Глава 12. Везение

Это длилось уже несколько часов, и все эти часы были наполнены болью. Нет, не такой, какая бывает при пытках, когда палач равнодушно ломает кости и выжигает плоть, но достаточной, чтобы молить о её прекращении. Судебные маги были столь же безжалостны и педантичны, они делали своё дело, не обращая внимания на повизгивание и мольбы тестируемой.

Её проверяли без поблажек, по полному списку, как и положено проверять неблагонадёжную гоэту.

Начали с ауры.

К сидящей в специальном кресле, фиксирующим туловище испытуемого, Эллине подошёл маг и начал манипуляции над её головой, делая ауру видимой. Затем он потянул её к себе, заставив стать явной её ядро, притаившееся в сознании. Именно тогда гоэта впервые завизжала. Казалось, её голову разрывали на части, вытаскивая из неё непонятно как в ней оказавшиеся раскалённые металлические нити. Это было подобно мигрени, только боль притаилась не только изнутри, но и снаружи.

Заполучив объект исследования, призрачный, невесомый, беззащитно подрагивавший в воздухе, перекошенный и лишённый привычной центровки, маг приступил к проверке на подлинность. Ловко подцепив краешек сияния воздушной петлёй, он резко взмахнул странным ножом, отсекая кусочек ауры.

Эллине показалось, будто нож вонзили в её тело. Она отчаянно дёрнулась, пытаясь освободиться, но крепления кресла были рассчитаны на куда более сильных мужчин. А тут ещё второй судебный маг ухватил её чуть ниже шеи, прижимая к спинке и парализуя заклинанием. Так что гоэте ничего не оставалось, как терпеть и вскрикивать от очередных манипуляций волшебника.

Проведя тщательный анализ структуры ауры по образцу, судебный маг закатал рукава и погрузил в неё руку. Ощущения были такие, словно он копался не в чём-то нематериальном, а в желудке. Маг умело искал обманки, защитные щиты, с помощью магических раздражителей и реактивов проверял подлинность окраски.

— Настоящая, — наконец бросил он молоденькому следователю, наряду с двумя понятыми присутствовавшему на тестировании. — Аура смертной женщины со слабеньким даром. Окраска светлая, ближе к нейтральной. На первый взгляд опасности не представляет. Сопротивляемость низкая.

И они преступили ко второй части магического теста.

Сидя в этом кресле, свыкнувшись с неприятными ощущениями от опытов и постоянным присутствием чужого человека в своей голове (это тоже, в свою очередь, несло боль), гоэта гадала, что же ещё они выдумают. К её руке уже подносили свечу, оставив на память небольшой ожог, поили чем-то ядовитым (это она сразу же выплюнула, не глотая, так как мгновенно почувствовала вкус яда), вонзали иголку по кожу. Перед лицом свистел клинок, а комната погружалась во тьму. Раздражителей и испытаний было много, к сожалению, Эллина могла справиться лишь с малой толикой. Остальные оставляли отметины на теле и негативным образом отражались на внутреннем состоянии тестируемой.

Наконец всё было кончено. Маг резко выдернул невидимую руку из сознания гоэты, вызвав тихий стон Эллины и отошёл к следователю. Сидевшая, уронив голову на грудь измученная женщина его больше не интересовала.

— Ну, и как? — живо поинтересовался следователь. — Тёмная?

— Светлая. Ни малейших следов заразы. Дар не развит, магические способности — среднего четвёртого уровня. Типичная гоэта, — в последней фразе проскользнуло презрение. Сознание интереса не представляет, скрытых способностей нет. Самостоятельный вызов и контроль демонов невозможен по причине отсутствия достаточных сил. Защита от проникновения отсутствует, резервов энергии нет. Мой вердикт: как уже говорил, обычная женщина с зачатками магии в крови. Тёмных в роду нет, демонов тоже. Для контакта с существами из другого мира не подходит. Результаты теста полностью подтверждают официальные данные.

Крепления расстегнули, руки Эллины, перевязав, связали за спиной, и двое солдат, подхватив её под мышки, доставили подозреваемую в камеру. Там её развязали, оставили на полу рядом с лежанкой миску с едой и предоставили возможность побыть наедине с самой собой.

Радуясь, что на этот раз оков не было — видимо, повлияли результаты теста, — Эллина ощупала себя, проверяя, целы ли несчастные суставы, заставила себя съесть пару ложек похлёбки и легла лицом к стене.

Боль всё ещё не отпускала её, отголосками бродя по телу. Только теперь гоэта поняла, каково бы ей было, если бы её пытали. Она бы сразу не выдержала, и пяти минут, и во всём призналась. И в том, что совершила, и в том, что и не думала совершать.

Вспомнился палач, страшный пыточный стол, на котором она сегодня лежала, не в силах пошевелиться, и инструменты страданий рядом с ним. Эллина молила богов, чтобы ей никогда не довелось с ними познакомиться.

Целый галлон воды… Он должен был разорвать её, столько бы её несчастное тело не вместило.

Гоэта вздрогнула, отгоняя от себя страшное видение, и подумала, что ещё долго не согласиться на эту простейшую медицинскую процедуру.

Эллине удалось забыться коротким тревожным сном. Проснувшись, она почувствовала себя лучше, доела остывшую похлёбку и села на кровати так, чтобы видеть квадрат окна. За ним уже сгущались сумерки.

Ей снова принесли еду, на этот раз кашу и подслащённую воду, видимо, призванную заменить чай. Вернувшись, тюремщик забрал грязную посуду и выдал ей колючее солдатское одеяло. Ни простыня, ни подушка заключённым не полагались. Затем озвучил нехитрый тюремный распорядок, состоявший из ежедневного выноса ведра в уборную, трёхразового питания и мытья раз в две недели. Больше никаких радостей заключённым не полагалось.

Когда Эллина уже легла спать, решив, что на сегодня, её все оставили в покое, явился конвой, доставивший гоэту в допросную.

Дрожа от сна и холода, Эллина переминалась с ноги на ногу в казённых башмаках на босу ногу, дожидаясь прихода следователя. Ей было всё равно, что он скажет, лишь бы она снова осталась одна и смогла прилечь.

Наконец дверь отворилась, и вошёл Брагоньер. Отпустив солдат, он разрешил гоэте сесть и на несколько минут углубился в чтение бумаг. Воспользовавшись моментом, Эллина задремала. Всего лишь прикрыла глаза — и сразу погрузилась в мир снов.

— Госпожа Тэр? — голос доносился откуда-то издалека, неохотно возвращая к яви.

Окончательно очнуться помогло прикосновение к её щеке — лёгкое похлопывание.

Эллина открыла глаза и одарила измученным взглядом стоявшего рядом с ней Брагоньера. Что ему от неё нужно? Зачитать приговор?

— Я всё подпишу, — пробормотала она, — во всём признаюсь.

— Ваших показаний мне вполне достаточно, а вот вам не помешает чашка крепкого кофе. Разговор предстоит долгий, и только от вас будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Пока что она всё ещё находится в подвешенном состоянии.

Гоэта думала, что он пошутил насчёт кофе — но нет, на столе появились две чашки и бутылка коньяка.

Не спрашивая, Брагоньер влил две чайные ложки в чашку Эллины и пододвинул её к краю стола:

— Присаживайтесь ближе, госпожа Тэр, пейте.

— Но я же подследственная, — удивлённо возразила гоэта. — Мне не положено… Или это один из способов проведения допросов?

— Это не допрос, а разговор. Не для протокола.

Подумав, Эллина пересела, осторожно взяла чашку и отхлебнула. Кофе оказался превосходного качества.

Помешивая сахар, Брагоньер задумчиво смотрел на неё, а потом огорошил вопросом:

— Ну, и что же мне с вами делать? Надеюсь, теперь вы понимаете, Эллина, что повели себя, как полная дура. Трижды на моей памяти. И упрямо повторяете собственные ошибки. Радуйтесь, что результаты теста отличные, а я вас хорошо знаю. Только вот с участием в призыве демона что делать? И с айгом, и с побегом? Допустим, первое спишу на принуждение со стороны ведьмы. Ей уже всё равно, одним обвинением больше, одним меньше… Но остальное… На кладбище ваши следы, у меня в столе ваше добровольное признание, сделанное при свидетелях. Зафиксированы следы вашей ауры на месте преступления, да и видели вас… Так что будем делать?

— Вы чего-то от меня хотите? — гоэта отставила чашку. — Какую-то услугу, взамен на подтасовку фактов?

— Услугу? — усмехнулся соэр. — И какую же?

Эллина промолчала и, воспользовавшись, что Брагоньер не видит, поджала босые ноги — по полу бродил сквозняк. Да и в робе было зябко. Однако её движение не укрылось от соэра. Он покачал головой, пододвинул к себе пустую чашку гоэты и на четверть наполнил её коньяком:

— Простыли? Если хотите, заберитесь на стул с ногами — не до приличий.

— Вы подозрительно добры для следователя, — от выпивки, тем не менее, Эллина не отказалась.

Приятное тепло разлилось по желудку, заставив подумать, что услуга может быть не такой и мерзкой. Особенно если вспомнить о камере и длительности тюремного заключения за призыв айга. Если выпить ещё, потеряв счёт времени и пространству, то всё возможно. Практически добровольно.

А он, наверное, специально её спаивает…

— Да видите ли, в чём дело, Эллина, — Брагоньер второй раз назвал её по имени; поза расслаблена, руки сложены «домиком» на столе, — это не принесёт выгоды правосудию. Ну, накажу я за применение тёмного заклинания, за пособничество побегу некроманта, причём, косвенное, основанное на озвученных вами же мотивациях, а не на фактах, фактов у меня нет. И не будет — там совсем другие следы. А вы с некромантом после леса ни разу не общались ни одним из возможных способов. Итак, по обвинению со смягчающими обстоятельствами в виде чистой ауры и чистосердечного признания, дадут вам пять лет. А Гланер Ашерин, гораздо более крупная и нужная мне, и не только мне, рыба, ускользнёт. Вы ценный свидетель, ключевой свидетель. Нет, безусловно, показания могут давать и заключённые, но… Словом, зачем вы в это ввязались?

— Не видела иного способа помочь Малису. Вы бы смогли спокойно жить, зная, что спасший вас человек из-за вас же попал в тюрьму?

— Я бы выбрал законные способы, госпожа Тэр. Пойдёмте в более тёплое место, а то вы уже дрожите от холода. Вас сегодня кормили? — Эллина кивнула. — Ничего, поедите ещё раз и нормально. Вас же ветром скоро сдует!

Брагоньер встал, забрал бутылку с коньяком и подошёл к двери. Эллина покорно встала и последовала за ним: не в её власти отказываться.

Двое ожидавших в коридоре солдат встали по бокам от гоэты, не допуская и мысли о побеге.

Они вышли из тюремного корпуса, пересекли двор, затем ещё один и направились к отдельно стоявшему зданию, судя по всему, жилому. Наверное, дому коменданта.

Конечной точкой путешествия оказалась комната с жарко пылающим камином и сервированным на одного столом. Эллина не сомневалась, что его накрыли для соэра.

Брагоньер отпустил солдат, сказав, что их услуги ему больше сегодня не понадобятся. Заметив, что гоэта до сих пор стоит в дверях, он коснулся её плеча, слегка подталкивая.

Гоэта подошла к камину, подставив озябшие руки огню.

— Как я посмотрю, вы совсем продрогли.

— В камере не жарко, — пожала плечами Эллина и села на ковёр, подогнув под себя ноги.

— Садитесь за стол. Через пару минут подадут ужин.

Гоэта нехотя поднялась и опустилась на отодвинутый для неё стул. Вспомнился другой ужин, устроенный Гланером, и та мерзость, которая за этим последовала.

— Господин Брагоньер, — она смотрела ему прямо в глаза, — я прекрасно всё понимаю, можете не утруждать себя. Гораздо быстрее напоить меня коньяком и… Или мне раздеться прямо сейчас?

Соэр покачал головой:

— Боюсь, вы ошиблись в своих предположениях. Я подобных услуг от женщин не требую и не принимаю. Вы мне ничего не должны. Так что ешьте спокойно.

Гоэта смутилась:

— Разве… разве это было не то условие, не тот выход из положения, на который вы намекали? Зачем вы привели меня сюда?

— Чтобы вы не подхватили чахотку. Вы моя ошибка, госпожа Тэр, и я чувствую себя обязанным исправить её. Вернуть долг. Я был пристрастен в Сатии, выдвинул против вас ложное обвинение. Что ж, сейчас я сниму с вас истинное, тем более, своё наказание вы уже понесли. Не стану портить вам жизнь, но с одним условием: теперь мне должен быть известен каждый ваш шаг. Малейший ваш проступок, попытка к бегству, попытка связаться с вашим бывшим любовником-некромантом, совершить какой-либо магический ритуал, неважно, какой, главное, без моего разрешения, — и следствие будет возобновлено. В качестве меры пресечения — арест.

Брагоньер немного лукавил: Эллина Тэр была ему нужна. Свободная. Да и суд над гоэтой мог отрицательно сказаться на его репутации. Недруги бы не преминули обвинить его в некомпетентности, указав на то, что преступление произошло по его вине: проглядел «паршивую овцу» у себя под носом, потерял квалификацию.

Но все эти объяснения и мотивы пришли немного позже, уже после трезвого размышления над вопросом: «Что же с ней делать?». Сначала же была жалость к этому испуганному исхудавшему, совсем недавно пережившему нервный срыв и тяжёлую душевную травму существу. Случай редкий. Он привык к чужому страху и научился никому не сочувствовать, равнодушно докапываясь до сути. Эмоции вредят следователю, он должен быть безлик, нем и слеп, руководствуясь исключительно служебным долгом и буквой закона. Ничего личного.

А тут Брагоньер дал слабину. Он списал это на совесть и личность обвиняемой: он знал её, а не видел, как обычно, на допросе в первый раз. Соэр действительно был несправедлив к ней, а наказание гоэта и так получила. Довольно.

Теперь остаётся решить, как мотивировать своё решение, что и как написать к заметкам к протоколу допроса, какую резолюцию вынести. Видимо, госпоже Тэр предстояло временно стать невменяемой, подверженной гипнотическому влиянию особой. Для этого придётся сочинить новый текст показаний гоэты, данных уже после магического теста, который, как известно, нарушает все ментальные связи и рушит мороки, и заставить её подписать.

Его размышление прервали тихие слова Эллины:

— Спасибо. Я по гроб жизни буду вам благодарна. Простите меня за то, что я подумала, будто вы потребуете… Или я что-то вам должна?

— Поесть. Я обещал вам долгий разговор… Мы перенесём его назавтра. Что, до сих пор мёрзнете? — он заметил, что она так же, как в допросной, поджимает ноги.

Встал, достал тёплый зимний плащ и протянул ей. Гоэта поблагодарила его и поспешила укутать в него многострадальные стопы.

Подали ужин. Он проходил в молчании: каждый был поглощён едой. Но если Эллина ела мало — сказывались нервные переживания, то Брагоньера нельзя было упрекнуть в отсутствии аппетита. Расправившись с содержимым своей тарелки, он отдал дань коньяку, откинувшись на спинку стула, неспешно потягивая напиток. За первым бокалом последовал второй, судя по всему, не последний.

— Можно и мне немного? — чтобы схлынуло напряжение, гоэте нужно было ещё выпить. Алкоголь всегда притуплял чувства, помогал расслабиться и забыть, не думать.

— По-моему, вам достаточно, госпожа Тэр. У вас уже слегка блестят глаза. Разве совсем чуть-чуть, чтобы не мучила бессонница.

Прикрыв глаза, Брагоньер пододвинул к себе второй бокал и слегка окрасил его донышко карамельной жидкостью. Всего пара глотков, но, сделав их, Эллина почувствовала, как поплыл перед глазами мир. Страхи разом ушли, мысли и движения стали заторможенными, а внутри было так тепло и приятно…

Гоэта почувствовала на себе взгляд соэра, но никак на него не отреагировала, продолжая сидеть, слегка склонив голову набок. Плащ сполз, часть его уже лежала на полу, но Эллине и так было не холодно.

— А что станет с той ведьмой?

Она не сразу поняла, что спросила это вслух, а потом с ужасом осознала, что уже минут пять выставляет свой мыслительный процесс на всеобщее обозрение. И про Малиса, и про свою горемычную судьбу, и про то, что у каждой услуги бывает цена, и о Брагоньере, который «играет в доброго следователя, притащил меня сюда, напоил, а теперь думает, какую бы выгоду из меня извлечь. И, сдаётся мне, про постель он приврал — иначе зачем коньяк?».

Прикрыв рот рукой, Эллина поспешно извинилась и в отчаянии оглянулась на дверь.

Вот, что значит пить крепкий алкоголь на полупустой желудок и с расшатанными нервами!

Соэр никак не прокомментировал её исповедь, просто констатировал, что последний бокал был лишним.

— Коньяк — это новый способ допроса, да? Не хочешь говорить — а скажешь…

— Всё, госпожа Тэр, вы уже ведёте себя неприлично. Вспомните о том, что вы порядочная женщина, а не портовая… Так что воздержитесь от предположений, которые назавтра вызовут только стыд. Вас проводят в комнату.

— В комнату? — гоэта удивлённо взглянула на него. — У меня же есть камера… Хотя радует, что проводят, а не оставят.

— Не нужно было наливать вам последний бокал, — покачал головой Брагоньер, встал, подошёл к ней и протянул руку. Эллина никак не отреагировала, так что ему пришлось действовать самостоятельно.

Соэр обхватил её за талию и под протестующее: «Я не хочу!» поднял на ноги, откинув в сторону мешавший плащ. Эллина попыталась оттолкнуть его, но Брагоньер ловко перехватил её руки. Тогда гоэта начала брыкаться и даже попробовала укусить.

— Да тише вы! Поберегите силы, их у вас немного. Эллина Тэр, мне обездвиживающее заклинание применить? Я понимаю, у вас теперь превратное отношение ко всем мужским действиям, но это не повод вести себя, как конченая истеричка. Хорошо, отказываетесь от помощи — ваше право. На ногах-то прямо стоять можете?

Он отпустил её, и, потеряв равновесие, гоэта чуть не упала, хорошо, вовремя успела ухватиться за край стола.

— Так вы думаете, что я пьяная?

— Я это вижу. Частично моя вина, конечно, но ничто не мешало вам отказаться. Пьяная женщина — отвратительное зрелище. Совсем ничего не ели до ужина? Иначе не могло вас так… Ну, так что, госпожа Тэр, в помощи вы не нуждаетесь?

Эллина отрицательно помотала головой и, пошатываясь, направилась к двери. Ноги предательски заплетались, голова кружилась и неожиданно стала такой тяжёлой. А ещё жутко хотелось спать.

Брагоньер осуждающее смотрел на неё, потом не выдержал и, не обращая внимания на словесные протесты и заверения, что она трезва, подхватил Эллину на руки. Та судорожно вцепилась в его плечо, почему-то решив, что её непременно уронят. В этот раз она не брыкалась и не кусалась, уткнувшись носом в воротник его рубашки. Так и задремала.

Утро застало гоэту в постели. Она лежала поверх покрывала в какой-то комнате, небольшой, с минимумом необходимой мебели.

Судя по пробивавшемуся в помещение солнцу, было уже поздно.

На стуле рядом с кроватью Эллина обнаружила сумку со своими вещами и одежду, которая была на ней в момент последнего ареста.

Голова немного побаливала, вставать не хотелось, но желание поесть пересилило. Переодевшись, гоэта подошла к двери, подёргала её — заперта — и громко забарабанила по доскам, привлекая внимание. Она надеялась, что её не собираются заморить голодом, стоило ради этого вытаскивать её из камеры.

Ожидания Эллины оправдались: ей принесли завтрак, кувшин с водой и полотенце. Всё это радостно было пущено в дело.

Потом кувшин и посуду молчаливо убрали — всё та же служанка в сопровождении двух солдат.

Заняться было решительно нечем, и гоэта лежала, рассматривая потолок. В таком положении её и застал Брагоньер.

— Ознакомьтесь, — не здороваясь, он протянул ей кипу бумаг с оттиском Следственного управления Урцхена.

— Что это? — Эллина в недоумении посмотрела на него.

— Листы из вашего дела, точнее, свидетельские показания, в том числе, ваши. Читайте внимательно, чтобы потом не было путаницы. А после я составлю окончательный протокол дознания с вашим детальным рассказом о произошедшем. Полагаю, вы в состоянии сочинить что-то правдоподобное.

— Вы предлагаете мне солгать, господин соэр? — она не верила собственным ушам. Значит, ей не приснилось, он пошёл на должностное преступление?

— Я предлагаю объяснить причины вашего проступка чем-нибудь, кроме дурости и любви к тёмным. Пожалуйста, госпожа Тэр, не хотите — настаивать принять мой благородный жест не буду. Подготовлю обвинение для суда — материала вполне достаточно. Будете сидеть, а потом, когда выйдете, если, разумеется, доживёте до этого времени, станете бродяжничать…

— Господин соэр, вы меня не так поняли. Я безмерно вам благодарна, я даже не надеялась… Впрочем, я, кажется, ещё вчера вас благодарила. Разумеется, я сделаю всё, как вы пожелаете.

Гоэта углубилась в чтение и, чем дальше, тем больше понимала, что приговор должен был быть обвинительным. Никаких смягчающих обстоятельств, чистосердечное признание, побег… И понимала, что, как бы это парадоксально ни звучало, ей очень повезло, что Гланер её тогда подставил, что она узнала всю его подноготную, что она теперь идеальная наживка. Только это и спасло её от тюрьмы — её полезность.

Отложив листы в сторону, Эллина задумалась, пытаясь понять, где тут можно найти зацепку для лжи. Видя, что она в растерянности, соэр пришёл ей на помощь, заставив поминутно, во всех подробностях пересказать события прошедших дней. Он записывал её рассказ в личный блокнот, а не заносил в протокол, делал какие-то пометки. Когда Эллина закончила, некоторое время задумчиво сидел, не двигаясь, лишь нервно покусывая кончик карандаша, а потом, встрепенувшись, что-то быстро записал.

Через пять минут гоэте было озвучено то, что она якобы сказала и должна была слово в слово заучить:

— Это для второго, местного, следователя. Закрывать дело будет он. Изображайте жертву, госпожа Тэр, божитесь и клянитесь, что даже не знаете, что такое тёмная магия. Зато знаете эту ведьму и впервые увидели её вовсе не под Урцхеном, а во время вашего длительного похода по магазинам. Она что-то спросила у вас, вы ответили — а дальше ничего не помните. Сознание вернулось только на кладбище, уже во время обряда, когда появился айг. При этом у вас в голове был туман, вы чувствовали тяжесть, озноб, лёгкую тошноту. Естественно, вы испугались, осознав, что натворили, бросились бежать, справедливо полагая, что правосудие вас настигнет. Из знакомых у вас здесь была только эта ведьма, к ней вы и направились, надеясь на помощь. Она, на этот раз не прибегая к внушению, а действуя банальным шантажом, заставила вас придти на поляну вызова демона. Вас планировали принести в жертву, избавиться от ставшего ненужным исполнителя, но, к счастью, помешало своевременное вмешательство магов. И теперь, по прошествии времени, к вам начали возвращаться воспоминания, и вы вспомнили, что пили что-то из рук ведьмы, что она что-то шептала, не мигая, смотрела вам в глаза и незаметно покручивала кольцо на пальце.

— Но мне ведь никто не поверит, нет никаких доказательств…

— Есть, — усмехнулся Брагоньер. — Ведьма во всём призналась: в том, что опоила вас, что заставила совершить ритуал призыва, что собиралась убить… Ей уже без разницы, госпожа Тэр, сейчас она в том состоянии, что признается во всём, чего захочу я.

— Вы страшный человек, господин Брагоньер! — прошептала Эллина. — Разве так можно?

— Вы для меня гораздо важнее и дороже, чем ведьма, нечего и сравнивать. Тёмные не люди, их нечего жалеть. Как можно проявлять сострадание к той, что убила десятки младенцев в утробе матерей, что общалась с демонами, приносила им жертвы, пусть и не человеческие, варила противные человеческой природе зелья? Список можно продолжить, но я не стану. Она своё заслужила, хорошо, что попалась.

— Но она не виновата, что… — поймав тяжёлый, пронзительный взгляд бледно-зелёных глаз, гоэта замолчала.

Он инквизитор, он обязан их ненавидеть. Да и сама она, признаться честно, всегда боялась тёмных, понимая, что они опасны. Гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд. Но ей казалось жестоким обвинять человека в том, что он не совершал.

С другой стороны, выбор невелик, другого варианта освободить гоэту от наказания не было.

— Симпатизируете тёмным? — Брагоньер встал, вплотную приблизился к ней. — Романтические иллюзии, не достойные гоэты вашего возраста. Судя по виноватому взгляду, всё поняли сами. Что ж, оставим эту тему и вернёмся к вам. Признательные показания ведьмы, детальные, с описанием всех совершённых действий, у нас имеются, протокол вашего повторного допроса в связи с вновь открывшимися обстоятельствами я напишу, а вы подпишете. И заучите, я проверю. У вас отрицательные результаты магического теста на наличие тёмного дара, чистая аура, так что дополнительную проверку вряд ли назначат. Внушение не оставляет видимых следов, судебный маг не мог бы их заметить. Для этого нужен специалист по сознанию, но вызывать его бесполезно — поздно. Так что радуйтесь своему несказанному везению, госпожа Тэр, и больше не ввязывайтесь в сомнительные авантюры. Свой долг я отдал, так что в следующий раз снисхождения не ждите. Да и за этот вы заслужили пока условное прощение.

Как и обещал накануне соэр, разговор вышел долгим, закончившись уже, когда темнело.

Весь остаток дня Эллина провела в одиночестве, в четырёх стенах, а ночью долго не могла заснуть, страшась грядущей беседы с местным следователем. Он тянуть не стал, потребовал к себе гоэту под конвоем прямо с утра, мучил каверзными вопросами, пытался подловить, но Эллина старалась следить за своими ответами, теряя самообладание, закатывала истерику — самую что ни на есть натуральную, а не искусственную.

В конце концов, следователь отпустил её, так ничего и не сказав по поводу того, сняты ли с неё обвинения. А гоэта ещё целые сутки гадала, сдала ли самый важный экзамен в своей жизни. Оказалось, что сдала: её оправдали.

Гланер Ашерин с досады чуть не разбил костяшки пальцев об стол: его лишили такого подарка судьбы!

Когда он выяснил, что Эллина попала в руки Брагоньера, он решил, что это конец, поспешил скрыться и следить за гоэтой на расстоянии. Готовился ко встрече со следователем и его магами — а тут Эллина совершила такое, на что он и не смел надеяться. Ему донесли, что её обвиняют в тёмной магии, в сношении с существами из-за Грани. И это в корне меняло дело: показания тёмной никто не принял бы в расчёт, они стали бы заведомой клеветой, попыткой очернить невиновного человека.

Эллину должны были сжечь, хотя бы упечь в тюрьму — а она осталась на свободе. Всё ещё в Урцхене, но вовсе не в темнице. И это нашептали не духи, с которыми он так и не сумел наладить отношения, даже несмотря на артефакт, а он собственными ушами слышал от приезжего торговца. Тот в красках живописал казнь ведьмы и радовался, что та не утащила за собой невиновную, то есть Эллину.

Игра окончательно вышла из-под контроля и становилась опасной. Нужно было немедленно избавиться от обоих опасных для него людей — бывшей подруги и инквизитора. Избавиться, не подставившись, не приближаясь к Урцхену.

Стеша для этих целей не подходила — слишком явное указание на него, Гланера, нужно было выбрать что-то более тривиальное, то, что мог использовать решивший отомстить следователю бывший заключённый. А гоэта… Гоэта должна была погибнуть «за компанию».

Поразмыслив, Гланер пришёл к выводу, что ему подойдёт яд. Особый яд, который не нужно подсыпать в пишу. Убивающий прикосновением и действующий спустя какое-то время. Достаточное, чтобы никто не догадался об его источнике. А им должна была послужить какая-то вещь, адресованная Эллине Тэр. Скажем, письмо от её лучшей подруги. Брагоньер, несомненно, прочтёт его, гоэт был уверен, что следователь тщательным образом изучит послание.

Ничего, у него ещё есть время подумать, что станет сосудом для яда, для начала следует его приготовить.

Гланер решил подстраховаться и послать два подарка: один для него, другой для неё. Прекрасному полу нравятся цветы, Эллина, несомненно, бы оценила сиреневый цветок, клубни которого он так тщательно, соблюдая все меры предосторожности, толок в ступе. Рядом, в другом сосуде, уже был приготовлен фосфор. Гоэт даже не предполагал, что достать его будет так просто: местные жители с его помощью травили крыс. Инквизитор — тоже крыса, так что заслуживает той же кары. Но, как мужчина, поделится ей и с Эллиной.

Когда основные приготовления были окончены, Гланер достал из сумки бутылку вина и, отмерив необходимую дозу, всыпал порошок аконита в бутылку. У всякого хорошего вина есть небольшой осадок, никто и не заметит. А это было не из тех, что продают в харчевнях — самое то, чтобы подать на стол высокому чиновнику из Сатии.

Женщины же любят помаду, состав которой, помимо их воли, попадает в желудок. Анабель Меда часто дарила Эллине подобные вещи, а уж без подарка к началу грядущего года никогда не обходилась. Вот и решила позаботиться о подруге, послала в письме баночку с питательным бальзамом. Только одной из составных его частей был тот же аконит.

Ароматические масла отбивали запах, а на цвет бальзама яд никак не влиял.

Теперь предстояло сочинить письмо. Вернее, два письма: от имени лучшей подруги Эллины и сопроводительную записку от трийского следователя. Он существовал в действительности, с ним некогда, когда занимался официальной, белой магией, сотрудничал Доновер.

Брагоньер подозрителен, он задастся вопросом, откуда госпоже Меда известно местонахождение находящейся под государственной охраной подруги. Её любовник не мог помочь: первого префекта Сатии не посвящали в дела инквизиции, для него это была закрытая территория. Поэтому логично, если Анабель написала бы в Трию, где, по её мнению, до сих пор счастливо скрывалась от правосудия подруга: она ведь ничего не знала о нём, Гланере, Доновере и двойной охоте.

Эллина Тэр всё ещё на контроле у властей, предписания вряд ли сняты, хотя и изменены, да и Доновер, мягко говоря, вне закона, так что пришедшее на его адрес письмо, каким бы образом его ни послали, обязательно окажется в руках местных следователей. А те, в свою очередь, тут же, курьером, перешлют его на нужный адрес. И никаких подозрений.

Почерк Анабель Гланеру удалось подделать — помогла записка, которую она в своё время писала ему, а он сохранил. Пусть не идеально, но Эллина не в том состоянии, чтобы мгновенно найти отличия.

Надев повязку, чтобы случайно не вдохнуть яд, Гланер натёр бумагу фосфором. Даже если гоэта просто возьмёт его в руки, то получит глубокие ожоги, а если по неосторожности вдохнёт или проглотит, то прекрасно обойдётся без аконита. Но на такую глупость со стороны Эллины он не надеялся.

Гланер работал в перчатках, тем не менее, закончив, он тщательным образом вымыл руки и убедился, что двойной конверт, в который он поместил письмо, плотный, не просвечивает и не порвётся.

Оставалось решить две маленькие проблемы: доставить отравленную бутылку к столу Брагоньера и отправить послание, не вызвав подозрений. Необходимо, чтобы письмо привёз курьер, потому как Следственное управление обычной почтой не пользуется. Значит, необходимо завербовать какого-то паренька, соответствующе одеть его и подвергнуть внушению. После, разумеется, ненужного исполнителя ждёт встреча с ламией.

И тут Гланер хлопнул себя рукой по лбу. Какой же он идиот! Можно прекрасно обойтись без ненужного риска, без маскарада, просто подложить письмо в стопку не разобранной текущей корреспонденции Следственного управления Урцхена. И сделают это его посыльные — те самые тени, которые доставляли послания в Аварин, те, что раньше служили Доноверу, но после его гибели и изъятия некоторых вещей, перешли в его полное ведение. Они способны переносить небольшие материальные предметы, им не помеха стены и закрытые двери. И их присутствие нельзя обнаружить. Главное, в точности сообщить им, кому и что следует доставить.

Незаметно материализовавшись в углу кухни, тень скользнула к столу, где, помимо прочего, стояла только что принесённая бутылка, и, повинуясь воле хозяина, поставила рядом с ней вторую.

Трудившаяся у плиты кухарка не заметила её появления, лишь пожурила затем слугу, притащившего сразу две бутылки вина:

— Господин соэр всё равно целиком не выпьет, а куда мне початую бутылку девать? Тебе-то что, а мне перед хозяином отчитываться.

Слуга никак не отреагировал на её бурчание: за годы службы привык к тому, что кухарка вечно чем-то недовольна. Удвоению сосудов он значения не придал, так как бегал сегодня не за одной бутылкой в ближайший трактир: приезжие маги не обременяли себя такими мелочами, а спутников инквизитора велено было всячески ублажать. С него же самого — и вовсе сдувать пылинки.

Служанка забрала поднос с ужином для Эллины. Она всё ещё жила в доме коменданта, числясь важной свидетельницей по ряду дел государственной важности. Официально свободу её передвижений ограничивали по причине опасности для жизни гоэты со стороны преступников, неофициально — в качестве наказания за проступок с айгом и предупреждения попыток бегства и иных глупостей.

Брагоньеру тоже подали ужин, в том числе, бутылку с отравленным вином — она первая попалась под руку. Откупорив её, слуга удалился: прислуживать за столом не требовалось, только уносить грязную посуду и менять перемены блюд. Обычно их было две: основное блюдо и десерт.

Соэр внимательно, на просвет, оглядел бутылку, проверив равномерность опадения и однородность осадка — практически нет, как и должно быть. Цвет напитка и стекло тоже не вызвали нареканий. Наполнив бокал, Брагоньер принюхался, пытаясь отыскать малейшие отклонения от нормы — таковых не было, вино этого сорта пахнет именно так. Покачав фужер, осмотрел хрустальные стенки на вопрос крупинок и краски.

Не найдя ни тех, ни других, убедившись, что цвет, текстура и запах напитка не меняются при любых условиях, соэр признал вино пригодным к употреблению. На всякий случай, памятуя о прошлых временах, опустил на дно бокала перстень: он реагировал на наличие цианида, стрихнина, мышьяка и белладонны — то, чем в девяноста случаях из ста травили неугодных людей.

К мышьяку и стрихнину соэр себя постепенно приучил, так что традиционная доза не привела бы к летальному исходу, хотя и повлекла бы отравление, цианид отличал по запаху.

Брагоньер только успел отправить в рот первый кусок мяса, приправив его глотком вина, когда в комнату вошёл солдат и доложил, что из Трии местным Следственным управлением переслано письмо на имя Эллины Тэр.

Соэр повертел его в руках, вскрыл и извлёк пояснительную записку следователя. Сделав ещё глоток, мысленно отметив, что вино превосходное, он направился в комнату гоэты, читая на ходу сообщение соэра Конора. Брагоньер помнил его — толковый малый.

Итак, госпоже Тэр написала подруга, та самая, что отпиралась в помощи тогда ещё беглой преступнице. Что именно, Эллина прочитает ему сама.

Гоэта подозрительно взглянула на конверт, но, узнав почерк, успокоилась, расправив лист добротной почтовой бумаги.

— Это от Анабель, — пояснила она и незаметно почесала зазудевшую кожу. Наверное, какое-то насекомое укусило.

— Могу я прочесть его первым? — не дожидаясь разрешения, Брагоньер потянулся за письмом.

Эллину же заинтересовала баночка с бальзамом для губ.

Какая же всё-таки подруга заботливая, не забыла о подарке, скрасила её чёрные будни!

Не удержавшись, гоэта тут же открыла её, скользнула подушечками пальцев по ароматной субстанции, мазнула ей по губам…Так хотелось снова чувствовать себя женщиной. Все её баночки с кремами в Сатии остались, а зима неблагоприятным образом сказывалась на коже. Особенно губ.

Почему-то на мгновенье стало трудно дышать, резкая боль разлилась по рукам. Такая, что Эллина даже выронила баночку. Она испуганно взглянула на свои руки и закричала: кожа покрылась кровоточащими ожогами.

— Смойте немедленно! Сейчас же!

Гоэта вздрогнула, обернулась к Брагоньеру, отчаянно пытаясь стереть подозрительный бальзам. Кажется, часть его попала на слизистую — Сората, зачем, зачем она повела себя, как маленькая девочка при виде маминой косметики! Намазала сразу обе губы… А всё потому, что она так соскучилась по этим милым женскому сердцу мелочам.

Письмо валялось на полу, соэр торопливо обтирал ладони смоченным в питьевой воде платком. Присмотревшись, Эллина заметила, что на его коже тоже образовались волдыри. И сам он был какого-то странного цвета, будто кровь разом прилила к лицу.

— Это яд, госпожа Тэр. Письмо прислала не ваша подруга. К баночке тоже не прикасайтесь, или вы уже…

Он не договорил, почувствовав сильное головокружение и тошноту.

По телу прошла волна судорог, слившихся с сильнейшей болью в животе. Очаги боли начали двоиться, троиться…

Онемение холодком щекотало язык и горло.

Яд, он тоже проглотил яд, но какой? Что-то из тех злополучных редких десяти процентов, на которые не реагировал перстень, что-то без цвета и запаха, что не вызывало видимой химической реакции, иначе бы соэр заподозрил неладное.

Брагоньер задыхался, лишь усилием воли удерживая себя в вертикальном положении. Но долго это продолжаться не могло, и он сполз на пол.

Кожа постепенно немела; к тошноте прибавилось полуобморочное состояние и обильное слюнотечение.

— За магом. Яд в вине, — еле ворочая языком, пробормотал соэр.

Позабыв о своих ожогах, стиснув зубы, чтобы не скулить от ощущений, вызванных разрастающимися язвочками, Эллина шагнула к двери.

Странное покалывание внутри, которое всего через минуту превратилось в те же пугающие симптомы, что у Брагоньера.

На пороге её вырвало, прямо под ноги дежурившему у двери солдату.

Боль, тошнота и озноб слились воедино, будто всё тело стало раной. Её будто что-то сдавливало, раздирало изнутри, мешало дышать, а ожоги на руках заставляли скулить.

Всё, о чём сейчас мечтала Эллина, — это потерять сознание, уйти сразу, чтобы всё закончилось, а не умирать этой долгой мучительной смертью. Той же, что Брагоньер за её спиной.

Дышать было нечем, терпеть боль — невозможно, но боги не желали над ней сжалиться.

Скрючившись в три погибели, лёжа на полу, перепачкав лицо содержимым расчёсанных язвочек на руках, гоэта, словно в тумане, наблюдала за поднявшейся суматохой.

Резь в желудке усиливалась.

Около головы образовалась лужица из слюны, которая всё текла и текла, будто у бешеной собаки.

Тошнота накрывала её с периодичностью в несколько минут — блаженного времени затишья, когда Эллину немного отпускало.

Рвать было уже нечем, но её рвало.

Гоэта старалась не испачкаться в собственной блевотине, но яд сковывал члены, ограничивая движения.

Её подхватили на руки, обтёрли, спросили, что она съела или выпила.

— Бальзам и письмо, — прошептала Эллина, пугаясь тому, с какой скоростью немеют губы и рот.

Судебный маг опустил её на постель и насильно влил в рот какую-то горькую жидкость. Гоэту тут же вырвало в вовремя подставленный бледной служанкой таз.

Ту же жидкость её против воли заставили проглотить раз десять, затем волшебник закатал ей рукав, аккуратно проткнул кожу на месте локтевого сгиба, вставил туда какую-то трубочку и ритмичными нажатиями пальцев ввёл в кровь соломенную жидкость. Перевязав повреждённое место, он занялся ожогами на ладонях и крикнул кому-то за своей спиной:

— Смешайте одну часть танина, две части древесного угля, одну часть жжёного магнезита и скорее дайте сюда. И снотворного ей принесите!

Вышеупомянутой смесью Эллину поили до тех пор, пока желудок её не принял.

Гоэту пробил обильный пот. Маг сказал, что это хорошо, дал ей сначала приготовленное его боевой коллегой Норой противоядие (влил как в рот, так и опять через трубочку непосредственно в кровь), затем снотворное и ушёл, оставив Эллину в кромешной темноте.

Боль немного притупилась, и измученное сознание погрузило её то ли в сон, то ли в небытие.

Брагоньеру было намного хуже: его хоть и тошнило, но не рвало, а доза полученного яда и время его воздействия превышали те, что выпали на долю Эллины.

Он пребывал в сознании, но говорить не мог, с мысленной циничной усмешкой констатируя, что члены постепенно тяжелеют и немеют, а сердечный ритм стремительно замедляется.

Рядом колдовали сразу несколько магов, среди которых были и присланные ректором: специальные артефакты гарантировали немедленную экстренную связь с университетом и мгновенное перемещение волшебников-целителей.

Обычные средства не помогали, приходилось прибегать к магии, тщательно, каплей за каплей, выдавливая яд из организма. Вывести его, однако, можно было только естественным способом.

Брагоньера поили раствором рвотного камня и мочегонными средствами и добились-таки успеха. Тело умирающего сотрясали судороги тошноты. Они непрерывно длились около часа, вызывая вымученную улыбку надежды у врачевателей.

Пока один маг стимулировал сердцебиение, другой вводил в вены концентрированный раствор противоядия. Нужно было, чтобы сердце разнесло его по всему организму, а при нынешних сорока ударах в минуту это невозможно. К сожалению, восстановить нормальную работу органа никто из врачевателей, даже дипломированный волшебник, не мог, вся надежда на противоядие.

Мэтр Олиох был мастером своего дела и очень быстро по характерным симптомам определил яд. Его предположения подтвердил помощник, в походных условиях проведший анализ содержимого бутылки.

Аконит — самое страшное из того, что возможно. Практически неизбежный летальный исход в течение двух часов. Традиционное лечение бесполезно, промывка желудка, увы, тоже не спасёт, да и противоядие — не панацея. Если концентрация яда в крови велика (а его нужно совсем немного), а со времени отравления до первой помощи прошло больше пятнадцати минут, ничего не спасёт.

— Он выживет? — дрожащим голосом, заглянув в комнату, поинтересовался комендант.

За его спиной сгрудились сотрудники урцхенского Следственного управления, прекрасно понимая, чем им грозит смерть инквизитора. Понимал это и городской глава, не поленившийся покинуть тепло родного очага и устроить разнос местным стражам правопорядка. Его голос гремел во дворе.

— Всё в руках божественных брата и сестры, — вздохнул мэтр Олиох, положив ладонь на лоб соэра. — Мы сделали и сделаем всё возможное. К сожалению, аконит — почти совершенный яд. Но у соэра хороший иммунитет, отличное здоровье, и, насколько я понимаю, он приучал себя к ядам. Если бы не это, он был бы уже мёртв.

— Значит, он выживет? — воспрянул духом комендант.

— Пятьдесят на пятьдесят. Я бы ставил на смерть.

Прошёл час, другой, а маги всё ещё толпились у постели Брагоньера. Ему не становилось лучше, но и сердце всё ещё, хоть и с перебоями, продолжало биться. Правда, стало перемежаться сознание, что сделало невозможным вызов рвоты.

Уже после полуночи, залпом выпив полбокала коньяка, мэтр Олиох сказал собравшимся:

— Всё, ничего больше сделать нельзя. Идёмте спать, господа, совместным бдением у постели мы ему ничем не поможем. Пусть служанка перестелет под ним постель.

— А, может, стоит оставить дежурного? — подал голос один из судебных магов.

— Оставим. Вас. В четыре часа утра вас сменит Уолес. В случае агонии немедленно разбудите. Для успокоения совести. Положа руку на сердце, смерть сильнее любого из нас. Если противоядие не подействует, поможет только некромант. Так что советую скорее его найти. А теперь скажите, что с той девушкой?

— Ей намного лучше, чем соэру. Она пришла в сознание, спит.

Эллина проспала весь последующий день. Пробуждение принесло с собой ломоту во всём теле и знакомую резь в желудке. Её снова тошнило, пусть и не так сильно, к вечеру даже отпустило, и гоэта смогла выпить питательный отвар. Его состав был ей знаком: такой прописывали всем тяжелобольным.

Нормальную пищу в виде бульона её организм согласился принять нескоро, превратив и без того исхудавшую гоэту в скелет, обтянутый кожей. Есть много не получалось — после пяти ложек её начинало тошнить.

Боль в желудке постепенно сошла на нет, сменившись головокружениями, слабостью и потливостью. Ожоги, вопреки опасениям, не беспокоили — их залечили магией, не осталось и рубцов, только новая, тонкая, розовая кожа напоминала о местах соприкосновения с ядовитым письмом.

К концу недели Эллина научилась сидеть и ходить в туалет, правда, опираясь о плечо служанки. Вернулся аппетит, и она с удовольствием поглощала супы и протёртые овощи.

В один из визитов мэтра Олиоха (он раз в сутки проведывал больную, оставляя на столике у кровати новую порцию лекарств и в первые дни вводя непосредственно в кровь противоядие) гоэта спросила о Брагоньере. Она запомнила его на полу своей комнаты и больше не видела.

— Господин Брагоньер, его ведь тоже отравили, тем же ядом, что и меня?

— Совершенно верно, везучая вы девочка, только вам досталось немного, а вот соэр проглотил достаточно. И яд уже успел проникнуть в жилы.

— Вы хотите сказать…

Эллина невольно приподнялась на подушках, села прямо, без опоры. Ей не верилось, что инквизитора можно так просто убить. Получается, её Гланер Ашерин (она не сомневалась, что это его рук дело) не сумел отправить за Грань, а вот с Брагоньером расправился.

Страх сжал горло, заставил почувствовать дыхание смерти.

Первая… хотя какая первая — третья, попытка не удалась, а вот четвёртая при данном раскладе может стать фатальной. Инквизитор — это всё-таки защита, ум, хитрость, власть и опыт охотника за тёмными.

— Он умер, да? В тот день?

Мэтр Олиох выдержал театральную паузу, которую она приняла за положительный ответ, а потом покачал головой:

— Почти. Но отравителям немножко не повезло.