Глава 4
Утром Катька проснулась в чудесном настроении. Она сладко потянулась и повела носом. Какой волшебный запах! Самый лучший в мире. Так пахнуть могла одна-единственная вещь. Так и есть, это молоко. Возле Катюшиной кровати стояла большая чашка, до самых краев полная густого теплого молока. Катька сделала первый глоток и даже зажмурилась от удовольствия.
Она всегда любила молоко. В детском саду охотно выпивала свою порцию и еще чужие, которые ей отдавали нянечки. Катя решительно не понимала детей, которые не любили молоко. Ей оно казалось самым лучшим лакомством.
Но разве то бутылочное молоко могло сравниться с деревенским? По бутылкам в городе разливали жалкую подделку, а здесь был настоящий напиток богов.
Неспроста в Индии это животное почитают священным. Корова – это подательница жизни.
В окно Катька увидела, как коровье стадо медленно разбредается по пастбищу. Несмотря на прохладную погоду, коровы с явным удовольствием принялись щипать траву, даже мелкий дождик им не мешал. И Катьке вдруг так захотелось, чтобы именно эта картина была перед ней каждое утро, что даже в голове стало звонко и пусто. Того и гляди на пол бухнешься.
Завтрак подавала полная женщина лет пятидесяти. Была она такой улыбчивой, такой разговорчивой и такой довольной жизнью, что Катьке прямо завидно стало. Ей вон вдвое меньше, а она не умеет смотреть на мир так открыто и улыбаться так дружелюбно.
– Зовите меня матушкой Анной, – представилась женщина.
На завтрак была янтарно-желтая пшенная каша с растопленным сливочным маслом.
– А к кашке яишенка. А не хочешь яишенку, тогда творог. День-то не постный, можно себя побаловать вкусненьким.
Катька поесть любила. Да и не ясно, когда им с дядей посчастливится снова сесть за стол. Пока же она налегала и на кашу, и на яичницу, и на домашний творог со сливками. На столе был еще сыр двух видов – козий и коровий, как объяснила ей матушка Анна. Куски были нарезаны так, как любили в этом доме, – толсто и солидно. Сами же тарелки размером не уступали колесам телеги. Рядом с сырным блюдом стояла миска с чем-то тягучим. Оказалось, это топленные в печи сливки, которые Катька тоже с удовольствием отведала.
– Я вам в дорожку узелок с харчами собрала, – подмигнула ей матушка.
А когда гости принялись отказываться от узелка, больше смахивающего на рюкзак, твердо сказала:
– Хозяин велел.
Было ясно, что хозяина Анна нипочем не ослушается.
– А где он сам?
– Андрей на выгон пошел. Ох и заботливый у нас хозяин! Все сам, все проверит, ничего не упустит. И человек хороший. Если тебе насчет Андрея другое говорить станут, ты не слушай. Поняла ли?
– Да.
Про себя Катюша удивилась. Кто ей может рассказать об Андрее плохое? И что именно?
– Очень он у нас хороший, – продолжала нахваливать хозяина матушка Анна. – И ответственный. Вот пастухи сказали, что ночью овечью отару кто-то гонял, так Андрей сразу к ним.
– А кто гонял-то?
– Не то собаки, не то волки, не то вовсе люди лихие. С тех пор как в Олеховщине снова землю копают, нам покоя нет.
– Там появились новые люди?
– Пока нет, но собираются.
– А ваш хозяин сказал, что в Олеховщине никто жить не хочет.
– Это те, кто знает, что там нечисто. Но не в самой деревне, а ближе к реке есть живописное местечко. Его кто-то из городских бизнесменов высмотрел и задумал там жилые дома поставить. Чтобы каждый участок с видом на реку. Вовсю уже строительство идет. Бульдозерами землю ровняют, тракторами песок возят, цемент льют, сваи копают. Туда-сюда грузовики только и мотаются. Я один раз была, так еле ноги унесла.
Катька удивленно глянула в окно – тот же безмятежный пейзаж.
– Никаких грузовиков не вижу.
– Так они по нашей дороге больше не ездят. Они теперь по реке груз доставляют.
– Там есть мост?
– Не мост, а переправа. Бизнесмен этот посчитал, что паромную переправу наладить будет дешевле, чем дорогу строить. Вот и доставляет, что ему нужно, на пароме.
– Значит, в Олеховщине сейчас много народу?
– Полно!
У Катьки-то сложилось несколько другое представление об этом месте. Но дядя успел ей шепнуть, что их интересует не сама деревня, им нужен погост. Туда бизнесмен вряд ли успел добраться, как-никак кладбище слишком далеко от реки.
На улице Катьку с дядей ждал здоровенный парень, как две капли воды похожий на матушку Анну. Конечно, ее сын.
– Младшенький мой, – улыбнулась матушка. – Последыш. Поскребышек.
Катька почтительно взирала на поскребышка, у которого на груди чуть рубашка не расходилась. Парня звали Митяем, было ему от роду двадцать семь лет. Если это последыш, то сколько же самой матушке? Оказалось, что в прошлом году она справила семидесятилетие.
– Кроме Мити у меня еще пятеро сыновей и три дочери, все женаты или замужем. С нами только Митя и Степа живут.
Девять детей! У Катьки глаза на лоб полезли. Она все думает, как бы хоть одного родить, а тут девять. И мать в семьдесят с лишним ворочает огромные чугунки в русской печи.
– Ой, ну надо же!
Больше Катя ничего не смогла из себя выжать, как ни старалась. Впрочем, матушка Анна и не ждала ее восторгов – попрощалась с гостями и вернулась в дом.
Митя, оказывается, должен был доставить дядю с племянницей в Олеховщину, подождать и привезти обратно.
– По этой дороге вы иначе как на тракторе не проедете. А машину свою здесь оставьте. Не бойтесь, никто ее у нас не тронет.
Митя запустил двигатель, пропустил вереницу гусей, которые с важным видом шествовали по своим делам, и двинулся с места. Гуси с неудовольствием вытянули им вслед свои шеи, словно не одобряя этой поездки в Олеховщину. Но поскольку люди на их предостережение никак не отреагировали, гуси один за другим скатились к пруду.
По дороге Митя объяснил:
– Раньше-то грунтовка от нас до деревни была сносная. Да, бывали места подтопленные, но объехать их было можно. А как строительство началось, дорогу самосвалы совсем разбили. Когда ясно стало, что теперь только на тракторе проедешь, главный их паромную переправу придумал. Да мы и не против. Нечего нам там делать, гнилое это место.
– Это ты с чужих слов повторяешь?
– Сам знаю, что мне чужие разговоры. Мы с матушкой в этих местах давно живем. Еще бабка жива была, а Олеховщина уже гнилым местом считалась.
– Почему так?
– Разное говорят.
– Что, например?
– Что там привидение бродит. Дескать, давным-давно мужик своего отца зарубил, и с тех пор беды и посыпались. Врут люди или нет – понятия не имею. А только бывать я там не люблю.
– А подробности того давнего преступления знаешь?
– Не-а, – протянул Митя, не отрывая глаз от дороги. – Подробности у матушки можете узнать. А я только знаю, что старик, которого сын зарубил, мельницу держал.
Молчавший до сих пор дядя Паша неожиданно выпрямился и переспросил каким-то не своим голосом:
– Говоришь, убитый был мельником?
Голос дяди прозвучал напряженно, но это заметила одна Катя. Митяй и бровью не повел.
– Ага, мельница раньше выше по реке стояла. Там зерно вся округа молола. Мать говорила, что там мельница задолго до революции появилась. Текла вода, лопасти крутила, жернова вертела – нехитрая технология. А заправляла всем одна семья. Ох, и богатые, сказывают, были люди. Как потом стали говорить – монополисты. Никому другому мельницы строить в округе не позволяли. Чуть какой смельчак сунется – его и спалят.
– Это ведь настоящее преступление.
– А им не все равно? Жадность – такая штука, что, если уж возьмет человека за горло, нипочем не отпустит. Он уже и не понимает, хорошо он поступает или плохо. Одно знает – как бы еще денег заработать. Вроде последний мельник беднее своих предков был. Но и он всем дочерям, а их у него было ого-го, хорошее приданое дал. Не поскупился, не какие-нибудь там кружева-ленточки, а полновесной золотой монетой отсыпал. Потому и обеднел слегка. Наверное, думал, что после дела поправит, а тут Первая мировая, потом революция. От мельникова богатства и следа не осталось. Самого его сослали, мельницу разорили. А потом от водяных мельниц и вовсе отказались. Вместо старой мельницы в колхозе уже построили целый мукомольный завод.
– А что с мельницей стало?
– Сгорела. Теперь на том месте, наверное, и камня от фундамента не найдешь. Но вы, правда, лучше у матери моей спросите, она все эти истории о привидениях может рассказывать часами. А мне недосуг бабские разговоры слушать.
– При чем здесь привидение?
– А я не сказал? Мельник этот, которого родной сын зарубил, с тех пор повадился в Олеховщине бывать.
– Почему там?
– Дом у него был в Олеховщине. А в доме, поговаривают, он схрон сделал. Золотишко, которое пришлось сдать большевикам, – это капля от его богатств. Потому и приходит привидение в Олеховщину, что сердце его там зарыто. Где золото, там и сердце. Вот и распугивает теперь золотоискателей. Боится, как бы золото его не украли.
– И много там золотоискателей бродит?
– В последнее время никто уже не ищет. Но когда матушка молодой была, приезжали, она рассказывала. Только мельник погибший всех разогнал, а кого и погубил.
– Выходит, золото никто так и не нашел?
– Матушка считает, что золото может взять только законный наследник самого мельника. Своему внуку или правнуку старик клад отдаст, а потом и сам успокоится. Только сказки все это, бабские россказни.
– Да-да, – вяло согласился дядя.
Вид у него был таинственный.
В Олеховщину прибыли без приключений. Митя не соврал, здесь на самом деле затевалось грандиозное строительство. Техники и людей было согнано видимо-невидимо. Правда, все они трудились в стороне от места, где раньше находилась деревня. Но всюду, куда ни глянь, ковыряли, сверлили и долбили землю рабочие. Между ними с умным видом ходили прорабы с бумагами и телефонами и что-то деловито обсуждали.
Дядя Паша на строительство едва глянул и потянул племянницу в сторону. Хотя Катька с удовольствием бы задержалась. Ей показалось, что среди рабочих мелькнула фигура Вована.
«Глупости! – одернула Катя саму себя. – Что ему здесь делать? Тебе просто мерещится, моя дорогая. Совсем от своей любви свихнулась».
Митя показал им дорогу на кладбище, но сам с ними не пошел – признался, что кладбищ не любит.
– Матушка ходит. Ладан над могилками курит, свечи жжет, за деда с бабкой молится. Может, и еще за кого, я не знаю. А я не ходок по таким местам. Я вас лучше здесь подожду.
Он выбрал на холме площадку, с которой можно было наблюдать за строительством, и как-то очень ловко развел костер.
– Не работа, а удовольствие, – подмигнул он им на прощание. – А я-то, дурак, не хотел ехать, когда Андрей велел вас проводить. Сейчас бы на тракторе поле пахал, а вместо этого здесь прохлаждаюсь.
Все знают, что никогда не надоедает смотреть только на три вещи: на горящий огонь, на бегущую воду и работающих людей. Все три сейчас были перед Митей. Под горой текла речка, у ног горел костер, а внизу работали люди. Что еще человеку нужно для счастья?
На кладбище дядя долго бродил между каменных и деревянных крестов, напряженно вчитывался в имена. А когда невозможно было разобрать надпись, просто стоял, вглядывался в поросший мхом камень, будто надеялся, что само сердце подскажет.
Катюше это занятие быстро наскучило. Ничего удивительного, что она принялась выдумывать, как бы удрать от дяди под благовидным предлогом. Думала-думала и придумала.
– Дядя, кажется, я потеряла кошелек.
– Ну и растяпа!
– Мне нужно вернуться.
– Куда? На хутор? Или сразу в Питер?
– Почему в Питер?
– Откуда ты знаешь, где ты его посеяла?
– Где-то здесь, уже в Олеховщине.
– Думаешь?
– Я точно помню, что кошелек был, когда мы выезжали с хутора. И когда приехали сюда, он тоже был. Где-то по дороге на кладбище я его выронила. Я схожу посмотрю, ладно?
– Что ж, сходи.
Дядя был слишком увлечен поисками, чтобы вслушиваться в ее слова, и Катька поспешила ретироваться. Нет, возвращаться через пару минут она не собиралась. Нашли дурочку!
Она пошла куда глаза глядят. Дождь прекратился, можно было, наконец, и полюбоваться природой. Места здесь были в самом деле живописные. Самый красивый уголок, конечно, заняла стройка. Туда-то Катя и направилась. Во-первых, люди. Во-вторых, живые. В-третьих, мужчины. Молодые живые мужчины – это было то что надо.
Что поделать, любила Катька поглазеть на мужчин просто так. И не просто, а с мыслями всякими греховными тоже любила. Эти мысли, надо полагать, ее и погубили. Под ноги Катя не смотрела и внезапно почувствовала, что теряет равновесие. Взмахнула руками, но это ей не слишком помогло.
Что поделаешь, люди не птицы, они не летают.
– А-а-а!
Еще стоя наверху, на поросшем травой склоне, она думала, как бы не поскользнуться. И вот теперь с дикими воплями покатилась вниз. Сначала она пыталась затормозить, но под руку попадалась разве что трава, которая тут же оставалась у нее в пальцах. Так Катька и катилась, с пучком травы в каждой руке.
Достигнув, наконец, точки и остановившись, Катька на какое-то время замерла. Просто лежала и пыталась понять, жива она еще или уже все. Но вокруг по-прежнему шумели деревья, журчала река, раздавались голоса рабочих, никто из которых и внимания на нее не обратил. А потому, полежав еще немного, она решила, что хватит, и попыталась встать. Это получилось не с одного раза. Сперва она встала на четвереньки, потом, кряхтя и постанывая, поднялась на ноги и только потом попыталась выпрямиться. И тут же снова замерла. Нет, не от боли в пояснице, а совсем по другому поводу.
Что там поясница! О ней Катька и думать забыла.
Она стояла с вытаращенными глазами и не верила тому, что видит перед собой. Вован!
– Усохни моя душенька, Вован!
Прямо перед ней из какой-то строительного вагончика вышел ее любимый мужчина.
Сперва Катя решила, что ей мерещится. Пока катилась по склону, ей пару раз довелось крепко приложиться башкой не то о камень, не то о пенек. Наверное, у нее теперь галлюцинации. Или просто в глазах рябит.
Катька протерла глаза, оставляя на лице грязные разводы, и потрясла головой. Как ни странно, голова совсем не болела, последствия ударов никак не сказывались. Папа всегда говорил, что у Катьки башка чугунная. Что ж, теперь в этом нет никакого сомнения.
На всякий случай Катя еще раз протерла глаза, но Вован никуда не делся. Это точно был он. Но не один. Рядом с ее любимым семенила девушка, молодая и изящная. Эта особа сразу не понравилась Катьке. На незнакомке были резиновые сапоги и мужская куртка, но выглядела она при этом королевой. Как можно в старых разношенных сапогах и в куртке на два размера больше выглядеть, как на конкурсе красоты, Катька не понимала. У нее ничего подобного не получалось и после нескольких часов марафета. Такая планида.
Катька красила, мазала, шпаклевала свою физиономию, но выходило или откровенно вульгарно, или просто намного хуже, чем было от природы. Маникюр и тот не держался. Ногти ломались. Лак отслаивался. Тушь с ресниц упорно осыпалась. Суперстойкая помада размазывалась. Видно, было что-то такое в Катькиной натуре, что сопротивлялось любому вмешательству извне.
А если случайно мастеру-волшебнику в салоне красоты удавалось соорудить на Катькиной голове что-то приличное, как немедленно начинался ливень и дул ураганный ветер. А если и им было не под силу справиться с ее красотой, тогда в дело вступал какой-нибудь водитель, который от души обдавал Катьку фонтаном брызг из самой глубокой лужи. Словом, что бы она ни предпринимала, вид у нее оставался неизменно слегка растрепанным. Вован постоянно попрекал этим свою подругу.
Что ж, если он увидит ее сейчас, то останется доволен. После кувырка с горки каждому очевидно, как он был прав.
Но теперь-то он себе кралю по вкусу нашел.
Несмотря на собственный далеко не парадный вид, Катька решила подойти к парочке и поздороваться. Все-таки не чужие люди. Да и фря, которая висит сейчас на ее парне, может оказаться просто случайной знакомой, которую добрый Вован решил перевести через лужу. Катька изобразила на лице самую приветливую из возможных улыбок и двинулась вперед.
Самой себе она напоминала то ли ледокол, то ли военный крейсер. Ростом и статью природа Катьку не обидела. Сейчас, приближаясь к Вовану с его приятельницей, Катька думала, до чего же оба кажутся маленькими и невыразительными. Еще пару шагов, и они тоже ее заметили. Когда Катьке до них оставалось метров двадцать, девица случайно обернулась, увидела движущийся крейсер и ойкнула. И тут же дернула Вована за рукав, чтобы обернулся.
Такого лица Катька у него никогда в жизни не видела. Если бы воспитание, за которое спасибо папе с мамой, Катька бы сейчас сказала, что Вован пере… перетрусил, одним словом. Он очень испугался, когда увидел крейсер по имени Катя, мчащийся в их сторону. Отражать атаку Вован не был готов, поэтому развернулся и кинулся бежать. Девица припустила следом. У нее оказались тонкие и длинные ноги, которые она ловко переставляла, не обращая внимания на слетевшие сапоги.
Катька от удивления даже остановилась. Так и стояла как вкопанная, наблюдая, как парочка уносится вдаль, мелькая голыми пятками.
– Чего это они? – шмыгнула она носом. – Неужели меня испугались?
– Знакомые?
Рядом с Катькой возник Митя. Он бережно отряхнул на ней куртку, снял с головы какую-то веточку, посоветовал, где вытереть лицо. А потом тоже глянул вслед Вовану и его спутнице, которые карабкались в эту минуту на соседний холм.
– Знакомые? – повторил он.
– Ага. Жених.
– О как! А что за девица с ним?
– Понятия не имею.
– Хотите, разузнаю, кто такая?
– Да нет, зачем, – начала было Катька, но Митя ее уже не слушал.
– Я мигом!
Он убежал, а Катя осталась. Присела на бревнышко и задумалась. Что все это значит? Откуда здесь Вован? Почему с ним эта девица? Этого Катя не знала. Но Вован зачем-то приехал в Олеховщину. Приехал за ней, за Катей.
На этом месте Катька покраснела и стала улыбаться своим мыслям. Но если Вован явился сюда за тем, зачем она подумала, то довольно странно с его стороны тащить с собой еще и эту девушку. Или это регистраторша из местного ЗАГСа, которой Вован заплатил, чтобы она связала их узами прямо здесь, на природе?
Но ведь ничто в натуре Вована не выдавало в нем скрытого романтика. Совсем даже наоборот, Вован всегда был расчетлив до крайности. Идти на расходы по случаю сватовства – нет, это точно не его стиль.
Тогда зачем же он приперся?
Наконец вернулся Митя.
– Я все узнал об этих двоих! – запыхавшись, сообщил он. – Парня никто не знает, он здесь впервые. А вот девица в этих краях уже появлялась.
– Она местная?
– Жить не живет, да и негде, в Олеховщине всего два дома жилых. В одном бабка Афина, в другом Герман с Катериной. Никто из них гостей не привечает. Герман с Катериной пьют без просыху. А бабка Афина и вообще чудаковатая, а эту девицу и вовсе невзлюбила. Рабочие слышали, как бабка на нее орала. Воровкой даже обзывала.
Катька оживилась. Девица ей самой тоже не понравилась, так что неизвестная бабка Афина заочно пришлась Катьке по душе. Как говорится, враг моего врага – мой друг. Здесь, конечно, не то чтобы совсем враг, но все-таки.
– Может, заглянем к этой старушке?
– Почему бы и нет. Одну вас она не пустила бы, а со мной вместе пустит. Они с матерью моей общаются, мать для нее гостинцев всяких передала. Пока ваш дядя кладбище обойдет, мы как раз успеем у бабки Афины чаю напиться с пирожками.
Предложение было кстати. Как ни плотно закусила Катька сегодня утром, а беготня на свежем воздухе давала о себе знать. Да еще волнение от пережитой встречи с Вованом сказывалось. В животе у Катьки слышалось призывное урчание. Словом, она без лишних разговоров направилась с Митей к неказистому домику, который притулился метрах в ста за кладбищем.
Путь их лежал мимо обгоревшего остова большого дома. Интуиция подсказала Катьке, что это и есть то самое место, где когда-то стоял дом брата Андрея и его неверной жены. К неудовольствию Мити, она замедлила шаг. Хотелось внимательно здесь все рассмотреть.
Но смотреть было не на что – от дома почти ничего не осталось. Стены выгорели до основания. Фундамент уцелел, но был так закопчен, что к нему было не подойти. Да и само место казалось мрачным. Огонь, видно, был такой силы, что спалил все деревья вокруг дома. Теперь их искореженные черные стволы выглядели стражами ада, предупреждавшего всякого чужака об опасности.
Внезапно Катьке показалось, что из развалин дома за ней кто-то наблюдает. Ощущение было таким сильным, что она даже вздрогнула. Холод коснулся лица, медленно просочился внутрь и заполз в прямо в душу.
– Что?.. – пролепетала Катюша. – Что там такое?
Она напряженно вглядывалась в руины, и с каждой секундой ей становилось все хуже. Наверное, так и упала бы здесь, постой она еще немного над этим местом. Но рядом возник верный Митя, схватил ее за руку и поволок дальше. Понемногу Катька очухалась, леденящий ужас отступил. К дому старушки Афины она подошла, уже вполне владея собой.
