54

Ростовская область. 03.06.1943.

Снова дорога, я ехал из Краснодона, куда меня специально посылали на круг казаков окрестных станиц. Народа было много, почти тысяча казаков. Но ничего нового для себя я не увидел и не услышал. В основном решались вопросы земли и дела охранных сотен, часть из которых находилась на немецкой территории, а часть в Доно-Кавказском Союзе. Большевики, сволочи, раздробили земли Войска Донского, и так вышло, что окраинные районы Луганска (Сталино) и Донецка (Ворошиловграда) оказались на Украине, которую немцы уже включили в Третий Рейх. По-хорошему, стоило бы вернуть казакам, что отняли большевики. Однако дело двигалось медленно и на круге в Краснодоне казаки написали обращение к рейхсканцлеру Мартину Борману.

Если интересно, текст под рукой:

«Вождю Европы господину Мартину Борману. Мы, донские казаки, остатки уцелевших от жидовско-сталинского жестокого террора своих соотечественников, отцы и внуки, сыновья и братья погибших в ожесточенной борьбе с большевиками и замученных в сырых подвалах и мрачных застенках кровожадными палачами Сталина, шлем Вам, другу Донского казачества, свой горячий Донской казачий привет! Сегодня мы собрались по инициативе нашей районной власти на торжественный праздник, посвященный нашему освобождению от жидовско-коммунистической тирании, чтобы продемонстрировать наши горячие симпатии и дружбу с Германским народом и Победоносной Германской Армией. В тяжелых муках и страданиях прошли для нас, донских казаков, двадцать два года владычества большевистской власти. Большевистские палачи не могли простить нам нанесенных нами им обид. А эти обиды были поистине велики. Не один комиссар испытал на своей собственной шкуре силу казачьего удара штыком и шашкой и меткость артиллерийского огня в 1918–1920 годах, когда мы бились за честь казачью, за свою родную землю, за вольную жизнь, за спокойствие нашего горячо любимого батюшки Тихого Дона против большевиков. Мы дрались тогда под командованием нашего любимого полководца, Атамана Войска Донского, казака-генерала Петра Краснова, под знаменем прославленного Гундоровского Георгиевского полка и под овеянными боевой славой знаменами других донских казачьих полков. Костьми наших дедов и отцов, сыновей и братьев усеяны обширные поля Русской и Донской земли, богато они политы нашей горячей казачьей кровью. В неравной борьбе мы были побеждены, но не побежденным остался дух наш, и непреклонна наша воля к дальнейшей борьбе. Именно за это многие наши казаки изгнаны в далекие места пустынной Сибири, на суровые острова Северного и Белого морей, они рассеяны по всем странам земного шара, волею судьбы томятся в лагерях военнопленных. Наши станицы и хутора опустошены и разграблены алчными жидовскими руками, дворы наши заросли сорными травами. Нас, казаков Краснодонского района, насильственно присоединили к Украине и сделали невольными украинцам! Но, где бы, ни томился наш донской казак, он твердо верит, что скоро наступит конец сталинско-жидовскому деспотизму. Над нашей истерзанной Родиной уже яркое солнце свободы, о которой мы долгие годы мечтали. Германский народ и Германская доблестная Армия под Вашим руководством навсегда вырвали нас из когтей хищного зверя Сталина и его приспешников. Уже свободно текут голубые воды Тихого Дона, радостно вздыхают огромные донские степные просторы, и, как и прежде, несутся по ним удалые песни свободных, вольных и счастливых донских казаков. Никогда больше не вернется ненавистная жидовско-коммунистическая диктатура. Мы, донские казаки, готовы в любую минуту взять в руки оружие и вместе с благодарными, славными солдатами Великой Победоносной Германской Армии громить беспощадно коммунистическую заразу до полного ее уничтожения. Смерть Сталину и его опричникам! Хайль Борман! Да здравствует наш организатор и полководец казак-генерал Петр Краснов! За окончательную победу над нашим общим врагом! За Тихий Дон и донских казаков! За Германскую и союзные Армии! За вождя Новой Европы Мартина Бормана — наше могучее, сердечное казачье „ура!“

Подписались: атаман Гундоровской станицы Ф.Г. Власов, бургомистр Краснодона П.А. Черников, командиры охранных сотен и почетные казаки».

Сам по себе этот документ ничего не значил. Однако он, как еще полсотни подобных, будет приобщен к обращению на имя Мартина Бормана и Альфреда Розенберга с просьбой донских атаманов вернуть ДКС их исконные земли. Что из этого выйдет, мне неизвестно. В данном случае я всего лишь винтик огромной машины, которая раскручивает маховик и набирает обороты. Однако я предполагал, что никакого присоединения не будет. По той простой причине, что спокойное время на исходе и вскоре нам следует ожидать наступления Красной армии. Я ведь не слепой и не глухой, многое вижу, и многое слышу, а потом все это пытаюсь анализировать, и признаки надвигающегося Красного шторма видны любому здравомыслящему человеку. Но пока я в тылу и в жизни полный порядок.

Когда моя группа и Алейник доставили в Новочеркасск золото Кубанской Рады, в столице Союза нас уже поджидали атаманы, которые имели вес и за спиной каждого стояли верные казаки. Были Красновы, Балабин, Шкуро, Науменко, Татаркин и Кононов. А помимо них уже знакомый мне Николай Лазаревич Кулаков, которого терцы выбрали походным атаманом и которому сделали протезы. Эти восемь атаманов приняли золото. Его взяли под охрану казаки Атаманской конвойной сотни, к которым присоединился Алейник, и сокровища исчезли в закормах Доно-Кавказского Союза. А мы вернулись на базу и стали ждать награду. Все считали, что это будут внеочередные чины, ордена и кресты, а помимо того солидная денежная премия. Но я, честно говоря, задумался над тем, что нас проще ликвидировать. Хотя бы ради сохранения тайны. Поэтому постоянно был настороже и ждал подвоха.

Минуло три дня и нашу базу, которая, между прочим, находилась под постоянным наблюдением неизвестных шпионов, посетили гости, Петр Николаевич Краснов и Андрей Григорьевич Шкуро. Два легендарных атамана появились вечером, инкогнито и без явной охраны. Личный состав находился в доме и никуда не отлучался, а охранник во дворе, молодой казак Сашка Свиридов, растерялся и заорал во все горло:

— Смирно!!!

Казаки схватились за оружие, слишком истошным голосом кричал Свиридов, а я метнулся к выходу и нос к носу столкнулся с Андреем Григорьевичем.

— Спокойно, козаче, свои, — усмехнулся Шкуро.

— Смирно! — повторил я команду Свиридова и отступил в сторону.

Шкуро прошел в комнату и насмешливым взглядом оглядел казаков, которые продолжали сжимать оружие. За его спиной появился Краснов, который встал с ним рядом. Оба атамана переглянулись, и Шкуро обратился к казакам:

— Благодарю за службу, братцы!

Краткая пауза и казаки выдохнули:

— Рады стараться, ваше высокопревосходительство!

Получилось на удивление дружно и слаженно. Атаманы остались довольны и Петр Николаевич, покосившись на меня, сказал:

— Веди к себе, хорунжий.

Я провел атаманов в кабинет. Они разместились за столом, а я остался стоять.

— Догадываешься, зачем мы к тебе явились? — спросил Шкуро.

— Наверное, решать нашу судьбу, — ответил я.

— Правильно, — Андрей Григорьевич кивнул и задал новый вопрос: — Чего хочешь за службу?

«Следи за языком», — промелькнула в голове мысль, но я сказал то, о чем думал последние дни:

— Хочу, чтобы нас не зачищали.

Шкуро нахмурился:

— Почему решил, что вас могут зачистить?

— Думаю, что необходимо сохранить тайну золотого запаса. И проще всего нас убрать. Была группа в отделе «Контроль» и нет ее, исчезла, пропала, сгинула. Когда речь заходит о сокровищах и политике подобное может произойти. В очередной раз Краснов и Шкуро обменялись быстрыми взглядами, и я понял, что тема уничтожения моей группы обсуждалась. Я прав. Я угадал. Однако нас решили оставить в живых. Следовательно, сейчас будет разнос.

Андрей Григорьевич очень легко изобразил гнев, даже слегка привстал и, хлопнув по столу ладонью, начал меня отчитывать:

— Ты чего, хорунжий?! Совсем потерялся?! Мы казаки и ты казак! Своих не сдаем! Запомни это! Раз и навсегда! Вбей себе в голову, что никогда казак не спишет другого казака, если он не предатель! Не бывать этому! Сопляк! Молокосос! Вроде бы бравый вояка, а воспитание советское! Это у большевиков принято соратников стрелять! А мы не какие-то там соратники, а братья! Все из одного народа! Или ты нас в предатели записал?!

Вытянувшись по стойке «смирно», я стоял без движения и «пожирал» начальство глазами. Не дать и не взять, стойкий оловянный солдатик из сказки, когда у него были две ноги. Но, наконец, Петр Николаевич успокоил Шкуро:

— Не кипятись, Андрей Григорьевич. Хорунжий еще молодой, не все понимает, поправится со временем.

— Ладно, — Шкуро снова присел. — Разговаривай с ним ты, Петр Николаевич, а у меня терпения не хватает.

Разговор повел Краснов:

— За безопасность группы и свою лично можешь не переживать. Мы за тобой давно наблюдаем и ты нигде слабину не давал. Рекомендации у тебя отличные и ты со своей группой сделал большое дело. Про это не забудем. А что лишнего наговорил, так это бывает, в следующий раз умнее будешь. Лучше скажи, что тебе и казакам нужно? На какую награду рассчитываете?

Я пожал плечами:

— Как обычно: чины, премии, ордена, отпуск.

— Все будет, кроме отпуска. Пару дней получите, а потом снова на службу. О соблюдении секретности, думаю, напоминать не стоит?

— Мы все понимаем, Петр Николаевич.

— Это хорошо, что понимаете. Но ты казакам еще раз все объясни. Знаю, что часть группы прошла подготовку в Абвере, и сохранились старые контакты. Однако вы казаки, а не германцы. Вам жить на родной земле и за длинный язык болтуны могут ответить. Понимаешь, хорунжий?

— Так точно.

— Все контакты с немцами, даже теми, кто числится в казачьих частях, свести к минимуму, а желательно вообще исключить.

— Будет исполнено.

— Базу вам выделят в другом месте, на окраине Новочеркасска. Она будет больше. Подчиняетесь, по-прежнему, Иванову. Группу начнешь разворачивать во взвод. Отбор лично. За все отвечаешь ты.

— Слушаюсь.

Краснов и Шкуро пробыли в расположении группы целый час. Разговор со мной был недолгим, исключительно по делу, а затем атаманы вышли в общую комнату, где Андрей Григорьевич, с шутками и прибаутками, стал вспоминать боевую молодость. А казаки смотрели на него восторженными взглядами и задавали легендарному атаману вопросы.

Когда гости ушли, я еще раз проинструктировал бойцов о неразглашении тайны. А сам подумал о том, что немцы о золоте все равно узнают. Мы промолчим. А вот атаманы, каждый из которых тесно сотрудничал с германцами, слабое звено. Хоть один, но проболтается. Не политикам и не военным, не командованию РОА или рядовым сотрудникам Абвера, а тем, кто имел в руках реальную власть.

Впрочем, вскоре все плохие мысли меня оставили. Я сам постарался их прогнать, ибо так легче жить. Нам дали короткий отпуск и когда мы из него вернулись, казаков и меня осыпали наградами. Каждый участник экспедиции получил медаль «Герой ДКС», которую учредили всего неделю назад. Моя за номером восемь. А кроме того премии в золоте, каждому по двадцать царских червонцев, и наградное оружие, немецкие пистолеты «вальтер» с дарственными серебряными пластинками на рукоятках. Ну и, конечно, повышение на один чин. Все это происходило за закрытыми дверями и в узком кругу. После чего начался переезд на новую базу.

Служба продолжилась. Алейник так и не появился, пропал старый казак. Зато в Новочеркасск вернулся Иванов, который по поручению Бискупского стал мотаться по лагерям военнопленных и набирать добровольцев в русские бригады. А в промежутках между своими поездками он нарезал нам задачи. В общем-то, самые обычные. Сопроводить чиновника или важного гостя, обеспечить чью-то безопасность или проверить пару-тройку адресов на предмет логова подпольщиков или криминальных элементов. По сути, все это мелочевка и мы выполняли роль пожарной команды. Если необходимо что-то срочно сделать в плане силового прикрытия, а рядом никого нет, вызывали нас. И так однажды я познакомился с генерал-лейтенантом Исааком Федоровичем Быкадоровым, еще одним донским лидером, который до недавнего времени находился заграницей. У него имелись трения с некоторыми казачьими атаманами и на родину он не спешил. Но создание Доно-Кавказского Союза побудило его приехать в Новочеркасск и попросить Краснова о назначении, хоть в гражданскую администрацию, хоть на военную должность. И пока Петр Николаевич размышлял, я две недели сопровождал Быкадорова в поездках по казачьим землям. А заодно знакомился с его статьями. Умный человек — этого не отнять и некоторые его высказывания в эмигрантских журналах запомнились мне особо.

Например, вот эта цитата:

«Казачество всегда едино, цельно в разрешении и понимании своих внутренних казачьих вопросов. Во мнениях же, взглядах, отношениях к вопросу внешнему для него — русскому, казачья интеллигенция разделяется, распыляется, забыв о главном, единственно незыблемом — об интересах своего народа, народа казачьего. У русской интеллигенции здесь, за рубежом, и у советской власти там, в СССР, получилась удивительная согласованность в устремлениях внедрить в сознание казачества (у первой — в эмиграции, у второй — в родных наших краях) убеждение, что казаки являются русским (великорусским) народом, а „казак“ и „крестьянин“ — тождественные понятия. Заботы советской власти о подобном „воспитании“ казачества вполне понятны: они преследуют практические цели: затемнением национального самосознания у казачества, внедрением психологии великоросса ослабить сопротивление советскому строительству. Однако казаки никогда себя не осознавали, не ощущали и не считали великороссами (русскими), — считали русскими, но исключительно в государственно-политическом смысле (как подданные Русского государства)».

Каково? Мне понравилось, потому что показалось правильным, и я его слова записал в блокнотик. А когда Быкадорова назначили командиром 2-й Донской казачьей дивизии, которая существовала пока только на бумаге, мы расставались, словно хорошие приятели. Не друзья, конечно. Он старше по возрасту и по званию. Но приятели точно.

Такие вот дела. Дни летели за днями, а я постоянно в беготне и суете, в пути или в госпиталях. Спрашивается — что я там забыл и не заболел ли? Нет. Со здоровьем, слава богу, все в порядке и старые раны меня не тревожили. А вот бойцов набирать нужно, раз есть приказ расширяться до взвода, и я искал кандидатов в специальное подразделение среди легкораненых ветеранов. На основе своего опыта я рассудил, что нужны не просто люди, а матерые казаки, которые видели кровь и умеют воевать, но на фронт возвращаться особым желанием не горят. Именно из таких казаков состоит мой небольшой отряд, и опытные ветераны, чья личность легко подтверждается, быстро в него вольются. И, как показала практика, я был прав. Поэтому сейчас у меня взвод из тридцати казаков, которые прошли огонь, воду и медные трубы. Сила? Смотря как ее использовать. Если бросить взвод в окопы и на нас пойдет пара рот советской пехоты, то за пару часов нас уничтожат. А вот если использовать с умом, для диверсионных или противодиверсионных акций, мы таких дел наворотим, что всем большевикам тошно станет.