28
Через неделю после процедур с мороженым, как она это окрестила, Мэрибет снова пошла на прием к доктору Гранту – проверить вес. Она набрала почти килограмм, чем порадовала врача, и без лишней драмы сходила за покупками с Тоддом и Санитой, чему порадовалась сама.
К концу осмотра Мэрибет попросила доктора Гранта осмотреть шею.
– Я думала, что это экзема. Мазала кремом, но не помогло, – пожаловалась она. – Поменяла мыло, шампунь. Поискала в Интернете и теперь боюсь, что витаминов не хватает. – От этого разговора все тело зачесалось, не то что шея. – Может, направите меня к кому-нибудь, кто снисходительно отнесется к моей, гм, затруднительной ситуации со страховкой?
– Хм. Я, возможно, знаю одного дерматолога, который поймет, но, пожалуй, сначала я сам посмотрю. – Доктор Грант похлопал по стулу. – Садитесь.
Мэрибет села, наклонилась. Он убрал волосы, и на миг чесотка сменилось теплом человеческого прикосновения.
– Хорошие новости такие: это не недостаток витаминов.
– А плохие?
– Кажется, у вас вши. – И после паузы добавил: – И довольно много.
Мэрибет уронила голову на руки.
– Я же целый пузырь шампуня извела. – Она снова почесала голову. – Это в буквальном смысле яд.
– Но он только взрослых вшей убивает, а не гнид. Их надо вычесывать. – Врач почесал висок, словно у него тоже зазудело.
– Да, я знаю. – Мэрибет попыталась оценить, сможет ли она вычесать себе волосы так же, как близнецам. Вспомнила тот ужасный день дома. Как Нифф ее осудила. Как она шла под дождем. Как Лив ее пихнула. А она ее ударила.
И расплакалась.
– Все не так плохо, – сказал доктор. – Вши всех без разбора едят. Это не означает, что вы грязнуля.
– Не в этом дело…
– А в чем?
– Просто кажется, что это никогда не кончится.
Мэрибет презирала сама себя. Она уже растратила всю допустимую жалость к себе. И с лихвой.
– Простите. – Она встала, вытерла глаза, собралась уходить, хотя уже полюбила следующие за осмотром разговоры в его кабинете. – Надо пойти, гребешок купить. – Мэрибет представила себе, как нелегко придется с ее волосами до плеч. – Черт.
– У меня есть идея получше. Идемте наверх, и я вам помогу.
– Вы?
– Да, я.
– Вас что, в медицинском этому учили?
– Нет. Но у меня есть дочь. У нее несколько раз заводились.
– Но нужна специальная расческа.
– Это кто сказал?
Нифф Спенсер.
– Главное – хорошее зрение и терпение, – продолжил он. – Хотя глаза у меня сейчас уже не как в молодости, но зато терпения с годами все больше.
Мэрибет посмотрела на него. Он говорил серьезно.
– Не знаю, могу ли я вам это позволить. Это же слишком… – Интимно, хотела сказать она. – Мерзко.
– Я с этим часто сталкиваюсь. Я все же врач. И отец.
Она улыбнулась.
– Ничего страшного нет в том, чтобы попросить о помощи, – мягко сказал он, и Мэрибет сдалась.
Доктор Грант сказал Луиз, что на сегодня закончил. В приемной других пациентов не было, и, очевидно, никого больше и не ждали. Мэрибет уже не в первый раз подумала, не единственная ли она у них. Выйдя на улицу, она двинулась по тротуару к его машине, но доктор свернул в другую сторону – к крыльцу дома.
– Вы живете тут? – спросила Мэрибет.
– Да.
– А-а.
Он открыл дверь, взмахом руки показал: «только после вас». Мэрибет вошла в просторное фойе; через витражи лился свет, окрашивая облака пыли в голубой и золотистый. По правую руку была лестница из красного дерева, по левую – зал со встроенными книжными шкафами и камином, возле которого аккуратно лежали поленья.
– Проходите, – пригласил доктор.
«Проходите». Дома ее друзья могли сказать «заходите», но никто не говорил «проходите», редко чье жилище было достаточно просторным, чтобы его «проходить». Разве что таунхаус Элизабет и Тома, там Мэрибет была в последний раз на прошлое Рождество, зато ее встретил придворный.
Она пошла за доктором Грантом по узкому длинному коридору, на стенах висели фотографии в рамках, потом они миновали столовую с обеденным столом, заваленным почтой и медицинскими журналами, сверкающую кухню открытой планировки со всякой модной техникой из нержавеющей стали и красными, как пожарная машина, шкафами. Кухня походила на выставочный образец – как новенькая, словно ее ни разу не запятнали готовкой.
Грант открыл узкую раздвижную дверь в дальнем углу кухни. Там оказалась небольшая ванная.
– Займемся этим грязным делом здесь, – объявил он.
Мэрибет недоуменно подняла бровь.
– Вшами, – напомнил он, слегка покраснев. – Сейчас найду инструменты.
Он вернулся с медицинской наголовной лампой с лупой, а также полотенцем, частым гребешком и бутылкой оливкового масла.
– Что, будете читать лекцию о пользе средиземноморской кухни? – пошутила Мэрибет.
– Да. – И вручил ей полотенце. – Лучше наносить прямо на волосы.
– Вы собрались намазать мне этим голову?
– И оставим на час. Вши от масла задохнутся. – Мэрибет вспомнила, как няня Уилсонов мазала детям голову кокосовым маслом. Может, и не врала. – А потом я выберу гнид.
– Где вы этому научились?
– Это путаная история. Моя дочь, Мэлори, ненавидела заплетать волосы. Говорила, что ей больно. И предпочитала ходить с распущенными. А Фелисити, ее мать, настаивала на косах, – начал он рассказ, параллельно втирая масло ей в волосы.
Мэрибет слушала лишь вполуха. Его прикосновение оказывало какой-то странный эффект, одновременно расслабляющий и бодрящий. И хотя Грант уже не в первый раз касался ее – все-таки он ее врач, – в этот раз ощущения оказались другие.
– У Мэл были прекрасные кудри, поэтому я говорил Фелисити, пусть ходит с распущенными. Она сказала, что я слишком мягкий и что, если я готов отвечать за последствия, они все на мне. Ну, я и взял это на себя. Мы с Мэл разработали хорошую систему купания.
Мэрибет представила, как он моет маленькую девочку, нежно расчесывает ей волосы.
– Похоже, вы хороший отец.
– Не очень. Я часто отсутствовал, так что это были особые вечера. А потом, лет в семь-восемь, Мэлори впервые принесла вшей. Фелисити сказала, что, если бы она заплеталась, такого бы не случилось. – Он замолчал, словно погрузившись в воспоминания. – Вычесывать гнид было не так уж приятно, что тут говорить. – А потом грустно улыбнулся. – Ох, как она орала.
– Да уж, представляю. – Мэрибет смолкла, осознав, что немного выдала себя. Потому что, только если у тебя есть дети, можно такое сказать. Но опять же – только если у тебя есть дети, можно развести столько вшей самой.
Если доктор Грант и осознал это, то виду не подал. Он продолжал массировать ей голову с маслом, и Мэрибет снова расслабилась.
– Что смешно, – продолжил он, – теперь Мэлори постоянно ходит с косами.
– Она все еще живет тут? – спросила размякшая Мэрибет.
– Нет, выросла и уехала.
– Значит, вы тут одни?
– Продавать надо. Дом слишком велик для одного. – Он вздохнул. – Но я так давно тут живу. Боюсь, я здесь застрял.
К тому времени, как все волосы пропитались маслом, Мэрибет и сама была почти в жидком состоянии. Когда Грант объявил, что все, она немного расстроилась. Лучше бы это длилось вечно. Он предложил чаю, она отказалась. Он сказал, что ему надо сбегать в офис.
Оставшись в доме одна, Мэрибет пошла в коридор смотреть фотографии. Вот сам доктор Грант в более молодом возрасте, когда в волосах было больше перца, чем соли. Вот он с Мэлори. А вот с Фелисити, темнокожей, с острыми чертами и яркими смеющимися глазами. Она красавица. Или была красавицей. Она, наверное, умерла, а доктор Грант овдовел. Разведенные столько семейных фотографий не держат, не говорят о своих бывших с такой любовью.
Мэрибет снова осмотрела кухню. Она почти новая. И приспособленная для женщины. Да, овдовел. Причем недавно.
Час пролетел быстро. Когда доктор Грант вернулся, Мэрибет уже опять была в ванной комнате.
– Варианты такие: можете смыть здесь, или я вычешу так, а искупаетесь позже.
Мысль о том, чтобы принимать душ здесь, была невыносима.
– Помоюсь позже.
– Хорошо. – Он надел очки. – Так, посмотрим. – И провел гребешком по волосам. Когда он зацепился, Мэрибет дернулась.
– Простите, – сказал он и попытался снова. Гребень снова застрял. Мэрибет напряглась еще больше. Было реально больно. И она начала сочувствовать Лив.
– Вот источник ваших мучений. – Грант щелкнул гребешком по собственному большому пальцу и показал ей крошечное насекомое. Мэрибет изумленно осмотрела его. В каком-то смысле получилось, что частичка детей приехала с ней. Но это не означало, что она хочет жить со вшами.
Дело оказалось нелегким. Ее непослушные кудри сопротивлялись гребешку.
– Волосы очень спутались, – сказал доктор Грант.
– Да. Они у меня в кошмарном состоянии. Не было времени заниматься ими, – соврала она. На углу у нее был салон, где рекламировалась укладка за двадцать баксов; при желании она могла бы ходить туда каждый день. Но Мэрибет вместо этого собирала волосы в хвостик и зачастую с ним и засыпала. Как могла бы сказать мать, совсем себя запустила.
Доктор Грант дошел до очередного узла.
– Тут местами все равно что дреды.
– Знаете, что? – сказала Мэрибет, пока он пытался высвободить гребешок. – Давайте их отрежем.
– Если уж я с волосами Мэлори справлялся, то и ваши осилю.
– Не все. Вот досюда. – Мэрибет показала на верх шеи. – Ножницы у вас есть?
– Для стрижки нет.
– Любые подойдут.
– Да я справлюсь. Не думаю, что есть необходимость отрезать волосы.
Мэрибет толком не понимала, есть ли такая необходимость, но в тот момент казалось, что это нужно сделать всенепременно.
– К тому же вы можете потом пожалеть.
Мэрибет последний раз коротко стриглась летом перед последним курсом колледжа – вдохновленная Деми Мур в «Призраке», она превратилась в феечку. Мать предупреждала, что она пожалеет – короткая стрижка на вьющихся волосах редко бывает удачной, – но Мэрибет очень понравилась ее неровная прическа. То есть нравилась до тех пор, пока она через несколько недель не вернулась в колледж и не увидела лицо Джейсона, когда они встретились.
– Ты постриглась, – скорбно сказал он, словно она ногу себе отрезала.
– Не пожалею, – ответила Мэрибет доктору Гранту. – Если сами не хотите, давайте ножницы мне. Отрежу сантиметров двадцать и продолжим.
Они смотрели на отражение друг друга в зеркале. Потом он отпустил волосы, которые держал в руке, и вышел.
А Мэрибет сразу же подумала о розовых ленточках в его кабинете. Казалось, что на книжных полках им совсем не место. Здесь на полках были еще.
Они символизируют борьбу с раком груди. Наверное, от него погибла Фелисити (Мэрибет вспомнила, что маммограмму так и не сделала). Скорее всего после химиотерапии Фелисити облысела. Может, он предупредительно сбрил ей волосы. И поэтому не хотел стричь Мэрибет. А она его чуть не силой заставляла.
Иногда Мэрибет подозревала, что у нее реально сердце больше не работает. То есть да, мышца сокращается, но чувствовать она совершенно разучилась.
– Ладно, – пронзительно крикнула она. – Не надо.
– Что? Испугались? – Доктор Грант вернулся, лязгая огромными хирургическими ножницами. Скорбным его лицо совершенно не выглядело.
Не сдержавшись, Мэрибет улыбнулась.
– Нет.
Грант встал у нее за спиной, взялся за жирные волосы.
– Может, сначала помыть? Так ровнее будет.
– Я почти всю свою жизнь с ними борюсь, – ответила она. – Мне кажется, пора уже сдаться.
Ему эти слова понравились. Видно было.
– Ладно, докуда? – спросил он.
– Досюда. – Мэрибет показала на выступающий позвонок на шее.
– Это пятый шейный позвонок, если хотите анатомических подробностей. – Он собрал волосы в хвостик, скрутил. Она почувствовала боль, но приятную, и, как ни странно, эта сила лишила ее остатков напряжения. Мэрибет чувствовала себя котеночком, которого взяли за шкирку.
– Готовы? – переспросил он. – Раз, два…
Три.
Она услышала, как влажные волосы шлепнулись на пол, ощутила щекотное дуновение на обнаженной шее.
Потом подняла взгляд. Больше не чесалось, хотя она понимала, что вши еще есть. Лицо просветлело, стало казаться менее измученным. Впервые после операции захотелось накрасить губы.
– Как, лучше? – спросил Грант.
Мэрибет не ответила. Только улыбнулась.
– Продолжим?
– Да.
Он постарался убрать масляные волосы, а потом принялся вычесывать гнид. Они при этом вели непринужденную беседу. Доктор Грант рассказывал истории о Мэлори, которая в прошлом году закончила колледж и теперь живет в Калифорнии, строит карьеру. А Мэрибет рассказала, что взялась за поиски матери.
Она чувствовала, что подтекстом идет совсем другой разговор. О тех, кого оставила она. О тех, кто оставил его. Словно они уже понимали, как будто безмолвно договорились опустить огромные куски собственной жизненной истории, чтобы перейти к главному.