Практика заканчивалась, потихоньку засобирались домой. Парни шушукались по вечерам, готовясь к прощальному ужину. Снаряжали гонцов в ближайшие деревни.

Слону, не находившему себе места, взбрело в голову порыбачить напоследок в озере. Ушел один — никто не поддержал пустой затеи. А через час он прибежал обратно с вытаращенными глазами.

— Вот такой лапоть! — отмерил руками с метр. — Сорвался!

Птицами летели из рюкзака вещи, пока Слон не нашел там рыболовные крючки. «Редкачи» переглянулись. Пытались, и не один раз, рыбачить, да без толку. Пошли на озеро вслед за убежавшим туда Слоном, кое-кто прихватил удочки. Слон в позе рыбака со знаменитой картины Перова замер неподвижно, вперив горящие глаза в поплавок. Так продолжалось довольна долго. «Редкачи», хорошо зная характер Слона, мирно сидели на берегу, и удочки не забрасывали. Ждали событий.

Поплавок медленно, словно нехотя, лег набок. Слон резко подсек и побежал по берегу в ту же сторону, ни на секунду не ослабляя леску. А там, на конце, судя по тому, как леска секла во всех направлениях поверхность воды, было что-то солидное. И вдруг — вжик! — она со свистом вылетела из воды, а Слон неуклюже сел в мокрый песок, чудовищно ругаясь. «Редкачи» уже сообразили, что почем, и когда Слон поднялся, на том месте, где у него клюнуло, невозмутимо торчало штук пять поплавков.

— Карп, ей-богу, карп, — тараторил Слон, прилаживая к леске новый крючок и грузило. — Он сейчас жирует, сволочь. Видите, как осока ходит… Чамкает, гад! Слышите?

Слон зашвырнул новую удочку прямо в центр пятачка с поплавками. Притихли. Посидели минут пять, ревниво косясь на чужие поплавки — не клюет ли? Не клевало — поплавки сбились в кучу, лениво покачиваясь на легкой волне.

Неожиданно затанцевали и пошли в сторону сразу два поплавка. Каждому показалось, что клюнуло именно у него; и хотелось побыстрее поймать карпа, пока его другие не поймали. Но рыбина была лишь на одном крючке, другая же удочка лишь запуталась за леску. Бедного карпа, не успевшего сориентироваться, — и туда дергают, и сюда — в две руки вымахнули на берег. Здоровенная рыбина заплясала на берегу, подкрадываясь к воде. Слон пал на него животом, сгреб в охапку. Да, это действительно был карп, зеркальный карп с большими зеркальцами чешуи в три ряда, с «пилой» на верхнем плавнике.

В озере Собачьем, в этой луже водятся зеркальные карпы! «Редкачи», не веря глазам своим, любовались на присмиревшего красавца. Затем навели армейский порядок в своей артели и выстроились солдатским строем вдоль берега. Хоть и редко, но клевало. А вот вытащить еще одного карпа никому не удавалось.

— Эх, стальной бы поводочек! — вздыхал Слон, глядя, как вжикает вверх без рыбы и без крючка леска у очередного рыбака. У Слона не клевало, и он наладился подавать советы: — Не ослабляй! В сторону, в сторону веди!

Вели и в сторону, и вверх, и на себя тянули — тщетно. А клев затихал — нажировался карп, наобедался. И пришлось бы довольствоваться одной-единственной рыбиной, если бы напоследок не клюнуло у Слона. Что только не вытворял на берегу Слон, ведя рыбу. Балет, чистый балет! Слон вытащил-таки второго карпа.

— Ну ты молодец, Владимир Петрович! — только и сказал ему изумленный Иванкин. Он знал, что в озере водятся карпы, но на его памяти студентам еще ни разу не удавалось «зарыбачить» хотя бы одного.

Карпов зажарили к прощальному «банкету».

Преподаватели посидели немного и разошлись, не желая стеснять своим присутствием студентов. И те веселились всю ночь напролет. Уже светало, когда уцелевшие «редкачи» надумали пойти к «гидрушам». Вообще-то «гидруши» не очень привечали их, предпочитая парней поспокойнее. Но тем почему-то казалось, что все обстоит как раз наоборот, и смело повалили к палаткам девчонок, не сомневаясь в успехе предприятия.

На свежем ветерке Григорий немного пришел в себя:

— Э, му-у-жики, куда мы в гости без ничего? Давай, отложим это мероприятие.

Первым ушел в палатку Рома и тут же захрапел. Некоторые последовали его примеру. Оставшиеся еще закусили, и им захотелось поблагодарить Георгия Алексеевича. За все.

— Не-е, Иванкин — это человек! — заявил Вовка Ус. — И я хочу ему это сказать…

Пошли к Иванкину. Преподаватели жили в домиках. Георгий Алексеевич, как нарочно, обитал в самом дальнем. Где кто потерялся по дороге туда, «редкачи» и сами наутро не могли вспомнить. До цели дошел только Ус. Взобрался с трудом на высокое крыльцо. Устал. И прилег на подстилку рядом с лайкой Иванкина. Барсик подозрительно обнюхал незваного гостя, сморщился и безропотно уступил ему место.

Не стоило бы рассказывать об этой не очень красивой истории. Но тогда, к сожалению, пьянство-гулянство не считалось чем-то зазорным. Скорее, наоборот. Происшедший же случай подчеркивает еще одну черту любимого преподавателя — присущую ему деликатность, чувство такта. Он вставал всегда очень рано и, конечно, сразу обнаружил заблудившегося студента. Щадя его достоинство, Георгий Алексеевич разбудил Усатого очень хитро — так, чтобы тот не понял, что его разбудили. Ни единым словом не намекнул Георгий Алексеевич о конфузе, приключившемся с Усатым. И никто бы не узнал о нем, если бы не сам Ус — он очнулся за несколько минут до хитрого «маневра» Иванкина. И все понял. Ус вернулся в палатку, безжалостно растолкал Григория — тот, как ни странно, спал на своей койке — расспросил, что да как, да не было ли чего. И, успокоившись, рассказал о своем приключении.

Промелькнули годы учебы, разъехались по всей стране «редкачи». Взрослели, набирались опыта и все больше понимали, как много дала им геологическая практика под руководством Иванкина.

Не поверили они поначалу, что нынешние студенты написали жалобу на Иванкина. Мол, заставляет заниматься ненужным и непосильным трудом — строить дома и ходить в дурацкие и утомительные маршруты в горы. Но жалобу, увы, действительно написали. И написали ее «редкачи», которых по традиции стажировал Георгий Алексеевич.

Было над чем задуматься…