Эпилог
Городок был небольшой, но часовых мастерских в нем имелось с десяток. Только эта, как ей сказали, — лучшая. Ремонтировали тут не только часы. И не только ремонтировали: в витрине красовались заводные игрушки и музыкальные шкатулки, в столице стоившие огромных денег, а тут продававшиеся совсем недорого.
— Это все вы сделали? — спросила она у мастера.
— Преимущественно, — ответил тот без хвастовства.
— Это же так сложно. Где вы учились? Этому ведь учат где-то?
— Посещал открытые курсы механики при университете, но недолго. В моем возрасте поздно записываться в студенты.
На вид ему около сорока пяти. В темных волосах уже поблескивает седина, но лучики морщин, тянущиеся от глаз к вискам, — не признак старения, а скорее следствие работы с мелкими механизмами, когда приходится часто щуриться, даже в очках.
— Так что с вашими часами?
— Ах да. — Она достала из сумочки изящные золотые часики. — Стали нагло врать. То спешат, то отстают. Ваши, — кивнула на свисающую из кармана мастера цепочку, — наверняка так не безобразничают.
— Я не ношу часов. Это — компас, подарок жены. А часы у меня в голове.
В голове — часы, на голове — шрам. Когда он повернулся к ней спиной, сквозь короткие волосы на затылке стало видно неровный белый рубец.
— Знаете, — проговорил мастер, не оборачиваясь, — пожалуй, я не буду разбирать ваши часики. Это ведь не они тут нагло врут. Да, госпожа Адалинда?
Она в любом случае собиралась открыться, но тому, что он так быстро узнал ее под иллюзией, удивилась.
— Память у меня все еще отличная, — повернувшись, хмуро пояснил Джек. — И ваш волшебный браслет я помню хорошо.
Она улыбнулась, сбросила ненужную маску и покосилась на выглядывающие из-под рукава янтарные подвески. Вот так и прокалываются на мелочах. Хорошо, что она давно ушла с оперативной работы.
— Слух у меня тоже неплохой, — продолжил часовщик. — Ваши пальцы — металл стучит о металл и о дерево.
— Есть такое. — Адалинда стянула перчатку и пошевелила напоказ пальцами, собранными из колец красной меди, с отточенными стальными ноготками. Можно было обшить их искусственной кожей, смотрелись бы как родные, но ей понравилось так.
— И вы слишком пристально меня рассматривали, — закончил мастер. — Очень похож?
— На Кита? — уточнила она. — Нет. Поправился, загорел, подстригся. Другая мимика, жесты. Совсем другой человек.
— Я и есть другой человек, — бросил он. Посмотрел на ее руку с профессиональным интересом и уважительно прищелкнул языком: — Великолепная работа. Все-таки Дориан — лучший.
— Ему будет приятно узнать, что ты тоже занялся механикой.
— Я бы сказал, что у меня это в крови, но нет, не там. Где-то в другом месте.
— А чем сейчас занимается Эби?
— Вы не знаете? — усмехнулся он. — Или я должен поверить, что вы появились почти через пять лет, чтобы поболтать по-приятельски?
Усмешка у него была точно не Кита. Больше походило на одного нервного юношу, из-за которого отчасти Адалинда и проделала длинный путь из столицы в провинцию.
— Дориан хотел тебя найти, — сказала она. — Уже давно. Оказалось, что вы даже не были толком знакомы, он многого о тебе не знал. Я рассказала. Не все, конечно, но все, что знала сама. И Дориан очень заинтересовался, но… Поверишь, если скажу, что мы просто не хотели мешать вам жить?
— Отчего передумали сейчас?
— Может быть, время пришло?
— Для чего?
— Встретиться. Вам с ним.
— Почему тогда он сам не пришел?
— Боится? — предположила магиня.
— Я его понимаю, — пробормотал Джек.
Адалинда тоже понимала, но сформулировать, облечь это понимание в слова не могла, как ни старалась.
— Есть еще кое-что, — перешла она к делу. — Ты же знаешь, что Дориан унаследовал состояние Эйдена Мерита? Это большая сумма, не считая недвижимости, и Дориан считает, что, принимая во внимание некоторые факты, часть этих денег должна достаться тебе. Вам с Эби.
— Нам они не нужны, — спокойно отказался часовщик.
— Подумай, сумма действительно немаленькая.
— Я верю. Но… Передайте Дориану, что больше, чем я от него уже получил, дать невозможно.
— Хорошо, — кивнула она. — Продашь мне одну из своих игрушек? Для него?
— Возьмите любую, в подарок.
Дориан ждал ее на вокзале.
Прогресс в каком-то роде: в этот раз он сел на поезд и приехал в этот городок, в следующий, быть может, дойдет до часовой мастерской.
Однажды — обязательно.
Эби нравилось наблюдать со стороны, как Джек играет с сыном. Он строил ему смешные рожицы, делал «козу», подбрасывал к потолку, и восьмимесячный малыш заливался смехом. От этого на душе становилось радостно и спокойно, прошлое забывалось, а будущее виделось непременно счастливым.
Но иногда муж просто сидел у детской кроватки и молчал. И тогда ее сердце сжимала тревога.
— Джек, — она присела рядом и положила голову ему на плечо, — что-то случилось?
— Так, задумался.
— О чем?
— Что бы ты сделала, если бы у тебя было много денег? Например, сто тысяч?
— Купила бы слона, — тут же выдала Эби.
— Зачем? — удивился Джек.
— Хочу.
— Слона?
— Ага. Большого такого, розового.
— Слоны не розовые.
— А мы его покрасим!
Ребенок, слыша голоса родителей, попытался встать в кроватке, придерживаясь за высокие бортики. С сопением и кряхтеньем ему это удалось, но, постояв пару секунд, он плюхнулся на попу и, вместо того чтобы заплакать, засмеялся.
Джек же, только-только улыбавшийся нехитрым шуткам жены, снова сделался серьезным.
— У него ведь есть душа? — спросил, глядя на сына. — Дориан когда-то рассказывал, что ребенок берет частицы души родителей так же, как частицы их плоти. Тело без души тоже может родить дитя, но оно будет с душевным изъяном…
Слушать дальше Эби не стала.
— Эйден, милый, — заглянула она в кроватку к сыну, — дай-ка мне это на минуточку.
Малыш послушно отдал большую погремушку, и та радостно дзынькнула, стукнув Джека по лбу.
— Чтобы не говорил глупостей! — объяснила Эби и стукнула его еще раз. — И чтобы не думал глупостей! У него есть душа, и у тебя есть душа. Все? Разобрались?
— Угу. — Джек потер лоб. — Я же просто…
Не просто.
Пять лет уже не просто.
И Эби нередко посещают странные мысли. Только некому дать ей по лбу, и она думает их долго-долго. Случается, целую ночь напролет.
Думает о Джеке.
Об их ребенке.
О прошлом и о будущем.
Но чаще все-таки о Джеке. О том, как он стал собой и что повлияло на него сильнее, гений Дориана Лленаса или память Эйдена Мерита.
Или это она, Эби, сделала его таким, когда держала за руку в ночь нового рождения? Может же быть, что это она пожелала и придумала его таким? Переделала? Изменила разум и волю? Сделала его тем, кого хотела любить и кто так же любил бы ее? Внушила ему ту нежность, что светится в его взгляде, не слабея с годами?
— Хочешь, сделаю тебе розового слона? — спросил он шепотом. — Он будет ходить и махать хоботом.
— Хочу.
Да, у нее тоже бывают странные мысли.
Но она никогда ему о них не расскажет.
МариупольИюнь 2014 — сентябрь 2016
Назад: Глава 37
На главную: Предисловие
