На следующий день, как и полагается, наступило похмелье.

Когда Мэрибет проснулась, через щели в занавесках пробивался слабый свет. Голова раскалывалась.

Мэрибет потянулась к телефону. Было уже заполдень. С тех пор как родились дети, Мэрибет печалилась, что больше не может спать допоздна, но теперь она вспомнила, что спишь допоздна-то не просто так, как и теряешь сознание. А потому что тело знает, что бодрствовать ты попросту не сможешь.

Она доковыляла до ванной и напилась из-под крана. Потом почистила зубы, поставила кофе. Пока он заваривался, Мэрибет подняла занавески и сощурилась. Небо было монотонно серое, казалось, что пойдет снег. Хотя никого это не беспокоило. Улицы кишели людьми – все спешили на распродажи Черной пятницы.

Мэрибет опустила занавески, пошла на кухню и поставила овсянку, но она убежала на плиту, вышло похоже на блевотину. Мэрибет казалось, что ее и саму вот-вот вырвет. Выбросив кашу, она сделала себе тост.

Потом Мэрибет взялась за библиотечную книжку, большой сборник рассказов в стиле постмодернизм, который она тоже давно собиралась прочесть, – и хотя прошлые два дня ей все страшно нравилось, сегодня она перечитывала один и тот же абзац по нескольку раз.

Такой день для чтения не годился. Оставалось только сдаться. Мэрибет налила себе кофе, положила на тарелку тост, собрала все одеяла, что были в квартире, устроила на диване гнездышко и стала переключать каналы в телевизоре. Нашла что-то нейтральное и не требующие умственных усилий, женский фильм как на канале «Лайфтайм», хотя это был не сам «Лайфтайм», тут работали только сетевые каналы и несколько каких-то непонятных единичных кабельных. Минут через десять до нее дошло, что это фильм об алкоголичке, которая бросила своих четырех детей.

Стоило бы переключиться, но Мэрибет не могла. Смотрела как прикованная на сцену, где эта непутевая мать рыдала в телефонной будке – пережиток еще похуже «Желтых страниц», – а потом ударила себя трубкой, потому что дома отказались разговаривать с ней за свой счет. Несмотря на трагичность сцены, Мэрибет знала, что ее ждет счастливый конец. Эту женщину примут и простят, потому что она на экране. А когда мать не показывают, когда она даже в кадре не появляется, когда она определена только своим отсутствием, потому что не являлась на вызовы в суд и забывала о днях рождения, тогда воспринимаешь ее как злодейку, и единственный смысл ее существования – это чтобы счастлив стал кто-то другой.

Когда началась реклама, Мэрибет подумала, как бы экранизировали ее жизнь. Какой из этих матерей оказалась бы она? Очевидный ответ всплыл немедленно. Мать, которая молча ушла из дома месяц назад и с тех пор ни слова своей семье не сказала, которая даже не удосужилась узнать, в порядке ли ее четырехлетние дети, хотя раньше она клялась, что любит их больше всего на свете. Которая напилась и прекрасно отметила День благодарения, в то время как ее малыши, возможно, плакали там без нее. Мать, которая этим детям ни разу не позвонила, не отправила ни одного письма.

Да, она писала письма. Но в ее фильме их не покажут. Их не засчитают в ее пользу, как доказательство ее любви, хотя бы и ущербной.

Если жизнь Мэрибет экранизируют, ее покажут злодейкой.