Однако, как оказалось, всё было не так просто. Для того чтобы сняться в «Миражах», недостаточно было заручиться согласием режиссёра. Нужно ещё было подписать внушительный контракт с киностудией. Этот толстенный том доставили ко мне домой, и я, тщетно попытавшись разобраться в нём сама, в конце концов позвонила Марку Анатольевичу. Мы засели над ним все вместе – Цфасман, Бет и я.

– Ну что же… – скрипуче начал Марк Анатольевич, перечитав бумаги. – Я не вижу тут ничего особенно подозрительного. Стандартный контракт для подобных долгоиграющих проектов. Им нужно обезопасить себя – вдруг вы, почувствовав себя знаменитой, начнете крутить носом и требовать с них новые условия. А то, глядишь, и вовсе откажетесь сниматься в последующих частях – а это для студии будет означать крах всего начинания. Вот они и подстраховываются.

– Но как я могу обещать, что снимусь во всех частях картины? Ведь это может растянуться на десять лет… – растерянно бормотала я.

– А что вас смущает? – удивился Цфасман. – Так всегда делается. А вы думаете, как снимают разных «Гарри Поттеров»?

– Но я ведь сама не знаю, что может произойти со мной за десять лет, – протянула я.

– В случае тяжёлой болезни или смерти обязательства с тебя, ясное дело, снимаются, – вставила Бет с каменным лицом.

И я не смогла понять, сарказм это или она на полном серьёзе объясняет мне, что на тот свет за мной с судебным иском не потащатся.

– Вас, детка, может быть волнует вот этот пункт? – и Цфасман ткнул своим мясистым пальцем в одну из строчек контракта.

Проследив взглядом за его жестом, я прочитала строчку и тихо рассмеялась.

– Нет, поверьте, вот это меня волнует меньше всего.

В указанной адвокатом строчке контракта говорилось о том, что до окончания съёмок я не имею права ни выходить замуж, ни рожать детей. Цфасман, не осведомлённый о подробностях моей жизни, конечно, довольно резонно предположил, что для девушки, которой вскоре должно было исполниться восемнадцать, этот пункт ужасающ. Я же на него не обратила внимания. Выйти замуж? За кого?

Что же касалось детей… У меня были большие сомнения относительно того, что я смогу стать хорошей матерью. Взвалить на себя ответственность за беспомощного, полностью от тебя зависящего существа? А что, если со мной что-нибудь случится, что, если я погибну? И мой ребёнок попадет на попечение таких вот родственников вроде тёти Инги? От одной мысли об этом меня охватывал такой тошнотворный страх, что очевидно становилось – такого моя психика не выдержит. Я не смогу растить ребёнка и ежедневно представлять себе, что с ним будет, если меня не станет. Нет, нет. Опасность моей внезапной беременности кинокомпании явно не угрожала.

Цфасман с невольным интересом покосился на меня, а затем спросил:

– Ладно, если пункт про замужество вас не смущает, а временные рамки контракта мы уже обговорили, то что тогда остаётся?

– Вот это, например, – теперь настала моя очередь ткнуть пальцем в контракт.

Бет и Цфасман склонились над контрактом и перечитали указанную мной строчку. Бет, кажется, сделала это даже дважды, а потом подняла глаза на меня.

– А что тебя здесь смущает? Обыкновенный пиар. Понятно, что никто не будет заставлять тебя по-настоящему заводить отношения с партнёром по фильму. Но для прессы, для журналистов вы должны выглядеть как пара. Конечно, объявлять об этом официально не нужно, по крайней мере в ближайшее время. Этот ход пиарщики, возможно, приберегут на будущее, когда интерес к фильмам немного поугаснет, что, к сожалению, неизбежно. Но на публике вы должны делать вид, будто между вами что-то есть, подогревать интерес к вашей паре, появляться вместе на мероприятиях, делать тонкие намёки в интервью, якобы случайно попадать вдвоём в объективы папарацци. И только.

– И только? – возмутилась я. – Бет, актёра на роль Адама еще даже не взяли. Что, если мы с ним не найдём общего языка? Что, если он будет мне неприятен? Я понимаю, что взаимодействовать с ним на площадке – это моя работа. Но в жизни? Почему я должна лгать о своей личной жизни? И что мне тогда останется для себя, если даже и её придётся сделать достоянием общественности?

Марк Анатольевич тихонько фыркнул себе под нос, словно я сказала что-то очень смешное. Бет же раздражённо покачала головой.

– Я тебе объясняю ещё раз. Это ВСЁ – часть твоей работы, часть должностных обязанностей. Не только сняться в картине, но и принять участие в её раскрутке. Иначе всё твоё актёрское мастерство – пшик, мишура, его никто не увидит. Как актриса ты обязана выглядеть хорошо всегда, даже если вышла за молоком. Должна появляться на нужных мероприятиях, сниматься в рекламе – здесь момент тонкий, соглашаться стоит не на всякие предложения, но я помогу, – и, наконец, смириться с тем, что твоя личная жизнь станет достоянием общественности. Хочу заметить, что при этом твоя личная жизнь не должна идти в ущерб имиджу. Если тебе удастся обставить все незаметно, встречаться ты можешь с кем хочешь. Но появляться на официальных мероприятиях только с тем, с кем скажут, и с прессой говорить тоже о нём же.

– О господи! – вздохнула я. – Надеюсь, что актер, которого возьмут на главную роль, окажется нормальным парнем.

– А это, кстати, некоторым образом будет зависеть и от тебя, – отозвалась Бет. – Пробовать вас будут вместе и утвердят того, с которым у тебя получится самое органичное взаимодействие, с которым возникнет химия.

– Хорошо!

Я не могла сказать, что слова Бет меня убедили или успокоили. Я всё же продолжала считать, что устраивать шоу из своей личной жизни – тем более шоу фальшивое, – это грязный и недостойный приём, неуважение как к зрителю, так и к самому актёру. Но, похоже, выбора у меня не было.

– Ладно, – наконец сказала я. – Ладно, если вы и в самом деле не видите ничего странного и подозрительного в этом контракте… Я согласна.

Я взяла со стола ручку и решительно подмахнула бумаги. Цфасману теперь ещё предстояло получить подписи моих здешних «родителей», но это была уже чистая формальность.

Бет, настороженно следившая за мной, кажется, с облегчением перевела дух и объявила:

– Поздравляю, дорогая моя! Теперь начинается твоя новая жизнь!

Пробы на роль Адама действительно, как и сказала Бет, происходили с моим участием. Теперь, когда моя кандидатура была утверждена, исполнителя главной роли подбирали именно под меня.

С киностудии мне заранее прислали фотографии и послужные списки несколько кандидатов. Я разглядывала на экране компьютера их лица и пыталась увидеть в каждом Адама, волка-оборотня, человека, которого моя Мира полюбила однажды и на всю жизнь. Поначалу мне показалось, что на роль Адама больше всего подойдёт Джон Хэкни, двадцатидвухлетний американский актёр – известный, успешный, обласканный фанатками. Я не была знакома с ним лично, но по фильмам и фото мне казалось, что было в его внешности что-то такое сильное, животное, притягательное и в то же время благородное. Я была практически уверена, что на роль Адама утвердят именно его. Остальные кандидаты показались мне куда более блёклыми. Один симпатичный блондин, успевший примелькаться в молодёжных комедиях, один чересчур перекачанный мачо, ещё какой-то британский актёр, малоизвестный в США…

В день проб я прибыла на студию заранее. В уже знакомой мне комнате с зелёными стенами подготовлено было некое подобие декорации. Попросту говоря, здесь стоял диван, на котором должен был состояться первый поцелуй Миры и Адама.

Дон велел мне сесть на диван. Джона Хэкни, которого, похоже, Дон считал основным претендентом на роль, попросили встать в угол и, по команде, войти в кадр и наброситься на меня с поцелуями.

Все заняли свои места, раздался щелчок хлопушки. Я, вернее уже не я, а Мира, ошеломлённая силой внезапно свалившейся на неё любви, застыла на диване. Джон двинулся ко мне и… Я сразу же поняла, что происходит что-то не то. В каком-то смысле он действительно был похож на молодого волка: дерзкого, сильного, благородного. И всё же… в нём не было самого важного, какого-то внутреннего надлома, который чувствовался в герое «Миражей» даже на страницах книг. Он не стыдился и не страшился своей сущности. Я понимала, что такой человек мог бы подчинить Миру, но никогда не вызвал бы в её душе той преданной, болезненной, отчаянной любви, которую вызывал Адам.

Джон скользнул ко мне на диван, обхватил руками и коснулся губами моих губ.

И Дон тут же скомандовал:

– Стоп!

А сам принялся хмуро пересматривать отснятые кадры на экране. По его лицу я сразу поняла, что он, так же как и я, почувствовал в этой сцене откровенную фальшь. Я теперь уже знала, что, несмотря на внешнюю грубость, Дон был очень чутким человеком, остро улавливавшим самые тонкие оттенки эмоций.

После Джона на роль Адама пробовались другие кандидаты – и всякий раз я чувствовала, в том числе и по реакции Дона, что в кадре мы вместе совершенно не смотримся. После того как Дон вежливо поблагодарил и спровадил с площадки того самого мускулистого мачо, я всерьёз заволновалась. Мне вдруг стало казаться, что дело во мне. Что более опытная актриса наверняка смогла бы сработаться с кем угодно, из любого партнера вытянуть именно те эмоции, которые нужны были режиссёру.

Я пообещала себе, что если и последний кандидат окажется неудачным, сама подойду к Дону и предложу расторгнуть контракт со мной. Мне не хотелось, чтобы из-за неудачного подбора актрисы экранизация этой книги провалилась.

Дон объявил, что на сегодня будет последняя проба, и тут в комнату вошёл тот самый британский актёр, на которого я не особенно обратила внимание, рассматривая фотографии кандидатов на роль Адама. Это был Тэд Берроу, который принимал участие в нескольких известных британских театральных постановках и сыграл пару второстепенных ролей в кино.

Тэд, как и предыдущие кандидаты на роль Адама, поначалу отошёл в угол, а затем, по команде Дона, двинулся ко мне. Я взглянула на него – и вдруг почувствовала, что у меня закружилась голова, а сердце в груди рванулось вскачь. Потому что ко мне приближался Адам. Тот самый человек-волк, с внутренним надломом, настороженный, чужой в мире людей. Он завораживал тонкой аристократической красотой, точными, скупыми и в то же время очень пластичными движениями. От него исходила аура изгнанника, так и не нашедшего своё место на земле.

И я – а вернее Мира – сразу же потянулась к нему, обхватила руками за шею, как будто стараясь успокоить его, удержать в этой Вселенной, подарить свою любовь, свою преданность, излечить его раны и развеять тревоги. Это был момент истины, за который я отчаянно полюбила актёрскую профессию. Миг, когда всем вокруг становилось ясно, что у них на глазах рождается искусство.

– Снято! – скомандовал Дон.

И я, ещё чувствовавшая кожей прикосновение этого волшебства, обернулась к нему и, сама не отдавая себе в том отчёта, произнесла:

– Это он… Адам…

И по широкой улыбке Дона, ставшего вдруг в этой своей искренней неприкрытой радости похожим на ребёнка перед новогодней ёлкой, поняла, что он со мной согласен.

Мы с Тэдом в тот день едва перекинулись парой фраз на площадке. А через несколько дней у меня в квартире зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Рада, это Тэд Берроу, – произнёс уже знакомый мне приятный мужской голос с мягким британским акцентом.

Именно так нас когда-то учили говорить по-английски в школе. Четко и выверенно, все звуки на своём месте. Никаких «жеваных» гнусавых интонаций. Я по-настоящему стала учить язык в Америке. И теперь даже странно было слышать такие чистые звуки.

– Вы извините, я взял ваш телефон у ассистента по актёрам, – начал меж тем оправдываться мой будущий партнёр. – Мне показалось, что было бы разумно, если бы мы могли с вами встретиться, получше познакомиться до начала съёмок. Всё-таки нам предстоит серьёзная работа, нужно постараться найти друг с другом общий язык.

Тэд, похоже, робел, произнося эти слова. Мне же, как ни странно, его предложение показалось не лишённым смысла.

– Тэд, очень рада вас слышать, – отозвалась я, впервые не волнуясь из-за того, что собеседник может посмеяться над моим произношением. – Я с удовольствием встречусь с вами. Только скажите где.

– Давайте в «Планете Голливуд»?

– Хорошо, – отозвалась я, прикидывая про себя, как доберусь до этого ресторана.

Я давно уже уяснила, что здесь, в Америке, вся социальная жизнь человека строится на наличии автомобиля. Бет собиралась отправить меня на курсы вождения, но я побоялась, что в дополнение к остальным занятиям эти я уже не потяну. К тому же мне, выросшей в крошечном поселке, трафик здесь, в Лос-Анджелесе, казался просто бешеным.

В конце концов до кафе я решила добраться на такси. Я всё ещё не слишком хорошо знала город, чтобы передвигаться на общественном транспорте, и боялась заехать куда-нибудь не туда. Хотя Бет и подтрунивала надо мной, убеждая пользоваться моментом.

– Через год, – пророчествовала она, – ты, может, и захочешь прокатиться на автобусе, а уже не сможешь.

– Почему? – удивлялась я.

– Поклонники разорвут, – сдержанно усмехалась она.

Мне все это казалось завиральной идеей. Правда, уже после того, как я была утверждена на роль Миры, меня пару раз подкараулили около дома какие-то назойливые папарацци, но я посчитала это скорее странным совпадением, нежели своей новой реальностью.

Тэд был заметно выше меня. Фигура у него была подтянутая, но не представляла собой нагромождение мышц. При взгляде на него не приходило в голову, что этот человек месяцами не вылезает из спортзала. Создавалось ощущение, будто сама жизнь заставила его тело стать таким – поджарым, сильным и лёгким. Наверное, именно так и должен был бы выглядеть оборотень, если бы они действительно существовали в реальности. Кожа у него была бледная, с тонкими, просвечивающими сквозь неё синеватыми прожилками. Лицо – очень красивое, породистое, тонкое. На высокий лоб чубом падали темно-русые волосы. А серые глаза глядели внимательно, но в то же время дружелюбно. Он был очень хорош собой – но не кричащей, вульгарной красотой. Во всём его облике чувствовалось какое-то аристократическое изящество, заставлявшее оборачиваться на него снова и снова.

– Здравствуйте, Рада, – поздоровался он со мной, и опять я улыбнулась этому его британскому акценту. – Спасибо, что смогли найти время. А то на пробах мы с вами и двух слов друг другу не сказали.

– Мне и самой очень интересно поближе познакомиться с будущим Адамом, – отозвалась я.

– Я… – он как будто смешался. – Я, честно говоря, не знаю, с чего начать. Давайте закажем что-нибудь и, может быть, я расскажу вам о себе? Надо же нам как-то познакомиться, – сказав это, он улыбнулся открытой, подкупающей улыбкой.

Но на дне его глаз плескалась невысказанная грусть. Да, этот актёр определённо соответствовал роли Адама. Мы сделали заказ. Тэд, как и я, ограничился салатом и стейком – ясно было, что ему перед съёмками надо было соблюдать строгую диету.

Он заговорил, и меня поразила его речь. То, как правильно, даже изысканно он строил фразы. Ясно было, что этот парень получил очень хорошее воспитание, возможно, учился в одной из знаменитых английских закрытых школ. Создавалось ощущение, будто я говорю с человеком из девятнадцатого века, с героем какого-нибудь классического английского романа.

– Я родился в Англии, в Лондоне. Мои родители были театральными актёрами и потому, наверное, у меня с детства не было сомнений, по какому пути пойти. Я ещё в школе играл в разных постановках – и довольно успешно. Отчего, вероятно, у меня не очень хорошо складывались отношения с одноклассниками. Меня дразнили – наверное, вы знаете, как это бывает, – он рассмеялся, однако улыбка его вышла печальной, с затаённой грустью. – Это не помешало следовать призванию, и после школы я поступил на актёрский факультет Британской академии искусств. Ну что ещё вам рассказать… Сейчас мне двадцать два, я играю в кино, в театре…

– Тэд, я видела ваши работы, – закивала я. – Посмотрела несколько фильмов с вашим участием, видела запись театральной постановки. Мне очень понравилась ваша игра.

– Спасибо, – искренне улыбнулся он. – Знаете, участие в «Миражах» для меня – огромный прорыв. Правда, я не уверен, правильно ли поступил, согласившись. Вообще-то мне всегда хотелось заниматься, если можно так выразиться, более интеллектуальными вещами, играть Шекспира, Теннеси Уильямса… Но мой агент утверждает, что настоящую известность таким образом не приобретёшь. И что лишь снявшись в крупном голливудском проекте, ориентированном на молодёжную аудиторию, я смогу добиться такого положения, что после уже сам смогу выбирать, в каких фильмах и постановках принимать участие.

Я вдруг почувствовала, что этот парень начинает все больше нравиться мне. Этот его природный аристократизм, мягкая вежливость, тонкий юмор и неожиданная искренность, с которой он говорил, очаровали меня. До сих пор мне ещё не доводилось встречать подобных Тэду людей.

– Любопытно, мой агент говорит точно так же, – рассмеялась я. – Вам не кажется, что это заговор агентов?

– А вы читали книги, по которым собираются снимать «Миражи»? – спросил Тэд, посмеявшись над моим замечанием.

– Пока только первую успела прочесть, – отозвалась я. – Знаете, я даже немного боюсь читать вторую. Потому что первая… произвела такое глубокое впечатление. Мне кажется… Мне кажется, эту вещь ошибочно относят к подростковому любовному роману, идея книги куда глубже. Я очень надеюсь, что мне удастся передать свои мысли во время работы над фильмом.

– А я с вами, как ни странно, согласен, – кивнул он. – Мне тоже показалось, что здесь не обычная история любви, приправленная мистикой. Сейчас ведь мало пишут о подобном – о чистоте, о верности, о единственной на всю жизнь любви. И образ Адама… отвергнутого обществом, но преданного полюбившей его девушке… – Он посмотрел на меня чуть внимательнее и вдруг спросил: – Рада, а вы могли бы полюбить такого человека?

И я сейчас же подумала о Грише. Для меня герой этих книг однозначно ассоциировался с ним. Гриша, который среди диких зверей чувствовал себя лучше и увереннее, чем среди людей. Гриша, который научил меня ориентироваться в лесу, находить общий язык с животными, определять по приметам, какая завтра будет погода. Кого ещё я могла представлять себе человеком-волком из «Миражей»?

– Да, – уверенно кивнула я. – Да, могла бы.

Тэд мягко улыбнулся.

– Может, прогуляемся по вечернему бульвару? – предложил он, когда мы выпили кофе. – Вы не спешите?

С тех самых пор, как я приехала в Америку, я только и делала, что занималась учебой, тренировками или работой. Кажется, у меня не было ещё ни одного часа, который я провела бы для себя, ни одной встречи с просто понравившимся, симпатичным мне человеком. И я вдруг подумала, что заслужила несколько часов отдыха.

Мы отправились бродить по знаменитому голливудскому бульвару. Стоял уже сентябрь, но в Лос-Анджелесе всё ещё вовсю цвело лето. Даже сейчас, на закате, солнце палило с небес как сумасшедшее, на клумбах качали соцветиями удивительные экзотические цветы. Над нашими головами шелестели нетронутые желтизной листья магнолии и раскидистые буки.

Я вдруг подумала, что в России сейчас уже чувствуется дыхание осени. Что в лесу уже не слышно летнего гомона, там тихо, прозрачно и немного грустно. Пахнет грибами и прелью. И краснеют среди листвы ягоды рябины.

– О чём вы думаете? – вдруг спросил Тэд, внимательно на меня посмотрев.

– О доме, – пожала плечами я.

– Вы скучаете по России? Там, наверное, сейчас холодно? – поинтересовался он.

– Да нет, не очень, – рассмеялась я. – Конечно, холоднее, чем здесь. Но вы же не думаете, что у нас сугробы круглый год.

– А вы меня подловили. Какой-то такой стереотип у меня в голове и был. Нет, я, конечно, понимаю, что это именно стереотип, но… Я в России никогда не был.

– А хотели бы съездить? – спросила я.

– С вами? – уточнил он. – Конечно!

– Тогда договорились. Однажды я обязательно свожу вас в Россию и покажу, что у нас не всегда лежит снег, – пообещала я.

Происходило нечто удивительное. Впервые за долгое время мне было приятно просто идти рядом с кем-то, болтать ни о чём, смеяться, обмениваться глупыми обещаниями. Кажется, такое раньше я испытывала только с Гришей. И вдруг почти незнакомый мне человек, к тому же англичанин, так быстро нашёл со мной общий язык. Мне всё думалось, что это от того, что Тэд – очень талантлив, от того, что нам с ним предстоит вместе принять участие в удивительном проекте Общаться с ним было легко и приятно.

Мы поймали такси и доехали до набережной. Вечерний океан тяжело ворочал тёмными волнами. В небе появилась бледная луна, и на воде засеребрилась уходящая к горизонту зыбкая дорожка.

Тэд продолжал рассказывать мне о своей жизни. Задавал вопросы о моём прошлом, но я отвечала уклончиво, и он не настаивал на подробностях. Это тоже мне в нём понравилось: внимательность в сочетании с ненавязчивостью. Этот человек проявлял искренний интерес, но в то же время не давил, когда чувствовал, что собеседник не готов раскрыться полностью. Наверное, так и должен вести себя настоящий джентльмен, решила я.

В его обществе я понемногу начала оттаивать. Мне даже показалось, что я острее начала воспринимать цвета, звуки, запахи. Будто бы до этого момента весь мир был подёрнут слоем пыли, а теперь кто-то просто взял и смахнул её.

Тэд как бы невзначай взял меня за руку, и я тут же почувствовала, как напряглось всё моё тело. Я по привычке ощетинилась. Он со своей природной чуткостью немедленно отпустил мою руку и пробормотал:

– Извините.

Мне тоже стало неловко. Я ничего не имела против Тэда, он правда мне нравился. Возможно, встреться мы с ним при других обстоятельствах, у нас могло бы что-то получиться.

– Итак, – неловко кашлянув, сказал Тэд. – Значит, нам с вами предстоит играть в фильме нежную преданную любовь.

– Получается, что так… – отозвалась я.

– Интересно, могло бы что-нибудь такое возникнуть между нами в жизни? – спросил он шутливым тоном, усмехнувшись.

Однако по его глазам я поняла, что вопрос этот он задал не просто так. Похоже, я и в самом деле чем-то его зацепила.

– По-моему, нет, – отозвалась я и постаралась тепло ему улыбнуться, чтобы как-то скрасить горечь ответа.

– Нет? – спросил он и вздохнул: – Очень жаль.

Мимо нас, тихо звеня, проехал велосипед. Маленькая кудрявая девочка шлёпнулась на землю и заревела. К ней тут же подбежала встревоженная мать.

Тэд проводил меня до стоянки такси и, сажая в машину, спросил:

– Значит, теперь мы увидимся на съёмках?

– Тэд, мне очень приятно было с вами погулять. Если хотите… В смысле, я совсем не против видеться с вами не только на съёмках. Просто…

– Просто, мы с вами будем только друзьями, так? – понимающе улыбнулся он.

– Так, – с облегчением отозвалась я.

– Ну что ж. – Он вздохнул и развёл руками: – Идёт.

Я захлопнула дверцу машины, и такси, вырулив со стоянки, влилось в бешеный вечерний поток.