Глава 7
Это было на третий день после памятного поцелуя.
С утра мэтру Дориану доставили большой длинный ящик, и маг тут же заперся с посылкой в лаборатории. Только в полдень, как обычно, выпустил к Эби Джека.
Тот передвигался уже вполне сносно, и девушка подумала, что не будет ничего плохого, если она отведет его на кухню, к господину Блэйну. Ведь с самого начала предполагалось, что она будет выгуливать механического человека по дому, разве нет? А повару она о нем уже рассказывала, и тот заинтересовался. Вот пусть и поглядит своими глазами.
— Творец милосердный. — Господин Блэйн утер полотенцем мгновенно покрывшуюся капельками пота лысину. — Это он?
— Он, — подтвердила Эби. — Джек, поздоровайся.
Любимое детище мэтра Дориана почтительно склонило голову.
— Надо же, совсем как живой!
Повар не удержался от того, чтобы пощупать Джека, пожать ему руку, заглянуть в рот. И по лбу постучал, как Эбигейл в первый день.
После загорелся проверить, что механический человек умеет: велел принести миску со стола.
Джек не шелохнулся.
— Принеси миску, — повторила просьбу Эби. — Вон ту, большую.
Механический человек посмотрел на нее… Нет, она знала, что на самом деле он не смотрит как живые люди, и глаза у него только для красоты, но иногда казалось, что смотрит по-настоящему. Как сейчас. Посмотрел, кивнул, прошел к столу, взял миску и вернулся к девушке.
— Гляди-ка, — прищурился господин Блэйн, — тебе не отказал.
— Конечно, он же мой кавалер.
Приподнявшись на цыпочки, она шутливо чмокнула Джека в щеку.
И не подумала бы о таком, когда в первый раз его увидела. А Джек вообще не думал — как стоял истуканом, так и остался стоять, пока она не велела ему принести еще и стакан.
Господин Блэйн так увлекся, что готовку забросил, и Эби решила, что лучше им с Джеком в сад пойти, чтобы мэтра Дориана без обеда не оставить. К тому же кухня: тут вода, там пар. Вдруг у Джека механизм повредится? Дядька ей про часы только и талдычил, чтоб не мокрой тряпкой протирала, а чуточку влажной, иначе испортятся.
Только вышли в холл, как нос к носу столкнулись с Эйденом (господином Эбигейл его про себя давно уже не звала — не заслуживал он никакого почтения).
— О, крошка Эби! Далеко собралась?
— Мы с Джеком идем в сад, — отчиталась она ровно.
— Могу составить компанию.
— Спасибо, но в этом нет нужды.
— Колючка Эби, — усмехнулся мужчина. — Но такая сладкая. И так трудно сдержаться…
До того, как он шагнул к ней, девушка успела заметить, что ведущая в лабораторию дверь начала медленно открываться, и обрадовалась: при мэтре Дориане этот нахал не осмелится к ней приставать.
Но за миг до того, как маг вышел в холл, случилось другое.
Случилось так быстро, что Эбигейл в первый миг даже не поняла, как и что.
Эйден приблизился к ней, протянул руку, и вдруг Джек выступил вперед, загородил ее и толкнул Мерита в плечо. С виду легонько, но механический человек куда сильнее человека обычного, и Эйден полетел на пол, прямо под ноги мэтру Дориану.
— Что здесь происходит?! — гневно воскликнул маг. — Джек!
Взмах руки, и техническое создание застыло неподвижной статуей.
— Эбигейл!
Эби подумала, он и ее сейчас «выключит». Или взглядом испепелит.
— Эйден, вы в порядке? Что произошло? Джек никогда… — Маг, продолжая зло сверкать глазами, развернулся к девушке: — Это ты ему приказала?!
Испуганная криками и самим видом мэтра Дориана, который, как она до этого дня считала, и сердиться-то не умеет, Эби смогла только головой помотать.
— Не лги мне! Кроме тебя, некому было научить Джека такому! Не сейчас, так раньше. Чему ты его учила? Зачем? Говори, дрянь!
Он навис над ней, грозный, черный, страшный, и девушка зажмурилась, ожидая в лучшем случае оплеухи. В самом лучшем.
— Отвечай! — Маг с силой встряхнул ее за плечи.
— Я… не учила… Не специально. Я лишь разговаривала с ним… просто… обо всем… я…
Еще немного, и те обрывки фраз, что она с трудом выдавливала из себя, утонули бы в рыданиях, когда неожиданно прозвучал голос Эйдена:
— Дориан, оставьте ее, она не виновата. Это я. Хотел пошутить, а Джек, видимо, решил, что я собираюсь обидеть Эбигейл.
— Решил? Сам?
— Сам, — подтвердил Эйден. — Поздравляю вас, мэтр. Искусственный мозг действительно способен обучаться и развиваться.
Искусственный мозг работал. Вернее, работало заклинание, превращающее поступавшую извне информацию в память Джека и формирующее его сознание.
Господину Лленасу было чем гордиться и как магу, и как технику, создавшему, помимо кристаллического мнемосборника, механическое тело, отзывающееся на приказы сотворенного переплетением энергетических потоков разума. И он будет гордиться. Обязательно расскажет обо всем Адалинде… Если она придет. Вчера не пришла… И Алистеру похвастается успехами.
Но все это потом. А сейчас мэтр Дориан был зол. В первую очередь — на самого себя.
— О чем я только думал? — распалялся он, расхаживая туда-сюда по лаборатории.
Эбигейл, отчитав, он услал в ее комнату, велев не попадаться на глаза, и лишь застывший у стены Джек и присевший на кушетку Эйден безмолвно наблюдали приступ мажьего самоедства.
— Я должен был предположить, что обучение не ограничится простейшими навыками, что он станет впитывать все без разбора данные. Абсолютно все! А она с ним, видите ли, говорила! О чем? Чему могла научить его эта потаскуха?
— Она не потаскуха.
Дориан замер. Показалось, последняя фраза сорвалась с неподвижных губ Джека, вновь вздумавшего вступиться за освинскую девку.
— Она не потаскуха, — повторил за спиной мага Эйден. — Вы даже не удосужились поговорить с ней, да? Поршни и шестеренки вам интереснее живых людей.
Поговорить? С работницей по приговору? Он и так узнал о ней все самое интересное в первый день: умеет читать, знает, как передвигаются шахматные фигуры… Что еще? Достаточно того, что она выполняла его указания, а браслет не позволил бы ей сбежать, украв что-то из дома.
Но мэтр Лленас усмотрел иной подтекст в замечании Мерита.
Вздохнул, с воздухом выпуская остатки злости, и присел рядом с молодым человеком.
— Простите меня, Эйден, — сказал он со всей искренностью, на которую был способен. — Я увлекся работой и не уделяю вам должного внимания…
…Адалинда тоже думает, будто шестеренки и поршни для него важнее. А еще — голосовые мембраны, над которыми он работал, пока не вышел за… Зачем он выходил? Кажется, хотел попросить Эбигейл сварить кофе. Снова не спал полночи, и пара чашечек горячего, ароматного, можно с корицей…
Маг встряхнулся. Посмотрел на ждущего окончания фразы Эйдена. Покачал головой.
— Вы правы. Я — никудышный хозяин и отвратительный друг. Верно, был бы таким же мужем и отцом. Знаете, я тут думал, что если бы в юные годы чуть меньше увлекался наукой, а чуть больше… не наукой, у меня сейчас мог бы быть сын вашего возраста…
— А моему сыну было бы уже три года, — прервав собеседника, выцедил Эйден. — И мы с вами никогда не познакомились бы. Оставьте извинения, Дориан. Я ценю и уважаю вас таким, какой вы есть. После всего, что вы для меня сделали, вы мне даже больше чем друг. Да, почти отец, потому что тоже подарили жизнь. И не ваша вина в том, какая это жизнь и чем и когда закончится.
Мэтр Лленас больно дернул себя за бороду.
— К слову, — продолжил Эйден, — все не находил повода сказать, а это не должно стать для вас неожиданностью. Я составил завещание. Вы — единственный наследник. Не говорите ничего. У меня нет близкой родни, дальняя обойдется, а вам нужны деньги для продвижения ваших работ. Я и сейчас готов выделить любые суммы.
— Но…
— Я же просил, не спорьте. Завещание у моего поверенного. Прежде чем подписать его, я настоял на проведении полного медицинского освидетельствования с привлечением магов, так что имеется документ, подтверждающий, что на момент составления завещания я пребывал в здравом уме. Его не оспорят ни в каком суде. Да, поползут сплетни… Но вам же плевать на них? Полезное умение — игнорировать мнение общества. — Мерит задумчиво погрыз палец. — Но дело было не только в этом… Я же говорил?
— Говорили.
— Я все равно поступил бы так же. Даже теперь не чувствую искреннего раскаяния. Если бы мог, поехал бы в храм на Мисау: говорят, если молиться там о чуде… Но для этого нужно верить. Раскаяться и верить, а я не могу.
Он умолк, а когда снова повернулся к магу, лицо его, болезненно худое и бледное, было спокойно и деловито.
— Что вы решите с Джеком? — спросил он, словно не было всего предыдущего разговора.
— Пока не знаю. Видимо, нужно включить в исходное заклинание новые установки. Нельзя допустить, чтобы он поднимал руку на людей.
— Я бы этого не делал, — не поддержал Эйден. — Люди бывают разные. В общении с некоторыми механический телохранитель не помешает.
— Вы думаете?
— Да. Я ведь объяснил вам, что сам виноват в том, что случилось. А Эбигейл… Наверное, она в самом деле рассказывала ему о своей жизни, а жизнь в Освине… там ведь не сплошь ворье и продажные девки, есть мастерские, лавки, но преступность, согласно полицейским отчетам, процветает… И ее, наверное, не раз обижали, и…
Эйден путался в словах, но маг сумел уловить главную мысль:
— Нужно создать несколько основных моделей ситуаций, в которых возможно использовать физическую силу. Нападение на хозяина, крики о помощи, оружие в руках незнакомца. Надо подумать. Это может быть полезно.
— А что с Эби и их прогулками в саду?
Мэтр Дориан нахмурился:
— Не знаю. С одной стороны, она неплохо ладит с Джеком, и он, если можно так выразиться, к ней привязался. Но через два месяца ее здесь уже не будет. Да и мне хотелось бы, чтобы Джек получал знания о мире от кого-то более подходящего… образованного…
— Мое образование вас устроит? — спросил Мерит. Уголки его губ при этом как-то странно дернулись: очевидно, нервный тик. — Я мог бы сопровождать Эбигейл, когда она гуляет с Джеком. Только скажите ей сами, пусть знает, что это ваше распоряжение.
Форест Келлар не считал себя заядлым игроком. В картежном клубе он появлялся не чаще, чем раз в месяц. В редких случаях — два. Бывало, что три. И играл не так чтобы до последнего лида, всегда оставалось что-то… А если вдруг нет, то и векселя подписывал, и долговые обязательства… Но всегда возвращал! Случалось, приходилось продать что-нибудь или заложить. Или из кассы комитета взять, но это — в крайнем случае. Да и сколько из той кассы возьмешь? Все же господин Келлар не муниципальной казной ведал, а всего лишь «заздравным» комитетом, как его в шутку называли, — лечебницы там, богадельни всякие. И отчислялись на это дело сущие гроши, так что даже при всем желании сверх меры не позаимствовал бы. Так, когда-никогда чек выпишет якобы на полотенца или простыни, или что там еще в больницу прикупить надо. Спирт иногда. Все равно тот спирт доктора с фельдшерами разопьют, а на больных разве что подышат…
Но страшновато было: вдруг узнают где надо. Вернее, где не надо.
Только привык уже. А от привычек избавиться нелегко. Почти пять лет боролся, и никак.
А на шестой «где не надо» узнали.
И отправился господин Форест… нет, не в тюрьму с позором, а под звуки торжественной музыки — к алтарю. Газеты неделю печатали снимки со свадьбы, особенно невесты, якобы молоденькой вдовушки отставного офицера, с которой Келлар якобы познакомился на соляном курорте… Якобы… Но хороша стерва, этого не отнимешь. Недаром фотографы магниевый порошок переводили.
А по городу только и шептались, что она, такая красавица, в нем нашла. И господина Фореста подобные разговоры задевали: ничего непривлекательного он ни в своей внешности, ни в положении не видел. Председатель муниципального комитета, хоть и «заздравного», — человек не последний. И собой видный. Немногим за сорок, высокий, статный… небольшое брюшко наел в последние годы, но под одеждой почти не заметно. Каштановая шевелюра без проплешин, усы — любому портретному полководцу на зависть. Нос… солидный такой нос. И глаза, серые с переходом в голубой, выразительные, как некоторые дамы говорили.
Те дамы еще многое могли бы о нем рассказать. Хорошего… в некотором смысле… Но этот смысл новоиспеченная госпожа Келлар познавать не желала.
С первого дня у молодой жены была своя спальня, двери которой ни днем, ни ночью не открывались для господина Фореста.
А в спальне, помимо не познавшей смысла супруги, завелась еще и кошка.
Келлар никогда не видел мерзкую тварь. Кошку в смысле, жену-то он наблюдал ежедневно. А кошку только чувствовал: глаза слезились, в носу свербело, между пальцами чесалось — с детства у него эта напасть на кошачью шерсть…
Но жена, якобы жена, в наличии тайного питомца не признавалась.
И вообще с супругом почти не разговаривала, только указывала с утра, куда они сегодня пойдут, что ему надеть и как себя вести.
В первый месяц после свадьбы ни одного свободного вечера: салоны, театры, выставки, званые ужины, приторные чаепития. Госпожа Келлар рвалась перезнакомиться со всеми…
А потом — как отрезало. В последние полгода остались обязательные выходы в оперу и приемы в мэрии. Иногда кто-то из «друзей семьи» приглашал на ужин. А в остальные вечера, если якобы жена господина Келлара и уходила куда-то, то всегда одна. Возвращалась через час или два, смотрела на якобы мужа, обычно сидевшего в гостиной с газетой, как на пустое место, и шла к себе. Затем шумела в трубах вода — она набирала ванну, чтобы смыть прочно прилипавший к ней после таких походов запах чужого мужчины и технического масла.
Но господина Фореста это не волновало. Ему тоже было чем заняться вечерами. Сходить в клуб, на который теперь всегда находились деньги. Или беспрепятственно встретиться с теми, кто эти деньги давал…
— Адалинда, милая, — ласково, как всегда, когда поблизости вертелась горничная, обратился он к супруге, — вы уходите?
— Да, дорогой. — Она одарила его очаровательной улыбкой, полной презрения. — Я записана к модистке на семь. Разве вы не помните?
— Конечно-конечно. Платье для приема у госпожи Дригген.
Когда щелкнул замок на входной двери, Келлар огляделся, убедился, что прислуга возится где-то на кухне, и вынул из кармана широкого домашнего халата маленькую восковую дощечку и стилус.
«Ушла», — нацарапал он бегло. Подумав, приписал: «Видимо, к нему».
Нанесенные на воск буквы держались несколько секунд, а потом расплылись, очистив место для нового донесения.
А господин Форест, несколько раз шмыгнув носом, все-таки чихнул.
Проклятая кошка!
Об Эби так и не вспомнили, и до позднего вечера девушка просидела в своей комнате. Забралась с ногами на кровать, обняла подушку и гадала, чем для нее обернется происшествие с Джеком.
Иногда до нее долетали звуки с хозяйской половины дома: шаги, неразборчивые голоса, хлопанье дверей, но в ту часть, где располагались кухня и помещения для прислуги, после ухода господина Блэйна никто не заглядывал.
Девушка не знала, что и думать.
Еще вчера она считала мэтра Дориана чудаковатым добряком и удивлялась, отчего люди возводят напраслину на магов, называя тех злобными и опасными. А сегодня, как в первый день, испугалась: вдруг не врут? Закрывала глаза и видела его рядом с собой, чувствовала вцепившиеся в плечи пальцы, слышала громкий, срывающийся от ярости голос. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Эйден…
Если бы не Эйден, то и не начиналось бы ничего. А теперь ее вернут в тюрьму, и придется отрабатывать остаток срока по приговору уже в другом месте, где вряд ли будут кормить так вкусно, позволят читать книжки и прогуливаться в саду.
А еще Эби тревожило, что станет с Джеком. Не хотелось, чтобы мэтр Дориан взялся его переделывать и отучать от всего, чему он, оказывается, успел научиться. Ничего же плохого. За нее вот заступился. Даже настоящий человек не всегда за другого вступится. А Джек хороший. Безмозглый, бесчувственный, но если воспитывать его, как саму Эби отец с матерью воспитывали, чтобы по уму все делать и по совести, он и вести себя будет соответствующим образом: слабых защищать, помогать всем. Оно понятно, что для слуги такие качества лишние, но для человека, даже механического, наверное, нет.
Эбигейл никогда раньше так много не думала. И от этого аппетит проснулся. Или от того, что уже ночь наступила, а она с самого утра ничего не ела.
Прислушавшись и убедившись, что в доме все уже спят или, во всяком случае, не бродят по комнатам (господин Дориан мог и до утра в лаборатории сидеть), Эби зажгла свечу и вышла в коридор. Быстрым шагом миновала ведущую в подвал дверь и заскочила в кухню. Какую бы кару ни придумал ей маг, разрешения брать из холодильного шкафа все, что ни пожелается, он не отменял.
— А я все жду, когда же ты проголодаешься.
Хорошо, что, услыхав этот голос, девушка окаменела от страха, а то выронила бы свечу и не увидела бы господина Мерита, сидевшего на широком подоконнике с книгой в руке. Читал, что ли? Здесь? В темноте?
— Не стесняйся. Тебе нужно поесть.
— Уже не хочется, — буркнула Эби.
Развернулась к двери, но мужчина оказался быстрее, подлетел и перегородил выход.
Девушка выставила вперед руку со свечой. Живой огонь — от любой скверны оберег. А Эйден в свете колышущегося пламени выглядел не лучше кладбищенской нечисти, словно только-только некромант залетный его из могилы поднял. Нос острый, резкие скулы кожей обтянуты, под глазами черные круги, а в самих глазах бесовское пламя пляшет.
— Не бойся, — усмехнулся этот упырь. — Сейчас уйду. Только хотел сказать, чтобы ты не переживала насчет Дориана. Он знает, что не прав, но извиняться не станет.
Извинений Эби и не ждала. Чего другого — да, но не извинений. А если Эйден не врет и маг на нее не сердится, то совсем хорошо.
— И я не стану, — добавил он и протянул ей перевязанную синей лентой картонную коробочку, которую девушка сначала приняла за книгу. — В качестве компенсации за причиненные неудобства.
Эбигейл не шелохнулась — так и стояла, вытянув перед собой руку со свечкой.
— Это конфеты. Вряд ли ты когда-нибудь такие пробовала.
При слове «конфеты» живот предательски заурчал.
— Возьми. Иначе не уйду.
Просто выбора ей не оставил!
— Доброй ночи, крошка Эби. Завтра нас ждет чудный день.
Услышав, как закрылась за ним ведущая в холл дверь, девушка швырнула на стол нежданный подарок, вытащила из холодильного шкафа первую попавшуюся тарелку и вернулась с ней в свою комнату. Но паштет — а в тарелке был именно паштет из печени — оказался несвежим. Эби сперва съела немного и лишь потом разглядела белое пятнышко плесени на обветренной корке.
Пришлось опять идти на кухню. Опять боязливо ускорять шаг у входа в подвал, где сегодня особенно громко рычало чудовище. Опять искать, чем бы подкрепиться, на этот раз принюхиваясь к каждому блюду.
А конфеты… Конфеты лежали в коробке, каждая в гофреной розетке из хрустящей промасленной бумаги, круглые, шоколадные, присыпанные тертым орехом. И внутри орех, только целый, в нежном сливочном креме. Эби лишь одну взяла, попробовать…
А пустую коробку утром выбросила. И ленточку тоже…
