ГЛАВА 13
Алексея Мефодьевича Сохатого, я увидел сразу, стоило мне со Светланой, протолкаться сквозь привокзальную толпу и направиться к вагону. В отличие от рядовых филеров, которые время от времени менялись, за мной были постоянно закреплены три опытных агента, являвшиеся старшими очередной смены. С двумя из них я был знаком как бы по службе, а с Сохатым мы как-то разговорились, когда мне довелось лежать раненым, в больнице. Именно тогда он кратко поведал мне о своей жизни. Коренной петербуржец, отслужил в армии и пошел в полицию. Благодаря его увлечению боксом и атлетической гимнастикой, проявил себя в нескольких громких делах и был переведен в «летучий отряд», некое подобие будущего спецназа и уже только потом его заметили и он попал в царскую наружную охрану. Сейчас этот крепкий мужчина, стоял у вагона первого класса, изображая пассажира, но при этом ненавязчиво наблюдал за людьми на перроне: пассажирами, провожающими их друзьями и родственниками, железнодорожниками, грузчиками. У меня и сомнений не было, что его подчиненные сейчас находятся где-то рядом.
«Сейчас произойдет смена караула. Пост „Богуславский“ сдан — пост „Богуславский“ принят, — невольно подумал я и усмехнулся про себя, при этом скосил взгляд на Светлану.
Мне очень не хотелось, чтобы она что-либо заметила по моему лицу, потому что сразу подумает, что я радуюсь отъезду. Хотя я, как мальчишка, действительно радовался своим будущим приключениям, но, тем не менее, предпочитал этого не показывать, чтобы не обижать девушку. При этом чтобы не давать ей излишних поводов для страхов, ничего не стал говорить о кладе, который я собирался откопать где-то в глухой части Сибири. Соврал, что император отправляет меня с инспекцией в Сибирь. Трудно было сказать: поверила она мне или нет, но вроде стала выглядеть спокойнее.
Какое-то время мы стояли, глядя друг другу в глаза, пока не раздался звук колокола и пассажиры, обменявшись последними поцелуями с провожающими, не принялись рассаживаться по вагонам. В этот момент Светлана прильнула ко мне, положив голову на грудь, я ее нежно обнял.
— Сережа, я не хочу, чтобы ты уезжал!
— Надо, Светик, надо. Поручение императора.
— Сережа, ты не обманываешь меня? Ты действительно едешь в Сибирь с проверкой от государя? — вдруг резко подняв голову, неожиданно спросила меня девушка, глядя прямо в глаза. — Что-то на сердце у меня неспокойно
— Не волнуйся. Приеду в Тобольск, проверю там все ли хорошо, и сразу обратно.
— Будь осторожен, Сережа. Очень тебя прошу. Там каторга, тайга, дикие звери…
— Все будет хорошо, Света. До свидания, моя хорошая.
— До свидания, Сережа.
Ее большие зеленые глаза повлажнели. Я поцеловал девушку, затем осторожно отстранил ее и повторил: — Все будет хорошо, — и, подхватив дорожный саквояж, не оглядываясь, вошел в вагон. Проводник, взглянув на билет, указал мне купе. Быстро огляделся. Сразу отметил огромный мягкий диван с поднимавшейся спинкой (она играла роль полки для второго пассажира), кресло и зеркало. У окна стоял столик со скатертью, на котором стояла лампа с абажуром.
„Поеду, как самый настоящий буржуй“.
Поставив баул на багажную полку, подошел к окну. Светлана продолжала стоять на том же месте, но стоило ей увидеть меня в окне, как невольно сделала движение вперед, словно хотела броситься ко мне, но в последнюю секунду замерла. Стоило привокзальному колоколу ударить во второй раз, как она достала платочек и приложила к глазам. Паровоз дал свисток, вагон дернулся и медленно поплыл мимо перрона. Повесив пальто, я открыл дверь купе и выглянул в коридор. В нем было пусто, так как пассажиры сейчас устраивались на своих местах и знакомились с соседями и только в двух шагах от меня, у окна стоял плечистый мужчина. Бросив на меня короткий взгляд, он продолжил смотреть в окно. Подойдя к соседнему купе, постучал в дверь. Она распахнулась почти сразу. Передо мной стоял старший филер, Алексей Сохатый, с добродушной улыбкой на лице.
— Доброго вам здоровьица, Сергей Александрович. И всех благ.
Я уже давно понял, что это только маска ретивого, недалекого умом служаки, готового выполнить любой приказ начальства, под которой скрывался человек, имевший большой практический опыт, смекалку, хитрость, не говоря уже о полицейской хватке.
— И вам того же, Алексей Мефодьевич. Как вы тут устроились? — и, заглянув через его плечо, увидел еще одного своего знакомого. Дмитрий Ракита. Именно он был одним их трех охранников, когда меня подстрелили на улице. Увидев меня, он резко вскочил с места, и заулыбался, так же как и его начальник.
— Здравия желаю, Сергей Александрович.
— Здравствуйте, Дмитрий Степанович. Как поживаете?
— Хорошо. Премного вам благодарны за то, что вступились тогда за нас. Начальство бы нас…
— Не отвлекай, Сергея Александровича, пустыми разговорами, — оборвал его старший агент. — Разрешите представить вам нового человека. Решетников Илья Ефимович.
Мужчина, стоящий у окна вытянулся, словно солдат на параде.
— Здравствуйте, Илья Ефимович. Кто я, вы знаете, так что будем считать, что знакомы, — и я снова повернулся к старшему филеру. — Теперь в двух словах поясните, что меня ожидает.
— Сергей Александрович, с вашего разрешения, я хотел бы сказать вам об этом наедине. Может, пройдемте в ваше купе?
То, что рассказал мне Сохатый, только подтверждало мои догадки. Обо мне теперь знало половина России и Сибири. Причем не только городские власти, полиция и жандармерия Тюмени и Тобольска были предупреждены о приезде, но и железнодорожное начальство всех крупных узловых станций по пути следования. Подвел итог своего короткого доклада старший филер словами: — Все они уже оповещены и должны всячески содействовать вашему продвижению и охране.
— Бронепоезд впереди нас не пустили? — не удержавшись, съязвил я.
Сохатый позволил себе усмехнуться, но отвечать или как-либо комментировать мои слова не стал.
— Разрешите идти?
— Идите.
Какое-то время я смотрел в окно, потом стал читать газеты. Спустя какое-то время мое чтение прервал вежливый стук. Открыл. На пороге стоял проводник.
— Не желаете чаю?
— Нет, спасибо.
— Вагон — ресторан откроется ровно в 14:00, но до этого времени можно получить легкие закуски, — не успел я ответить на его предложение, как тот продолжил. — В нашем экспрессе имеется вагон, где находится библиотека, а также гостиная для совместного препровождения времени пассажирами. Есть так же музыкальный уголок, где есть пианино, и желающие могут музицировать.
— Спасибо, любезный, — поблагодарил я проводника, после чего сунул ему в руку полтинник.
Долгие поездки в поезде располагают к длительным и душевным разговорам, и хотя я не стремился к новым знакомствам, так уж получилось, что к вечеру я знал уже пассажиров половины своего вагона. Раньше люди были проще, более открыты и искренни в своих чувствах и поступках. В чем я неоднократно убеждался и что проявилось вечером второго дня. В вагон — ресторан, во время ужина, зашел чиновник в черном мундире почтово-телеграфного ведомства. Остановившись у входа, он поднял руку и громко крикнул: — Господа!!
В зале установилась тишина. Возбуждение горело на его лице красными пятнами, отсвечивало искорками в его глазах.
— Разрешите вас поздравить с блестящей победой русских солдат на Кавказском фронте!!
В зале сразу поднялся шум, градом посыпались вопросы. Чиновника я раньше не видел, так что можно было предположить, что он сел на ближайшей станции.
— Господа! Мне известно немного! Эта весть только-только пришла по телеграфу! Если дословно, то она звучит так: Русские войска захватили неприступную турецкую крепость „Пик орла“ и тем самым прорвали оборону! Турки бегут! Слава русскому оружию!
Зал взорвался торжествующими криками.
— Слава!! Урр-а-а!! Даешь Стамбул!! Да здравствует русское воинство!! Урра-а!!
Громче и дольше всех кричали четыре офицера, сидевших компанией, за отдельным столиком. Когда шум немного поутих, встал плотный, крупный мужчина, с ясными синими глазами. Густые усы переходили в аккуратно подстриженную бороду. Дорогой костюм и золотая цепь на груди завершали образ богатого сибирского промышленника. В руке он держал рюмку с водкой.
— Официанты! Всем налить того, что присутствующие господа и дамы желают!
Какое-то время только было слышно хлопанье пробок да торопливые легкие шаги официантов.
— Господа и дамы! Выпьем во славу русского оружия!! Урр-а-а!!
На следующий день на ближайшей станции пассажиры, все как один, кинулись покупать свежие газеты. И я в том числе. Вернувшись в купе с пачкой газет, тут же развернул первую попавшуюся и прочитал заголовок, набранный большими жирными буквами: „НЕБЫВАЛОЕ БЫВАЕТ“. Быстро пробежал глазами текст. Отложив, взял другую газету, потом третью. В основе статей лежало вчерашнее сообщение чиновника почтово-телеграфного ведомства, но теперь из газет я знал кое-какие подробности и теперь, пусть поверхностно, но мог представить сложившуюся ситуацию.
Мне было известно, что Кавказский фронт отличался от фронтов западного театра военных действий тем, что здесь русские войска не знали поражений. В любое время года тут велась не окопная позиционная война, как в иных местах, а шли активные боевые действия с обходами, охватами, окружениями и решительными прорывами. Здесь не было сплошной линии окопов, рвов, заграждений, боевые действия сосредотачивались вдоль перевалов, узких трактов, горных дорог, часто даже козьих троп, где было сосредоточено большая часть вооруженных сил сторон. Такой была горная крепость в горах, которая закрывала вход в ущелье, и тем самым перекрывала единственную дорогу через горы. Благодаря двенадцати дальнобойным крепостным орудиям, а также пяти артиллерийским батареям, она прекрасно контролировала как дальние, так и ближние подступы к крепости. Как в свое время заявил один из турецких генералов, если русские сунутся в ущелье, то оно станет для них громадной могилой. И тут на тебе! Русские солдаты за одну ночь захватывают эту неприступную крепость. Неожиданно краем глаза ухватил знакомую фамилию.
„Ба! Господин полковник Махрицкий Дмитрий Иванович. Ну как же без него! О! И подполковник Камышев тут как тут! Рад за вас, господа, а еще больше рад за самого себя! Доля вашего успеха и мне причитается. Как-никак я все же немало приложил стараний при формировании новых частей“.
Мысли тут же повернули вспять, в прошлое. Около двух месяцев назад на Кавказский фронт, если выразиться на современный лад, была отправлена „экспериментальная“ дивизия. Кроме укомплектования новым оружием, скорострельными винтовками и легкими пулеметами, разработанными бюро генерала Федорова, она получила два новых подразделения. Роту разведки (куда входили диверсанты и снайперы) и штурмовой батальон. Подполковник Камышев, командир штурмовиков, которого я не имел чести знать, но много о нем слышал, был под стать командиру охотников. Умный, хладнокровный, но при этом отчаянно-смелый офицер. Когда он предложил в своем рапорте о необходимом создании штурмовых отрядов, поданном командованию, его чуть не завернули с его предложением, если бы об этом новшестве не узнал Махрицкий. От него о штурмовых батальонах узнал я, после чего император подписал указ. Я знал, что в состав дивизии входила рота из полка Махрицкого, но что он сам окажется на фронте стало для меня новостью. Как ему это удалось, оставалось только догадываться.
„Вот вам и новое ведение войны, господа генералы. Такой успех никак не спрячешь, от него не отмахнешься, а значит, подобные подразделения, станут необходимым атрибутом русской армии“.
Тобольск с его деревянными тротуарами, с сотней каменных домов, десятком церквей с золотыми куполами и двумя тысячами деревянных изб и строений широко и привольно раскинулся на высоком берегу Иртыша. Погода в день моего прибытия была по-настоящему весенней, яркой и солнечной, но, несмотря на начало весны, везде лежал толстый слой снега, который не торопился таять. Ветер, на реке, был резок, по-особому холоден и насквозь пропитан сыростью. Из-за холода и пронизывающей сырости большинство пассажиров, в отличие от меня, сейчас сидело в каютах, предпочитая смотреть на город через стекло, к которому медленно подгребал наш колесный пароход.
Причалил он ровно в полдень, и в тот самый миг, когда трап соединил берег и борт парохода, ударили колокола нескольких церквей. Перезвон не показался мне шумной разноголосицей, а наоборот, слаженной, звонкой и в тоже время певучей мелодией. На минуту или две все замерло — народ, замерев, кто, где стоял, только развернулись в сторону золотых крестов соборов и стали креститься.
Еще когда только пароход медленно подходил к причалу, я увидел выезжающую из города кавалькаду из дюжины колясок, в сопровождении десятка конных. Народ, который уже начал высыпать на палубу, как только пароход, лавируя, начал приближаться к причалу, оживленно загудел, тыкая пальцами в их сторону и пытаясь понять, кого тут городские власти встречать вздумали.
— Во-во, гляди! И полицмейстер здесь! Мать честная! Сам губернатор едет! Чего это они тут?! Встречают кого важного?! О, глянь, казаки! Не иначе высокие чины из столицы приехали! — крутя во все стороны головой, и выискивая причину появления городских властей, народ с шумом и гомоном стал стекать на берег. У кого были деньги, тот брал извозчика, которые при виде большого начальства сейчас вели себя тихо и не кричали, как обычно, наперебой зазывая пассажиров, но большинство пассажиров забрасывало свой скарб на плечи, и шло своим ходом. Как только пароход опустел, на палубу выбежали солдаты конвоя, раздались крики команд, металлический лязг, а уже затем послышался звон цепей и глухие голоса заключенных, выбирающихся из трюма, которые перекрывались резкими окриками конвойных, подгонявших арестантов. Еще в Тюмени я наблюдал, как порядка тридцати арестантов свели в трюм парохода. Их ждала Тобольская каторжная тюрьма, которая считалась одной из самых жестоких и страшных тюрем царской России.
Сойдя с трапа, я неторопливо, в окружении своих охранников, направился к высокому начальству, которое образовав небольшую группку, сейчас с тревогой, беспокойством и любопытством наблюдала за мной. Их состояние нетрудно было понять. Всесильный советник царя, о котором так много ходит различных слухов, приехал самолично в Тобольск. Зачем? Что ему здесь понадобилось?
Меня, как и их, тоже интересовал один вопрос: — Что же им такого передали по телеграфу обо мне, что они все притащились меня встречать? Заворовались? Вину чувствуют?».
Городское начальство стояло в окружении десятка человек в чиновничьих и военных мундирах, за спинами которых стояли экипажи с кучерами на козлах. Пока шел, я успел присмотреться к встречавшим меня людям. Два человека в богатых шубах, стоявшие посредине группы людей, которые охватывали их полукругом, и в тоже время, находясь от них на расстоянии полтора-два метра, тем самым выказывая свое уважение. Вице-губернатор со своим заместителем. Важные от сознания своей власти лица казались надутыми, впрочем, это могло показаться от их излишней округлости и пухлости, впрочем, как и их фигуры. В отличие от них подполковник — жандарм обладал отменной фигурой, несмотря на то, седина на висках и усах, говорила о том, что ему, по крайней мере, под пятьдесят. Рядом с ним стоящий полицмейстер оказался молодым, румяным молодым человеком, лет тридцати. Еще один военный стоял чуть в стороне и, судя по мохнатой папахе, являлся казачьим офицером. Цвет суконного колпака папахи был желтый, как и его лампасы. Я был не силен в казачьих званиях и погонах, но уже знал, что желтый цвет — отличие сибирских казаков. Уже во время официального представления я узнал, что это есаул Ворохов Кузьма Степанович, который командовал в Тобольске двумя сотнями казаков Тобольского конного полка и оказался в этой компании только потому, что именно его казаки должны были сопровождать меня в экспедиции. Помимо него был еще подполковник, командир запасного пехотного полка, стоящего в городе — толстый мужчина, с толстыми губами и одутловатым лицом. Не обошлось и без представителя местного духовенства. Им оказался осанистый и рослый муж, с большой, густой бородой.
Не прошел я и двадцати шагов, как от свиты городского начальства отделился представительный мужчина в фуражке и шинели с погонами коллежского секретаря и поспешил мне навстречу.
— Не вы ли являетесь господином Богуславским?
Не успел он задать этот вопрос, как у меня по бокам выросли три плечистые фигуры охранников, которые надвинулись на чиновника, заставив его попятиться.
— Да. Это я, — недовольно буркнул я, так как весь этот картинный выезд с первыми лицами города, мне все больше напоминал сцену из гоголевского «Ревизора».
— Разрешите представиться. Коллежский секретарь Осмоловский Игорь Сергеевич. Разрешите проводить вас, господин Богуславский, — при этом чиновник, почувствовав мое недовольство, вытянулся как солдат при смотре и стал «есть глазами начальство».
— Куда тут уже деться. Идемте.
Краем глаза я видел, что последние пассажиры, проходившие мимо, сейчас смотрели на меня с беспокойством и тревогой. С некоторыми из них, познакомившись на пароходе, я беседовал, интересовался их жизнью. Сейчас, судя по их лицам, они думали: не наболтали они чего лишнего этому типу? Ведь выспрашивал все, окаянный, интересовался. А он оказывается — вон в каких чинах! Небось притворялся и выведывал, подлая его душа, чтобы потом в тюрьму или на каторгу упечь!
В сопровождении чиновника и филеров, я подошел к вице-губернатору и его свите, после чего последовало официальное представление, правда, в ускоренном темпе, так как стоять на морозе и пронизывающем холодном и сыром, дующем от реки, ветре, ни у кого не было ни малейшего желания. Несмотря на обилие новых лиц, я старался понять, что представляет собой местная власть. Ведь никакая характеристика или прочая бумажка не скажет о человеке столько, сколько его лицо. Его взгляд. Линия губ. Сведенные брови или наморщенный лоб. Лицо большинства людей — это зеркало их эмоций. Другие, умеющие прятать свои эмоции непроницаемой маской, все равно выдают свои чувства, но уже через взгляд. Здесь надо уметь их читать.
Страх, тревога, любопытство — смесь всех этих чувств легко читалась, в разных вариациях, почти во всех глазах, но были и исключения. Сильный, волевой, несгибаемый взгляд оказался у есаула, профессиональный, внимательно-цепкий — у жандарма и спокойный с примесью любопытства — у божьего пастыря человеческих душ. Похоже, казак происходил из той когорты профессиональных военных, которым были посвящены строки Лермонтова: «Полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам». Было в нем нечто честное, верное, надежное. Уверенность подполковника, явно зиждилась на том, что он знал больше, чем все здесь присутствующие, причем, судя по тому, как держался, то можно было предположить, что тот находиться на особом доверии у своего начальника, генерала Мартынова. Про церковника и говорить не приходилось — сила, и широта ее власти над людьми была настолько масштабной, что трудно и представить.
После официального представления, рассевшись по экипажам, мы направились в город. Меня провезли по центральной улице, а затем отвезли в лучшую гостиницу города, и я уже начал думать, что на этом все закончиться, но мои предположения разлетелись в вдребезги, когда меня чуть ли неофициально пригласили на банкет в ресторан по случаю приезда дорого гостя. Их можно было понять. Они все очень сильно хотели знать: зачем я здесь? — а за веселой, застольной беседой такой вопрос задать еще как естественно, да и проговориться пьяному гостю весьма легко. Но отказываться от приглашения было более чем невежливо, хотя раньше я сделал бы это с легкостью, вот только с некоторых пор я предпочитал держаться определенных рамок приличий, так как понимал, что представляю собой государственное лицо, приближенное к императору. Мне дали полчаса чтобы привести себя в порядок, и уже спустя полчаса я переступил порог ресторана.
Сняв пальто в гардеробе, и провожаемый свитой из своей охраны, метрдотеля и двух официантов, я прошел мимо шести больших зеркал в позолоченных рамах и вошел в зал. Свет, идущий от шести больших люстр, дробился на искорки, дрожащие на гранях хрустальных фужеров и стопочек, отражался на начищенном столовом серебре, драгоценностях дам и золоте офицерских погон. К моему некоторому удивлению зал ресторана оказался пуст, за исключением стола за которым сидело два десятка человек, мужчин и женщин. Все остальные столы были сдвинуты к стенам. Моя охрана, расположилась за столом, стоящим в углу, у самого входа. Когда мы обменялись быстрыми взглядами с Сохатым, по его довольной ухмылке можно было легко догадаться, как его радует отсутствие людей в ресторане.
Не успел я подойти к столу, как вдруг, где-то у меня за спиной, раздался грохот, шум и крики.
«Похоже, началась драка».
Резко остановившись, я обернулся на шум. Моя охрана, мгновенно вскочив на ноги, уже сунула руки за борта пиджаков, готовая при малейшей опасности, выхватить оружие.
Не понимая, что мне нужно делать, то ли садиться к столу, как ни в чем не бывало, то ли ждать пока прояснится ситуация, тем более, что недовольные выкрики гостей, собравшихся на банкет, выражали по большей части не страх, а негодование.
— Федор Тимофеевич! Голубчик! Где ваши полицейские?! Опять эта морда купеческая буйствует! Вызовите полицию! Почему они этого бугая в ресторан пустили?!
Словно в противовес негодующим выкрикам, шум в фойе усилился до такой степени, что можно было подумать, там шло пусть маленькое, но все же сражение. Вопли, мат, стоны, а спустя минуту, к ним прибавился звон разбитых зеркал, затем в проем тяжелых портьер спиной вперед вылетел официант и только успел приземлиться на пятую точку, как сразу отполз и спрятался за стол. Испуганный шум за моей спиной усилился. Кто-то из женщин взвизгнул, другая заохала и попросила воды, так как ей стало дурно, а какой-то мужской голос произнес: — Да когда же этот ирод успокоится?!
Неожиданно рядом со мной оказался жандармский подполковник.
— Не волнуйтесь, Сергей Александрович. Купец Саватеев гуляет, как здесь принято. С битьем зеркал и морд.
— Традиция, говорите? Интересно.
В следующую секунду послышался шум тяжелых шагов и на пороге появился мужчина, двух метров ростом. Мощное телосложение и широкие плечи явственно говорили о недюжинной силе. Красно-кумачовая шелковая рубашка облегала широкую грудь и была заправлена в широкие штаны, а на ногах, с голенищами гармошкой, сидели как влитые, лаковые сапоги. На плечах атлета лежала широко распахнутая богатая шуба. За ее рукав вцепился городовой с красным, багровым от напряжения лицом, тянувший гиганта назад. Форменной шапки на нем не было, да и физиономия полицейского с левой стороны уже начала опухать, принимая несколько ассиметричный вид. Громила появился не один. Он держал за грудь официанта, которого он практически нес перед собой и при этом громко ревел, но теперь можно было вполне различать слова: — Как ты смеешь, вошь ползучая, говорить, что мне нельзя сюда пройти!! Купцу Саватееву везде можно!! Всех вас куплю и продам!!
Остановившись, он тупо огляделся, потом стряхнул с рукава полицейского, да так, что подбитые подковками сапоги городового сверкнули в воздухе, а бледного, полузадушенного официанта поставил на ноги и заорал: — Чего стоишь, халдей!! Водки тащи мне!! Живо!!
Моя охрана, надев кастеты, уже была готова кинуться на купца, как я остановил их: — Погодите!
Было видно, что купец, имевший пудовые кулаки, буен во хмелю, и поэтому вполне мог поломать филеров, что могло вызвать нежелательные последствия, так как увечить царских охранников — это далеко не каждому позволено, поэтому чтобы избежать лишней крови я решил решить этот вопрос сам, лично. Как только официант развернулся и неуверенно побрел в сторону кухни, я шагнул к нежданному гостю. Купец попытался сфокусировать на мне взгляд, но мне так и не удалось понять, удалось ему это или нет, после чего прорычал: — Ты хто это такой будешь?!
Объясняться с пьяным до одури громилой было не в моих правилах, но замерший за моей спиной городской свет требовал, чтобы я хоть как-то соблюдал правила приличия и поэтому ответил, правда, не по сути вопроса: — Шел бы ты, милый друг, отсюда.
— Меня?! Купца Саватеева гонишь?! — видно для него подобные слова были в новинку, потому что в тоне пробилось нечто похожее на удивление, но тут же ярость взяла свое: — Ах ты, вша ползучая!! Я ж тебя прихлопну, и мокрого места не останется!!
Выкрикнув угрозу, громила шагнул ко мне, одновременно выбрасывая кулак вперед. Я легко ушел от удара, а купец, получив мощный удар в челюсть, рухнул на пол так, как опрокидывается оловянный солдатик, если щелкнуть того по голове. За моей спиной, в полной тишине, неожиданно раздался чей-то удивленно-восхищенный голос: — Вот это да! Одним ударом!
Не успел я развернуться обратно к столу, как раздались громкие овации пополам с восторженными женскими криками: — Браво! Браво! Вы наш герой!
Схлынувшее нервное напряжение разрядилось через восторженные крики, шутки и остроты. Сначала я даже не понял, чем вызван такой восторг, пока, уже сидя за столом, не объяснили, что мне одним ударом удалось свалить до сих пор непобедимого в здешних местах кулачного бойца. Как оказалось, несмотря на возраст, под пятьдесят лет, Саватеев еще в прошлом году вышел на масленице один против десятерых кулачных бойцов и вышел победителем. При этом он человек хороший, много денег тратит на благотворительность и на благоустройство города, но вот когда напьется, то просто беда, начинает буйствовать. После чего застолье резко стало набирать силу. Пили за все. За мужскую силу, при этом тосте женщины начинали смущенно хихикать. Пили за русское оружие и за здоровье царя. Рюмки и бокалы все чаще наполнялись и с такой же скоростью опрокидывались, так что уже через полтора часа пьяные крики, здравицы и тосты звучали со всех четырех углов праздничного стола. Насытившись, я некоторое время цедил бокал легкого вина, а когда посчитал, что вежливость соблюдена, встал и, сославшись на усталость, вышел из-за стола. Меня провожали до дверей ресторана чуть ли не всей толпой. Когда, попрощавшись с каждым по отдельности, я вышел на улицу, вслед за мной шагнули двое — подполковник — жандарм и есаул. Жандарм спросил: — Сергей Александрович, могу ли я рассчитывать на нашу встречу?
— В этом есть необходимость, Леонид Андреевич?
— Нет. Просто меня предупредили… — и он сделал паузу, как бы этим намекая, что не может говорить все при постороннем лице.
— Я понял, — ответил я. — И не вижу в этом необходимости, господин подполковник.
— Как вам будет угодно, Сергей Александрович.
Как только жандарм откланялся и ушел, есаул открыто и широко улыбнувшись, сказал: — Ну, вы прямо удалец! С одного удара! Саватеев один на стенку ходил! И мужиков как котят шкодливых расшвыривал! Сразу скажу! Он просто так это не оставит! Придет поквитаться!
— Его дело. Пусть приходит.
— Как-то вы просто к этому относитесь. Он действительно сильный боец.
— Разберемся как-нибудь. Вы мне лучше, Кузьма Степанович, скажите, как и что с моим походом будет?
— Обеспечим в лучшем виде. Вы же слышали, что вице-губернатор говорил?
Кивнул головой, соглашаясь, и одновременно с этим жестом в памяти всплыли слова градоначальника, сказанные мне за столом: — Уж не обессудьте, Сергей Александрович. Приказ такой поступил: обеспечить вашу сохранность любой ценой. И приказ непростой, а его императорского величества. Причем в нем прямо сказано: что не должностями мы ответим за свой недосмотр, а головой. А мне моя голова дорога, поэтому скажу вам со всей прямотой: уж не знаю с какой вы целью к нам приехали, но уже жду не дождусь того дня, когда поедете обратно.
— Так вот. Мне приказано выделить вам для охраны дюжину самых надежных казаков во главе с урядником.
— Зачем столько? Человека четыре, еще понятно, но столько людей, по-моему, это перебор. Меня и так охраняют три человека.
— У меня приказ, Сергей Александрович и как офицер я должен его исполнить и доложить. Теперь у меня к вам вопрос. В какие края вы собираетесь направиться?
— Вам название Змеиный распадок что-нибудь говорит?
— Нет. Мест с такими названиями в Сибири раскидано невесть сколько. Это вам надо с местными охотниками говорить. Завтра же пришлю вам братьев Дементьевых. Ефима и Фому. Намедни видел их в городе. Им в этом краю ведомы все стежки — дорожки.
— Вот за это спасибо, Кузьма Степанович. Когда увидимся?
— Вы как, рано встаете?
— Думаю часов в семь — полвосьмого, на пробежку выйти.
— То-то я гляжу, не пьете. Боксом увлекаетесь?
— Можно сказать и так, — ушел я прямого ответа.
Есаул комментировать мои слова не стал, не хочет человек говорить, это его право, только сказал: — Договорились. Ждите нас поутру.
Утром я вышел на пробежку из гостиницы, а вслед за мной вывалилась заспанная охрана, чертыхаясь и поеживаясь от мороза.
— Все. Ждете меня здесь.
— Сергей Александрович, как же так! Мы сейчас насчет возка договоримся и вслед за вами. Займет всего…
— Не успели, значит, опоздали. Я…
Договорить мне не дал неожиданно раздавший стук копыт и скрип полозьев в утренней морозной тишине. Сквозь серые сумерки на нас несся на полном ходу резной возок. Я уже был готов отпрыгнуть в сторону, как возница натянул вожжи и остановил хрипящего рысака в двух метрах от нас. На месте кучера сидел широкогрудый, плечистый парень, сейчас довольно скалившийся. Я уже сделал к нему шаг, как из возка выпрыгнул вчерашний купец. Быстро оглядел нас и довольно буркнул: — Эк-ка, я удачно заехал, Прошка! Что скажешь?!
— Так и скажу, Антип Степанович, очень даже удачно.
— Что не ждали меня, господа хорошие?! А вот он я, Антип Саватеев! Кто из вас будет господином Богуславским?!
— Я и есть Богуславский. Сергей Александрович. К вашим услугам, господин купец.
— Значит, вы тот самый, из столицы. Хм. Ко мне уже поутру пристав прибегал и грозился всякими карами, ежели я чего позволю в отношении вас. Думаю, съезжу, хоть со стороны посмотрю на человека, кто мне вчера с ног свалил.
Я, в свою очередь, более внимательно присмотрелся к нему. Лицо простое, в вот взгляд умный, цепкий, пронизывающий. Вчерашняя шуба на плечах, только рубашку сменил, ярко-зеленого цвета. Мощный бычий загривок, переходящий в широкие плечи, литые мускулы рук и здоровенные кулаки — все это так и просилось на картину под названием «сибирский Илья Муромец».
— Ну и как впечатление? — поинтересовался я.
— Трудно сказать, — ответил мне купец с усмешкой, — ведь в настоящем деле видеть мне вас не привелось.
Не успел я ему ответить на высказанное сомнение, как раздался приближающийся топот копыт, а еще спустя минуту, из-за угла вывернул отряд полиции. Офицер и шесть городовых. Полицейские, соскочив с лошадей, окружили нас, а пристав чеканным шагом с напряженным лицом подошел к купцу и хриплым, задыхающимся от злости голосом сказал: — Ежели господин Богуславский на вас сейчас пожалуется, то ты, Антип Степанович, поедешь кандалами греметь! Прямо с этого места! Я тебя предупреждал! Вот тебе крест, поедешь!
— Помилуйте, господин пристав, — вмешался я. — Антип Степанович просто приехал поздороваться. Так что езжайте, с богом.
Пристав повернулся ко мне и вытянувшись, замер, словно солдат на плацу.
— У меня строгий приказ…
— Знаю, господин пристав. Знаю. Со своими делами я сам разберусь. Вон посмотрите, — и я показал себе за спину, на филеров. — Это моя охрана, а больше мне без надобности.
Пристав растерялся, не зная, что ему теперь делать. Он получил два взаимоисключающих приказа, а я, тем временем, повернулся к купцу, который с довольной ухмылкой наблюдал за происходящим:
— Антип Степанович, я тут прослышал, что вы на кулаках мастер драться. Может, попробуем?
Тот бросил взгляд на побледневшего при моих словах пристава и с хитрой ухмылкой спросил: — А как насчет кандалов?
В его вопросе не было страха или опасения, а вызван он был азартным весельем, которое так и играло в этом гиганте. Похоже, он был из тех, кто любит риск и легко ставит на кон свою жизнь.
— Ничего не будет. Слово даю. И давайте, сбрасывайте шубу, а то я еще пробежаться хотел.
В этот самый миг снова раздался стук копыт, и из-за углового здания выскочило два всадника. Это были казаки. Остановившись возле нас, есаул поздоровался: — Здравия желаю, Сергей Александрович! Похоже, я не опоздал!
— И вам того же, Кузьма Степанович! Извините меня, но мне нужно сначала разрешить наш спор с господином купцом, а потом мы займемся нашими делами.
— Не волнуйтесь, Сергей Александрович, мы подождем.
Саватеев сбросил шубу. Зеленая рубашка облегала широкую грудь и могучие плечи купца первой гильдии. Его тело напряглось, готовое к броску, мощные кулаки сжались, глаза цепко улавливали каждое мое движение. Я решил не затягивать и сделал шаг вперед. Купца не пришлось ждать — с коротким ревом он кинулся в атаку. Дважды сбитый с ног Саватеев поднимался, но третий раз, рухнув как подрубленный, остался лежать на утоптанном снегу. Я повернулся к приставу: — Вы его к врачу…
Договорить мне не дал, спрыгнувший с козел, летел громила, который был за кучера у Саватеева. Протаранив двух городовых, пытавшихся его задержать, оказавшихся, он кинулся на меня. Жесткий блок остановил замах его кулака, а затем мощный удар солнечное сплетение сложил тело кучера вдвое. Он еще стоял, качаясь и мыча от боли,
как на него набросились городовые и принялись выкручивать руки. Белый как мел, пристав вытянулся передо мной.
— Господин Богуславский, ради бога…
— Ничего страшного не произошло, так что не волнуйтесь. Вы и ваши люди достойно несли свою службу. Так об этом и будет изложено вашему начальству.
Полицейский офицер после моих слов даже посветлел лицом. Взяв под козырек, отчеканил: — Рады стараться!
Затем отойдя в сторону, скомандовал своим подчиненным: — Кладите обоих в возок! Степанов, ты за кучера! В участок едем!
Полицейские, пыхтя и отдуваясь, с трудом уложили Саватеева и его кучера в возок, а затем стали садиться на лошадей.
— Только сильно не наказывайте парня, он ведь своего хозяина кинулся защищать. И врача купцу вызовите, — попросил я пристава, когда тот уселся в седло.
— Будет все исполнено в точности, господин Богуславский! — четко отрапортовал повеселевший пристав, явно довольный исходом дела.
Не успел полицейский отряд, вместе с возком, скрыться из вида, как казаки спешились и подошли ко мне.
— Много всего мне довелось видеть, но такого… еще нет. Где вы так научились драться, Сергей Александрович?
— Один добрый человек научил. Вы не представите меня своему спутнику?
— Извините, ради бога! Этот бой на кулаках совсем меня с толку сбил. Разрешите вам представить урядника. Сабля Николай Тимофеевич. Храбрый, опытный офицер и хороший таежник. Он поедет старшим.
Урядник был уже в годах, об этом говорила обильная седина на висках и в бороде, но при этом чувствовалось, что сила и гибкость его тела даст фору многим молодым парням. Лицо, чуть побитое оспой. Движения, как я отметил, у казака были плавные, взгляд спокойный, и даже где-то сонный, но при этом в его облике было что-то от крупного хищника, сидевшего в засаде.
— Да не храбрый-то я особо, а так, исполнительный, можно сказать. Но, конешно, опытный, — прокомментировал похвалу своего начальника, урядник. Несмотря на то, что на его лице была разлита невозмутимость, в его ярко-синих глазах плясали смешинки. Я улыбнулся, а есаул рассмеялся.
— Вот такой он у нас, Николай Тимофеевич. Что с врагом рубиться, что на пиру плясать — везде первый. Именно поэтому я и решил отправить его с вами.
— Богуславский Сергей Александрович. Рад нашему знакомству, Николай Тимофеевич.
— А как я рад! Очень боялся, что нам подсунут столичного щеголя, и возись потом с ним, сопли подтирай. Гм. Удар у вас отменный, Сергей Александрович! Знаете, нечто подобное я у китайцев видел, — и он вопросительно посмотрел на меня.
Развивать эту тему у меня ни малейшего желания не было, да и мороз начал прохватывать, так как оделся я легко, для бега, а не для стояния на улице, поэтому я сразу перешел к сути дела.
— Господа офицеры, извините меня, но с вашего разрешения, я хотел бы пробежаться. Минут на тридцать. А вы пока подождите меня в номере и закажите себе, что хотите. Прислуге скажите: пусть запишут на мой счет. Алексей Мефодьевич, проводите господ офицеров в мой номер, — обратился я к старшему агенту, потом снова повернулся к казакам. — Еще один вопрос: когда ждать ваших охотников, Кузьма Степанович?
Вместо него мне ответил урядник.
— Нашли их вчера. Сказали, что с утра будут.
— Отлично!
Моя пробежка, как и везде, где я бегал, немало удивила местный люд, вызвав ряд самых различных предположений и высказываний, в сути которых лежал вопрос: чего это чужак здесь разбегался? Не обращая внимания на повышенное внимание, сделав изрядный круг по городу, я вернулся обратно. Подбегая к гостинице, сразу увидел стоящих напротив зеркальных дверей гостиницы двух человек. Беглого взгляда хватило, чтобы понять — передо мной братья. Лица обоих были красными и обветренными, какие бывает у людей, много времени проводящих на свежем воздухе. У обоих на головах были одинаковые меховые шапки — треухи. Остановился.
— Дементьевы? Ефим и Фома?
— Да, господин, — ответил мне один из них, и оба выжидающе уставились на меня.
— Не господин, а Сергей Александрович. Вы согласны стать у меня проводниками?
— Только как с деньгами? Сколько положите? — почти одновременно спросили они.
— Сколько скажите, столько и дам. Так пойдет?
— Ага. А куда идем?
— Змеиный распадок знаете? — тут порыв резкого холодного ветра заставил меня поежиться в моей легкой спортивной форме. — Впрочем, идемте в гостиницу. Там поговорим.
Те переглянулись и смущенно заулыбались.
— В чем дело?! — заметив их смущение, спросил я.
— Мы как-то решили зайти, но нас оттуда… - начал говорить один.
— Вытолкали взашей! — закончил за него другой.
— Идите за мной и ничего не бойтесь.
Проведя заробевших братьев мимо неодобрительно глядящих швейцара и портье, мы поднялись в номер. Спустя пятнадцать минут, пока я приводил себя в порядок, подали завтрак, явно приготовленный для высокого гостя. Уже после еды, за чаем, мы сели обсуждать наше путешествие. Тут неожиданно выяснилось, что именно они были проводниками Макиша — младшего, в этих местах, два года назад. Правда, они до сих пор были в неведение, что именно он там искал. После того как мы определились с дорогой и составом людей, я попросил совета, как у знающих людей, что мне надо приобрести для похода. Ответил мне урядник.
— Чтобы все прошло без большого обману, сам с вами схожу, — поймав мой удивленный взгляд, пояснил. — Иные наши торговые гости, не удержавшись при виде чужого, сжульничать могут.
Когда я посчитал, что мы вроде все решили, раздался робкий голос одного из братьев: — Извините меня, ради Христа, господа хорошие, но как столоваться будем?
Не понимая сути вопроса, я обвел вопросительным взглядом гостей. На него ответил есаул.
— Сергей Александрович, тут такое дело. Казакам от казны деньги на питание идут, а на приварок они сами скидываются. А уж с братьями вам самим решать надо.
— А как лучше?
Офицеры замялись. Проводники смотрели куда угодно, только не на меня.
— Да говорите как есть, — прервал я затянувшееся молчание.
— Еда у нас простая, Сергей Александрович. А ежели, какие разносолы, так это не по нашей части, — урядник, высказавшись, выжидающе уставился на меня.
Я усмехнулся про себя. Роскошный завтрак дал о себе знать.
— Не волнуйтесь. Есть буду то, что и все. Дам деньги на продукты за себя и за проводников. Теперь вы говорили о приварке. Что это такое?
Ответил мне снова Николай Тимофеевич.
— Помимо того, что нам выдается от казны, мы между собой сбрасываемся на приварок к котлу. Сальца там прикупить, чтобы в кашку добавить. Или, к примеру, сушек к чаю, да и так по мелочи.
— Сколько за меня и проводников, вместе с приварком? — спросил я, доставая бумажник.
Урядник задумался на несколько минут, а потом сказал:
— Рублей тридцать — тридцать пять, думаю, хватит.
— Возьмите пятьдесят, — я протянул ему банкноту. — Еще чего, может, прикупите на всех.
На следующее утро, вернувшись с пробежки, я увидел в фойе гостиницы плотного, кряжистого мужика с широкой рыжей бородой. Быстро пробежал по нему взглядом. Соболья шапка, богатая шуба. Сделал вывод: богатый купец. Я уже проходил мимо него, как он вдруг низко поклонился мне, заставив тем самым меня остановиться.
— Господином Богуславским будете?
— Да, это я. А вы кто, уважаемый?
— Лежалов. Фрол Тимофеевич. Главным приказчиком у Антипа Степановича буду.
Глаза внимательные, умные. От него так и веяло уверенной, спокойной, вдумчивой силой.
— Что вас привело ко мне, Фрол Тимофеевич?
— У меня там, на улице, подарок вам стоит. Посмотрите?
— От кого? — спросил я чисто автоматически, хотя ответ и так был очевиден.
— От купца первой гильдии Антипа Степановича Саватеева!
Я уже заметил известный мне возок на улице, когда возвращался в отель. Знал я таких людей, как купец, прямых и открытых душой. Не приму — обидится.
— Идем.
Остановились у возка. Жеребец, покосившись на меня, всхрапнул и переступил ногами.
Главный приказчик вдруг низко поклонился, а затем сказал: — Это вам подарок с низким поклоном от моего благодетеля!
— Возок?
— Антип Степанович узнав, что вы в тайгу собираетесь, решил подарить его вам. Он был специально для него сделан. Внутри весь мехом отделан. В нем удобно спасть.
— Гм. Спасибо, конечно… но мне он только на две недели нужен. Что мне потом с ним делать?
— Что хотите, господин, — сказал он таким твердым тоном, что я понял, от подарка мне никак не отвертеться.
— Передайте Антипу Степановичу мое самое искреннее уважение. И большое спасибо за подарок. Хочу спросить: не в обиде ваш хозяин на меня?
— Да что вы, господин! Вы же его честно побили! А это он страсть как уважает! Там под меховой полостью есть еще кое-что для вас. Взгляните!
Подойдя, он отстегнул полость, и я увидел три ящика. С шампанским, каким-то вином и коньяком.
— Это вам, господин Богуславский, от меня лично. От меня и моей супруги, значит! Не побрезгуйте, господин Богуславский! — увидев мой непонимающий взгляд, объяснил. — Это Прохор, мой младший сын, на вас с кулаками кинулся.
— Хм. С ним все хорошо?
— Пров Никодимович, наш пристав, мне сказал так: если бы не вы, то еще бы неизвестно как все для моего дурака закончилось бы. Это только подумать надо: на царского советника с кулаками кинулся. Большое вам, господин, человеческое спасибо!
— Не за что.
— Мне можно идти, господин?
— Идите. До свидания, Фрол Тимофеевич.
