Глава 24

Летом девяносто третьего года в Россию вернулся Евгений Колбасьев, бывший вице — директор Русско — американской геолого — технической компании. Понятно, что на следующее же утро он был приглашен на аудиенцию, причем, естественно, она происходила в верхнем кабинете.

Поначалу он хотел было представить подробный отчет о делах компании, но я его перебил:

— Евгений Викторович, ваши письма были достаточно подробными, и я их все читал. Вы сейчас собираетесь донести до меня что — то важное, в те письма не вошедшее, или?..

— Или, Александр Александрович, — улыбнулся Колбасьев. — Так вроде принято — раз вернулся из дальних краев, то первым делом идет отчет начальству.

— Так я же и не спорю, но зачем мне еще один отчет про компанию? Лучше расскажите, что такое интересное вы в той Америке изобрели.

— А показать сначала можно?

— Оно у вас что, в портфеле? Так доставайте, я уже достаточно заинтригован.

Колбасьев вытащил на свет божий нечто небольшое, завернутое в тряпочку, развернул ее и положил на мой стол то, что я узнал практически с первого взгляда. Лампу — триод! Причем правильной, то есть коаксиальной, конструкции. Нитка накала, совмещенного с катодом, вдоль лампы, поверх нее спиралька сетки, и вторым слоем — трубочка анода.

Я рассматривал лампу довольно внимательно, потому как в прошлом году сам озаботился этой проблемой. Правда, мои лампы были существенно больше, но это не мешало им работать, прямо скажем, отвратно. Интересно, а у Евгения что получилось? Но прямо так спрашивать, пожалуй, рановато. Сначала надо якобы узнать, что это вообще такое.

— По — моему, государь, вы уже догадались, — пожал плечами Колбасьев. — Это лампа по образцу вакуумного диода, лет пятнадцать назад запатентованного Эдисоном, но с управляющей спиралью. Я решил, что такую лампу логично будет назвать триодом. Принцип его работы вам рассказать?

— Да в общем не надо, я сам пытался что — то такое сделать. Какая у вас получилась крутизна характеристики?

— Простите?

— Ну, на сколько изменяется анодный ток при изменении напряжения на сет… то есть на спиральке, на один вольт?

— На два миллиампера.

— Хм, у меня на три с половиной. А срок службы какой?

— Часов десять — двенадцать.

Кажется, мое удивленное «ох и ни фига же себе» Колбасьев понял несколько превратно, потому как начал оправдываться — мол, это же пробные экземпляры, их конструкцию еще надо доводить до ума, и вообще…

— Евгений Викторович, не волнуйтесь, пожалуйста. Я так удивился потому, что из трех моих изделий только одно проработало полтора часа, а два других сдохли раньше.

— Если позволите, я могу предположить, почему. Этот параметр, который вы назвали крутизной, а я — усилительным коэффициентом, он ведь сильно зависит от температуры накаливаемой проволоки. Но если ее нагреть сильнее какого — то порога, то вакуум в лампе начинает быстро портиться. Кстати, вам какого значения удалось достичь?

— Порядка половины миллиметра ртутного столба.

— И это тоже сказалось, у меня было меньше одной сотой.

— Чем же вы мерили и, главное, чем откачивали?

— Откачивал ртутным насосом Вестингауза, я его привез с собой. Ну, а с манометрами, действительно, пришлось самому повозиться. Но, боюсь, серьезно увеличить срок службы подобных приборов не удастся — даже если мы полностью откачаем воздух из колбы, вакуум все равно деградирует из — за испарения накаливаемой нити.

Я в который раз попытался напрячь память, но, раз уж это в первые разы не получилось, то и сейчас тоже. А ведь вроде помнил же когда — то, чем покрывали в двадцатом веке внутреннюю поверхность баллонов ламп! Сейчас же мог сказать только то, что это покрытие называется геттером и, кажется, в его состав входят магний, барий и цирконий. Но все вместе или по отдельности — этого я вспомнить не мог. Курс электровакуумной техники в институте был непрофильным, а в качестве радиолюбителя я использовал лампы, но сам их, естественно, не делал. Ничего, теперь есть кому этим заняться!

— Ну, Евгений Викторович, на десерт расскажите, насколько повысилась чувствительность приемника после замены кристаллического детектора на вашу лампу.

— На две лампы, Александр Александрович, включенные каскадом. Как минимум на порядок! Связь с Номом из Сан — Франциско стала почти регулярной. Правда, я еще и антенны слегка доработал. На очереди — реализовать двухполупериодное выпрямление, тогда станет еще лучше.

— Замечательно! Насколько я понял, вы не против продолжить исследования по данной тематике?

— Разумеется, ваше величество.

В общем, Колбасьев покинул мой кабинет надворным советником, что соответствовало армейскому подполковнику или флотскому капитану второго ранга, да к тому же директором института связи при моем комитете. Правда, этот институт ему еще предстояло создать, но я был уверен, что Евгений справится, причем сравнительно быстро. Герца ему в замы по науке, а Попова… даже не знаю. Он с момента первого сеанса связи возился с каким — то устройством на металлическом порошке, пытаясь заменить капризный кристаллический детектор. Ладно, пусть становится завлабом и продолжает исследования. Может, в конце концов и выйдет что — нибудь дельное.

Уходя, Колбасьев не забыл поздравить меня с недавним рождением второй дочери. Я поблагодарил, причем искренне. С одной стороны, дочь — это не наследник, но этот пункт ныне уже не столь актуален. Мишка, по — моему, даже немного перестарался показывать всем, каким экстремистом он вырос, и теперь, к примеру, великий князь Михаил Николаевич считает, что даже я на троне все — таки лучше, чем если там окажется мой младший брат. И, с другой стороны, дочь хороша тем, что никакой гемофилии у нее в принципе быть не может, а этот вопрос меня все — таки беспокоил. Мне, кажется, удалось скрыть свое беспокойство от жены, но самому от него никуда не деться. Так что и всю ее следующую беременность придется чувствовать себя как на иголках — а вдруг, не приведи господь…

После вторых родов Рита восстановилась даже быстрее, чем после первых, и на ее фигуре (кстати, без всяких оговорок отличной) они никак не сказались. Правда, произошел небольшой такой, вполне терпимый сдвиг в психике. Он вбила себе в голову, что я могу переутомиться, и поэтому мне необходимо отдохнуть. Например, в Крыму. Или еще где — нибудь, но только не в Беловежской Пуще, потому что там зубры, они с рогами и могут затоптать, если на них охотиться. Поэтому мне лучше все — таки съездить в Крым.

— Нам, — уточнил я.

— Милый, ну куда же мне сейчас ехать — то, Свете всего два месяца! Нет, в ближайший год я из Гатчины никуда, так что езжай пока один.

— А в Черном море водятся акулы, — попытался отбрехаться я.

— Знаю. Они называются катраны, и отдельные экземпляры могут достигать метра в длину, но большинстве своем примерно сантиметров по шестьдесят. Кусаются только в том случае, если их схватить за хвост, но это очень непросто, они пугливые. В общем, не волнуйся, не съедят тебя эти морские хищницы.

— Тяжело иметь образованную жену, — вздохнул я. — Трудно вешать ей лапшу на уши. Но ведь если я уеду, ты тут вообще про распорядок дня забудешь? Вон, стоило мне задержаться на встрече с Победоносцевым, так ты с Юлей что — то до часу ночи обсуждала, а еще на меня киваешь, что я, мол, перерабатываю. Тебе тоже отдыхать надо.

— Так мы же не о делах беседовали! Точнее, о делах, но о наших. Юля, между прочим, в положении.

— И что, беседы на такие темы можно приравнять к отдыху? Учту.

Рита прыснула — наверное, представила, как мы с обер — прокурором Святейшего Синода глубокой ночью взволнованно беседуем о протекании беременности. Ну а я, раз уж с акулами у меня не прокатило, перешел к более весомой причине своего нежелания уезжать от семьи и работы.

— Вообще — то я не против смотаться в Ливадию на пару недель. Море там, солнце, пальмы…

— В Крыму они не растут, но ты продолжай.

— А вот и растут! Две штуки у второго подъезда Ливадийского дворца. Они в бочках, их на зиму внутрь убирают. Но все же ехать туда сейчас было бы не очень разумно — не нравится мне поведение дяди Володи. Они с полковником Секеринским явно что — то замышляют, ты оказалась права.

Вот такой аргумент сразу подействовал на мою благоверную, и наша беседа свернула в конструктивное русло.

— Тебе про них Ширинкин что — нибудь докладывал? — поинтересовалась Рита.

— Нет, но это еще ни о чем не говорит.

— Зато может на что — нибудь намекать. И вообще, раз уж такое дело, ты веди себя поосторожней. На следующей неделе вроде твою новую яхту на воду будут спускать — неужели присутствие императора там строго обязательно? Место же для покушения практически идеальное — толпа народу, большая и захламленная территория, беспорядок. Или ты считаешь, что его там не будет?

— Разумеется, дорогая! Мы же в России, откуда тут какие — то беспорядки? Они в Европе бывают, а у нас, если что — минуя все промежуточные стадии, сразу выдающийся бардак. Вот его я там не исключаю.

— Тем более. Может, эту яхту как — нибудь без тебя в воду столкнут?

— Увы, это будет неприлично. Но император там может появиться внезапно и неизвестно откуда, вот только… да, пожалуй, личина Андропова тут не годится. Старший механик тоже не подойдет, про этих типов Ширинкин знает. Остаются Шурик и Ржевский. Пожалуй, церемонию спуска украсит своим присутствием его нетрезвое благородие.

— Да уж, как это ты ухитряешься столь сильно благоухать перегаром, не выпив ни капли?

— Не скажу. Должны же у меня быть хоть какие — то маленькие секреты? Тем более что тебе их на практике применять точно не понадобится.

— Как знать, — вздохнула Рита.

— Если возникнет нужда, научу. И, кстати, твои девочки агентов Ширинкина знают?

Мы по инерции, да и из соображений конспирации продолжали называть служащих в Ритиной конторе девочками, хотя сейчас мужчин среди них стало даже немного больше, чем женщин.

— Не всех, но за теми, кто уже известен, я распоряжусь усилить наблюдение. Может, еще кто — нибудь засветится. Но все — таки, милый, может, про запах расскажешь? А маленькие тайны у тебя все равно останутся. Я, так уж и быть, могу разрешить тебе про первую любовницу мне не рассказывать, когда ты ее заведешь, а только начиная со второй. Ну, давай, меня же любопытство совсем замучит!

— Да ничего тут особенного нет! Один менделеевский студент проходил практику в Приорате, вот ему и поручили разработать рецептуру нового одеколона. Называется «Гвардейский» и дает стойкий аромат суточного перегара пополам с запахом лошадиного навоза. Когда личина Ржевского себя исчерпает, можно будет пустить продукт в свободную продажу.

— Мне тоже пузырек не помешает, причем еще при действующем Ржевском.

Моя будущая яхта «Штандарт», а самом деле пилотный экземпляр броненосного крейсера для действий на Дальнем Востоке, а со временем — и в Атлантике, все — таки получилась не совсем такой, как я ее заказывал. Произведя расчеты, Титов сообщил мне, что озвученное мной бронирование не позволит достичь ни требуемой скорости, ни дальности хода. Так что теперь двухсотмиллиметровый броневой пояс прикрывал только цитадель, а в оконечностях сужался и утончался до ста миллиметров. И бронепалуба имела восемьдесят миллиметров брони только в центре, но все остальное вроде должно было получиться как я и хотел.

Разумеется, до полной готовности кораблю было еще далеко, его предстояло довольно долго достраивать на воде. На мой прямой вопрос о сроках, то есть вступит ли «Штандарт» в строй летом следующего года, Титов ответил:

— К концу августа должны успеть, так что, скорее всего, будет он тебе именно летом. Ну или в самом крайнем случае в начале осени.

— И это самое, дядя Петя, — счел нужным добавить я, — ты все — таки выдели недельку на полное обследование в Александровском институте, могу даже специальный приказ написать. Все лица, представляющие хоть какую — то ценность для государства, обязаны это делать.

— Упрямый ты, Алик, всегда как клещ вцепляешься. Дней через десять после спуска пойду сдаваться твоим коновалам. Вот что ты только делать будешь, коли они меня там, здорового, как бык, насмерть залечат?

— Не волнуйся, дядя Петя, если пациент по — настоящему хочет жить, то медицина бессильна.

На самом деле, конечно, углубленное медицинское обследование прошли пока очень немногие. Если быть точным, то один Можайский. В другой истории он умер еще в девяностом году, но в этой продолжал жить, и мне хотелось, чтобы такое положение дел сохранялось как можно дольше. Бунге пока успешно отбрыкивался, ссылаясь на занятость, но в случае с Титовым я не собирался уступать. Просто потому, что помнил из прошлой жизни — он умер довольно рано, но вот когда именно и, главное, что тому было причиной — вот тут память мне ничего не говорила.

Ну, а Бунге, коли он так настаивает, пусть сначала завершит реорганизацию комитета министров, а потом, если успеет, ложится лечиться. Это его выбор.

Комитету министров я сдал в аренду Зимний дворец. Все равно он ни мне, ни Рите не нравился, и жить мы там не собирались. Почему не просто передал — а с какой стати я из личных средств вдруг кинусь оплачивать место работы правительства? Нет уж, на это должны идти бюджетные деньги. Мне же арендная плата лишней точно не будет, а то с финансированием Института связи уже предвидятся определенные трудности, да и жене тоже надо немного подкинуть в связи с появлением новых задач. И вообще, сообразил я, не помешает создать что — то вроде Четвертого главного управления минздрава СССР, то есть структуру, обеспечивающую поддержание здоровья первых лиц государства. И других, хоть и не первых, но очень важных. А то спохватываться, когда они уже того и гляди помрут, как — то не очень хорошо, существующая же сейчас некая «Инспекция врачебной части» при министерстве двора никуда не годится, а один Боткин от всех болезней даже меня не вылечит, не говоря уж о всех прочих. Блин, да у нас ведь даже никакого минздрава нет! Есть какая — то комиссия в МВД и довольно много всяких общественных и полуобщественных контор.

Да уж, вынужден был признаться самому себе я, император из меня пока получился тот еще. Мягко говоря, еще очень даже есть куда расти. Если, разумеется, на это хватит времени. Хотя, впрочем, всегда можно сказать, что отсутствие минздрава — это так, семечки. Вот если в преддверии войны под рукой вдруг не окажется министерства обороны, будет хуже. Значит, что? Бунге уже пожилой, так что мне придется самому быстренько составить список того, чего, с моей точки зрения, не хватает в комитете министров, и поручить Юрию Владимировичу Андропову лично отвезти бумаги в Зимний дворец.