Глава 13
– Очень вкусный кофе! – восхитилась Алена. – Работаю напротив, а понятия не имела, какое хорошее заведение рядом находится. И пирожные суперские!
– Рада, что вам понравилось, – улыбнулась я. – Теперь вы знаете, куда зайти, чтобы вкусно пообедать.
– На мою зарплату особо не пошикуешь, – грустно заметила Алена, – не для медсестер удовольствие каждый день по ресторанам ходить. Да и некогда, я же постоянно около Николая Петровича, нельзя его одного оставить.
– Представляю, как Кузнецов вам надоел, – посочувствовала я девушке.
– Нет, он милый дядечка, – улыбнулась Алена, – тихий, позитивный, скандалов не затевает. Вот у Галины, например, подопечная Алла Андреевна, это жесть. Врач бабке запретил конфеты из-за диабета, а она сладкое требует, на Галку с кулаками бросается, стульями швыряется. А мой дядя Коля молчун, ведет себя хорошо, с ним даже иногда поговорить можно.
– Правда? – удивилась я. – На меня Кузнецов произвел впечатление малоадекватного человека.
– Он вас впервые увидел и замкнулся, – объяснила Алена, – а с теми, кого давно знает, совсем иной. Улыбается им, разумно ответить может. Главное, все ему подробно объяснить. Например, летом мы собираемся на прогулку, подведу его к окну и говорю: «Там парк – деревья, цветы, птички поют. Сегодня тепло, даже жарко. Люди ходят, вы их знаете – наши врачи, пациенты. Вчера с вами в библиотеку на первый этаж ездили, повстречали Цыплакова из седьмой квартиры. Сейчас на улице его увидеть сможете. Как вас одеть? Рубашку какого цвета хотите?» Николай Петрович помолчит и скажет: «Любимую». Значит, синюю.
Я молча слушала девушку. Слово «любимую» бедный больной может произносить просто так, сиделка додумывает за своего подопечного.
– А иногда он в контакт специально не вступает, – продолжала медсестра. – Знаете, ему Майя Владимировна совсем не нравится.
Я усомнилась в словах Алены.
– Правда? А мне она рассказывала, как Николай Петрович ее от головной боли вылечил, как дядю Колю все любят. Очень по-доброму о нем говорила. Правда, о вашей предшественнице негативно отзывалась. Женщину уволили за то, что она разрешала персоналу «заряжаться» от Кузнецова.
Собеседница вдруг поджала губы.
– Вы почему меня в кафе позвали?
Меня насторожила резкая смена ее настроения, но выпадать из роли не стоило.
– Да просто так. Ходила в магазин, что через пару домов от вашего приюта, ой, простите, отеля, пошла назад к метро. Увидела вас. И обратила внимание на ваш очень усталый вид, а я как раз собиралась кофейку хлебнуть. Сама когда-то служила в клинике, знаю, как трудно с больными. Считайте мое приглашение проявлением цеховой солидарности.
– Вы врач? Медсестра? – начала допытываться Алена.
– Нет, нет, простой санитаркой была, бегала с ведром и тряпкой по коридорам, – сказала я чистую правду.
Девушка взяла еще одно пирожное.
– И что, вот так бывает – из техничек в писательницы?
Я налила себе еще заварки из чайника.
– Значит, вы меня узнали…
Собеседница откусила от эклера.
– Бывшая свекровь вашими книжками зачитывалась, а на обложках фото есть.
– Почему вы не сказали Майе Владимировне, что я писательница? – поинтересовалась я.
Алена улыбнулась.
– Зачем? Если сами так захотели, на фиг мне лезть… Свекровь о вас всю информацию собрала, знаю, что вы любите сами расследование вести, живо сообразила: неспроста вы к Кузнецову заявились. И Майя наша, смотрю, задергалась. Она никогда посетителей к родственникам не сопровождает, не царское это дело, для такой работы специально обученный администратор есть. Но с вами наша барыня прибежала. Явно испугалась.
Я поставила чайник на место.
– Клюкина занервничала, потому что к Кузнецову никто никогда не приходил, а тут вдруг мы с господином Дмитриевым появились?
Алена начала вытирать салфеткой пальцы.
– Я знаю кое-что интересное. Но понимаете, оклад у меня маленький, работа тяжелая…
– Сколько? – прямо спросила я.
Медсестра вынула из сумочки телефон, напечатала цифру и показала мне.
– Вот… Мой бывший муж помощник нотариуса, и он всегда говорил: никогда не произноси вслух ничего такого, о чем не должны знать третьи лица, и не пиши на бумаге. Лучший вариант – мобильный. Напечатала, показала, стерла. Переводите мне на карту все целиком – и я с вами откровенничаю. Не переводите – ухожу. Спасибо за кофе с пирожными.
Я достала свой телефон.
– Номер карты и название банка сообщите, сейчас онлайн переброшу.
Минут через пять Алена весело затараторила:
– Суперриссимо! Деньжата в клетке! Майя вам не соврала, когда сказала, что Милену, прежнюю сиделку Кузнецова, уволила. Но Клюкина не в курсе: мы с Миленой лучшие подруги. Когда Нефедову выперли, она мне сказала: «Главврач замену мне искать стала, объявление в Интернет скинула. Звони прямо сейчас. Научу, что говорить надо и как себя вести, чтобы тебя на мое место взяли». А я тогда в психоневрологическом стационаре работала. Ой, там жесть! В Москве трудно медичке устроиться.
Я возразила:
– Ехала вчера в машине и слышала, как по радио рассказывали, что в столичных клиниках дефицит среднего персонала.
– Так то ж в муниципальных! – поморщилась Алена. – Там три копейки платят, а работой по брови заваливают. И от больных денег не дождешься. Апофеоз благодарности – дешевая шоколадка или торт несъедобный со взбитыми сливками из растительного сырья.
– Что желаете? – спросила официантка, подходя к столику.
– Еще чаю, кофе и пирожных, – заказала я.
– Мне хотелось в платный медцентр устроиться, – продолжала откровенничать Алена, – да только туда без знакомств – никак. Спасибо, Миленка дорогу подсказала. Я все сделала, как она велела, и Клюкина договор подписала. Знаете, почему Милку на улицу выставили? Майя Владимировна через пару месяцев работы ей нежно так сказала: «Милочка, ты прекрасный специалист, лучше всех. Хочу тебя поощрить – буду отпускать иногда отдохнуть на пару часиков. Только никому об этом не рассказывай».
Алена воткнула в поданный ей бокал с латте соломинку.
– И потом действительно раз или два в неделю главврач заходила в квартиру Кузнецова и сюсюкала: «Миленочка, в десять вечера можешь уйти, а в полночь возвращайся. Николай Петрович спокойно спит. Если же вдруг забеспокоится, я его услышу».
– Каким образом Клюкина поймет, что больному нехорошо? – удивилась я.
– Миленка тот же вопрос задала, – хихикнула Алена. – Майка надулась: «Дорогая, это не твоя проблема. Сбегай в кино, в фитнес на тренировку запишись, в круглосуточный магазин сходи». Миленка, глупышка, ей в ответ: «За больного я отвечаю. Не дай бог, что плохое произойдет, кого ругать станут?» Главврач обозлилась. «Милена, я не обязана объяснять тебе свои действия, но все же скажу. У Николая Петровича есть брат, и он хочет общаться с Кузнецовым, но делать это наедине. Поэтому ты, когда я тебе велю, будешь уходить из клиники. И никому не станешь рассказывать об этом, если, конечно, намерена сохранить прекрасную службу с регулярно выдаваемой зарплатой». Нефедова послушалась. И сначала радовалась, что получила свободное время, она весело его с Юрой, своим женихом, проводила. Но потом стала замечать странности. Вернется Миленка в квартиру Кузнецова, а в ней женскими духами пахнет, дорогими.
Я бросила в чашку кусок лимона.
– На мой взгляд, ничего необычного. Ведь Клюкина провожала гостя к Николаю, отсюда и аромат ее благовоний.
Алена аккуратно взяла «картошку».
– Смешно! Запах всегда был разный. Майя Владимировна на службе парфюмерией не пользуется, не профессионально обливаться туалетной водой, когда дело с больными имеешь. Но самое главное вы не дослушали. Всякий раз, когда Милка назад приходила, дядя Коля не спал, сидел в кровати и безостановочно твердил: «Фать-фать-фать».
– Фать-фать-фать? – повторила я. – Он бредил?
– Конечно, – согласилась Алена. – А иногда плакал, повторял: «Фать-фать-фать, капли, капли, не хочу, плохо».
– Больной человек, – пожалела я Николая Петровича, – бог весть, что у него в голове вертится.
– Верно, – снова не стала спорить медсестра. – Но я давно с безумными работаю и заметила: их бред часто имеет какое-то вполне логическое объяснение, надо лишь до него докопаться. В психоневрологическом стационаре, где я раньше служила, содержался один мужчина, пожилой совсем дедушка. Так вот он, если ажитировался, на всех бросался и орал: «Ножи точить! Кастрюли паять!» Доктором там работала Анна Васильевна, очень хорошая женщина и умная в придачу. Она с этим старичком постоянно беседовала и дорылась до истины. Когда пенсионер был маленьким мальчиком, его мать завела любовника. А по Москве после войны ходили по дворам мастера, которые точили ножи-ножницы и чинили кухонную утварь, в старых горшках дырки заделывали, новые-то кастрюли тогда было не купить. С одним из тех точильщиков женщина и встречалась, пока муж был на работе. Но однажды законный супруг в неурочный час домой вернулся и застал жену в постели с другим. Точильщик удрал, а муж спутницу жизни задушил, расчленил и вынес из квартиры. Причем проделал все это на глазах у ребенка, приказав ему молчать об увиденном. У мальчика начались проблемы с психикой, и в конце концов он совсем умом двинулся.
Я осторожно глотнула горячего чая.
– В приведенном примере логика есть. Больной никак не мог забыть того, что сделал его отец, и повторял крик мастера. А в нашем случае какое-то «фать-фать»… Совершенно невозможно представить, что бы это значило.
Алена пожала плечами.
– Для Николая Петровича явно означает что-то важное. Жаль, нам никогда не узнать, о чем речь. Но вы до конца меня выслушайте… Миленка решила узнать, почему после визита брата ее подопечному становится хуже. И однажды вместо того, чтобы уйти на два часа, залезла в шкаф.
– Куда? – обомлела я. – Наверное, я ослышалась, повторите, пожалуйста.
Алена отложила чайную ложку, улыбнулась.
– Ну да, моя подружка не всегда с головой дружит, поэтому подчас такие глупости отчебучит – мама не горюй. В спальне дяди Коли стоит большой гардероб, и Милена в нем спряталась.
– Не самый умный поступок, – заметила я.
Алена опять взяла ложечку.
– Чего сейчас рассуждать? Что сделано, того назад не вернешь. В общем, затаилась она, но ждать пришлось недолго. Вошла Майя, и с ней тетка лет пятидесяти. Клюкина дядю Колю разбудила, заулыбалась: «Ну, как сегодня настроение?» Кузнецов что-то непонятное промычал. А женщина рядом с ним на кровать легла, прижалась к пациенту нашему и молчит. Майя с краю села. Так, без всяких разговоров, минут десять прошло. Что дальше они делать собирались, не ясно. Но тут у Миленки нос зачесался, и она как чихнет! Со всей силы! Вот же дура, следовало переносицу потереть, говорят, помогает. Дядя Коля прямо подпрыгнул, свои «фать-фать-фать» забалаболил. Женщина на кровати села, Майя Владимировна шифоньер распахнула… О! Здрассти вам, картина Айвазовского «Не ждали».
– Репина, – машинально поправила я, – Айвазовский писал в основном морские пейзажи.
– Ой, да какая разница, – отмахнулась Алена. – Да хоть Чайковский намалевал, важна суть. Миленку враз уволили, но она помогла мне в интернат пристроиться. Главврач не знает, что мы лучшие подруги с Миленкой, а та меня научила, как говорить на собеседовании надо, что Майя обожает, а что ненавидит. Теперь наша начальница меня своей копией считает, говорит, мы с ней очень по мироощущению похожи. Умора!
– А вас Майя Владимировна тоже просит уходить на время? – уточнила я.
– Нет, – ухмыльнулась медсестра, – главврач другую фишку придумала. В девять вечера я привожу дядю Колю в наш кабинет реабилитации, который находится на последнем этаже по соседству с квартирой Клюкиной.
– Она живет в клинике? – перебила я рассказчицу.
– Нет, но у нее есть апартаменты, – сказала Алена. – На всякий случай, вдруг остаться придется. И Клюкина там часто ночует.
Я потянулась к салфеткам.
– Похоже, Майя Владимировна не замужем.
– Мужики таких не любят, – скривилась сиделка, – очень уж властная. Всегда настаивает, чтобы только так выходило, как она задумала. Не гибкая совсем. И вредная.
– Ясно, – протянула я. Затем вынула айфон и напечатала цифру. – Алена, хотите получить такую сумму?
– Конечно! – радостно воскликнула девушка, бросив взгляд на экран. – А что делать надо?
– У вас, естественно, ведется документация, есть заполненные истории болезни всех пациентов, – вкрадчиво начала я.
– Ну да, куда же без них, – подтвердила собеседница.
– Они существуют в электронном виде? – продолжала я.
– Нет, как раньше в регистратурах поликлиник, карты в шкафу стоят, – сообщила медсестра. – Я, когда это увидела, очень удивилась: современное заведение, богатое, а врачи на листочках ручками пишут. Мне объяснили: владелец пансиона боится, что хакеры могут информацию украсть.
– И где те шкафы стоят? – продолжала я.
– В архиве, – ответила собеседница. – Он всегда заперт, ключ у Нины Львовны, заместительницы заведующей, которая хранилищем руководит. Майя Владимировна просто помешалась на секретности. Представляете, врачам не разрешают карты в свои кабинеты уносить, каждый должен после осмотра пациента идти в архив и там все заполнять. Если вы хотите, чтобы я какие-то сведения раздобыла, то это невозможно.
– Почему? – улыбнулась я. – Навряд ли Нина Львовна сутками сидит на работе.
– Конечно, нет, – сказала Алена, – домой уходит.
– А вы, наоборот, часто по ночам дежурите в пансионе, – продолжала я, – можете зайти и сфотографировать страницы, где данные о Николае Петровиче записаны. Хотя, наверное, у вас там везде камеры висят.
– Нет, – возразила Алена.
– Нет? – удивилась я. – Охрана не следит за помещениями?
Медсестра покрутила пальцем у виска.
– Я уже объясняла, что Майя наша ку-ку совсем, она часто говорит: «Через камеры может подключиться хакер». Вообще идиотка!
Я вспомнила компьютерщика Федора, правую руку Степана. Однажды Павлов через установленную видеоаппаратуру на моих глазах влез в тщательно запертую комнату-сейф, хранилище одного из банков, и осмотрел ее изнутри. Поэтому я и подумала: а Клюкина совсем не глупа.
– Главврач любит повторять, – говорила тем временем Алена, – что томограф во сто крат лучше рентгена, но новые технологии делают нас уязвимыми, поэтому в плане безопасности надо жить по старинке. Не поверите, но во всем нашем здании нет Интернета. И мобильными телефонами запрещено пользоваться. Весь медперсонал, врачи и медсестры, их при входе сдают.
– Но больным-то сотовые разрешены? – уточнила я.
– Не-а, – развеселилась девушка. – В каждой палате есть городской аппарат – звони, сколько душе угодно и куда угодно, болтай с кем хочешь. Правда, нашему контингенту не очень связь нужна. Зачем Николаю Петровичу телефон? Он забыл, как им пользоваться.
– Но ведь у вас есть и нормальные люди, – возразила я.
– Когда я в училище занималась, нам преподаватель психологии говорил, что нормальных людей в принципе нет, – засмеялась медсестра, – все со сдвигом, каждый со своим. В нашем заведении в основном живут те, кто в полном неадеквате. Их поэтому сюда и запихивают. Часто после инсультов люди даже не говорят.
– Какой замок на двери архива? – спросила я.
– Электронный. Открывается карточкой. В этом случае Клюкина не стала прогрессом пренебрегать, – съязвила Алена.
Я протянула ей свою визитку.
– Послезавтра, когда вы будете на работе, постарайтесь сделать снимок терминала, куда вставляют ключ-карту. Дам вам потом «открывалку».
– Могу и сейчас это сделать, – засуетилась девушка. – Зачем так долго ждать? Хочу деньги побыстрей получить. Говорят, доллар вот-вот вверх попрет.
– Вы уже ушли с работы, – напомнила я.
– И чего? – удивилась Алена, снимая висящие поверх платья бусы. – Как убежала, так и прибежала. Скажу, ожерелье в шкафчике своем забыла.
– Сейчас день, – попыталась я ее остановить, – в интернате много народа.
– Не волнуйтесь, никто не увидит, как я фоткаю дверь, – заверила меня медсестра. – Зато завтра же встретимся, вы мне ключ дадите. И деньги. Наличкой! Что вас интересует? Вся история болезни? Она, наверное, очень толстая, ведь дядя Коля не первый год в пансионе.
– Хотелось бы, конечно, получить информацию полностью, – вздохнула я, – но, если не выйдет, тогда сведения личного характера: кто привез Кузнецова в интернат, его биография, родственники.
Медсестра встала.
– О’кей, непременно все получите. А сейчас поскучайте немного. Вернусь быстро…
