В первый раз я встретилась с инквизитором, когда он вытащил меня из копны сена в амбаре и арестовал за смерть моего отца. Меня продержали в темнице три недели, а потом приковали к железному столбу. Они гонялись за мной многие месяцы, преследовали за границами разных стран, убили тех, кого я любила.

Как странно, что сейчас они видят меня и не достают мечи из ножен. Мы с Виолеттой идем по коридорам дворца, а они расступаются и опускают глаза. Я держу голову высоко, но чувствую себя скованно в присутствии стольких людей в белых накидках. Мои наемники разбрелись по дворцу. Выражая верность мне, они салютуют обнаженными мечами. Позади нас идут Маджиано и Сержио. Оглянувшись через плечо, я вижу, что глаза Маджиано устремлены на охваченную пожаром гавань, взгляд у него отстраненный. Сержио останавливается переговорить с кем-то из наемников. Я сжимаю челюсти и напоминаю себе, что с такими союзниками мне ни к чему так сильно бояться инквизиторов.

Королева мертва. Главный Инквизитор – в цепях, с помутившимся рассудком. Их дворец захвачен, но самое главное – они боятся того, что я могу с ними сделать. Я чувствую, какой страх царит в их сердцах. Уже поползли слухи о том, как Энцо одним движением рук спалил весь флот бельданцев. Они перешептываются о том, как я заставила Терена корчиться в муках, как члены Общества Розы догоняли скачущую на спине балиры девушку из Общества Кинжала, а ее тут же убило молнией.

Я чувствую их страх и использую его, чтобы восстановить силы.

Тысячи людей собрались вокруг дворца.

Когда наступает утро и солнце узкими лучами прорезает черные тучи, подсвечивая струи дождя, мы заходим в королевские покои. Мне нужно обратиться к своему народу и выглядеть при этом естественно. Я выйду на балкон с высоко поднятой головой, и мои мечты, которым я предавалась в отцовском доме, будучи маленькой девочкой, исполнятся.

– Ваше величество, – говорит Маджиано, когда мы входим в зал.

Я оборачиваюсь, он отвешивает мне легкий поклон. Во взгляде его сохраняется отчужденность.

– Я вас оставлю, чтобы вы могли подготовиться. Вору не положено находиться на королевском балконе.

– Тебе больше незачем быть вором.

Маджиано усмехается, и на мгновение в его глазах вспыхивает знакомый огонек. Он делает шаг ко мне. Кажется, хочет взять за руку, но потом решает не делать этого, и его рука падает. Меня пронзает чувство разочарования.

– Ошеломительная победа, – тихо произносит Маджиано.

Я вижу в его глазах отражения последних моментов битвы, слышу в голосе эхо его криков на палубе корабля Маэвы. Откуда-то издалека через связующую нить до меня доносится зов Энцо, и я поеживаюсь от тягучего чувства. Мне тоже хочется взять Маджиано за руку, как будто он может удержать меня, не пустить к Энцо.

Однако эти мысли быстро стирает воспоминание о последних словах принца, которые он бросил мне в пылу битвы, о его темных глазах. Я бы сам убил тебя при первой возможности. Конечно, он прав. На его месте и я бы сказала то же самое. Теперь мы враги. В этом сомневаться не приходится. Мое сердце закрыто прочными ставнями, и моя нацеленность на страсть угасает, почти совсем умирает. Только так я могу защититься.

И я не беру Маджиано за руку, а вместо этого говорю:

– Без твоей помощи я бы не справилась. И без Сержио.

Маджиано только пожимает плечами. Некоторое время он изучает меня. Что он видит? Потом издает короткий смешок и взмахивает рукой:

– Просто укажите мне путь к королевской сокровищнице, ваше величество. – Он отворачивается, но я успеваю заметить оттенок грусти на его лице. – И вы всегда будете знать, где меня найти.

Я отвечаю на его улыбку своей, горьковато-сладкой, и кивком приказываю инквизитору отвести его туда. Солдат нервно кланяется. Маджиано идет следом за ним, на мгновение застывает, оборачивается ко мне и произносит:

– Аделина, будь осторожна.

Потом он оставляет нас, и я тут же начинаю тосковать по нему.

Как только Маджиано скрывается из виду, я отпускаю всех, кроме Виолетты, и приказываю закрыть двери. Инквизиторы, не смея колебаться, выполняют мое распоряжение. Как странно говорить что-то и видеть беспрекословное подчинение. Мне всегда становилось смешно от этого. В комнате наступает тишина, слышен только гомон толпы за окном.

Мы долго молчим.

– Как ты себя чувствуешь? – наконец тихим голосом спрашивает Виолетта.

Что на это ответить? Я чувствую все. Удовлетворение. Опустошенность. Чувствую смятение, не вполне понимая, где я нахожусь и как сюда попала. Делаю судорожный вдох и отвечаю:

– Хорошо.

– Знаешь, а ведь ты ему нравишься. – Виолетта быстро поворачивает голову в сторону запертой двери. – Маджиано. Я видела, как он стоял на страже за твоей дверью на случай, если на тебя вдруг навалится очередной ночной кошмар или тобой овладеет иллюзия.

Ее слова проникают в меня, и я обнаруживаю, что тоже смотрю на закрытую дверь. Лучше бы я не отправляла его в сокровищницу. Я бы спросила его: чего он советует мне остерегаться, что видел, когда смотрел на меня? Почему у него такая грусть на лице?

– Знаю, – говорю я.

– А тебе он нравится?

– Я не понимаю, что это такое.

Виолетта косится на меня. Мне ясно: в моем голосе она находит подтверждение того, что он значит для меня больше, чем я готова открыть. Она вздыхает, потом машет рукой, подзывая вместе с ней подойти к ступенькам, которые ведут к трону. Наши шаги звучат в унисон. Сестра садится на нижнюю ступеньку, я опускаюсь рядом с ней.

– Позволь ему быть рядом. Я знаю, ты отпираешься. – Она сидит, уставившись в длинное пустое пространство зала. – Приблизь его к себе. Его любовь светла, и она зажжет свет в тебе.

Виолетта поворачивается ко мне. Я сжимаю челюсти. На дальнем плане сознания раздаются недовольные шепотки, не принимающие совет.

– Ты говоришь мне это, потому что думаешь, будто я люблю его?

– Я говорю тебе это, потому что он тебя успокаивает, – отвечает Виолетта, и в ее голосе слышится нехарактерная для сестры резкость и озлобленность. – Тебе это понадобится.

– Почему?

Виолетта больше ничего не говорит. Я слежу за ее мельчайшими движениями – вот дрогнула кожа в уголках глаз, потом она сложила руки на коленях и сжала их. Определенно, сестра чего-то недоговаривает. И снова в голове неодобрительно зудят шепотки.

– Что не так? – спрашиваю я, на этот раз тверже.

Виолетта расцепляет пальцы, которым нет покоя, и засовывает руку в карман юбки. Она сглатывает и поворачивается ко мне.

– Я нашла кое-что на борту корабля Маэвы, – начинает она, – и подумала, что лучше скажу тебе попозже, когда мы останемся наедине.

– Что же это?

– Это… думаю, от Раффаэле. – Виолетта колеблется. – Вот.

Она глубже запускает руку в карман юбки и вынимает смятый кусок пергамента, разворачивает его и выставляет вперед так, чтобы мы обе видели. Мы склоняем головы друг к другу. Я прищуриваюсь, пытаясь разобраться, что же такое вижу. Тут множество рисунков, набросанных наскоро, вперемежку со словами, написанными безупречным каллиграфическим почерком Раффаэле, который ни с чем не спутаешь.

– Да, – говорю я, забирая пергамент из рук Виолетты. – Это точно его почерк.

– Да, – эхом отзывается Виолетта.

Я провожу рукой по пергаменту, представляя себе, как проворно скользит по нему перо Раффаэле. Помню, во Дворе Фортунаты он страницу за страницей заполнял заметками об Элите, записывал в мельчайших подробностях ход моих тренировок. Недаром он Вестник, и его задача – обессмертить нас и наши способности в писаниях. Я начинаю читать пергамент.

– Он пишет о Люченте, – говорит Виолетта. – Ты помнишь ту ночь на арене, когда она сломала запястье?

Я киваю. Руки мои начинают дрожать, я прочитываю последовательно все записи.

– Раффаэле считает… что ее запястье сломалось не из-за боя, а из-за ее собственной силы… из-за ее способности контролировать ветер, передвигать воздушные массы… – Виолетта делает глубокий вдох. – Аделина, запястье Люченты сломалось, потому что ее сила начала поглощать ее саму. Ветер делает пустыми ее кости. Чем могущественнее мы, тем скорее разрушаются наши тела.

Я качаю головой, не желая понимать.

– Что он хочет сказать? Что мы…

– Что через несколько лет Лючента умрет от этого.

Я хмурюсь. Это не может быть правдой. Я останавливаюсь и снова начинаю читать сверху, анализируя наброски Раффаэле и стараясь ничего не упустить. Может быть, Виолетта что-то не так поняла. Мой взгляд задерживается на зарисовках нитей энергии в воздухе, которые сделал Раффаэле, на его наблюдениях за Лючентой.

Ветер делает полыми изнутри ее кости. Лючента от этого умрет.

Но это означает… Я читаю дальше, цепляюсь глазом за краткую заметку о Микеле внизу пергамента. Чем быстрее я пробегаю текст, тем более ясным становится для меня смысл написанного. Там говорится, что однажды Микель умрет от кровотечения, связанного с его способностью переправлять предметы по воздуху. Маэва отравится ядом Нижнего мира. Тело Сержио иссохнет от невозможности удерживать внутри воду. Маджиано сойдет с ума из-за своей способности копировать силы других.

– Это невозможно, – шепчу я.

Голос Виолетты дрожит.

– Раффаэле пишет, что все мы, вся Элита, в опасности.

Я храню молчание, потом качаю головой. Края пергамента скручиваются под моими пальцами.

– Нет. Но в этом нет никакого смысла.

Я поворачиваюсь спиной к Виолетте и подхожу к окнам. Отсюда хорошо слышно, какая суматоха царит внизу: тысячи людей – простых горожан и мальфетто – возбуждены и жаждут знать, что их ждет. Ни один не может предсказать, какой окажется жизнь под управлением представительницы Элиты.

– Наши силы – это наше богатство, наша мощь. Как может Раффаэле делать такие выводы по одному сломанному запястью?

– В этом есть смысл. Наши физические тела не были предназначены для обладания такими силами. Мы, может быть, и дети богов, но сами не боги. Ты понимаешь? Кровавая лихорадка обеспечила нам связь с вечной энергией мира, но наши хрупкие смертные тела, вероятно, не в состоянии справиться с этим.

По мере того как Виолетта произносит эти слова, голос ее меняется. Его сладость, которая так напоминает мне голос матери, трансформируется в нечто зловещее – в хор надрывных завываний, от которых у меня мурашки бегут по спине. Я настороженно отстраняюсь. Шепотки в голове выталкивают на передний план воспоминание: мы с сестрой в комнате одни, и она использует против меня свою силу.

На память мне приходят обожженные руки Энцо. Потом мои не поддающиеся контролю иллюзии, мои галлюцинации и вспышки гнева, трудности с узнаванием знакомых лиц, когда я принимаю своих за чужаков. С холодной определенностью я осознаю, что это правда. Моя способность создавать иллюзии разрушает мой мозг так же, как сила Люченты разрушает ее кости.

«Нет», – шипит что-то у меня в голове, и шипение звучит нетерпеливо, шепотки взбудоражены больше обычного. Она лжет тебе. Ей что-то нужно от тебя.

– Мы все умрем, – говорит Виолетта своим новым, пугающим многоголосием. Меня пробирает страх. Почему у нее такой голос? – Нас вообще не должно быть.

– Такое не может произойти со всей Элитой, – бормочу я и снова смотрю на сестру. – А как насчет тебя? Ты еще не почувствовала никаких побочных эффектов?

Виолетта молча качает головой.

– У меня не столько силы, Аделина, – отвечает она, ее зубы сверкают. Я раньше замечала за ней такое? На миг мне даже показалось, что у нее появились звериные клыки. – Как у тебя, Люченты или Энцо. Я просто забираю силу. У меня даже нет отметин. Но придет день, и я тоже как-нибудь проявлю себя. Это неизбежно.

Я отодвигаюсь от нее. «Она опасна, – теперь уже громче твердят шепотки у меня в голове. – Держись от нее подальше».

– Нет. Мы найдем какой-нибудь выход, – шепчу я. – Мы избраны богами. Должен быть выход.

– Единственный выход – это навсегда избавиться от наших сил.

На это шепотки в моей голове отвечают оглушительным шипением. Отдельные капельки страха, ползущие по моей спине, превращаются в реку, и она с ревом прокатывается по мне.

«Что это будет за жизнь, – говорят мне шепотки, – без силы?»

Я пытаюсь представить себе мир, в котором у меня нет способности менять реальность, нет привычных волн тьмы и страха, силы создавать все, что я хочу, в любое время. Как я буду жить без этого? Я моргаю, и на мгновение иллюзии выбиваются из-под моего контроля. Они сплетают для меня картину того, какой была раньше моя жизнь: напоминают мне о беспомощности, которую я ощущала, когда отец зажимал в руках мой палец и с хрустом ломал его, будто прутик; и то, как я стучалась в собственную запертую дверь, моля, чтобы мне дали еды и воды. Как я забивалась под свою кровать и всхлипывала, пока отцовская рука не доставала меня, кричащую, оттуда и я не встречалась с его окровавленными кулаками.

«Вот что такое жизнь без силы», – напоминают мне шепотки.

– Нет, – говорю я Виолетте. – Должен быть другой выход.

Не сразу я замечаю на себе взгляд Виолетты. Ее лицо пугает меня. Я встаю со ступенек, пячусь от нее назад и шепчу:

– Ты меня не тронешь.

– Аделина, последние несколько месяцев я видела, как ты гибнешь…

Теперь Виолетта говорит со слезами на глазах. Почему ее слезы как будто с примесью крови? Я моргаю. Иллюзии. Они, должно быть, снова возникают помимо моей воли… Однако шепотки подавляют мои мысли и наполняют голову страхами.

– Я много раз сдерживалась, не говорила всего, что хотела сказать. Не хотела, чтобы ты злилась на меня. Я видела, как твои силы вырываются из-под контроля, видела, как ты вся сжималась и дрожала в ужасе под воздействием иллюзий. – Виолетта смотрит на стену зала, где в золоченых колоннах видны наши отражения. – Взгляни, моя Аделинетта, – шепотом произносит она. – Ты видишь себя?

Я едва узнаю девушку, которая отражается в колонне. Изуродованная шрамом половина лица несет на себе печать гнева. Под ее здоровым глазом – темный круг. Выражение лица диковатое, тяжелое, раньше такого у меня не было. За спиной у меня висят в воздухе привидения и клыкастые монстры со сверкающими глазами. Я мигом догадываюсь, что это шепотки, засевшие у меня в голове. Они сгрудились толпой в отражении на колонне, а потом начинают выползать из него на пол.

Я отворачиваюсь от них и смотрю на Виолетту. Глаза ее остаются кроваво-красными.

– Это временные явления, – резко возражаю я и увеличиваю разделяющее нас расстояние. Мне надо убраться отсюда. – И ничего больше. Я всегда прихожу в норму. То, что узнал Раффаэле, – ошибка.

– Это не ошибка! – в отчаянии кричит Виолетта. – Это правда, и ты не хочешь ее признать.

– Он лжет! – ору я, пытаясь заглушить шепотки, которые теперь превратились в рев. Клыкастые монстры продолжают двигаться к нам по полу. Я пытаюсь стереть их из своего сознания, но не могу. – Он всегда манипулировал людьми!

– А что, если не лжет? – Виолетта всплескивает руками. – Что тогда? Должны ли мы стоять в стороне и наблюдать за тем, как рассыплемся один за другим?

Я отворачиваюсь от нее, потом возвращаюсь обратно. «Она твоя сестра, – шипят мне шепотки. – Как же она не может тебя понять?»

– Ты хоть соображаешь, что означает для меня моя сила? Это моя жизнь. Для меня нет ничего важнее ее. Она дала мне все это. – Я обвожу рукой роскошный зал, отделанный мрамором с золотистыми прожилками, красивые занавесы. Это награда за мою месть. – Ты пытаешься сказать, что хочешь забрать у меня все это? Ты не забыла наше обещание, данное друг другу?

– Мы обещали всегда защищать друг друга. Ты защищаешь меня своими иллюзиями. Ты утешаешь меня в грозу, ты свиваешь иллюзии вокруг меня, чтобы уберечь от ужасов войны. Мы поклялись никогда не использовать нашу силу одна против другой. – Она делает шаг ко мне. По ее лицу текут кровавые слезы. – Я не против тебя!

– Не подходи ко мне, – говорю я сквозь сомкнутые зубы и выставляю вперед дрожащую руку.

– Ты победила, Аделина! – кричит мне Виолетта. Ее лицо искажено яростью, как в кошмарном сне. Может, это он и есть. Почему все выглядит таким смутным? – Ты только посмотри! Теперь у тебя есть все: ты держишь в узде своего принца, контролируешь Терена, тебе подвластны и люди Общества Розы, и наемники, ты командуешь целой армией инквизиторов. Ты управляешь страной, народом.

Дыхание мое учащается.

– Они последовали за мной благодаря моей силе.

– Они последовали за тобой из страха, потому что боятся тебя. – Виолетта поджимает губы. – Другие короли и королевы тоже люди. Они правят с помощью страха и милосердия. И ты так можешь. Тебе не нужна твоя сила, чтобы править страной.

Нет. Мне нужно больше. Я хочу, чтобы у меня был истинный вес, помимо страха, мне нужно быть уверенной, что…

– Ты хочешь сохранить свою способность причинять боль, верно? – вдруг говорит Виолетта. – Тебе нужна твоя сила, потому что ты искренне наслаждаешься тем, что делаешь с другими людьми.

От тона ее голоса я холодею. Шепотки кишат у меня внутри и на полу. По углам залы появляется тьма.

– Ну что же, Виолетта, – поддразниваю я. Слова вырываются изо рта сами по себе, резкие и ядовитые, но я ничего не могу поделать. – Расскажи-ка мне, что же я делаю с другими людьми.

Лицо Виолетты каменеет. В этот миг мою нежную, прекрасную сестренку не узнать.

– Ты уничтожаешь людей.

«Ты видишь? – взвиваются в истерике шепотки. – Она повернулась к тебе спиной. Она всегда замышляла предательство».

– А что делаешь ты? – кричу я. Шепотки говорят за меня. Впечатление такое, будто я смотрю на себя со стороны. – Ты, моя праведная сестричка? Ты оставила меня одну с отцом-мучителем. Ты знаешь, каково мне было лежать, истекая кровью, на полу, когда он в соседней комнате одаривал тебя платьями? Ты знаешь, что чувствовал отец, когда грозился убить меня, а потом что пережила я, убив его? Нет, ты этого не знаешь. Ты стоишь в стороне и ждешь, когда я выполню за тебя всю грязную работу. Ты прячешься в тени, чтобы кровь за тебя проливала я. Смотришь на меня полным жалости взглядом, когда я убиваю, но не останавливаешь. И теперь ты осуждаешь меня за это?

Из глаз Виолетты текут алые слезы.

– Я трусиха, – говорит она, – и была такой всю жизнь, мне стыдно за это. Я никогда не думала, что имею право останавливать тебя, после всего, что ты для нас сделала. После того, как ты освободила нас от отца.

– Мы никогда не освободимся от отца. – Я, нет, шепотки в моей голове кидаются на нее. – Ты знаешь, что даже сейчас я краем глаза вижу его? Он здесь, за перилами лестницы. – Я тычу пальцем в том направлении, откуда за нами следит отец; он будто подзадоривает копошащихся на полу чудищ, чтобы ползли к нам.

– Так позволь мне освободить тебя! – сквозь слезы кричит, нет, скорее, визжит Виолетта.

Затыкаю уши.

– Я лучше умру, чем позволю тебе забрать у меня силу, – огрызаюсь я в ответ.

– В таком случае ты умрешь!

«Уходи отсюда! Ты в опасности!» – кричат мне шепотки. Я отворачиваюсь от Виолетты.

И тут я чувствую это. Виолетта берется за нити моей энергии, отводит их в сторону, чтоб я не могла до них дотянуться. Мгновение я не могу дышать, хватаюсь руками за воздух впереди себя, ищу нити, но их уже нет, мне их не достать. Пошатываясь, я разворачиваюсь и смотрю на Виолетту. Нет. Она этого не сделает.

Наша клятва.

Она теперь по-настоящему рыдает. Кровавая лужица из ее слез растекается по полу.

– Я не могу позволить тебе продолжать делать это. Ты стольких убила, Аделина, и это разрушает тебя. Я не могу смотреть, как ты уничтожаешь себя.

«Ты видишь?» – говорят шепотки.

Ползущие по полу чудища наконец добираются до меня. Я не успеваю отпихнуть их, они бросаются на меня и проникают в мой мозг. Их мысли заменяют мои. Меня передергивает.

Да, конечно.

Теперь я знаю, зачем она это сделала. Она хочет занять мое место. Ей нужен трон, наверное, она мечтала о нем все это время. Обладая такой силой, какая есть у нее, можно контролировать любого из Элиты, кого захочется, и заставить его исполнять все, что ей вздумается. Я всегда знала, что она повернется против меня, и вот теперь, когда я выполнила за нее всю работу, перепачкала руки в крови и приняла на себя столько горя, она решила, что настал ее черед. Но самое главное: она нарушила нашу клятву. Мы обещали никогда не использовать нашу силу одна против другой.

Как ты могла? Как ты могла!

Я больше не в состоянии думать. Ярость заполняет каждый уголок в моем сознании. Даже лишенная силы, я ощущаю воздействие взывающих ко мне шепотков. Я вытаскиваю из-за пояса кинжал и бросаюсь на Виолетту.

Она едва успевает перехватить мое запястье, но мой наскок валит ее с ног, и она падает с глухим стуком. От удара весь воздух вылетает из ее легких, глаза расширяются, некоторое время Виолетта неуклюже барахтается на полу, как рыба на суше, и хватает ртом воздух. Я заношу руку с кинжалом над головой – хотя часть меня отчаянно взывает: остановись! – и опускаю ее.

Сестра откатывается в сторону и каким-то образом, несмотря на хрупкость, успевает сбросить меня с себя. Но я вскакиваю и снова кидаюсь на нее. Сгребаю в кулак ее волосы и тащу. Она вскрикивает. У меня нет силы, и от этого я паникую. Я мало что различаю вокруг себя, мир рушится. Я подтаскиваю Виолетту к себе и приставляю кинжал к ее горлу.

– Твои обещания ничего не значат! А я доверяла тебе! Тебе одной! – кричу я. – Отдай ее! Она моя!

Виолетта отчаянно всхлипывает:

– Аделина, пожалуйста!

Если бы я могла сейчас ощутить ее эмоции, то наверняка это был бы наплыв ужаса, ни с чем не сравнимый, такой, какого никогда раньше не бывало. Но сейчас она мне не сестра, а всего лишь еще один враг. «Предатель», – напоминают мне шепотки. И я их слушаю.

– Отдай мою силу, – говорю я ей прямо в ухо голосом, который не узнаю. Мой кинжал впивается ей в кожу. – Или, клянусь всеми богами, я вскрою тебе глотку прямо сейчас!

– Так забери ее, – вдруг прорезается голос у Виолетты. – И пусть она заберет тебя.

И тут я снова чувствую, как в меня потоком тьмы вливается сила и все потаенные уголки и закоулки в моем сердце и разуме наполняются знакомым ядовитым покоем. Я бросаю кинжал и отпускаю Виолетту, валюсь на пол, закрываю глаз и сворачиваюсь клубком, крепко прижимая к себе нити. Ярость кружит внутри меня водоворотом, пульсирует и постепенно оседает, я тяжело дышу.

Не сразу я замечаю, что Виолетте удалось подняться на ноги и она бежит к дверям. Кажется, она уже очень далеко.

– Куда ты собралась? – кричу я ей, но она распахивает дверь и не оборачивается.

– Виолетта! – зову ее я, не вставая с пола. – Подожди!

Что случилось? Что я ей сделала? Я встряхиваю головой и прищуриваюсь. Шепотки внутри постепенно стихают. В зале снова становится тихо. Когда я открываю глаз, мир вокруг больше не ходит ходуном, и на полу нет лужицы кровавых слез, и клыкастые твари не копошатся у ног. Моей сестры здесь нет, и никто не лишает меня силы.

Постепенно туман надо мной рассеивается. Я лежу, сжавшись в комок, и по кусочкам восстанавливаю картину произошедшего. Кинжал. Ее волосы. Горло. Дрожащее тело. Рыдания.

У меня сводит живот.

– Виолетта! – снова кричу я. – Виолетта, постой. Вернись!

Нет ответа. Я в зале одна.

Я совершаю новую, более решительную попытку и повторяю:

– Виолетта! – Неужели иллюзии вновь взяли надо мной верх? – Прости меня! Я не хотела, я бы не причинила тебе вреда! Вернись, давай поговорим!

Но она уже ушла.

Я опираюсь ладонями на мраморный пол и опускаю голову. Я дернула ее за волосы с той же злостью, с какой делал это мой отец в ту ночь, когда умер. Рядом посверкивает кинжал. Я целилась им в нее, хотела ранить, убить. Я видела все будто сквозь красную пелену. Почему я сама себя не остановила?

– Виолетта! Виолетта! – кричу я, голос хриплый и слишком тихий, чтобы она услышала. – Вернись. Прости меня. Это была ошибка. Не оставляй меня здесь.

Тишина.

Я зову и зову ее, пока не появляются инквизиторы, чтобы проверить, все ли со мной в порядке. Я понимаю, что плачу. Сквозь мутный поток слез я различаю встревоженное лицо Маджиано и удивленное – Сержио. Он смотрит на меня с подозрением, слишком хорошо мне знакомым. Такой взгляд был перед смертью у Джеммы. Так глядели на меня члены Общества Кинжала, прежде чем изгнали.

– Убирайтесь! – кричу я всем, кто собрался вокруг.

Они отворачиваются и оставляют меня в комнате одну. Я всхлипываю. Скребу и скребу по мраморному полу сломанным пальцем. Кинжал лежит там, куда я его бросила, на лезвии – крошечная капелька крови моей сестры. Эта кровь не иллюзия, она реальна.

В окна бьет солнечный свет. Я остаюсь лежать на полу.

Сколько прошло времени, я не имею понятия. Долго ли я плакала? Не знаю, куда могла уйти Виолетта, куда пропал Маджиано и что он мог подумать. Через некоторое время я наконец выплакала из своей груди все, и во мне больше не осталось слез. Продолжая лежать, я наблюдаю за тем, как кружево теней медленно движется от окон по полу. Свет меняется, становится золотистым. Тени и лучи тянутся, тянутся и наконец добираются до меня, омывают светом. Даже тепло солнца не способно разогнать царящую во мне тьму.

Постепенно мысли начинают крутиться у меня в голове. И медленно, медленно… возвращаются шепотки. Они утешают меня.

Я киваю, пусть эта мысль укрепится во мне. Мне ни к чему опираться на сестру, чтобы стоять прямо. Сама справлюсь. Без посторонних.

Я медленно поднимаюсь на ноги, вытираю лицо рукавом и провожу трясущимися пальцами по изуродованной безглазой стороне лица. Выражение его бессмысленное и жесткое. Я поворачиваюсь и смотрю на стоящий наверху лестницы трон. Иллюзии снова начинают рассыпаться искрами вокруг, и края поля зрения затягивает тьмой. Вижу только трон, больше ничего.

Поднимаюсь к нему по лестнице. Вокруг меня шныряют туда-сюда призраки тех, кого я когда-то знала, оставила позади, кто оставил меня. Я встаю на каждую ступеньку, шепотки в голове ревут, пролезают во все щели, выталкивают из меня свет и впускают внутрь тьму.

Я отомстила всем, кто причинял мне боль. Отцу, который терзал меня ежедневно, я раздавила грудь и сердце. Терен в кандалах, он болен, лишился рассудка – я забрала тех, кого он любил, так же как он лишил любимых людей меня. Раффаэле предал меня и манипулировал мною – я взяла под контроль принца, которого он боготворит, и сделала так, чтобы этот принц разрушал ради меня.

А Виолетта, моя дражайшая сестричка, которая показала мне спину, когда я больше всего нуждалась в ее помощи. Я прогнала ее, сказав ей наконец все, что хотела сказать.

Я отомстила.

«Ты победила, Аделина», – говорят шепотки.

Вот я у трона. Он прекрасен – роскошно отделанная конструкция из золота, серебра и камня. На сиденье, на подушке лежит корона Джульетты, тяжелая, украшенная драгоценными камнями. Я беру ее, любуюсь каменьями, которые переливаются на солнце, провожу пальцами по их твердой поверхности. Обхожу вокруг трона, крепко зажав в одной руке корону. Она моя. Я поднимаю корону и надеваю на голову. Тяжело. Наконец я сажусь на трон, откидываюсь назад и кладу руки на подлокотники.

Как давно это было: я сидела, прислонившись к перилам лестницы в своем старом доме, и мечтала об этом – сижу в короне и смотрю на всех сверху вниз со своего трона. Я высоко поднимаю голову и окидываю взглядом зал. Он пуст.

Ради этого я так сильно боролась, стольким пожертвовала и пролила так много крови. Это все, чего я когда-либо хотела, – отомстить своим врагам за то, что они со мной сделали. И я достигла этого. Месть моя свершилась.

Я заставляю себя улыбнуться. Я сижу одна в тишине, на троне и с нетерпением жду, когда же на меня обрушатся удовлетворение и радость победы. Я жду, жду, жду.

Но они не приходят.