Душа рвется к бесконечному

Ради нужд минералогической части музея, которой заведовал Вернадский, он оставил семью во Франции, а сам поехал через Ла-Манш в Британский музей. Судно попало в шторм. «Пароход весь дрожал и стонал, двери хлопали, и качка была во все стороны. Малейшее движение вызывало рвоту, я ведь старался лежать при отвратительном самочувствии. В салоне я был один пассажир, вместо 12, так что у меня была большая каюта, но это меня плохо утешало. Проснулся в 7 часов и уже заснуть не мог, так как лег, приехав на пароход, в 9 часов и тоже не заснул! Казалось, что если что с пароходом случится, ты ничего не в состоянии сделать, так как такое болезненное было недомогание. Надо было верить прочности судна и целости машины. Бурного моря почти не видел. Уже около 4 часов я приподнялся к окну, и кругом вздымались пенистые волны, перебрасывались через перила и грозно боролись с нашим пароходом. Странно, при всем недомогании и отвратительным самочувствии я спокойно лежал, испытывая чувство гордости (sic!) в этой борьбе стихии с человеком несчастным и измученным, вроде меня. И сам смеялся и удивлялся этому горделивому чувству. Я встал, чтобы посмотреть на море. Внезапная в море произошла перемена, должно быть, я почувствовал ее еще раньше! Стало тихо и чудно, и теперь солнце! Удивительное чувство борьбы, даже в том случае, когда ее нет, кажется, океан боролся с пароходом, то раздавались звонкие удары (вниз!), то с боков нахлестывала волна, пароход шел тише, наклонялся, качался и шел все вперед и вперед!». Вернадскому было приятно вспоминать этот день за чашкой чая.

В Англии Вернадского поразила минералогическая коллекция Британского музея, он мечтал создать такую же и в России. В Лондоне много времени проводил со Струве. У них много тем для разговоров – и партийные дела, и научные.

Вернадский поехал в Дублин на сессию Британской академии наук. Доклады на этой сессии подтолкнули Вернадского сразу же по возвращении в Москву начать изучение радиологии. Он отправился в Фергану на разведку радиоактивных минералов.

Профессор В. И. Вернадский среди слушательниц Коллективных уроков Общества воспитательниц и учительниц, прототипа Высших женских курсов в Москве.

Он продолжил заседать в Государственном совете, но чисто формально присутствовал на собраниях. Сейчас его занимала в основном наука. Преподавал сразу в нескольких местах: в Московском университете, на Высших женских курсах, а также в открывшемся в 1908 году Университете Шанявского.

В каникулярные месяцы 1909 года Вернадский путешествовал по Германии, Швейцарии, Италии, Греции и Болгарии. Потом он показал Альпы Наталье Егоровне и Ниночке, расстался с ними и направился в Италию. В Риме задержался, чтобы осмотреть минералогические музеи.

«Какая-то внутренняя радость (творческая? – прочитав биографию Гете – я думаю, это испытывали художники) идет внутри, и я ее чувствую, но не понимаю. Мне кажется бессознательно идет у меня какая-то переработка вопросов научной космогонии. Опять душа рвется к бесконечному. Все это очень тяжело, так как выражается насмешливым и в то же самое время нежным сознанием человеческой суетности и в такие моменты великие эпохи истории и вся судьба человечества кажется неосмысленной и муравьиной. Но выразить не могу, что хочу», – пишет он жене.

В Неаполе он взобрался на Везувий. Дальше путешествовал по портам Италии и Греции, добрался до Афин.

Наступала новая эпоха, связанная с открытием радиоактивности. Эта тема очень сильно интересовала Вернадского. В январе 1910 года Вернадский поехал в Париж, чтобы познакомиться с Марией Кюри – он хотел придать своему радиологическому исследованию международный характер. Кюри он не застал, зато побродил по Парижу, вспоминая юность: «Париж всегда так тесно связан со столь многим в моей молодости. Я так много здесь передумал, и поэтому я всегда возвращаюсь к нему с удовольствием. И странно, как-то жаль, что время движется – а между тем вся красота Парижа в этих сохранившихся наслоениях огромной былой, культурной и сознательной жизни. Странно, отчего жаль прошлого – когда в сущности все миг один!»

В. И. Вернадский с крестьянами Тамбовской губернии. 1910 год.

Во Франции уже начали строить институт для изучения радиологии, и Вернадский сетует на то, что Россия отстает в этом плане. 2 декабря 1910 года он произносит знаменитую речь «Задача дня в области радия».

Он вводит слово «радий» в моду. Журналисты спешат взять у него интервью, просят взять с собой в экспедиции. Правительство выделяет деньги на исследования. Кавказ в плане изученияи радия ничего не приносит. Вернадский отправляется в Среднюю Азию, потом на Урал.

Вернадскому казалось, что вопрос об автономии университетов – дело давно решенное, но, как оказалось, нет. В ноябре 1910 года студенты участвовали в похоронах Льва Толстого. Толстой был отлучен от церкви, поэтому правительство сочло поведение студентов аморальным. Студенты ответили забастовками на посягательство на их свободу. За этим последовали аресты. Администрация университета была отстранена от управления, а протестующие профессора лишены звания.

Вернадский был ошеломлен. Уже шла речь не просто об автономии университетов, но и о человеческом достоинстве профессорского круга. В знак протеста он и еще 20 профессоров подали в отставку. За ними на другой день последовали еще сто преподавателей.

Так закончилась преподавательская карьера Вернадского, которая длилась 20 лет. Теперь он мог полностью посвятить себя науке.

С того дня, как Вернадский впервые возглавил минералогический кабинет, прошло 25 лет. За это время собрание музея расширилось до 20 тысяч экспонатов со всех уголков земли, а в университете стало уже 4 преподавателя минералогии.

Юбилей его преподавательской деятельности совпал с серебряной свадьбой четы Вернадских. 2 сентября 1911 года Владимир писал жене из Берлина: «Моя дорогая Натуся, завтра 3.IX – 25 лет нашей дорогой мне, близкой жизни. Я не люблю годовщин и юбилеев и всякие приуроченные к внешним фактам или явлениям воспоминания, но мне хотелось бы в этот день быть возле тебя, моей дорогой, горячо любимой. Нежно тебя обнимаю. Поцелуй Нинулю нашу».

Так как он больше не был профессором, Вернадского исключили из Государственного совета. Он этому даже обрадовался – уж слишком никчемными были заседания. Он не появился в совете даже в день своего исключения.

Они с семьей переехали на Васильевский остров. В 1910 году сын Георгий окончил университет и тоже обосновался с женой в Петербурге. Он готовился стать профессором.

В 1912 году Вернадские взяли к себе в семью племянницу Владимира Анну Короленко – дочь его умершей сестры. В доме ее все звали Нютой. Нюта была музыкантом, играла на арфе.

Ольденбург, Гревс и Корнилов, а вместе с ними и духовный центр «Братства» также переехали из Москвы в Петербург.

12 марта 1912 года Вернадский стал ординарным академиком. Он пополнял коллекцию минералов, превращая в музей бывшую петровскую Кунсткамеру. Вернадский с другом Ферсманом даже приобрели коллекцию магната Кочубея, живущего в Вене, а она состояла более чем из трех тысяч образцов различных минералов. Она обошлась в 166 тысяч рублей, которые Вернадский выбил у государства. Музей был переименован в геологический и минералогический, а Вернадского в 1914 году избрали его директором.

В. И. Вернадский (стоит третий справа) среди профессоров, покинувших Московский университет в знак протеста против политики министра народного просвещения в феврале 1911 года.

Вернадский инициировал создание многих исследовательских институтов, привычных на сегодняшний день. Он пытался в Петербурге создать Ломоносовский институт, который бы готовил студентов физического, химического и минералогического отделений. Вернадский выбрал место для этого института, был подготовлен проект здания, правительство одобрило его создание, но денег так и не выделило.

Вернадский участвовал в организации школьной реформы. «Любопытно, как, несмотря ни на что, жизнь идет своим чередом. Я помню, как еще недавно 80–90 школ в Моршанском уезде казались чем-то большим, сейчас их 120 и будет скоро больше 300!» – писал он жене. Дело «Братства» продвигалось.

Он написал курс лекций об истории естествознания в России XVIII века, который читал потом в Петербургском университете.

В 1914 году он опубликовал первую лекцию в журнале. Он считал очень важным, чтобы русский человек знал, как наука пришла в Россию и как она развивалась. «Это необходимо не только для правильного самоопределения русским обществом своего значения в истории человечества, не только для выработки правильного национального чувства – это необходимо прежде всего для дальнейшего роста и укрепления научной работы на нашей родине». В этом же номере журнала его сын Георгий опубликовал статью «Против солнца», в которой писал о геополитическом продвижении России на восток. Так вышло, что оба Вернадских – и старший, и младший – писали о том, как Россия завершила эпоху Великих географических открытий, только о разных областях.

Владимир Вернадский с учениками в Московском университете, 1911 год. Слева направо: В. В. Карандеев, Г. О. Касперович, В. И. Вернадский, А. Е. Ферсман, П. К. Алексат.

Он писал статьи о Ломоносове и о роли личности в науке: «История науки не делается этой коллективной работой. В ней выступают отдельные личности, резко выделяющиеся среди толпы или силой своего ума, или его ясностью, или широтой мысли, или энергией воли и интуицией, творчеством, пониманием окружающего. Очень часто их открытия и стремления не могут даже быть поняты современниками: так далеко вперед уходит мысль отдельных лиц среди коллективной работы общества. По-видимому, даже многократные открытия одной и той же истины, приближения к ней с разных сторон, в разных местах, в разные времена, прежде чем она будет осознана, понята и войдет в науку, являются обычным явлением в истории науки».