Глава 6
Трудная река Сым
Из личного опыта я отложил следующее: восемьсот метров.
Именно на таком расстоянии от берега комар теряет локационные свойства, и не чует человека, наполненного вкусной горячей кровушкой На ходу комара вообще нет, сдувает, а вот это расстояние позволяет и в дрейф спокойно встать. Разве что особенно настырные кровососы нагрянут, потеряв в пути другое судно, попутное или встречное. Но стоит только подойти ближе к берегу — чувствуют, сволочи, пеленгуют! Слетаются достаточно быстро. Просто удивительно, каким чутьём матушка-природа наградила этих вампиров.
Встречных-поперечных судов на реке не видно, бортами расходиться не с кем, и КС-100 шёл свободно, вольготно, практически по стрежню. Тепло. Можно и в майке-алкоголичке постоять.
Мой катер «Бастер» до поры тащился на буксире. Катер, потому что так его называют в Подтёсово, всё же размером он будет побольше известных отечественных моторок, с ним разве что «Салют» сравнится, их в своё время немало появилось на Енисее. Сейчас у «Бастера» на транце стоит подвесной водомёт. Мощность у этого мотора поменьше, чем у сравнимого по размеру и весу традиционного подвесника с винтом, но её вполне достаточно, если не грузить на борт лишнего. На аркане тащим, топливо нужно беречь, и так пришлось взять его с большим запасом.
Енисейская губерния — не Европа, расстояния тут бешеные. Вроде бы, соседская ближняя деревня, а до неё пилить и пилить. Фактория Сым находится далековато. Вниз по Енисею до неё вроде бы и немного, в масштабе великой реки, но вот по самому Сыму придётся идти долго. Сейчас самый сезон для навигации по притокам, продолжается время большой воды. Но мели там могут быть. Даже наверняка будут. Сым — длинная речка, почти на семьсот километров тянется, и только две с половиной сотни из них от устья считаются судоходными. Для такой водной артерии предпочтительны суда с водомётами, да чтобы топливо не потребляли, как небольшой буксир. Исходя из этих соображений, я и определил транспорт оперативной группы: большой катер и маленький.
Слева по траверзу находилось устье реки Кас, впадающей в енисейскую протоку напротив острова Касовского, и я вышел на палубу «каэски», где за рубкой с биноклем уже стоят Михаил Мозолевский.
— Давненько я тут не бывал, Алексей Георгиевич, года четыре прошло, вроде, — сказал он обрадовано, заметив меня рядом. — В то лето сушняк стоял страшный, вокруг деревень одни гари... Мох, помню, до того сухой был, что даже от брошенной бутылки мог воспламениться. А верховой пожар — вообще кошмар, убегал как-то от него, прям в Кас занырнул. Выскочил удачно, но сапоги аж в воде шипели, остывая.
— Историческое место.
— Ты про канал? — уточнил он.
Если на Сыме у меня интерес оперативный, то река Кас — тема стратегическая. Раньше я не бывал ни на той, ни на другой речке, и налево теперь смотрел с особым вниманием.
Уже полгода, как прикидываю.
По этой реке некогда проходила трасса Обь-Енисейского водного пути, соединявшего через их более мелкие притоки, Водораздельное озеро и рукотворный соединительный канал реку Кеть, правый приток Оби, с левым притоком Енисея — Касом. На канале было построено целых четырнадцать шлюзов, по семь на обской и енисейской стороне. Это уникальное инженерное сооружение, каким-то чудом оказавшееся посреди непролазный болотистой тайги. На строительстве практически не применялось никаких механизмов — имелся лишь один паровой копер для забивки свай, почти все сооружения сделаны топором, лопатой и кувалдой.
В середине XIX века в Енисейской губернии нашли золото. Начался невиданный экономический бум. Однажды енисейский купец Фунтусов узнал о том, что местные жители плавают на лодках с Кети на Малый Кас, а оттуда по Большому Касу на Енисей. Он снарядил экспедицию, которая установила: лишь несколько километров отделяют реку Обского бассейна от енисейских притоков. Министерство путей сообщения Российской империи поддержало енисейского купца, хорошо понимая, что таким способом из Енисея на баржах можно переброситься в бассейн Оби, а там хоть в Томск плыви, хоть в Барнаул. Да и до Европейской части России рукой подать. Транссиба тогда ещё не существовало.
Дело пошло. В отличие от строек социализма грандиозный проект обошелся без привлечения подневольного труда. Весной в сибирских губерниях нанимали из числа ссыльнопоселенцев, крестьян, мещан и деклассированных личностей, подбирая самых крепких мужиков. В мае привозили их на стройку, а осенью рассчитывали и увозили обратно. В конце XIX века Обь-Енисейская водная система была открыта. При другой организации дела, а, главное, при ином ходе экономического развития Сибири этот канал мог бы стать крупнейшим гидротехническим сооружением России. Увы, в целях экономии денег правительство урезало смету и определило параметры канала, как пригодные лишь для хода маломерных судов. В результате караванам требовалась длительная и трудоемкая перегрузка. Поэтому заказчики, избегая мороки, предпочитали отправлять грузы другим путём.
Могильщиком Обь-Енисейского канала стал Транссиб, железнодорожная магистраль оттянула на себя все грузы. И опять над Кетью, Водораздельным озером и Малым Касом повисла тишина, со временем канал стал заброшенным памятником инженерной мысли.
В гражданскую войну инфраструктура сильно пострадала в ходе боев колчаковцев с красными, и в 1921 году канал был закрыт, начав быстро разрушаться. В военном сорок втором по каналу в последний раз прошел караван судов. Позднейшие исследования показали, что направление Кеть - Кас неблагоприятно для гидротехнического строительства из-за сильной заболоченности водораздела, а также ввиду полной необжитости территории.
Следов там много. В глухой енисейской тайге монументально стоят стены шлюзов из плотно подогнанных друг к другу стволов лиственниц, мимо которых с бешеным напором мчится вода. Некоторые гидросооружения канала достаточно хорошо сохранились, на трассе старого транспортного пути время от времени появлялись экспедиции туристов-водников. Но всё постепенно рассыпается и размывается, пройдёт ещё пара десятков лет, и река поглотит последние сооружения.
Отчего бы и мне там не появиться, пока артерия существует? Канал — реальный способ вырваться за пределы пусть и огромного, но замкнутого региона. Может, когда-нибудь что и получится.
— Про него.
— А… Да, недолго место было центровым, — Михаил опять поднял обшарпанный бинокль и покрутил колёсико, целя в какой-то определённое место. — Сейчас там тишина, одни староверы шевелятся.
— Ты же вроде был на Касе?
— Конечно! И там порыбачил. У Каса русло очень извилистое, крутится, как бешеный уж на тесной сковородке, очень сильно меандирует, Сым в этом отношении чуть поспокойней будет, — с удовольствием вспоминал он. — О, смотри туда! А вот тут я натерпелся, помню, когда первый заход делал, уже с самого устья взмок. Предупреждали меня, дурака, что вся река в меляках, особенно к концу сухого лета, и пройти на лодке, да тем более с морским сапогом, будет делом трудным… Одни словом, не послушался и влип. Поднялся на двадцать километров вверх, это заняло более трёх часов, прикинь. Убил скоростной винт на единственном попавшемся месте не с песком, а с галечником. Потом навстречу вышли местные на «Казанке», переговорил с ними, и они отговорили дальше подыматься, мол, и мотор убью, не зная фарватера, и сам намучаюсь.
— Ты про Сым расскажи, — попросил я.
— Про Сым тоже много могу чего поведать. Раз десять сюда ходили, а потом сложно стало, когда демократы порушили всю систему гражданской авиации. Тогда ведь что? Сел на борт, и с несколькими посадками уже на фактории. Раньше билет туда от Красноярска стоил двадцать пять рублей, обратно едешь из Ярцево на «Метеоре», это ещё десятка, а место багажа, хоть ты мешок огромный вези — рубь целковый. Потом с Ярцево ветродуй начал ходить, «Хивус», так и он пропал... Два раза в месяц из Енисейска до фактории летал вертолет, продавали всего три билета, по багажу ограничение, двадцать кило.
Михаил начал явно не с того, милая ностальгия сейчас меня интересует меньше всего, но я покорно слушал.
— Сым знатная река, да-а... Потом полгода снится. Ловили в основном на донки — два крючка, червячок пополам, и на спиннинги. Плывём, остановочка. «Миша, кинь». Кидаю. Все хором считают до десяти, если не клюнуло, то место плохое, едем дальше. Щуки меньше двух килограмм считались мелочью. Рыба непуганая, бросается на приманку, словно месяц ничего не жрала. Скажу сразу, червей там накопать архисложно, я у пацанов местных разрешения просил, чтобы на огородах накопать, в лесу искать бесполезно, там кругом песчаник... Язи, ночью налим прёт без сбоев, невзирая на погоду. Две сорожки вцепятся в донку, думаешь, ёлки, крокодила поймал! А они каждая с хорошего язя. Зацепов сравнительно мало, чаще цеплялся за нависающие деревья. И берега замечательные! Брусника, голубика, смородина, за маслятами ходили, так просто ступить некуда. А белых я никогда раньше столько не видел. Как будто кто-то их высаживал, как в огороде, целый лес шляпок торчит из ягеля. Так не огород ить, тайга... Местные говорили, что белого было мало, но это для них. Для нас нормалёк. Ещё какие-то местные маленькие груздочки запомнились, очень вкусные... Бруснику гребут, пять бородатых мужиков огромными совками, пять часов — полтонны! Живности всякой навалом, видел лебедей на озере, кругом медвежьи следы, им там самое раздолье. По осени все ближайшие деревеньки ехали на ягоду и шишку, целыми таборами вставали.
— Течение слабое?
— Да не сказал бы... Обычное для таких речек. В это время года среднее, скорее, потом чуть тише. Вода холодная. Широкая пойма, берега разные. Река постоянно подмывает высокий, покрытый лесом берег, там обрывы. А на противоположном берегу Сым намывает песчаные пляжи, широкие. Дно в основном глинистое, песчано-глинистое, с илом, а там, где подмывается обрыв, на поворотах в воде полно упавших стволов, щука берет, как надо! Вода чистая, хотя в среднем течении и низовьях коричневатая, рыбе хорошо. Гнус — терпимо, если стоишь недолго. В июне, конечно, жрут. Если в полдень его почти не замечаешь, то вечером мошка одолевает, подлая. Да так, что катушку крутить совершенно невозможно, руки съедает в мясо! В последний раз вообще без особых проблем, наверно потому, что была вторая половина августа, обыкновенной антикомариной мази вполне хватало.
— Дэтой мазались, поди, ещё советской? — усмехнулся я.
— Мы люди простые, уж к чему с малолетства привычны. Ну и репудинчиком, конечно, только его сейчас ещё и сыскать нужно, дефицит. Да! Забыл сказать, на Сыме очень много стариц, местные их называют курья, и озер много рядом с руслом.
А хорошо мне!
Чинно беседую со знающим мужиком, стоя под безоблачным, почти белым небом, едва тронутым голубизной. Рассуждаем с ним о реках и рыбалках, вполне по-светски, я и по сторонам не забываю поглядывать. Двигаемся вдоль левого берега — километров двадцать в час, ещё и мощное течение Енисея помогает. Дизель «каэски» работает ровно, умиротворенно. Нагоняя упущенное после остановки в Новоназимово время, где я довольно долго общался с единственным тамошним семейством, маленькая буксирная сцепка идёт полным ходом.
Майка-алкоголичка — вещь! Ветерок приятно обдувает подмышки, кружка холодного крепкого кофе освежает, по-летнему бодрит крепкой и терпкой прохладой напитка. Люблю я холодный кофе на таком солнце. В рубке уже прилично вымотанный и злой Сашка Васильев берёт очередные уроки судовождения и непрерывно сдаёт экзамен Екатерине. Хороший момент для тренировок. Вольная река, практически открытые воды, пусть мальчишка учится курс держать, почувствует габариты и инерцию судна. Неплохо он справляется, кстати. Но на Сыме никто ему штурвал не даст.
Вот стажёр задержался взглядом на панели приборов, замер. Что-то слишком долго пялится. Чего там смотреть, приборов-то… Репу чешет озадаченно. Ха-ха! Катя злится.
Лепота.
— Говорят, там какая-то особая стерлядь водится? — вспомнил я.
— Это так, — подтвердил Мозолевский. — Вообще-то там две популяции: одна с Енисея заходила до Майского, её в основном, уже прибрали. Другая живет от фактории и выше. Ещё на Белом Яру, есть такое местечко. Но её тоже староверы прибирали, ловить давали под контроль. Скандалов раньше много было… Потом браконьеров разогнали, в том числе и местные помогли, а разведчики всякие геологические, буровики да взрывники свалили. Там же нефть кругом искали! Говорили, что целая нефтяная провинция под тайгой и болотами лежит, сдурели с этой нефтью, что ты! Так что стерлядь в Сыме ещё водится, даже восстанавливается начала. Местная отличается от енисейской, приспособилась жить в реке с другими условиями: переменчивое русло, песчаные грунты, а на них нет типичного для неё корма.
Речка с необычным названием Сым бежит по равнине Западно-Сибирской низменности средь болотистых, покрытых лесом увалов и впадает слева в Енисей. Промышленности на её извилистых берегах нет. Леспромхозы в долине реки поставляли отборную строевую древесину для Дудинки, Норильского промрайона и Игарского лесокомбината, когда он ещё работал. В селе-фактории всегда жили кеты и эвенки, раньше их было больше, в последнее время мало. Старообрядцы есть, конечно, их на означенных реках живет достаточно много.
Часть болот, находящихся неподалеку от поймы, глубокие и топкие, полностью непроходимые. На них почти не растут деревья, кроме мелкой искривленной березы. Деревень, считай, тоже нет. Север Енисейского района всегда был малонаселенной территорией, а перед катастрофой на реке существовали только два жилых поселка: Сым и Майское. После эвакуации на берегах остались заброшенные домики и зимовья охотников.
— Эх, как-то там сейчас? Что такое четыре года, можно сказать мгновение. Наверное, ничего не изменилось, только тише стало: меньше эвенки на своих лодках-плоскодонках по реке шастают, да вертушки не летают.
— Там теперь плохо и кроваво, — безжалостно заявил я, протягивая руку за чужим биноклем. — Разбитый вертолёт, кругом ещё воняет гарью и несгоревшим топливом, так всегда бывает на «яме». Да, Миша, так… Предельно некрасивые трупы егерей противника, разложившиеся или мумифицированные, перепуганный до одури отшельник и полные непонятки с бесовской мистикой.
Мозолевский чуть изменился в лице от неожиданности такого перехода, который вряд ли мог кому-то понравиться, еле заметно пошевелил губами, но промолчал.
Он техник-механик с судоремонта, специалист по судовым машинам. Работы там сейчас немного, однако Фёдор Михайлович Казанцев, начальник крепко поредевшей и весьма небогатой ценными кадрами службы, в опергруппу отпускал его тяжело. Сам уговорить не смог, пришлось обращаться к старосте. Именно Михаил был мне нужен, и я его забрал, вместо того, чтобы включить в состав опергруппы трижды проверенного и обстрелянного Игоря Потупчика.
Будучи рыбаком-фанатиком, Михаил достаточно хорошо знает глухие места, куда мы направляемся. Охотой он никогда особо не увлекался, проводя всё свободное время на реках и озёрах, с сеткой, удочкой или спиннингом, но стреляет мужик неплохо, проверил. В своё время Мозолевский служил в мотострелках, пулемётчиком. Среднего телосложения, может, чуть полноватый, высокий и очень сильный в руках человек, при рукопожатии кисть трещит… Вверенный ему оперативно ДПМ разобрал, проверил лично, даже повозился с дисковыми магазинами, подшаманил для надёжной подачи. Через два месяца ему стукнет сорок пять лет, возраст далеко не самый подходящий для маневренного боя, но в непуганом доселе Сыме я и не жду боестолкновений. А вот зрелость и психологическую устойчивость Мозолевского, продукт большой жизненной опытности, уже оценил. Пусть новичок пройдёт проверку реальным делом, а там посмотрим.
— В тайге, оно, конечно, по-всякому бывает, чего же врать. Когда легко отскочишь, а когда и напугаешься до икоты. Да что я тебе говорю, поди, и сам сталкивался... Но сдаётся мне, командир, — продолжил он спокойным голосом, немного помедлив с продолжением, — что придётся пеленать этого бедолагу по рукам и ногам, да укладывать на палубе под тентом, чтобы не слушать вой и стоны в каюте.
Сталкивался и я. С мистикой никак не связан пристрастиями, внимания ей не уделяю, даже сериалы такие не люблю, только чистые ужастики-катастрофы, но в диком поле она всегда незримо присутствует где-то рядом.
— Хорошо бы без ужастиков.
— Это ты верно сказал, Алексей Георгиевич, верно, не надо бы. А то и я что-то напрягся, кое-что припомнив, — Миша понимающе покачал головой.
Ну, ё-моё…
* * *
Мимо сгоревшей на две трети деревни Ярцево шли медленно, не разбираясь, как там дела, и кто там есть. И так видно. Всё, никто больше не живёт в некогда вполне благополучном селе. И поблизости не живёт. Даже ярцевские староверы куда-то ушли.
Считается, что в этих краях многочисленные народы тунгусов-эвенков, хантов и кето жили столетиями, а некоторые без всяких оснований говорили и про тысячелетия. Помню-помню, как в начале девяностых либералы на их защиту вставали, сочиняя сказки.
«Тысячелетия совершенно автономной жизни, по своим законам, со своими богами, обычаями, в гармоничном слиянии своего мироощущения и природы! Они считали себя её детьми, а не покорителями и завоевателями. Но потом случилась вселенская беда, когда появились незваные гости из страны Московии с огненным боем и крестом, требующие покориться неведомому царю и невидимому Богу. Вирус цивилизации, чуть ли не синоним слова смерть, начал убивать многие из коренных народов, населявших Сибирь от Урала до Великого океана...».
Всё вранье. Никто и никогда тут автономно тысячелетиями не обитал, эти самобытные племена и рода всегда жили исключительно в симбиозе с другими культурами. Для того, чтобы получить оружие и орудия труда из железа, котлы и чайники, тебе потребуются взаимовыгодные меновые отношения. Добываешь пушнину, рыбу и зверя — получаешь ружья, посуду, сети, порох, табак, соль, чай и сахар. Негде всё это было взять, кроме как у русских, зырянских и китайских купцов. Кстати, первыми табак сюда начали завозить именно китайцы, а не русские.
Те племена, которые попробовали жить строго автономно, давно исчезли с карты. Здесь вам не Океания и не Юго-Восточная Азия, полуголым и с кокосом в руке прожить нельзя. А трагедия медленного вымирания аборигенов, исчезновения с лица земли родов и племен была изначально рождена вовсе не спиртом, хотя пагубная роль огненной воды несомненна, а непрекращающимися междоусобицами и эпидемиями смертельно опасных, особенно в северных краях, болезней, от которых не было спасения без русских лекарей. Спирт в перечень проблем встал гораздо позже.
Тунгусы, нынешние эвенки, постоянно нападали на кето и самоедов, нынешних нганасан и энцев, боевые отряды хантов тоже не давали никому спуску, ненцы постоянно пытались расширить свои угодья за счёт соседей. Если бы не власти Златокипящей Мангазеи, куда рекой стекались жалобы, и не их распоряжения казакам защищать инородцев, вся эта непрерывная свара закончилась бы исчезновением многих и многих родов и племён.
Конечно, готовность к выживанию у тех же эвенков высокая. Если вспомнить, что индейцы Сибири как-то жили без огнестрельного оружия, лодочных моторов и снегоходов, без лекарств и средств лова, то логично будет и предположить, что и эвенки какое-то время смогут прожить без всего этого, постепенно опускаясь по цивилизационной лестнице всё ниже и ниже… Была бы в целости и сохранности тайга с рыбой в реке, зверем и птицей в сосновых борах. Но никаких иллюзий я не питаю, прошли те времена, когда абсолютно все эвенки были отличными охотниками и рыбаками. Система социальной поддержки своё дело сделала, предоставив шанс перейти желающим к другой жизни, индустриальной, а вот сами народы — нет. Так и сидели по посёлкам, забывая свои же умения и промыслы.
Тунгусы традиционно считались замечательными воинами. «Еще и доныне сохраняется в памяти, как некоторые из тунгусов были столь ловки, что на лету хватали стрелы, пускаемые в них. Часто подобный удалец с непостижимой ловкостью, посредством небольшого щитика, умел отражать удары, наносимые пятью или даже шестью противниками до тех пор, пока у них не истощится запас стрел» — писал про них Нансен.
Еще в середине XIX века, когда, казалось бы, все межродовые войны благодаря жёсткой руке Москвы ушли в область преданий, тунгусы демонстрировали выдающуюся физическую подготовку и ловкость, вот что про них пишет исследователь-этнограф Кастрен: «Два человека, взяв веревку каждый за конец, начали кружить ею изо всей силы по воздуху, наблюдая при этом, чтобы она никак не касалась земли. Третий с голыми ногами, перепрыгивая через нее, поднял с земли лук и стрелы, натягивал лук и стрелял, и во все это время веревка ни разу не ударила его по ногам. Рассказывали, что есть смельчаки, прыгающие таким образом и через острие пальмы, которой кто-нибудь, лежа на земле, машет изо всех сил».
Я знавал и знаю сейчас немало представителей этого народа, но никто из них уже не способен на такое. Что характерно: всего лишь пару раз за весну видел в тайге эвенков, и никого из кетов. Похоже, что их крепко подкосило, а остатки забрались поглубже в тайгу. Может быть, контактируют со староверами, хорошо, если так. Скоро все разумные удалённые общины поймут, что сейчас им тем более нужен симбиоз, и первыми это осознают не эвенки, а староверы, их потенциал к выживанию я оцениваю очень высоко.
Поставленные вдоль берега избы обезлюдевшей деревни проплывали мимо. Большие были сёла Ворогово и Ярцево, крепкие, но это их не спасло.
В Ворогово живёт всего три семьи, которые давно начали задумываться о переезде в Подтёсово, а две недели назад вышли на связь с просьбой о помощи: баржа нужна, на которой они смогли бы доставить на новое место жительства своё добро. Брошенные и забытые, никому не нужные и лишённые возможности пополнения запасов, эти люди совсем отчаялись. Многие из енисейцев готовы жить на отшибе, но мало кто из них захочет стать настоящим отшельником.
В ответ на просьбу я прибыл к ним с конкретным деловым предложением от общины, способным побудить их остаться на месте, но уже с пользой для себя и общины. Внимательно меня выслушав, немного повеселевшие, вороговцы обещали подумать и дать ответ в ближайшее время. После чего мы отчалили, а главы семейств долго стояли у берегового откоса и смотрели вслед. После завершения миссии в Сыме нужно будет спуститься чуть ниже по реке и наведаться к ним, чтобы поставить точку.
Я не ошибся, с самого начала поняв, что теперь весь Енисей будет фрагментирован на зоны влияния. Неизвестно, что происходит на участке от Курейки до Дудинки, а участок реки от Бахты и до Бора остался за староверами, теперь их оттуда пушкой не вышибешь. Красивый посёлок Бор, расположившийся на стрелке напротив места впадения Подкаменной Тунгуски, как был бандитским, так и остался, — это ещё одна причина, побудившая последних жителей Ярцево и Ворогово уйти южней. Однако вороговцам мы гарантируем защиту, бандиты из Бора предупреждены, и ещё напомним. Да и оружия своим подкинем.
Здесь начинается подтёсовская зона интересов, наш сектор, который мы не отдадим никому. На юге он ограничен пригородами бывшего, можно сказать, Лесосибирска, где хозяйничают синяки. Этот промышленный город сгорел почти полностью. Енисейск тоже полыхал, но избирательно, точечно, после катастрофы вообще происходило много пожаров. Однако Лесосибирску огонь причинил разрушения поистине катастрофические. Полыхало так, что староста всерьёз готовился эвакуировать посёлок, и только трёхдневные проливные дожди смогли если не потушить, то хотя бы локализовать адский пожар грузовых терминалов, полных пиломатериала, лесных складов и деревоперерабатывающих заводов.
Если Енисейск мы с муками зачистили, то на освобождение от бешеных синяков уцелевших пригородов соседнего города сил у общины просто нет. Блокпост возле кое-как восстановленного моста стоит, но на большее подтёсовцы пока неспособны. Почему так часто полыхало? Староста уверен, что поджоги были рукотворные, люди сходили с ума и мстили неизвестно кому.
— Баки на берегу наблюдаешь!? — перекрикивая гудение мощного водомёта «каэски», с набором вписывающейся длинным виражом в подход к устью Сыма, я показал Мозолевскому вдаль, на серебристые топливные ёмкости среди низких деревьев. — В прошлый раз, когда я был там, в них ещё оставалась солярка, немного! Если дикие мародёры не подрезали, то на обратном пути можно будет пополниться! Катя, потише!
Он кивнул, придерживая накинутый на голову капюшон.
Мимо проплыли крытые шифером навесы для отдыха и скамейки со столами и автомобильная грунтовка, спускающаяся к реке. Здесь ярцевские семьи любили проводить выходные. Лихо Катя подошла, теперь придётся действовать осторожно, лафа кончилась. Фарватер незнакомый, отмели, плохо видимые в коричневатой воде Сыма, могут доставить неприятности. Да и железные утопленники не исключаются.
Я по борту прошел к открытому шкиперскому окну, наклонился:
— Лоцию приготовила? Хорошо. Давай, заходи в устье самым малым, а мы подстрахуем эхолот, у бортов с шестами постоим.
— Может, ты сам сядешь? — неуверенно спросила она, быстро кивнув на штурвал и сразу с тревогой посмотрев на меня.
— Я ничуть не больше твоего знаю, рули, прорвёмся.
КС-100 медленно пополз вперёд, входя в чуть туманное устье таёжной реки. Справа ещё целыми окнами издали смотрели на нас бревенчатые домишки крошечной деревеньки Кривляк, тоже брошенной. Как-то предупреждающе смотрели...
Вот ведь зараза какая, раньше появление впереди по курсу таких поселений воспринимались с радостью, которую состояние посёлков, порой плачевное, никак не омрачало — всегда приятно увидеть посреди тайги жилое место! А теперь преданное людьми жильё словно выпячивало напоказ всё плохое, словно в укор. Нехорошее вспоминается в оставленных поселениях. Лезет в голову правдой и домыслами, картинками пытается прорисоваться в глазах, словно кто-то пытается воздействовать на психику. Уж столько всего повидал в рейдах, а так и не могу к этому привыкнуть.
Было время, и в районе Ярцево стояли как спецпоселения, так и лаготделения. Они входили в Сибирское управление лагерей особого назначения СибУЛОН. Один из таких лагпунктов находился совсем рядом с Кривляком, другой в Шерчанке, где-то тут и сейчас имеются остатки двух классических лагерных бараков. Видел я такие бараки близ Ермаково, семь на двадцать метров, немного заглублённые в землю. Вроде бы, тут бедовало более тысячи заключенных, которых пригнали сюда, не подумав, чем именно зэков нагрузить, преступное разгильдяйство. Больше этапы с заключёнными не приходили, и к 1940 году лагпункты прекратили существование.
Именно зэки стали первыми здешними жителями, ведь в момент появления лагерей в Кривляке не было местного населения. В Шерчанке жили кержаки, которых власти, решив поставить лаготделение, согнали с места, староверам пришлось уходить вверх по реке Кас. Таким образом, местное население с лагерями никак не соприкасалось и контактов с заключенными не имело, кроме, разве что, случайных. Свидетелей не оказалось, от того мифы и рождаются. Про побеги и пытки, расстрелы и общие захоронения, следов которых никто не нашёл… Мифы мифами, а на душе почему-то неспокойно.
Мели в устье действительно были.
Одна шла по левому борту, где с длинной полосатой палкой стоял я, другая вытянулась в форме обширного острова и имела совсем другие очертания, нежели та, что была нарисована в старенькой лоции.
Потом стало проще. Напряжение первых километров прошло, Я смотрел на откосы и пляжи, причудливо петляющую среди бескрайней равнинной тайги реку, неширокую и неспешную, светленькую и красивую. Русло лежало между берегов с откосами из кварцевого песка. Такого белоснежного песочка я до этого не видел. Как выяснилось чуть позже, этот песок был настолько чист, что если взять горсть и подбросить вверх, то падает он без пылевого следа.
Первое впечатление такое: мы попали в другой климат. Здесь нет ветерка, который почти всегда дует на Енисее, воздух прогревается гораздо сильней, и «каэска» двигалась как бы под тепловой подушкой. Такое впечатление, что охлаждаемый рекой нижний, что ли, воздух упрямо лежит на поверхности воды и не думает смешиваться с верхним, прогретым. Южный курорт! А ведь река течёт на широте Санкт-Петербурга… Хотя уже начинающий клониться к вечеру день был жарким, а Сым нёс свои воды довольно медленно, вода всё равно не прогревалась и была воистину ледяной, проверил, когда набирал ведро.
Договорившись с Катей, что через десять минут в очередной раз сменю её в рубке, я сел с биноклем ближе корме. Херцы-берцы, болота какие рядом, что ли? Мошка вокруг так и вьётся, от дрожания крылышек гул стоит! Небо безоблачное, с синевой, а надо мной оно какое-то серое. Привстав, я махнул биноклем над головой и тут же увидел голубое! Синь мелькнула, и ряды мошки опять сомкнулись, образуя небольшое серое покрывало.
— Ничего себе…
Мошка висела надо мной, но не атаковала. Катер на постоянной скорости прошёл пару поворотов, и она исчезла. Вот они, причуды местной фауны! Открыв дверь рубки, я пропустил Мозолевского, выходящего на палубу с карабином Симонова в руках, за ним наружу полез и Сашка, держа в руках помповик.
— Вы что, на охоту собрались?
— Через оптику лучше наблюдать, — отчего-то напряжённо ответил старший стажёр. — Места какие-то невесёлые пошли.
— Да ладно…
— Вперёд посмотри, командир, — посоветовал Васильёв.
Глянул. Первыми в глаза бросились спрессованные в длинные полосы массы пилёного леса у откосов, на противоположной стороне часть лесин в большую воду вылезла далеко на песчаные берега. Лесосплав… Сплавщики не успели довести плот до Енисея, и его раскидало по сторонам.
Потом я увидел объект. Это был вынесенный на песок и накренившийся в сторону от реки средних размеров деревянный моторный баркас с сильно скошенным форштевнем и простенькой рубкой на баке. На крыше рубки к короткой железной мачте без антенны, но с двумя фонарями, был привязан длинный шест с какой-то белой тряпкой.
— Это ещё что?
— Белый флаг, судя по всему, — сухо прокомментировал очевидное Михаил.
— Мальчики, не нужно! — предупредительно крикнула из рубки Глебова.
— Почему это не нужно? Интересно! А что, командир, давай-ка осмотрим лоханку! — азартно и воинственно предложил Сашка с юннатовским интересом. — Это же не злой дух, чес-слово, людское. А где людское, там и ништяк, сам же говорил.
Кто и с какой целью мог вывесить над баркасом, которому на суше ничего грозить не могло, дурацкий белый флаг? Я бросил взгляд на механика, тот медленно пожал широкими плечами, показывая, что выполнит любой приказ. В этот момент катер как раз проходил мимо этого речного летучего голландца. Невесёлое зрелище. Стёкла в рубке запылённые, чем-то вымазаны, но целы, дверь левого борта закрыта, признаков обитания не видно, следов на песке рядом с корпусом тоже нет.
— Вы чего, может, там труп валяется! — не мог успокоиться пацан.
— Нас свои трупы ждут, — хмыкнул Мозолевский.
— Алексе-ей! — снова раздался тревожный женский голос.
Ну, хватит.
— Так, оставить метания. Есть задача, поставленная группе, её мы и будем выполнять. Мозолевский, Васильев — наблюдать с бортов, рации включить, оперативно докладывать обо всём существенном. Выполнять! Катя, ходу!
Что-то речка Сым перестаёт быть светленькой. Вот и механик нахмурился.
Двигатель зашумел чуть сильней, корпус дёрнуло вперёд, «каэска» настолько бодро и радостно отвалила от пляжа вправо, что я оглянулся, проверяя, не вынесет ли болтающийся на привязи «Бастер» на берег? Поднятая катером волна зашипела на песке. Только устроился в кресле, взяв управление катером в свои руки, как по палубе к боковому окну подскочил возбуждённый Васильев.
— Командир, на лоханке флагшток зашевелился!
— Ерунду не мели. У тебя от страха всё сейчас зашевелится. Ёлки, ты что, Сань, всё-таки хочешь лично проверить, нет ли там синяка?
— Не-ет…
— Убери помповик, возьми моего «Тигра» и наблюдай дальше.
— Что, можно винта? — обрадовался Сашка.
— Нужно. Только зря не пали, мне уже и самому всякое мерещится.
За штурвалом я освоился ещё за первые десять минут управления, сейчас же вообще привык к характеру новой реки. Ничего хитрого. Течение ровное, вода — как зеркало, вынесенный вперёд эхолот работает правильно, подруга уже подрегулировала порог предупреждения звуковым сигналом. По большому счёту бесполезный сейчас радар «Фуруно» тоже исправен, пашет, он сможет засечь крупный объект, даже если тот прячется за деревьями, особенно металлический. Пусть крутится.
Сверяя прокладываемый курс с разложенной на торпеде лоцией, Екатерина, сидя рядом, активно помогала вести судно. Штурманила, подсказывая глубины, дистанции и направления следующего поворота, указывала на второстепенные рукава и главное русло реки. Ещё и пометки на карте успевала ставить — опытный работник водного транспорта. Она смотрела на карту и вперёд, я же с удовольствием поглядывал на неё. Всё те же длинные русые волосы, собранные в так нелюбимую мной толстую косу, которая мешает в любовной игре, чуть вздёрнутый нос, манящие пухлые губки… Чёрт, какая же она всё-таки хорошенькая! В меру подкрашена, в глаза не бросается, но макияж есть. Даже полевая одежда всегда подобрана под худенькую фигурку. Херцы-берцы, взглядом могу её слопать!
— На реку смотри, левый поворот сто пятьдесят, ход по правому берегу, ближе десяти не жмись.
На этом участке эхолот то и дело показывал подводные гряды, енисейские рыбаки называют их каргами. Там застревает всякий речной мусор, крупный и мелкий, в котором собирается всякая водяная мелочь вроде ручейника, жука-водоплава и мормыша — любимой пищи осетра и стерляди. Осетра старые енисейские рыбаки кличут речным поросёнком. И действительно, он, словно поросенок, ползает по дну и собирает эту мелочь, процеживая грунт и ил. У осетра и рот-то открывается, как у поросенка, совсем не так, как у гордого хищника тайменя или гольца Дрягина. А тех зубы мощные, порой не в один ряд стоят, чтобы добыча не соскользнула.
Определённо, после встречи с брошенным баркасом что-то пошло не так...
Проходя в очередной раз по мелководью, катер цепанул илистое дно, и мусор забил водомёт, пришлась останавливаться и чистить узел, а это трудная работа. Затем почему-то перестала вращаться антенна радара. Учитывая характер реки и безлюдье, я большого значения такой поломке не придавал, рассчитывая починить на обратном пути, когда мы скатимся в Енисей. Вот только механик был категорически против, опять пришлось останавливаться… Не успел Михаил, достав инструмент, начать разбирательство, как локатор сам собой заработал. Мистика машинного разума. Тронулись.
Через несколько километров хода показался Черный лес, так мы обозначили это место на карте. Скоротечный верховой пожар освободил стволы от хвои и веток, обугленные целиком или у вершины высокие иглы частоколами стояли по обоим берегам, словно ограничивая возможности маневрирования и направляя катер в чудовищно огромную ловушку, где у финиша сидит Охотник. Ряды страшных деревьев были честны: они не заманивали, не обманывали, а прямо приказывали судёнышку с четырьмя людьми на борту плыть всё дальше и дальше, уходя в глухомань от родного просторного Енисея…
Как-то не так я представлял себе речку Сым. Настроение опустилось почти до нуля.
— Чувствуешь себя, как в загоне, словно ты беспомощный в воде олень на поколке. Вот-вот налетят тунгусы в лёгких лодках и с острыми пальмами наперевес… Пока что я никакого удовольствия от путешествия по легендарной таёжной речке не получаю, — признался я тихо подруге.
— Меня тоже всё гнетёт. Ничего не поделаешь, ситуация такая, — ответила Катя. — Что-то особенно жарко стало, тебе не кажется?
— Печёт. Может, рядом лес загорелся?
— Дымом не тянет, — возразила она.
Ещё через километр в рубку с конкретным предложением вошёл Мозолевский:
— Сил больше нет терпеть, командир, давай причалим вон к той косе! Голое место, просматриваемое, до деревьев далеко, вроде бы, ветерок есть, значит, сразу не сожрут. Хоть искупаемся!
— Я не против, кстати, — поддакнула подруга.
— Может, сперва найдём хорошее место для стоянки, и уж тогда… — засомневался я без особой настойчивости.
— Учти, ночью я в этот жидкий шоколад не полезу, — категорически заявила Глебова, откладывая лоцию в сторону. — А обмыться не помешает, да и в туалет пора, я же не могу, как вы, на краю борта писающего мальчика изображать.
Непосредственно рядом с предложенным местом гарей вроде бы не было, нормальная поляна. Катер замедлил ход, а потом влез на песок так, чтобы и течение не сносило, и можно легко сняться реверсом водомёта.
Ладно, рискнём. Кровососы, конечно, объявятся. Как тут раздеваться, сожрут ведь!
— Слышу радостные крики мошкары! — крикнул Мишка, сноровисто стаскивая с себя одежду и прыгая в воду.
Васильев тоже не терялся.
— Командир, мы быстренько, а потом и вы с Катериной скупнётесь! — нагло заявил пацан и добавил: — Если не струсите!
Сашка, сидя на песке, уже содрал с ноги высокий шнурованный ботинок. «Фу-у-ух!» — счастливым выдохом мальчишка озвучил избавление от второго и чуть ли не с места нырнул в реку. Во, даёт!
Первым из воды выскочил дрожащий, как осенний лист, Мозолевский. Да уж, выражение лица механика не вдохновляет... Но делать нечего, мы с Катей тоже полезли, правда, не так рьяно. Ого-го! Водица — как из холодильника, до дрожи, долго такую не вытерпишь! Сым хоть и бодрил пришельцев холодом, но позволил смыть пот и освежить тело после долгих часов пути. Наскоро ополоснувшись, я выскочил на песок пляжа, принявшись подпрыгивать и обтираться широким вафельным полотенцем, им же и отмахиваясь от уже собирающихся на пир кровососов.
— Вроде бы место вполне подходящее, не ошиблись, — сказала Катя, подходя с баллончиком красного «Гардекса». Как же не охота покрывать только что вымытую кожу ядовитой химией… — Давай-давай, спиной поворачивайся! А потом чай попьём спокойно.
Одевшись, я решил осмотреть подходы, раз уж прибыли, в таком уголке должны быть следы присутствия человека, может, даже изба.
— Саня, ты иди направо, я налево. Катя, возвращайся на судно, Миша контролирует наше перемещение здесь.
— Я ещё разок сполоснусь, пока вы ходите, — решила девушка.
— И не холодно тебе? — покачал головой механик.
В полутора сотнях метров по песку стояла средней высоты хвойная роща, и не тёмнохвойная, сквозь стволы просвечивала дальняя поляна. Туда я и направился. Но как только зашёл в лесок, как сразу же стало темно, настолько плотно кроны кедрача смыкались над головой. Кедровый бор был идеально чист, в городах парки такими не бывают. Только толстый слой хвои на густом и пушистом мшанике, да мелкие веточки на серебристых ягельных пятнах. От кедра до кедра — метра три такого матраца, нога буквально утопает при шаге.
Вскоре я нашёл большой череп лося со странной шишкой, расположенной ближе к затылку, сантиметров пятнадцать в диаметре. А рядом — словно сбитые рога с аналогичной шишкой-наростом, но уже с левой стороны черепа и ещё большего размера. Подтёсовские охотники рассказывали, что как-то встречали кабаргу со странными наростами вместо рогов. Может, имело место травмирование, но и радиацию исключать нельзя, её процент высок на некоторых солонцах, которые образуются в местах разломов земной коры. Пройдя дальше, я увидел старый бревенчатый тригопункт, посеревший и потрескавшийся от времени. На земле под ним ржавым пятном на белом ягеле светилась низкая железная надолба — номерной реперный знак. Словно небольшой каравай хлеба, что подносят почетным гостям, только солонки сверху и не хватало.
Ещё не сезон. Скоро на серебре ягельников появятся совсем другие караваи — огромные белые грибы. Фантастически здоровенные. На песке они долго остаются чистыми, разломишь такого монстра — ни одного червяка! Только сытая рыжая белка лениво куснёт с краю, оставив след в виде красивого серпа, как в мультфильме.
Тригопункт, как оказалось, был крепко подран взрослым и очень сильным медведем, следы когтей были глубокие и длинные, со щепой на выходе когтя. Свежие царапины, между прочим… Это плохо. Некому сейчас зверя пугать огнестрелом, он уже успел обнаглеть. Через пару минут я нашёл и огромные следы. Ничего себе, отпечаточек, это же какой-то кадъякский гризли!
В паре сотен метров слева громко хрустнула лопнувшая ветка, я резко обернулся, вскидывая автомат. От неожиданности по спине прошел холодок. Воспоминания о былых приключениях рождали нехорошие фантазии и нагоняли страх, заставляя пристально вглядываться и вслушиваться.
Запахов зверя пока не было.
— Не самое лучшее место, не самое, — процедил я сквозь зубы.
В уже контролируемой точке опять что-то затрещало. Кто там шастает? Пальнуть, что ли, для испуга? Так своих же и напугаю.
Моя любимая команда: «Надо сваливать!». Осознание того, что нужно уходить, пришло резко, внезапно, с какой-то падающей на плечи тяжестью пристального, холодно, без всяких эмоций изучающего тебя взгляда, словно принадлежащего чужому, какому-то неземному существу. Руки сами собой ещё крепче сжали автомат.
— Тут живут монстры, — сделал я вывод, доставая рацию.
Пш-ш…
— «Юнга», ответь «Самоеду», ты где?
— Триста от берега, видел твой силуэт пять минут назад, дядя Лёша.
— Какой ещё дядя… Принял. Двигаемся к катеру, сейчас. Приказ. Ценные находки есть?
— Есть, плохая. Приём.
— Быстро двигаемся к катеру! — громко откорректировал я команду, почти бегом сворачивая в его сторону, однако парень уже и сам выскочил на открытое место, и теперь направлялся к нашим. Я тоже не медлил, перебирая ногами очень резво и не забывая оглядываться.
Ба-бах! Бах! Бах! Что?!
Трижды рявкнул СКС Мозолевского. Механик бил в ту сторону леса, откуда выскочил Сашка, но целился он выше возможной наземной цели. Делая знак Васильеву, чтобы опустил помповик и подождал с докладом, я спросил у механика после выдоха.
— Что там, бляха?
— Бочком кто-то бежал, пригнувшись вдоль деревьев, — быстро проговорил Миша, показывая пальцем.
— Человек?
— Нет, командир. Не похоже... Зверь странный. Шкура тёмная.
— Что ж сразу не по цели-то? — законно поинтересовался я через плечо, потому что смотрел именно туда, куда он показывал.
— Дык… У охотников существует негласное правило: в необычных зверей стрелять нельзя. Им таёжный дух покровительствует особо, за истребление карает. Слишком крупных, здоровых, имеющих чудной окрас, ну, словом, отличных от собратьев. Таких зверей князьками величают.
— Надо же, на северах не слышал. Ладно. Васильев, доклад!
— Чёрного идола я нашёл за кустами, во-он теми! — чуть ли не прокричал он, зачем-то показывая вытянутый кверху указательный палец. — Статую деревянную, высокую! Это не эвенкийский божок, дядь Лёш, я ить ихние видал! А этот с конусом на башке, плоский, страшный, и глаза продырявлены насквозь! В них камни прозрачные вставлены.
— Губы у него были? — Екатерина, оставив полотенце, которым вытиралась, на голове, первой успела поинтересоваться очень важным в данном случае обстоятельством.
— Не, губьев нету, под башкой есть полочка врезная, — забормотал Васильев трагическим шёпотом, — тетя Катя, она вся в крови, полка эта! Свежей. Сверху вроде бы подсохла, а как ткнул — липнет, вот! — ещё раз протянув для показа палец, он присел, и начал тщательно протирать его песком.
— Полный комплект, — невесело промолвил механик.
— А тут могут быть синяки, мальчики? — из-под полотенца слабым голосом вопросила Екатерина. После короткого купания она надела платье прямо на влажное тело, и оно облепило ладную фигурку. Но в настоящий момент это никого не интересовало, равно как и саму Катю отсутствие мужского внимания не волновало нисколько.
— Да чёрт их знает, окаянных, — Михаил снова повернулся к деревьям, что виднелись вдали слева и задумчиво прищурился.
— Видели бы меня сейчас подтёсовские пацаны, позавидовали бы, идиоты, не понимают же, что за страсть тут такая… — вздохнул Сашка и вслед за Мозолевским направил ствол, но в другую сторону. Молодец, соображает.
— Могут, родная, могут, — пришлось мне ответить на вопрос девушки после короткого раздумья. — Где я их только не встречал.
— Лёша, решай, — быстро предложила она.
— Короче, группа! Нехорошее место, — решил я, всё ещё глядя туда, где Мозолевский увидел движение. — Все на борт, уходим. Миша, контроль подходов.
Оставаться здесь нельзя, а разбираться не нужно, я не учёный и не эзотерик, анализировать непонятное не возьмусь. Любой почувствует: злая аура места доминирует над этими странными полянами настолько сильно, что находиться здесь долго невозможно, какая там изба… Вот тебе и красивая поляна. Магнитные поля, подземные газы, совпадения, особенности освещения, чужеродное, мистическое или же нечто настоящее — факторов не знаю, и ничего не буду утверждать, всё субъективно. Тайна и тайна, главное, что не наша, и слава богу.
По бортам катера взлетели грязевые фонтаны, реверсные струи водомёта вымывали возле берега глину и толстый слой донного ила. Досвиданьица, монстры проклятые, можете не провожать!
Собравшись в рубке, мы некоторое время плыли молча.
— Кто-нибудь ещё хочет посмеяться над сошедшим с ума товарищем Шведовым? — ехидно осведомилась Глебова, тут же вскрикнула: «Ай!» — и шлепнула себя по коленке.
Желающих не нашлось.
Нос катера резал спокойную воду уже не коричневатого, а ржавого цвета, спеша на запад, туда, где в одеяле тайги собиралось устроиться на ночь оранжевое сибирское солнце. Стратосфера окрасилась не привычными для такого тихого вечера синими с отмывками цветами, а свинцово-серыми. Вот и закатные краски, льющиеся на Южно-Сибирскую низменность, сегодня не украшали небо переливами, а горели всполохами катастрофических пожаров невиданной мощи, всяческими катаклизмами, обещая опустить кусочек галактической катастрофы прямо сюда, на затихающую в конце дня реку. Звоночки… Пугали эти сигналы, пытающиеся убедить людей в том, что-то впереди ждёт плохое.
Проходил час за часом, мы с Екатериной периодически сменялись на штурвале и поэтому двигались вперед без пауз, больше не желая останавливаться на стоянку в малопригодных местах. В начавшихся уже сумерках с правого берега, на надпойменной террасе показалась смятая ледоходом допотопная «Казанка» с булями. Мотора не было, барахла тоже. Борт лодки был взломан, куски дюралюминия торчали наружу.
Грёбаный Крутояр…
— Остров нужен.
— Верно, командир! — подхватил мысль Мозолевский.
— Ха! Медведь на любой остров приплывёт, он и за лодкой махами может, — заметил многоопытный пацан.
— Господи, какой такой медведь? Мне кажется, мужчины, что медведей нам стоит бояться в последнюю очередь, — сказала Екатерина, и мы дружно закивали головами.
Обсуждения не было. Не принято у таёжников болтать языком насчёт неведомого.
А зря, так я думаю.
* * *
Миновали эвакуированное Майское, останавливаться в котором не стали. Все подобные посёлки после эвакуации похожи друг на друга, и для ночёвки не совсем подходят. Там кто угодно может неожиданно объявиться, ночью на фишке будет нервно.
Пригодный островок нашёлся быстро и вовремя, уже темнело. Мы с Катей подтянули и вытащили на берег бездельничающий «Бастер», завтра катеру предстоит самостоятельное плавание в авангарде. Справа поднимался чуть ли не двадцатиметровый обрыв серого цвета с зеленой шапкой соснового леса наверху. Очень красиво.
На острове кто-то уже останавливался, причём не так давно, после паводка. Были видны следы большого костра, рядом лежала охапка собранного, но не использованного плавника. На косе, ближе к мели, росли низкие кусты тальника, остальное её пространство было свободно и хорошо продувалось ветерком. Ночевать будем на борту, с вахтами, но стандартный групповой костерок в сторонке всё-таки решили развести.
За тасканием дров и розжигом огня незаметно опустились сумерки. Тревога не отпускала, разговоры не клеились. В ночной тишине со стороны близкого берега слышалось какое-то тихое бульканье и бормотание. Группа с полчаса посидела возле уютного костра, который дарил тепло, но не спокойствие, горящие сучья и коряги иногда постреливали, выбрасывая вверх стайки искр, дыма почти не было.
Наскоро поужинав, личный состав оперативной группы собрался отбиваться, но тут Сашка, как это с ним частенько бывает, вдруг озаботился, и в самый неподходящий момент задал непростой вопрос, заставший врасплох собравшихся у костра.
— Товарища старшие, а объясните молодому, зачем вообще люди впрягаются в анклавы и все наши движняки? Вон, одинокие избы на Енисее! Очень неплохо и сами живут, без всяких там экономических затей. Всё равно денег теперь нет, бери, что хочешь… Я, конечно, понимаю, что выгода есть, но честно не врублюсь: в чём именно?
— Ха-ароший вопрос… — крякнул Мозолевский. — На целую лекцию.
Глебова открыла было рот, но я попытался это дело пресечь.
— Не вовремя, как-нибудь в следующий раз, Саша, пора готовиться к отходу.
— Опять? Второй раз спрашиваю, и не вовремя! А когда будет вовремя? — пацан со злостью ткнул палкой в костёр, подняв вихрь искр. — Огонь горит, сидим спокойно, всё тихо. Чем не время?
— Ладно, — прогудел сидящий от него справа Михаил. — Палку брось. Ты и сам мог бы сообразить. Ценности всякие, конечно, теперь любой может прибрать, хотя в коллективе это делать проще и безопасней. Всё дело в перспективах.
— На общие собрания ходить нужно, — уколола спрашивающего Катя.
— Молод я ещё, — тут же попытался выкрутиться пацан.
— Ерунда, ты член коллектива, общины, так что смотри у меня. Давай без отстранений, а то в детсад спишу, — пригрозил я, посмотрев на часы. Спать людям пора, лучше не развозить, и объяснить быстро. — Ответь, Саша, кому сейчас принадлежит весь флот, стоящий в Подтёсовском затоне, а так же ремзавод, прочие сооружения порта, да и сам посёлок?
— Не знаю… Были владельцы, не интересовался, — пожал Александр плечами.
— Теперь можешь и не интересоваться, нет их уже. И всё, что мы имеем в Подтёсово или пригоним туда, отныне будет принадлежать нам.
— А если всё-таки владелец объявится? — неуверенно спросил мальчишка.
— Из гроба встанет? — посмотрел на него Мозолевский.
— Нет, давайте без приколов, и всё-таки?
— Как объявится, так и схлопнется, — отрезал я. — Представь, что неведомо откуда взявшиеся древние римляне в количестве трёх человек сейчас завалятся в город на Тибре и что-то там потребуют… Куда их поместят, как думаешь?
— Да, такую лажу не представишь, — нехотя согласился Васильев. — Я бы так выпрыгивать не стал, стрёмно.
— Так точно. Поэтому сейчас и позже всеми прибранными и накопленными ресурсами будет управлять тот, кто их нашёл заброшенными, сберёг и отстоял. Владеть по праву владения, хе-хе. И по праву силы. А дальше мы будем проводить акционирование, в управе уже готовятся списки, куда войдут все, кто сейчас числится в анклаве. Точно так же, кстати, в девяностых проводили акционирование Норильского комбината, например, пакеты получил каждый работающий. Ну а те, кто до сих пор сомневаются, с началом зимы могут начинать грызть локти.
— Подождите, я-то в списке есть? — заволновался парень.
— А на собрания ходить?
— Далось тебе это собрание, Катя, приду я, приду!
— Есть-есть, садись, не отсвечивай.
— Дядя Лёша, точно есть?
— Гарантирую, сам видел фамилию, — подтвердил я свои слова.
— Выходит, что в Норильске так же будет, повтор?
— Им сам бог велел, опыт есть, — промолвил Мозолевский. — Да и в Железногорске… Без акционирования люди на износ не впрягутся. Кабалой сочтут, начнут бузить, разбегаться и баловство всякое учинять.
— А чё, клёво! — решил Сашка, меняя тон и оглядываясь. — Вот только странно как-то.
— Что странно? — не понял я.
— Странно всё это слышать. Про какие-то там акции, перспективы, сидя среди жути на реке, у самого чёрта на куличках… — уже совсем тихо произнёс он, и после его слов замолчали все.
И верно, тут впору не о светлом будущем рассуждать, а рассказывать страшные сказки. Акции, ЗАО… Неужели всё это когда-нибудь будет?
Через пять минут ушли все, кроме Михаила, который всё ещё возился возле бочек на корме, подтягивая широкие брезентовые ремни крепления запасных топливных ёмкостей с соляркой.
Первым на фишку встал я.
Блики пламени плясали по корпусам и песку, очертания деревьев приобретали размытую форму. Лес оживал. Десятки его таинственных жителей-теней копошились по берегам, словно собираясь броситься в воду и поплыть в нашу сторону.
Хорошо, когда костёр горит в стороне. Успокаивая своим светом, он не мешает наблюдению. Зверь боится огня, к пламени не пойдёт, эвенки и буряты, встретившись с медведем без оружия в руках, стараются как можно быстрее что-нибудь зажечь: сухой мох, хворост или бересту. А слепнуть хищник будет, он начнёт злиться из-за непонятных намерений пришельцев, отвлекаться на свет и дым, который хорошо отшибает обоняние. Но не бросится.
Что там опять треснуло? Я включил тактический фонарь, мощный луч легко прострелил пространство до самого берега. Никого. Ещё немного посветил по кустам, что-то подбадривающе насвистывая себе под нос, потом задумчиво посмотрел на стекло фонарика, вокруг которого уже начала свой танец ночная мошкара, и нажал кнопку выключения.
Вот это темень в тайге… Только выше абриса что-то видно.
Иногда облака расступались, и тогда луна покачивалась над моей головой. То и дело посматривая на берега то невооружённым взглядом, изредка в тепловизор, экономя батарею, я неожиданно остановился на необычных деревьях высокого правого берега, что высились на самом крутояре. Словно кто-то влез на сосны. Странной они формы, эти верхушки, не пойму что-то. Ветра не было, но деревья словно раскачивались. Бляха, да там же фигурки! Я чуть не вскрикнул, заёрзав в поисках удобной для наблюдения позы, автомат сам собой оказался у плеча. Точно! С расстояния в сто пятьдесят метров на островной костерок и расположившийся возле песчаной полосы катер внимательно смотрели два инопланетянина, забравшиеся на самые вершины сосен.
Чёрт, жуть таёжная! Кыш! Брысь! Во фантазия прёт! Наросты или ветки, просто хитро переплелись… Или? Высокие сосны снова качнулись, и здравый смысл опять сдал позиции. Нет, это зомби, почему-то я знал это точно.
— Херцы-берцы…
В темноте человек — самое беспомощное из всех животных существо, вот что я вам скажу, даже хорошая подготовка не сделает тебя приспособленным к скрадыванию и охоте так, как это могут делать созданные для этой целью самой Природой ночные хищники. С этого момента воображение заработало в полную силу. Несложно было представить, как силуэты быстро и бесшумно спускаются с сосен и начинают плавно, словно скользя, двигаться в своём тряпье к воде, а дальше и к острову, костёр таких тварей не остановит. Я еле удержался, чтобы не выстрелить.
Темнеет что-то, звёзд совсем не видно. Тучи. Неужели нас, не приведи господи, ждёт по-настоящему тёмная грозовая ночь, в которой среди кучевых облаков заблистают ослепительные зигзаги молний, рапидом озаряя кварцевые откосы и упавшие к воде деревья, частоколы гарей, беззащитный катер посреди реки… и движущиеся в мою сторону тени! Холод пробежал по предплечьям, поднимая волосы дыбом, меня передёрнуло. Шмальнуть из АК-103 короткими по каждой, что ли? Заверещат, падлы, или нет? Очередь из автомата есть лучший способ проверки на земное происхождение существа.
— Кофе будешь, командир? Дрожишь что-то… — спросил тихо подошедший на смену механик, и я опять дёрнулся.
— Ёлки, ты шуми в следующий раз… Глотну, спасибо. Спросить хотел, слушай, Мишка, что ты там давеча говорил о необычных животных?
— Сам-то я не видел таких, признаюсь, на охоту не часто выбраться удаётся… — с охотой начал он, устраиваясь рядом поудобнее и доставая трубку, — а от стариков наслушался. Убьёшь князька, и фарту не видать. Один рассказывал, как однажды среди деревьев увидел белое пятно. Подкрался ближе — кабарга белая, вот же поразительный случай! Обычно у них шкурка-то бурая, в тон тайге, а тут альбинос пожаловал, со снежной шерстью, розовым носом и глазками кровавыми... Такие встречаются очень редко. Мужик не справился с азартом, и зверька стрелил. Вот после этого охотничья фортуна его и покинула, следующий трофей ему пришлось ждать очень долго. Другой не удержался, добыл белую косулю, ещё и ножиком добирал. Уже не вспомню, что за этим последовало, врать не буду, но слова его запомнил хорошо: «Лучше бы я этого не делал, паря».
— Вот так вот, — философски молвил я.
— Ага, — кивнул механик, пыхая красивыми кольцами.
Дождавшись, когда его трубка погаснет, я отправился на ночлег, напоследок всё-таки показав на злосчастные деревья и попросив механика, чтобы Кате с Сашкой о них ничего не говорил. Забравшись на разложенные полати каюты, я ещё какое-то время никак не мог уснуть, переворошив всю увиденное от устья и до острова с начала до конца. И все же усталость взяла свое, отрубился. Не помню, видел ли какие-нибудь сны, но проснулся резко, вздрогнув от доходившего издалека волчьего воя.
Светало. Рано совсем, спать да спать… Не получится, слышу, наши уже шевелятся.
Я сладко потянулся и выбрался из каюты. Улыбчивая Катя жарила на дровяной печке кубрика яичницу, энергичный Васильёв уже успел выловить пяток крупных сорог и теперь сноровисто чистил рыбин, готовя их к быстрой жарке на рожнах. Поёжившись от приятной утренней прохлады, я, обняв себя за плечи, по проторенной на песке тропе направился к берегу с мылом и полотенцем. После завтрака, не болтая праздно, мы быстро собрались и поплыли против течения дальше, фактория Сым уже недалеко. Река делала крутой поворот. Вспомнив о ночных кошмарах, я напоследок оглянулся и увидел в утреннем рассвете удаляющийся крутой утес, где на вершине поблескивала от лучей жуткая парочка.
— А вы зомбаков ночью видели на фишке? — неожиданно спросил Сашка. — Над обрывом. На соснах сидели. Я аж заикал, когда заметил, а разобрать, что это такое, даже с тепловиком не смог.
— Парочку не до конца оживших мертвецов? — невозмутимо поинтересовалась Глебова. — Очаровательные фигурки. Фу, хренотень какая, голова пухнет… А я и разбирать не стала, так никаких нервов не хватит.
И всё обсуждение. Оказывается, вся опергруппа в курсе, зомбаков заметили, но особых эмоций не было, что меня не может не радовать.
Место на карте обозначили, не советуясь — «Мертвяки».
Остатки утреннего тумана ещё лениво сползали с обрывов, путаясь струями в кронах низких прибрежных берёзок. Над рекой было чисто, никакой дымки.
Вступив в очередной раз место у штурвала Кате, рядом я не остался. Усадив за лоцию Михаила, сразу полезшего в карман за очками для чтения, пошёл на палубу к щитам отсеков, чтобы справить малую нужду, а заодно проверить уровень топлива в баках. Сделав все дела и убедившись, что датчик почти не врёт, и расход плановый, сел на горячую ребристую крышку моторного отсека и принялся размышлять о Шведове.
Сам бы так, как он, не смог. Ни за какие коврижки.
Жить абсолютным отшельником-бегуном, как староверы встарь, неизвестно чего ради, да ещё и в столь тяжёлые времена, когда все и так разрознены? Нет. Полная бессмыслица, дурь. Осип Каргополов, староста старообрядческой общины Заозёрное, а теперь уже и оставленного нами села Разбойное, в перерывах между неспешными коммерческими разговорами рассказывал много чего интересного. В частности, поведал и о современном добровольном отшельнике родом из Санкт-Петербурга, который некогда вроде бы вполне счастливо да сыто жил в далёкой Америке, был достаточно богат, а потом по неведомой причине всё бросил и стал классическим дауншифтером, выкопав и обустроив в енисейской тайге землянку неподалеку от Заозёрного.
Людей возвращенец сторонится, в том числе и староверов, что, вообще-то, удивительно, неукоснительно придерживается правил жизни в гармонии с природой. Спичками и зажигалкой этот чудак не пользуется принципиально, огнестрельного оружия не имеет и не хочет иметь, пищу, которую дает Всевышний, добывает силками и капканами. Лук себе сделал со стрелами, словно команч какой-то... Жители Заозёрного, потомственные кержаки и во многом действительные отшельники по жизни, считают, что чудак наверняка не в себе. Старообрядцы так считают!
Я один раз видел этого странного типа на берегу Енисея, когда после визита к старообрядцам уходил по реке вверх. Правда, заметив приближающуюся моторку, дауншифтер тут же скрылся в зарослях. При случае обязательно поинтересуюсь его судьбой, меня интересует скорость деградации.
Весь мой опыт — тундровой и таежный — вкупе с опытом проживания посреди белых пятен в вахтовых посёлках, на островных заставах и базах озёр плато Путорана говорит, что в реальности успешное выживание возможно лишь в составе подготовленной группы людей. Причём численность коллектива должна быть не маленькой, то есть речь идёт не о крошечной команде, а уже о микросоциуме, устойчивом сообществе единомышленников. И вероятность успеха будет тем выше, чем выше практика группового переживания былых неурядиц, аварий, катастроф и крепче моральная готовность к ним. Ни один из бункеристов не сможет выжить по ряду причин, среди которых главными станут автоматическое изменение морали и отсутствие самой идеи развития выжившего.
Лезть в бункер, надеясь переждать там самые плохие времена, бесполезно. Их не вычислить, времена эти, потому что они и определяются твоими личными действиями. Ничего не угадаешь, и всё потеряешь.
Погода пока улыбалась, день выдался солнечным, по синему небу плыли редкие кучевые облака. Зелень густого леса на обрывистом правом берегу и речная вода, рассекаемая лодкой, после нехорошей ночи радовали глаз и веселили душу. Хорошая всё-таки река! Днём.
Южнее прошёл дождик, и на фоне туч начинала проявляться широкая полоса радуги. Идиллия! Дизель сыто урчал, экипаж любовался видами природы, а солнце припекало столь сильно, что на палубе можно раздеваться и загорать. Плохо, что не успел я утром побриться, теперь щетина колется и неприятно зудит.
Через полчаса хода Глебова вычислила, что мы уже близко, настало время кому-то пересаживаться в «Бастер». КС-100 остановился у берега.
— Алексей Георгиевич, давай, я на нём пойду! — предложил сидящий на трубчатом леере Васильев, довольно ловко поигрывая большим ножом.
— Саша, ты не обижайся, но тут особый навык требуется, вдруг чего-нибудь важное не заметишь? Ситуация сложная, — зря я это сказал, мальчишка тут же обиделся. В мои планы вовсе не входит принижение роли стажёра в группе, но и торопиться с полной нагрузкой не хочется.
— Чего это я не замечу? За копалуху держишь? — насупился он, вспомним словцо, которым таёжники называют самку глухаря. — Всё замечу.
— Да и подвесной мотор непривычный. Не егози! Слезай, грохнешься в воду!
— Приспособлюсь, мы же вместе его обкатывали! — уверенно сказал он, теперь на палубе продолжая изображать ниндзюка с ножом. — Сходить вперёд, разведать, доложить, делов-то, ядрёна-матрёна.
Дурака я валяю, вот что. Ведь сам же взял пацана в группу, отметая сомнения старосты, а теперь осторожничаю, скорее всего, на пустом месте.
— Чёрт с тобой, садись. Но без гонок и отсебятины, учти!
— Спасибо, шеф, служу Подтёсово! — циркач остановился, сунул нож в ножны.
— Отставить спешить! Слушай сюда, стажёр, — в этот момент я постучал пальцем по груди Васильева. — Если что, в перестрелку не лезь, просто драпай полным ходом, понял меня? Всё остальное по связи. Да осторожней ты, прыгун!
— Так точно, товарищ командир! — окончательно обрадовался внизу Васильев, уже укладывая «Ремингтон» между пультом управления и бортом.
— Спасжилет надень, паразит!
Внезапно выяснилось, что дополнительный топливный бак «Бастера» пуст.
— Не годится такое, прокол, ёмкость заправить надобно, — недовольным тоном произнёс Мозолевский, во второй раз с интересом осматривающий подвесной водомёт.
Что ж, подчинённый справедливо указал на явный недочёт в планировании операции.
— Вдруг ему придётся долго идти, всего не предусмотришь, — ворчал он. — А топлива недостаточно. Сашка, неси-ка шланг шустренько, сам солью!
Мы с пацаном переглянулись и с удовольствием оставили его наедине с бочкой и длинным отрезком резинового шланга.
— Не могли с грушей взять, воровской? — поморщился расслабившийся механик, только сейчас понимая, во что влип.
На палубе, тоже зная, что именно она сейчас увидит, тихо хихикнула Катя.
— Ох, если бы кто знал, как не люблю я это делать! — хмуро посмотрев на неё, сказал Сергей. Он взял шланг, и, опустив один его конец в бочку, другой нерешительно взял в рот. Ещё раз глянув на Катю, отвернулся и, создавая разряжение, потянул бензин на себя. Качественно это получилось сделать только с третьего раза — всегда так происходит с этими чёртовыми шлангами... Наконец бензин золотистой ровной струей полился в дополнительный бак оранжевого цвета. Михаил с лёгкой руганью отплевался, и, торопясь прополоскать рот чаем, схватил протянутую ему Глебовой кружку.
Через две минуты «Бастер» пошёл вперед средним ходом, Сашка старательно, прямо на показ, рулил по стремнине ровно, без рывков и маневров.
Характер берегов не менялся, здесь вообще всё одинаково: пляжи и склоны, где густо, а где реже поросшие преимущественно хвойным лесом. Нижняя часть склона обычно спускается к воде под углом примерно сорок пять градусов, широкие надпойменные террасы лишь изредка покрыты невысокими кустами, чаще там песок с травой. По левой стороне на длинном участке тянулись красивые пляжи, за ними местами среди травы были видны новогодние ёлочки и кусты красной смородины. На затапливаемых поймах и островах росли кусты ивняка и тонкие берёзки. Ровную площадку под лагерь при необходимости найти несложно, пригодных мест навалом. Вода малопрозрачная с желтоватым оттенком, но на отмелях и возле берега дно просматривается до глубины полуметра.
П-шш..
— «Самоед»! — на груди воззвала к вниманию рация, — тут опять брошенка, ещё один бесхозный баркас на берегу, пустой, уже проверил.
— В запас спишу, почему не предупредил об осмотре?
— На палубу не лез, осторожно бортом встал, рядышком, со стороны и глянул, — сказал насторожившийся голос в рации.
— Принял. Впредь не шали. Не лезь, куда не просят. Жди там.
— Роджер! — браво отключился пацан.
В начале начал, я, разгорячённый предыдущей поисковой удачей и верой в вечный фарт, бездумно лез в каждый красноярский двор, в любую найденную во дворе машину, гараж или склад, неуместным азартом охотника за ништяком увеличивая шансы нарваться на синяка, бешеного пса, выжившего из ума одиночку или на бандитскую группу...
Жизнь быстро подсказала, что это плохая идея. Профессиональный разведчик или хабар-рейдер тем и отличается от простого мародёра, что работает по конкретной цели, с планом, используя некие данные, наводки, подсказки, карты, каталоги и справочники. Мародёры же, особенно молодые, в таком азарте чаще всего гибнут пачками, не сегодня, так завтра, статистику не обманешь. Выжившие быстро умнеют и становятся рейдерами, вольными или общинными.
Вскоре из-за поворота появилась вытянутая жёлтая отмель с группой небольших деревьев посередине, и увязшее в песке самодельное чудо-судно. Это была некрашеная или крашеная давным-давно двадцатиметровая железная плоскодонка с двухэтажной рубкой на корме. Две двери, обе открыты, стёкол нет, один проём наспех заколочен расслаивающейся по углам фанеркой. Трюма как такового не предусмотрено конструктором. Страшный самопал, до первого инспектора, вряд ли это судёнышко ходило далеко. На рубке мелом или белой краской было несколько коряво написано «Домкрат». Шутники какие, ёлки…
От капитанского мостика к носу тянулся полукруглый в сечении каркас из тонкой арматуры, обтянутый непромокаемой аляпистой тканью, похожей на ту, из которой делают уличные растяжки и плакаты. Тент был сильно порван в нескольких местах.
Моторка Александра стояла рядом.
Действительно, разглядеть внутренности баркаса не трудно, высадка не имеет смысла.
Однако я решил иначе, не знаю, что меня подвигло остановиться. Почувствовал что-то. Так как судно стояло на песке, слегка накренившись, сначала вместе с Сашкой обошёл его по кругу и попробовал покачать борт рукой. Вроде бы завязло хорошо, устойчиво, не опрокинется, не придавит. На «кэаске» остался механик, а мы втроём поднялись на палубу.
Первое, что сразу бросилось в глаза — целые и рваные тряпки: одежда, ветошь, мешки… Тряпья необычайно много, экипажу столько не требуется.
— Он что, секонд-хенд по посёлкам развозил? — с иронией поинтересовалась Екатерина, осторожно приподнимая носком сапога старый флотский бушлат с потускневшими латунными пуговицами.
— Если и секонд-хенд, то какой-то арестантский, Катя, флотских бушлатов всего два, халаты какие-то и ватники, чёрные, зэковские, — дополнил я.
В надстройке, где на панели управления не осталось ни единого прибора, одни дыры, тоже валялось тряпьё: несколько смятых и очень грязных полотенец, да крытая овчинная куртка защитного цвета, вся в бурых пятнах.
— Это что, кровь, тётя Катя? — напряжённо спросил пацан, присаживаясь.
Она присела рядом, потрогала ткань пальцем.
— Очень похоже. И на полу, под курткой, смотрите. Вот.
Крови было много, литра два пролили в ходовой рубке.
— Может, они тут лося разделывали? — Сашка Васильев по-детски не хотел допускать вероятности самого страшного.
— Давай думать так, — предложил я.
Старый рядный дизель типа тех, что используют в спасательных шлюпках енисейских теплоходов-ветеранов 588-й серии типа «Чкалова» и «Матросова», стоял по миделю. С виду исправный. От него к винту по днищу шёл валопровод. Больше ничего интересного на баркасе не было.
КС-100 отвалил от песчаного пляжа и медленно пошёл дальше под управлением Екатерины, а я рассказал об итогах осмотра механику.
— Раньше такого на далёких таёжных речушках не было, прибирались, — вполголоса прокомментировал происходящее Мозолевский
— Не понял, то про баркас или про кровь?
— Про всё, наверное, — ответил он, опуская бинокль на грудь.
Рано опустил. Почти на месте.
