура? Здесь капитан Сагдеев Талгат Мусабаевич. Представьтесь, пожалуйста, девушка. Нет-нет, ничего такого, просто я должен знать, с кем имею честь. Официальный запрос всё-таки. Очень приятно. Тамара Александровна, тут вот в чём дело… нужно срочно выяснить, в каком состоянии пребывают Рязанцева Марина Денисовна – да-да, записывайте! – Рязанцева Марина Денисовна и ещё Привалов Антон Эдуардович. Я понимаю, что не мгновенно, но я терпелив и буду ждать, сколько потребуется. Нет-нет, не кладите трубку, я подожду на проводе.
Некоторое время капитан молча вслушивался в шумы телефонной линии. Хозяин кабинета задумчиво разглядывал фотографии.
– Необыкновенные всё же глаза у этой мадмуазель, не находишь? Тут само полезет в голову насчёт Аэлиты и прочих марсиан…
– Алё? Да, очень внимательно слушаю. Не явилась сегодня на приём? Угу… А Привалов? Вообще не обращался? Понятно… Огромное спасибо, Тамара Александровна, родина вас не забудет! Ещё раз спасибо!
Гэбист положил трубку на аппарат.
– Оп-па… – полковник остро взглянул на подчинённого. – А ну-ка бери ребят и скоренько на хату к этой Марине Денисовне. Быстро!
* * *
– …Вообще-то жаль, ты прав. Привыкла я к ней, что ли… Цветы вот погибнут…
Я лишь вздохнул. В самом деле… пропала московская квартирка. Уже на днях, возможно даже завтра, вероятно, тут будет устроена засада. Интересно, сколько могут ждать гостей товарищи из КГБ – год? два? Хватать случайно позвонивших в дверь соседей, ошибшихся этажом подвыпивших граждан… А потом, так и не дождавшись, эту квартиру передадут остро нуждающимся в улучшении жилищных условий.
– Шефу твоему придётся попотеть, подыскивая жильё новому агенту.
– Если он будет, тот агент, – иномейка вздохнула. – Похоже, надобность в кураторе венерианских экспедиций отпадёт в самое ближайшее время.
– На фирме идут разговоры насчёт запуска долговременной станции, способной работать в вашей адской топке несколько часов. Или даже дней.
– А ещё идут разговоры насчёт запуска венерохода, – она чуть усмехнулась. – Разговоры останутся разговорами.
– Уверена?
– Да, Антоша. Пока ты там у себя усердно проводочки крутил, я все ценные головушки облазила-обыскала. Для чего, собственно, меня и взяли в службу… Сначала вам банально не дадут денег, все средства выкачивает программа «Энергия» – «Буран»… А позже сменится парадигма.
– Что-что?
– Парадигма. Время беззаветных энтузиастов покорения космоса здесь, на Иннуру, уходит, оно уже практически ушло. Настала эпоха рутинёров, лишённых полёта мечты. За ними обычно приходят сизифы, согласные получать хорошую зарплату за бессмысленное катание камней. И всё заканчивается циниками, желающими получать деньги уже просто так. За болтовню.
Я лишь пожал плечами. Против парадигмы возразить нечего…
– Ладно, – Вейла поднялась. – Пора.
Мы спускались по лестнице, не пользуясь услугами наконец-то починенного лифта. Впереди цокал когтями Роб, для виду снабжённый ошейником и поводком, за ним хозяйка. Я замыкал процессию, и на моей голове просто и естественно расположился маленький ручной попугайчик. Прочая боевая техника в составе воробья и стрижа дожидались во дворе.
– Здравствуйте, Дарья Павловна, Ольга Петровна!
– Здравстуйте, здравствуйте, Мариночка! – пара востроглазых старушек прекратила обсуждение очередных сплетен. – Что-то не видно вас было!
– Болела всю неделю, представляете? Лето пришло, и тут такая простуда – ужас!
– Прогуляться никак решили?
– Да, надо размяться. Вот Робик уже устал, истомился, пока хозяйка болела, – улыбка иномейки стала совершенно лучезарной. – В Битцевский парк поедем!
– Доброе дело!
Раскланявшись наконец с соседками, мы забрались в «ушастика», смирно дожидавшегося своей участи. Робопёс с изрядным трудом разместился сзади, попугайчик – на спинке сиденья. Откуда-то сверху прилетел воробышек, бесстрашно уселся на решётчатый багажник и звонко чирикнул. Я поискал глазами в небесах, не видно ли где нашего боевого стрижа. Вот и машина пропадёт, промелькнула в голове очередная посторонняя мысль…
– Всё остаётся людям, – задумчиво произнесла Вейла, размещая детали распределённой киберсистемы «водитель» по местам. – Включи все свои приборы. Зачем они тебе выданы, м-м?
– Все?
– Все. И так до самой Иноме.
Не споря более, я активировал телепатор, достав из кармашка, нацепил клипсы автопереводчика. Индикатор потока внимания и искатель жучков коротко пискнули, переходя в рабочий режим.
– В Багдаде всё спокойно. А ты боялась…
– Я и сейчас боюсь, – она чуть улыбнулась. – Дура, наверное.
«Запорожец» плавно взял с места, осторожно выруливая со двора.
– Какой-то деликатный он у тебя сегодня…
– Это я задала такой режим. Не хотелось, чтобы было похоже на бегство.
Её глаза пугающе глубоки и чуть печальны.
– Мы же покидаем этот мир, Антон.
Автомобиль уже ровно катил по дороге, безукоризненно соблюдая все правила уличного движения. Сегодня даже самый рьяный инспектор ГАИ вряд ли нашёл бы повод остановить нас.
«Шеф, мы уходим. Пока всё тихо» – это её мыслепередача. Ответа я не услышал, естественно, – ответ адресован только ей.
– Слушай… – я сглотнул невесть откуда взявшийся в горле комок. – Ключ от тинно отберут у тебя?
– Конечно. Ключ положен только сотрудникам миссии, работающим на Иннуру.
– Но, может… когда-нибудь… потом… я смогу навестить родителей? И Ленку…
Короткий вздох.
– Давай для начала выберемся отсюда, с Иннуру.
«Ушастик» уже заруливал во двор моего родного дома. Дома, где прошло моё детство…
– Ну вот, Антоша… – Вейла бледно улыбнулась. – Иди. И возвращайся скорее.
Попугайчик бесстрашно залетел в подъезд вслед за мной, порхая туда-сюда, сопроводил до квартиры. Поколебавшись, звонить или нет, я отпер дверь своим ключом.
– Тоша? – Ленка выплыла из спальни, наворачивая золотые кудри. – Ты откуда? Привет!
– А ты никак теперь блондинка, – улыбнулся я.
– Ныне и присно и во веки веков! – сестрёнка гордо тряхнула локонами, рассыпавшимися по плечам. – Девушке блондинкой быть много выгоднее. Нравлюсь?
– Вполне, – совершенно искренне заверил я. – Тебе идёт, правда.
– Антон? – Мама вышла из ванной, одетая в короткий халатик, вытирая голову полотенцем. Принимала душ после работы, очевидно. – Ты один?
Сердце у меня больно сжимало незримой ладонью.
– Ма… ты такая красивая в этом халате. Молодая совсем…
– Спасибо за комплимент, Антоша, – мама вглядывалась в моё лицо. – Ты сегодня на себя не похож, слушай… Что-то случилось? С Мариной поругался?
– Всё в порядке, – я, похоже, научился от своей ненаглядной врать не моргая. – Папа где?
– На работе задерживается. Лене вон звонил, будет поздно, не раньше девяти.
Я судорожно вздохнул. Ну вот… Не судьба. И ждать нет смысла.
– Да что с тобой, Антон? – в голосе мамы нарастала тревога. – Ты прямо пугаешь!
– Да всё в порядке, ей-ей! Мимо ехал, дело у меня одно тут, ну и как не заглянуть на минутку к самым родным и близким? С отцом хотел проконсультироваться насчёт ремонта «Запорожца»…
Мой голос звучал на удивление беззаботно и, на мой взгляд, весьма убедительно. И я вдруг отчётливо понял, что не смогу им сейчас сказать… Просто не смогу.
Решение пришло мгновенно. Написать записку и подсунуть отцу в бумаги. Так будет небольно. Ну правда же, совсем не так больно?..
– Ма, а это чего у тебя? Оладьи? Я упру одну, эге?
– Да хоть пять. Чего, не кормила тебя сегодня Марина?
Засунутый в рот оладышек избавил меня от необходимости отвечать.
Улучив момент, я накарябал записку и сунул листок отцу на письменный стол.
– Ну ладно… – я вновь вздохнул. – Раз бати нету, поеду-ка я. На вас посмотрел вот на красивых… Я вам говорил, что люблю обоих? – мой голос всё-таки дрогнул. – Не говорил, хам такой… Вот, сейчас говорю.
– И мы тебя любим, Тоша, – Ленка, похоже, тоже почуяла неладное и говорила теперь тихо и вдумчиво.
«Антон, здесь Вейла. Срочно выходи, немедленно. Машина будет у подъезда».
– Ладно, пока-пока! – я абсолютно естественно чмокнул маму в щеку, притиснул Ленку. И, не дожидаясь реакции, выскочил вон из квартиры.
«Держись естественно, Антоша».
Индикатор потока внимания неслышимо зазудел на груди, едва я вышел из подъезда. «Запорожец» подкатил, резко тормознув у самого подъезда. Распахнув дверцу, я плюхнулся на сиденье, и «ушастик» немедленно тронулся в путь.
– Что случилось?
– Ремень пристегни!
«Вслух не говори, думай. За нами погоня».
Но я уже и сам видел новенькую тёмно-зелёную «Волгу ГАЗ-24». Вот как… вот так, значит…
«Дальше тянуть их за собой нельзя, сообразят, куда держим путь. Я даю команду на поражение».
«Волга» резко вильнула и с ходу влетела в фонарный столб. Удар!
«Вот так. Мне жаль… но если откровенно – не слишком».
«Запорожец» уже катил вдоль кладбищенской ограды. Резкие тормоза, меня кидает вперёд, но ремень держит надёжно.
– Выходи, быстро! – Вейла уже отстёгивала ремень.
При некотором навыке обращения с телепатором понять чужую невысказанную мысль совсем несложно. Действительно, погоня сейчас увяжется за «ушастиком», и робот-шофёр изрядно помотает тяжёлые гэбэшные «Волги» с форсированными моторами по дворовым закоулкам. А потом, когда его таки обложат и загонят, спалит нашу машинку и сам сгорит бесследно. Падёт в борьбе, добавив гэбистам на прощание ещё одну неразрешимую загадку… Прощай, «ушастик»…
– Сюда! – Вейла, похоже, знала тут все дыры в заборе. Выучила, стало быть, за время службы…
– Совсем стыд потеряли, охальники! – полоумная старушка, очевидно, промышлявшая поиском съестного, оставленного посетителями на могилках, потрясала клюкой. – Стадион себе нашли! С собакой ишшо! Юбка – п…зду наскрозь видать!
Дальнейшие гневные речи старушки-побирушки были на слух уже неразличимы, поскольку бежали мы довольно резво даже для стадиона. Тем более для кладбища.
«Оторвались?»
«Здесь они, Антоша!»
Звук моторов, лязг дверей. И сразу лай собак.
«Ого!»
«Вот именно – «ого!»
Две здоровенные немецкие овчарки, выскочившие из «уазика»-«буханки», очевидно, изначально не сомневались в успехе. Плёвое дело – догнать, повалить, вцепиться девке в голые ляжки… Сомнения у псин возникли лишь при виде несущегося навстречу Роба.
Первую овчарку Роб перехватил на лету, не по-собачьи ухватив прямо за оскаленную пасть. Хрустнули кости, псина завыла предсмертным воем, каким-то неестественно-булькающим – морда овчарки оказалась откушенной напрочь, точно саблей отрубили. Второй пёс сделал запоздалую попытку уклониться от встречи с монстром – куда там! Чудовищные клыки биоробота вошли в спину упитанного мускулистого зверя, словно в кисель. Рывок! Торчащие из растерзанного тела позвонки и сахарно-белые обломки рёбер – зрелище не для слабонервных, доложу я вам…
Бах! Бах-бах-бах!
Видимо, жуткая сценка произвела на оперсотрудников неизгладимое впечатление, потому как огонь на поражение был открыт без всяких «стоять!» и прочих формальностей. Роб споткнулся, но всё это длилось пару секунд. Крохотная чёрная стрела спикировала с вечереющего неба и вновь взмыла ввысь. Моторы авто смолкли мгновенно, словно поперхнувшись, и все загонщики повалились, будто кегли.
«Не отвлекайся!»
Подстреленный Роб, заметно ковыляя, нагнал нас. На теле пса зияли раны, но, как я понял, уничтожить биоробота вовсе не просто, даже имея при себе автоматы и пулемёты. Да где же эти кресты?! Ага, наконец-то…
Вейла перешла на ровный шаг, достав из-за пазухи, подняла ключ от тинно.
– Роб, вперёд! Антон, за ним!
Робот устремился в открывшийся проход. Мне оставалось сделать пару шагов…
Звук, долетевший до нас, был мало похож на выстрел. Так себе, хлопок и хлопок. Будто пацаны, балуясь, щёлкают кнутом. Вот звук удара пули прозвучал отчётливо – тупой, мокрый звук удара кусочка металла о живое тело.
– Вейла!!!
Она уже оседала, и на буйно разросшейся кладбищенской траве темнели пятна. Второго выстрела не было – очевидно, какая-то из птичек успокоила приотставшего от коллег стрелка.
– Вейла, держись!!!
Вообще-то я читал, что пистолет АПС имеет дальность прицельного боя аж двести метров. Читал и не верил… Кто в это поверит? Только тот, кто сроду не держал в руках настоящий пистолет…
А оказалось – чистая правда. Смотря кто стреляет.
Горизонт уже загибался вверх, неестественно и дико. Неестественно и дико темнело пятно на блузке.
– Антоша… больно как…
– Не умирай!!!
Вот и синий камень, центр тинно. Где та тропка?! Стой… погоди…
Фигуры в переливающихся пятнистых боевых скафандрах, превращающих при нужде их обладателей в невидимок и вдобавок неуязвимых для пуль, возникли будто ниоткуда. Да, иномейцы не любят уродливых одежд. Но когда нужно, используют.
Вызвал ли спецгруппу резидент, наблюдая по видео сцену погони, или это сделала сама Вейла, а я не заметил в горячке событий – не важно. Важно, что ребята подоспели вовремя. Сказать, что я обрадовался появлению тут иномейского спецназа, – значит ничего не сказать.
– Помогите… помогите же!!!
В голове будто полыхнула молния. Весь мир сошёлся в точку и погас.
* * *
Капли падали в прозрачной пластмассовой капельнице медленно и бесшумно – кап… кап… кап… При каждом «кап» в стеклянной бутыли с цветной наклейкой всплывал маленький пузырёк, лопался, порождая едва заметную круговую волну, – кап… кап… кап… Сдвоенные люминесцентные лампы под потолком излучали неприятный мертвенно-голубоватый свет, резали глаза, и я вновь закрыл веки.
Где я?
В памяти послушно всплыло: зябкий сентябрьский рассвет, подкатывающий к остановке автобус, похожий на кусок попользованного мыла, неохотно расходящиеся перепончатые двери… больше ничего не помню… м-да… Неужто меня угораздило попасть в автокатастрофу?
Всё тело тупо ныло, однако попытка подвигать ногами вполне удалась. Руки тоже шевелились вполне исправно, правда, были неимоверно тяжёлыми, словно в кости залили свинец. Гипса нет… похоже, обошлось.
– Антон Эдуардович?
Голос негромкий, приятный мужской баритон. Вздохнув, я открыл глаза.
– Как вы себя чувствуете, молодой человек? – Обладатель приятного баритона, средних лет мужчина в белом халате и шапочке уселся рядом, взяв меня за запястье, деловито принялся считать пульс.
– Что… произошло?
Секундное замешательство на лице белохалатника.
– Э… простите, вы совсем ничего не помните?
– Ну отчего же… – я чуть усмехнулся. – Кое-что помню. Меня, к примеру, именуют Привалов Антон Эдуардович. А вас?
– Макеев Георгий Александрович. Вообще-то вас ведёт другой доктор, я всего лишь психиатр. Меня пригласил ваш лечащий врач, и, как я теперь вижу, не без оснований. Давайте попробуем вспомнить самое последнее… Из того, что вы помните.
Я чуть наморщил лоб.
– Я вышел из дома, как обычно… прокатился на метро… до «Речного вокзала»… с пересадками… Потом автобус. Всё.
Пауза.
– Какой автобус?
– По-моему, львовский, – белый халат начал меня утомлять, – я не особый спец по автобусам… Так что со мной стряслось, док?
Пауза.
– Похоже, вы утомлены, – психиатр поднялся. – Отдыхайте, завтра с утра я постараюсь вас навестить.
– Вы не ответили на вопрос, док.
– Что именно с вами стряслось, мы постараемся понять завтра. Возможно, вы вспомните. Отдыхайте!
* * *
Жёлтый кленовый листок, авторотируя, летел прямо на меня, и мне осталось лишь подставить ладошку для его мягкой посадки… Я усмехнулся. «Авторотируя», надо же… Что значит инженерное образование. Интересно, как бы выразил эту мысль настоящий поэт или писатель?
Собрат пойманного листочка, видимо, учтя опыт, резко спикировал, и поймать его мне не удалось. Вот уже и осень… пока ещё зелень глушит своей массой рано пожелтевшую листву. Но пройдёт совсем чуть-чуть, и все деревья сплошь оденутся в золото и багрянец. Вот и минуло лето… будто прошла маленькая жизнь.
Уже с конца июня я обретаюсь тут, в стенах Всесоюзного института психиатрии имени Сербского. И, очевидно, зря. Тутошние светила, доктора-профессора, оказались совершенно бессильны перед странной амнезией, поразившей мою головушку. Всё, что было до того осеннего утра, когда округлый автобус подкатил к остановке и распахнул двери, я помнил совершенно отчётливо. Как нормальный человек. Сразу после автобуса – палата, сдвоенные люминесцентные лампы под потолком и капельница… А между ними – чёрная бездонная яма. Всё, что было со мной в промежутке между сентябрьским утром тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года и июньским вечером года тысяча девятьсот восемьдесят пятого, было будто вырезано ножницами.
Как я понял из объяснений, меня нашли лежащим на Кунцевском кладбище без сознания. Эскулапы и следователь долго не хотели сдаваться, всячески пытаясь пробудить мою память и выудить из чёрной пропасти хоть что-нибудь. Мне кололи какие-то уколы, потом в ход пошла электроника… полиграф? Нет, похоже, та машинка была покруче… Медицинские светила подключались всё более крупные, пока самое крупное из светил – академик, вроде? – не вынесло окончательный вердикт: «Безнадёжен». После этого моё бытие в стенах сего скорбного заведения резко упростилось. Проще говоря, от меня все отстали и заторопились с выпиской. Так что сегодня я буду дома. Вот через полчаса. Жаль, папа-мама на работе, и никто им не сообщил радостную весть. Или хоть Ленке… Ну и я не стал звонить из приёмного покоя. Пусть будет маленький сюрприз. Жаль, в карманах мелочи на рубль, на такси не хватит…
– Антон!
Помедлив долю секунды, я обернулся. Передо мной стояла Ниночка, наш комсорг и набирающий вес общественный деятель. Стояла и мяла букет из кленовых листьев.
– Привет, Нин, – я улыбнулся. – Ты как узнала?
– Привет, – девушка буквально расцвела. – Слушай, мне твой доктор позвонил. Говорит, дома у него трубку не берёт никто, а парень, похоже, пешком до дому идти собрался. Вот, грит, я про вас вспомнил – посещали же неоднократно…
Да, это была святая правда. Ещё вопрос, кто чаще посещал больного, моя родная мама или Ниночка. И уж всяко чаще, чем родная сестричка.
– Ну что, поедем, Антоша? Вон и такси, кстати… Такси! Эй-ей! – Она замахала рукой, привлекая внимание проезжавшего мимо таксиста.
– Погоди-ка… – перебил я её. – Давай пройдёмся немного. Я взаперти почти три месяца пробыл!
– Как скажешь… Езжайте! – это уже таксисту.
– Выкобениваетесь, сопляки! – таксист дал газ. Что-то шевельнулось у меня внутри. Какое-то смутное беспокойство… будто я уже слышал это… дежавю?
Ниночка, подцепив меня под локоток, оживлённо болтала, стараясь развеять грусть-тоску, наведённую пребыванием в психушке. Девушка цвела, как майская роза… вот взять да и жениться, что ли? Не, ну правда, чем не жена? Запала на меня, это и кроту видать… мордашка ничего так… Правда, общественно активна не в меру, напориста… но, может, это и плюс, деловая жена? Ещё, глядишь, и двигать будет супруга по карьерной лесенке, угу… Тут, главное, правильно себя поставить, а то общественницы-активистки быстро норовят мужика под каблук, оглянуться не успеешь – и ты уже верховой пони…
Я криво ухмыльнулся. По карьерной лестнице, угу… Это в библиотеках-бухгалтериях да профкомах-парткомах вояж в дурку не препятствие для дальнейшей карьеры. В парткоме так даже, наоборот, верно… Так что если и светит мне отныне карьера в «Лавке», то дворником или вахтёром. Или Ниночка таки лелеет мысль повернуть меня на стезю профсоюзно-партийной линии?
– …Антон, мне кажется, ты меня совсем не слушаешь, – Ниночка чуть поджала губы.
– Здра-а-асте! – я счёл уместным слегка оскорбиться. – Очень даже внимательно слушаю. Кого же и слушать, как не тебя?
Она вновь расцвела, как майская роза. И вдруг откуда-то из недр памяти, из чёрного провала всплыло: «…и не роза вовсе, а ассигейра на рассвете». Какая ассигейра? Нет, явно не долечили меня…
– Ладно, хватит для начала прогулочки, – я улыбнулся. – Прохладно сегодня чего-то… О, вон и метро! А то «такси! такси!»… Наши люди из психушек домой на такси не ездят!
* * *
– …Ну как сам-то? Голова уже не болит после контузии?
Капитан Сагдеев скупо улыбнулся одними губами, в то время как верхняя половина монгольского лица осталась совершенно неподвижной.
– Если у кого-то в нашей конторе не болит голова, значит, он просто бездельник.
– Ха-ха… – хохотнул полковник, оценив шутку. – В принципе, где-то верно… Излагай, что у тебя.
– План оперативных мероприятий, товарищ полковник, – капитан выложил на стол лист бумаги.
– Так и не нашли? – гэбист остро взглянул на подчинённого.
– Как сквозь землю провалилась, товарищ полковник. Собака тоже.
– Да хрен там сквозь землю… – хозяин кабинета читал текст, далеко отставив от лица, как это обычно делают люди, страдающие дальнозоркостью. – Ежели она со ста метров может кучу здоровых парней в глубокий обморок повалить, да ещё амнезию устроить, то уж глаза отвести для неё, так полагаю, раз плюнуть… этому даже у нас в конторе учат, которые к суггестии способности имеют… ушла с улыбочкой сквозь все оцепления и посты… Слушай, а не рискуешь ты с этим парнем? Сбежит, гляди – с тебя спрос.
– Так Макеев разработал эту часть плана. Ну чего ему делать в больнице? Профессор заверил, память вполне может вернуться со временем. Но нужен толчок. Так где, как не в родных стенах?
– Слушай, а может, его на ту хату определить?..
– Нереально, товарищ полковник. Ему что та квартира, что номер в гостинице. Он же ничего про этот период не помнит.
– Хм…
– Я даже фото Рязанцевой велел вернуть, как было, товарищ полковник. Для зацепки ему.
– Ну а как всё же сбежит? Мы ж не в курсе, для чего она его к себе привязала. Может, просто любовь… баба же, им без этой самой любви жить нудно… А может, он ученик её? Типа дар божий имеет…
– Щупали и на этот счёт. Возможно, до контузии что-то и имел, но сейчас сапог сапогом. Да вы не беспокойтесь, товарищ полковник, при любом раскладе не уйдёт он. Там уже телефон на прослушке плюс лазерные микрофоны на окнах – каждый шорох ловят… Мы с Макеевым на стрёме. Как появятся признаки прозрения, тут мы к нему тёпленькому сразу в гости…
– Прямо так вот домой к нему?
– Ну а чего? Пока тёпленький, легенду придумать не успел…
– Ну хорошо, Талгат. Действуй!
* * *
– Тоша, ты жареную картошку будешь?
– Со шкварками?
– Вообще-то я хотела сварганить фри, но можно и со шкварками.
– Ежели со шкварками, то всенепременно и архиобязательно!
Ленка, по случаю бабьего лета одетая в коротенький ситцевый халатик-сарафан, подвязавшись фартуком, орудовала на кухне. Я, подобно товарищу Ленину, избрал иной путь… то есть взял на себя пылесос и швабру. Вообще-то можно было и наоборот, но в последнее время сестрёнка, надо признать, изрядно продвинулась в кулинарном искусстве, чего нельзя сказать обо мне. Так что пусть трудится.
Пылесос натужно завывал, с хлюпаньем и присвистом высасывая пыль из щелей и закутков. Покончив с коврами, я сменил насадку и принялся шерстить книжные полки. Ох, и пыли тут наросло… сразу видно, читатели те ещё. Та-ак… хорошо. Осталось мокрой тряпкой пройтись по хате…
– Ну-ка, подвинься слегка! Генеральная уборка – дело генералов! – Я ожесточённо тёр шваброй кухонный линолеум.
– Тошка, как у тебя со службой? – сестрёнка безжалостно кромсала длинный огурец на овальные полупрозрачные ломтики. – Может, всё же возьмут обратно?
– Если только дворником, – я чуть улыбнулся. – Профессия перспективная и востребованная обществом. В НПОЛе площади меж корпусами немаленькие.
– Не, ну правда…
– Лен, не болтай ерунду. Там кругом посты с вохровцами, допуск на допуске. Какой допуск, по-твоему, будет иметь недавний клиент психушки?
Сестрёнка лишь горестно вздохнула.
– Ничего, – я вновь ободряюще улыбнулся. – Не дрейфь, сестричка, прорвёмся. Жив, уже неплохо по нынешним временам. В этом огромном мире полно профессий, доступных даже психам!
Последней под уборку попала моя собственная комната. Ящик письменного стола выдвинулся мягко – не зря отец мазал тальком. Перебирая всякую мелочь, я раскрыл блокнот и замер.
– Тоша, ты скоро? А то картошка готова! – Вытирая руки кухонным полотенцем, Ленка протопала в мою комнату. Остановилась, глядя на то, как я держу в руках фотографии.
– Тоша… – её голос тихий-тихий, даже какой-то жалобный. – А ты Марину тоже… совсем-совсем не помнишь?
– Марину? – я наморщил лоб.
Глаза у Ленки отчаянные, и в них дикий коктейль страстей. Тут и задавленный страх, и непередаваемо острая жалость…
– Ну… ты её ещё Вейлой звал.
Что-то вдруг будто ухнуло в голове.
«Скажи, Антоша… если что… как ты будешь жить без меня?»
Телефон на столике зазвонил длинными трескучими очередями.
– Да?
– Антон? – голос в трубке бодр и жизнерадостен донельзя. – А я похвастаться хочу. Я в аспирантуру поступила, вот!
– Ну молодец, чего тут скажешь. Поздравляю!
– Антоша, и ты сможешь! Видишь, не препятствие это, дурка!
Необыкновенные, неземные глаза с фотографии смотрят пристально и чуть печально.
«Скажи, Антоша… если что… как ты будешь жить без меня?»
– Слушай, Нин, – прервал я поток жизнерадостности, льющийся из трубки. – Ты за мной больше не ходи, пожалуйста. Всё равно дело дохлое. Я на тебе никогда не женюсь.
Трубка легла на аппарат с пустым костяным стуком.
– Ну что там у нас с картошкой?
Вместо ответа Ленка тихо заплакала.
– Ну… ну… – я привлёк её к себе. – Прорвёмся и через это…
– Ох, Тоша… – она всхлипнула. – Как же ты влип… и сам себе все пути дальше рубишь… и я это вижу, а помочь тебе не могу…
– Человек, помоги себе сам, – медленно произнёс я. – Человек…
– Ладно, братик… – она вновь всхлипнула. – Пойдём кушать, а то и правда картошка остынет…
Однако доесть картошку и огуречный салат нам не дали. Вновь раздался звонок, на сей раз в дверь.
– Кто? – я заглянул в «глазок» и слегка оторопел. – Георгий Александрович?
– Да-да. Вы не взыщите, Антон, но поговорить нужно срочно.
Поколебавшись полсекунды, я отпер дверь, впуская в прихожую хорошо знакомого «психиатра». С ним имелся в наличии ещё какой-то тип явно гэбэшной породы с резкими монгольскими чертами лица.
– Знакомьтесь, это вот капитан КГБ Сагдеев Талгат Мусабаевич, – верно истолковал мой недоуменный взгляд «психиатр». – Здравствуйте… ээээ… Лена? Да, очень приятно. Вы уж извините, молодые люди, что мы нарушаем ваш семейный обед, но поговорить необходимо прямо сейчас.
– Ну, раз необходимо… – я сделал жест в сторону зала. – Прошу.
Усевшись на диван, я выжидающе уставился на незваных гостей.
– Не будем тянуть кота за хвост, – начал Георгий Александрович. – Вы вспомнили.
– Что именно?
Взгляд «психиатра» отвердел.
– Антон Эдуардович, это не шутки. Вот товарищ Сагдеев единственный, кто выжил в автокатастрофе, устроенной Рязанцевой Мариной Денисовной… будем за неимением лучшего так её называть. Из оперативных агентов, настигших вас на кладбище, один скончался на месте, остальные лишились памяти. Не так глубоко, как вы, правда, но всё-таки… А сумасшествие вашей знакомой Нины Смирновой? Эта Марина, простите, – за ней самому Вольфу Мессингу только тапочки носить. Дистанционная бессловестная суггестия ужасающей силы…
Пауза. Я терпеливо ждал продолжения.
– Антон Эдуардович, согласитесь, жаловаться на плохое обращение с нашей стороны вам просто грех. Но есть ведь ещё и государственные интересы. Учитывая, что вы также изрядно пострадали от действий Рязанцевой… право, не хотелось бы усугублять дело. Пентотал натрия и прочие такие препараты… знаете ли, они вовсе не безвредны для уже повреждённой психики. Поэтому мы просто рассчитываем на вашу искренность.
– Спрашивайте, – улыбнулся я.
– Вопрос первый. Кто она?
– Вас интересует её настоящее имя? Вейла. Она венерианка.
– Как, простите?
– Венерианка. Ну живёт на Венере.
Гэбисты переглянулись.
– А зачем вы побежали на кладбище? – подал голос молчавший до сих пор товарищ Сагдеев.
– Видите ли… на кладбищах обычно и находятся порталы, посредством которых венериане попадают на Землю.
– То есть?
– Ну как вам объяснить… идёшь-идёшь по тропочке, и вот ты уже на Венере. И оттуда к нам таким же манером соответственно.
Долгая пауза. «Психиатр» пристально и цепко всматривался в мои глаза. Я ответил ему детской улыбкой.
– Ну хорошо… – взгляд Георгия Александровича потух. – Вы извините, что так внезапно побеспокоили вас. Выздоравливайте.
