Глава 4
Адова Пасть
Знаешь, мой принц, а ведь действительно легче сосредоточиться на главном, когда ведешь мысленную беседу с близкой душой под предлогом того, что пишешь письмо, которое не собираешься отправлять.
Может быть, я излишне самонадеян, считая себя близким другом наследного принца. Что ж, по крайней мере, я точно знаю, что был единственным твоим другом в Белых горах.
Кстати, мои родители почему-то запрещали мне передавать тебе письма и записки с помощью нашей магической почты. Обычно мы вообще не заморачиваемся перепиской, а отправляем духов с поручением передать слова. Все равно от них ничего не утаить. Если уж совсем хочется тайны, то можно прибегнуть к шифровке, но ее тоже не утаить от существ, которым доступны все твои помыслы. Небольшая, но крайне неприятная плата за бессмертие и помощь высшего мира. Интересно будет узнать, что ты об этом думаешь, когда-нибудь спрошу.
От своего отца я знаю о некоторых ограничениях, которые были наложены на твои знания и передвижения по Белым горам. Да и твоя мать, королева Хелина, недвусмысленно запретила трепаться под угрозой отлучения от дома Грахар. Я дал ей слово и не мог его переступить. Это все из-за того, что ты станешь королем равнин и сможешь использовать знания против нас. Я этой уверенности не понимал: с чего они решили, что ты предатель?
К счастью, ты не особо и спрашивал. Меня всегда удивляла в тебе эта отстраненность, словно ты не в нашем мире живешь, а в каком-то своем, словно околдован. Бред, конечно. Не могла леди-риэнна и королева опаивать собственного сына. Она же будущего короля воспитывала, а у правителя должен быть ясный ум и твердая воля.
Но я отвлекся.
Так вот, в некоторых местах Белогорья даже мне бывать не приходилось, что неудивительно, ведь горы огромны.
Штольня Адова Пасть в горе Ассияшт – одно из таких мест. Запретное. Особо охраняемое.
По пути меня трижды останавливали стражи: прямо в небе окружали летящего Эльдера, из вредности сотворившего себе обличье синего дракона, но не для того, чтобы полюбоваться на игривого ласха, а спрашивали наш пропуск. Как такового у меня его не было, зато свиток, полученный мной от Рагара, производил похожее впечатление: меня пропускали без лишних вопросов.
Подлетая к горе, я чувствовал себя так, словно попал в иное Белогорье. Тут все пахло невероятной древностью. Когда-то штольня принадлежала давно угасшему роду, носившему то же имя, что и гора. От родового замка на горном склоне осталась лишь высеченная в скале драконья морда. Впрочем, уже давно не видная под толщей наросшего за века льда. О барельефе мы знали лишь по миниатюрам летописей.
Дальеги давно покинули ставшие безжизненными места: без защиты духов рода, не оставившего живых потомков, вымерла вся растительность долины, раньше пышным кольцом обрамлявшая гору. Зверье сюда не забредало, даже белые орлы не вили здесь гнезд – ледяной панцирь спустился почти до подножья. Когда нет живых сердец, согревающих землю, она словно остывает быстрее. Соседние пики покрывались панцирем лишь наполовину, а высота одинакова.
В сердце горы скрыта глубочайшая расщелина. Хроники говорят, что здесь, почти в центре Белогорья, тысячи лет назад прорывался вулкан, и его взрыв был остановлен огненным магом Саймиром – последним сыном рода Ассияшт – и запечатан его смертью. Окончательной смертью, без грядущего возрождения.
С тех пор в недрах убитого вулкана находят воистину бесценные алмазы, чистейшие и крупнейшие в мире.
Хроники скупо повествуют, что силы дара Саймира не хватало справиться с бедствием, и он положил на чашу весов вечности свое бессмертие и тем перетянул их.
Я этой истории не мог понять. Героизм – это замечательно, этим можно гордиться. Но разве Белогорье не способно вернуть жизнь своим героям? Разве о горных королевах не говорится, что их величайший дар – способность призвать любых духов любого горного рода от начала времен и дать им вторую плоть? Кроме первопредков. И, конечно, кроме божественных айров – тех, кто создал нас, риэннов, наделив дикое племя горцев белым волшебным пламенем, а затем создал и остальных магов мира, – красных аринтов, синих ласхов, желтых шаунов и даже зеленых инсеев.
Так неужели наши великие маги, погибшие ради жизни Белых гор, не достойны бессмертия? Какая безумная несправедливость!
Или, – думал я в полете над горными кряжами, – герои, подобные последнему риэн-лорду Ассияшт, опустошившие в себе магическое пламя до самого дна, до последней искры, превращаются в тех первопредков, которые еще не были наделены волшебными дарами и не обладали бессмертием? Куда же уходит их развоплощенный дух?
А может быть – как я страстно надеялся, – подвиг таких лучших из горцев, как Саймир, так велик, что он достигает даже ушедших в иные небеса айров, и герой становится равным им божеством?
Тогда было бы понятно, почему и дух Саймира, и духи горцев, подобных ему, и духи всех до единой горных королев – не подвластны зову потомков. Королевы тоже уходят навсегда и не обретают вторую жизнь во плоти.
Я не мог помыслить, что боги так несправедливы. Или даже глупы.
Не мог представить, что участь правительниц и героев, служивших Белогорью душой и сердцем, отдававших жизнь и посмертное бытие ради нас, – стать ничем. Развеяться и телом, и духом в бессмысленной пустоте. Разделить участь простых смертных и участь обычных животных.
Не мог принять этого, потому что при таких мыслях не воспаряет душа, ссыхается сердце и не хочется жить, какие уж там подвиги.
Ты бы со мной согласился, Лэйрин. В тебе всегда было обостренное чувство справедливости. Именно потому я знаю, что из тебя получится отличный король, куда лучше твоего отца. Если, конечно, он не утянет тебя по своим бесстыжим стопам.
Тьфу, опять вспомнил…
Тут Эльдер, по третьему кругу облетевший гору Ассияшт, нашел трещину во льдах, скрывшую устье пещеры, и опустился на выступе перед входом.
Ласха пришлось оставить снаружи: его не пропустили охранявшие вход в штольню стражники-дальеги – крепкие и смуглые обитатели горных долин. Да он и сам не пожелал, проворчав:
– Я тут не червяк земляной, чтобы по норам ползать. Здесь тебя подожду. Не забудь потом к двум бочонкам черничного добавить малиновое варенье. За простой кареты.
– Ну ты и жулик, Эльдер. А джем подойдет?
– Вполне. Видишь, какой я сговорчивый?
– И бескорыстный.
– Это точно. Бессребреник, – оскалился во всю пасть снежный дьявол.
Дальеги вряд ли знали грамоту, но печать на приказе изучили и провели меня в пещеру, откуда начинался длинный ход в глубины скал. Там околачивалась четверка вейриэнов в белых одеяниях. Помнишь, Лэйрин, нас с тобой всегда поражало, как Рагар умудряется сохранять идеальную чистоту одежд в любых условиях? Так вот, эти переплюнули идеальностью даже твоего учителя.
Прочитав документ и задав пару уточняющих вопросов, они передали меня, как эстафетную палочку, бледноликим подземным жителям – синтам.
– А этот Яррен из дома Ирдари точно у нас? – задумчиво обронил один из вейриэнов, когда я уже повернулся к выросшему рядом тоненькому синту с белыми волосами, заплетенными в косу, свисавшую до колен, и с длинными, как щупальца, пальцами, унизанными перстнями.
– Если это тот, в чьих жилах смешаны вышний свет риэнны и глубины вод инсея, то искомый полукровка находится на пятнадцатом ярусе, – мелодично отозвался хранитель недр, сощурив по-совиному огромные желтые глаза.
Из-за характерного цвета синтских глаз многие подозревали, что у белобрысого и желтоглазого негодяя Наэриля в роду все-таки побывала синтка, что более чем странно. Поскольку синты не смешивают кровь ни с кем, даже с благородными горными лордами (потому сплетням о Наэриле не особо верилось). А чтобы их кровь обновлялась, они заключают браки с такими же подземными жителями других гор всего Эальра, даже с далекими Синими горами. Издалека, пробираясь ночами, поскольку плохо переносят солнце, они привозят мужей своим дочерям и расплачиваются за женихов алмазами или отдают в чужие горы своих дочерей и сыновей. Потому еще горные лорды никогда не откроют своих тайн синтам, чтобы о них не узнали враги.
– Я только что с пятнадцатого яруса, – возразил вейриэн. – Новых работников там нет. И в списке, переданном мне, это имя не значится. Как он выглядит, этот Яррен?
– Сейчас трудно сказать точно, белый ветер ущелий. – Синт не к месту ввернул метафору, которой поэты шифровали вейриэнов.
Мне впервые за последние часы захотелось улыбнуться: точность и синт – абсолютные противоположности, когда речь не идет о ювелирном мастерстве. В том, что касается драгоценностей и способов их обработки, синты – непревзойденные мастера точности. Но во всем остальном – велеречивые поэты.
Между тем подгорный житель вдохновенно повествовал:
– Три шага небесного яруса тому назад (у синтов время измеряется в шагах, шаг равен получасу), когда привезли изменчивоглазого мастера жидкого света (тут даже вейриэны не смогли сдержать изумления, я засек), он выглядел так плохо, что наша кровь стала от ужаса из алмаза углем. Мы – хранители чрева великой Ассияшт, а не убийцы детей ее сестер. – Желтые глаза синта сверкнули так ярко, словно зажглись солнца. – И тогда поднялась из забвения Отраженная Саэтхиль, сведущая в тайнах горной крови, и сказала, что даст юноше ту силу, какой он достоин, и увела его на излечение. Потому нет его имени в списках тех, кто подлежит исправлению, а белый ветер ущелий пролетел мимо и не услышал биения чужого сердца.
– Вот оно что. – Вейриэн хмыкнул и отвернулся. – Тогда проводи парня к вашему подопечному.
Я представил, сколько мне придется выслушать по пути цветистых оборотов речи синта, взявшего за образец бесконечные гимны айров, и содрогнулся.
– Проводников мне не надо, – сказал я. – Меня дух доведет.
Синт хлопнул глазищами и, молча поклонившись, растворился во мраке пещеры. Словно светильник погас.
Подземных белокожих и беловолосых жителей недр наши поэты называют «кровью гор». Странный это народ даже для меня, привыкшего к чудесам, которые в Белых горах встречаются на каждом шагу.
По внешнему виду синта трудно сказать, девушка перед тобой или парень. Все – тоненькие, безгрудые, невысокие. У каждого на поясе – изящный топорик-кайло. У всех – бесцветные гладкие личики, огромные желтые глаза на пол-лица, белые волосы ниже талии, а их талию, к слову, двумя пальцами обхватить можно. И еще у них нежнейшие на свете птичьи голоса. Кому-то синты казались сказочно прекрасными, но я считал их блеклыми и одинаковыми, как муравьиные личинки.
Спустившись на ярус, я вынул из-за пазухи один из амулетов, сплетенных матерью, сосредоточился. Лорд может и без амулета обратиться к духам за помощью, особенно к своему личному покровителю. Но это тяжелее стократ, и не факт, что зов услышат и соизволят прийти.
У женщины-риэнны все проще и быстрее происходит. С женщинами даже духи не спорят – слетаются, как миленькие, стоит только пальцем с капелькой крови поманить. В каждом моем амулете была капля крови риэнны дома Этьер.
В отличие от женщины мужчина-риэн не способен дать духам плоть. Потому к нам и не спешат на зов своевольные предки, если нет прямой угрозы жизни потомка. А сейчас мне всего-то надо, чтобы кто-нибудь провел меня сквозь скальную породу кратчайшей дорогой, открытой только духам. Блажь, с точки зрения бессмертных.
Едва я приложил ладонь к амулету, в затылок дохнуло ледяным холодом.
– Дадут мне сегодня покой или нет? – старческий голос проскрипел несмазанной телегой. – Только что одна ведьма трясла дурной кровишкой, явиться вынудила, а теперь ее отпрыск за те же шалости!
– Прости, что нарушил твой небесный покой, лорд Рогнус.
– Да какой я тебе лорд! – Левое ухо обдало холодной злостью. – Сколько говорил тебе, юнцу беспамятному: неужели к моему прекрасному и грозному имени обязательно нужна какая-то глупая нашлепка никому не нужного титула?
– Не буду, Рогнус.
С ним мне крупно не повезло. Моим личным опекуном стал пренеприятнейший из предков – брюзгливый, как тысяча больных старух. Тупой нож в печень – такое удовольствие я испытывал от общения с типом, жившим за тысячу лет до меня.
Даже среди духов Рогнус был редким оригиналом – отказался от второй плоти, предложенной ему матерью в награду за опекунство. Он, видите ли, больше не хочет стеснять и пачкать свободный дух бренным прахом. «Ты еще предложи мне заняться сексом в полном рыцарском доспехе», – врезались в память его слова, сказанные моей матери. Мне тогда было двенадцать лет, и я не мог понять всех тонкостей сравнения.
– Ну, позвал, так говори, зачем? – раздраженно спросил Рогнус.
– Мне надо как можно быстрее попасть на пятнадцатый ярус штольни и найти Яррена фьерр Ирдари.
Дух, разумеется, взъярился.
– И только ради этого ты меня вытащил в ваш вонючий мир? Лентяй! Зачем я только потомков оставил, чтобы какой-то оболтус позорил мою вечность! Ты хоть о цене зова помнишь, истинноживущий олух, не желающий мозолить нежные ножки? – язвительно осведомился брюзга.
Вот это и было самым мерзким – плата. Одно дело, когда опекающий дух сам приходит. Тогда он ничего не потребует и будет доволен любой подачкой. Другое дело, когда тебе от него что-то надо, помимо спасения собственной шкуры. А берут они болью и страданиями. Так мне тогда казалось.
– Помню, Рогнус. Бери.
– Я немного возьму, не трясись так, мой несчастный потомок, – с неожиданной теплотой вздохнул дух. – Знаешь ведь, что иначе мне не помочь тебе в плотном мире. Мне самому противно, поверь.
Это было что-то новенькое в наших непростых отношениях. Неужели его проняло, что подопечный вот-вот надолго покинет Белые горы? Так ведь это ничего не значит, вызвать я его могу хоть на краю земли.
В этот момент он меня коснулся, и я едва сдержался, чтобы не заорать от боли и отвращения. Словно в меня медленно и со вкусом впивалась семиглавая ледяная змея.
Сначала она прогрызла макушку, потом лоб между бровей и втекла в мозг. Через миг – ледяной укус в яремную впадину. Потом проскребло стальными когтями сердце. Но самое мерзкое, когда змея вторглась в солнечное сплетение, на долгую минуту лишив меня дыхания, сползла к пупку и едва не вывернула кишки – меня затошнило. А потом будто вгрызлась в пах. Тут я взвыл.
И почему хроники говорят, что раньше – до того, как была убита королева Лаэнриэль, – соприкосновение с предками рода приносило радость, сравнимую с озарением, обеим сторонам – и живым, и мертвым? Извращенцы!
Я почувствовал себя нанизанным на копье. С семью наконечниками. Винтовыми.
И это Рогнус назвал «возьму немного»? Обычно он обходился инспекцией содержимого моего черепа и сердечной сумки. А тут…
– Все, Дигеро, уже все, – шепнуло в моем выскобленном ледяными скребками черепе. – Мы на месте. Если бы ты расслабился, нам обоим было бы не так больно.
– Обоим? Что может болеть у бесплотного духа? – прохрипел я, отдышавшись.
Чужой смех внутри черепа – это жуткое ощущение.
– Рогнуссс, – процедил я. – Мне хочется разбить себе голову, когда ты щекочешь ее изнутри.
– Неблагодарный! – Обидевшись, дух заткнулся.
Обстановка вокруг действительно сменилась. Вопреки ожиданиям вместо векового холода и тьмы, царивших в подгорных глубинах, здесь было светло и жарко до духоты. Алый свет шел от казавшихся раскаленными стен широкого и низкого хода. На самом деле они были едва теплыми, а жар наплывал волнами откуда-то снизу, словно там клокотала вулканическая лава.
Название самой глубокой штольне гор дали самое подходящее. С меня уже ручьями сбегал пот.
А ведь мстительный Наэриль не случайно именно сюда отправил Яррена. Даже будь мой приятель чистокровным инсеем, то не сможет здесь воспользоваться даром водной магии. Он высохнет здесь, как лужица от лесного пожара!
Наэриль задумал убийство, это очевидно, хотя пока бездоказательно.
– Тебе стоит поторопиться. – На этот раз Рогнус проявил тактичность и шепнул не где-то под черепом, а в ухе.
Я двинулся в сторону пекла, не сворачивая в отнорки, разрезавшие блестящие гладкие стены.
Пот уже перестал струиться – высыхал на лету. Через полсотни шагов из бокового хода вынырнул, наконец, хранитель-синт и заступил дорогу, низко склонившись.
– Могу я узнать, зачем благородный и чистый лед вершин избрал путь конечной гибели? – с пафосом прозвучал его голос – на удивление глухой, словно надтреснутый колокольчик. Да и его обладатель выглядел необычно. Серый балахон с капюшоном, из-под которого выглядывало востренькое ссохшееся личико с лихорадочно блестевшими охряными глазами под белыми ресницами. Впервые я видел старика синта. Или старуху.
– Я ищу Яррена фьерр Ирдари. У меня приказ об его освобождении.
– Не сочтет ли фьерр за праздное любопытство, если я спрошу, почему нужно искать его в Чаше Цветка, где вот уже полтора века не появлялись смотрящие на солнце?
– В какой чаше? – Я облизнул пересохшие губы. – Мне сказали, что Яррен отбывает наказание… то есть лечение на пятнадцатом ярусе.
Синт затрясся в беззвучном смехе.
– На пятнадцатом? А что тогда благородный лед делает на первом уровне, где растает лишь через шаг небесного яруса?
Речь этого существа наводила на подозрения, что в пекле ссохлось не только его тело, но и рассудок.
«Убей ее, – ожил в голове Рогнус. – Или дай мне ее убить».
Дух тоже свихнулся.
«Не смей! – приказал я, отметив мельком, что мы с духом не сошлись в определении пола существа. – За что ее убивать? Мы – покровители синтов, а не…»
«Убей немедленно!» – с визгливыми нотками заорал предок.
Они и меня так сведут с ума!
– Это не может быть первым ярусом, – ответил я синтке. – Ну, хорошо, скажи мне, где я могу найти Отраженную Саэтхиль?
– Здесь, – раздвинулись сморщенные губы существа, обнажив беззубые почерневшие десны. – Здесь, тающий лед вершин, здесь. На пятидесятом ярусе в ваших свитках. Идем, я провожу тебя к ней.
– Подожди, ты сказала – пятидесятый ярус?
«Ничего себе ты промахнулся, родственник!» – заметил я духу.
За ним не заржавело: «Тебе нужна была дурацкая цифра или место, где найти Яррена?»
Старуха, сделав пару шагов, оглянулась:
– Именно так обозначен у вас первый уровень смерти. Идем же!
«Раздави гадюку, пока не поздно!» – зарычал кровожадный дух.
В кишках засвербело, к горлу подступила тошнота. Ну что за сволочь у меня предок!
Я остановился, пытаясь справиться с приступом. Синтка снова оглянулась. Глаза ее недобро сощурились, рука приподнялась ко рту.
«Дай мне убить ее!» – взорвалась голова воплем Рогнуса.
Под его ли импульсом или от привычки действовать, не дожидаясь, когда в тебя выстрелят отравленной иглой, я метнул дротик. Но старуха непостижимым образом скакнула, как скачет по стене тень, когда колеблется пламя свечи, и дротик лязгнул о камень. Что за дьявольщина!
Я выхватил второй дротик, а синтка приложила кулак к губам, и в этот момент из отверстия в стене, у которого остановилась старуха, вылетела тонкая, едва видимая нить, захлестнула ее горло и… срезанная голова синтки покатилась по наклонному полу, заливая его кровью, а через миг покачнулось и рухнуло туловище, конвульсивно дергая конечностями. Из правой ладони трупа выкатилась серебряная духовая трубка.
Рогнус разжал впившиеся в мою плоть невидимые когти, но меня все-таки вывернуло. Хорошо, что я сегодня почти ничего не ел.
– Как ты убил ее, Рогнус? – прошептал я, вытерев губы рукавом. – Я же запретил!
«Это не я убил, к моему великому стыду за себя и тебя. Нас опередили, – довольным тоном сообщил дух. – Давай-ка, шевели ногами, лентяй!»
Я поспешил к трещине в стене, перешагивая через красные разводы – кровь убитой уже высыхала, превращаясь в сухую пыль.
В узком отнорке лежало еще одно человеческое тело. Едва я наклонился, оно пошевелилось.
Человек поднял голову, и я с трудом узнал Яррена. Его кожа посерела и растрескалась, как сухая земля после месячного зноя, губы почернели и запеклись. Но глаза – свирепые и почему-то ярко-синие, с полыхавшими у зрачков золотыми искрами – пару мгновений смотрели так, словно Яррен, и умирая, прикидывал – хватит ли ему сил убить и меня.
– Рагар, – сказал я волшебное слово, – прислал меня за тобой, Яррен.
Ярость в глазах полукровки мгновенно сменилась торжеством.
– Сдохла, ссука… – хрипя, то ли спросил, то ли сообщил он.
– Старуха? Да. Без головы не живут.
Он удовлетворенно прикрыл веки, сделал попытку встать и отрубился.
«Силен. Учись, потомок, – прокомментировал дух. – Бери парня и… уж прости, но я возьму у тебя больше, чем намеревался. Двоих тащить труднее, а с Яррена я не смогу ничего взять».
Мне было уже плевать, пусть хоть целиком меня сожрет.
Дух вынес нас на площадку перед носом задремавшего Эльдера. Ласх совсем не удивился жуткому зрелищу, словно предполагал, что иначе и быть не могло. Он молча извлек откуда-то небольшой сосуд и даже не подумал возиться с пробкой – откусил горлышко, выплюнул, а содержимое склянки влил в губы Яррена, кончиком крыла щедро размазав остатки пойла по изуродованному лицу умирающего.
– Клин клином, – услышал я странное заклинание.
Шипело так, что мне показалось: ученик Рагара останется без кожи.
Пока ласх возился с ним, дух меня воспитывал. Но я так переживал за Яррена, что у меня в одно ухо влетало, в другое благополучно вылетало, и я ни слова не запомнил из поучений. Рогнус плюнул на недоумка. Винтовые копья вывернулись из моего тела в обратном порядке.
Когда дух предка покинул меня, буркнув напоследок: «А тут не так и скучно оказалось. Расти дальше, потомок. И не забудь пригласить меня в следующую передрягу!», – я понял, что такое настоящее блаженство.
Все это заняло у нас буквально пару минут. Когда из устья пещеры показались взбудораженные вейриэны и даже избегавшие солнца синты в специальных масках, я уже затащил Яррена на спину ласха, и мы рванули в небеса.
Когда-нибудь я спрошу у тебя, Лэйрин, почему ты уютной, безопасной и мгновенной тропе духов предпочитаешь путешествия на ласхах, этих летающих ледяных торосах с торчащей хуже стеклянных осколков чешуей. От них, извини, задница безбожно леденеет! Хотя скорость у них, конечно, непревзойденная. Только это и спасает от обморожений.
