бытие
Старик-философ так и не ложился спать, хотя любил сон, а во сне летать. Точнее, не летать… он восходил на небо, которое ступенькой под его ногой неведомым образом стелилось, удерживало в облаках и подниматься выше позволяло.
Сегодня он не спал, прекрасно понимая, что скоро сон его уж будет вечным. Но вот куда теперь приведут его ступеньки, по которым он с самого детства так любил восходить, купаться в облаках, чьи всполохи вдруг открывали ему мир чудесный, но земель иных? Он с высоты той видел горы, укрытые белоснежными снегами, и бушующий океан, о котором слышал только в древних сказаниях. Или огромных рыб, называемых китами, на спинах которых, как утверждали некоторые ученые, стоят огромные слоны, которые удерживают небесный свод, высвечиваемый поочередно то ярким солнцем, то медною луной.
Спросил ты: как узор земли и звезд рожден?
Мир древен. Многолик. Как море, протяжен…
Такой узор порой покажется из моря,
А вскоре в глубину опять уходит он
Правда, все это было в раннем детстве.
С Дедом, которого называли Аллахом (Богом, Творцом, Создателем), он уже давно не разговаривал, как ранее, во снах, смеясь и скатываясь с облака на Его колени. И часто сетовал на Него, а более на себя…
Мы шли искать Тебя – а стали злой толпой:
И нищий, и богач, и щедрый, и скупой.
Ты с каждым говоришь, никто из нас не слышит.
Пред каждым предстаешь, любой из нас слепой.
А Тот прощал его и нас, потому что любил, хотя и слышал иногда и его дерзкие четверостишья, и наши скудные потаенные помыслы.
О, не запятнанный земною чистотой,
Не обесчещенный безгрешностью святой!
Все сотни тысяч солнц – пыль на Твоей дороге,
Все сотни тысяч лиц – прах под Твоей стопой.
Себе в союзники Хайям тогда взял четыре первоэлемента, они же и стихии: Огонь, Воду, Землю и Воздух, которые часто упоминал в своих четверостишьях.
Мы – воздух и огонь, мы – глина и вода.
Мы – страждущая жизнь и смертная страда.
Мы – плоть: мы все сгнием и сгинем без следа…
Мы – дух: мы скинем плоть, и вновь душа чиста.
Бог лишь улыбался, слушая то, как юноша легко оперировал небесными сферами, трехмерным пространством, прошлым и будущим, вопросами рождения и смерти, а также осознанием предназначения человека на земле… Всем тем, что символизировали для него Бытие, наш мир и саму Вселенную, даже тогда, когда эти понятия составляли для философа лишь поиск новых форм поэтического языка, своего рода новой поэтической игры с формами стихосложения, отличными от обыденных.
И чем же все это для него закончилось?
Кто Богом избран, кто постиг премудрость книг
И даже, кажется, в загадки звезд проник,
Стоит, растерян, изумлен и полон страха,
Как небо, сгорбился и головой поник.
Хайям действительно сгорбился и головой поник в то утро.
Он, будучи теперь в конце пути земного, понимал, что так и не постиг суть трагичности земного бытия, смысл которого остался для него утаен.
Он попытался было несколько раз сказать ученым мужам, что Человек есть лишь соединение смертной плоти и бессмертной души, для которой пребывание в Бытии и в мире – лишь краткий эпизод в бесконечном пути по дорогам Небытия. И его тут же обвинили в воспевании реинкарнации…
Глупцы, на землю Дух приходит, он всегда один и тот же, а образы любые он берет, точнее те, которые дает ему Господь.
Разумно ли судьбу увещевать весь век,
То славу, то позор переживать весь век?
Как ни веди ты жизнь, а Смерть идет по следу.
Решай, что лучше: спать иль пировать весь век.
Чтобы ответ дать, нужно помнить, что когда человек заканчивает играть в детские игры, его душа должна осознать свое предназначение. И сделать выбор. Несчастные, которые не удосужились понудить свою душу сделать это, так как часто очаровывались земным бытием с его чувственными страстями, начинали вести бессмысленное существование, и Учитель называл таких спящими.
Как сердце образ Твой мечтает обрести!..
Раскрыты сто дверей, чтоб сбить меня с пути.
Пришедшему к Тебе дано познать блаженство,
Заблудшему – на корм стервятникам пойти.
И еще в это утро он вдруг вспомнил мальчика, которого встретил как-то в раннем детстве на базаре. Тот юноша был не иначе как Ангел Небесный, который стихотворной рифмой удивлял толпу зевак, но говорил для одного…
Омар его услышал и с этого момента стихами только говорил, стихам себя всего и посвятив… Сначала робко и почти беззвучно четверостишья он слагал… Однажды вслух их произнес и даже испугался, потому что люди слушали его, смеясь и плача. А те, в чьей помощи Омар более всего нуждался, лишь презреньем одарили юного поэта.
Кому случается до Божьих тайн дойти,
Того стараются презреньем извести.
Глядят христианин, еврей и мусульманин,
Как на заблудшего, на странника в пути.
И вот этот странник уже на излете своего пути. Он, как и всякий гений, в конце пути остался лишь наедине с самим собой и всеми позабытый…
Хотя тут ты, Омар, не прав. Он, Творец и Создатель, все равно с тобою, был и будет!
Омар вспомнил еще одну историю из своей жизни… Которую хотел сегодня рассказать Хусейну… Это касалось вопросов обучения вере. Он помнил, как несмышленым мальчиком любовался цветением абрикосов, а более – любил вкушать их янтарные плоды. По мере взросления ему уже начинал приедаться вкус тех плодов, которыми мальчика перекормили с детства. А потом пришло время, когда ему самому уже надо было ухаживать за садом, а он часто забывал, что за деревом, как и за верой, нужно постоянно следить, поливая и подкармливая его корни. Уже через год плоды того древа оказались вялыми и слегка горчили. Более того, какие-то ветви, лишенные его заботы и живительной влаги, а главное, любви и внимания, стали сохнуть. Однажды, не посоветовавшись с родными, Омар подумал, что проще срубить засыхающее древо, а сочные плоды, хотя и иноземные, можно купить на базаре.
Конечно же, купить можно, но вот насколько они полезны? Насколько они не полезны, он узнал уже годы спустя. Теперь он мог бы сказать Хусейну: опасайся, мой юный друг, переедаться плодами веры в детстве и не забывай, что только то полезно, что выпестовано нами на своей родной земле, что взращено с любовью и разделено с ближними твоими…
Но где ж ты, Хусейн? Как мне тебя сегодня не хватает…
