Глава 26
Иногда Джек совсем переставал слышать магов. Наверное, какие-то чары сбивали работу его датчиков. Иногда разбирал каждое слово.
— Что ты предлагаешь?
— Для начала — проанализировать имеющуюся у нас информацию…
Эби поела наскоро и спряталась в комнате, чтобы не встречаться ни с кем, а Джек бесцельно бродил по дому, пока не остановился в закутке рядом с лестницей на чердак. В небольшой нише устроено было что-то вроде кладовой, где хранились швабры и щетки, а сквозь тонкие перегородки стен доносились голоса, слышался шорох бумаг и негромкий звон посуды.
— Итак, что мы имеем? — скорее у самого себя, нежели у собеседницы, спросил мэтр Фредерик. — Прошлой весной некто из управления ВРО передал дело Лленаса в разработку Чарльзу Шолто — весьма талантливому аналитику, судя по отзывам. К каким результатам тот пришел — неизвестно, но летом поступили сведения о возможной связи Лленаса с Гилешем. Как теперь можно предположить, это была намеренная дезинформация, повод взять Лленаса под наблюдение. Очень удобно, если у тебя подходящая должность во внутренней разведке… с одной стороны. А с другой — дело попало в поле зрения контролирующих структур и, поскольку данные шли по официальным каналам, заинтересовало военные ведомства, в частности — контрразведку. Впрочем, им не должны были заниматься особо плотно. Проверили и отложили бы, не найдя подтверждений. Но! Кто-то во ВРО — Риган, я полагаю, — не спешил оправдывать Лленаса и, видимо, корректировал отчеты агентов. А салджвортским управлением контрразведки руководит старый хрен Сидда Бейнлаф, который еще ни одно дело не закрыл за недостаточностью улик.
— Знакомы? — услыхал Джек вопрос Адалинды.
— Наслышан, — отвечал ей мужчина.
— Значит, военные в нашем деле прямо не замешаны? Стечение обстоятельств — кто-то перемудрил с подтасовкой фактов против Дориана?
— Скорее всего. Сейчас это не так важно, как причины, побудившие кого-то развить столь бурную деятельность вокруг Лленаса.
— Его работа, естественно.
Джек прислушивался, стараясь ничего не пропустить. Все, что было связано с трудами мэтра Дориана, его особенно интересовало.
— Я тоже так думаю, — сказал мэтр Фредерик. — Причем те, кого мы ищем, словно выжидали, когда Лленас возьмется именно за эти исследования. И, мне кажется, ждали бы дольше, если бы на горизонте не замаячил архимаг Рисетт, с которым Лленас планировал поделиться идеями.
— Откуда они знали, чем Дориан будет заниматься? — удивленно проговорила Адалинда. — Тем более — заранее, еще в прошлом году, когда сам он взялся за это лишь месяц назад?
— Разве? — В голосе мужчины слышалась насмешка и легкое превосходство. — Ты читала мои заметки? Обратила внимание на статьи? Лленас начал не месяц назад. Он исследовал эти вопросы едва ли не со времен учебы. И преуспел бы рано или поздно.
— Все равно… Не было никаких гарантий.
— Были, Эдди. — Незнакомое имя, и Джек растерялся, заподозрив, что в комнате с магами есть еще кто-то, но быстро сообразил, что Фредерик обращается так к Адалинде. — Последняя его монография, частично опубликованная в научном альманахе, — практически готовое теоретическое пособие по созданию искусственного разума. Правда, Лленас в том случае писал о создании искусственного интеллекта, привязанного к искусственному телу, и работа включала отсылки к его трудам по созданию механического человека. Но еще годом ранее Лленас написал статью в ответ на изыскания, проводимые медицинским корпусом совместно с менталистами: перенос сознания, или души, если угодно, из тела в тело — не слышала? Исследования в этом направлении идут не один год, даже не один век, но пока еще никто не преуспел. Все заканчивается полным отторжением: то ли тело отторгает чужую душу, то ли душа — тело. Так вот, в статье, о которой я вспомнил, Лленас привел свои обоснования этих неудач и, можно сказать, доказал бесцельность подобных опытов. Но заметил, как бы вскользь, что возможно создание нового сознания и «вселение» его в тело, освобожденное от старой информационной матрицы, как он это назвал. Статья мало кого заинтересовала — всего лишь досужие разглагольствования, как тогда казалось. Но если связать ее с прошлогодней монографией и некоторыми другими работами Лленаса, картина вырисовывается четкая и, я бы сказал, перспективная. Чарльз Шолто вполне мог просчитать вероятность того, что Лленас добьется успеха в этом деле.
— Нет. — Джек представил, как Адалинда качает сейчас головой. — Все равно не складывается. Зачем при таких вводных устраивать этот балаган со шпионажем? Почему Дориана после его статей сразу не похитили, а лишь взяли под наблюдение? Растянули дело больше чем на год, привлекли ненужное внимание — ради чего? Хотели дождаться реальных результатов?
— Не исключено. Или похищение изначально не планировалось. Думали, что наблюдения будет достаточно. Да и неизвестно, согласился бы Лленас работать на них даже под угрозой смерти, а если бы согласился — не факт, что у него что-то получилось бы. Некоторые птицы не поют в неволе.
В мыслях Джека мэтр Дориан мало походил на птицу, но он согласился с Фредериком в том, что помогать кому-либо против своей воли тот не стал бы. Слишком он был… Независимый? Честный? Равнодушный? Всего понемногу, наверное.
— А сейчас? Если он не согласится сейчас? — По голосу чувствовалось, что Адалинда нервничала.
— Канал связи с механическим человеком активен, — сказал ей маг. — Лленас жив. И думаю, проживет еще достаточно долго.
Последняя фраза прозвучала немного резко, но ободряюще. Только Джек вдруг отчего-то подумал, что Фредерика вполне устроило бы, окажись сказанное им неправдой. Ведь не обязательно спасать Дориана, чтобы не допустить использование его работ в чьих-то корыстных целях. Достаточно не позволить ему довести исследования до конца. А вот Джеку мэтр Лленас нужен был живым, невредимым и со всеми его разработками.
За утро Фредерик успел немало. Съездил за сменной одеждой и документами. Встретился кое с кем. Предусмотрительность мэтра Валье — разговор отдельный, и в Салджворт он прибыл, вопреки всеобщему мнению, не в одиночку. Но напрямую привлекать своих людей к делу Лленаса не хотел, и те бездельничали до поры, изредка выполняя мелкие поручения. Теперь, когда обстоятельства изменились, их присутствие оказалось не лишним: было кого отправить в школу, чтобы выяснить в подробностях, кто, когда и, если это возможно, куда увез Лео. Пока давал распоряжения, придумал, что сказать Адалинде, чтобы та не беспокоилась о сыне.
Реакция женщины на его ложь эмпата озадачила. Прежде Эдди выпытала бы все до мелочей, ведь речь шла о Лео. Теперь же удовольствовалась коротким рассказом. Мысли ее всецело занимал Дориан Лленас, и этот факт заставлял Фредерика нервничать. Нет, он не ревновал, ничуть. Но поведение бывшей супруги казалось ненормальным, а за всякой ненормальностью сейчас виделся чей-то тайный умысел. Во время разговора эмпат в который раз за последние дни ненавязчиво изучал астральное поле собеседницы, пытаясь отыскать следы постороннего вмешательства, но не находил ничего подозрительного. Волнение, тревога, признаки нервного и энергетического истощения. Однако, невзирая на все это, Адалинда была собранна, вела себя адекватно и рассуждала вполне здраво.
— Мы можем прижать Ригана? — спросила она, когда взялись за обсуждение ближайших планов.
— Да. Подобраться к нему непросто, но реально. Боюсь лишь, что куратор — пешка в этой игре, и мы не узнаем ничего помимо того, о чем сами уже догадались.
— Твои предложения?
Об Элле Мейлан он решил пока не говорить. Информацией, в отличие от Ригана, эта дама наверняка владела в полной мере, но связываться с госпожой Мейлан, не зная, кто еще стоит за ней и какими силами они располагают, не стоило.
— Я бы повозился с Джеком. Возможно, получится вывести физическую проекцию канала, связывающего его с Лленасом, и определить местонахождение твоего… нашего пропавшего гения.
— Ты сможешь? — встрепенулась женщина.
— Я сказал, попробую. — Фредерик не любил давать пустых обещаний. — Но потребуется время.
— Сколько?
— День. Или неделя. Точнее не скажу: подобное не совсем по моей части…
— Тогда, может быть, сначала займешься тем, что по твоей? Это тоже касается Джека, но… Прости, не мой секрет. — Адалинда приложила палец к губам и перевела взгляд на стену, на которой висела выцветшая картина с изображением унылого осеннего пейзажа. — Джек, раз уж мы заговорили о тебе, может быть, войдешь? — предложила она громко.
Эмпат усмехнулся. И задумался. Сам он вычислил «шпиона», уловив тепло похожей на человеческую ауры при полном отсутствии иных признаков живого существа. А как это удалось Адалинде? Не с помощью фамильяра: Роксэн притворялась спящей, свернувшись на широком подлокотнике кресла хозяйки. Стандартные сенсоры не сработали бы. Для Ригана до сих пор остается загадкой, кто «выкрал» механического человека, тогда как охранные чары не выявили постороннего присутствия. И способностями менталиста, насколько он знал, Эдди не обладала…
— Входи, не стесняйся, — кивнула она остановившемуся в дверях Джеку. — Подслушивать не стеснялся же.
Механический человек, никак не отреагировав на упрек, вошел и сел в пустое кресло.
— Я считаю, что Фредерику стоит знать то, о чем мы говорили с утра, — сказала ему Адалинда. — Но решать тебе.
Лгала. Если бы мнение Джека действительно ее интересовало, обсудила бы с ним все предварительно. Однако, отметил мэтр Валье, бывшая супруга делала успехи в тонком искусстве манипуляции. И то, что Джек — не настоящий человек, не упрощало, а усложняло задачу: с обычными людьми все уже изучено и проверено, а с одушевленной машиной нужно быть осторожнее, чтобы не сломать ненароком. И не только ради самой машины. Когда-то Фредерик видел последствия взрыва парового котла — и понимал: поломка некоторых механизмов не лучшим образом отражается и на окружающих.
Что бы ни говорила эта женщина, выбора у Джека не было. Он это понимал. И она понимала. И понимала, что он понимает.
Словно игра, правил которой ему не объяснили. Но, возможно, ему и не нужно их знать. Возможно, его не рассматривают в качестве игрока, и для магов он — только фигурка на доске. Пешка. Или офицер. Офицер — это лучше. Офицера будут беречь… пока это выгодно…
— Очень интересно, — сказал мэтр Фредерик, выслушав рассказ Адалинды.
Его лицо оставалось спокойным и непроницаемым. Лишь в глазах промелькнула на миг какая-то мысль, но Джек не умел читать мыслей. А маг, судя по сказанному после, — умел.
— Как ты себе это представляешь? — спросил он у женщины, когда та предложила ему вытащить воспоминания из головы Джека.
— Гипноз?
Блондин с сомнением покачал головой:
— Вряд ли я смогу рассчитать воздействие. Другая система нервных связей, другой уровень концентрации. Вспомогательные средства для ввода в транс вроде питья или окуривания в нашем случае неприменимы, но… Давайте попробуем?
Он смотрел при этом на Джека, и тот, подумав, кивнул:
— Давайте.
Это ведь просто воспоминания. Что в них опасного?
Только внутри, где-то под кожаным чехлом и металлической обшивкой, скрипнуло что-то натужно, и будто засбоили датчики температур, и стало холодно… Страшно?
— Предлагаю перейти в гостиную. — Мэтр Фредерик первым поднялся со своего места. — И нужно позвать остальных: Эбигейл и этого «повара». Потребуется определенная эмоциональная подпитка.
Да, страшно.
Но у Джека действительно не было выбора.
С Эби он решил поговорить сам. Объяснить, чтобы она не боялась еще больше.
Но прежде пришлось рассказать о том, что Дориан жив. Мэтр Лленас был добр к Эби, когда она жила под его крышей, настолько, насколько вообще бывал добр с безразличными ему людьми, и Джек не сомневался, что девушка порадуется этой новости и согласится помочь. От нее ведь и требовалось совсем немного.
— Они, — сказал он, имея в виду магов, — полагают, что Эйден мог видеть кого-то в лаборатории перед взрывом, и это отложилось в моей памяти. Мэтр Фредерик попытается вернуть меня в тот день, чтобы я вспомнил все, что произошло. А тебе нужно просто побыть рядом.
— Зачем? — Это был единственный вопрос, который она задала с того момента, как Джек вошел в ее комнату и начал рассказывать, сперва о мэтре Дориане, потом о планах Адалинды и ее приятеля. Казалось, все это ее совершенно не интересовало, даже спросила она как-то отстраненно, словно думала о чем-то другом.
— Мэтр Фредерик говорит, что это поможет разбудить память, — ответил Джек, сам не представляя, как присутствие других людей повлияет на его воспоминания. — И мне было бы спокойнее с тобой.
— Я ничего не смогу сделать, — отвернувшись в сторону, проговорила девушка. — Ты понимаешь, что я ничего не смогу сделать, чтобы защитить тебя от них?
На последних словах из ее голоса исчезла отрешенность. Прорезалось волнение. И там, под обшивкой корпуса, где недавно сжималось все от холода, потеплело вдруг.
— Глупая. — Джек медленно протянул руку и коснулся легонько неровно остриженных волос девушки. — Это я должен тебя защищать. Не тревожься, ничего плохого не случится.
Просто воспоминания…
Собрались в гостиной.
Фредерик немного переставил мебель и сам всех рассадил.
Джеку отвел место в кресле, выдвинутом в центр комнаты.
Эби — на маленьком диванчике по левую руку от него.
Адалинде — справа, рядом с камином.
Зло хмурящемуся повару велел сесть за спиной у Джека, у двери в коридор.
Роксэн улеглась было на полюбившуюся софу, но оказалось, и на ее счет у мага имелись планы, и фамильяр, для приличия фыркнув сердито, перебрался на стул под окном, между хозяйкой и поваром.
Сам мэтр Фредерик садиться не собирался.
Он расхаживал туда-сюда по комнате, поглядывал на всех, щурился, будто вел в уме какие-то подсчеты, и морщился, недовольный чем-то.
— Ладно, — минут через пять бесцельных хождений махнул он рукой. — Приступим, пожалуй. Единственное требование ко всем присутствующим: сохранять молчание.
Маг приблизился к Джеку и посмотрел в глаза. Уголок его обычно улыбчивого рта нервно дернулся.
— Ты должен смотреть на меня. Не делать вид, а смотреть. На меня. Лишь на меня. Ни на что не отвлекаться. Ни на кого. Не слышать других голосов…
Джек честно старался выполнить его указания, но не получалось. Взгляд помимо воли соскальзывал с сосредоточенного лица мага, убегая то влево, к Эбигейл, ссутулившейся на диванчике, то вправо, к Адалинде, следившей за происходящим с затаенным предвкушением. А то внезапно включалось иное зрение, и тогда он уже видел всю комнату и людей в ней, чувствовал тепло их тел и улавливал малейшее движение.
— Смотри на меня. Только на меня. — Голос Фредерика заставлял сконцентрироваться, и взгляд возвращался в одну точку. — Только на меня, Джек. Не думай ни о чем. Расслабься и смотри на меня. Здесь никого больше нет. Никого…
Очертания комнаты смазались. Словно реальность растворялась, оставшись без присмотра, но стоит взглянуть…
— Только на меня, Джек. Никого больше нет.
Никого. Туман. Пустота. В пустоте завис над скрытой дрожащим маревом пропастью мэтр Фредерик и смотрит на него. А Джек смотрит на мага, и взгляды их сцепились в невесомости, сплелись в тугой канат. Отведи глаза — и рухнешь в бездну…
— Никого здесь нет, — словно издалека теперь доносится завораживающий, обволакивающий слабостью и апатией голос. — Ничего здесь нет. И «здесь» тоже нет. И «сейчас»…
Что-то шевельнулось в сознании. Воспротивилось нелогичности подобных утверждений. Захотелось вырваться из-под полога зачаровывающего голоса, из сетей неотрывного взгляда… И ничего не получится. Нельзя.
— Подними правую руку, если готов идти.
«Куда?» — подумал Джек, но вопрос этот тут же сделался несущественным. Рука поднялась сама собой, медленно и невысоко, и так же медленно опустилась на подлокотник кресла.
— Хорошо… А сейчас мы вернемся с тобой в тот день, когда ты умер.
«Я не умер!» — воскликнул Джек протестующе. Но из горла не вырвалось ни звука.
— В тот день, когда ты умер, Эйден.
«Я не Эйден!» — забилось внутри.
Не Эйден! Не умер!
Вырваться. Сбежать из пустоты. Вернуться в стертую комнату, где Эби, Адалинда, озлобленный повар и кошка-фамильяр. Не получится ничего — ну и пусть. Все равно он ничего не видел тогда… Другой не видел. Дым. И вспышку…
— В тот день мэтру Дориану принесли посылку. Помнишь? Большой ящик. В дверь позвонили… Звонят, слышишь? Где ты в этот момент?
— Я…
«Разве я?» — спросил себя Джек, умолкнув, едва начав говорить.
«А разве не ты?» — усмехнулся другой.
— Я в библиотеке. — Он расправил плечи, откинулся на спинку кресла. Оглядел высокие книжные шкафы, выросшие вокруг него. Потянулся к бокалу с бренди. — В библиотеке. Один. Мне нравится быть одному…
— Но в дверь позвонили.
— Позвонили, — повторил он равнодушно, услыхав трезвон дверного колокольчика. — Я выглянул в холл, посмотреть…
…На девушку, которая выйдет открыть дверь. Но появилась та, из агентства. Агнес, кажется…
— Выглянул посмотреть, кто пришел. Увидел ящик. Мне показалось, что это смешно.
«Так мило, — сказал он Дориану. — Иным доставляют на дом молоко и фрукты, а вам шлют трупы».
— Смерть — это забавно, правда? Никогда не приходит, когда ее зовешь. А захочешь спрятаться — тут же отыщет. Но явится совсем не оттуда, откуда ты ее ждешь.
— Забавно. — Маг, чей голос прорывался сквозь дымную завесу времени, будто бы соглашался. — Что было после того, как ящик внесли в дом? Его открыли?
— Не при мне. Я вернулся в библиотеку.
— Зачем?
Действительно, зачем? Какие-то бессмысленные действия. Бессмысленные слова, хаотично разбросанные по страницам книг. Солнце сквозь занавески. Пылинки, повисшие в разделившей комнату полосе света. Желтые блики в бокале…
— Вспомни, Эйден. Вспомни. Что ты делал? О чем думал?
— Я… злился…
— Почему? Или на кого?
— На Джека. Дориан поручил мне заниматься с ним, учить писать и читать, играть в шахматы, а эта безмозглая железяка то и дело сбегала от меня…
«Лжец», — подумал Джек, заглядывая в библиотеку, где другой, развалившись в кресле, уставившись в одну точку, цедил бренди, сжимая бокал так, что пальцы побелели, а стекло, казалось, вот-вот расколется.
Да, он был зол. Но не на него — о нем он и не помнил тогда. На новую служанку, смазливую и вежливую до оскомины. На примелькавшийся ее белый чепец, заискивающую улыбку и пережженный кофе, от которого горчило во рту. На Дориана, обещавшего еще в начале недели съездить в полицию и уладить вопрос с Эбигейл, но так и не вылезшего из своей проклятой лаборатории. На саму Эби, за то, что она оставалась еще в этом доме. Оставалась, но кофе больше не варила. И за столом не прислуживала. А при встрече держалась почтительно и ровно, лишь глаза прятала, в которых ни ненависти, ни даже обиды — тоска. И жалость. Не к себе — к нему. Жалость эта злила сильнее прочего…
«Лжец», — повторил Джек.
«Я? — ухмыльнулся другой. — Ты что-то путаешь, приятель. Я здесь. Сижу, напиваюсь тихонько. А ты — там, в комнате с любопытным магом, отвечаешь на его вопросы. Так кто из нас лжец?»
Получалось, что оба.
— Что было потом?
— Дориан позвал меня. — Другой отставил пустой бокал. Прислушался. — Крикнул из лаборатории, что мне нужно взглянуть на что-то. Я пошел…
В холле остановился: показалось, хлопнула дверь черного хода и кто-то вышел в сад.
А хоть бы и вышел. Тряхнул головой, отгоняя ненужное… и в глазах потемнело. Пол поплыл, стены пошатнулись, но за одну из них успел ухватиться. Удержался на ногах. Отдышался. Утер со лба пот, нацепил на лицо гримасу безразличия и переступил порог лаборатории.
«Вы только поглядите сюда! — Дориан разглядывал с удивлением и восторгом содержимое высокого деревянного ящика, установленного на подставке в дальнем углу помещения. — Шутка преглупая, но какова работа! Сходство поразительное! Я сам на миг поверил…»
Он говорил без умолку, и голова раскалывалась от его трескотни. Перед глазами все расплывалось. Мельтешили цветные пятна. Одно из них, блекло-желтое, разрасталось за спиной мага, а тот все говорил, увлеченно размахивая руками…
Вспышка.
Мэтр Фредерик велел сидеть и молчать. Эби так и делала. Обхватила себя за плечи, губу прикусила и молчала. Слушала голос из прошлого, который ни за что не перепутала бы с обычным голосом Джека.
Странно. Страшно.
Но глаза закрывала и представляла вместо неподвижного искусственного лица другое, худое, бескровное, с острыми скулами и серым налетом колючей щетины. Видела усмешку на тонких губах. Глаза медовые.
Словно и ее отбросило назад во времени и вернуло в тот день… или еще раньше, когда в глаза те смотрела без грусти, а на усмешку только сердилась…
— Что потом, Эйден? Что было потом?
Требовательный тон мага заставил вынырнуть из болезненно-сладких воспоминаний. Эбигейл вдруг поняла, что уже минуту, если не больше, слышит одного мэтра Фредерика, а Джек — вернее, тот, кто говорил через него, — теперь молчит.
— Что случилось, Эйден?
Тишина в ответ.
Не молчание — тишина.
Эби невольно схватилась за грудь, в которой билось тревожно сердце. Глаза стали мокрыми.
— Неужели вы не понимаете? — нарушая запрет, спросила она шепотом.
Джек, а с ним и тот, с кем он был связан общей памятью, дернулся в кресле. Из приоткрытого рта вырвался глухой хрип.
— Не понимаете? — выкрикнула девушка с отчаянием. — Он же умирает! Умирает… снова…
Она вскочила с места.
Мэтр Фредерик упреждающе поднял руку, но этот жест остался без внимания.
Эби знала, что было потом. Она была там.
И сейчас должна быть.
Маг не пытался ее остановить. Или пытался, но она не заметила?
В секунду оказалась рядом с неподвижным механическим телом. Обхватила ладонями неживое лицо, заглянула в стеклянные глаза.
— Дже… Эйден!
Зажмурилась и опять увидела: копоть на щеках, дрожащие ресницы, кровь тонкой струйкой по подбородку…
— Эйден!
Рука в кожаной перчатке сжала ее ладонь. Не как тогда: тогда — едва-едва, сейчас — со всей силой стальных пальцев. Слезы, до этого момента с трудом сдерживаемые, покатились из глаз.
— Второй, помнишь? — послышалось сквозь дым и треск горящей лаборатории. — Сей…
— Сейчас.
Не открывая глаз, она подалась вперед и нашла губами неподвижные холодные губы.
И разрыдалась беззвучно.
— Фредди, заканчивай это.
— Вот же дура-девка. Говорил ведь ей…
— Эбигейл, сядьте на место, пожалуйста.
Голоса, практически одновременно зазвучавшие с разных сторон, слились для девушки в неразборчивый гул. Кто-то коснулся плеча, но она не стала открывать глаз и оборачиваться. И тяжелой руки, уже не сжимавшей ее пальцев, не отпускала, держала, словно так можно было что-то еще удержать…
— Джек, ты меня слышишь? Не забывай, ты должен слушать только меня. Сейчас ты вернешься…
Дверца в прошлое, распахнувшаяся на несколько минут, закрывалась.
— Джек, ты слышишь?
Механическая рука ожила, пожала легонько ее ладонь. Высвободилась, и твердые пальцы осторожно стерли со щек слезы.
— Джек, ты…
— Я слышу, — ответил он резко подошедшему вплотную магу. Хрипловатый, похожий на металлический скрежет голос уже не напоминал ничем тот, другой. — Эксперимент закончен?
— Да, но я думаю, нам нужно обговорить детали. Эйден был не в том состоянии, чтобы анализировать что-либо, но ты, возможно, сумеешь разобраться в том, что же он на самом деле видел.
— Обговорим после.
Джек поднялся с кресла. Как раз вовремя: Эбигейл почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, и она наверняка упала бы, не поддержи он ее.
— Уведи меня отсюда, — прошептала одними губами девушка. От внезапного осознания, сколько посторонних людей стало свидетелями ее поступка, которым она невольно созналась в страшнейшей своей тайне, Эби замутило, и жар прилил к лицу, в мгновение осушив протянувшиеся от глаз до подбородка влажные дорожки. — Уведи.
Щекой прижимаясь к плечу Джека, она робко огляделась. Мэтр Фредерик смотрел в сторону, размышляя о своем, о тех самых «деталях», должно быть. Госпожа Адалинда задумчиво гладила запрыгнувшую ей на колени кошку. Вероятно, им и дела не было до чужих грехов и секретов. А вот лысый лжеповар глядел прямо на нее. И взгляд его Эби не понравился.
Миг назад она хотела сбежать из этой комнаты, но теперь вдруг подумала, что терять ей все равно нечего. Отстранилась от верного помощника (но руки его на всякий случай не отпускала) и развернулась всем телом к укоризненно покачавшему головой мужчине.
— Так что это вы мне там говорили, господин Блэйн? — Голос, которому должно было звучать гордо и с вызовом, дрогнул, но девушка стиснула упрямо зубы и глаз не опустила, продолжая взглядом требовать ответа.
— Какая теперь разница? — поморщился повар.
— Никакой. Так и скажите. А то все намеками да намеками. Мол, знаю я что-то такое… Что же вы такое знали?
Мужчина поднялся. Поглядел, будто ища поддержки, на магов, но те вмешиваться не спешили. А Эби теперь не желала отступать.
— Говорите, господин Блэйн. Я же ведь дура, недомолвок ваших так и не поняла.
— Что дура — поняла, уже хорошо, — выцедил лжеповар. — В другой раз умнее будешь. Не свяжешься с очередным негодяем.
— С негодяем? — Злость вскипела в душе. Злость и обида: негодяй или нет — это ей решать. Девушка вырвалась от Джека, который сам теперь держал ее и даже пытался утащить тихонечко, и ринулась к повару, который и не повар даже, а лгун похлеще магов, так что не ему кого бы там ни было судить. — Что же он вам сделал, что сразу — и негодяй? Мертвого-то оговорить много ума не надо. И совести тоже.
Последней фразой она его зацепила. Мужчина сердито нахмурился и задышал тяжело, широко раздувая ноздри. Сперва сжал губы, словно собирался молчать до смерти, а после вздохнул, со значением так: сама, мол, напросилась.
— С совестью, Эби, у меня свои счеты, — проговорил он почти отечески, как когда-то. — А у Эйдена свои были. И его совесть многое ему позволяла. Например, дурехе такой же, как ты, голову вскружить, поиграться вволю и бросить, как говорят, в интереснейшем положении. А то, что она после этого руки на себя наложила, так это уже на ее совести, а не на его.
Эбигейл сжала кулаки. Рот открыла — крикнуть ему, что ложь это все, и не единому слову она не верит… Только кого этим обманешь? Не себя — уж точно.
Развернулась молча и пошла прочь из гостиной.
В комнате, в той, где провела ночь и все утро, села на постель и закрыла лицо руками. Не плакать — спрятаться. От прошлого, от настоящего. От будущего, которого сейчас для себя не видела.
Джек вошел почти следом и остановился в дверях, ожидая, покуда ей достанет смелости отнять от пылающих щек ладони и взглянуть в его стеклянные глаза.
— Он правду сказал? — спросила Эби тихо. Не было надежды, что Джек сумеет разуверить в услышанном. Но и решимость еще не оставила: узнать все, разобраться до конца. А после — забыть навсегда.
— Правду.
— И что… В смысле, как… Ты же должен знать, из его памяти.
— Это — очень старая память. Нет полной информации.
Он говорил как машина, чеканя бесстрастно слова. Словно специально старался как можно меньше походить на живого человека. Человек сказал бы просто: дескать, ни к чему ей знать, что и как там было, и думать о том не нужно, и жалеть уже поздно — что незнакомую ту девушку, что себя. Но человек, возможно, и понял бы, отчего ей так важно узнать ответ.
— У меня есть информация, — прозвучало от приоткрытой двери. — Если хочешь, поделюсь.
Эби настороженно покосилась на вошедшую в комнату магиню, но, не увидев в ее взгляде ни насмешки, ни жалости, кивнула:
— Поделитесь.
Она не стала спрашивать, зачем этой женщине, в былые времена и словом ее не удостоившей бы, говорить с ней. Возможно, та действительно посочувствовала ей по-человечески. Возможно, преследовала иные цели, но в этом случае интересоваться тем более было бесполезно.
Госпожа Адалинда прошла в спальню и присела на кровать рядом с Эби.
— Джек, ты нас не оставишь? Нет? Ну что ж… — Магиня расправила складки темно-синего бархатного платья. Погладила задумчиво узорную вышивку на ткани. — История эта и правда давняя. Грустная и поучительная. Что-то я знаю от Дориана, что-то — из досье Эйдена Мерита, собранного организацией, на которую я работала. Это произошло около четырех лет назад. Девушка, о которой говорил наш повар, была компаньонкой жены одного из приятелей господина Мерита. Какая-то бедная родственница, приехавшая из провинции в столицу. Наверняка мечтала о красивой жизни, собственном доме, богатом муже. А встретила Эйдена. Тот был достаточно богат и дом ей снял в хорошем районе, с полной обстановкой и штатом прислуги. Только жениться отказался. Даже когда она забеременела. Правда, насколько мне известно, от ответственности не отказывался: ребенка обещал признать и обеспечить содержанием. И знаешь, что бы там ни думал Блэйн, Эйден Мерит поступил не наихудшим образом. Понять его можно: молодой, состоятельный, с отличными перспективами. Брак не с той женщиной закрыл бы перед ним множество нужных дверей… Ну а чем все закончилось, ты уже знаешь. Если, конечно, считать, что на этом и закончилось. Любовница господина Мерита, как выяснилось позже, была не так проста. Ты слышала, как ищут будущих магов? Слышала наверняка. Даже не спрашиваю, что именно. Скорее всего, одну из страшилок, которыми пугают малышню: про жутких ведьм, ворующих у родителей детей, чтобы обучить тех богомерзкому искусству. Правда в этих рассказах лишь в том, что одаренные дети на самом деле живут и учатся какое-то время вне дома, но у родителей никто их не отбирает… Разве что те сами отказываются. — Женщина нахмурилась, будто припомнила что-то. — Да, только если сами. Но некоторые верят. Боятся. Как только обнаруживаются первые признаки дара или уже пришли представители опекунского совета, чтобы удостовериться в том, что появился новый одаренный, такие родители волокут свое дитя в храм, где особый священнослужитель почитает над ребенком особую молитву… Чушь, правда? Этот священник — такой же одаренный, как любой из магов. Только обучен всего лишь одному заклинанию — связывать нити чужого дара. Блокировать, как у нас говорят. Навсегда. И неотесанные людишки этому радуются, не замечая, что их ребенок после так называемого освобождения чаще болеет, отстает от сверстников в развитии, и неудачи преследуют его всю жизнь. Сила не прощает отступников, даже невольных.
— Так та девушка…
— Была из связанных. После смерти это несложно установить. А смерть она себе выбрала нелегкую. Выбросилась из окна. И окно то было не настолько высоко, чтобы ей умереть сразу после падения, но и не настолько низко, чтобы ее можно было спасти. Умирала она несколько часов и все это время проклинала своего обидчика. И проклятие обрело силу. Блоки слабеют, когда человек на грани, даже жезла не нужно. К тому же на крови кляла, не только на своей, но и ребенка. Его ребенка.
Вспомнилась та ночь. Подвал, где рычал, испив спирта, зверь-холодильник, ступени каменные и слова, которых тогда Эби не могла понять: «Самое сильное проклятье — то, что на крови и через смерть сделано».
— Дальше я знаю, — проговорила Эби, видя, что магиня собирается продолжить рассказ. — Вы как будто оправдываете его.
— Не оправдываю, — покачала головой женщина. — Но, как я уже сказала, могу его понять. А ее — нет. Свести счеты с жизнью, разочаровавшись в ней, — это одно. Но погубить при этом невинное создание, собственного ребенка…
— У вас есть дети? — предположила Эбигейл.
— Да. Сын.
— Тогда я и вас не понимаю. Почему вы не с ним, а занимаетесь… занимаетесь чем-то опасным, грозящим вам смертью? — Эби вспомнила стычку магов в доме мэтра Ранбаунга, а после — револьвер в руке господина Блэйна. — Получается, тоже не думаете о нем.
В иное время она не осмелилась бы на подобную дерзость, но сейчас уже не боялась: все самое страшное, казалось, с ней уже случилось. Ну выскажет ей магиня за лишнее любопытство — не велика беда.
Но госпожа Адалинда за упрек не рассердилась. Усмехнулась невесело и головой покачала:
— Думаю. Всегда думала. На службу пошла ради него, а не от большой любви к приключениям. И сейчас в Салджворт вернулась тоже ради него. Ради него я должна разобраться с этим делом. Вернуть себе имя и положение и убедиться, что не оставила за спиной недоброжелателей. А риск… Риск есть, конечно. Но о моем ребенке будет кому позаботиться в случае моей смерти. К тому же мертвая мать в отличие от матери-преступницы, матери-беглянки его жизни и счастью не навредит. Так уж это у нас, у магов… странно…
Странностей Эби своих хватало, и о госпоже Адалинде она забыла, едва магиня покинула комнату: мысли были заняты другим, и на душе не понять что творилось.
— Джек, — позвала она притихшего в сторонке хранителя чужой памяти. А может — и не только памяти. — Скажи, он сожалел?
— О ее смерти и смерти своего ребенка — да, — ответил искусственный голос. — О своем решении, повлекшем это, — нет.
— Нет? — переспросила девушка, на самом деле совсем не удивляясь такому ответу. — Даже после того, что произошло с ним?
— Даже. Раскаиваться в чем-либо нужно, осознавая сам поступок, а не его последствия. Иначе это будет неискренне. В таком раскаянии нет смысла.
— Нет, — согласилась Эби. — А… я?
— Ты не стала бы прыгать в окно. А он все равно отдал бы тебе те деньги.
Спросить почему, она не решилась, а сам Джек не объяснял.
Постоял еще немного, ничего не говоря, и вышел из комнаты.
Эби думала, что снова расплачется, оставшись одна, но этого не случилось. То ли слез уже не осталось, то ли нужда лить их вдруг прошла.
