Назавтра, в девять часов вечера, Крук сидел в партере «Палладиума», слушая свою любимую исполнительницу мисс Сиселию Кортнидж, одетую в вечернее платье цвета синего льда и приводящую своими двусмысленными песенками зал в полный восторг. Вместо него в бар «Зеленый человечек» явился Билл Парсонс. Описание, данное Круком мужчине, с которым у него было назначено свидание, оказалось настолько точным до последней мелочи, что Парсонсу, стоявшему, облокотившись о стойку, не составило ни малейшего труда узнать его, когда тот примерно без двух минут девять разболтанной походкой вошел в бар. Он плюхнулся на стул рядом с Биллом, высокомерно посмотрел по сторонам и заказал двойной виски. С профессиональной нежностью человека, бывшего некогда королем в своем деле, Билл слегка отодвинул его и убедился, что тот вооружен. Хотя вряд ли будет обнажать оружие здесь. Точно так же невозможно было себе представить, чтобы законопослушный гражданин счел подобную форму самозащиты необходимой в таком районе Лондона, как Эрлс-Корт.

«В мои времена такого не было, – подумал Билл, – но, конечно, этому плутишке следует отдать должное».

Часы пробили девять, и Лис немного напрягся: начал проявлять интерес к находящейся позади него вращающейся двери. Он обладал способностью смотреть через плечо, не поворачивая головы, что не осталось не замеченным Биллом, который знал, что честные люди такого дара не имеют. Он им просто не нужен.

Примерно через четверть часа молодой человек заерзал, еще через пятнадцать минут демонстративно отошел от стойки и сел за столик, откуда мог видеть всех, кто входил в бар. Без четверти десять он решил, что Крук нарушил их договоренность.

«А чего он ждал, этот недоумок, – подумал про себя Билл, – что Крук вот так и залетит в эту золотую клетку?»

В десять бар закрылся. Лис заплатил за виски и, хлопнув дверью, вышел на улицу. Почти сразу же за ним последовал Билл. Лис свернул круто влево, шагая быстрой походкой чем-то смущенного, а отчасти раздраженного человека. Он дошел до конца длинной улицы, держась преимущественно в тени, на углу повернул, пересек извозчичий двор и оказался перед обшарпанными домами с тяжелыми, не слишком чистыми кружевными портьерами на окнах. Дома были трехэтажные, то есть не слишком большие даже для этого далеко не самого аристократического района Лондона, и их окружала атмосфера какой-то серости и захудалости. Если бы, допустим, здесь совершилось убийство, то в его основе не лежал бы никакой героический мотив, и жертвой стал бы не лихой молодец с татуировкой на груди и живым воображением, а какой-нибудь несчастный бродяга, неприметное существо, умерщвленное скорее всего при помощи специальных средств, например яда. В таких домах, как эти, трудно представить себе настоящее насилие.

Или воплощенную респектабельность, сказал себе Билл. Старые девы, живущие в атмосфере доведенного до степени безумия достоинства, кошки, спаривающиеся под ржавыми листьями дубов, двухчасовые театральные чаепития, тайные визиты в чужие кладовки; престарелые женщины в шалях, не подпускающие к себе промерзших, престарелых, с пергаментными лицами и заплетающимися языками мужчин, у которых, кажется, нет позади никакой жизни и которые словно с неба свалились, родившись, когда им было уже за семьдесят.

Он увидел, как Лис поднимается на один пролет каменной лестницы и вставляет ключ в дверной замок. В цокольном помещении горел свет – кухня, подумал Билл, хотя и здесь за плотными портьерами ничего в доме не было видно. На пансионат, решил он, не похоже, потому что все остальные окна – темные. Вряд ли обитатели так рано легли спать, ведь только начало одиннадцатого. Билл ждал, пока на нижнем этаже мелькнет хоть какой-нибудь свет, но так и не дождался, хотя времени прошло немало; зато осветилось окно на втором этаже. Билл задумчиво обвел взглядом весь дом и обнаружил под карнизом окно, на котором не было портьеры, – небольшое, занавешенное каким-то темным полотном. Постояв еще немного, он решил, что ему нечего здесь больше болтаться, смысла нет, запомнил адрес – Придо-Креснт, 38, – и пошел домой.

По дороге в его неутомимой голове проворачивались различные аспекты этого необычного дела. Крук предположил, что Гуверолицый – сообщник Фентона и что Фентон придумал довольно неуклюжий способ проникновения в обыкновенный пансионат для передачи драгоценностей, которые уже стоили жизни одному человеку и, по всей вероятности, приведут на виселицу другого. Однако же, рассудительно подумал Билл, если все обстоит именно таким образом, каким боком причастен к этой истории наш Лис?

Дабы последовательность событий имела хоть какой-то смысл, следует предположить, что ему было известно о том, что изумруды находились в распоряжении Фентона, как и о хитроумном способе, каким тот собирался передать их Гуверолицему. Последний, если верить Брейди, ушел из Драммонд-Хауса очень рано; из этого следует, что Лис либо был одним из постояльцев пансионата, либо поджидал Гуверолицего снаружи. Последний, разумеется, узнал его и сразу понял, какая ему грозит опасность, – отсюда его отчаянное обращение к Феррису. Но попытка укрыться в безопасном месте успеха не имела. Лис, рассуждал сам с собой Билл, последовал за ним в церковь, заколол его и унес изумруды – те самые таинственные изумруды, о которых ничего не было известно после того вечера, когда погиб Уркхарт.

У Крука своя теория, продолжал свой внутренний монолог Билл, пока ноги автоматически несли его к дому, а ум упорно отказывался воспринимать окружающее, у Крука своя схема, но посмотрим, как вписывается в нее Берти Феррис. У нас есть все основания предположить, что Лис имеет отношение к его исчезновению. Во всяком случае, именно через него миссис Феррис получила анонимное письмо. Никто не знает, где удерживают мальчика, но я бы лично не удивился, если бы он обнаружился в Придо-Креснт. Да, но как это соотносится с другими частями ребуса? С какого перепуга Лису беспокоиться, повесят Фентона или он избежит виселицы? Ясно ведь, что мальчика похитили только для того, чтобы Феррис не дал своих показаний. А какие это могут быть показания, кроме того, что он видел Фентона рядом с мастерской Уркхарта? Но если Лис украл изумруды у Фентона и убил его сообщника, тогда, конечно, чем быстрее повесят Фентона, тем для него лучше. Следовательно, ему нужно сидеть тише воды ниже травы и носа не высовывать. Или, может, Феррис видел его в тот день и теперь собирается заявить об этом в суде? Но если так, почему он не сказал об этом Круку? И почему уже закрыл церковь, а потом вернулся? Да нет же, нет, вся история раскрывается так же чудесно, как японские цветы, которые ставишь в воду и уже через пять минут у тебя ощущение, словно ты очутился в Кью-Гарденс. Есть еще одна возможность, которую Крук упустил, а именно: Фентон и Лис – сообщники, а Гуверолицый влез в их дела. Предположим, он узнал слишком многое и его следовало убрать с дороги. Предположим, это с Лисом должен был встретиться Фентон в Драммонд-Хаусе, а Гуверолицый их выследил и каким-то образом ухитрился выкрасть изумруды и ускользнуть с ними. А Лис об этом прознал, проводил его до церкви, прикончил и вернул себе камни.

У Билла голова шла кругом.

Далее он подумал, что следующим шагом должно стать доказательство некоторых из этих предположений, каких именно, неважно – любая соломинка покажет, в какую сторону дует ветер.

На следующее утро мужчина в форменной одежде газовщика позвонил во входную дверь дома по адресу Придо-Креснт, 38, и заявил открывшей ее женщине, что у него имеется инструкция проверить все газовые колонки и плиты в доме.

– Так ведь их только десять дней, как поставили, – кисло возразила та.

– Ничего не могу поделать, мэм. В одной квартире произошла утечка газа, старая дама едва не задохнулась, и нам велено обойти весь дом и убедиться, что все в порядке.

Женщина – на вид ей можно было дать от двадцати восьми до сорока – не очень-то любезно посторонилась и провела его на кухню. Газовщик, казалось, никуда не торопился. Он осмотрел заслонку, задал целую кучу вопросов, на которые женщина отвечала быстро и отрывисто, затем проследовал в примыкающую к кухне столовую. Здесь в стену была встроена небольшая газовая плита, не требовавшая никакого ухода.

Покуда он возился с ней, хозяйка раздраженно кудахтала:

– В первый раз с таким сталкиваюсь. Вы должны были хоть незадолго предупредить о своем приходе. Половина дома не убрана…

– Меня это не волнует.

– Кровати не застелены.

– Да я и не собираюсь ложиться.

– Так или иначе, пока вы здесь понапрасну тратите время, я должна навести порядок наверху.

Она вылетела из комнаты, и, услышав ее шаги на лестнице, он встал и неслышно подошел к двери. Шаги стихли – очевидно, она дошла до верхнего этажа и принялась за уборку. Он поспешно собрал свои инструменты и вышел в коридор.

– Могу я подняться, мэм?

Она перегнулась через перила.

– Сначала посмотрите внизу еще одну горелку. Сейчас покажу.

Похоже на гостиную, подумал он; облезлые двустворчатые двери, которые, если их закрыть, делят комнату надвое. Но сейчас они были распахнуты. В глубине виднелся камин, который, судя по его запущенному виду, не зажигали уже несколько дней. Впереди – старомодная газовая колонка, пыхтящая и булькающая из-за скопившегося в трубках воздуха. Дабы оправдать свой визит, ему пришлось заняться починкой, и прошло несколько минут, прежде чем он вновь попросил разрешения подняться.

Она показала ему просторную спальню на втором этаже и позади нее еще одну комнату, в которой, судя по ее виду, сейчас никто не жил: тут стояла железная кровать, покрытая стеганым одеялом сероватого цвета, вокруг были разбросаны многочисленные чемоданы и баулы. На этом же этаже имелась ванная с еще одной столь же старомодной газовой колонкой, доставившей ему некоторые трудности. Затем хозяйка повела его на верхний этаж.

– Ну, здесь вам вообще делать нечего, – брюзгливо сказала она. – В этой комнате живет служанка, и сами видите, какой тут бардак. Сейчас к врачу пошла, говорит, прыщи замучили. Ничего удивительного, особенно если посмотреть, на что она спускает всю свою зарплату. Мне в ее возрасте, если выскочил прыщ, давали сенну, и вскоре все проходило. А сейчас – то один врач, то другой, неудивительно, что на работу времени не остается.

Посетителю – звали его Коксом – было ясно, что постель застелили только что, в изножье валялась одежда, подушки были поспешно взбиты и брошены одна на другую. Если это действительно комната служанки, то постоянно отапливаться она скорее всего не должна, большинство хозяек вроде этой считают подобное излишним. Да и плиту здесь, видно, давно не зажигали. Он принялся сметать с конфорок пыль и пепел от сигарет, подобрал окурок и как бы машинально сунул его в карман. Обстановка комнаты была на редкость скудной. Желтого цвета умывальник, той же окраски комод, несколько крючков на стене, где была развешана одежда, небрежно прикрытая кретоновой занавеской. Женщина подошла, чтобы поплотнее задернуть ее, и возившийся у плиты Кокс, воспользовавшись тем, что она оказалась к нему спиной, незаметно положил ладонь на подушку. Она была еще теплой. Убрать руку он не успел, потому что в тот же момент женщина повернулась.

– Видно, хватает ей работы в таком большом доме, – заметил он. – Большое подспорье для вас, надо полагать.

– Тут только мы с мужем живем, – недовольно буркнула она, – а его целыми днями не бывает дома. Да вроде никто не жалуется, я во всяком случае ничего в этом роде не слышала. А работа всякая тяжела.

Внизу раздался звонок, но хозяйка явно не собиралась оставлять его в комнате одного; распахнув окно, она перегнулась через подоконник и выглянула. Воспользовавшись этим, Кокс положил руку на только что застеленную кровать. Странно. Если здесь спит девушка, то почему нет ночной рубашки, халата, домашних туфель, пудры, одеколона – вообще ничего?

– Ну что ж, – заключил он, – тут все ясно. Скажите своей девице, чтобы не бросала на плиту окурков. Что-нибудь еще?

– Ничего. Остался только чердак, но никаких газовых приборов там нет. – Она бдительно проводила его вниз по лестнице.

– Ну и отлично!

В холле он обратил внимание на телефон. Аппарат был старый, без диска.

– Извините за беспокойство, – с той же бойкостью, что и прежде, проговорил он и вышел на улицу, где оставил, прислонив к воротам, свой велосипед.

Недалеко от дома стояла красная будка телефона-автомата. Доехав до нее, Кокс увидел, что она занята девушкой в голубом платье. Судя по всему, поговорить ей было о чем, и вид мужчины, нетерпеливо переминающегося за дверью, не произвел на нее ни малейшего впечатления. Когда она наконец вышла из будки, в нос Круку ударил сильный запах дешевого фиалкового одеколона. Хорошо, что тебя не посещают мысли об убийстве, сказал он себе, набирая номер Крука. Долго ждать, пока на другом конце снимут трубку, ему не пришлось.

– Прочесал весь дом, – начал он. – Думаю, парнишка там, хотя в глаза я его не видел. Но хозяйка оставила меня на кухне, пока, по ее словам, стелила наверху постель, а когда я дотронулся до подушки, она была еще теплая. Говорит, это комната служанки, но никаких следов женского присутствия я там не обнаружил. В глубине дома большой чердак, туда она меня не пустила. Нет, не слышал ни звука, но, если бы эта женщина была вашей стражницей, вы бы тоже помалкивали. Но вот что учтите. В раковине на кухне были две чашки, заварной чайник, несколько тарелок и так далее, а на столе – оловянный поднос с одной тарелкой и одной кружкой. Кружка маленькая, никто, кроме ребенка, из нее пить не будет, а своих детей у нее нет, она сама сказала мне, что живут в доме только они с мужем, если не считать, конечно, этой мифической Белинды. Вот так.

– Ладно, на связи, – бросил Крук. – Смотри там в оба.

Коксу пришлось немного подождать. На улице было оживленно, как всегда бывает утром обычного рабочего дня. Дом номер тридцать восемь не отличался ни от какого другого в округе. Сзади, через служебный вход сновала туда-сюда одна и та же публика – мясник, булочник, зеленщик, торговец рыбой, прачка. Коксу подумалось, что Крук играет с огнем. С другой стороны, пока он наблюдает за домом, бояться за мальчика – даже если он здесь – не приходится, ничего дурного ему не сделают.

Конечно, размышлял он, самое правильное было бы вызвать полицию, это ее работа, но, учитывая, что в их распоряжении имеются лишь смутные подозрения, понадобится не один день, чтобы заставить ее зашевелиться. Он кое-что знал про официальные процедуры. Полицейские подобны черепахам. Сомнений нет, к финишу они в конце концов придут, только вот стартуют слишком медленно.

В этот момент Кокс с удивлением увидел, что из 38-го дома выходит знакомая ему женщина и поворачивает в противоположном направлении, то есть в сторону Эрлс-Корт-роуд. В руках у нее была продуктовая сумка и большой кошелек; она выглядела в точности как еще полсотни домохозяек, живущих в этом районе, и было бы дико, невероятно подозревать ее в таких отвратительных вещах, как дурное обращение или запугивание ребенка. В то же время по мере ее удаления от дома он все больше покрывался потом. Ему не хотелось думать о том, в каком состоянии находится мальчик, если он впрямь остался один в этом доме. Берти далеко не простофиля и не тихоня, это сообразительный и смелый паренек, он не будет послушно сидеть на месте просто потому, что ему так велено. При малейшей возможности он как минимум подойдет к окну, закричит, махнет рукой, попробует привлечь к себе внимание. Понятно, что если привязать малыша к спинке кровати или к стулу, такой возможности у него не будет. Кокс почувствовал, что пот по нему полил градом. И тут, когда он уже готов был на свой страх и риск, не думая о последствиях, рвануться к дому, из-за угла выскользнула небольшая, голубого цвета машина и притормозила у входа. Кокс положил руки на руль велосипеда и неторопливо заработал педалями, направляясь к машине. Из нее вышли двое – один долговязый, немного прихрамывавший при ходьбе, другой – плотный, с румяным лицом и пышными черными усами. Увидев их, Кокс на мгновенье забыл о всякой осторожности и широко осклабился. Крук в своем репертуаре, работает под офицера Скотленд-Ярда.

– Знаю я этих чисто выбритых ребят из Ярда, – говорил он в ответ на насмешки, – но общее представление людей о детективе не сильно изменилось со времен Шерлока Холмса и истории о «Пестрой ленте». Им нравится, когда у сыщика есть усы и на ногах ботинки с резиновой подошвой. Я художник, Билл, вот чего ты никак не можешь понять.

Двое мужчин поднялись по ступенькам, ведущим к входу, и позвонили в дверь. Про запас у них имелся поддельный документ, который, если понадобится, оправдает их присутствие в доме, но, судя по всему, дело было затеяно зря. На звонки никто не откликался. У ворот остановился молодой человек в форме служащего газовой компании и, опершись на раму велосипеда, любезно сообщил:

– Хозяйка недавно ушла.

Один из визитеров, тот, что покрупнее, отошел от двери.

– Куда?

Кокс указал направление.

– Стало быть, дома никого нет?

– Официально – нет.

При этих словах Билл Парсонс, возившийся с какой-то проволокой, негромко присвистнул. Крук вновь поднялся по ступенькам, и оба они вошли в дом. Мало кто мог сравниться с Биллом в искусстве проникновения в чужие квартиры.

– Такая работа, если заниматься ею более или менее регулярно, позволяет держать себя в форме. Да и замочек-то простенький.

Кокс, к немалому своему неудовольствию, вынужден был остаться на улице с указанием позвонить в клаксон, если хозяйка появится в поле зрения. Улица были длинная и прямая, хорошо просматривалась в обе стороны. Дом 38 находился примерно посредине, так что у его напарников будет, в случае необходимости, достаточно времени для незаметного отступления.

Попав внутрь, мужчины не стали тратить времени на разговоры. Они поднялись по лестнице и направились на чердак, о котором говорил Кокс. Дверь была не заперта, внутри валялись старые коробки, кожаные саквояжи, ветхая плетеная корзинка для чая и всякие мелочи, которые сгребла в кучу не слишком аккуратная женщина. Достаточно было нескольких минут, чтобы убедиться: никого в этом помещении нет. Затем они прочесали оставшуюся часть дома, и тоже безрезультатно: если ребенок здесь когда-нибудь и был, то теперь его не оказалось. Заглянули в ящик с углем и вынесенный наружу туалет – ничего. И все же обоих не покидала уверенность, что еще совсем недавно здесь находился ребенок. Под подушкой поспешно застеленной постели Крук обнаружил фарфорового медвежонка – явно детскую игрушку. Хозяйка не дала себе труда вымыть посуду, и Крук прихватил стоявшую на подносе в кухне детскую кружку – может, удастся снять с нее отпечатки пальцев.

– Ну вот, пожалуй, все, больше нам здесь делать нечего, – констатировал он. – Знаешь, Билл, что-то не нравится мне все это.

Он зашел за дом, но и там ничего не обнаружил, за вычетом крохотной, посыпанной гравием и наглухо замкнутой со всех сторон площадки. Огибающая ее непроницаемая стена отделяла дом от точно такого же клочка земли и тыльной части другого строения. Тут не то что ребенка, кошку негде было спрятать. Крук с Биллом вновь поднялись из цоколя на первый этаж и направились к выходу.

– Послушай-ка, – обратился Крук к поджидавшему их Коксу, – ты все время следил за домом?

– Ни на секунду не отрывался.

– В таком случае нынче утром ребенок не мог здесь быть.

– А я уверен, что был.

– Выходит, он ушел, когда ты отлучился позвонить мне.

– Исключено. Он… – Кокс внезапно осекся.

– Ну? – рявкнул Крук.

– Ну конечно. Что я за идиот! Прямо у меня под носом.

– Кому-то сейчас плохо придется, – заверил его Крук.

– Корзина для белья, – просто сказал Кокс. – Какой-то молодой парень спустился в подвальный этаж и вышел с корзиной для белья. Помню, я еще подумал, что такую и вдвоем нести трудно, недаром он даже согнулся немного под ее тяжестью. Точно, оно самое.

И лишь Билл выглядел совершенно невозмутимым.

– Название компании на борту фургона запомнил?

– «Иден-Энд». Потому и запомнил, что звучит необычно.

– Надо бы посмотреть, существует ли такая.

Они дошли до телефонной будки, на сей раз пустой, и принялись листать справочник. Иден А., Иден Эс. Джей., Иден-Хилл-Кейк-Шоп, Иден-Вэлли-Радио – но никакой Иден-Энд.