Глава 28
18 июня, 10 часов 23 минуты по британскому летнему времени
Милл-Хилл, Англия
Спустя две недели Грей стоял у окна смотровой площадки над небольшой операционной в исследовательском центре имени Фрэнсиса Крика неподалеку от Лондона. Он не сводил взгляда с покрытой простынями фигуры на столе.
Мы все в долгу перед тобой.
Многочисленные анализы подтвердили, что Грей здоров, и на следующий день он намеревался вернуться в Штаты. Сейхан и Ковальски тоже были здоровы и готовы к возвращению, однако идти в медицинский центр с Пирсом не захотели. Ковальски заявил, что он мумий по уши наелся.
Грей улыбнулся. Великан и не представлял, насколько удачно подходят его слова к данной ситуации. Он вспомнил ужасные лица мертвецов, вырезанные в каменном желудке похороненной богини.
Это была одна из множества очевидных подсказок. Он еще подумал тогда, что каждая мелочь – урок нам.
Не единственный урок на долгом пути.
Вспомнилась древняя слониха, которая взяла за руку Джейн и поделилась с ней знанием, словно с ребенком. В тех каньонах действительно не было лекарства.
Лишь еще один урок.
Что показали Джейн – и чему научили их всех, – было лишь рецептом для лекарства.
За спиной открылась дверь, и вошли два человека, сражавшихся с пандемией.
Монк с улыбкой заключил Грея в медвежьи объятия, а доктор Илеара Кану пожала ему руку.
Коккалис взглянул в окно. Его усталое лицо исчертили морщины.
– Похоже, мы с тобой сделали полный круг. От одной мумии к другой.
Все правильно.
В другом крыле медицинского института поджигатели уничтожили мумифицированное тело профессора Маккейба. Грей вспомнил, как стоял на улице возле этого здания и как впервые услышал о странной болезни.
Полный круг, так и есть.
Только сейчас на столе перед ними был не профессор Маккейб.
Илеара грустно взглянула на покрытое простынями тело.
– Его работа завершена. Завтра утром тело вернут в Вестминстерское аббатство.
– Доктор Ливингстон, я полагаю, – попытался произнести с британским акцентом Монк.
– Точнее, откопаю, – насмешливо приподнял бровь Грей.
– Класс! – Монк ткнул Пирса в бок локтем. – Как-нибудь на совещании выдам начальству.
– Валяй, не стесняйся.
Вскоре после прибытия группы Грея в Руанду тело Дэвида Ливингстона извлекли из склепа в Вестминстерском аббатстве, где оно спокойно пролежало более сотни лет. Останки бедняги чуть ли не разобрали на кусочки для исследований, так что Грей удивлялся, что под простынями еще что-то осталось.
Но самое важное было скрыто в черепе.
Лекарство.
Монк нахмурился:
– До меня доносились какие-то обрывки, но я так и не услышал всю историю целиком.
– Хорошо. С чего мне начать?
– Как всегда, с Моисея.
Вздохнув, Грей улыбнулся.
– Чтобы понять все до конца, нам придется вернуться в еще более ранние времена, когда стадо слонов, измученных жаждой, набрело на источник воды, ядовитый для большинства живущих.
Он вспомнил, как Ной восхищался огромными животными.
– Слоны прекрасно умеют находить решения проблем; они открыли способ пить воду и оставаться здоровыми. Как это им удалось, мы, скорее всего, никогда не узнаем, но мне кажется, некоторое значение имеет их почитание костей предков.
Илеара кивнула.
– В природе встречается множество примеров странных биологических связей. Иногда мы даже не знаем, как они образовались, и переносим объяснение в категорию «Жизнь пробьет себе дорогу».
Грей задумчиво потер подбородок.
– В общем, слоны все-таки отыскали такой способ. Они научились хранить останки предков под ветками сливового дерева мобола. Танины из веток в процессе разложения тела оказывали некоторое влияние на ткани, превращая яд в лекарство.
– Мы подтвердили эту теорию в лаборатории, – добавила Илеара. – После смерти носителя микроб впадает в спячку, поскольку может питаться электричеством только от живого мозга. И только тогда микроб становится восприимчив к танину из коры сливового дерева. Химические вещества танина, образно выражаясь, отключают некоторые гены, делая микроб неопасным. И, что еще лучше, если этот неядовитый микроб встречает своего ядовитого родственника в живой ткани, то нейтрализует его.
– Вот такое лекарство, – сказал Грей.
Монк поскреб голову.
– То есть рецепт состоит в том, чтобы превратить зараженное тело в мумию, воздействуя на него танинами из коры, потом подождать годик-другой – и употребить лекарственную версию микроба…
Грей вспомнил, как слониха-мать разбивала череп пропитанного танином предка и предлагала сыну жевать кость, доставая лекарственную версию микроба.
– Этот способ подходит только определенным видам, – подчеркнул Грей. – Вот почему для получения лекарства кости слонов нам не годятся. Мы должны все сделать сами. Слоновьи кости к слоновьим костям.
– А человеческие – к человеческим, – поморщился Монк.
– Черепа подходят лучше всего, – добавила Илеара. – Именно там находится большинство микробов. Конечно, современные технологии позволяют получить лекарство искусственными методами, но в древности был только один способ излечиться.
Грей знал, что в лабораториях центра имени Фрэнсиса Крика делали именно это: получали сыворотку на основе образцов лечебного микроба из черепа Ливингстона.
– Когда же мы доберемся до Моисея? – спросил Монк.
Грей взглянул на часы, довольный, что можно пропустить часть рассказа.
– Казни… Эта история начинается в исключительно влажное время года. Возможно, виноваты атмосферные изменения в результате извержения вулкана. Источник воды наших слонов затопило, микроб вынесло в долину Нила, из-за чего и пошла цепная реакция библейских казней. Вскоре после этого несколько египетских исследователей отправились на поиски источника болезни и обнаружили слонов. Удивившись способностям животных пить зараженную воду и не болеть, египтяне изучили их поведение и поняли, как сделать лекарство.
Грей вспомнил рассказ Ноя о кенийском племени, члены которого научились у слонов жевать листья, вызывавшие родовые схватки у беременных. Он слегка покачал головой, отдавая дань изобретательности человека и жизнестойкости природы.
Жизнь пробьет себе дорогу.
Грей продолжил рассказ, чувствуя, что времени остается все меньше.
– Исследователи вернулись на север и принесли с собой лекарство, знание о котором хранила секта, поклонявшаяся женской ипостаси Туту, бога сна и сновидений.
– Почему женской ипостаси? – полюбопытствовал Монк.
– Думаю, что первой обнаружила лекарство именно женщина, возможно, древнееврейская исследовательница, которая пришла к слонам в сопровождении льва. Потому-то старая слониха так встретила Джейн и Рохо. Или женскую ипостась бога выбрали потому, что микроб наносит генетические повреждения отпрыскам мужского пола заболевших. – Грей пожал плечами. – В любом случае, думаю, бога снов выбрали из-за странных видений, которые микроб вызывает в мозгу нового носителя.
Грей решил пропустить теории о том, что микроб, возможно, способен записывать яркие воспоминания и повторять их, и продолжил рассказ об исторических событиях:
– Во время бурных войн в Египте около тысяча трехсотого года до нашей эры, примерно сто лет спустя после казней, жрецы испугались, что знание может быть утрачено, и возвели гробницу в честь своей богини. Они выгравировали картинки-описания приготовления лекарства и оставили само средство в мумифицированном теле, сохраненном особым способом.
– Где оно и было захоронено на тысячи лет, – вставил Монк.
– Но ничто не остается захороненным навечно, все секреты рано или поздно раскрываются. Кто-то из местных жителей знал о гробнице. Возможно, это были потомки нубийских слуг тех жрецов, которые и передавали рассказ из поколения в поколение. И однажды в поисках истоков Нила к ним явился британский исследователь. Этого человека туземцы боготворили.
Грей перевел взгляд на тело на столе, зная, как много хорошего совершил в Африке Дэвид Ливингстон, помогая людям и сражаясь против работорговли.
– В знак особого расположения африканцы рассказали Ливингстону о гробнице и даже подарили некоторые артефакты. Потом, желая, возможно, сохранить тайну, но все же передать ее следующим поколениям, Ливингстон рассказал обо всем в зашифрованных письмах своему другу, Стэнли. А после смерти его тело превратили в такой же сосуд, как и женщину на троне: мумифицировали и уложили в гроб из сливового дерева мобола.
Илеара грустно покачала головой.
– В конце девятнадцатого века кто-то пробрался в Британский музей и распечатал один из артефактов Ливингстона, выпустив страшную болезнь на свет.
Грей снова взглянул на часы.
Опаздываю.
Он повернулся к Монку.
– Пейнтер и Кэт лучше знают ту часть истории о Тесле, Марке Твене и Стэнли. Так что спроси лучше жену, она расскажет. Или Пейнтера спроси. Я слышал, его выпустили из карантина. – Он потер руки. – Мне надо идти. У меня свидание с одной дамой, которая очень не любит опозданий. И я бы не хотел ей говорить, что опоздал из-за тебя.
Коккалис поспешно поднял руки.
– Иди-иди, вот уж не хочу попасть к Сейхан в черный список.
Пирс прошел по коридорам огромного медицинского центра, где шла битва со страшной болезнью, и, взяв такси, дал водителю адрес, который оставила ему Сейхан. Этот обед она устраивала как-то уж очень таинственно, что, зная Сейхан, могло вызвать некоторое беспокойство.
Когда машина остановилась, Грей увидел длинную очередь. Он выбрался из машины, прикрывая глаза от солнца ладонью. Где же…
Чьи-то пальцы впились ему в локоть.
– Ты опоздал.
– Монк иногда такой болтун…
Сейхан увлекла его сквозь толпу и за угол здания. Пирс с удивлением смотрел на открывшийся вид. Прямо перед ними возвышался «Лондонский глаз» – огромное колесо обозрения на берегу Темзы, в каждой просторной застекленной кабине которого могло поместиться десятка два пассажиров.
Сейхан потащила его к началу очереди.
– Ты хоть знаешь, сколько стоит держать эту штуковину на месте? Почему я просила тебя приехать вовремя?
– А что мы?..
– Умолкни.
Она провела его по наклонной дорожке к стеклянной кабине. Внутри был накрыт стол с тончайшей скатертью, салфетками и хрустальными бокалами. На сервировочной тележке серебряные крышки скрывали кулинарные шедевры, в ведерке со льдом стыла бутылка шампанского.
Сейхан втолкнула его внутрь и махнула механику колеса. Затем, раскрасневшаяся, повернулась к Грею:
– Тебя сложно удивить.
– Что и помогает мне оставаться в живых, – улыбнулся он в ответ.
Кабинка двинулась, и Сейхан, шагнув вперед, обняла Грея.
– Значит, ночью мне придется постараться как следует.
– С удовольствием приму участие.
– Уж пожалуйста.
Они сели рядом, не притрагиваясь к еде. Кабинка медленно плыла вверх, открывая перед пассажирами великолепные виды Лондона.
– К чему такие сложности? Хватило бы гамбургера с пивом. – Грей притянул Сейхан поближе. – Гораздо важнее – с кем обедать.
– Я подумала, устроим себе праздник.
– Но почему ты решила… – Взгляд Пирса стал острее. – Дерек и Джейн катались на колесе обозрения в Хартуме, и ты решила повторить это!
Сейхан улыбнулась:
– От тебя ничего не скроется… Не оставлять же все радости жизни другим!
Грей вздохнул, понимая, как редко им выпадают такие мгновения. Очевидно, напоминание об этом частично входило в намерения Сейхан. Это ощущение словно повисло между ними в воздухе, как невысказанный вопрос. Признают ли они, что есть силы, не дающие им проводить время вот так, вдвоем и счастливо, и достанет ли у них мужества вырваться на волю?
Они молчали, наслаждаясь моментом.
Сейхан шевельнулась на сиденье.
– Звонила Кэт. Хотела мне кое-что сообщить.
– Что?
Взгляд женщины сосредоточился на другом берегу реки.
– Вчера в Канаде на могиле Антона Михайлова кто-то оставил белую розу.
Он понимал причины беспокойства Сейхан. Бледная убийца исчезла из африканского леса. Женщина, чье имя им было теперь известно.
Валя Михайлова.
Грей взял Сейхан за руку.
– Нельзя утверждать наверняка, что это…
Она перевернула руку ладонью вверх и сплела пальцы с пальцами Грея.
– Один из лепестков белой розы был черным.
23 часа 38 минут по восточному летнему времени
– К тебе гости, – объявила Кэт, входя в комнату.
Пейнтер выпрямился на больничной койке.
Наконец-то.
Он провел взаперти в инфекционном отделении медицинского центра имени Фрэнсиса Крика слишком много времени. Его лечили, делали анализы, наблюдали за состоянием. Пейнтер был рад любому развлечению.
Из-за двери выглянула Сафия.
– Пришла проведать нашего больного. – Она вошла и втащила за собой букет воздушных шариков. – Подумала, может, получится тебя развеселить.
– В последнее время мне вообще везет на воздушные шарики, – простонал Кроу.
– Тогда, может быть, ты обрадуешься старому другу? – улыбнулась Сафия.
Дверь распахнулась, и на пороге возник высокий широкоплечий мужчина с растрепанными светлыми волосами и дочерна загорелым лицом.
– Омаха Данн! – обрадовался Пейнтер.
Гость ухмыльнулся, притянул Сафию поближе и вместе с ней шагнул в комнату.
– Доверил тебе жену, а ее едва не убили… опять!
– Что тут скажешь? – пожал плечами Кроу. – Должен же был кто-то привнести в ее жизнь развлечения.
Сафия со вздохом покачала головой и отошла к столику, на котором были сложены открытки и подарки, прибавив к ним воздушные шары. Следующие несколько минут собеседники делились последними событиями в жизни друг друга.
– Значит, кто-то согласился выйти за тебя? – усмехнулся Омаха. – И кто же эта несчастная?
Пейнтер слегка скривился:
– Лиза сейчас в Вашингтоне и не слишком-то обрадовалась, узнав, что я проведу некоторое время здесь, в медицинском центре. Мы устроили филиал «Сигмы» в Великобритании, знаешь ли. Но она все понимает. Этот исследовательский центр намного обогнал весь мир в понимании нашего патогена, а после событий в Арктике нам нужно быть во всеоружии.
Сафия присела на край постели Пейнтера.
– Кстати, как дела на острове Элсмир, на «Авроре»?
– Работа кипит. Там сейчас больше микробиологов и специалистов по инфекционным болезням, чем белых медведей. Мы еще не скоро узнаем, какое влияние на экологию оказал выброс микробов в небо. Но пока мы настроены оптимистично. В Арктике холодно, тропический микроб вряд ли найдет себе пищу вне теплокровного носителя.
– Будем надеяться, что в Арктике не потеплеет.
Пейнтер кивнул. Хотя способ спасения планеты Саймон Хартнелл выбрал не самый удачный, цель он преследовал благородную.
Омаха подмигнул Кэт:
– Давай, покажи ему настоящий подарок.
– Какой подарок? – удивился Пейнтер.
Кэт улыбнулась:
– Хотели отдать, когда тебя выпустят из карантина, чтобы ты мог подержать его своими руками… – Она открыла портфель и достала прозрачную папку, в которой желтел лист бумаги с поблекшими строчками. – Нашли в склепе Дэвида Ливингстона. Его оставил один джентльмен, который очень хорошо умел хранить тайны, в отличие от своего друга.
Пейнтер взял в руки полуистлевшее письмо и держал его очень осторожно, особенно разглядев подпись внизу страницы.
– Это от Марка Твена, – пробормотал он.
Вспомнились строки из записной книжки Теслы о событиях 1895 года, о путешествии Твена и Стэнли в Судан по следам Ливингстона.
Раздумывая, не встретится ли здесь дополнение к той истории, Пейнтер погрузился в чтение письма, датированного 20 августа 1895 года.
Джентльменам и прекрасным дамам,которые прочтут это письмо.Во-первых, стыдитесь, что вы нарушили покой могилы Дэвида Ливингстона и песчаных гробниц, куда вам заходить не следовало, – но в то же время примите мои сердечнейшие поздравления, поскольку вы обладаете здравым смыслом и удача на вашей стороне (или и то и другое!), раз уж вы решились потревожить вечный сон бедняги Ливингстона. Как хорошо, что добрый доктор вновь готов лечить тех, кто стучится у его могильного камня в аббатстве. Поверьте, мы оставили вам достаточное количество самой страшной тинктуры.Однако предупреждаю, что лечению сопутствуют некоторые довольно поучительные и настораживающие результаты. Я сам из предосторожности прошел это лечение и во время горячечного периода выздоровления обнаружил, что вижу и слышу не то, что меня окружает, а ожившие воспоминания другого человека, того, чьи кости лежат перед вами. Я видел голубые озера, на берегах которых никогда не бывал, темные джунгли, где не ступала моя нога, и прочие картины, добрые и ужасные, и жестокость человека к тем, чья кожа темна в темной и ужасной Африке. Я чувствовал страсть, словно мою собственную, того, чьи воспоминания проносились передо мной, его глубокую преданность всем обездоленным, его благочестивую веру в Бога, который любит всех, и его безграничную любознательность о том, что лежит за горизонтом.Я скорее человек слова, нежели человек науки, и не претендую на знание чего-то большего, чем знает подметальщик улиц, в том, что касается устройства мира. И все же я бы желал каждому человеку встать на место другого, поистине ощутить другую душу, хоть бы и в горячечном сне. Насколько добрее был бы наш мир!Так пейте же до дна эту настойку и цените дни, оставшиеся вам в жизни, потому что однажды все мы окажемся здесь. И хотя избежать смерти невозможно, давайте постараемся прожить наши дни так хорошо, как сделал это добрый доктор Ливингстон.
Прочитав последнее пожелание, Пейнтер улыбнулся.
Верно сказано.
Итак, Твен и Стэнли узнали, что в мумифицированном теле Ливингстона содержится лекарство. Он вспомнил, что было сказано у Твена в записках о Судане, как они со Стэнли обнаружили в гробнице средство, но не лечебную настойку. Вероятно, путешественники так и не поняли механизм развития болезни или процесс лечения, как не поняли его в свое время египтяне или слоны, но осознали, что процесс мумификации был средством, а тело Ливингстона – лечебной настойкой.
Наверняка Твен и Стэнли использовали какие-то подсказки Ливингстона, утерянные со временем или никогда не записанные, что усложнило более поздние поиски.
Однако Пейнтера больше заинтересовали другие загадочные строки письма Твена.
– Вы заметили, он пишет о горячечных снах, видениях в полной уверенности, что перед ним проносятся воспоминания Дэвида Ливингстона? Мы с Греем обсуждали вероятность того, что микроб записывает детали жизни человека и передает их следующему носителю. – Он обернулся к Сафии. – Похоже, у тебя было что-то вроде этого. Вот только в отличие от Твена, который принял дозу микробов от Ливингстона, тебе достались микробы от мумии.
Сафия покачала головой, явно испытывая неудобство от таких вопросов.
– Я едва помню, что мне привиделось. Все равно что вспоминать сон.
– А я вообще не почувствовал ничего подобного во время лечения, – кивнул Пейнтер.
– Тебе дали лекарство, выращенное в лаборатории, не натуральный эликсир, – предложила объяснение Кэт.
– Выращенное в лаборатории? – Омаха широко улыбнулся. – Странно, что тебе не снились кусочки сыра и беговое колесо в крысиной клетке.
Пейнтер не обратил внимания на насмешку и снова вернулся к письму.
– И все же вдруг есть что-то еще…
– Что? – спросила Кэт.
– Некоторые детали по-прежнему не поддаются объяснению, – покачал головой Пейнтер.
– Какие детали? – нахмурилась Брайант.
– Например, почему профессор Маккейб обвел в своем дневнике седьмую казнь? – Пейнтер взглянул в окно, выходящее на север. – Только посмотрите, что произошло в Арктике. Мы как будто оказались в центре библейских событий.
– По-моему, у тебя до сих пор жар, – ответила Кэт. – Рори рассказал нам, что его отец обвел эти слова после того, как перевел иероглифы с египетского обелиска, обнаруженного неподалеку от места, где в Судане строили дамбу. Те иероглифы рассказывали о седьмой казни. Это было на ранней стадии исследования, до того как профессор пропал в пустыне.
– И все же, что, если в Арктике нам открылось пророчество?
– Скорее это был рассказ об ужасной буре глазами древнеегипетского метеоролога. – Кэт ткнула Пейнтера в грудь. – Попрошу доктора еще раз тебя проверить.
– Я просто подумал, а вдруг… – Он нахмурился.
Омаха хлопнул себя ладонями по коленям и поднялся.
– Жизнь полна чудес, но нам пора.
– Верно. – Сафия скользнула к Кроу, быстро обняла его и шепнула: – Спасибо.
Омаха не собирался терпеть такое поведение.
– Пейнтер, если вы тут начнете целоваться, я позвоню твоей жене.
Доктор аль-Мааз улыбнулась и приложила ладони к щекам Пейнтера, с искренней благодарностью глядя ему в глаза.
– Спасибо.
– Не за что, Сафия, не за что.
13 часов 07 минут
Такси пробиралось сквозь уличные заторы в центре Лондона. Глядя в окно, Сафия сидела рядом с мужем, крепко держа его за руку.
За окном кипела жизнь любимого города: хохочущие посетители пабов заканчивали обед, двухэтажные красные автобусы рычали на заторы, мешавшие ходить по расписанию.
И все-таки она видела и другую картину.
Волнистые пески горят под солнцем пустыни… золотые вершины пирамид слепят, отражая яркие лучи… медленно, один за другим, ступают верблюды по краю дюны, темные силуэты на фоне солнца…
Сафия еще сильнее сжала руку Омахи. Видения приходили все реже и реже, поэтому она и не упоминала о них. Но это была не единственная причина ее сдержанности. Когда в небесах Арктики пылал огонь, она испытала гораздо больше, чем рассказывала потом Кэт. Она чувствовала в себе сотни женщин, видела разрозненные фрагменты их жизней как свои собственные, переживала страшные картины, которые микроб, по-видимому, записывал лучше всего.
Некая сила, как ветер, бьющий в спину, толкала ее вперед.
Начали мерцать и проявляться другие образы, хоть и не такие ясные, как предыдущие, – проблески того, что может случиться. Она видела бушующий шторм надо льдом задолго до того, как он разразился; она знала, что он придет. И еще более страшные опасности ждали в будущем. Они были туманны, не более чем тени, штормовые облака за горизонтом. Знай она больше, поделилась бы, но Сафия не ведала подробностей, лишь чувствовала страх.
Предвидя, что несет в себе будущее, доктор аль-Мааз была рада сознавать, что есть такие люди, как Пейнтер и другие, кто работает с ним в «Сигме», кто готов встретиться с этими грозовыми облаками. Это-то она и пыталась объяснить человеку на больничной койке.
Спасибо.
Омаха, вероятно, что-то почувствовал и придвинулся ближе.
– Саффи, что с тобой?
Она прижалась к его теплому боку. Мерцающий образ горящих песков потускнел, вытесненный обычной суматохой города.
– Ничего, – тихо ответила Сафия. – Не волнуйся, ничего.
16 часов 24 минуты
Ничего не осталось.
Джейн вернулась в Ашвелл всего на день и теперь стояла перед руинами своего дома. Огонь разрушил все, оставив лишь несколько обгоревших балок.
– Можно выстроить заново, – предложил Дерек.
Она обдумала это предложение. Нет, воспоминания были бы слишком тяжелыми. Пора двигаться дальше. Джейн протянула руку и нащупала пальцы Дерека. После двух недель в карантине медицинского центра Фрэнсиса Крика так приятно оказаться на свободе, вдыхать свежий воздух… Хотя она и не ожидала здесь что-то найти, ей все-таки нужно было совершить это паломничество, по-настоящему проститься с отцом.
– Он думал, что принесет миру лекарство, – напомнил Дерек, словно прочитав ее мысли.
– А принес болезнь.
В последние дни у них было достаточно времени, чтобы сложить мозаику прошлого ее отца. Больше всего поразила Джейн – и не переставала удивлять – роль Рори во всей этой истории. Она еще не могла заставить себя связаться с братом, заключенным в канадскую военную тюрьму на время расследования деятельности станции «Аврора».
Она узнала и о роли Саймона Хартнелла, о его мании и о том, как обнаружение записной книжки Николы Теслы запустило цепь страшных событий. Ее отец в конце концов отыскал микроорганизм, описанный Теслой, и начал поиски противоядия. Но это было невероятно трудное задание, если учесть странный рецепт создания лекарства.
Джейн вспомнила горшки в виде слонов, которые, как они теперь знали, были сделаны из древесины и коры сливовых деревьев мобола, чьи дубильные вещества – танины – требовались для процесса мумификации и производства лекарства.
Но откуда мог это знать мой отец?
Танины действовали только на спящих микробов в мертвых телах. Сами по себе они не могли быть лекарством, потому сосуды и оставили в покое, считая их бессмысленными украшениями.
Из рассказов Рори стало известно, что отец анализировал мумию на троне – истинное лекарство, – но обнаружил только микробы, идентичные болезнетворным. Чтобы различить эти два вида микробов, потребовался бы молекулярный анализ.
И все же спустя два года отец сделал открытие, поняв, что татуировки на коже царственной мумии нужно читать на древнееврейском, хоть и написаны они египетскими иероглифами. Рассказ, записанный на ее теле, позволил профессору связать мумификацию с лекарством. Не желая говорить Хартнеллу правду, профессор оставил послания для Джейн и начал процесс самомумификации, поедая кусочки коры и следуя ритуалу, описанному на татуированном теле. Он делал это два или три месяца, подготавливая свое тело, а потом принял дозу микроба, обнаруженную в каменном черепе богини, в надежде, что танин превратит яд в лекарство.
– Ты почти разгадал загадку, – прошептала Джейн, обращаясь к почерневшим руинам.
– Мы тоже повинны в его неудаче, – сказал Дерек. – Он нес нам лекарство. Он знал, что болезнь должна убить его, чтобы микробы впали в спячку и стали восприимчивы к воздействию танина. Но мы вскрыли его череп слишком рано, до того, как трансформация завершилась. Мы выпустили болезнь, вместо того чтобы дождаться лекарства. – Дерек крепче прижал к себе девушку. – Я думаю, ближе к концу он догадался, что Хартнелл переманил Рори на свою сторону, что твой брат был соучастником в…
– Рори всех нас предал, – горько прервала его Джейн. – Он украл у меня отца. Я столько времени думала, что они оба мертвы…
Дерек повернул ее лицом к себе.
– Твой отец знал, что ты поймешь его послания. Это был его запасной план. И он оказался прав. Ты все поняла.
– Мы поняли.
Дерек насмешливо поднял правую бровь.
– Как интересно! Археолог, готовый делиться открытием… Ты уверена, что Гарольд – твой отец?
Джейн шутливо стукнула его в плечо и потянула прочь.
– Пошли выпьем пива.
И они направились в «Корзину и молнию».
Дерек взял ее за руку.
– В конце концов твой отец достиг того, к чему стремился с самого начала. Он нашел доказательство того, что библейские казни действительно случились, что события, описанные в Книге Исхода, были историческими, а не просто легендарными. Его открытие поставило на уши всех археологов.
Джейн кивнула, пытаясь найти в этом толику утешения. Она благодарно сжала руку Дерека, и некоторое время они шли молча.
– Знаешь, мне сегодня звонил Ной, – наконец произнес Дерек.
– Он отыскал слонов?
– Говорит, что не смог, но я ему не верю. И он явно никому о них не рассказывал.
– Это хорошо. – Джейн придвинулась поближе к спутнику. – Так им лучше…
Ее прервал перезвон колоколов со старой каменной церкви. Хорошо, что починили колокольню, подумала Джейн. Это был маленький знак сопротивления ужасам действительности.
Из церкви донесся тихий хор голосов.
Джейн увлекла Дерека через улицу, привлеченная колдовской музыкой, исполненной горя и милосердия. Они вошли в церковь и почувствовали аромат благовоний. В правом нефе репетировал хор. Девушка показала на маленькую часовню напротив столетнего органа.
– Но мы же…
– Тише.
Джейн остановилась у колонны, пробежала пальцами по выбитой на камне надписи. Она вспомнила, как приходила сюда вместе с отцом, в детстве, пытаясь перевести на лист бумаги древнюю надпись кусочком угля. Слова были написаны на латыни в то давнее время, когда на деревню обрушилась чума, – еще одно доказательство сопротивления жизни злу.
Praetereo fini tempori in cello pace.
Она прошептала про себя значение этих слов: «Со смертью вступаю в мир небесный».
Джейн чувствовала необыкновенную близость к отцу, вспоминая о том, что не все в прошлом было плохо. По ее щеке скатилась слезинка.
– Что с тобой?
Она подняла глаза на встревоженного Дерека, притянула его поближе и поцеловала под пение хора, звучавшего под церковными сводами на протяжении веков.
Заметив влюбленных, певцы замолчали и зааплодировали.
Раскрасневшись, Джейн с улыбкой отстранилась, обошла церковь, простоявшую столетия на этом месте, сопротивляясь каждой буре и ненастью, и вернулась к Дереку.
– Я хочу заново отстроить мой дом.
