Под колпаком

Иногда Дженесса задерживалась по утрам, оттягивая возвращение на свою унылую работу, и Иван Ордиер с трудом скрывал нетерпение, дожидаясь ее отъезда. В то утро история повторилась. Ордиер притаился возле душевой кабинки, машинально теребя в руках кожаный футляр от бинокля.

Стоя за дверью, он словно наяву, руководствуясь лишь оттенками звуков, видел происходящее внутри. Вот она подняла руку – дружные брызги оросили клеенчатую шторку, – теперь моет ногу – шум воды стал пониже в тональности, а теперь намыливает голову – на пол шлепнулись рыхлые обрывки пены. В мельчайших подробностях представилось ему ее влажное, блестящее от пота тело. Мысль о недавней ночи отозвалась новым приливом желания.

Дабы не выдать свое присутствие, – слишком тесно прильнул он к двери, слишком явно ждал, когда она выйдет, – Ордиер отложил бинокль и направился в кухню. Успел подогреть недопитый с вечера кофе, пока Дженесса продолжала принимать душ, и вновь замер у дверцы кабинки. Судя по звуку, смывает с волос шампунь. Вот она стоит, устремив лицо к потоку воды, длинные темные волосы приглажены на голове и облегают спину. Она любила так постоять, подставив струе жадный рот, чтобы вода втекала и вытекала, струясь по гладкому голому телу. Два ручейка омывали грудь и срывались с сосков, водоворотом сбегали по волосам между ног и шелковисто струились вниз, по ягодицам и бедрам.

Его опять охватило желание. Разрываясь между спешкой и вожделением, Ордиер подошел к секретеру, открыл замок и извлек из нутра свой детектор.

Первым делом проверил аккумуляторы. Пока работают, хотя в скором времени придется сменить – слишком много уже прошло циклов перезарядки, он его теперь часто использовал. После случайной находки пару недель назад оказалось, что дом усыпан «стекляшками». С тех пор Ордиер ежедневно обследовал всю территорию.

Вот и сегодня, едва прибор включился, тут же прозвучал сигнал. Иван прошелся по дому, прислушиваясь к малейшим изменениям в тональности и силе электронного звука. Сигнал привел его в спальню, где он переключил детектор на прямую цепь и поднес к самому полу. И – бинго! – секунду спустя обнаружил «стекляшку». Она утонула в пушистом ворсе ковра неподалеку от кресла, где лежала одежда Дженессы.

Ордиер раздвинул ворс, выудил ее щипчиками и понес в кабинет для дальнейшего изучения. За минувшую неделю эта «стекляшка» стала десятой по счету. Подобные вещи легко занести в дом на одежде, в волосах или подошве ботинка, но каждая находка все равно была неприятной. Он положил крупинку на смотровое стекло и взглянул в микроскоп. На оправленном в силикон объективе не оказалось серийного номера, в который раз.

Дженесса, закончив с душем, замерла в дверях кабинета.

– Что делаешь?

– Опять «стекляшки», – ответил Ордиер. – На этот раз в спальне.

– И как они тебе попадаются?.. Говорят, их найти невозможно.

– У меня специальный прибор.

– Впервые слышу. Что же ты раньше не говорил?

Ордиер обернулся и взглянул на нее. Она стояла совершенно голая, с золотистым тюрбаном полотенца на голове. Две волнистые влажные пряди обрамляли лицо.

– Я приготовил кофе. Может, попьем на террасе?..

Дженесса повернулась и ушла. Ордиер проводил взглядом ее влажную после душа фигуру, думая о другой женщине – прекрасной юной катарийке из долины в раскинувшихся за его домом предгорьях. Хотел бы он испытывать к Дженессе прежнее желание! Увы, за последние несколько недель, когда он осознал, что та лишь гасит влечение, которые пробуждает в нем недоступная катарийка, их отношения стали одновременно и более страстными, и более прохладными.

Ордиер повернулся к микроскопу, аккуратно выдвинул предметное стекло и стряхнул «стекляшку» в звуко– и светонепроницаемую коробочку, где набралось уже с пару сотен крохотных объективов. Вернувшись на кухню, взял кофейник, чашки и направился на террасу. Солнце било в глаза, неистово стрекотали кузнечики.

Дженесса грелась под утренним солнцем, расчесывая спутанные пряди волос, и рассказывала о своих планах на предстоящий день.

– К нам на кафедру пришел новенький, тебе нужно с ним познакомиться. Мы договорились поужинать вместе, он будет с женой.

– Кто такой? – поинтересовался Ордиер, не в особом восторге от внезапного срыва планов.

– Профессор. Недавно перебрался сюда с севера.

Дженесса присела на низкий пристенок, обрамлявший террасу, так, что освещенный ярким солнцем двор оставался за спиной. Ей нравилось ходить по дому голышом, зная, что Ордиер не сводит с нее глаз.

– Очередной антрополог? По тем же делам, что и все?

– Естественно, ведь катарийцев нигде больше не встретишь. А иначе зачем бы ему приезжать в эту глушь? Он в курсе всех сложностей, но грант ему уже дали, так пусть себе тратит.

– И зачем он мне нужен?

– Тебе – не нужен. Думаю, что это ты ему нужен.

Ордиер лениво помешивал сахар в чашке. Белые крупинки кружились в густой вязкой жидкости. Каждая из них была в разы больше самой мощной и крупной «стекляшки». В горсти сахара затеряется сотня трансмиттеров – ты и не заметишь. Сколько таких передатчиков оставалось в кофейной гуще, сколько их ненароком было проглочено?

Дженесса откинулась на локти и подставила небу груди с напрягшимися сосками. Она приподняла колено, встряхнула головой, откинув волосы за спину, и проверила взглядом – наблюдает ли он? Да, еще бы.

– А ты любишь подглядывать, – промурлыкала она, бросив на него недвусмысленный взгляд. Приподнялась и сменила позу, показывая свои полные груди. – Но не любишь, когда подглядывают за тобой. Так?

– Ты это про что?

– Про «стекляшки». Такой сразу тихий становишься, когда их находишь.

– Что, заметно? – Ордиер понятия не имел, что Дженесса за ним наблюдает, а между тем она подметила верно. Он старался не выказывать тревоги по поводу своих находок и считал, что Дженессе они не очень интересны. Ей, может, даже нравилось, что за ней наблюдают – она всегда любила выставлять напоказ свое тело.

– Их много на острове. Просто непонятно, как они попадают в дом.

– Тебе ведь не нравится их находить?

– А тебе?

– А я не ищу.

– Сегодня я нашел еще одну в спальне. В ковре возле кровати, с твоей стороны. Если она включена, кто-то мог видеть, как ты раздеваешься. Вид снизу.

– Да на здоровье. Они, может быть, и сейчас смотрят. – Она ненадолго раздвинула ноги, как будто предлагая невидимому оператору взять крупный план. Подняла чашку, пригубила кофе. Впрочем, ее безучастность была лишь игрой: рука дрогнула, и тонкая струйка кофе сбежала по подбородку и капнула на голую грудь. Дженесса провела по ней пальцами.

– Тебе тоже не нравится, – констатировал Ордиер. – Никто не любит, когда за ними следят.

– Точно.

Дженесса поднялась с импровизированного лежака и отряхнулась. Посыпались крошки цемента и песчинки, словно крохотные драгоценные камни.

Ордиер решил, что теперь она оденется и поедет в университет, но ошибся. Она расстелила полотенце, лежавшее тут же, под столиком, устроилась на нем и подставила солнцу лицо.

Как и большинство тех, кто, покинув родину, подался на Архипелаг Грез, Ордиер с Дженессой не обсуждали прошлое ни между собой, ни с кем-то другим. Фактически, понятие прошлого и будущего на островах было стерто, и причиной тому стало Соглашение о нейтралитете. Так или иначе, для жителей острова будущего не существовало, ибо до окончания войны на южном континенте никому из обитателей, за некоторым исключением, не позволялось покидать Архипелаг.

Исключение составляли пилоты, пролетавшие над головой, послы, консультанты, медицинские инспекторы, правительственные чиновники и должностные лица, заведующие армейским резервом, проститутки, аферисты или просто бродяги. Все они приезжали и отбывали с островов без малейших препон. Большинство из приезжих оставались на островах, потому что хотели этого или потому что не могли уехать.

Короче говоря, мысли о будущем были отодвинуты на неопределенный срок. Прошлое же утратило всякое значение, и те, кто приезжал на Архипелаг, предпочтя безвременную нейтральность бесконечной войне, пошли на это сознательно. Вот и Иван Ордиер стал одним из многих тысяч таких эмигрантов. В разговорах с Дженессой он не вдавался в подробности о том, как сколотил состояние и оплатил себе домик на островах. Она знала лишь, что когда-то он преуспел в бизнесе, связанном со «стекляшками», скопил денег на обеспеченную старость и отошел от дел.

Дженесса, в свою очередь, тоже не распространялась о прошлом. Когда они познакомились, Ордиер даже решил, что она – местная, но впоследствии выяснилось, что родители привезли ее с юга еще в младенчестве на остров Ланна, где она и выросла. Так что формально она была таким же иммигрантом, хотя ее речь, внешность и поведение чужестранку не выдавали. Она устроилась на работу в университет Тумо на факультет антропологии, где читала лекции, а также участвовала в нескольких исследовательских группах, занимавшихся, пока бесплодно, изучением беженцев-катарийцев, ведущих оседлую жизнь на Тумо.

Главное, чего не стоило знать Дженессе, это каким образом в его руки попал детектор.

Годами раньше, во времена беспринципной и дерзкой молодости, Ордиеру представился шанс заработать уйму денег, и он его не упустил. Война на южном фронте зашла в тупик, пожирая во множестве жизни и средства. Чтобы получить деньги на продолжение войны, коммерческие отделы армии готовы были к нестандартным решениям. Например, продавать на сторону лицензии ранее секретных военных технологий. Так получилось, что Ордиер стал обладателем исключительных прав на шпионские трансмиттеры, те самые «стекляшки».

Формула обогащения оказалась до предела простой: одной противоборствующей стороне продаются микроприборы для слежки, другой – детекторы для их обнаружения. И хотя любая технология, единожды появившись на рынке, могла быть скопирована, Ордиер, благодаря продуманной системе патентов и товарных знаков, добился того, что и в этом случае он получал отчисления. Его предприятие главенствовало на рынке, будучи ведущим распространителем «стекляшек» и цифрового оборудования для расшифровки изображений. Все это продавалось быстрее, чем военные заводы успевали производить.

Уже через год «стекляшек» было выпущено столько, что в мире не осталось ни одной комнаты, здания и помещения, гарантированно скрытых от чужих глаз и ушей. За вами следили все, кому не лень: враги, ревнивые супруги, преступники, коммерсанты, правительство или банальные любители «клубнички».

За последовавшие три с половиной года состояние Ордиера многократно увеличилось. Но в этот же период, параллельно с ростом богатства, росло и чувство моральной ответственности за происходящее. Вся жизнь цивилизованного севера изменилась навсегда. «Стекляшки» были везде, ими был напичкан каждый квадратный метр. Они заполонили улицы, сады, парки, дома, магазины, конторы и аэропорты; таились в операционных, школах и автомобилях граждан. Никто не знал наверняка, в одиночестве ты или с соглядатаем. А вдруг тебя кто-то слушает, записывает твои слова, следит за каждым твоим движением? Общественное поведение изменилось кардинально. Вне дома люди ходили с ничего не выражающими лицами, говорили друг с другом исключительно нейтрально, не допускали откровений. Дома же, поддавшись искушению расслабиться, отыгрывались за целый день, а порою вели себя совсем бесконтрольно. Может, им казалось, что дома за ними никто следил? На самом деле на каждом углу продавались фильмы о том, что происходит за закрытыми дверьми.

Обратная реакция не заставила себя долго ждать: в гостиницах рекламировали номера, гарантированно зачищенные от «стекляшек»; в кабинетах и конференц-залах проводилась регулярная чистка перед важными заседаниями и семинарами. Придумывались все новые кодовые языки и знаки, которые не могли бы передаваться посредством вездесущего «рыбьего глаза». Само собой, ни в чем нельзя было быть уверенным наверняка. Куда бы ты ни шел, где бы ни находился, ты автоматически попадал «под колпак».

Наконец, чувство вины затмило собой все остальные соображения, и Ордиер продал бизнес большой корпорации. Обналичил капитал, сел в самолет и сбежал, избрав своим пристанищем Архипелаг Грез. Он понимал, что с его уходом в мире уже ничего не изменится, бизнес как процветал, так и будет процветать, просто лично для него участие в этом стало невыносимым.

Из множества предложенных местными брокерами островов он выбрал Тумо, приобрел большой участок земли на востоке острова, довольно удаленный от гористого, густонаселенного центра. Когда-то давно, в стародавние времена, земли эти принадлежали могущественному тумийскому семейству. Последние из его представителей упокоились чуть ли не полвека назад, и с тех пор собственность пустовала. По заказу Ордиера руины снесли, мусор вывезли, землю подготовили к застройке. На самом краю полукруглой долины возвели просторный дом со всеми удобствами, обнесенный прочными заграждениями. Пока шло строительство, он тихо прятался в небольшом отеле города Тумо. Когда дом был готов и обставлен, подключены услуги и опробованы охранные системы, когда всю территорию и постройки на ней тщательно вымели и очистили от случайно попавших туда «стекляшек», Ордиер вселился.

Какое-то время он предавался сладкому самообману, что живет в незараженной, девственно-чистой среде. Но в конце концов ему пришлось смириться с тем фактом, что маленькие соглядатаи пробрались во все без исключения уголки мира. При первом же включении детектор показал, что территория поражена, так сказать, по принципу случайной выборки. Иными словами, присутствовали хаотично разбросанные «стекляшки», что отвергало мысль о целенаправленной обработке. Ордиер разыскал и изъял «жучки» – на все про все ушло несколько недель.

Ситуация изменилась несколько недель назад, когда «стекляшки» буквально наводнили дом и надворные постройки. Причем в их проникновении прослеживалась некоторая регулярность. Не отрицая случайностей, нельзя было не заметить резкого увеличения их количества. Кроме того, шпионские трансмиттеры стали появляться в местах, куда люди предпочитают не пускать посторонних: в спальне, где Ордиер с Дженессой занимались любовью, в комнатах, где они играли и расслаблялись, в душевых кабинках, уборных, в огороженном саду и на этой самой террасе, где Дженесса любила сидеть обнаженной и греться на солнышке после душа.

Другие признаки заражения настораживали не меньше.

Во-первых, оставалось неясным, каким образом «стекляшки» попадают на территорию, куда нельзя проникнуть иначе как через главные ворота. Ворота отпирались с командного пульта из дома либо дистанционным ключом. Существовало лишь два ключа: один был у него, другой – у Дженессы. Всем остальным доступ в дом был закрыт, так что «передатчики» либо забрасывали по воздуху, либо у злоумышленников все-таки была возможность проникать в дом в отсутствие хозяев.

Ордиер, щурясь от солнца, взглянул на небо. Над головой, задрав носы, выписывали концентрические спирали два самолета. «Стекляшки» нередко разбрасывали с воздуха, но в порядке массированной обработки. Не может «стекляшка» вдруг прилететь и спрятаться в ворсе ковра у кровати. Как видно, в дом все-таки проникают чужие.

И еще один момент настораживал Ордиера: источник происхождения шпионских передатчиков. По идее единого установившегося образца не существовало. Ему попадались «стекляшки» с промышленным кодом военных заводов двух противоборствующих стран, хотя, в принципе, наличие трансмиттеров на островах противоречило Соглашению о нейтралитете. В основной своей массе они поставлялись коммерческими организациями, многие из которых Ордиеру были хорошо знакомы. По иронии судьбы вполне возможно, что кое-какие из этих партий он продавал даже лично. Вопросы вызывала третья разновидность, вообще не помеченная кодом производителя; их происхождение невозможно было отследить. Такой поворот оказался для Ордиера тревожным сигналом.

Повседневная жизнь Ордиера сводилась к более-менее налаженным отношениям с Дженессой, уходу за домом и садом, пополнению коллекции антиквариата и редких книг. Он много перемещался по Тумо, славящемуся богатым археологическим наследием, и путешествовал с Дженессой по ближней части Архипелага во время ее продолжительных отпусков. Он чувствовал себя почти счастливым и примирился со своей совестью.

Но к лету, в конце недолгого сезона дождей, с первыми вестниками продолжительной засухи началось планомерное заражение его участка «стекляшками». По странному стечению обстоятельств, как раз тогда он совершил удивительное открытие касательно катарийцев, которое вскоре переросло в настоящую одержимость.

На восточной границе его владений, на высоком гористом хребте находилась небольшая башенка с зубчатыми стенами. Выстроенная в прошлые века, она показалась Ордиеру странной, но красивой, и, купив землю, ее он сносить не стал. Однажды, карабкаясь по теплым от солнца гранитным стенам, он и совершил открытие, вскоре завладевшее его душой.

С башни он впервые увидел прекрасную катарийку и редчайший ритуал. Там, подсматривая и подслушивая, он уподобился тем, кто декодирует цифровую мозаику картинок, полученных от вездесущих «стекляшек».

Дженесса нежилась на солнце, попивая кофе. Ордиер сварил свежего, и она налила себе еще чашечку. Попросила принести из ванной средство от загара и стала наносить его на себя, нежно поглаживая тело. Попросила намазать ей спинку. Часто это становилось прелюдией, однако сегодня она была не в том настроении. Потом снова легла под палящим солнцем, вся лоснящаяся от крема.

Ордиер с самым невозмутимым видом сидел рядом, прикидывая, останется она дома или все же уедет в ближайшее время. Порой она оставалась, и тогда они отдыхали вместе: загорали, купались и занимались любовью. Накануне она обмолвилась, что надо бы заскочить на работу забрать кое-какие материалы, и заодно рассказала о новом коллеге. Пока что все ее поведение говорило о том, что она намерена остаться.

Вопреки предположениям, она собрала вещи и пошла в ближайшую ванную. Вновь приняла душ, на этот раз в шапочке для волос и быстро, и вскоре появилась на террасе в полном облачении. Он проводил ее до машины. Напутственные слова, небрежный поцелуй, она уехала.

Ордиер стоял под сенью деревьев, которыми была обсажена подъездная аллея. Открылись и закрылись ворота, пропуская автомобиль. Машина свернула на дорогу, что выводила к шоссе, пересекающему весь остров. Из-под колес вырвалось белое облачко пыли, зависнув над опустевшей дорогой.

Ордиер подождал – бывало, Дженесса возвращалась, чтобы забрать позабытую вещь.

Пыль рассеялась, над горами колыхалась туманная дымка. Ордиер повернул к дому и направился по наклонной дорожке к парадному входу.

Когда он оказался один дома, ему не перед кем было скрывать нетерпение. Он помчался в кабинет, схватил бинокль и выскочил через боковую дверь. В быстром темпе дошел до высокой каменной кладки, что искоса тянулась вдоль основания горной гряды. Отпер навесной замок на крепких деревянных воротах и вышел на песчаный дворик, побелевший от солнца и времени, окруженный со всех сторон непролазной стеной и раскаленный от солнца в этот безветренный день. Ордиер запер ворота изнутри и стал неспешно взбираться по склону в сторону угловатой постройки на вершине хребта.

Этим участком земли Ордиер заинтересовался как раз из-за башни. Вообще, эта часть острова находилась на слишком большом удалении от населенной части Тумо. Он, конечно, мечтал о безлюдном местечке, но не до такой же степени! Так или иначе, к этой покупке его подтолкнуло как раз наличие миниатюрного «каприза», выстроенного триста лет тому назад в необъяснимом порыве вдохновения по приказу какого-то чудака.

Горный хребет служил естественной границей его владений с востока и был ориентирован с севера на юг. Почти на всем протяжении это была скала, по которой невозможно было взобраться наверх без специальной обуви и веревок. Не сказать, чтобы гора поражала своей высотой, – со стороны особняка она высилась над равниной футов на двести, не больше. Главное, что она была усыпана острыми, готовыми обвалиться камнями. Сейсмическое потрясение, случившееся в геофизическом прошлом острова, сжало и приподняло пласты породы так, что земная кора вздыбилась и приподнялась над поверхностью грунта, как разломленный напополам железный лист.

И вот над самой верхушкой хребта какой-то чудак умудрился возвести свой шедевр – неизвестно, ценой скольких жизней. Постройка балансировала на скальных выступах, точно канатоходец, грозя в любой миг обрушиться.

Когда Ордиеру впервые показывали владения, долина, простиравшаяся за утесом, представляла собой широкую пустынную полосу, покрытую то пылью, то грязью, в зависимости от времени года, и утыканную скудной растительностью. Но то было до прибытия беженцев и последовавших за тем перемен.

По внутренней стене «каприза» тянулся лестничный пролет из камня, ведущий на стену с бойницами. Нижние ступени перед заселением хозяина в особняк укрепили железными прутами и цементными подпорками. Верхние же остались в первозданном виде. К узким бойницам также можно было пробраться, но весьма сложно и с риском для жизни.

На полдороге вверх, перед последней крепкой ступенькой, в толще главной стены таилась крохотная камера.

Остановившись, Ордиер с головокружительной высоты посмотрел на землю внизу. Его дом – слепящая крыша с ровно выложенной черепицей, буйная зелень садов, требующих постоянного полива в здешнем климате, – единственный зеленый пятачок на всем обозримом пространстве. За ними – далекая и высокая, укутанная в коричнево-пурпурную мантию Тумийская гряда, обжитая людьми. За горными вершинами – невидимый отсюда Тумо-Таун в синей лагуне, современный город, выстроенный на руинах морского порта, разгромленного в самом начале войны.

Справа и слева серебрилась роскошная гладь моря, а дальше на север, едва заметной полосой на линии горизонта, почти спрятанной за изгибом земного шара, виднелся остров Мьюриси. Сегодня над ним простиралась густая пелена сонного марева.

Вдоволь налюбовавшись окрестностями, Ордиер шагнул в тайную нишу, зажатую меж двух заходящих друг за дружку стен. Даже у самого входа, балансируя на опасных ступенях, трудно было увидеть скрытый проход. Жаркую, мрачную нишу, высотой и шириной достаточную лишь для того, чтобы человек поместился в ней стоя, Ордиер обнаружил совершенно случайно, в свою первую вылазку. Он протиснулся сквозь проход и, встав на узкий уступ, перевел дух.

После яркого солнечного света показалось, что в сумраке тайной ниши царит полная темнота. Небольшой свет исходил только из поперечной щели в стене, обнажающей узкую полосу синего неба.

Отдышавшись и привыкнув к темноте, Ордиер шагнул на привычный выступ, нащупав стертый до гладкости порожек. Под ногами во всю глубину простиралась внутренняя полость простенка, уходя меж зазубренных скал до земли. В один из первых визитов Ордиер посветил вниз фонариком и понял, что если упадет туда, то шансов на спасение нет никаких.

Донесся приторный цветочный запах. Ордиер взглянул себе под ноги и различил в тусклом свете неясные очертания каких-то пестрых крапинок на выступе, где стоял.

Ордиер безошибочно определил аромат катарийских роз. Вчера целый день с юга дул горячий ветер «наалаттан», как зовут его местные, и в небо поднялись вихри кружащихся лепестков, цветных, легковесных, которые опускались на долину, наполняя ее удивительными запахами. Некоторые из лепестков возносились на самую высоту, вплоть до наблюдательного пункта в этой крохотной камере. Казалось, их можно коснуться пальцами, протяни только руку. Увы, надо вернуться к приходу Дженессы и покинуть свой пост в самый разгар этой теплой метели.

Всем известно, что аромат катарийской розы обладает легким наркотическим действием. Под ногами похрустывали лепестки, и в нос ударял приторный сладкий запах. Ордиер принялся очищать проем от лепестков, сгребая их в зияющую под ногами пропасть.

Расправившись с лепестками, он поднес к глазам бинокль и прильнул к трещине. Сгорая от нетерпения, навел фокус и принялся рассматривать раскинувшуюся внизу долину.

Вечером Ордиер поехал в Тумо-Таун, в квартиру Дженессы. Ехал он неохотно, им скорее двигало чувство долга, чем жажда общения. Разговоры с чужими людьми его не привлекали, к тому же предстоящая беседа рано или поздно скатится к теме катарийских беженцев, а ему бы этого не хотелось.

После своего открытия Ордиер избегал любых разговоров о них, а если не удавалось, говорил крайне неохотно, как будто отгораживаясь от посягательств на сокровенное. По той же причине он держал в неведении Дженессу. Она, как и ее сегодняшний гость-антрополог, пыталась решить загадки, связанные с катарийцами. Для Ордиера вуаль тайны, окутывающей это племя, начала потихоньку подниматься, но делиться этим он ни с кем не спешил. Во-первых, тогда пришлось бы рассекретить свой наблюдательный пункт, а во-вторых, раскрыть тайные и непозволительные удовольствия, которые он испытывал.

К его приезду все уже собрались.

Первым делом Дженесса представила гостей: профессор Джейси-Джей Пэррен и его жена Луови. Пэррен не вызывал особых симпатий: толстый и навязчивый коротышка суетливо потряс Ордиеру руку и тут же отвернулся, чтобы продолжить занимающий его разговор с Дженессой. В обычных обстоятельствах Иван не спустил бы такой бесцеремонности с рук, но подруга бросила на него умоляющий взгляд, и он сдался. Налил себе выпить и расположился на стуле чуть поодаль от Луови.

Выпивали, закусывали, говорили об Архипелаге. Пэррен с Луови совсем недавно прибыли с севера, и все им тут было в новинку. Хотелось побольше узнать о здешних местах, чтобы в перспективе свить гнездышко и осесть. До сих пор они посетили лишь два острова: Мьюриси, ставший «перевалочным пунктом» для иммигрантов, и собственно Тумо.

Очень скоро Ордиер заметил, что, когда речь заходила об островах, Луови проявляла недюжинный интерес, буквально засыпала вопросами. А далеко ли такой-то остров от Тумо? А сколько часов до него добираться?

– Джейси-Джею надо бы что-то поближе, чтобы не тратить лишнее время в пути, – комментировала она.

– Помнишь, я говорила тебе, Иван, – невзначай обронила Дженесса, – что профессор Пэррен приехал на остров изучать катарийцев.

– А не проще ли поселиться на Тумо?

– Такой вариант мы рассматривали, – отозвался Пэррен. – Я интересуюсь разными теориями касательно этой народности. Видите ли, среди ученых бытует предположение, и Дженессе об этом прекрасно известно, что у катарийцев феноменальное обоняние. Каждому месту свойственны основные фоновые запахи – скажем, запах возделанной почвы, специфической растительности, промышленных предприятий и тому подобное. Я считаю, что сенсорный аппарат катарийцев настроен на обонятельное узнавание места. И если мы здесь обоснуемся, то нас будет легко узнать по запаху Тумо. Как и любого, кто носит на стопах прах здешних почв, так сказать. Так что идеальное месторасположение должно находиться на некотором удалении от Тумо и нести на себе совершенно иную обонятельную метку.

– Наверное, в этом что-то есть, – согласился Ордиер, потягивая коктейль и пытаясь вникнуть в противоречивую аргументацию собеседника.

– И какой же остров вы нам посоветуете? – спросила Луови.

– Так сразу не скажешь.

Пэррен надулся.

– По-моему, я знаю, о чем вы думаете, Ордиер. С чего это вдруг мне добиться успеха там, где все остальные потерпели неудачу?

– Катарийцы – крепкий орешек для ученых, – нейтрально заметил Ордиер.

– Я бы не бросил свою карьеру в Джетре, если бы не был на сто процентов уверен в успехе.

– Конечно.

– Некоторые подходы еще никто не опробовал.

– Например?

– Я поделюсь с вами главной догадкой, у меня нет секретов. – Пэррен подался вперед. – Есть одна тонкость в поведении катарийцев, на которую до сих пор никто почему-то не обратил вниманиЯ. А это ведь так очевидно! Катарийцы населяют экватор.

– И что? Весь остров находится на экваторе, – возразила Дженесса с явным интересом.

– Да, остров в целом расположен на экваторе, но вот долина, где обосновались катарийцы, находится буквально на самой черте. Вы когда-нибудь спрашивали себя, почему?

– Может, случайное совпадение? Их туда заселили решением властей. Быть может, не нашлось другого места, чтобы поместить столь большое количество людей.

– Никак нет, – ответил Пэррен. – Катарийцы сюда приехали по собственному пожеланию, более того, они требовали именно это место.

– На экваторе полно островов. Почему именно Тумо?

– Другие острова они отвергали. По той или иной причине они им не подходили. Знаете, Ордиер, я плотно интересовался этим вопросом и с уверенностью заявляю, что долина на Тумо – отнюдь не первое из предложенных мест. Прежде чем катарийцы осели здесь, они успели здорово попутешествовать по Архипелагу. Долгие годы, много островов. И каждый из них отклонялся от экватора не более чем на пару градусов.

– А ведь они, если мне память не изменяет, выходцы с южного континента?

– Думаю, вам не надо напоминать, где находится Катарийский полуостров?

Наконец Ордиеру стало понятно, к чему клонит Пэррен. Катарийский полуостров – это часть южного материка. Длинным выступом, устремленным на север, поперек Срединного моря, он венчает огромный треугольник долины. Этот выступ, известный под названием Тенкеровой пустоши, простирается так далеко на север, что его часть, а именно Катарийский полуостров, фактически пересекает экватор. И получается, вопреки здравому смыслу, что земли южного материка заходят в северное полушарие. Обитаемых поселений на Тенкере нет, там живут лишь кочевники. Зато за горами, позади болотистой, покрытой манграми перемычки, благодаря которой полуостров не превратился в остров, обитали катарийцы. Оттуда они родом.

– При всем уважении, Джейси-Джей, – проговорила Дженесса, – это ни для кого не секрет. Да, это отличительная черта катарийцев, представляющая большой интерес, но до сих пор никому не удалось проследить зависимость их уникальной культуры от экваториального месторасположения.

– Все верно. А еще никто не пытался наблюдать за их жизнью с воздуха.

Дженесса недоуменно посмотрела на него.

– С воздуха?..

– Я полечу на самолете. Временна́я спираль позволяет зависнуть в любой точке экватора. Вот я и понаблюдаю за ними сверху.

Дженесса собрала со стола грязные тарелки и с задумчивым видом сложила их стопочкой перед собой.

– Ничего у вас не получится, профессор Пэррен, – сказала она.

– Не вижу причин для неудачи.

– Едва они увидят, что над ними завис самолет, будет та же реакция, что и обычно.

– Временная спираль проходит над их поселением дважды в сутки, – продолжил Пэррен. – И пролетающий над головой самолет – вполне привычное зрелище. А значит, их можно будет наблюдать с борта судна, оставаясь при этом незамеченным. Как бы то ни было, такого еще не пробовали.

– И, наверное, неспроста. Конечно, спирали проходят и тут, но воздушное зависание – не более чем обман зрения, так что лучшего обзора вам это не гарантирует.

– Вы так считаете? А сами-то пробовали?

– Я – нет, – честно ответил Ордиер.

– Что и требовалось доказать, – выдал Джейси-Джей и уставился на женщин в поисках одобрения.

Не удостоив его и взглядом, Дженесса взяла пустые тарелки и скрылась в тесном проеме, ведущем в крохотную кухню.

– Вам не хватает амбиций, моя дорогая, – проворковал ей вслед Пэррен.

– Возможно.

Ордиеру нечасто доводилось наблюдать Дженессу в компании высоколобых сослуживцев, и теперь, когда Пэррен заговорил с ней в снисходительном тоне, ему даже стало ее немного жаль. Многие из ее коллег поставили все на карту, занявшись исследованиями странного племени, и разочаровались. Она же пока оставалась на плаву, и амбиций ей было не занимать.

– Амбиции – это основа успеха, – заметила Луови, одарив улыбкой сначала мужа, потом Ордиера.

– Для социального антрополога?

– Специализация тут не важна. Джейси-Джей пожертвовал блестящей карьерой ради того, чтобы изучать катарийцев. Не сомневаюсь, вы наслышаны о его работах?

– О да.

Интересно, думал Ордиер, сколько времени пройдет, прежде чем эта милая пара наконец-то поймет, что на Архипелаг так просто не уезжают. Луови, наверное, в преддверии неминуемого успеха мужа надеется, что удача с катарийцами станет их обратным билетом в Джетру, где его будет ждать не менее головокружительное восхождение по карьерной лестнице. Святая наивность! На островах полным-полно эмигрантов, питавших схожие заблуждения. Ни один из возможных способов вернуться на материк не подойдет человеку с такими взглядами.

Дженесса вернулась к столу с большой вазой домашнего десерта. Ордиер поглядывал на нее, стараясь понять, как она чувствует себя в сложившейся ситуации. Накануне они разговаривали по телефону, и она ясно дала понять, что считает Пэррена ведущим специалистом в своей области и сделает все возможное, чтобы добиться его покровительства.

Дженессе, прожившей на Архипелаге большую часть жизни, в отличие от Ордиера был свойственен некий островной национализм. Она часто рассказывала об истории Архипелага, о давних годах, когда Соглашение о нейтралитете еще только вступало в силу. Группка островов пробовала воспротивиться насильственной нейтрализации. Повстанцы держались несколько лет, объединенные общей борьбой, однако в конечном итоге мощные северные державы задушили очаг сопротивления. Говорят, что на Архипелаге царит мир, но отношения между многими островами и почти всеми группами островов были сильно затруднены. Джейси-Джей может сколько угодно тешить себя надеждой, что в любое время сумеет перебраться на остров, где ему предпочтительней жить, и, скорее рано, чем поздно, неминуемо столкнется с тем, что на практике его возможности ограничены весьма небольшим набором.

Дженесса нередко говорила, что, несмотря на разочарования и неудачи, ее поддерживает конкретная цель. И цель эта куда шире узколобых амбиций Пэррена. Военная оккупация полуострова способствовала тому, что ученым представилась возможность изучить множество катарийских артефактов. Поплыли рекой гранты на научные исследования, и кое-какие из них начали приносить плоды. В научных кругах, и у Дженессы лично, появилась надежда внести вклад в ассимиляцию Архипелага среди современных держав. Она не питала иллюзий касательно ценности катарийских находок, ведь без связи с ведущими сообществами севера рассчитывать на какие-то результаты не приходилось, но верила, что рано или поздно научная интеллигенция внесет свой вклад в просвещение.

– А каким боком во всем этом участвуете вы, господин Ордиер? – спросил Джейси-Джей, желая заполнить паузу в разговоре. – Вы ведь, насколько я понимаю, вовсе не антрополог?

– Верно, вы не ошиблись.

– И в какой же области вы специализируетесь?

– Я отошел от дел.

– Не рановато? Вы совсем еще молоды! – удивилась Луови.

– Увы, так только кажется.

– Дженесса сказала, у вас есть дом на холме у самой границы катарийских земель. Интересно, оттуда видно их поселение?

– Разве что с горы, – ответил Ордиер. – Я вас свожу туда, если вдруг пожелаете. Хотя предупреждаю, прогулка будет не из легких.

– Взобраться на жалкую груду камней? Я вас умоляю!

– Это лишь один способ туда попасть, и далеко не оптимальный. Вы все равно ничего не увидите. Катарийцы поставили стражников по всему хребту.

– Так покажите мне стражей!

– Увидите. Только особенно ни на что не рассчитывайте. Они сразу отвернутся, едва поймут, что на них смотрят.

Пэррен раскурил сигару от декоративной свечи на столе, с блаженной улыбкой откинулся в кресле и выпустил изо рта струйку дыма.

– И это своего рода реакция, – проговорил он.

– Своеобразная и единственная, – ответила Дженесса. – Наблюдение бесполезно, если объект реагирует на наблюдателя.

– Зато полностью вписывается в профиль. Отличный поведенческий стереотип.

– Профиль? – переспросила Дженесса. – А откуда нам знать, какие у них поведенческие стереотипы? Того, что мы видели, явно недостаточно для основательного исследования. Куда полезнее было бы выяснить, как бы они поступили, не будь рядом нас.

– Что, на ваш взгляд, невозможно?..

– А если бы нас здесь вообще не было? Что, если бы на целом острове не было ни души?

– Ну, это даже не допущение, а фантазии чистой воды! Антропология – наука прагматиков. Воздействие современного мира на изолированные сообщества волнует нас не меньше, чем сами сообщества. И если надо, мы вторгнемся и изучим это воздействие. Лучше так, чем никак.

– Вы думаете, до вас никто не пытался? – взорвалась Дженесса. – Все оказалось впустую. Катарийцы просто ждали, пока мы уйдем. Ждали, ждали и ждали.

– Но и это реакция, вполне годная.

– Никакая не годная! – не выдержала Дженесса. – Игра, кто кого перетерпит.

– В которой, надо полагать, победят катарийцы? Так я должен вас понимать?

– Слушайте, Джейси… профессор Пэррен. – Дженесса подалась вперед и была явно на взводе. Длинная прядь волос упала в нетронутый десерт. – Когда катарийцы сюда только приехали, из нашего отдела в их лагерь отправили исследовательскую партию. Ученые должны были изучить тот самый отклик, о котором вы только что говорили. Они явились туда, не таясь. И что вы думаете? Катарийцы молча ждали, пока те уйдут. Сидели, стояли – кто как, где кого настигло их появление. И ничего не делали целых семнадцать дней. Полное бездействие! Не говорили, не ели, не двигались. Когда им протягивали еду или пищу, они принимали, но никак не пытались сами ее добыть. Когда им хотелось спать, они засыпали прямо тут же, на чем пришлось. В грязи, в испражнениях, на голых камнях – без разницы, а проснувшись, возвращались в свою позицию.

– Что, и дети?

– Да, и они вместе со всеми.

– А как насчет естественных отправлений? А беременные? Они тоже сидели и ждали, пока чужие уйдут?

– Ждали. Только они сидели в том случае, если приход чужаков застиг их в этой позе. К слову, о беременных. Эксперимент пришлось свернуть по медицинским показаниям. Там их было двое. И обеих пришлось везти в больницу. Одного младенца так и не спасли.

– Они сопротивлялись госпитализации?

– Нет. Катарийцы никогда не сопротивляются.

– А были еще попытки?

– Такие же. По сути, реакция катарийцев исключала возможность любого мало-мальского изучения. Было еще несколько вылазок, в которых и мне доводилось участвовать, но в конечном итоге эксперимент был закрыт. А теперь почти никого туда к ним не пускают.

– А кто так решил? Катарийцы?

– Нет. Местные власти.

– Все сказанное не противоречит тому, что говорил нам Джейси-Джей, – вдруг вклинилась в разговор Луови. – Такое поведение может рассматриваться как реакция на внешний мир.

– Никакая это не реакция! – вскинулась Дженесса, обернувшись к собеседнице с быстротой пантеры. – А как раз нечто противоположное – прекращение всяческой деятельности. Любой. Вы, конечно же, видели фотографии…

– Да видел я эти карточки, – отмахнулся Пэррен.

– Значит, вы улавливаете масштаб катастрофы? В отделе хранится уйма отснятого видео, вам наверняка что-то подобное попадалось. Они даже не ерзают. Десять дней, двенадцать, а они неподвижны как статуи, просто смотрят и ждут.

– Подобие транса?

– Нет, они именно ждут. Это единственная возможная интерпретация.

Глядя, насколько эмоционально Дженесса воспринимает этот вопрос, Ордиер задумался: а не мучает ли ее дилемма, подобная его собственной?

Она всегда утверждала, что ее интерес к катарийцам носит исключительно профессиональный характер, хотя во всех прочих ситуациях при общении с людьми выказывала крайнюю степень невозмутимости, граничащей с равнодушием. Да, это племя и впрямь уникально, и не только для антропологов.

В целом мире не сыскать столь выдающейся народности, не выставляющей своих заслуг напоказ. На всем северном континенте нет ни одной страны, не связанной с катарийцами так или иначе, в социальном или культурном смысле. С одной страной они боролись на общем фронте: когда бы ни нападал на них враг, катарийцы приходили на выручку и дрались с фанатичной самоотдачей. В другой оставили богатое наследие в виде дворцов и публичных зданий, спроектированных катарийскими архитекторами и возведенных их каменщиками и строителями. Катарийские целители чудесным образом приходили на помощь во времена чумы. Спасатели, не дожидаясь клича о помощи, вдруг оказывались в местах стихийных бедствий и катастроф. Сценаристы, художники и танцовщики появлялись, вносили свой вклад в культуру и исчезали на пике славы. Спортсмены, медсестры, математики. Приходили, вносили лепту и по-тихому уходили.

Представители этой народности отличались прекрасным сложением и редкостной красотой. На родине Ордиера говаривали, что моделью для статуи Эдрона, отлитой из мрамора и прославившейся по всему миру, – статуи, воплощающей мужскую красоту, силу и мудрость, – послужил катариец. Равно как и запечатленная на полотне Васкаретты красавица, олицетворение физической притягательности и непорочного женского естества, тоже была катарийкой. Девять веков прошло с тех пор, а ее лик копируют без зазрения совести в целях рекламы, украшая им бесчисленные упаковки от косметики, хлопьев, белья, красителей и электроприборов.

И несмотря на истории их визитов в разные страны, на множество легенд и почитаемых традиций, цивилизованный мир не знает почти ничего ни о катарийцах, ни об их родине.

Там, где кончаются топкие мангровые рощи и восстают над долиной укутанные тропическими лесами холмы Катарийского полуострова, стоят молчаливые стражи. Они никому не мешают пройти, их дело – подать сигнал, предупреждая своих о вторжении. По правде сказать, в мире не нашлось бы много желающих пробраться на полуостров. Далеко вокруг простиралась Тенкерова пустошь, и ее неодолимое бездорожье отталкивало смельчаков. С юга проход закрывали пустыни и горы, на подступах с севера растянулись дремучие дождевые леса. Даже болотистый, изобилующий гадами и насекомыми перешеек отбивал всяческую охоту у путешественников. Не легче было подойти к полуострову с моря – крутой и скалистый берег не изобиловал местами для высадки. Не имея доступа к изобретениям цивилизованного мира, катарийцы научились сами удовлетворять свои нужды, оставаясь для прочих тайной за семью печатями.

При всем при том, в мире им отводилась уникальная роль. Их считали неким промежуточным звеном эволюции, связующим цивилизованные народы севера с несметными племенами Архипелага, варварами и кочевниками юга. Ведь свидетельства катарийских умений и интеллекта можно было встретить повсюду. Кое-кто из этнологов безуспешно пытался проникнуть на полуостров, и всех ждал обескураживающий, молчаливо-выжидательный прием – то, что пережила и в подробностях описала Дженесса.

Впрочем, в культуре этого племени была одна неоспоримая особенность, известная цивилизации: они буквально понимали фразу «жизнь – это театр». Судя по аэрофотоснимкам и рассказам немногих, кому удалось посетить их сообщество, почти у каждой деревни или общины был зрительный зал под открытым небом. Эти площадки не пустовали никогда. Ученые строили бесчисленные версии, пытаясь разгадать их предназначение, и все же сошлись на одном: драма для катарийцев – символическое средство воздействия. Они вершат правосудие, решают проблемы и празднуют торжества посредством театрального действа.

Некоторое количество катарийских книг, попавших в библиотеки мира, тоже озадачивают читателей и исследователей. Непостижимая проза, равно как и стихи, сложена в форме пьес или декламаций и до крайности туманна. Мало того, что бесчисленные персонажи играют весьма символичную роль, они непременно наречены множеством сокращенных, фамильных и официальных имен. Не удивительно, что семиотический анализ катарийских текстов – это целая дисциплина, которую изучают студенты северного полушария.

Те немногие катарийцы, которым по той или иной причине довелось побывать в странах северного полушария, объясняют такой феномен весьма уклончиво. Одна дама, лингвист по профессии, весьма неожиданно появившаяся на некой встрече в верхах, призванной урегулировать какой-то политический вопрос, любезно согласилась принять участие в форуме и осветить некоторые темы из жизни своего народа.

В той памятной речи она объяснила будущим докторам наук, что сама является лишь посредником, актрисой, несущей культуру своей страны. Она здесь – глашатай, выражающий чужую волю. И все ею сказанное, включая содержание нынешней речи, предусмотрено специальными импровизаторами и прописано коллективом соавторов. На прочие вопросы она отвечала, формулируя данный постулат иными словами. Стенограмма той встречи до сих пор служит предметом жарких дебатов среди экспертов.

Война пришла на земли, где испокон веку селились катарийцы, когда военные Файанленда приступили к строительству глубоководной топливной базы у берегов полуострова. И если раньше территория катарийцев пользовалась неоспоримым нейтралитетом, то теперь этот статус вызывал большие сомнения. Вскоре Федеративные Штаты начали полномасштабное сухопутное вторжение, и катарийцы в полной мере ощутили на себе сокрушительную беспощадность войны – с нейронными газами, «стекляшками», огнеметами и кислотными аэрозолями. Целые поселения в одночасье стирались с лица земли, дотла выжигались плантации, людей истребляли как скот. Через пару недель катарийское племя было практически уничтожено.

С севера выслали миротворческий контингент и за время короткого перемирия эвакуировали жалкую горстку выживших. Те даже не сопротивлялись. Сменив множество временных пристанищ, они оказались на Тумо. Там, в уединенной долине на восточной оконечности острова, для беженцев разбили лагерь. Поначалу они были полностью на обеспечении властей, но в удивительно короткие сроки возродили былую самодостаточность. По периметру территории установили брезентовые щиты и поставили стражников на всех точках входа. По слухам, условия для жизни там были примитивными и санитария не на уровне, так что власти как-то пытались решить этот вопрос, но каждый, кто попадал за холщовые экраны – врачи, агрономы, строители, соцработники, – возвращался ни с чем. Все как один отвечали одно: катарийцы ждут.

Бывает ожидание вежливое, бывает нетерпеливое – тут не было ни того ни другого. Они попросту прекращали всякую деятельность и погружались в молчание.

Со временем катарийцы убрали большую часть экранов, и взорам открылась новая, перестроенная согласно вкусам поселенцев деревня. Постепенно поселение разрасталось и заняло отведенную им территорию целиком. Издалека нынешний лагерь беженцев не кажется чем-то из ряда вон выходящим, однако надо учитывать и скудный ландшафт, и нехватку хороших строительных материалов. Главное, что их по-прежнему отличало, – нежелание идти на контакт и то, что отдельные участки лагеря скрыты от постороннего взгляда высокими полотняными экранами.

Ордиер очнулся, неожиданно услышав прозвучавший посреди несмолкаемого спора вопрос Пэррена, явно адресованный ему:

– То есть, если подняться на скалу возле вашего дома, можно увидеть катарийских стражей?

– Вполне, – ответила Дженесса, видимо, понимая, что Иван погрузился в свои мысли.

– Позвольте, но зачем катарийцам подниматься в горы? Я думал, они вообще не выходят из лагеря.

– Долина полностью в их распоряжении, – пояснила Дженесса. – Они возделывают тамошние земли.

– А-а, выращивают себе пропитание.

– Нет, – возразила она. – Они выращивают розы. Те самые, катарийские.

– Ну, тогда мы сможем за этим понаблюдать! – Пэррен довольно потирал руки.

Дженесса кинула на Ордиера умоляющий взгляд, тот с деланой невозмутимостью посмотрел в ответ. Он сидел, опустив локти на стол и сцепив перед собой руки, и пытался сохранять внешнюю невозмутимость. Перед поездкой на квартиру Дженессы Ордиер успел принять душ, но от кожи по-прежнему доносился легчайший аромат катарийских роз. Теперь же, переглядываясь с ней, он пребывал в сладкой истоме, навеянной чудным запахом.

Джейси-Джей Пэррен с женой остановились в гостинице неподалеку от пристани. С утра Дженесса пошла их проведать, а Ордиер направился по своим делам. Проведя страстную ночь и расслабленные после хорошего эмоционального всплеска, они вместе вышли из квартиры и в обнимку дошли до его машины.

Ордиер неторопливо ехал домой, предаваясь воспоминаниям о прошедшей ночи. Скрытая ниша в стене башни уже не казалась ему столь манящей, просто хотелось узнать, что удастся увидеть еще. Разговоры о катарийцах пробудили в нем живой интерес. Когда все только начиналось, он оправдывал себя тем, что подсмотренное – лишь случайность, фрагмент, а потому не представляет особой ценности. Но проходили недели, и он все больше узнавал о загадочном племени. Более того, ему уже казалось, что их связывает некая общая тайна и надо держать рот на замке.

Подъехав к дому и припарковав машину, Ордиер придумал еще одно удобное оправдание своему безмолвию относительно катарийцев. Ему просто не понравились ни Пэррен, ни его жена. Не хотелось воодушевлять антрополога на дальнейшие действия. Вскоре напор профессора уступит соблазнительной неге местной жизни, он обмякнет и изменится сам по себе, но до той поры будет действовать на Дженессу как раздражитель, без конца побуждать ее к деятельности, и та с новым рвением примется настырно влезать в жизнь катарийцев.

За ночь в закрытом доме скопилась духота. Ордиер прошелся по комнатам, открывая окна и распахивая ставни. Потянуло свежим ветерком из заросшего сада – все лето не доходили руки навести в нем порядок. Разрослись цветы, кустарники колыхали разлапистыми ветками. Глядя на них, Ордиер пытался собраться с мыслями.

Понятно, что проблема надуманная и не стоит выеденного яйца: достаточно один раз сказать себе «нет» и больше не подниматься на эту проклятую постройку. Забыть о катарийцах и жить своей жизнью, как было до этого долгого экваториального лета. На самом же деле он мыслил так, как рассуждает любой человек, страдающий пагубным пристрастием: если только захочу, брошу хоть завтра. Та ниша в стене буквально довлела над ним, неумолимо притягивая к себе. Во время вчерашнего разговора лишний раз всколыхнулись воспоминания о загадочных и волнующих подробностях происходящего в катарийском лагере.

Да, не случайно романтические и эротические влияния катарийцев обнаруживаются в произведениях великих композиторов, философов, писателей и художников. Неспроста северян так увлекала загадочность этого племени, что люди грезили наяву и слагали легенды. И речь не обязательно идет о высоком искусстве; и в граффити на стенах бедняцких трущоб, и в непотребной книжонке, порнографии низшего пошиба – везде прослеживалась катарийская мифология.

Добровольный отказ от походов к башне стал сущей пыткой. Ордиер попытался хоть чем-то себя занять: поплавал в бассейне, разложил по полкам давным-давно прибывшие и благополучно забытые книги с материка, но к полудню обычное любопытство превратилось в ноющий голод. Он подхватил свой извечный бинокль и полез на скалистый обрыв.

В его отсутствие в нишу нанесло лепестков. Ордиер тщательно выгреб их пальцами из расщелины, приставил к глазам бинокль и подался вперед. Легонько царапнули по камню железные козырьки прибора. Наблюдатель сместился, ступив на едва заметный выступ в стене.

Вдали, в самом конце раскатанной ледниками долины, раскинулся лагерь катарийцев. Кое-где опять возвели холщовые экраны – там, судя по справочникам Дженессы, обучают детей. С юга дул ветер, колыша завесы. По полотнам, словно по водной глади, пробегала мелкая рябь. Линзы бинокля были слабоваты, не хватало увеличения, чтобы рассмотреть, что творится за полотнами. И все-таки Ордиер, сгорая от нетерпения, надеялся, что ветер приподнимет край полотна и туда удастся заглянуть.

Напротив лагеря, протянувшись по долине, простиралась плантация роз. С возвышения цветы представлялись зеленовато-пурпурным морем. Несколько минут Ордиер напряженно всматривался, плавно переводя взгляд из одной точки пространства в другую и наслаждаясь исключительным правом незримого наблюдателя.

Поначалу из своей тайной ниши он наблюдал за работниками на плантациях. И когда вчера Пэррен, затаив дух, высказал мечту посмотреть, как катарийцы выращивают розы, Ордиер прекрасно его понял. Вспомнилось, с каким трепетом он сам поначалу наблюдал за этим действом.

Никто из людей, в которых он всматривался, не замер в позе терпеливого ожидания, а значит, о его присутствии не подозревали.

Среди роз собралась небольшая кучка катарийцев. Между ними разгорелся оживленный спор. Через некоторое время двое отделились от общей массы и взяли просторные заплечные короба. Волоча за собой огромные емкости, они стали медленно прохаживаться меж длинных рядов, срывая с кустов наиболее крупные и насыщенные бутоны и бросая их за спину.

За те недели, что он подсматривал за катарийцами, Ордиер уже привык соблюдать во всем методичность. Вот и теперь он неспешно переводил взгляд от одного сборщика лепестков на другого. На женщинах, а их здесь было большинство, Ордиер останавливался особо. Он искал одну девушку, которая привлекла его внимание. Он увидел ее однажды, когда только понял, что может смотреть на них, оставаясь при этом незамеченным. Он не знал ее имени и не пытался придумать свое, чтобы как-то ее обозначить. В чем-то она напоминала Дженессу, но, покопавшись в себе, Ордиер в конечном итоге решил, что сходство весьма умозрительно и исходит из глубинного чувства вины, которое в нем все-таки появилось.

Незнакомка была моложе Дженессы, выше и, несомненно, красивее. Дженесса – смуглая сексапильная брюнетка, не лишенная интеллекта, катарийка же – тонкое уязвимое существо в теле созревшей женщины. Порой, подойдя чуть ближе, девушка поднимала взгляд и как завороженная смотрела в сторону башни. Золотистые волосы, бледная кожа и классическое телосложение катарийской красавицы пленяли Ивана. Для Ордиера она стала живым воплощением жертвенной красоты с полотна Васкаретты.

Дженесса была реальна – подойди и возьми, катарийка же – лишь далекий запретный плод, навеки недостижимый.

Убедившись, что ее нет на плантациях роз, Ордиер взял чуть ниже и подался вперед, пока не уперся лбом в шершавую каменную плиту. Прижавшись вплотную к расщелине, он посмотрел на сооруженную у подножья гряды арену.

И сразу увидел… Она стояла у железной статуи – всего их было двенадцать, установленных вокруг расчищенной от поросли и выровненной площадки. Катарийка была не одна – доселе ему не доводилось видеть ее в одиночестве. Подготавливая арену, повсюду сновали мужчины и женщины, сама же она держалась в стороне. Арену прибирали, готовили к действу: мужчины мыли и натирали до блеска железные статуи, женщины разбрасывали лепестки на усыпанную песком почву.

Катарийке пока отводилась роль наблюдателя. Она была, как обычно, в красном: ее окутывало длинное одеяние, которое колыхалось подобно легкой тоге, сшитой внахлест из нескольких кусков полупрозрачной ткани.

Очень тихо и осторожно Ордиер навел резкость на ее лицо. В приближении стало казаться, что она рядом, рукой подать. Но был и обратный эффект – почудилось, что и он перед нею как на ладони.

Облачение катарийки было завязано на шее легким узлом и свободно ниспадало по бокам. Ордиер видел изгиб ее плеча, переход от плеча к руке и легкий намек на бугорок груди. Если бы она резко обернулась или подалась вперед, полосы ткани распахнулись бы и можно было бы увидеть гораздо больше. Девушка словно не осознавала собственной привлекательности, а он смотрел на нее как зачарованный.

Ритуал начался без всякого видимого сигнала. Приготовления плавно переросли в первый этап церемонии. Женщины, разбрасывавшие лепестки, перестали кидать их на площадку и принялись осыпать ими прекрасную катарийку. Мужчины, чистившие скульптуры, зашли каждый за свою. Сзади каждой статуи имелась дверца на петлях; мужчины открыли двери и шагнули внутрь, затворившись там.

Остальные участники, примерно поровну мужчин и женщин, встали вокруг арены, заняв промежутки между статуями.

Прекрасная катарийка вышла вперед и остановилась в центре арены.

Все это Ордиер уже видел: сейчас начнутся песнопения. Раз за разом ритуал развивался, продвигаясь чуть-чуть вперед, и каждый раз Ордиеру показывали что-то новенькое, а если и нет, то действо оканчивалось обещанием неожиданного поворота. Судя по всему, прекрасной катарийке в этом представлении отводилась весьма обольстительная роль.

Начались негармоничные песнопения, зазвучали низкие мягкие голоса. Катарийка стала медленно поворачиваться на месте, покачиваясь из стороны в сторону, ногами сминая розовые лепестки. Затем, как и в прошлый раз, с плеча соскользнула лямка, складки одеяния заколыхались, обнажая то локоть, то грудь, то лодыжку. Не оставалось сомнений: под балахоном она совершенно нагая. Красавица прямым, пристальным взглядом обводила мужчин, как будто бы выбирала, бросала вызов, заманивала, завлекала…

Ей под ноги ложились россыпи лепестков, и она давила их, крушила, топтала. Казалось, пьянящий, дурманящий аромат восходит до самого верха – туда, где таится смотрящий, хотя логика подсказывала, что это пахнут лепестки в самой нише.

Дальнейшее действо Ордиер тоже наблюдал уже несколько раз. Из дюжины женщин, бросавших цветы на арену, одна отложила корзину и направилась прямиком в центр. Замерев перед молодой катарийкой, она рванула за лиф своего платья и обнажила грудь. Вперед, вровень с ней, выступила другая и сделала то же самое. Тут на арену ворвался мужчина, обхватил обеих и утащил их куда-то прочь, явно им что-то выговаривая. В это время на арену выбежала третья женщина и тоже рванула свою одежду. Тогда к ней бросился еще один мужчина и силой потащил назад.

Катарийка включилась в игру, начала чувственно гладить свое тело руками и короткими, нетерпеливыми движениями одергивать одеяние, словно пытаясь сорвать его с себя. Постепенно тонкая ткань поддавалась, ткань расходилась по швам.

Каждый раз, наблюдая за действом, Ордиер задавался вопросом, к чему это все приведет. Не терпелось увидеть оставшуюся часть ритуала – до сих пор церемония не сильно продвинулась вперед. Он опустил бинокль и снова подался к расщелине, чтобы разглядеть сцену в целом.

Прекрасная катарийка сводила его с ума. В своих фантазиях он представлял, что вся церемония, происходящая под этими стенами, предназначена лишь ему одному и служит эротическим подношением.

Конечно, он мечтал об этом, только оставшись наедине сам с собой. Теперь же, созерцая со стен само действо, он чувствовал себя тайным соглядатаем, вторгшимся в чужой мир, но не способным изменить ход событий, как не способна изменить его, кажется, и сама катарийка.

Впрочем, безучастность Ордиера ограничивалась лишь его невмешательством. На деле же, в куда более приземленном смысле, он глубоко сопереживал происходящему, испытывал сильнейшее физическое возбуждение, чувствовал тяжесть и напряжение в паху. Причем мельком оголявшиеся женщины представляли для него второстепенный интерес.

Катарийка в центре арены снова начала двигаться, и Ордиер все внимание переключил на нее. В очередной раз к ней направилась одна из женщин, распутывая на ходу завязки на лифе, и прекрасная катарийка шагнула навстречу. Потянула за сегмент своего алого облачения и отшвырнула прочь. Ткань невесомо упала на нежные лепестки.

Ордиер впился в бинокль, но главная героиня отвернулась, и полы ее зыбкого одеяния сомкнулись, скрыв представшую на мгновение взору нагую плоть.

Она сделала пару шагов и запнулась, повалилась ничком на арену, окунувшись в рыхлый слой лепестков. Лепестки взвились вверх, но не успели они опуститься, как на арену ступил мужчина. Он приблизился к девушке и встал рядом. Тронул ногой, потом, напрягшись, изо всех сил толкнул ее, приподнял и перекатил на спину.

Казалось, красавица без сознания. Беспорядочно разметались в стороны полы тонкого одеяния, и взгляду открылись отдельные части распростертого тела. Обнаженными оказались ее бедра и руки; место, где она сорвала с себя часть одеяния, зияло полосой светлой кожи. Полоска начиналась между грудей, проходила по животу, пересекала бедро. В бинокль Ордиер рассмотрел нежно-розовый ореол вокруг соска и завитки волос на лобке.

Мужчина присел на колени и, склонившись над безвольным телом, энергично растирал гениталии, явно готовясь овладеть распростертой красавицей.

Отдавшись сладострастному возбуждению, Ордиер наблюдал за действом, не пытаясь себя обуздать. Разрешившись в штаны, он упоенно смотрел, сжимая в руках трясущийся бинокль. Красавица вдруг разомкнула веки и устремила взгляд вверх, приоткрыв влажные губы.

Казалось, она смотрит прямо на него.

Смутившийся и пристыженный, Ордиер отпрянул от щели в стене.

Два дня спустя ранним утром к Ордиеру приехали Джейси-Джей с супругой. После завтрака мужчины отправились в горы, оставив Дженессу и Луови развлекать друг друга.

По совету Ордиера Пэррен прихватил с собой пару крепких походных ботинок. Обвязавшись веревками, они полезли вверх. Пэррен был слишком тяжел и неловок; едва они начали подъем, как он сорвался вниз. Профессор покатился было по осыпающемуся склону, но Ордиер принял на себя его вес и удержал.

Прочно зацепив веревку за крюк, Ордиер спустился. Дородный коротышка уже успел встать на ноги и удрученно взирал на свежие ссадины, проглядывающие сквозь прорехи в одежде.

– Ну что, продолжим? – поинтересовался у него Ордиер.

– Дайте мне пару минут, я приду в себя.

Стремление подниматься в горы несколько ослабло, и он явно не торопился двигаться дальше.

Пэррен перевел взгляд туда, где над самым обрывом высилась одинокая постройка.

– Вон та башня – это ведь ваша собственность?

– Ну, это не настоящая башня, а лишь миниатюра.

– А можно подняться на укрепления? Похоже, это легче, чем лезть в горы.

– Легче, но опаснее. Это почти руины, и ступени укреплены не до самого верха. В любом случае, с хребта будет лучше обзор, поверьте мне на слово.

– Не факт, – возразил Пэррен, растирая пальцами ободранную ладонь. – Ладно, давайте попробуем еще раз.

Ордиер снова проинструктировал профессора, как пользоваться веревкой, как найти опору для рук и для ног, как смещать вес. Гора была высокая и крутая, но дополнительная трудность была в том, что ее поверхность усыпали острые камни и любое неловкое движение могло оказаться последним, причем для обоих.

Мужчины полезли вверх. Две трети пути проделали почти без происшествий, потом Пэррен оступился, полетел вниз и с диким криком упал на валун.

– Не нужно так шуметь, – посетовал Ордиер, спустившись к напарнику и убедившись в том, что тот цел и невредим. – Хотите переполошить весь лагерь?

– А-а, вам легко говорить, а я тут впервые.

– Я сюда забирался без провожатых, в первый раз тоже. И, поверьте, не устраивал тут песен и плясок.

– Вы моложе меня, Ордиер.

Нытье прекратилось, когда Ордиер забрался наверх и занял прежнее положение с веревкой в руках. Сел на отлогий камень и молча воззрился на Пэррена, словно бы спрашивая, продолжает он восхождение или остается внизу. Подувшись еще для приличия, антрополог, видимо, понял, что провожатый делает все, что в его силах, и с видимой неохотой полез вверх. Ордиер принимал на руку холостую веревку.

– Ваша правда, – признался вполголоса Пэррен. – Устроил переполох почем зря, каюсь.

– Да ничего.

– Думаете, засекли?

– Трудно сказать, пока не заберемся наверх.

– То есть они все-таки могли меня услышать?

– Возможно, – ответил Ордиер. – Ветер сегодня сильный. С другой стороны, насколько мне известно, сверхчеловеческими способностями катарийцы не обладают. Просто старайтесь лишний раз не шуметь. – Иван вскинул руку, указывая куда-то наверх. – Нам туда, к откосу. Если они не переставили стражу, то ближайший охранник будет не близко. Может, нам повезет и в течение нескольких минут нас не заметят.

Ордиер продолжил подъем, намеренно выбирая для опоры наиболее устойчивые камни, чтобы увесистый спутник уверенно шел по его пятам. Ближе к вершине становилось меньше насыпей, поверхность была ровнее и можно было двигаться с меньшим риском, не опасаясь, что из-под ноги выпадет камень и с грохотом полетит со скалы. Пэррен молча лез следом. Наконец впереди, почти у самой вершины, показался широкий уступ. Ордиер вполз на него и улегся ничком, поджидая спутника.

Поверхность скалы накалилась от солнца и обжигала.

– Хотите совет? – сбиваясь с дыхания, проговорил Ордиер. – Не сразу доставайте бинокль. Сначала осмотритесь, а потом будете спокойно себе изучать ближайшие объекты под увеличением.

– Зачем такие сложности?

– Как только нас засекут, поднимется шум.

Пэррен расчехлил бинокль, повесил его на шею. Ордиер последовал его примеру.

– Ну что, готовы?

Пэррен кивнул. Они тихонечко приподнялись и выглянули за край уступа. Внизу расстилалась необъятная ширь долины.

Прямо под ними стояли пять катарийских стражников. Задрав головы, они в упор смотрели на ту точку, где расположились наблюдатели.

Ордиер инстинктивно пригнулся, и в тот же миг раздались возгласы катарийцев. Стало ясно, что планы застать их врасплох потерпели неудачу.

Ордиер набрался решимости и выглянул снова. Тревога стремительно распространялась от утеса в исходной точке к дальним границам селения. Стражи уже стояли спиной, обратившись лицом к плантациям. Там, на плантациях и по берегу узкой речки, на подступах к лагерю, поселенцы прекращали всяческую активность, бросали дела и замирали в пассивном ожидании.

Пэррен неуклюже застыл с биноклем. С одной стороны, ему хотелось хоть что-нибудь углядеть, с другой – боязно было показываться.

– Можете больше не прятаться, – сказал Ордиер. – Встаньте в полный рост, обзор будет лучше.

Ордиер приподнялся и сел, свесив ноги с уступа. Мгновением позже к нему присоединился Пэррен. Впереди расстилалась долина, и солнце порядочно припекало. Поднеся бинокли к глазам, они изучали окрестности.

У Ордиера были и свои заботы. Пока Пэррен изучал предметы своего интереса, Ордиер методично прочесывал плантации, выискивая в толпе единственное лицо. В основном люди стояли, повернувшись к ним спинами. К тому же находились они далеко, и различить их на расстоянии, даже при порядочном увеличении, было сложно. Руки подрагивали вместе с ударами пульса, изображение то и дело смещалось. Но вот одна из них – точно женщина. Ордиер усиленно вглядывался, пытаясь уловить сходство с той девушкой, что видел ранее на арене.

Он перевел бинокль в сторону – туда, где на гребне горы стояла миниатюрная крепость. Особенности ландшафта не позволяли окинуть взглядом всю арену, хотя прекрасно просматривались две полые статуи, стоявшие поблизости. Ордиер и не рассчитывал, что прямо сейчас там разворачивается ритуал, отсюда он все равно бы ничего не увидел, – хотелось узнать только, есть ли там люди. Не считая стражников, замерших вблизи башенки, ничто больше не намекало на чужое присутствие.

Еще несколько минут они наблюдали затихшую долину. Пэррен извлек из кармана блокнот и делал зарисовки, внося пометки мелким убористым почерком. Прикрыв глаза от яркого солнца, Ордиер посматривал на него. Голову порядочно напекло.

На скале, где они устроились, лежали несколько сморщенных лепестков, подвялившихся на солнцепеке. Поднимаясь, Ордиер заметил у подножья скалы целые россыпи. Правда, те были свежими, ярко окрашенными – как видно, лежали в тени. Он подцепил пальцами сухой лепесток, скомкал его и раздавил, обращая в пыль.

Покончив с записями, Пэррен бросил последний взгляд на долину и заявил, что на сегодня увидел достаточно.

– Вы приблизительно представляете, когда они выйдут из оцепенения?

– Пока не убедятся, что на горизонте все чисто. Будьте уверены, мы с вами уйдем, а они еще долго будут стоять не шелохнувшись.

Пэррен устремил взгляд вдаль, обозревая окрестности: дом Ордиера, пыльный пейзаж и окутанные знойным маревом горы на горизонте.

– Как считаете, имеет смысл пару часов где-нибудь выждать? Времени у меня предостаточно.

– У них – тем более. Они уже поняли, что мы здесь, так что можно с таким же успехом уйти.

– А ведь они нас как будто бы ждали…

– Похоже на то, – ответил Ордиер и, виновато взглянув на спутника, добавил: – Наверное, потому, что я привел вас туда, где однажды уже поднимался. Надо было попробовать новое место.

– В следующий раз так и сделаем.

– Если оно того стоит…

Стали спускаться. Солнце палило не на шутку, и спутники испытывали серьезный дискомфорт. Так и подмывало где-нибудь срезать путь, сойти с надежной дорожки, но острые зазубренные края и неустойчивые поверхности отрезвляли.

Пэррен не выдержал первым, опустился на корточки под тенистым выступом. Ордиер, успевший его опередить, вернулся и устроился рядом. Они хлебнули воды из бутылок, отерли рты. Чуть поодаль стоял дом Ордиера. На фоне тусклого серовато-коричневого ландшафта он казался разноцветной игрушкой из пластика. У бассейна, в тени раскидистого зонта виднелись две женских фигурки – Луови с Дженессой.

– Дженесса рассказала мне, что вы были связаны со «стекляшками», – произнес Пэррен.

Ордиер перевел на него удивленный взгляд.

– Почему она стала об этом рассказывать?

– Я спросил ее прямо. Ваше имя мне смутно знакомо, я ведь тоже из Файандленда. Когда она его назвала, я припомнил, что писали о вас в прессе.

– По крайней мере, вам понятно, почему я уехал, – пробормотал Ордиер. – Я этим больше не занимаюсь. Все в прошлом.

– Вы много знаете об этих технологиях.

– И что толку в этих знаниях здесь, на островах?

– Ну, для меня вы – весьма ценный кадр. Короче говоря, я хочу с вами проконсультироваться.

– И что же вы хотите от меня узнать? – покорно спросил Ордиер.

– Все, что вы можете рассказать.

– Увы, профессор Пэррен, вас ввели в заблуждение. В техническом плане я имею весьма смутное представление о «стекляшках». Я, скорее, посредник.

– Вот только не надо лукавить. Если уж вы не эксперт, тогда я не представляю, кого можно было бы так назвать.

– Я поделился с Дженессой лишь самой малостью. Не стоило ей распространяться. Да, я знаю о «стекляшках» немножко больше других. Но технологии совершенствуются, и то, чем я торговал, уже вчерашний день.

– Послушайте, я видел в вашем доме детектор. Ну, попробуйте возразить.

– Не понимаю, с чего вдруг такой интерес?

Пэррен вдруг подался вперед, уже не стараясь скрываться в тени.

– Не будем ходить вокруг да около, Ордиер. Мне нужна информация, и вы ею точно располагаете. В частности, скажите, существует ли на Архипелаге закон против использования «стекляшек»?

– А вам-то это зачем?

– Затем, что с их помощью я собираюсь наблюдать за катарийцами. Я хочу знать ваше мнение. Например, исходя из того, что мы с вами видели, могут ли катарийцы каким-то образом глушить эти сигналы?

– Ну, для начала, никакого закона у нас нет – по крайней мере, осуществимого на практике. Есть Соглашение о нейтралитете, но я ни разу не слышал, чтобы против кого-то выдвигали обвинения. Размещение «стекляшки» нарушает Соглашение, но, опять же, ни о каких судебных преследованиях речи не шло. Может быть, на некоторых островах есть свои местные законы, однако на Тумо, так уж вышло, их нет.

– А как насчет остального?

– Ну да, вы можете разбросать «стекляшки», если только придумаете как. Важно, чтобы катарийцы вас не заметили.

– Ну, с этим как раз проблем нет. Вы же в курсе, что я буду использовать самолет. В Тумо-Тауне мне уже пообещали борт с оборудованием, чтобы рассеять трансмиттеры ночью.

– Похоже, вы осведомлены куда лучше меня, – примирительно заметил Ордиер. – А с чего вы решили, будто бы катарийцы знают, как блокировать их сигнал?

– Они уже сталкивались со «стекляшками». С самого начала военной кампании на полуострове обе стороны весьма активно использовали трансмиттеры для шпионажа. Военные во всем перегибают палку, так что катарийцы наверняка были просто засыпаны трансмиттерами. При таких делах и не самое цивилизованное племя придумает, что с ними делать, а катарийцы – отнюдь не отсталый народ.

– А мне показалось, что вы иного мнения на их счет. Насколько я понял, антропологи не изучают технологически продвинутые народы.

– Катарийцы не подходят под общие правила. Для исследователя они представляют особый интерес как раз тем, что не допускают ни малейших исследований. Да, антропология, как вы правильно заметили, имеет дело в основном с первобытными племенами, но катарийцы отнюдь не такие. По нашей классификации, все общества делятся на «мягкие» и «жесткие». На профессиональном жаргоне это означает степень воздействия на окружающий мир. При поверхностном рассмотрении катарийцы кажутся племенем мягкого типа: не воинственны, растят свои цветочки, апатичны до безобразия. Но совершенно ясно, что все это – ширма. А под ней сокрыто нечто глубокое и тонкое, отточенное до мелочей. Лично для меня катарийцы, может, не цивилизованны, но однозначно жестки. И по жесткости нисколько не уступают другим. Их технологические навыки вполне способны сравниться с нашими.

– Это ваша догадка?

– Скорее, обоснованное предположение. Они явно что-то скрывают. Ну, так как же насчет «стекляшек»? Думаете, они сумеют заглушить сигнал?

– До сих пор это никому не удавалось. По крайней мере, в мою бытность еще не додумались, как блокировать сигнал. Впрочем, прогресс не стоит на месте.

– И у них в том числе.

– Не знаю. Можно только предполагать.

– Вот, взгляните. – Пэррен сунул руку в карман и извлек оттуда небольшую шкатулку. Ордиер сразу узнал ее – футляр-заглушка для миниатюрных трансмиттеров, сродни его собственному. Пэррен откинул крышку и при помощи щипчиков, гнездившихся в специальном желобке, извлек из шкатулки крупинку. – Вам доводилось видеть нечто подобное?

На ладонь Ордиера легла крохотная «стекляшка».

– Без серийного номера? – предположил Ордиер.

– Вот именно. – Пэррен подхватил «стекляшку» щипчиками и вернул ее в звуконепроницаемый футляр, со щелчком захлопнув крышку. – И знаете, почему?

– А вы знаете?

– Я никогда ничего подобного не встречал.

– Я тоже, – соврал Ордиер. – И думаю, что это – военная продукция.

– Нет, я наводил справки. Согласно Йенскому договору, они все должны быть промаркированы. И обе стороны неукоснительно соблюдают это требование. Серийный номер используется при расшифровке сигнала, без него никак.

– Выходит, пиратская версия?

– Их тоже маркируют, по тем же соображениям. Случается, на пиратских отсутствует номер, но это бракованные экземпляры, и их очень мало – кому нужна «стекляшка», с которой нельзя получить сигнал. Так вот, здесь такие «стекляшки» разбросаны повсюду. Я на Тумо всего ничего, а нашел уже несколько сотен.

– И каждую проверили? – поразился Ордиер.

– Нет, но девять из десяти найденных в городе оказались пустыми.

– И чьи же они тогда?

– Я думал, вы мне скажете.

– По-моему, мы уже убедились, что вы информированы куда лучше меня.

– Хорошо. Тогда поделюсь своими догадками: ответ связан с катарийцами.

Оба замолчали: Ордиер ждал дальнейших разъяснений, Пэррен – реакции собеседника.

– И?.. – наконец подал голос Ордиер.

– Кто-то, – с нажимом проговорил Пэррен, – шпионит за катарийцами.

– Зачем?

– За тем же, что и все остальные!

В голосе Пэррена послышались горделивые нотки – те самые, что и на ужине в доме Дженессы. Секундой раньше Ордиер ощутил укол вины, решив, что каким-то образом профессор прознал о его башенных вылазках. По счастью, этот напыщенный индюк так раздулся от важности, что и не думал следить за переменами в лице собеседника.

Немного поразмыслив, Ордиер сказал:

– Тогда имело бы смысл найти других наблюдателей и действовать сообща, иначе вы только будете путаться друг у друга под ногами.

– Вот именно. И поскольку я не знаю, кто они такие, приходится конкурировать.

– У вас что, имеются собственные «стекляшки»?

Сказанное прозвучало с иронией, однако Пэррен ответил на полном серьезе:

– Да, у меня есть возможность достать свежую версию, новейшую разработку. Пробная партия прошла испытания всего два дня назад. В четыре раза меньше обычной «стекляшки» и совершенно невидима. Поддерживает цифровую сеть, а значит, впервые можно сразу получить целостную картину происходящего.

– Вот видите, – проговорил Ордиер, поеживаясь при мысли об опасных новшествах. – Вы, как всегда, на коне.

– Так-то оно так, но тут закралась одна проблемка, и я пока не знаю, как быть. Цена этих приборов чересчур высока; я не могу рисковать бюджетом университета, если выяснится, что катарийцы и этот сигнал умеют подавлять.

– Боюсь, я в таких делах не помощник, – с мрачной улыбкой проговорил Ордиер. – Применительно к катарийцам, на мой взгляд, рано говорить о средствах обнаружения. Вы же видели, как живо они реагируют на слежку. Шестое чувство какое-то. Вот и ваши трансмиттеры, будьте уверены, как-нибудь выследят. Таково мое мнение, если хотите знать.

– Они же не сверхчеловеки, вы сами признали.

– Вроде бы да. Но возможно, они только притворяются. Слушайте, мне надо промочить горло. Давайте вернемся в дом.

С некоторой неохотой Пэррен согласился, и через несколько минут они продолжили утомительный спуск. До особняка добрались через полчаса. Вернулись усталые, потные и обгоревшие. Дома к тому времени уже никого не было, у бассейна одиноко стояли пустые лежаки. Пэррен тут же нырнул в бассейн, а Ордиер приготовил напитки со льдом, принял душ и переоделся.

Пока гость отдыхал на террасе, хозяин отправился на поиски Дженессы с Луови и довольно скоро их обнаружил. Женщины двигались к дому со стороны ворот.

– Решили прогуляться? – спросил он Дженессу.

– Вас так долго не было!.. Сходили к башне. Хотелось полюбоваться местными просторами. Ворота оказались не заперты, и мы решили, почему бы нет.

– Ты ведь прекрасно знаешь, там жутко опасно! – возмутился Ордиер.

– Очень интересное здание, – вмешалась в разговор Луови. – Весьма оригинальная постройка. Полным-полно скрытых ниш. А сверху такой чудный вид!

Одарив его покровительственной улыбкой, Лоуви поправила на плече большую кожаную сумку и, не говоря больше ни слова, с хозяйским видом прошествовала в дом.

Ордиер взглянул на Дженессу в надежде что-нибудь прочесть по ее лицу, но она просто отвела глаза.

Стояла изнуряющая жара. Гости уезжать не спешили, решив провести душный день в тени возле бассейна, а уж после, под вечер, отправиться домой.

В завязавшемся разговоре Ордиер чувствовал себя лишним и втайне пожалел, что раньше не интересовался занятиями Дженессы, в отличие от Луови, которая работала вместе с мужем и была в теме. Пару раз попытавшись вклиниться в их беседу и нарвавшись на насмешку, он потерял желание делиться своими соображениями и погрузился в задумчивость, предаваясь мечтам о возлюбленной катарийке и осмысливая свою сокровенную страсть к подглядыванию.

То, что на арене не было никакого действа, как он успел заметить еще тогда, находясь на вершине, служило некоторым утешением. Таким образом он превращался в невольного участника представления, – отчего-то страстно хотелось в это верить. С другой стороны, тот факт, что в его отсутствие на арене ничего не происходит, вызывал тревогу иного порядка.

И еще его беспокоило, что Луови с Дженессой поднимались на башню. А вдруг они что-нибудь видели или успели там натворить?

Опять с новой силой нахлынули типичные страдания вуайериста – чувство вины вкупе с желанием подсмотреть.

Ближе к вечеру, когда жара начала понемногу спадать, Пэррен вдруг объявил о какой-то намеченной встрече. Дженесса с готовностью вызвалась подбросить его в Тумо-Таун. Ордиер, рассеянно бормоча любезности вслед уходящим гостям, решил про себя, что ему представился подходящий случай удовлетворить любопытство. Проводив всю компанию до машины, он постоял немного, провожая их взглядом. Солнце уже клонилось к закату, и до того момента, когда оно скроется за горами, оставалось всего ничего. А значит, времени у него в обрез.

Едва машина скрылась, Ордиер поспешно вернулся в дом, схватил бинокль и фонарик и отправился в башню. Да, Дженесса была права, навесной замок болтался незакрепленным. Как видно, Иван забыл запереть за собой, когда в прошлый раз поднимался на башню. Сейчас он запер замок изнутри. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь прошел за ним следом.

Закат на острове очень краток. Как и во всей экваториальной зоне, солнце заходило за считаные секунды и на остров внезапно опускалась тьма. Ордиер поднимался к башне, и его тень под ногами простиралась все дальше и дальше. До наступления темноты оставались минуты.

Оказавшись в потайной нише, он заглянул в щель в стене. Внизу расстилалась долина катарийцев. Длинные тени, контрастные тона и полная тишина. Люди разошлись по домам, в безветрии вечера обвисли пологи, отделявшие части селенья. Все говорило о том, что тревога, поднятая при появлении незваных соглядатаев, улеглась.

С невероятным облегчением Ордиер вернулся домой. Шел он практически в темноте, подсвечивая себе путь. Он прибрался на террасе, унес лежаки, грязные бокалы и блюда. Когда возвратилась Дженесса, он как раз домывал посуду.

Она ворвалась в кухню взволнованная и цветущая. Чмокнула Ордиера в щечку и прощебетала:

– Я буду работать с Пэрреном! Он хочет сделать меня своим консультантом.

– И по какому вопросу?

– По быту катарийцев. Пообещал сохранить за мной зарплату, а когда вернется на север, то выбьет мне должность научного сотрудника в своем отделе. Он и меня приглашает поехать.

Ордиер кивнул и отвернулся.

– Ты разве не рад за меня?

– Рад. И в чем тут подвох?

Он вышел на патио, Дженесса – следом. У дверей она щелкнула выключателем, и на патио загорелись гирлянды среди виноградных лоз на шпалере.

– А почему обязательно во всем надо видеть подвох?

– На какие деньги он, по-твоему, будет все это делать? Ты же прекрасно знаешь ситуацию. Он здесь не в отпуске. Нельзя просто так приехать на острова, а потом вернуться обратно. Вне зависимости от того, что он наобещал.

– То есть ты что-то имеешь против?

На ее смуглой коже плясали радужные огоньки, напоминая цветочные лепестки. Дженесса всегда казалась ему неимоверно притягательной; теперь он успел пожалеть, что затеял спор.

– Пропустим по бокальчику?

– Пропустила уже.

Видимо, разговор ее зацепил.

– Расскажи поподробнее про эту вашу поездку на север.

– Джейси-Джей придумал один вариант.

– А почему я первый раз слышу, что у вас что-то там назревает?

– Как смогла, так сказала. К тому же еще ничего не известно наверняка, я могу в любой момент отказаться.

– Но не откажешься.

– А зачем мне отказываться? – проговорила Дженесса. – И ничего у нас не назревает, как ты изволил выразиться.

– Теперь я окончательно потерялся в догадках.

– И нечего тут теряться. Решил, что у меня что-то с Пэрреном?

– Нет.

– Мы просто коллеги, все дело в работе. Сколько себя помню, грызу эту тему. Ты же знаешь, что творится у нас в отделе – болото! С тех пор как сюда заселились катарийцы, мы не продвинулись ни на йоту.

– А-а, все дело в проклятых катарийцах? – взвился Ордиер. – Дались они вам! Оба вы на них двинулись, и ты, и этот твой Пэррен.

– Мне нечего возразить. Да, мы двинулись. Но только по работе.

Она хотела взять его за руку, однако Ордиер отвернулся. Дженесса не унималась и взяла в руки его ладонь. Это был жест ласковой матери, пытающейся утихомирить зарвавшегося сорванца. Ордиер и впрямь вел себя как мальчишка, хоть в глубине души и не хотел себе в этом признаваться.

Он вспылил, и теперь требовалось время, чтобы прийти в себя. Дженесса хорошо это знала. Появление Пэррена и его жены разрушало его привычный – спокойный и размеренный – образ жизни. А то, что Дженесса сблизилась с ними, с его точки зрения выглядело грубым вторжением. Вот он и отреагировал эмоционально.

Прошло время, они приготовили ужин, уселись на террасе и потягивали вино, наслаждаясь мягким теплом темной ночи под мерный стрекот сверчков.

– Только не слетай больше с катушек, ладно? У меня еще одна новость, – вкрадчиво проговорила Дженесса. – Джейси-Джей и тебя приглашает в команду.

– Меня? – удивился Ордиер. К вечеру он успел успокоиться и разомлеть. – Сомневаюсь, что могу быть чем-то ему полезен.

– У него сложилось о тебе хорошее впечатление.

– Ну, тогда и он не плох.

– Он сказал, что хочет снять у тебя на время башню.

– С чего бы это?

– Оттуда хороший обзор на долину. Джейси-Джей хочет устроить в стене тайник и установить там какие-то камеры.

– Передай ему, что башню я не сдаю, – отрезал Ордиер. – Здание идет под снос.

Дженесса устремила на него задумчивый взгляд.

– Когда я там была, мне показалось, что все прочно, – возразила она. – Мы совершено спокойно дошли до бойниц.

– Я ведь тебе запрещал.

– О чем ты?

– Ладно, не важно. – Похоже, надвигался очередной скандал. Ордиер поднял бутылку вина, посмотрел на просвет. – Откроем еще одну?

Дженесса притворно зевнула. Похоже, ей тоже не хотелось продолжать опасный и бесперспективный разговор.

– Не надо. Эту прикончим – и спать, – сказала она.

– Ты остаешься?

– Если не возражаешь.

Пролетело четыре дня. Хотя Ордиер воздерживался от посещений башни, это нисколько не умаляло его интереса к прекрасной катарийке. Он беспрерывно думал о ритуале, но его сдерживало присутствие Пэррена.

Ордиер ждал отъезда Дженессы, когда его посетила беспокойная мысль. В прошлый раз с Пэрреном на скале они обсуждали загадочное появление «стекляшек» без серийного знака. Толстяк связал их тогда с катарийцами – мол, кто-то еще пытается следить за загадочным племенем.

Дженесса по своему обыкновению принимала душ, в душевой кабинке плескалась вода, и вдруг Ордиер ясно осознал, что имеется еще одно объяснение, совершенно иного толка.

Вероятно, предположение Пэррена недалеко от истины и кто-то действительно шпионит за ними, но что, если катарийцы сами за кем-то следят?

Для племени, одержимого безопасностью своей частной жизни, вполне разумно следить за перемещениями людей, находящихся в непосредственной близости от их долины. И если допустить, что катарийцам каким-то образом удалось приобщиться к новейшим технологиям слежки, то у них есть дополнительная возможность отгородиться от внешнего мира.

Вполне себе жизнеспособная версия. По признанию самого же Пэррена, пещерными дикарями их не назовешь – это подтвердит любой, кому хоть раз довелось вступать с ними в контакт. Катарийцы, путешествовавшие в любую из северных стран, обнаруживали блестящие способности по части науки и технологий и отличались редчайшим умением проникать в суть вещей. Пэррен обмолвился, что катарийцы – настоящие мастера по части естественных наук. В таком случае им ничего не стоит создать дубликат той же «стекляшки».

И тогда им сам бог велел держать под колпаком ближайшего соседа. Во-первых, он живет очень близко, во-вторых, из его башни открывается прекрасный вид на поселение. Неудивительно, что по всему дому разбросаны немаркированные трансмиттеры.

В тот же день, дождавшись отъезда Дженессы, Ордиер вооружился детектором и просканировал каждую комнату, облазил все углы. В жилых помещениях он обнаружил не меньше дюжины; на террасе, в саду, у бассейна ими было усеяно все. Находки он спрятал в непроницаемый футляр. Коробка наполнилась уже на две трети.

Если принять за данность, что его выводы в общем и целом верны, что же выходит? Катарийцы знают и о башенке, и о таинственной слежке?

В таком случае легко объясняется то, что тревожило его все это время: что все это представление разыгрывалось исключительно для него.

При обычных обстоятельствах у катарийцев вообще не было бы повода подозревать, что он находится в башне. Но вот незадача. Он замечает на плантациях юную катарийку и проявляет к ней интерес. Тут же она становится главным действующим лицом постановки. Случайное совпадение? Или его пристальное внимание стало неким решающим фактором?..

Начало ритуала неизменно совпадало с тем мигом, когда он оказывался в потайной нише. Ни разу не доводилось ему приходить в полный разгар событий – он фактически появлялся всегда только к началу. Арена располагалась так, что ему не просто открывался обзор, ее, казалось, специально разместили на возвышении, чтобы все было отчетливо видно. Главная героиня всегда стояла к нему лицом, и никакая деталь постановки не могла ускользнуть от его глаз.

До сей поры Ордиеру попросту не приходило в голову искать всему этому разумное объяснение. Выходит, катарийцы за ним наблюдают и ждут его, и делают ради него постановку… Непостижимо.

Впрочем, все рассуждения натыкались на один неоспоримый факт: эти люди терпеть не могли наблюдателей, так с чего бы им вдруг поощрять какой бы то ни было интерес к себе?

Отягощенный мыслями, теряясь в догадках, Ордиер на четыре дня забросил восхождения на башню. Еще недавно ему нравилось думать, что юная катарийка – особый дар, сексуальное подношение. Он любил об этом помечтать, предаваясь эротическим фантазиям, но к такой связи мечты и реальности был не готов.

Ведь если принять это как данность, придется принять и то, о чем он только грезил: та девушка его знает, она его возжелала и избрана для него катарийцами.

Так тянулись за днями дни.

Дженесса странной задумчивости друга не замечала, ее голова была полностью занята проектом Пэррена. Днем Ордиер слонялся по дому, перебирая книги и пытаясь сосредоточиться на домашних делах. Ночи, по обыкновению, проводил с Дженессой – бывало, она наведывалась к нему, бывало, он к ней. В постели с Дженессой, особенно ближе к моменту развязки, он представлял себе прекрасную незнакомку. Она лежала, распростертая на ложе из алых лепестков. Ее прозрачное одеяние было местами разорвано, местами подоткнуто под голое тело. Обнаженная, она распахивала согнутые в коленях ноги и в ненасытном порыве тянулась к нему губами. В глазах застыло смирение, а кожа была теплой и шелковистой на ощупь.

Ее приготовили в дар – приди, наконец, и возьми.

На пятый день Ордиер проснулся с четким осознанием, что решение найдено.

Под боком мирно посапывала Дженесса. Глядя на зайчиков, что отбрасывал первый солнечный луч, отраженный от легкой ряби на водной глади бассейна, он вдруг все осознал. Он давно уже чувствовал себя неким избранником, но до сих пор не находил в себе сил это признать.

И лишь теперь понял, почему, как так вышло. Еще до отъезда ему несколько раз доводилось встречаться с представителями катарийского племени, и в ту пору у него не было повода таиться и скрывать от людей, что он имеет непосредственное отношение к «стекляшкам», крохотным камерам внешнего наблюдения. Катарийцы уже тогда знали, кто он такой и чем занимается, так почему бы им не знать этого и сейчас? Им многое про него известно: где живет, с кем и как.

Все это время, вплоть до нынешнего прозрения, Ордиера страшила сама эта мысль, ведь тогда он оказывался безвольной куклой в чужих руках. Осознание своей роли принесло ему долгожданное облегчение.

Его оставил мучительный страх не успеть, пропустить продолжение ритуальной церемонии, ведь без главного зрителя ничего интересного там не случится. И не надо больше спешить в тесную комнатушку, пропитанную наркотическим запахом роз, – катарийцы будут попросту ждать.

Они будут ждать его прихода так же, как привыкли ждать ухода всех остальных.

Лежа в кровати и уставившись в зеркало на потолке, Ордиер внезапно понял, что катарийцы на самом деле его освободили. Та девушка лишь подношение, которое он волен принять или не принять.

Дженесса открыла глаза и повернулась к нему лицом.

– Который час?

Ордиер взглянул на часы и ответил. Она нежно прижалась к нему, и он уже было решил, что ей хочется побыть с ним, пока она пребывает в полудреме. Она млела от таких вещей. Впрочем, мигом позже Дженесса отстранилась и, легонько коснувшись губами его груди, произнесла:

– Я убегаю.

– А что за спешка?

– Проводить Джейси-Джея на паром. Он уплывает на Мьюриси. Его будет ждать самолет.

– Самолет?

– Да, арендованный. Разбрасывать «стекляшки» над долиной. Сегодня или завтра.

Ордиер кивнул. Дженесса сонно слезла с кровати и нагая направилась к зеркалу, висящему на стене. Вяло уставилась на свое лицо, коснулась волос. Ордиер залюбовался ее формами. Ему представился пышный изгиб ягодиц, стройные ноги, гладкая, чистая кожа. Груди заколыхались, когда она подалась вперед, что-то рассматривая в зеркале.

Дженесса пошла в душ, а он вылез из-под одеяла и последовал за ней. Замер возле кабинки, представляя себе плавные изгибы ее соблазнительного тела под мощной струей, и как пена с намыленных ладоней ложится на голые ноги и грудь. Потом он прошелся с ней до машины и, проводив ее взглядом, вернулся в дом.

Напомнив себе, что волен делать все, что душе угодно, Ордиер сварил себе кофе и с чашкой в руках вышел на мощеный внутренний дворик. Стояла невыносимая духота, пронзительно стрекотали сверчки. Накануне привезли ящик с новыми книгами, бассейн манил прохладой и чистотой. Предстоял еще один день приятного ничегонеделания.

Интересно, а видят ли его сейчас катарийцы? Не затерялся ли десяток-другой «стекляшек» меж камней на мощеной дорожке? В виноградных плетях? На земле в неухоженных клумбах?

– Я больше не буду подсматривать за катарийцами, – проговорил он вслух в воображаемый микрофон.

– Сегодня снова полезу на башню, и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, – сказал он.

– Сдам дом Пэррену, а сам уеду в город и поселюсь у Дженессы.

– Глаз не спущу с катарийцев. Буду следить за ними, разнюхаю все их секреты, чтобы у них не осталось от меня тайн, выжму их досуха.

Он встал с пляжного кресла с упругим матрасом перед невидимой аудиторией. Жестикулируя и размахивая руками, он изображал то глубокую задумчивость, то внезапный всплеск мысли, то озарение.

Ордиер сам не знал, играет сейчас или нет. Свобода выбора – полезная штука для тех, кто упорно идет к своей цели. Для тех же, кто скован и нерешителен, это обуза.

– Кажется, я пропустила кое-что интересненькое?!

Ордиер вздрогнул и прекратил валять дурака. В дверях гостиной стояла Луови Пэррен с объемной кожаной сумкой через плечо.

– У вас не заперто, – сказала она. – Я постучалась, но никто не ответил. Может, я все-таки зайду?

– Что вам надо? – бросил Ордиер. В такой ситуации ему было не до «реверансов».

– Вы не против меня чем-нибудь угостить? Умираю от жажды.

– У меня кофе. Будете? Сейчас захвачу еще одну чашку.

– Лучше воды. Я шла сюда пешком.

– Без проблем.

Внутренне негодуя, Ордиер протопал на кухню и взял в руки чистый стакан. Вынул из холодильника бутылку минералки, налил воды, бросил два кубика льда. Внутри все кипело. Возвращаться в гостиную он не спешил. Опершись руками о раковину, молча смотрел на кофейник. Бесило, что она застигла его врасплох. Как она вообще сюда пробралась? На воротах стоит электронный замок!

Луови присела в тени на ступеньках веранды. Передавая бокал, хозяин невольно склонился над ней. Незваная гостья сидела, широко разведя колени. Трикотажная ткань натянулась на бедрах. Под мышками взмокло, пуговицы на блузе были почти все расстегнуты, и его взгляду предстали две полные груди. Она что, расстегнулась, пока он был в кухне? Ведь когда гостья только появилась в дверях, ничего подобного он не заметил.

Принимая бокал, Луови бросила на него лукаво-застенчивый взгляд.

– Я думала, что застану вас в бассейне. На улице жарко.

– Не сейчас.

– А я страсть как хочу искупаться. Не желаете составить компанию?

– Плавайте, ради бога. Бассейн в вашем полном распоряжении, – ответил Ордиер. – Мне, к сожалению, пора по делам. – К нему возвращалась былая любезность; связанная с нежданным вторжением злоба начала потихоньку стихать. – Я думал, вы едете с мужем.

– Меня совершенно не тянет на Мьюриси, – ответила Луови. – Там нечем заняться. А где Дженесса? Разве она не у вас?

– Она вроде бы с Джейси-Джеем, – удивился Ордиер. – Что-то говорила мне про паром.

– Вы думаете, Дженесса с ним? Ну, это вряд ли. Он отбыл два дня назад.

Ордиер нахмурился, пытаясь припомнить, что именно говорила Дженесса о своих планах на день. Сама она не утверждала, что куда-то уедет, а вот Пэррен совершенно точно должен был успеть на паром до Мьюриси. Поскольку они вместе работают, она сопровождала его в поездках на ближние расстояния. И кстати, как сюда добралась Луови? Из Тумо-Тауна идти далековато, и все же она прибыла без машины. Может, ее кто-то подвез?

– Джейси-Джей уехал на Мьюриси, чтобы зафрахтовать самолет, я правильно понимаю?

– Нет, что вы. Они уже разбросали «стекляшки» на катарийский лагерь. Еще позапрошлой ночью. Вы разве не слышали в воздухе рев мотора?

– Нет, конечно! А Дженесса в курсе?

– А как же! Нисколечко не сомневаюсь, – заверила Луови и улыбнулась со странным выражением, как в прошлый раз после посещения башни.

– Зачем вашему мужу понадобилось на Мьюриси?

– Надо забрать аппаратуру. А что, Дженесса не говорила?

– Дженесса сказала, что…

Ордиер замялся и с подозрительностью взглянул на гостью. Говорила она со слащавой любезностью, как городская болтушка, стремящаяся поведать всему свету о недавно раскрытой измене. Она пригубила воды, опустила в бокал два ноготка и подцепила кубик льда. Обвела им губы, подержала во рту, провела возле скул, ниже к шее, на грудь. Капельки талой воды стекали под блузку и скатывались в ложбинку между больших грудей. Мелкими глоточками она пила воду, ожидая реакции Ордиера.

Тот отвернулся, перевел дух. Непонятно, что теперь делать: верить непрошеной гостье? Положиться на честность Дженессы и собственную наблюдательность? За последние несколько дней та ни разу не давала повода себя в чем-нибудь подозревать – ни в отношении Джейси-Джея, ни в отношении их общих дел.

– Я думала застать здесь Дженессу, хотела с ней пощебетать, – обронила Луови.

– Может, вам лучше пощебетать в каком-нибудь другом месте? Не знаю, чего вы добиваетесь и зачем вы на самом деле явились…

– Не притворяйтесь, будто вам ничего не известно о катарийцах.

– А это еще тут при чем?

– При том. Вы ведь приобрели этот дом исключительно из-за башни?

– Башни? Да при чем здесь она?

– Ах, святая простота! Дженесса, дурочка, даже не подозревает! Пора бы раскрыть ей глаза!

Каких-нибудь пять дней назад эти намеки попали бы прямо в цель и вызвали у него муки совести. Тогда он был совершенно другим человеком. Но с тех пор все стало гораздо запутаннее и серьезнее. Теперь он был не настолько раним. В его душе, конечно, оставалось чувство вины, однако масштаб изменился: как выяснилось, все они были частью куда более сложной интриги.

– Слушайте, Луови, идите себе подобру-поздорову.

– Ах, так! Замечательно. – Брякнув бокалом об стол, женщина вскочила, схватила свою сумку и гибко, по-кошачьи, развернулась – все одним махом. – Полагаю, вы понимаете, чем это для вас обернется.

– Что вы несете?! Не знаю и знать не хочу, так что, будьте добры…

Луови понеслась прочь с террасы, мимо комнат, на выход. Он проводил ее через прохладные комнаты до самой парадной. Она вышла из дома и поспешила к выходу по пологому склону, где вилась подъездная дорожка до ворот. Несмотря на отрицание, Ордиер прекрасно понимал, что она имеет в виду, и с ее поспешным бегством все лишь усугублялось. Ворота по-прежнему были открыты – наверное, не захлопнулись, когда уезжала Дженесса. Проследив, чтобы Луови ушла, он закрыл ворота дистанционным ключом.

Судя по походке, жена Пэррена была сильно рассержена.

Да, она не бросалась пустыми обвинениями, а знала наверняка, что он занимается слежкой. Его так и подмывало кинуться вслед, все отрицать, приводить свои доводы, но он понимал, что уже слишком поздно. Дело сделано. Так или иначе, пока раскрываться он был не готов. Интересно, зачем она приходила? Пообщаться с подругой? Рассказать ему о ее обмане? Зачем ей все это понадобилось?

Солнце висело в зените, заливая белесым светом обожженный и пыльный пейзаж. Вдали, за равниной, в знойном мерцании тонули Тумские горы. Луови, злая как черт, позабыв про жару и палящее солнце, решительным шагом рассекала горячую пустошь. О бедро при каждом шаге колотилась тяжелая сумка.

Ордиер видел, как она проскочила нужный поворот и теперь брела в сторону, все больше отклоняясь от шоссе, которое привело бы ее в Тумо-Таун. Она двигалась параллельно хребту по наклонному спуску. Неизвестно, куда она шла – в том направлении не было ни домов, ни дороги. Еще немного – и она попадет в местность, где опасно бродить без специальной экипировки, да еще человеку, который порядком на взводе. Там сплошь одни камни да рытвины.

Он помчался вдогонку. Шла она на удивление быстро, покрыла приличное расстояние, и ему пришлось здорово постараться, чтобы догнать ее.

– Луови! – крикнул Ордиер, когда стало ясно, что она в зоне слышимости. – Луови, ну подождите!

Наконец она остановилась. Он в три шага покрыл оставшееся расстояние, запыхавшийся и измученный жарой. С укоризной взглянув на него, беглянка ждала, что он скажет.

– Я не могу допустить, чтобы вы шли пешком. Вы не представляете, как далеко отсюда до города. Вы просто не доберетесь, тем более в такую жару.

– Без вас разберусь, что мне делать, – сказала она.

– Давайте вернемся в дом, я вас отвезу на машине.

Луови только покачала головой в ответ.

– Я прекрасно ориентируюсь, так что не вмешивайтесь, – решительно проговорила она и, устремив взгляд на горную гряду, поковыляла вперед.

Ордиер вернулся в дом, сердито хлопнув дверью. В воздух взвилось облачко пыли.

Он вышел на патио и опустился на диванную подушку из тех, что были раскиданы на горячих камнях. Какая-то птичка спорхнула с виноградной лозы и улетела, Ордиер проводил ее взглядом. Подумать только, везде – на веранде и патио, в каждой комнате дома, разбросана куча невидимых, скрытых от глаз «стекляшек». Весь дом – словно сцена для невидимой публики.

Он взмок и устал, пока бегал за Луови, и теперь захотел чуть-чуть освежиться. Стянув с себя одежду, Ордиер прыгнул в бассейн и долго плавал от бортика к бортику, пытаясь унять беспокойные мысли. Вылез, обсушился, переоделся и принялся ходить вокруг бассейна, пытаясь отделить факты от домыслов и систематизировать все, что ему известно.

«Стекляшки» без маркировки. Ему почти удалось убедить себя в том, что в дом их подкидывают катарийцы, хотя нельзя скидывать со счетов и версию, что шпионов подкладывает кто-то другой.

Дженесса. Если верить Луови, то Дженесса перед ним не честна. И хотя, по мнению Ордиера, Дженесса достойна доверия, зерно сомнения, оброненное Луови, успело дать свои всходы.

Поездка на Мьюриси. Ясно, что Пэррен отправился туда, чтобы зафрахтовать самолет либо забрать шифровальное оборудование. Остается неясно, когда: сегодня, позавчера? Если слушать Луови, то самолет уже сыграл свою роль. Но что-то слабо верится, чтобы прагматичный и рассудительный Джейси-Джей позабыл обзавестись оборудованием для дешифровки и рассеял трансмиттеры просто так.

Луови. Куда она, интересно, направилась? Решила вернуться в город или разнюхивает что-нибудь у скалы?

Дженесса еще раз. Где она? Села на паром, как и собиралась? Сидит в офисе с Пэрреном? Или, может быть, едет назад, в особняк?

Башня. Что Луови известно о его пребывании в потайной нише? Или она лишь строит догадки и своими вопросами хотела застать его врасплох? Что она имела в виду, говоря, что башня – первопричина всего, даже его появления здесь? Неужели она знала о ней больше, чем он? Зачем вообще кому-то понадобилось сооружать башню с потайной камерой, откуда открывается обзор на долину?

Все эти вопросы спровоцировала своим появлением нежданная гостья. Оставался и еще целый ворох неразгаданных тайн.

Катарийцы. Кто за кем наблюдает? Раньше он как будто бы знал ответ, теперь уже допускал и обратное.

Юная катарийка. Кто он для нее? Сторонний наблюдатель, укрытый от глаз, которого не принимают в расчет? Важный участник, без которого ритуал не продолжат?

Решая дилемму между свободой выбора и предопределенностью, Ордиер постепенно пришел к выводу: как ни парадоксально, единственное и неколебимое, что есть в этой схеме – молодая катарийка.

Одно было ясно наверняка: когда бы он ни поднялся на башню, намеренно или под влиянием момента, если он окажется там и приставит бинокль к щели в стене, то по какой-то неведомой причине или целой их совокупности юная катарийка будет его поджидать – и ритуал возобновится.

Выбор за ним. Больше не обязательно лезть в тайную нишу. Действо закончится, только если он так захочет.

Без дальнейших колебаний Ордиер вернулся в дом, нашел бинокль и полез по крутому каменистому склону вверх, к башне.

Пройдя немного, он развернулся и пошел назад, пробуя на вкус недавно приобретенное свободомыслие. На самом деле Ордиер просто решил захватить детектор. Сунув его под мышку, он покинул жилище и направился к воротам.

Через пару минут Ордиер был уже у подножия башни, моментально взлетел по ступенькам и ринулся к скрытой нише. Но сначала он отложил на пол детектор и взял в руки бинокль, чтобы внимательно рассмотреть, что творится у него дома.

На подступах к дому все оказалось пустынно, как и отрезок дороги на обозримом пространстве. И даже облачко пыли вдалеке не выдавало присутствия автомобиля. Тогда он стал прочесывать всю видимую часть хребта, выискивая Луови, – и никого не заметил, хотя и допускал, что она по-прежнему где-то там бродит.

Ордиер отступил от стены, протиснулся меж двух выступающих плит и шагнул в нишу. В нос ударил удушающий аромат лепестков. Этот запах рефлекторно будил в нем ассоциации с нежной девой из ритуала, с таинственной слежкой, с подглядыванием и запретными удовольствиями.

Он положил бинокль на приступок и достал из футляра детектор. Выждал немного, морально готовясь к тому, что сейчас обнаружится: если в камере вдруг найдутся «стекляшки», тогда катарийцам о нем известно, причем уже давно.

Наконец Ордиер взял в руки детектор, выдвинул до упора антенну и щелкнул переключателем. Воздух прорезал оглушительный вой, и прибор тут же смолк. Трясущимися пальцами Иван потрогал антенну, встряхнул аппарат, но тот молчал. Ордиер в замешательстве потер клавишу выключателя, пытаясь понять, что не так.

Тогда он вынес прибор на свет и снова включил. Обычно когда прибор засекал где-то трансмиттеры, он издавал уловимый человеческим ухом звук, а на боковой части корпуса высвечивались лампочки, и оживала шкала. Светодиоды горели, хотя и тускло – наверное, так казалось из-за слепящего солнца, а вот стрелка замерла на нуле. Динамик молчал. Ордиер снова встряхнул детектор, но стрелка не сошла с мертвой точки.

Наконец он додумался проверить зарядку. Так и есть – аккумуляторы сели.

Проклиная себя за забывчивость, Ордиер отложил бесполезную вещицу на ступеньки. Теперь встала другая проблема: либо это место напичкано «стекляшками», либо нет. Внезапный всплеск шума, возможно, был вызван динамической перегрузкой от их переизбытка – или просто являлся последним всхлипом умирающих батарей.

Ордиер вернулся в тесную нишу и снова взял в руки бинокль.

Везде лежали лепестки катарийских роз. Если в обычные дни в проем заметало от силы несколько штук, то сегодня он был ими забит. Ордиер принялся торопливо их разгребать. Теперь ему было без разницы, куда они упадут, внутрь стены или вовне. Он сгребал их пальцами и сталкивал с уступа ногами. Вокруг распространялся терпкий аромат лепестков, и с каждым вздохом Ордиер возбуждался все больше, нарастало желание, доходя до мучительной тяжести в паху, кружилась голова.

Давным-давно, в первый раз, когда он только попал в эту скрытую нишу, здесь тоже было полно лепестков. Правда, в ночь накануне дул сильный порывистый ветер. Наверное, их нанесло совершенно случайно. А что же вчера? Дул ли ветер?

Ордиер встряхнул головой, пытаясь согнать с себя сонную одурь. Утро выдалось сумбурным, да потом эта Луови, да еще разряженные аккумуляторы. Лепестки…

В тайном убежище было темно и душно, словно против Ордиера ополчились какие-то высшие силы. И что-то подсказывало, что он знает, кому принадлежат эти высшие силы, кому они повинуются.

Подумать только, все это время катарийцы следили за ним! Они его выбрали, подвели к укромному уголку в тайной нише и предполагали, что он будет смотреть. Они видели все, фиксировали каждый вздох и каждое слово, его намерения и реакции, все до последней. Все это расшифровали и проанализировали и, сопоставив со своими действиями в тот момент, определили его психологический профиль и дальше вели себя соответственно полученным данным.

Он стал для них собственной, уникальной «стекляшкой».

Голова закружилась от пронзившей догадки, даже пришлось ухватиться за каменный выступ в стене – иначе упал бы. Казалось, мысли обрели осязаемость и своей тяжестью норовят столкнуть его с твердой опоры. А внизу меж тем зияет опасная брешь между стен.

Вспомнился день, когда все только начиналось. Он действительно был скрыт от чужих глаз, и катарийцы о нем не подозревали. Уж это, наверное, можно принять за данность. Ордиер нашел землю, оплатил строительство дома, вступил в собственность… Это был целый процесс, последовательность событий, не связанных какими-либо закономерностями. Пользуясь редчайшей возможностью понаблюдать за жизнью и бытом катарийского племени, новый обитатель далеко не сразу стал понимать природу своего интереса. Как-то раз на глаза ему попалась юная катарийка. Что-то в ее движениях и осанке пробудило в нем физическую реакцию, включило гормоны, превратив ее в объект исключительной привлекательности. Она срывала бутоны и бросала их в заплечную корзину. Одна, среди многих других. Все мысли он держал при себе, не сказав ни слова в своей потайной нише.

Катарийцы никак не могли этого заметить и спрогнозировать дальнейшие действия.

Все, что случилось дальше, – дело случая. Пусть лучше так, а не иначе.

Немного приободрившись, Ордиер подался вперед и, прислонясь лбом к прорехе в стене, посмотрел на арену.

Его ждали.

Распростертая женщина лежала на ковре из лепестков роз, полы ее наряда разметались в стороны и обнажили соблазнительное тело. Тот же ореол соска, те же пряди волос на лобке. Тот же самый мужчина, что подтолкнул ее ногой, пытаясь перевернуть, навис над ней и ласкал свою промежность. Все остальные расположились вокруг: женщины, что разбрасывали лепестки и срывали одежду, мужчины, твердившие нараспев какие-то непонятные слова.

Картина была восстановлена до мельчайших нюансов, словно с его памяти сделали снимок и воспроизвели во всех подробностях. Ордиер даже ощутил фантомный укол совести, связанный со спонтанной эякуляцией в тот раз.

Он поднес к глазам бинокль и взглянул незнакомке в лицо. Казалось, взгляд из-под полуопущенных век направлен именно на него. Все то же выражение лица: желание отдаться тут же, на месте, предвкушение близости и будущего удовольствия. Словно пленка в кинопроекторе сдвинулась на один дюйм. Отгоняя от себя чувство вины, навеянное полнотой и сходством картины, Ордиер смотрел девушке в лицо, не страшась встретиться с ней взглядом, и в который раз восхищался ее пылкостью и красотой.

Он почувствовал жар и напряжение в паху… И тут она ожила и начала раскачивать головой. Ритуал возобновился.

К центру направились четверо мужчин, которые все это время лежали позади статуй. Они двинулись к женщине, разматывая на ходу веревки, вороша лепестки. Концы веревок были привязаны к четырем статуям. В это время женщины подхватили корзины и направились к центру. Все остальные принялись нараспев бормотать.

А на плантации жизнь шла своим чередом: крестьяне возделывали цветы, поливали их, собирали бутоны. Ордиер неожиданно осознал их присутствие, как будто бы и они ждали начала ритуала для продолжения своей деятельности и, лишь когда он начался, включились в работу.

Мужчины опутали девушке руки и ноги, тугие узлы натянулись на ее теле. И вот ее руки раскинуты в стороны, ноги разведены. Она пыталась сопротивляться и извивалась изо всех сил, крутила тазом, мотала головой.

От усилий с нее сползла одежда, обнажив большую часть тела. Тогда к ней придвинулся мужчина из толпы, загородив Ордиеру обзор.

И все это время, пока завязывали веревки, пока разбрасывали лепестки, над ней возвышался мужчина. Он активно ласкал свои гениталии, наблюдая за действом и выжидая.

Наконец, когда последний узел был завязан, песнопения смолкли. Все представители сильного пола стали покидать площадку, не считая того, который стоял непосредственно перед девушкой. Катарийцы направились на плантации и к находящемуся в удалении лагерю.

Посреди арены распростерлось беспомощное тело. Она лежала, раскинув ноги и руки, в плену тугих узлов. Легким снегом осыпались на нее лепестки – мягко планировали на лицо, на глаза и губы, попадали в открытый рот. Красавица беспомощно подергивала головой, пытаясь увернуться от потока цветов, сбросить их со своего лица. В отчаянии она дергала за веревки, и мягкий ворох из лепестков вздымался в тех местах, где она выгибалась.

Скоро ее попытки освободиться стали ослабевать и совсем прекратились. Девушка устремила взгляд вверх, на ее лице застыло расслабленное выражение, глаза были широко раскрыты. Кое-где на щеках и на подбородке блестела слюна, лицо светилось здоровым румянцем, словно бы в тон лепесткам. Под ворохом цветков торопливо вздымалась грудь.

Как только она перестала сопротивляться, начался следующий этап церемонии. Казалось, жертва ритуала была одновременно его режиссером. Едва она запрокинула голову в порыве сладострастия, тот мужчина склонился рядом и, загребая ладонями лепестки, стал снимать с нее полотнища просторного одеяния. Он срывал их и отбрасывал прочь, взметая в стороны хоровод лепестков. Манящая нагота представала глазам и тут же исчезала под лепестками, что окутывали девушку плотной пеленой. Вокруг стали сходиться женщины с корзинами, снова забрасывая ее лепестками. Последнее одеяние было сброшено. Обнаженное тело билось в путах, над горами лепестков порой взметалась рука, колено, нагое плечо… а сверху сыпались лепестки.

И вот она полностью погребена. Женщины уже не бросали вручную – они высыпали цветы из корзин, и пунцовые лепестки лились на девушку точно вода. И под этой струей человек, склонившись на колени, нагребал падающие лепестки на ее руки и ноги, накладывал их на лицо.

Покончив с работой, он встал и отошел. С наблюдательного пункта из башни небольшая площадка напоминала озерную гладь, под которой не было и намека на прекрасную незнакомку. Непокрытыми оставались только ее глаза.

Наконец мужчина и женщины с корзинами сошли с арены. Они возвращались в лагерь, что находился на порядочном удалении от башни.

Ордиер отвел бинокль от глаз и посмотрел, что творится в округе. Покончив с дневными делами, катарийцы расходились по домам, скрытым за темными полотнищами, что ограждали лагерь. Плантация опустела. Красавица на арене осталась одна.

Ордиер снова взглянул на нее, приложив к глазам бинокль. Она неотрывно смотрела на него. Это выглядело как признание, как честное и неприкрытое обольщение; взгляд в упор, провоцирующий и призывный.

Вкруг ее глаз пролегли темные тени, как у человека, перенесшего горе. Страстно манил пристальный взгляд, и в одурманенный мозг Ордиера вдруг закралась догадка, которая окончательно повергла его в ступор. Он узнал этот взгляд. Узнал набрякшие веки, усталые глаза…

Ордиер смотрел на нее и не мог оторваться. Он смотрел и смотрел, с роковой неуклонностью убеждаясь, что взгляд этот принадлежит Дженессе и никому иному.

Взволнованный дурманящим ароматом, Ордиер отпрянул от стены и бросился прочь. Выскочил на свет под лучи полуденного солнца, в самый зной. Ослепленный, попятился к пролету узких ступеней. Качнулся, прошел мимо брошенного детектора и начал медленно сходить по ступеням к земле.

На полпути вниз показался еще один узенький выступ, тянувшийся до самого края на всем обозримом пространстве. Наплевав на осторожность, ведомый желанием, Ордиер шагнул на уступ, добрался до конца и пошел по стене, ограждающей двор, чтобы дальше спуститься с нее. Со стены открывался вид на ближние скалы и валуны горного хребта.

Он спрыгнул и грузно ударился о валун – не рассчитал расстояние. Ссадил ладонь, больно грохнулся на колено. Перехватило дух, но в общем и целом не пострадал. Скорчился, обхватив колени руками, чуть-чуть отдышался.

По долине пронесся сухой жаркий ветер, перекатил через горный кряж. Дышать стало легче, в голове прояснилось. Одного было жаль: упоительное томление угасло.

Еще недавно Ордиер приписывал себе способность свободно мыслить, и теперь этот момент наступил. Загадочное воздействие катарийского ритуала увяло, и он волен был сам решать, что дальше делать: отправиться на поиски судьбы или ретироваться.

Цепляясь за выступы и выщербины в горной породе, он сумел бы слезть и вернуться домой. Повидаться с Дженессой, которая к тому времени, возможно, уже вернулась и в двух словах отринет все подозрения, навеянные словами Луови, и всем противоречиям найдется простое житейское объяснение. Можно отыскать Луови, извиниться перед ней и попытаться как-то прояснить для себя ту нелепицу, что возникла вокруг перемещений Джейси-Джея. Жизнь пойдет своим чередом, как и шла до нынешнего лета, до того проклятого дня, когда он наткнулся на тайную нишу в стене. Позабыть катарийку и больше не видеть ее, не рваться к башне.

Вот так он и думал, сидя на валуне и обхватив руками колени, пытаясь навести хоть какой-то порядок в собственных мыслях и на что-то решиться.

Одно «но» не давало покоя. Она будет ждать, несмотря ни на что; вернись он в башню хоть завтра, хоть через год, хоть через полсотни лет, его встретит все тот же истомленный и ищущий взгляд юной красавицы, так сильно напоминавшей Дженессу.

Ордиер неуклюже плюхнулся с последнего выступающего валуна и, взметнув в небо облако пыли и каменной крошки, скатился на песчаное ложе долины.

Встал, отряхнулся. Чуть поодаль высился хилый торс башни. Он посмотрел на нее с интересом – никогда прежде ему не доводилось видеть чудну́ю постройку с такого ракурса. Та сторона башни была выложена из прочных каменных плит и всем своим обликом напоминала крепкую оборонительную постройку. С тыла башня не производила столь сильного впечатления. При том, что нижняя часть стены состояла из каменных блоков, а на высоте человеческого роста начиналась кирпичная кладка вперемешку с камнями. Как видно, в дело шло все, что имелось под рукой.

Пока Ордиер спускался по каменистому склону, в округе не было ни единой живой души – во все стороны открывался живописнейший вид; ни стражников на хребте, ни работников на плантациях. Легкий бриз колыхал сочные розы. Далеко-далеко, по другую сторону долины, вокруг лагеря простирались неколебимые серые полотнища.

Но вот впереди показались статуи, стоявшие вкруг арены. Снедаемый страхом и предвкушением, Ордиер медленно направился к ним. Воздух наполнял пьянящий аромат лепестков, с избытком рассыпанных по арене. Устремленная кверху громада башни преграждала путь ветру с окрестных гор, и рыхлая насыпь из роз едва колыхалась в дуновении его слабеньких отзывов. Сверху казалось, что лепестки лежат тихой гладью поверх распростертого тела красавицы; отсюда, снизу, все было совсем иначе. Россыпи пьянящих лепестков лежали по арене неровными волнами. Тело девушки было присыпано пышными холмами, отнюдь не разглаженными вровень с поверхностью, как выглядело сверху.

Ордиер подходил к арене не без опаски, двигаясь со стороны статуи, – как раз той, на которой была закреплена одна из веревок. Грубо сработанная веревка из плотного волокна была сильно натянута и терялась в глубинах цветочного холмика.

И что теперь делать? Что задумали сценаристы?

Подойти к красавице, захороненной в куче лепестков, и чинно представиться, как диктуют правила приличия? Застыть над ней в угрожающей позе, как делал мужчина из ритуала? Может, воспользоваться моментом и попросту наброситься на нее, изнасиловать? Они здесь все равно одни. Высвободить ее из пут? Ордиер беспомощно огляделся, надеясь найти хоть какую-то подсказку.

Вроде бы можно поступить как хочется, перед ним простиралась свобода выбора. Впрочем, на этот счет он особенно не заблуждался: все варианты навязаны ему волей катарийцев и существуют благодаря какому-то их непостижимому всеведению.

Но как же дико хотелось ее познать! Подойти к ней, приблизиться, обладать. Вот она, только протяни руку! Лежит в путах и никуда от него не денется.

С таким же успехом можно уйти и ни во что не ввязываться. Тоже вполне приемлемый вариант.

Ордиер замер подле статуи с привязанной к ней веревкой, пытаясь что-то сообразить, а тем временем на него действовал пагубный аромат лепестков – кружил голову, очаровывал, возбуждал. Наконец, уступив искушению, Ордиер шагнул вперед – правда, поддавшись силе привычки, он прежде вежливо кашлянул.

Никакой реакции не последовало. Девушка не шелохнулась.

Схватившись за веревку, точно за нить Ариадны, он двинулся к центру, пока не оказался у места, где груда лепестков была особенно высока. Подался вперед, выгнул шею – вдруг удастся хоть что-нибудь рассмотреть, выступающую часть тела, какой-то ориентир, и не придется разгребать всю эту кучу, чтобы добраться до желанной катарийки. Своим появлением Ордиер всколыхнул терпкие слои тяжелого дурманящего аромата, и тот поднялся в воздух, как невесомые хлопья со дна бутылки с дешевым вином. Вздохнув полной грудью, он отдался на волю тягучей туманной волны – будь что будет, какие бы тайны ни уготовили для него загадочные катарийцы. Могучий аромат возбуждал и расслаблял одновременно; с обостренной чувствительностью Ордиер прислушивался к звукам ветра, растворялся в сухом жаре полуденного солнца.

Одежда вдруг стала лишней, и он торопливо стянул ее с себя. На глаза попалась небрежно отброшенная ткань пронзительно-красной тоги, сорванной с незнакомки, поверх которой он бросил свою одежду. Тогда он вновь обернулся к куче лепестков, встал на колени и потянул за веревку. Та упруго натянулась – теперь любое малейшее движение даст девушке знать, что он здесь и уже совсем близко.

Ордиер смело шагнул вперед, вокруг щиколоток нежным морем сошлись лепестки. Усилился головокружительный аромат, который теперь напоминал мускусный женский запах.

И вдруг все спало. На смену возбуждению и решительности пришло другое чувство, настолько явное, как будто на плечо легла чья-то рука.

Ордиер отчетливо ощутил на себе чужой взгляд.

Это тревожное осознание пробилось сквозь навеянный розами экстаз. Ордиер отпрянул, стал озираться. Вокруг – ни души.

Непроницаемые лица статуй, обращенных к арене, словно бы созерцали погребенную под ворохом лепестков красоту.

Неохотно всплыла из глубин подсознания мысль: статуи! Так что же там с этими статуями?.. Ах да, они ведь стоят тут с самого начала. Вокруг них собрались мужчины; они чистят и натирают до блеска железных истуканов, а позже прячутся – там внутри пустота!

Ордиер поднял взгляд на ближайшую статую и заглянул ей в лицо. Статуя олицетворяла сильного, невероятно прекрасного юношу с копьем, чей наконечник был выполнен в форме фаллоса. Обнаженный торс снизу прикрывало одеяние, сработанное скульптором до мелочей, вплоть до текстуры материала. Лицо статуи было обращено вперед с легким наклоном, как будто юноша разглядывал девушку, погребенную под лепестками.

А вот глаза!..

Глаз не было. Были две дыры, за которыми могло скрываться что угодно, в том числе и таинственный наблюдатель.

Ордиер поднял голову и заглянул в прорези на лице пустой маски – есть ли там кто-нибудь? Бесстрастное лицо статуи грозно взирало на чужака.

Удовлетворив любопытство, Ордиер вновь повернулся к усыпанной лепестками арене, где, как на ложе, возлежала красавица. Их разделяло каких-то несколько шагов. А дальше, по ту сторону розовой глади, на него зловеще взирали другие статуи. Почудилось, что за черными глазницами что-то мелькнуло.

Он решительно шагнул на арену и бросился к истукану. Запнулся о какую-то веревку, гора из лепестков с шуршанием зашевелилась – он что, задел ее за руку? – и подскочил к статуе. Нащупал пальцами округлую рукоять в виде выпуклого диска, схватил и тут же отдернул руку. В невыносимом пекле железная дверца раскалилась так, что не прикоснуться. Он упрямо пытался открыть замок, напрягая пальцы, равномерно распределяя боль. Еще мгновение – и дверца подалась! Скрипнули петли, откинулась крышка, дверь широко распахнулась. Изнутри обдало горячим воздухом.

Статуя оказалась пуста.

Обмотав руку рубашкой, Ордиер принялся открывать остальные. Внутри никого не было. Распалившись, он пинал их ногами, молотил кулаками и хлопал дверьми. Статуи отзывались глухим эхом.

Наконец, уняв ярость, Ордиер возвратился к горе лепестков посреди арены. По крайней мере, он сделал все, что мог в нынешнем состоянии. Теперь они вдвоем, он и прекрасная незнакомка, и никого нет вокруг, никто не подсматривает. Он направился к горе розовых лепестков посреди арены и застыл в нерешительности, вдыхая аромат цветов и чувствуя, что за ним все же кто-то подсматривает. Чувство это было столь ощутимым, точно кто-то прикоснулся пальцами к затылку.

Однако сомнений не осталось: он поддастся цветочному аромату и сделает то, зачем пришел. Когда-то он мог испугаться, теперь у него просто нет выбора. Ордиер вдохнул полной грудью горячий знойный воздух, напитанный лепестками, задержал его в легких и почувствовал, как по телу побежали мурашки, притупляя все чувства. Ордиер всей душой ощущал тягу к соитию, доступность незнакомки и обещание ласки. Точно кадры из фильма пронеслись образы: ее истомленные глаза, хрупкое тело, девичья чистота и явное возбуждение – все поплыло. Он упал на колени и зарылся руками в ворох лепестков.

Не поднимаясь с коленей, он двигался напролом, разгребая цветы. Те разлетались в стороны и кружили, точно легкая пузыристая жидкость, ярко-алые лепестки, источающие запах желания. Ордиер нащупал веревку под ворохом лепестков и стал двигаться по ней к центру арены. И вот уже совсем близко, она впереди – такая доступная, ждущая. Он легонько подергал веревку, и та подалась – наверное, в сторону сдвинулась рука или сильнее раздвинулись ноги. Сбиваясь с дыхания, Ордиер протянул руки и стал лихорадочно шарить.

И схватил пустоту. В том месте, где лежала девушка, было лишь углубление в песке. Он подался вперед, хотел упереться на руку, но не удержался и рухнул в теплую, нежную пучину цветов. При падении он успел вскрикнуть, и в рот попало несколько лепестков.

Ордиер вскинулся, как утопающий на мелководье, взметнув розово-алыми брызгами, стал отплевываться, пытаясь прочистить рот.

На зубах что-то хрустнуло. Он сунул в рот палец и отер десны. На палец налипло еще несколько лепестков, он вынул их и поднес к глазам: что-то ярко блеснуло на солнце.

Почудилось, будто это слюна, но, присмотревшись внимательнее, он понял, что такие же капельки есть на всех лепестках – с прозрачного пупырышка на каждом нежном листке отражался свет.

Ордиер встал на колени и принялся подбирать лепестки. Он подносил их к глазам, прищуривался и везде находил лучик света, блестящую вставку в железной оправе.

Он схватил целую пригоршню и стал поочередно ощупывать, и на каждом лепестке была все та же «стекляшка».

На всех лепестках, павших и лежавших на земле, играли крохотные блики, отражаясь от вросших в шелковистую мякоть трансмиттеров.

Ордиер устало прикрыл веки и на коленях двинулся вперед, пробираясь в цветочных волнах, что доходили ему до поясницы. Он выставил руки навстречу выемке в земле и ухнул туда, словно в озеро, беспорядочно шаря руками в поисках вожделенной красавицы, – как в горячке, как в бреду, возбужденный до одури. Он бил воздух руками, раскидывал лепестки, зарывался в дурманящую пучину, как в зыбкую топь, откуда нет спасения. Боролся с нарастающей тяжестью и искал катарийку, неудержимо искал.

И вдруг все веревки встретились! Они были связаны в большой узел по центру арены. Девушки там не было!

Обессилев от усталости и жары, от обуревающих страстей, от разочарования, Ордиер перекатился на спину и погрузился в пышные лепестки, подставив лицо нещадному зною.

Солнце висело в зените – должно быть, уже полдень. Под лопатками неприятно давили узлы от веревок. Они поддерживали его, не позволяя опуститься на самое дно лепесткового озера. Над ним возвышались железные головы истуканов. Безбрежная синева небес простиралась вокруг.

Поднимавшийся ветер разбрасывал лепестки, и те невесомо парили, опускаясь на руки в кровавом хороводе.

А позади статуй над ареной массивной громадой высилась башня. На ее грубых стенах играли солнечные лучи. На полпути к верху в стене зияла трещина с небольшим козырьком. Ордиер прищурился и заглянул в густой мрак проема. Где-то там, в темных недрах, мелькнули два параллельных отсвета, холодных и круглых, будто две линзы бинокля.

А лепестки все кружились, пока не укрыли его полностью, по самые глаза.

Он смотрел в безбрежное небо. Множество самолетов с разных сторон влетали в тоннель времени, волоча за собой призрачный след конденсата. Казалось, они застыли над головой. Так работала временна́я спираль. Внутри нее царил вечный полдень.

Десятки воздушных судов бешено мчались сквозь время, заслоняя солнце, зрительно оставаясь на месте. Каждый летел на огромной скорости, подвешенный внутри спирали, и казался с земли неподвижным.

Ниже всех и ближе к поверхности летел легкий пропеллерный самолет на единственном двигателе, простой легкий моноплан. Отчаянно тарахтя, он завис над землей. Казалось, его держит торнадо из розовых лепестков – поворотное ускорение выравнивало его относительно горизонта. И тут из его брюха, как будто у самки какого-то насекомого, прыснуло темное облако мелких частиц. Они разлетались во всех направлениях, и их подхватывали кружащиеся лепестки.

Мелким дождичком забарабанили «стекляшки», попадая в лицо, глаза, губы.

Временной коридор миновал – ушел дальше, к извечному полдню. Самолеты, вырвавшись из цепких объятий, вдруг разлетелись вокруг со страшной скоростью. Каждый придерживался собственного пути, и белый след конденсата все так же закручивался по спирали. Частички оседающей влаги потихоньку рассеялись, и в горячем куполе неба раскинулась безмятежная синь.

Над распростертым телом Ордиера тихим дождиком осыпались «стекляшки».

Назад: Кремация

Дальше: Дезертир