16
Добрушский район. 07.12.1941.
— Погиба, ты слышишь меня?!
Голос сотника Тихонова в динамике радиостанции звучал глухо, но вполне разборчиво, и я ответил:
— Слышу, господин сотник.
— Как у тебя дела?
— Все спокойно. Хутор занял. Противника не видно и не слышно.
— Плохо.
— Что плохо? Не понял. Повторите.
— Плохо, что красных не видно. Они рядом, так очередной перебежчик сообщил, только что прибился. И они приближаются к тебе. Как понял, Погиба?
— Вас понял, господин сотник. Каковы силы противника и когда его ждать?
— Все, кто не сдался. Идут с танками.
— Жду ваших приказаний.
— Держи хутор и дорогу. Не отступай. Вцепись в хутор и дорогу. Дерись, сколько сможешь. Если выпустим красных из колечка, еще месяц за ними будем гоняться. Бейся, Андрюха. Через час мы будем у тебя.
— Слушаюсь, господин сотник. Держать хутор и дорогу.
— Бог в помощь, Андрей! Мы уже выдвинулись! Идем к тебе!
— Приказ ясен. Конец связи!
Передав микрофон побледневшему радисту, который слышал мой разговор с сотником, я сказал ему:
— Радиостанцию спрячь в подвал. Если есть какая-то книжка с позывными и нашими частотами, сожги. Потом бери автомат и занимай оборону.
— Где занимать… — прошептал он.
— В подвале, мать твою.
— Как скажете, господин урядник.
— Не раскисай, связь, у тебя шансов уцелеть больше всего, — я хлопнул его по плечу, подхватил верный ППД и выскочил во двор.
Меня сразу обдало холодом. Начало зимы — уже чувствуется легкий мороз и с темных небес срываются первые хлопья снега. Но пока терпимо, тем более в моем взводе все имеют полушубки и теплую обувь.
Во дворе стояли казаки моего взвода, несколько полицаев и мужики-возницы. На построения и прочую строевую муру нет времени. Поэтому я сразу объяснил ситуацию:
— Противник идет на прорыв. Через нас идет, если кто не понял. Необходимо выиграть время — один час. Все ясно, казаки?
Отозвалось несколько человек:
— Да.
— Пусть идут, встретим.
— Кровью умоются, раз не захотели сдаваться.
— Выстоим. Час простоять не сложно.
Краткая пауза и вопрос урядника Савельева:
— Что сотник приказал?
— Держаться. Наши браты уже в пути.
Старый урядник кивнул, а я начал отдавать приказы:
— Кирюхин, бери свое отделение и на дорогу. Садись в лесу. С собой бери один ручной пулемет. Как только мы начнем, ты нас поддержишь. Если сильно прижмут — отходи в лес.
Младший урядник Кирюхин кряжистый степенный дядька родом откуда-то из-под Воронежа, кивнул и повел своих казаков в лес, а я посмотрел на командира 2-го отделения приказного Кувикова:
— Игнат, ты с остальными пулеметами на окраине хутора. Стволы на север. Огонь открывать только после нас.
— Мне бы гранат побольше, — сказал Кувиков, донской казак из Сальских степей. — А то ведь подойдут красные вплотную, и отбиться будет нечем.
— Нет лишних гранат, Игнат. Ты сам все знаешь. Нет.
Кувиков поморщился, собрал отделение и вместе с пулеметчиками пошел занимать позицию. Осталось 3-е отделение, полицаи и мы с Савельевым. Нам самое сложное — расположиться в неглубоком извилистом овраге между хутором и дорогой, встретить противника и, по возможности, выбить танки. Казаки бойцы опытные — не побегут, а вот полицаи сдернут сразу, как только начнет припекать. Ну и ладно. Если отвлекут на себя противника, уже хорошо.
Спустя десять минут взвод занял оборону. От позиций Кирюхина, который спрятался в чащобе, до окраины хутора, который прикрыт пулеметами и бойцами Кувикова, примерно триста пятьдесят метров. Левый фланг (хутор) выдается вперед, он ближе к противнику, но в стороне от дороги. А центр (придорожный овраг) и правый фланг (лес) почти на одной линии, между нами слегка присыпанная снегом грунтовая дорога. С северной стороны небольшое поле и лес, из которого выходит дорога. За спиной снова поле и лес. Обойти нас сложно. Пехота по лесу еще как-то пройдет, а вот кавалерия с трудом, не говоря уже про танки, которые генерал Белов еще сохранил. Противник рядом, слышен рев моторов, но пока никого не видно. В запасе есть немного времени, и я задумался…
Советские войска потеряли Москву и продолжали отступать. Не так стремительно, как летом и осенью, но пятились. И Ставка Верховного Главнокомандующего, дабы отвлечь немцев и ослабить их натиск, решила провести ряд отвлекающих ударов. В тыл к немцам были выброшены авиадесанты. Часть уничтожена, но далеко не все и эти подразделения, соединившись с партизанами и окруженцами, начали рельсовую войну. Диверсанты пускали под откос немецкие эшелоны и взрывали мосты. А помимо того отстреливали полицаев и нападали на германских тыловиков. Эти действия имели успех и, конечно, тормозили немцев. Против партизан и десантников высылались охранные подразделения, егеря и восточные добровольцы. Германское командование было вынуждено тратить силы и ресурсы, а советским военачальникам только это и нужно.
Однако десанты были началом. Вслед за ними, прорвав оборону немцев, по тылам германцев пошли гулять сразу два кавалерийских корпуса. На юге геройствовал какой-то Доватор. А против группы армий «Центр» действовал генерал Белов. Несмотря на катастрофическую нехватку техники и вооружения, его корпус снарядили и обеспечили всем необходимым, включая 76-мм орудия и танки Т-34. Да-да, все верно, у Белова были танки, и его войско стало не просто кавалерийским корпусом, а КМГ — конно-механизированной группой. Правда, танков у него немного, всего одна рота, но зато машины новые, а экипажи из опытных ветеранов, которые выжили в пекле летних боев.
Корпус Белова прорвал оборону немцев к северу от Москвы и, не задерживаясь, двинулся в сторону Белоруссии. Немцы ничего подобного не ожидали, и когда рейдовая группа советских войск оторвалась от преследователей, она приступила к выполнению главной цели.
Красным кавалеристам сопутствовал успех. Они врывались в села и города, атаковали германских тыловиков, пополнялись за счет местных жителей, расстреливали из орудий эшелоны и были подобны урагану. Немцы не могли за ними угнаться, а КМГ шла по местам, где практически нет дорог, в очередной раз уходила от погони и наносила новый удар. Сколько германцев покрошили беловцы и сколько уничтожили техники, я не знал. Это не мой уровень. Однако немцев они разозлили сильно, и когда корпус красной кавалерии ворвался в Белоруссию, генерал Шенкендорф бросил против него все, что имел под рукой. В том числе и 102-й Донской казачий полк.
От немцев советская КМГ увернулась, хоть и с потерями, а от нас нет. После двух небольших стычек мы загнали беловцев в лес на окраине Добрушского района Гомельской области, обложили красноармейцев со всех сторон и майор Кононов обратился к нашим соотечественникам с предложением сдаться:
«Дорогие братья кавалерийского корпуса генерала Белова! Вы в течение нескольких недель бродите по лесам и по приказу Сталина жжете убогие русские села и города, насильно уводите население с собой для пополнения своих рядов. Вы огнем и мечом хотите заставить население защищать кровавую власть Сталина. Вы посмотрите, как радостно и охотно крестьяне и рабочие восстанавливают свои дома, усадьбы, сажают сады, разводят птицу и скот. Открыты церкви и школы. Каждый очень рад, что избавился от колхозной кабалы и коммунистического террора. Я уверен, что многие из вас были в тюрьмах и подвалах НКВД, многие потеряли своих близких и родительский дом. Так во имя чего нам защищать советскую власть? Мы, казаки, и не казаки, сейчас объединились в отряды, и в будущем создадим армию освобождения нашей Родины от большевизма. Наша программа борьбы:
1. Свержение советской власти и отмена колхозного строя. Восстановление на нашей Родине действительного порядка, отражающего интересы всех национальностей, населяющих просторы России.
2. Свобода слова, печати, вероисповедания. Свобода в приобретении собственности, свобода на труд и приобретение профессии.
Мы не наемники Гитлера, как кричит о нас сталинская пропаганда, мы такие же сыны России, как все вы. Мы обратились к немцам с просьбой помочь нам оружием, чтобы свергнуть советскую власть и восстановить на нашей Родине порядок и свободу. Вы сами знаете, что свергнуть советский усовершенствованный аппарат насилия без помощи иностранного государства совершенно невозможно. Сейчас пришел момент покончить с коммунизмом, этот момент нужно использовать; другой возможности у нас нет. Но это не значит, что мы отдадим себя в кабалу немцам. Мы выступаем как равный с равным. Понятно, за все услуги немцев мы должны будем уплатить, ибо в мире ничто не делается даром.
Чем скорее мы объединимся, тем лучше. Нас будет много, а, следовательно, у нас будет сила. А раз сила — с нами будут считаться, как с силой. Тогда мы, безусловно, победим.
Мы не хотим, чтобы вы умирали во имя чуждых вам коммунистических идей! Вы уже увидели прелести диктатуры большевизма: наша страна убогая, холодная, голодная; вся покрыта тюрьмами и концлагерями; миллионы наших людей погибли и погибают от руки кровавого Сталина. Мы не хотим больше крови, мы не собираемся мстить кому бы то ни было, даже энкаведистам, если они бросят свои преступные действия. Довольно крови! Да восторжествует свобода! Мы с вами — мученики и жертвы большевизма! Мы хотим и достойны лучшей жизни.
Вы все окружены. Чтобы не было ненужной крови, переходите к нам, с этими листовками и без них, поодиночке и группами, с оружием и без оружия!
Вы найдете у нас родной и братский прием. Если вы попадете к немцам, всех вас они будут направлять к нам, к казакам. У нас есть с ними об этом договор.
Ждем вас. До встречи!
Командир 102-го Донского казачьего полка майор Кононов.
(Бывший командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии Красной армии)»
Немцы не верили, что от разбросанных с самолетов и оставленных на пути красной кавалерии листовок будет толк. Однако результат превзошел все ожидания. Корпус Белова понес серьезные потери, был сильно разбавлен насильно мобилизованными людьми, а кадровые вояки устали. Поэтому уже на следующий день пришли первые перебежчики, несколько командиров во главе с батальонным комиссаром Кочетовым и с ними почти сорок бойцов. Я был среди тех, кто их встречал и хорошо запомнил, что говорил батальонный комиссар перед казаками и Кононовым:
«Товарищи! Мы уже много времени бродим по лесам. Мы давно уже в душе были разочарованы политикой Сталина. Но мы боялись сдаваться немцам. Вчера немецкие самолеты сбросили листовки, подписанные Кононовым. Вот они. Я и мои бойцы прочли их и ни слова никому не говоря в душе решили перестать проливать кровь за чуждые нам интересы Сталина. Обращение ваше, товарищ майор, на нас глубоко подействовало. Каждый из нас был настроен, как можно быстрее все бросить и уйти к вам. Вчера вечером я из политотдела корпуса получил радиограмму. Вот вам ее текст:
„Эмигрант-белогвардеец, ушедший в 1920 году за границу, майор Кононов, написал к корпусу обращение. Эти листовки собрать, сжечь и разъяснить людям, что это провокация. Наше дело справедливое, мы под руководством партии Ленина-Сталина победим. Всех лиц, морально неустойчивых, изолировать или взять под наблюдение. О политическом настроении людей доносить в политотдел корпуса через каждые шесть часов“.
Я с командиром дивизиона поняли уже давно, что дело Сталина не защищает интересов русского народа, но не было подходящего момента, чтобы уйти. И вот мы сегодня пришли к вам не как пленники, а как ваши братья. Если вы, казаки, поступите с нами так, как написано в листовках майора Кононова, уверяю вас, Сталин скоро будет разбит. А теперь мы готовы идти с вами вместе!»
Перебежчиков отправили в тыл, а вскоре за ними последовали другие. Красноармейцы выходили постоянно, поодиночке и целыми отрядами, часто без оружия, которое они бросили в лесу или закопали. За два дня кавалерийский корпус Белова потерял от дезертирства половину личного состава, и красный генерал решил пройти на прорыв. Он рванулся в одну сторону, а там немцы. Метнулся в другую, а там казачий моторизованный батальон. После чего он снова затаился в чащобах, и мы стали смыкать кольцо. Сил у нас вроде бы много, но и территория немаленькая. Многие хутора и поселки отсутствовали на картах, а большинство дорог летники. В сезон они есть, а по зиме заброшены и засыпаны листвой, ветками и прочим мусором. Поэтому нам приходилось распылять силы, и мой взвод был отправлен на один из безымянных хуторов, о котором прикомандированные к казакам гомельские полицаи ничего не знали. Сказал проводник — есть хутор и дорога на юг, но он там давно не был. Следовало проверить информацию. Для этого выделили нашу 4-ю пластунскую сотню, и мой взвод пошел в авангарде.
До хутора добрались быстро, благо, есть две телеги, и проводник не обманул. Обнаружили, что местных жителей давно нет, судя по всему, ушли три-четыре месяца назад, и я собрался доложить о результатах Тихонову. Временно приданный взводу связист развернул радиостанцию, вышел на связь с сотней и тут такие известия. Приказ — держаться, и я собирался его выполнить. Не считая связиста и возниц, которых я отпустил, нас тридцать восемь человек. На вооружении карабины и автоматы, два «максима» и два ручных пулемета Дегтярева, а так же гранаты, которых не так уж и много. Сила у меня под командованием не великая, если сравнивать с остатками идущей на прорыв конно-механизированной группы. Но на подходе сотня, а за ней наша мотопехота и кавалерия…
— Вот они, смотри взводный, — подал голос Савельев и кивнул в сторону леса.
Действительно, на окраине леса показались всадники. Примерно, семьдесят-восемьдесят человек. Они выскочили на опушку, осмотрелись и разделились. Половина рысью направилась через поле к хутору, а остальные двинулись по дороге. Расстояние между нами быстро сокращалось. Двести метров. Сто пятьдесят. Сто. Вот-вот красные кавалеристы нас заметят. Пора открывать огонь.
Посмотрев на три гранаты, две ручных и одну противотанковую, которые заранее выложены из рюкзака на плащ-палатку, я выдохнул, прижал приклад к плечу и отдал команду:
— Огонь!
Первого всадника я срезал легко. Дистанция сократилась до пятидесяти метров. Он был впереди, рослый мужчина в папахе и черной бурке на саврасой лошади. Возможно, командир. Кавалерист остановился и слегка приподнялся на стременах. Понятно, разглядел на дороге наши следы. Но поздно. Очередь прошлась по его груди, лошадь дернулась в одну сторону, а он вывалился в другую и рухнул на землю.
Взвод окатил противника свинцом, и всадники попытались уйти обратно под прикрытие леса. Повернув лошадей, они помчались назад, но скрылись немногие, три-четыре человека. Я свалил еще одного красного кавалериста, опустошил магазин и хотел отдать команду прекратить огонь, но опытным пластунам подобные команды не нужны и опять наступила тишина. Относительная, конечно. Вороны летают над лесом. По-прежнему слышится шум приближающихся моторов. А еще ржут подраненные лошади, и где-то в поле громко стонет раненый красноармеец.
До назначенного сотником срока еще двадцать минут. Продержимся или нет? Успеет Тихонов? Как дальше пойдет бой?
В голове много мыслей и вопросов. Они мне мешали, и я постарался сосредоточиться на том, что есть здесь и сейчас. Чему быть, того не миновать.
Спустя десять минут появились танки. Всего три, но зато Т-34, которые я уже видел в бою. Машины хорошие. Получше немецких «троек». С недостатками и проблемами, как говорят. Однако нам от этого не легче.
Танки выкатились из леса и, набирая скорость, два лихо устремились к хутору. Третий остался на месте и начал стрелять.
Бум-м! — снаряд попал в один из домов и он начал разваливаться.
Бум-м! Бум-м! — еще два выстрела, на этот раз от танков, которые находились в движении. Попадания в амбары. Метко бьют. Хотя промазать сложно, здание не человек, который сидит в укрытии, и спрятаться не может.
Мы молчим. Ждем.
Боевые машины влетели в хутор, и на мгновение я пожалел, что не оставил Кувикову свои гранаты. Мне они прямо сейчас ни к чему, а ему в самый раз. Но ничего не изменить и бой в самом разгаре.
Пластуны 2-го отделения справились. Они не побежали, не испугались танковой атаки, и закидали одну «тридцатьчетверку» гранатами. Удачно. Танк без пехотной поддержки относительно легкая добыча.
Передовая «тридцатьчетверка» загорелась. Вторая выскочила из хутора и смогла смять пулеметное гнездо. А третий танк дождался пехотинцев, которые оказались спешившимися кавалеристами, и медленно двинулся по дороге.
Мы стали отсекать пехоту, боеприпасов не жалели и противник залег. Танки сами по себе пойти вперед уже не решились и попытались подавить нас огнем.
Выстрел! Взрыв в лесу. Пластунов из отделения Кирюхина вроде бы не задело.
Выстрел! Взрыв на дороге. В овраг залетели дымящиеся комья земли.
Выстрел! В хуторе взрыв. Примерно там, где позиции Кувикова.
Выстрел! Под обстрелом овраг. Попадание! Взрыв совсем рядом и часть склона обвалилась. Завалило двух казаков, а я упал наземь. Неудачно. Рухнул лицом вниз и разбил его в кровь.
Короткая пауза. Это хорошо — мы тянем время.
Стирая с лица кровь, я поднялся и осмотрелся. Полицаи, как я и предполагал, побежали. Не все, а только четверо. Они попытались проскочить в лес, но для этого следовало пробежаться по открытой местности и парням не повезло. Вражеский пулеметчик срезал их, и они остались лежать на дороге.
Противник снова пошел в атаку. Танки поползли вперед, оба нацелились на дорогу, а пехота пошла за ними и попала под пулемет Кувикова. С хутора бил только один «максим» и его поддерживали пять-шесть стрелков. Однако они смогли положить красноармейцев и заставили их вжаться в грунт. А когда пехота попыталась спрятаться за танком с другой стороны, она попала под огонь из леса.
Впрочем, это было отсрочкой и не более того. Врагов становилось все больше. Красные командиры видели, что мы выдыхаемся и гнали бойцов вперед, а танки снова стали бить по хутору.
Атака. Очередная и, судя по всему, последняя. Час уже давно прошел. Сотник ошибся, помощь не успевает. Или он специально меня подбадривал, чтобы мы не отступили. Плевать! На все плевать! От взвода остались рожки да ножки. Пулемет в хуторе замолчал. Из леса тоже тишина. В овраге на ногах всего шесть казаков. Танки и красноармейцы уже рядом. Т-34 на дороге возле оврага, можно достать его гранатой, и я, совершенно не думая о своей жизни, пополз к нему.
Противотанковая граната в руках. Долой чеку. Приподнялся. Бросок. Упал. Взрыв гранаты сбил «тридцатьчетверке» гусеницу. Она закрутилась на месте, а я начал скатываться обратно в укрытие.
Не успел. Что-то ударило меня в голову и, теряя сознание, я покатился в овраг.
