Глава 5. Сватовство и Зослава
Звонки-звоночки.
Бубенчики.
На дуге да на сбруе… поют голосами медными да так, что за версту услышишь.
…едут, едут к дому сваты.
Да на косматом коньке. На дровнях, на которые стожок сена свежего да кинули, а поверху — покрывало узорчатое, самотканное.
Вожжи держит мужик справный, в одеже, на изнанку одетой, чтоб, значит, не случилось глазу дурному испортить важное дело. А за его спиною — сваха. Баба языкастая и глазастая, первая сплетница на селе. И почетное звание, и стыдное.
Оденет она рубаху нижнюю из небеленного сукна, а поверх — летник из тех, что поплоше. Волосы прикроет платком, пусть и не зовут во свахи вдовых да безмужних иль бездетных, нет, удачлива она должна быть, многочадна и богата домом… а все одно принято, чтоб поплоше.
Разве что не утерпит, разукрасит руки белые кольцами.
И на шею ожерелье какое взденет, для красоты.
Бубенцы-бубенчики…
…колокола храмовые, медные.
К дровням навяжут пук березовых голых веток, чтоб след мели-заметали, сокрыли тот, который дурное семя к верному дому выведет. И веник этот сама сваха перебирать станет, проверять, не сунул ли кто, из зависти иль обиды, в березовые тонкие ветки желтую — омелы.
Сватанье легко спортить.
Встретится на пути лошаденки лисица рыжая.
Иль ворона спустится, чтоб глянуть на этакое диво, иль еще какая напасть приключится, и все, поворачивают дровенки взад. Много примет, и все-то мне не ведомы…
…может, если б по правилам мы сделали, оно б иначе вышло.
…если б лошаденку и мужика справного… а в свахи тетку Алевтину кликнуть. Она-то не сплетница, но языкаста и глазаста, и домом богата, и многочадна. Как есть лучшее кандидатуры не сыскать. Она б и повелела дровенки везти по Лужьей дороге на Выселки, а оттудова, верно, повернула к речушке и по берегу, по тропе, что на весну зарастала… а с тропы — вновь на село нашее.
И стучала б, гремела б половником по медному тазу.
Кыш, кыш, сила нечистая.
Все знают, что боится волшба медного голосу.
И рухнут наветы. Разлетятся проклены… и вороны, чего уж тут, ворону встретить — самая дурная из всех примет. Сказывали, что, коль ворона с женихом сватается, то и подарок принесет. А какой? А что в вороньем гнезде? Разорение одно.
Пустота.
Беды да горести.
И будет новый дом беден, иль бездетен, иль муж повадится жену бить, иль жена загуляет… иль еще какая напасть приключится.
Бубенцы-бубенчики… и лошадка с лентами в гриве. Я ж ее с малых лет видела, такую, какая должна… лента белая, лента алая. И синим узором сбруя простегана. И чтоб ноги конские тоже обвязаны. Когда к Вязковой девке коневод один с Вышнего Тыну сватался, то так сделал. Красиво вышло.
И наши все обзавидовались.
…увез. Как она там? Матерь говорит, что счастливая… но все так говорят. А на деле что? Не ведаю. Только хотела, малолетняя, чтоб и ко мне так… красиво…
…а получилось иначе.
…одно сватовство за углом Акадэмии. Другое — и не сватовство вовсе, так, сговор на пустом месте. Третье и вовсе… монетка вон со мною, и хочу оставить, а не выходит. Одного разу кинула в комнате, а потом руку в кошель сунула и обомлела — туточки она.
Заговоренная, стало быть.
…смешно до слез. Ехала я в Акадэмию за женихом, вот и сыскала ажно троих. И куда теперь от них деваться?
…двоих уже.
…добрая весть на ногах бежит, дурную — крылья несут. Вот и принесли, закружили на языках сплетнями. И донесли.
Могли б погодить чутка.
— Плакать будешь? — деловито осведомился Еська.
— Нет.
Но носом шмыгнула. Для порядку. Подумалось как-то так… что может, и к лучшему оно… я ведь обещалася… и слово свое исполню… и если так, то Арей… может, и у него иного варианту не было?
Только все одно обидно.
Не сказал сам.
А ведь мог бы.
Мог?
— Ну смотри, а то у меня вот, платочек припасен, — Еська вытащил из рукава платочек, коим в студеную ночь и укрыться можно было б. — И вообще… сговор — это еще не свадьба…
Я кивнула.
Не свадьба.
И хорошо бы… я ведь тоже сговорена… а хоть бы один, чтоб по правилам сделал… тогда, глядишь, до свадьбы дошло бы…
— Ты голову-то выше держи, — Еська в рученьку вцепился, сам в бок подпихнул. — А то ж девки нашие вон все глаза проглядели… не дай, чтоб зазря. Пойдем, прогуляемся… соловьев послушаем.
— Не время для соловьев.
А целительницы наши и вправду на меня пялилися, разом забывши про этикеты. Сбилися птичьею гомонливой стаей, перекликваются…
…прислушайся и услышишь.
— …а чего она хотела? Возомнила себе…
— …повезло…
— …кому повезло? — этот голос знакомый, как и девка, высока, белява и с синею лентой в косе. Ее я в Березовую ночь видела. — Да он мачеху извел. И брата не пожалел. А теперь и титул, и земли… казнить за такое надо, а не награждать…
И плечиком повела, мол, все именно так и было. Примолкла стая птичья, да вновь зашепталась, уже обсуждая, мог Арей убить иль не мог.
Дурные.
И больно, и горько, а плакать не стану. Пойду соловьев слушать, все для души пользительней, нежели чужие разговоры…
…пред сватами ворота запирают. Трижды ударяют в них посохом дубовым, ошкуренным. И на первый раз надобно спросить, кого это дороженька привела.
Ответят, что люди случайные, подорожные, в поле заплутали…
Лжа.
…и не открывать ворота.
На другой раз скажут, будто бы купцы на ярмароку ехали, да вновь же, с пути-дороженьки сбилися. И внове лжою сие будет. А потому запертыми останутся ворота.
Когда ж третий раз спросит хозяин, скажут, что слыхали, будто бы в доме том невеста подросла, и умница, и красавица, каких свет не видывал. Вот глянуть бы на нее хоть глазочком…
…от тогда-то ворота откроются. И войдет лошадка во двор, и не приведи Божиня, переступит ей дорогу кошка черная иль курица пестрая. В обычае-то и кошек, и курей запирают справные хозяйки, чтоб не вышло сватовству разбиться, но бывали случае, когда соседские неким чудным манером на двор проникали, не иначей волею Божининой, которая знак давала, что не будет в браке ладу.
Еська идет, локоток отставивши.
Говорит чего-то… а я не слухаю, я все думаю… у нас-то куры всякие имеются, и черные, и рудые, и белые… а вот пестрая — одна только. Ее б отловить загодя… и кошку запереть.
Сватов бабка б встретила не хлебом и солью, но лозиною.
Куда девку глядеть?
Зачем?
Этак каждый поглядит — и дыра будет. Аль еще какая напасть приключится. Нет, зазря глядеть не даст. Тогда б и сваха выступила. Заговорила б, что есть у нее на примете молодец. Всем хорош. Хозяин крепкий. И норовом ласковый. И собою-то хороший… и чего только свахи не удумывают, женихов расписывая…
— Зося, ты меня слушаешь?
— Что? А… нет, — честно ответила я и платочек прибрала.
На всякий случай.
Вдруг да разревуся в самом-то деле? Не то, чтоб сильно охота, напротив, спокойне как-то… будто подмерзла душа. Оно ж, как подморозит, то и не болит.
…когда сватаются, дверь в хату открытою оставляют, чтоб слышала все невестушка, от первого до последнего слова. И говорят громко. Оно ж, чем громче, тем лучше… иные и вовсе орут, знаючи, что соседям тоже любопытственно.
Их-то после покличут, когда сговоры состоятся. Посядут всем селом невесту пропивать. А пока — бабы к тыну, детишки, кто постарше, тож, слухают, сами перешептываются… а что — все свои-то, кажного, что облупленного знают… и коль станет врать сваха вовсе безмерно — без малое-то лжи никакой торг не возможный — засвистят, загукают. В позатым годе, когда сватали в Виленках девку за Паруся и сваха сказала, будто бы жених пригож собою, что царевич, люди шибко засвистели. Парусь-то и рябенький, и кривоватый чутка… какая красота?
Затое ласковый, что телячья матка.
— От так, — Еська вновь не позволил мне додумать. — Я тут распинаюсь, ее утешая, а она меня не слухает. Про что думаешь?
— Про сватовство.
Я огляделася.
Это ж куда мы зашли-то?
Сад? Не сад… дивный какой-то, будто посадили и забыли… в местном саду не так. Там дерева аккуратные, с гривами причесанными, кусты не растопырьвают ветки колючие, грозя в подол вцепиться, да и травы растут, а не буяют.
…да и закрыли его вновь от праздного шатания.
— Это старый сад… — Еська сощурился на солнышке, сделавшись похожим на лядащего кота. — Присядь вон… лавочка стоит.
И вправду лавочка.
Кривенькая такая, косенькая. Не лавочка — доска, на две чурбушки поставленная. Одну глубже вкопали, другую — выше…
…потемнела лавочка. А все одно крепкая.
И знаю — чья.
Вона, куст черемухи раскинулся, пышный, кучерявый. Отцвела уже, белая, да запах все одно остался.
— Раньше сад здесь был, а потом случилось что-то. То ли бурей деревья поломало, то ли место неудобное… пересадили, чего ценного, а остальное — так…
Еська уселся на траву, подсунувши под задницу широкий лист лопуха. Ноги вытянул, травинку сорвал и в зубы сунул.
— Не знаю, почему не закорчевали…
…а я знаю.
— Петров крест, — я увидела бледную веточку, что выглядывала из-под земли. — Он редко где растет… и если уж растет, то неможно трогать лес, сгинет.
…сильная трава.
…коварная.
…под землею прячется, к чужим корням льнет. Опутает их белесою сетью корешков, присосется, и сил набравшися, выглянет, выползет, покажет свету белесый мясистый стебель. Раскроет прозрачные венчики цветов.
…на нем зелья отворотные варят, коль занято сердце, чтоб оплел петров крест эту любовь, присосался и высосал досуха. Правда, с такого отвороту, бабка сказывала, люди вовсе бездушными становилися.
…но умелая целительница и такую отраву во благо пользует. Если случится с опухолью дело иметь, иль с гнилью нутряною, то хватит капли махонькой, которая на кончике иглы умещается, чтоб в лекарство добавить. Словом верным скрепить. И вновь же — высушит петров крест болезню.
Вытянет гной.
…а бывает, что от горечей душевных, когда рвется она на части… бабка сама им пользовала Ульку с боярское усадьбы, у которой сынок малолетний от горячки помер. Улька-то в ем души не чаяла, одиный свет в окошке, едва умом не тронулась. Уж муженек ейный в ноги бабке падал, молил, чтоб помогла чем. А чем тут поможешь?
Петровым крестом.
…помог Ульке. Перестала плакать. Тихая ходила, задуменная, сонная будто бы…
— Не тронь, — я по Еськиной руке шлепнула. — Еще не срок. Его на полную луну собирают, по первой росе…
…а может и мне? Я слово-то знаю.
Каплю в квасок.
И забуду Арея… а он меня, если уже… без всякого слова отворотного… милостью царицы…
— Все ж таки плакать будешь, — Еська мне в руки платок сунул. — Оно, конечно, хорошее дело, иногда и поплакать стоит, но ты погоди чутка, ладне?
— Зачем годить?
Я на лавочку присела.
А черемуха разбуялася, встала зеленою стеной. Небось, когда цветет, туточки и дыхать-то тяжко, вона, черемуховый аромат ажно в доски въелся. Иль мне уже мерещится?
…сваха б торговалася зло, крепко, только и бабка ей бы спуску не дала. Потребвала б грошей за погляд, а еще шелков и бархату. Шелка-то нашие давали охотно, не азарские, вестимо, но какие есть, потому как после всем селом будут жениховы дары разглядывать. И не приведи Божиня победнится он, нарекут девку суконною невестой…
…еще жемчуга дарили.
…и головы сахарные, чтоб, значится, жизнь у девки сладкою была. Леденцы и пряники… а если богатый зело жених, то, богатством своим красуясь, пряники брал печатные да золотые, которые сваха за забор кидала, девкам на потеху.
Пусть едят.
Пусть тягают одна другую за косы. Глядишь, и хозяйка дому призадумается: за этакого да на пряники любая пойти восхочет.
…я чужие пряники дважды едала. И оба раза завидовала счастливице — страсть… теперь и самой смешно. И мнится, может, с тое зависти все и вышла?
Хотела жениха — получай.
— Хорошо тут… — Еська пальцем траву ковыряет, которая, одичалая, росла плотно да густо.
…а как сторговались бы за погляды, тут-то уж бабкин черед настал бы. Она б сватов в дом зазывала и причитала, что ноне бедно-то все. Пироги не ставлены, хлеба недопечены, всего-то и есть, что краюшка малая, коту на понюшку…
Она-то у меня до причитаний мастерица.
Иные и записвали.
Сваты б кивали да отнекивалися, мол, не есть-пить пришли, а токмо на девку глянуть… дальше обыкновенно. Она б хвалить меня принялася, сказывать, до чего рукаста, что встаю до солнца, а ложуся затемно, что руки у меня пустыми и не бывають…
…и с иглою управляюся.
…и с кроснами.
…и прять, и шить, и шерсть валять. В хате б чисто было. Оно-то самая распоследняя неряха к приезду сватов расстарается. И главное, что помощи ей не будет.
Своими рученьками в этот день делается.
Я б и пол выскоблила б добела… и половички выстирала-высушила б, да не обычные, особые достала б с сундуков бабкиных, васильками шитые. И занавеси повесила б нарядные.
А уж на стол…
…сколько раз представляла я себе, как стану этот стол белою скатертью накрывать, да приговаривать, чтоб легла гладка да ровна, как жизнь моя дальнейшая.
На центру стола — бутыль самогону наилучшего, прозрачного, что слеза.
Это чтоб иных горестей не знала.
Пироги с капустою и с курятиною. Расстегаи. Грибы соленые и моченые. Капусточка наша. Рыба копченая… щука печеная… и куры-то, а может, если б дядька Панас расстарался, то и дичины б раздобыла. Эх, хороши перепела да с кислою клюквой.
И блинцов, конечно.
Яишенку.
Нашла б чем удивить… не консомы, значит, но все свое, домашнее. И сама б к двери приникла, слухая, чего говорят. За столом-то сидят долго, по обычаю, — должна сваха кажное блюдо отведать, не пересолено ль, не переперчено ль, не пригорело аль не упрело. И разговора течет неторопливая…
— Зось, а Зось, — Еська плюхнулся на лавку и меня приобнял.
От же ж… никакой на него управы нету.
Иль ему тоже в женихи захотелася? Если так, то пущай к бабке сватов засылает, должно ж и у меня быть все, как у людей.
Сердце замерло.
А ну как в столицах порядки иные? Тут, может, девка не толчется ночь у печи, блины выпекая. А жених не перебирает шкурки беличьи, невестушке на шубу, но духов злых зачаровывает, заместо справное бабы. Хотя… нет, дух — это вышло так… а чтоб обычаем… нет, от духа в обычаях никакого толку. Он же ж, небось, пока мертвый был, совсем от людское еды отвык.
Чего б сказал?
Сглумил бы сугубо из вредности.
Але ж, чуется, не пироги от меня жениху надобны. Сунула я руку в кошель. Лежит проклятая монетка, никуда-то не девалася.
— Ну Зось…
— Чего тебе?
— А ты на Арейку шибко злая? — спросил и глядит так, глаза пуча для пущее жалостливости. И голосочек стал тоненьким, дрожащим.
— Чего?!
— Бить будешь?
— Н-не знаю…
— Если будешь, то учти, я заступаться не стану. Так что, будь добра, бей уж так, чтоб не крепко скалечить. Матушке он нужен…
…до самих смотрин черед доходит, когда уже за оконцем темно делается. Бабка б, хмельновата, весела и рухавита, сама предложила б свахе глянуть на невесту.
А я… я б сидела в комнате.
На табурете.
В убранстве праздничном, в рубахе из алого шелка с шитьем по подолу и рукавам. Оне, широченные, прихватила б золотыми запястьями, пусть бы видели гости дорогие, что не бедна невеста.
…летник аксамитовый.
Сапожки из кожи красное, на каблучках посеребренных.
На голове — платок с шитьем.
Платок тонюсенький, легонький, прозрачный… раньше-то невесту холстиною прикрывали, да после переменилося все. Под холстиною, поди, не видать, кто сидит, вот и находилися такие, которые одну сестрицу, справную, другою подменяли. Оно ж как, положит сваха колечко заветное.
Примет невеста.
И все, сговор заключен, чтоб его разорвать, веский повод надобен.
— Не буду я никого бить, — вздохнула и отпустила мечту свою. Пускай летит… не я первая, не я последняя с мечтаниями расстаюся. Как-нибудь и проживу.
Вона, может, мой женишок новоявленный, духом сговоренный, и вправду царевичем окажется. На кони белом, на…
…не надобен мне царевич, чего уж себе илгать?
— От и ладно, а то ж рука-то у тебя крепкая… выходи, горе-жених.
Зашубуршало в кустах черемухи. Затрещало, затрясло листвою. И, матюкаюся в полголоса, из зарослев выполз Арей.
Вид у него был разнесчастный.
Я носом потянуло.
Понятне… с опохмелу, стало быть… знаю, у дядьки Панаса такой же вид случился, когда он в соседние Пацуки поехал, дружка старого навестить, и так разнавещался, что тетке Алевтине его на дровнях привезли, пьяненького и счастливенького.
На четвертый день.
Ага…
Уж она-то только глянула, бровкою повела и велела во двор грузить. Там, с кобелем, дядька и ночевал, авторитету старостину утрачвая. А поутру стогнал так, что полсела сбежалося глянуть, кто ж там канает…
…а тетка, знай себе, прохаживалась по двору, то воду колодезну студеную несет, то жбан с квасом, то кувшин с рассолом огуречным…
…рассол бы Арею не помешал.
Мятый.
Уже не пьяный, но хмель последний из него не вышел. Стоит, качается, в черемуховую ветку вцепившися. Не хмель, конечне, Арей. Другую ветку в рученьке левой держит. И выломал такую, что впору от медведя отмахаться.
— З-зослава…
— Погодь, — Еська меня за локоток придержал. — Ты ж говорила, что бить не станешь! И не злися, Зосенька, это ему Кирейка стресс снимал.
— Чего?
— Разволновался он после разговору с матушкой. Распереживался. А с того распереживания мог бы и сотворить чего не того… ляпнуть там… или вовсе… он же ж упертый. Вот взял бы и полез к тебе жениться.
Арей веткой махнул и едва на ногах удержался.
— В храме, имею в виду… в храме, со жрецом, — Еська держал меня крепко, захочешь — не вывернешься. — А теперь представь. Матушка ему невесту жалует царских кровей, а он от этакой милости сбегает. Неудобственно получилось бы.
И куда тише добавил.
— С такого неудобства и голову утратить недолго. Самым что ни на есть буквальным способом. Вот наш Кирей и постарался… правда, перебрали слегка… денька этак на два перебрали… но что сделаешь, широкая душа…
— З-зослава, — повторил Арей, протягивая мне зеленую ветку черемухи.
Чуть помятые листочки.ё
Погнутые веточки.
Цветы пожухлые, еще не отлетевшие.
— Эт-то т-тебе…
— От спасибо, — ветку я взяла и, перехвативши, по плечах перетянула. — Что ж ты творишь, нелюдь азарский!
Била я не сильно.
Не от души, и не от обиды, которая мигом разошлась, будто ее и не бывало. На пьяных да на малых не обижаются… и еще на разумом скорбных… и отчего-то мне так радостно сделалось. Не от виду Ареевого, но от слов Еськиных.
Стало быть, Кирей… и вновь же, иродище, ни словечком…
…хотя, когда?
Дай, Божиня, памяти. Я его давече не видывала… а дня три и не видывала. Еще удивлялася, куда ж делся он и отчего сие не вызывает у Архипа Полуэктовича беспокойствия.
…значится, пили.
— Я ж… я… — он покачнулся и дыхнул перегаром. — И-извини… я… к… к тебе… ш-шел… и в-вот…
— Пришел, — помог Еська, рукав выпуская. — Зось, ты уж приглянь за ним, добре? Кирей в отключке, а этот… он же… того…
— И этого, — я махнула рукой. — Иди… Еська… и другим разом лучше сами упреждайте, чем слышать от кого…
— Я бы сказал, — Еськино лицо вдруг стало таким… как у старика. — Если бы мог говорить, когда желаю… я бы сказал, Зослава. Клянусь своей силой.
— Верю.
— Спасибо.
Он отступил.
— Скоро уже… летом все решится и… до лета ведь доживем?
— Доживем…
Куда ж мы денемся.
— Скажи хозяину, — попросила я, — что мне б кваску холодненького белого… и Кирею пусть поставит. Небось, тоже голова гудеть будет.
Квас от похмелья — первое дело. А еще тетка Алевтина была мастерицею варить густой суп на говяжьих мослах, с травами, с перцем острым…
— Зослава, — Арей сел на траву и глаза потер. — Я пьяный…
— Пьяный.
— Я к тебе идти… х-хотел идти… в… вхрм… — он мотнул головой и болезненно поморщился. — А он и грит… в-выпить надо… п-пропить нвесту…
…невесту сговоренную и вправду по обычаю пропивали всем селом. Батька невестин для того самогон загодя гнал, когда баклагу, когда две…
— И я… чуть-чуть… — он пальцы свел. — К-каплюшечку… смую…
— Дурень, — я села рядом и пригладила встрепанные его волосы.
От что нам ныне делать-то?
Смех.
И слезы.
Сбегчи, как в сказке, на край мира? Но, мыслится, меня и на краю, и за краем отыщут. Да и Арею царица не простит.
— А у меня вот, — он поскреб лоб. — С-свербит… р-растут… Кирей грит, это сила в-врнулась… тперь с ргами буду.
И вправду на лбу егоном будто бы две шишечки пролупились, пока махонькие, бледненькие. От же ж… оно, конечно, от рогов этих польза невеликая, да и вреда немашечки. Пускай себе…
— Будешь, как есть будешь. Приляг.
— А ты?
— А я посижу.
— Не… — Арей покачал головою. — Не хочу лежать. Я с тобою хочу.
— Я рядышком посижу…
Он все ж таки лег, растянулся на зеленой траве. Положил голову на колени мои, глаза закрыл. И успокоился, как-то от… поняла я, что успокоился.
И мне хорошо стало.
Не знаю, как оно там еще будет. Царева невеста дареная никуда не денется, как и мой жених заклятый, а все одно, они существовали, но где-то вовне, там, за чертою старого сада, в котором отцвела черемуха, но запах ее остался.
Арей дремал.
Я сидела, веткою зеленой комарье разгоняя. От же, магики магиками, а противо кровопийцев этаких заклятия не придумали. Ничего… может, я сподоблюся. И тогда войду, как говаривала Люциана Береславовна, в анналы магической науки.
Мысль сия была приятною.
