Глава 18
1
– Тамара, который час?
Вениамин раздраженно постучал по циферблату. За год пятый механизм ломается. Он бы вовсе не вешал в зале часов, но эти гусыни, его ученицы, вопят, что им неудобно. «Зачем вам знать, сколько времени? – мысленно укорял их Вениамин. – Нет у вас никаких серьезных дел. Ни к какой осмысленной деятельности вы, бестолочи, не способны».
– Тома! Ну сколько можно звать?
Жена на секунду показалась в дверях, показала неприличный жест и скрылась. По плану сегодняшнего урока она должна была иллюстрировать собственным примером, какое воздействие на женскую фигуру и здоровье оказывают уроки Вениамина Варнавина. Подразумевалось, что благотворное. Тома по-прежнему стройна и гибка. Тренировки здесь, конечно же, ни при чем. Чистая наследственность и правильное питание.
Вениамин подмигнул своему отражению. Удачно он придумал с Тамарой. Бабы падки на воодушевляющие примеры. Большинство из его новой группы – низкорослые коровы с тяжелыми лодыжками, но все как одна к концу урока поверят, что и с ними Учитель сотворит чудо и обретут они легкость, хрупкость и изящество.
«Дуры», – растроганно подумал Вениамин.
В отражении мелькнули темные фигуры.
– До занятия еще целый час, – сообщил Варнавин.
– Вот и прекрасно.
Вениамин обернулся на смутно знакомый голос и опешил. Гостей было трое. Двое мужчин, между которыми стояла…
– Не может быть! Яна?!
Несколько секунд он медлил в нерешительности, словно сомневаясь, какую реакцию выбрать. Но наконец распахнул руки и со скорбной улыбкой пошел ей навстречу.
– Девочка моя, иди ко мне!
– Здравствуйте, дядя Веня. Не надо меня обнимать, – очень убедительно сказала Яна.
– Случилось что? – обеспокоился Варнавин. – Что-нибудь с мамой?
Он перевел взгляд на ее сопровождающих. Один был ему знаком – тот самый сыщик, который приходил вызнавать подробности о старом деле. Второго, здоровенного мужика с хмурой физиономией, Вениамин видел впервые.
– Зачем вы приехали? – Варнавин перестал улыбаться. – Я думал, Яна, ты хочешь попросить прощения…
– Во-первых, вы так не думали, – сказал Илюшин. – Во-вторых, мы по делу.
– Что вам нужно?
– Мы нашли убийцу Паши, как и обещали.
Вениамин поменялся в лице:
– Что вы узнали? Отвечайте!
– Что это вы его убили, – сказал Макар. – Или вы, или ваша жена.
Почти минуту Вениамин молча смотрел на него без выражения. А затем грустная понимающая улыбка тронула уголки его губ.
– Вот оно что… – тихо сказал он. – Так вы приехали, чтобы предъявить заказчице результат вашей работы. Знаете, милые, встречал я людей без стыда и совести. Но таких, как вы – в первый раз. С Яны спроса нет, она больна. Но вы-то здоровые. У вас другая болезнь. Атрофия души называется.
Он наклонился за сумкой.
– Совесть, Яна, нужно успокаивать другими способами. Хотя не представляю, чем можно унять ее после того, что ты совершила. Будь я на твоем месте, стоял бы сейчас на коленях и молил о прощении. – Голос его дрогнул. – Но ты из другого теста. Ничто не помешало тебе явиться сюда вместе с этими… – он брезгливо указал подбородком на Макара и Бабкина, – и слушать их бредни. Вы осознаете, куда вы пришли и кому вы это говорите?
Вениамин сжал ручки сумки в кулаке и гневно взглянул на девушку. Хотел добавить что-то еще, но лишь покачал головой, словно понимая, что все слова будут лишними.
– Я начну рассказывать, как все происходило на самом деле, – невозмутимо сказал Илюшин. – А вы поправите меня, если я ошибусь.
– Бог вам судья, – вздохнул Вениамин.
Он сделал несколько шагов к двери.
– Федю Игнатова вы купили у его деда за пять тысяч рублей, – вслед ему проговорил Макар.
Вениамин остановился. Обернулся и очень медленно опустил сумку на пол, как будто она внезапно потяжелела.
– Я, пожалуй, присяду, – сообщил Бабкин. – А то торчим тут как надгробия. Стульчика нету? Жалко!
Он выбрал из груды свернутых в углу ковриков для йоги один, развернул и сел, привалившись спиной к стене.
– Что вы несете?
Голос у Вениамина все-таки дрогнул. И Тишка, до последнего сомневавшаяся, сразу поняла, что Макар прав, прав во всем.
– Или все-таки дороже? – Илюшин нахмурился. – Старик говорил о пяти тысячах, но он мог и ошибаться. Так о какой сумме шла речь?
Варнавин молчал.
– Хорошо, это не принципиально, – согласился сыщик. – Итак, вы пришли к старику… Хотя начать нужно не с этого. А с того, что у вас обнаружили тяжелое заболевание. Процесс излечившихся довольно высок, но оперироваться лучше в Германии. Денег у вас не было. Единственным человеком, который мог помочь, был ваш собственный отец, с которым вы практически не общались. Но внезапно Прохор возникает из небытия и сообщает, что хотел бы пригласить вас в гости, причем не одного, а непременно с внуком. В смысле, с вашим сыном, Пашкой, которого вы уже привозили к нему, когда он был маленьким. Ваш отец затеял что-то вроде прижизненного выбора наследника и не скрывал, что родителям выбранного ребенка в обмен на разрешение общаться с внуком и влиять на его жизнь он мог бы многое дать. Для вас это означало, что вы получите деньги на операцию.
Яна тихо отошла в сторону и присела на подоконник.
– Я вам сам это рассказал, – проговорил Варнавин.
– Конечно, вы не стали скрывать факты, которые легко проверялись. Кроме одного. И тут мы подходим к самому интересному. Серега, документ у тебя?
Бабкин неторопливо полез в карман и вытащил смятую бумажку.
– Копия свидетельства о смерти, – прочитал он, развернув ее. – Выдана… ну, это опустим, выдана она с некоторыми нарушениями, поскольку я не являюсь родственником… Ага, вот главное. Павел Вениаминович Варнавин, год рождения – 1985, год смерти – 1989.
– Вы не имели права… – прошептал Варнавин. И вдруг визгливо закричал: – Вы не имели права!
Яна вздрогнула.
– От чего умер ваш сын? – сочувственно спросил Макар.
– Ты не смеешь…
– Что с ним случилось, Вениамин?
– Пошли вон! убирайтесь все отсюда!
Илюшин пропустил истерику Варнавина мимо ушей.
– Ваш сын умер от столбняка. Я прав?
Вениамин беззвучно шевелил губами.
– Тамара рожала дома, – продолжал Макар. – Вы с ней сторонники естественного подхода. Настолько естественного, что даже прививок ребенку не сделали. Собственно, поэтому у вас и вышла ссора с родителями. Прохор обвинил вас в пренебрежении интересами мальчика. Для него, человека, воспитанного советской медициной, ваши действия были сродни преступлению. Вы защищались и произносили пылкие речи, Прохора это взбесило еще сильнее. Вас с Тамарой выгнали из дома. Или вы уехали сами?
Вениамин молчал.
– Это тоже не имеет значения. Важно, что вы вдребезги разругались с отцом из-за вашего отношения к прививкам. А год спустя ваш сын умер от столбняка. Вы ведь с ним ездили в Среднюю Азию, да? Подпитывались силой в Таджикистане и Узбекистане. Антисанитария, паршивые условия жизни… Мальчик ваш в каком-то сарае наступил на ржавый гвоздь.
Яна не удержалась:
– Откуда ты знаешь?
– Мы тебе не успели рассказать. Серега отыскал людей, которые вместе с Вениамином и Тамарой были в той поездке. Муж и жена Борисовы. Помните таких, Вениамин?
Варнавин дернул подбородком.
– А вот они вас отлично помнят. Ваш мальчуган бегал без присмотра и глубоко поранил ногу гвоздем. Вы не проявили никакого беспокойства. Когда начались судороги, Борисовы принялись уговаривать вас срочно показать Пашу врачу. Вы не обращали на них внимания, но к Борисовым подключились остальные участники группы. Наутро вас в лагере не оказалось.
– Все решили, что вы уехали в больницу, – подал голос Бабкин.
– Но на самом деле вы ничего не сделали. Вам просто надоело всеобщее настойчивое внимание. Вы сбежали.
– Мальчик умер от столбняка? – тихо спросила Яна.
– Да. И вот здесь начинается самое интересное. Вам еще интересно, Вениамин?
Молчание.
– О смерти сына вы никому не рассказали, – продолжал Макар. – С матерью продолжали созваниваться, но она ничего не знала. Вы боялись, что и Раиса обвинит вас в том, что вы косвенно стали причиной гибели мальчика? Не отвечаете? Ну как хотите. Тогда слушайте дальше. Когда Прохор объявился со своим сказочным предложением, вы поняли, что другого шанса у вас не будет. Но сообщи вы правду, о деньгах можно было бы забыть. Прохор вас еще и предал бы анафеме вдогонку. И тогда кому-то из вас с Тамарой пришла в голову гениальная идея. В Багрянске, куда вы приезжали каждое лето, вам попался на глаза парнишка, по возрасту годившийся вам в сыновья. Федя Игнатов. Пацан из неблагополучной семьи: дед пьет, родителей нет, дядя живет в Туле. Но парнишка был сметливый, цепкий и решительный. А главное – хорошо чуял свою выгоду. Вы пообещали, что в случае успеха он станет жить как у Христа за пазухой, и парень согласился.
– А денег вы ему не предложили? – подал голос Бабкин. – Надо было сразу ему заплатить.
– Нечем было, – ответил Илюшин вместо Варнавина. – Да поначалу и без денег все шло замечательно. Федор-Пашка приглянулся деду. Прохор общался с вами милостиво, и вы уже прикидывали, когда заговорить о деньгах. Но сначала ваш отец должен был определиться с предпочтениями. Но тут возникли осложнения. – Макар обернулся к девушке. – Яна, вы наблюдали это своими глазами и знаете лучше нас.
Девушка кивнула.
– Да, я видела… видела, как Пашка, то есть Федор… как он привязывается к дяде Юре. Вернее, делает вид.
– Сообразительный парень вам попался, – посочувствовал Варнавину Илюшин. – Он понял, что дружба с Юрием открывает куда более головокружительные перспективы, чем милость Прохора. Дед капризен – сегодня приласкал, завтра пнул. К тому же мальчик полагал, что когда Прохор наиграется, его выкинут из дома. Он, конечно, обеспечил бы себе год безбедной жизни. Но Юрий мог обеспечить ему целую жизнь.
– Вы что же, хотите сказать, Игнатов метил на место его сына? – через силу усмехнулся Варнавин.
– У Юрия была идея фикс. Он хотел помочь какому-нибудь обделенному ребенку пробиться в жизни. Сначала подыскивал малыша в детских домах, но каждый раз его что-то останавливало. И вдруг появляется мальчик, который ужасно ему симпатичен. Юрий плохо разбирается в людях, а в детях не разбирается совсем. Федя при желании умел быть очень обаятельным. Это было настойчивое обаяние, которому можно противостоять, только если осознанно сопротивляться. Неудивительно, что ваш брат поддался ему. Даже то, что он считал Федю вашим ребенком, не разрушило его симпатии. Когда он в первый раз подумал «жаль, что это не мой сын», в вашем плане появилась гигантская трещина.
– Бред собачий!
– Отчего же? Федор – сирота. Дед у него пьянчужка. Не возникло бы никаких препятствий. Признался бы, что он не Варнавин, а Игнатов – и все. Конечно, Лелик бы возражал, но кто в таких случаях прислушивается к мнению родного сына! Точно не Юрий. К тому же Федя ловким ходом выбил соперника с доски. Единственное, чего парень не учел – того, что он становится для вас смертельно опасным. Разоблачение означало, что никаких денег вы не получите. Я думаю, Федя откровенно сказал вам, что собирается поговорить с вашим братом и открыть ему глаза на то, кто он на самом деле такой. Это сломало бы последнюю преграду в отношении Юрия к мальчику. Но для вас это было смерти подобно, потому что Юрий вас ненавидел. Вы убили его собаку.
– Из-за собаки нельзя ненавидеть родного брата! – выкрикнул Варнавин с такой яростью, что Яна вздрогнула.
Макар пожал плечами:
– Вы подстроили так, что он усыпил несчастного пса. Вон сидит девочка, которая из-за котенка едва не искалечила вашего подставного сына. Думаете, взрослые отличаются от детей?
– У них запаса ненависти больше, – пробормотал Бабкин.
– Вы отлично понимали, что, как только Федя признается во всем вашему брату, Юрий немедленно пойдет к отцу. Он не позволил бы вашей игре продолжаться. Своим признанием Игнатов обеспечивал свое будущее, но убивал вас. Кто его ударил?
Вопрос был задан так внезапно, что Вениамин дернулся.
– Кто? Вы или Тамара? Вы оба ненавидели парня. Оба быстро просчитываете последствия. Когда Яна оглушила его, кто из вас взял в руки малахитовую вазу?
– Пошел ты! – сквозь зубы сказал Варнавин.
– Кстати, а вы знали, что это ваш Федя навел грабителей на дом Изольды Дарницкой?
Судя по тому, с каким изумлением Вениамин уставился на Илюшина, он впервые об этом слышал.
– Недооценили вы своего «сына», – сказал Макар. – Во всех аспектах. Он оказался хитрее, злее, безжалостнее, чем вы думали. И вы его убили. Практически идеальное преступление! Есть убийца, уверенный в своей виновности, есть жертва, провоцировавшая его. Только одного вы учесть не могли. Ваша мать знала, что мальчик – не ее внук.
– Что?
– Это несомненно. Скорее всего, у него был какой-то шрам. Людмила рассказывала, что был день, когда все взрослые уезжали в город, а Раиса оставалась с мальчиком одна. Похоже, в этот день что-то случилось. Может быть, он порезался или ошпарился… Остался след. Раиса скрыла это от вас и от мужа. Но когда в ее доме появился Федя Игнатов, она поняла, что это не Паша.
Варнавин отвел глаза.
– Раиса очень любила вас, Вениамин, – сказал Макар. – Но вы привезли в ее дом гремучую змею и бросили среди детей. Она, как могла, попыталась защитить самых слабых. Это не помогло. После убийства Раиса, скорее всего, нашла залетевшие под диван осколки поддельной вазы, а саму вазу не обнаружила. И, сопоставив все факты, поняла, кто на самом деле был виновен в Фединой смерти. Она не могла выдать вас – вы были ее обожаемым сыном. Но после смерти Прохора ее окончательно замучила совесть. И она оставила указания для выросшей Тишки.
Вениамин пробормотал несколько слов в адрес покойной матери.
– Я должен был сразу догадаться, что своим молчанием Раиса защищает не мертвых, а живых, – сказал Илюшин. – Из живых вы были ей дороже всех. Однако видеть вас она больше не могла и в дом к себе не пускала. Может быть, ей казалось, что теперь вы сообщники. Вы в самом деле не догадывались о причинах охлаждения вашей матери?
Вениамин покачал головой. Это было равносильно полному признанию, и Яна прерывисто вздохнула. Спрыгнув с подоконника, она подошла к Варнавину.
– Дядя Веня, кто из вас? – голос звучал негромко, но настойчиво. – Скажи.
Вениамин вдруг усмехнулся:
– Да черт с собой. Все равно срок давности прошел. Я это был. Грохнул и не жалею. В итоге все обернулось так, как я и хотел. Ну что ты смотришь?
– Дядя Веня, а меня тебе не жалко было?
– Честно? – Вениамин пожал плечами. – Да не особо. Ты пойми, милая, у меня выбор был простой: или ты, или я. Ты бы на моем месте даже не раздумывала.
– Раздумывала бы, – сказала Яна.
– Ну и дура.
Бабкин неторопливо поднялся.
– Серега, не надо, – предупредил Илюшин.
– Я противник безнаказанности, – мрачно возразил тот. – Убивать не буду, просто шею сверну.
Вениамин попятился.
– Это ведь у меня срок давности по делу вышел, – визгливо сказал он. – А тебя за нанесение побоев посадят.
– Не посадят, – ухмыльнулся Бабкин. – Я мент. Корочки показать?
– У него все суды подкуплены, – подтвердил Илюшин.
Судя по лицу Вениамина, он легко поверил в такой поворот дел.
– Не трогайте меня!
– Я и не стану, – пообещал Макар. – Сергей один справится.
– Яна, останови его!
Бабкин неторопливо надвигался на Варнавина, огромный как скала и неумолимый, как буря. В этой медлительности было что-то жутковатое. Вениамин вдруг встал в боевую позу, выставив перед собой руку. Сергей ухмыльнулся как сильно проголодавшийся человек, которому вместо шпината принесли бифштекс, и эта ухмылка завершила дело.
Варнавин схватил свою сумку, швырнул ее в Бабкина и выбежал из зала.
«В точности как Женька, – подумала Яна. – Второй мой родственник от меня удирает».
– Тварь трусливая, – брезгливо сказал Сергей, отбросив сумку.
– Ну знаешь! Я бы тоже стал трусом, если бы ты пригрозил мне шею свернуть.
– Не надо, Сергей, – сказала Яна. – Честное слово, не надо.
– Хотите сказать, вы его простили?
Она даже рассмеялась от неожиданности.
– Нет, конечно! Но все, что с ним случится дальше, это не моя история. Моя закончилась вот на этом. – Она вытащила из кармана диктофон и остановила запись.
– Дадите послушать маме?
– И Веронике с Леликом.
Бабкин поддел носком брошенную сумку.
– Мне все это не нравится, – буркнул он. – Варнавин, значит, будет жить долго и счастливо, а мы будем смотреть издалека и беспомощно скрипеть зубами?
Макар усмехнулся:
– Может быть и долго. Но вряд ли счастливо.
Сергей и Яна вопросительно посмотрели на него.
– Ты что-то знаешь, – утвердительно сказал Бабкин. – Выкладывай!
Макар заложил руки за спину и легкомысленно покачался на пятках.
– Когда мы искали свидетелей их похода по Средней Азии, я случайно обнаружил, что у последовательниц Варнавина не все благополучно.
– В каком смысле?
– Он недавно набрал дюжину беременных теток в группу «Чистое дыхание». Они выезжали на природу, в указанное Варнавиным место, где из земли якобы исходит невиданная сила и энергия. И там, на природе, рожали под звуки колокольчиков и шум ближайшей электрички.
– Зачем? – ошеломленно спросил Сергей.
– Чтобы на мать и дитя снизошла благодать, разумеется.
– А Варнавину какой от этого профит?
– Триста тысяч с каждой роженицы.
Сергей и Яна переглянулись.
– Одна из этих бедолаг в августе умерла, – сказал Макар. – От кровопотери в родах. Варнавины не успели довезти ее до больницы. Слишком далеко забрались в поисках экологически чистого места. Так вот, мои маленькие друзья, уголовное дело уже заведено.
– Вывернется! – недоверчиво сказала Яна.
Илюшин усмехнулся, а Бабкин откровенно засмеялся. Смех у него был недобрый, и это ей очень понравилось.
– Что, не вывернется? – с надеждой спросила она.
– Скажем так: мы очень постараемся этому помешать.
– А когда он что-то старается делать, – кивнул Бабкин на напарника, – у него обычно получается.
Яна хотела еще что-то сказать про Варнавина, но вспомнила:
– Как мог следователь принять убитого Федю за Пашку?
– А что должно было навести его на подозрения? – вопросом на вопрос ответил Макар. – Вот мальчик, про которого Варнавины говорят, что это их сын. Нет никаких оснований сомневаться в их словах.
– Но есть же документы… свидетельство о смерти!
– Мне стоило большого труда его найти, – заметил Бабкин.
– А следователь искать и не думал. Не забывай, Прохор приложил все усилия, чтобы дело спустили на тормозах. К тому же Варнавины тысячу раз меняли место жительства. Вот с дедом Феди могли возникнуть сложности. Увезли здорового внука, а потом внезапно сообщают, что он умер! Но старший Игнатов оказался человеком сговорчивым. На их счастье.
– И сколько стоила его сговорчивость? – спросила Яна.
– Он нам не сказал. Думаю, не слишком много. Сумма оказалась вполне посильной для Варнавиных.
– И никто не интересовался, что случилось с его внуком?
– Игнатов объявил, что Федька сбежал. В это все легко поверили. Дед пьет, иногда поколачивает. Отчего бы подростку и не удрать!
Все трое помолчали.
Яна вдруг улыбнулась.
– Знаете, это даже забавно…
– Что забавного? – удивился Бабкин.
– В традиционных сюжетах невинный ягненок под воздействием обстоятельств превращается в убийцу. Со мной случилось ровно наоборот. Я считалась кровожадным волком, а стала безобидной овцой.
Она покачала головой, словно осуждая себя за эту метаморфозу.
– Как ощущения? – Макар пристально взглянул на нее. – Теперь, когда все закончилось?
– Даже не знаю. Я, наверное, за последние двое суток уже устала изумляться. Меня удивляет только…
– Что?
– Нет, это не относится к делу. Меня удивляет, что больше всех на деда оказался похож мальчик, в котором не было ни капли его крови. Мне иногда кажется, что нас всех случайным образом перемешали и раздали друг другу. И нет никаких глубинных связей между кровными родственниками, а только…
В кармане у нее завибрировал телефон.
– Да? – встревоженно сказала Яна, прижав трубку к уху. – Мама? Что случилось?
– Мне показалось, у тебя что-то происходит, – сказала Татьяна так громко и взволнованно, что ее голос услышали и Макар с Сергеем. – У тебя все в порядке? Яна!
– Все хорошо, ты не волнуйся… Честное слово! Здесь просто связь прерывается, это подвал!.. Какой подвал? Для занятий йогой. Нет, мама я не сошла с ума… Мама, нет, я не стою на голове! Подожди, сейчас выйду наружу и все объясню…
Яна пошла к дверям.
– Нет никаких глубинных связей между кровными родственниками, значит, – задумчиво повторил Макар. – Только мать почему-то звонит дочери именно тогда, когда та достоверно узнала о своей невиновности.
Бабкин посмотрел вслед Яне Тишко и засмеялся:
– Она сюда не вернется. Пошли, Макар. Хоть пива выпьем, раз уж нас занесло в Питер.
– На поребрике.
– Лучше в парадной.
– Закусывая курой.
– Пиво – курой? – огорчился Сергей. – Быдло ты бескультурное, Илюшин, вот что я тебе скажу.
2
Лелик поднялся в мансарду, постоял на пороге комнаты Прохора. Закончив с поисками, Вероника привела все в безупречный порядок. Это его поразило. Он думал, что здесь останутся руины. С нее сталось бы сжечь бумаги, разломать стулья и залить все дымящейся серной кислотой. Пусть бы хоть как-нибудь проявила свой гнев! Она столько лет жила под гнетом ненависти к деду.
Лелик перешагнул порог с чувством, близким к благоговению. Ни пылинки. Она не только разложила все по местам, но и отмыла комнату от въевшейся за столько лет грязи.
Он представил, как она медленно идет вдоль шкафа, ведет мокрой тряпкой по его потрескавшимся от старости темным деревянным панелям, садится на пол, с аккуратностью учительницы складывает в папки разбросанные по полу листы…
И вдруг понял. Это кропотливое возвращение вещей на свои места было штрихом, окончательно замыкающим линию в круг. Когда Вероника впервые оказалась в лаборатории Прохора, здесь царил порядок. И вот теперь она свела все к нему же. Гнев был бы проявлением слабости, признанием, что дед по-прежнему имеет над ней власть. Но теперь это осталось в прошлом. Здесь снова был диктат вещей – но лишь вещей, а не Тульского Зодчего.
Тряпка стирает пыль с книжной полки – и вместе с пылью растворяются годы тревоги и страха. Она стерла прошедшее время и вернула все к исходной точке. Теперь из нее начинался другой путь, и он больше не вел в комнату деда.
Лелик вышел и закрыл за собой дверь. Эта история закончилась.
В доме стояла тишина, глубокая, как вода. Яна уехала, Женька бежала. Похоже, Вероника тоже исчезла, не попрощавшись. Он для нее не больше чем пыль на книжной полке. Символ прошлого, от которого ей не терпелось поскорее избавиться.
Ему почудилось за окном какое-то движение среди деревьев. Лелика ударило внезапной радостью. Если Вероника тут…
Он бросился к двери, распахнул ее и замер. Под облетающей яблоней стоял его отец с чемоданчиком в руке.
– Здравствуй, Алексей, – официально сказал он. – По телефону до тебя не дозвонишься. Я приехал лично узнать, что здесь происходит.
Лелик начал смеяться. Он прислонился к мокрым перилам и хохотал, глядя на отца, сурово взирающего на него через линзы очков.
– Мне не очень понятны причины твоего веселья, – сказал Юрий. – Ты пьян?
– Если бы, пап… Ладно, пошли в дом.
– Я должен кое-что прояснить, – бубнил отец, следуя за ним по коридору. – Приезжают какие-то люди, наводят обо мне справки, вытаскивают на божий свет события многолетней давности…
– Откуда ты об этом узнал? – спросил Лелик. Его охватило странное безразличие.
– Татьяна позвонила. Какой-то частный детектив к ней приходил. Что это за глупости? Объяснись, Алексей! Я уверен, ты имеешь к этому отношение! Что за детские игры?
Все безразличие с Лелика точно ветром сдуло. Он всегда считал себя довольно уравновешенным человеком. Но за последние пять минут его швыряло, как лодку по волнам, от одного переживания к другому. Он не желал задумываться, в какой степени причиной этому был отъезд Вероники. Отец стоял напротив, обвинительно тыча в него сухим желтым пальцем, и весь проснувшийся гнев Лелик обрушил на него.
– Игры? – с трудом сдерживая ярость, переспросил он. – Я тебе объясню, папа. Да, это игры, только не мои, а твои. Помнишь свою затею сыграть в добренького благодетеля?
– При чем тут…
– При том! Яна выяснила, кто на самом деле убил Пашку. Она наняла для этого частных детективов, и они раскопали, что мальчик, которого ты мечтал взять в наш дом вторым сыном, был вовсе не Пашкой Варнавиным!
– Что?
– Сын дяди Вениамина умер еще маленьким! И они подобрали в какой-то деревне первого попавшегося пацана и привезли к Прохору.
– Что ты несешь? Зачем?
– Нуждались в деньгах, видишь ли. А парень возьми да наведи своих приятелей-уголовников на дом Изольды. Те ее и грохнули.
– Подожди… – Юрий поставил под ноги чемодан и принялся дергать петлю шарфа. – Что за бред?
– Бред, папа, это твое намерение привести к нам в семью человека, который был гадом до мозга костей! Он тебя использовал. Собирался рассказать тебе о том, что он не настоящий сын Варнавиных, и за это Вениамин с Тамарой его убили!
Петля шарфа все никак не хотела растягиваться, а Юрий все тянул и тянул за нее, и это бессмысленное движение почему-то привело Лелика в бешенство.
– Венька? – глупо переспросил отец. – Венька и Тамара? Боже мой, какие мерзавцы…
– О, узнаю этот напыщенный книжный язык! Ты еще добавь «Да будут они прокляты до конца своих дней»!
Юрий наконец справился с шарфом и расстегнул плащ.
– Я не понимаю, отчего ты разговариваешь со мной подобным тоном, – негодующе начал он.
Лелик расхохотался:
– Правда не понимаешь? Папа, очнись! Ты был как очарованная принцесса, и до сих пор ею остаешься. Ты бы с радостью обменял тогда меня на Пашку.
– Я никогда не…
– Прекрати! Я понимал это, еще когда мне было двенадцать. Ты не догадываешься, каково мне было? Каждый день видеть, как ты все сильнее привязываешься к уроду, который собирался отыметь тебя!
– Алексей!
– Он перехитрил тебя, потому что ты вел себя хуже идиота. Пятнадцатилетний парень сделал тебя как последнего лоха. Попутно помог ограбить несчастную старуху. А потом сообщил мнимому отцу, что игра закончена. Он нашел себе нового папочку!
Юрий взмахнул рукой, пытаясь остановить сына.
– А знаешь, что он еще сделал? – продолжал Лелик, насмешливо кривя губы. – Довел до исступления бедную Янку. Она приручила котенка, а он обставил все так, словно повесил его. И она кинулась в драку. А вы, взрослые идиоты, ничего не поняли! Ты так трогательно вцепился в подсунутую тебе родственную душу!
– Я не хочу этого слышать! – выкрикнул Юрий.
– Придется! – повысил голос Лелик. – Ты едва не взял в наш дом законченного подонка!
– Это было давно!
– Ничего не изменилось! Появись сейчас новый Пашка, ты бы снова вцепился в свою несбыточную мечту иметь нормального сына!
Юрий отшвырнул шарф на диван, трясущимися руками стащил плащ.
– Черт возьми, ты понимаешь, как я был несчастен?
Лелик издевательски засмеялся:
– Папа, кому ты об этом рассказываешь! Но я научился перерабатывать свои несчастья в топливо. Топливо для движения, для жизни. Помнишь убитую малиновку? Я ведь тогда зарисовал ее. Хотел сразу похоронить, но не смог. Смотрел на нее, потом потянулся за карандашами. Мне было противно от самого себя, но в то же время я испытывал странный жутковатый восторг. Не знаю, как объяснить. Словно тебя тащит течением. Я ненавидел Пашку и был благодарен ему, потому что если бы не он, ничего бы не случилось. Горе можно использовать как строительный материал, папа. Посмотри на меня! Вышла неплохая постройка.
– Паршивая вышла постройка, – отрезал Юрий. – До сих пор сводишь счеты с умершим врагом!
– Не с тобой же мне их сводить!
– А ты хотел бы, правда ведь? Лишь бы унизить меня, оскорбить!
Лелик едва сдержался, чтобы не запустить в отца чашкой со стола.
– А ты, папа, на что надеялся?
– На что надеются все родители? На то, что ты будешь меня любить!
– Думаешь, это легко? – Лелик с горечью рассмеялся. – Маленьким я любил тебя. А сейчас, когда я вырос, где ее искать, эту чертову любовь? Она похоронена под раздражением и досадой! Невозможно терпеть рядом с собой чужого человека, отличающегося во всем! Со своими дурацкими привычками, глупыми требованиями и навязчивым мнением!
Юрий побагровел.
– А каково приходилось мне, ты никогда не думал? Ты не желал со мной общаться! Существовал в своем мире из рисунков и игр. Да, мне было не о чем с тобой говорить! Я уважал твои интересы, но не разделял их. И с тех пор ничего не изменилось. Но ты живешь своей жизнью, у тебя все хорошо, а во мне после смерти твоей матери осталась пустота. – Он шагнул к сыну, сжав кулаки. – Хоть раз задумайся об этом! Во мне дыра, слышишь? У меня было ничтожно мало родных людей! И я хотел, очень хотел, чтобы ты стал мне близким! Но у меня не получается, что бы я ни делал!
Лелик вскочил и отшвырнул стул.
– Потому что ты пытаешься вставить меня в свою жизнь, как кусочек пазла! Думаешь, эта пустота в тебе – она сделана по моим лекалам? Думаешь, я существую для того, чтобы тебе стало легче? – он орал, не замечая этого.
– Нет, черт возьми! Я думаю, ты мне послан в наказание за мои грехи! – закричал и Юрий.
– Тогда терпи! Не можешь любить – терпи меня! Смиренно, твою мать! Без этой твоей гордыни: ах, какой я красавец, что общаюсь с сыном, который так меня разочаровал! Хоть раз в жизни можешь перестать любоваться собой и осознать, что не ты – точка отсчета?
Юрий внезапно сник. Лицо его обвисло. Он шагнул в сторону, опустился на диван. Упавший на пол шарф лежал под его ногами.
Лелик выдохнул, постоял, не зная, что сказать. Поднял стул и поставил на место. Он чувствовал себя таким опустошенным, каким не был, кажется, никогда.
– Мне в детстве казалось, что кто-то поиздевался над нами, – тихо сказал он. – Собрал чужих людей. Связал их друг с другом ниточками под названием «семейные узы». И порвать нельзя, и тянет. У кого на ноге петля, у кого на шее. Одни могут ее сбросить. Другие мучаются.
Он открыл форточку, и в окно осторожно вошел осенний садовый ветер, неся дым и запах палой листвы.
«Все это бесполезно, – подумал Лелик. – Кричим, обвиняем друг друга… Все равно каждый разговаривает сам с собой».
– Я хотел взять еще одного ребенка, чтобы не жить постоянно с ощущением вины, – сказал Юрий. – Смотрел на тебя и каждую минуту помнил, что это из-за меня ты остался без матери. Мне казалось, если появится другой мальчик… ребенок… я смогу утешать себя тем, что сделал для какого-то живого существа что-то хорошее. – Он ссутулился. – Устал я жить, не прощая себя. Даже свою собаку и то я убил.
Лелику было что сказать. О том, что вокруг виноватых людей почему-то больше всего страдают их близкие, которые совсем ни при чем. О том, что отец волочет свою вину, как другие несут тяжелый герб – мучительно, но с гордостью. О том, что можно было завести другую собаку. И это было бы лучше и правильнее, чем завести другого ребенка.
Ничего этого он не сказал. Подумал, сел рядом с отцом – близко, но не прикасаясь к нему.
– Яна просила разобрать сарай и погреб. Ты мне поможешь?
Юрий покосился на него.
– Одному там трудно, – продолжал Лелик. – Вдвоем работы на пару-тройку дней.
Отец молчал.
– Завтра обещали дождь, – зачем-то добавил Лелик. Как будто это могло убедить отца остаться.
– Дождь – это хорошо, – сказал наконец Юрий и поднялся. – Комната за библиотекой свободна?
Оставшись один, Лелик поднял с пола шарф и положил на спинку дивана. Как все странно вышло. Что у них с отцом – перемирие? Примирение? Что он понял из того, что Лелик говорил ему?
«И что я сам понял?»
За его спиной послышался шорох.
– Пап, ты шарф забыл… – начал Лелик, обернулся и замолчал на полуслове.
В дверях стояла Вероника.
– Ты что, не уехала? – глупо спросил он.
– Он просто не умеет тебя любить, – сказала она.
Лелик не сразу понял.
– Ты все слышала?
Она кивнула, нисколько не смущаясь:
– Я подслушивала за дверью.
– Зачем?
– Помочь тебе, если что.
Кажется, он никогда не поймет эту женщину. Помочь ему? Чем?
Она не двигалась с места. Он вдруг подумал, как счастливы могли бы они быть теперь, когда хозяйкой дома стала Янка. Веселая маленькая Янка, которая станет печь пироги по рецептам бабушки Раисы, звать их в гости на все лето и вообще в любое время, когда им вздумается приехать. Отец сможет привозить свою новую собаку и дрессировать ее на лужайке, а Янкина мать будет даже в гамаке качаться с таким видом, будто выполняет ответственную работу, а они с Вероникой…
Лелик осекся. Никаких «они с Вероникой» нет.
В этот момент он отчетливо понял, что нарисованная картина счастья возможна для него лишь тогда, когда они с Вероникой все-таки есть. Смешно. Похоже, его удел – вечно любить кого-нибудь безответно.
– Я провожу тебя на станцию, – спокойно сказал он. – Когда ты уезжаешь?
Она молча смотрела на него своими прозрачными светло-голубыми глазами.
– Ты знаешь, что я тебя всю жизнь люблю? – по-прежнему спокойно спросил Лелик. Уже столько было сказано сегодня, что еще одно признание ничего не могло испортить.
Вероника кивнула.
– Прости, – в ее голосе звучало искреннее сожаление. – Мне нечего тебе дать.
Она внезапно подошла и обняла его – то ли утешая, то ли прощаясь.
От ее волос пахло кувшинками. Лелик знал, что на самом деле эти цветы не имеют аромата, но если бы он придумал его, тот был бы именно таким – едва уловимый запах лесной воды и горчащего зеленого стебля.
– Вероника, – тихо позвал он.
– Когда я с тобой, я чувствую себя очень-очень старой, – отозвалась она.
– О господи, – сказал опешивший Лелик. – Это еще почему?
Женщина расцепила руки.
– Старой и свободной. Как будто меня больше ничего не может задеть.
– Всю жизнь мечтал услышать, – пробормотал Лелик, – что женщина, в которую я влюблен, ощущает себя в моей компании старухой.
Вероника улыбнулась. «Он тоже не понимает». Но в этой мысли не было горечи. Если все сложится хорошо, у нее будет время ему объяснить. Не сейчас. Позже.
Всю жизнь люди и события торопили ее. Она принимала неверные решения. Совершала поступки, о которых сожалела.
Но теперь она не станет спешить. Ее время – медленное. Пусть течет как хочет.
– Я приеду сюда в июне. – Вероника бросила взгляд в окно, где желтели яблони. – Если хочешь, приезжай и ты.
– Меня не приглашали, – с некоторой растерянностью сказал Лелик.
– Меня тоже.
Она улыбнулась ему так, как будто это сходство – сходство неприглашенных – ее обрадовало.
«Я приеду в июне, – мысленно повторила Вероника, – когда все изменится. Мой бывший муж позвонит мне. Я сниму трубку. Он начнет говорить, что я шлюха, а я буду слушать его и смеяться. Мне нужно состариться и стать равнодушной. Я чувствую зернышко смеха где-то глубоко внутри. Пусть созреет. Когда я сумею рассмеяться, я вернусь сюда».
– В июне так в июне, – сказал по-прежнему ничего не понимающий Лелик.
Вероника молча кивнула ему и вышла, не прощаясь.
«Вот что это сейчас было? – спросил он себя. – Идиот. Надо было хватать ее и целовать. Подумаешь, троюродная сестра! Это вообще не родство! Кретин. Мямля. Восемь месяцев! Чушь, бред!»
А сам уже прикидывал, сможет ли взять две недели в июне, нет, лучше три, и пусть только попробует не приехать.
Через две комнаты от него Юрий подошел к окну, посмотрел на облетающие яблони и внезапно подумал, что боксер тоже отличная порода, особенно если брать из приличного питомника, чтобы психика не испорчена и здоровье не подкачало и чтобы был рыжий, ярко-рыжий, как вон те бархатцы вдоль забора, которые почему-то до сих пор стоят прямо и вызывающе рыжеют своими распушенными помпонами, хотя давно должны были отцвести.
3
Едва Яна открыла дверь квартиры, до нее донесся запах свежей выпечки. Соседка не только ухаживала за цветами, но и купила к ее приезду рогаликов в местной булочной. Яна когда-то вылечила ее карликового шпица, и с тех пор старушка считала себя ее вечной должницей.
«А Вениамин удивлялся, что Юра так никогда и не простил его за бульдога».
Она сбросила куртку, крикнула:
– Я вернулась!
Тишина. Яна в обуви прошла по квартире, обеспокоенно заглянула в ванную.
– Эй! Ты где?
Из кухни, сонно щурясь, вышел большой черный кот с круглой совиной головой.
– Дымчик! – облегченно сказала Яна.
«Девочка!» – сказал кот.
Привстал на задние лапы, передние протянул к ней, и она привычным жестом подхватила старого кота, подсадила на плечо. Дымчик растекся вокруг ее шеи меховым воротником.
– Ты потяжелел. Опять раскормили тебя?
Она поставила чайник, проверила почту. Кот лежал, расслабленно свесив лапы. Яна вывернула голову набок и разглядела седые шерстинки между ушей.
– Стареешь, – сказала Яна.
«Скоро уйду», – сказал кот.
– А я взрослею.
«А ты останешься», – сказал кот.
Девушка коснулась черного загривка. На ощупь кот был как лесной мох, прогретый солнцем.
– Почему мама забрала тебя тогда? Она ведь специально приезжала в Литвиновку месяц спустя после того, как все закончилось.
«Сама у нее спроси», – сказал кот.
– Как она вообще тебя нашла?
«Очень искала», – сказал кот.
– Не понимаю… Девочкам-убийцам не дарят котов!
Яна заварила чай и сбросила со стола клочок шерсти.
«Может, котам дарят девочек? – предположил кот. – Знаешь, вы нам любые годитесь. Даже не самые образцовые».
– Лучше бы это сказала моя мама!
«Она примерно это и сказала».
Яна внимательно посмотрела на кота. Тот приподнял голову и взглянул на нее совиными глазами. С возрастом лимонная желтизна радужки потемнела и ушла в зелень, превратившись в лесное золото. Ее завораживал этот цвет.
– Знаешь, мне тут недавно вспомнилась мечта детства. Я хотела, чтобы у меня жил кот Баюн и рассказывал мне на ночь сказки. Почти так и вышло, представляешь? Забавно – вот существуешь себе потихоньку, а потом обнаруживаешь, что живешь в своей сбывшейся мечте.
Она сняла кота, посадила на кровать, забралась под плед рядом с ним. Пробубнила сонно:
– Рассказывай что-нибудь. Исполняй свое предназначение.
Кот вытянулся вдоль ее руки – огромный, теплый, живой.
«Сказку не умею. Разве что правдивую историю».
– А почему раньше не рассказывал?
«Раньше она не была правдивой».
– Черт с тобой, – пробормотала Яна, засыпая. – Давай твою историю.
«Жила-была девочка, – сказал кот, – и она была очень-очень счастлива».
notes