8
На следующее утро он вытащил из шкафа выходной костюм и тут же обнаружил жирное пятно на лацкане.
Эбба, подумал он. Это как раз для нее. Если она узнает, что он встречается вечером с Моной, то вложит всю душу, чтобы вывести это пятно. Эбба считает, что огромное число разводов угрожает обществу куда сильнее, чем растущая преступность.
В четверть восьмого он положил костюм на заднее сиденье и поехал на работу. Над городом нависли тяжелые серые облака.
Неужели снег, подумал он. Только бы не снег.
Он медленно ехал на восток, мимо заброшенного поля для гольфа, потом свернул на Косебергу.
Впервые за много дней он выспался. Девять часов непрерывного сна. Шишка на голове стала поменьше, и руку жгло уже не так сильно.
Он еще раз методично проверил сложившуюся накануне схему. Самым важным сейчас было найти эту женщину. И ее сына. Грабители наверняка из круга их знакомых. Совершенно ясно, что двойное убийство связано с исчезнувшим портфелем с 27 тысячами крон, а может быть, и с другими тайными доходами Юханнеса Лёвгрена.
Кто-то знал об этих деньгах, кто-то задал корм лошади перед тем, как скрыться. Они знали даже привычки Лёвгрена.
Только вот взятая в Гётеборге напрокат машина в схему не укладывалась. Скорее всего, это просто случайное совпадение.
Он посмотрел на часы: без двадцати восемь. Четверг, 11 января. Вместо того чтобы направиться прямо к отцу, он проехал еще несколько километров и свернул на извилистый проселок между холмами, ведущий к Бакокре. Оставив машину на пустой стоянке, он поднялся на скалу, откуда открывался вид на море.
Здесь несколько лет назад сложили большой круг из камней. Каменное кольцо. По замыслу скульптора, оно должно было располагать к наслаждению одиночеством и стимулировать медитацию.
Валландер сел на камень. Море было таким же свинцовым, как и облака.
Он никогда не был склонен к философствованию, просто не чувствовал потребности погружаться в себя. В реальной жизни возникали тысячи практических вопросов, и они требовали решения. То, что лежало за пределами всего этого, было тем неизбежным, на что он вряд ли мог повлиять своими размышлениями о смысле жизни. Если такой вообще существует.
Но одиночество — совсем другое дело. Несколько минут огромного покоя, когда можно вообще ни о чем не думать. Только слушать и смотреть не шевелясь.
Корабль на горизонте. Большая птица беззвучно парит над морем. Тишина.
Через десять минут он поднялся и пошел к машине.
Когда он вошел в мастерскую, отец, как всегда, стоял у мольберта. На этот раз пришла очередь глухаря.
Отец выглядел раздраженным. И немытым. К тому же от него пахло.
— Зачем ты приехал? — спросил он ворчливо.
— Мы же договорились!
— Мы договорились в восемь.
— Господи, сейчас одиннадцать минут девятого!
— Не понимаю, как ты можешь служить в полиции, если не умеешь быть точным.
Курт не ответил. Он подумал о сестре Кристине. Сегодня же надо выбрать время и позвонить ей. Спросить, знает ли она, как плохо дело с отцом. Он всегда думал, что слабоумие развивается постепенно. Теперь он видел, что это не так.
Отец искал нужную краску на палитре. Задержался на секунду и по-прежнему уверенно добавил слабый красноватый тон в оперение глухаря.
Курт сел на старые санки и наблюдал за ним. От отца исходил резкий неприятный запах. Вспомнился бродяга, лежавший на скамейке в парижском метро. Тот же запах. Это было их с Моной свадебное путешествие.
Надо что-то ему сказать, подумал он. Хоть он и впадает в детство, надо говорить с ним как со взрослым.
Тот продолжал сосредоточенно работать кистью.
Курт прикинул, сколько раз отец писал этот мотив. Получилось примерно семь тысяч.
Семь тысяч закатов. Он налил кофе из стоявшего на спиртовке кофейника.
— Как твои дела? — спросил он.
— Соответствуют возрасту, — сухо сказал отец.
— Ты не хотел бы переехать?
— А куда я должен переезжать? И с какой стати? — резко и отрывисто ответил он.
— В дом престарелых.
Отец прицелился в него кистью, точно дротиком:
— Ты хочешь моей смерти?
— Как тебе не стыдно? Я просто думаю, что там тебе будет лучше.
— Как я смогу там жить, среди старух и старикашек? К тому же в комнате наверняка нельзя работать над картинами.
— В наше время можно получить отдельную квартиру. С уходом.
— У меня же есть дом! Впрочем, ты этого даже не видишь. Неужели настолько болен?
— Обычная простуда.
Тут только Курт заметил, что простуда его уже не беспокоит. Все угрожающие симптомы куда-то исчезли. Так с ним бывало и раньше. Когда человек очень занят, он словно запрещает себе болеть. Но, стоит закончить следствие, инфекция вспыхнет с новой силой.
— Сегодня вечером я встречаюсь с Моной, — сказал он.
Продолжать разговор о доме престарелых или о специальной квартире было бессмысленно. Сначала надо поговорить с Кристиной.
— Она ушла от тебя, — сказал отец. — Выкинь ее из головы.
— Мне совсем не хочется выкидывать ее из головы.
Отец продолжал писать. Теперь он был занят розовым облаком. Разговор иссяк.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросил Курт.
— Что, уже уезжаешь? — отозвался, не поглядев на него, отец.
В его вопросе звучал упрек. Курт Валландер понял, что пытаться успокоить свою совесть бессмысленно.
— У меня куча работы, — сказал он. — Я сейчас за начальника. Мы пытаемся найти убийц двух стариков. И заодно нескольких пироманов.
Отец хмыкнул и почесал в паху.
— Начальник полиции, — произнес он значительно. — Это что, большая шишка?
Курт Валландер поднялся.
— Пап, я заеду на днях, — сказал он. — Помогу тебе навести здесь порядок.
Взрыва он никак не ожидал.
Отец бросил кисть на пол и стоял перед ним, потрясая кулаками.
— Ты приехал сюда, чтобы заявить мне, что у меня не убрано?! — вопил он. — Чтобы лезть в мою жизнь? Не беспокойся, у меня есть кому прибраться и присмотреть за хозяйством. А знаешь ли ты, что я еду в Римини? У меня там выставка! Я беру по двадцать пять тысяч крон за картину! А ты являешься сюда и долдонишь что-то о доме престарелых. Но тебе не удастся меня уморить, можешь быть уверен!
Хлопнув дверью, он вышел из мастерской.
Он спятил, подумал Курт. С этим надо кончать. Он, похоже, и вправду воображает, что у него есть и уборщица, и экономка. И что он поедет в Италию на свою персональную выставку.
Отец грохотал чем-то на кухне. Похоже, швырялся кастрюлями. Зайти, что ли?
Нет, не стоит. Он пошел к машине. Надо сейчас же, не откладывая, позвонить Кристине. Вместе им, может быть, удастся убедить отца, что так продолжаться не может.
В девять он был в полиции и вручил Эббе свой костюм. Она обещала, что к полудню тот будет почищен и отглажен.
А в десять он собрал совещание. Вчерашний сюжет в новостях возмутил всех, кто его видел. После короткой дискуссии решили, что Валландер должен написать резкий ответ с опровержением и передать его в Агентство новостей.
— А почему молчит начальник Управления государственной полиции? — спросил Мартинссон.
В ответ он услышал презрительный смех.
— Он-то? — сказал Рюдберг. — Он вмешивается только тогда, когда можно на этом погреть руки. А на то, каково приходится полицейским на местах, ему глубоко плевать.
После чего началось обсуждение собственно двойного убийства.
Ничего такого, что стоило бы внимания, пока не произошло. Следствие по-прежнему находилось в начальной фазе.
Они собирали материал, анализировали его и сортировали.
Все согласились, что самый главный след — таинственная женщина в Кристианстаде и ее сын. Уже никто не сомневался, что это было убийство с целью ограбления.
Курт Валландер спросил, как дела в лагерях беженцев.
— Я проверил ночные рапорты, — сказал Рюдберг. — Как будто бы все спокойно. Самое страшное происшествие за ночь — на трассу Е-14 выбежал лось.
— Завтра пятница, — сказал Курт Валландер. — Вчера мне опять позвонил тот же тип. Он повторил свои угрозы.
Рюдберг предложил известить Управление государственной полиции. Пусть там сами думают, как усилить наблюдение.
— Правильно, — согласился Валландер. — Лучше подстраховаться. А мы тут у себя выделим еще один ночной патруль — специально для лагерей.
— Тогда отдай приказ о сверхурочных, — сказал Ханссон.
— Знаю, — кивнул Валландер. — Я бы хотел назначить в ночную смену Петерса и Нурена. И пусть кто-нибудь обзвонит всех директоров лагерей. Пугать не надо, попросите только усилить бдительность.
Совещание продолжалось около часа.
Оставшись один, Валландер стал обдумывать гневное письмо на телевидение, но тут зазвонил телефон.
Это был Йоран Буман.
— Видел тебя вчера в новостях, — сообщил он и засмеялся.
— Ну не сволочи, а? Бесстыжие сволочи…
— Ага. А ты даже не возмутился.
— Как раз им письмо пишу.
— О чем они вообще думают, журналисты?
— Только не о том, где правда, а где ложь. Больше о броских заголовках.
— У меня для тебя хорошие новости.
Курт Валландер напрягся.
— Ты ее нашел?
— Может быть. Сейчас к тебе придет факс. У нас девять возможных кандидатур. Актами гражданского состояния пренебрегать не стоит. Ты посмотри, что я тебе прислал, и позвони, кем заняться в первую очередь.
— Молодец, Йоран, — сказал Курт Валландер. — Я позвоню.
Он спустился в приемную. Молодая девушка, которую он видел впервые в жизни, принимала факс.
— А кто это — Курт Валландер? — обратилась она к нему.
— Это я. А где Эбба?
— Она собиралась в химчистку.
Ему стало неловко. Эбба должна бегать и решать его личные проблемы.
Факс был на четырех страницах. Он вернулся к себе и разложил их на столе. Читал фамилию за фамилией, даты рождения. У всех отцы неизвестны.
Четверых он довольно быстро отверг. Оставались еще пятеро мальчиков, родившихся в пятидесятых годах.
Двое из них живут по-прежнему в Кристианстаде. Один в Гладсаксе, недалеко от Симрисхамна. Еще один живет в Стрёмсунде, а последний уехал в Австралию.
Он улыбнулся, подумав, что в интересах следствия придется послать кого-то на другую сторону земного шара.
А потом позвонил Йорану Буману.
— Молодец! — похвалил он его еще раз. — Выглядит многообещающе. Будем выбирать из пяти.
— Пригласить их на беседу?
— Пока нет. Я хочу заняться этим сам. Вернее, вместе с тобой. Если у тебя, конечно, найдется время.
— Найдется. Начнем сегодня?
Курт Валландер поглядел на часы.
— Давай завтра. Я постараюсь в девять быть у тебя. Если, конечно, ночью ничего не произойдет.
Он коротко рассказал об анонимных звонках.
— А ты нашел этих, которые подожгли лагерь?
— Еще нет.
— Ладно. Я пока подготовлю кое-что к завтрашнему дню. Узнаю, по крайней мере, не переехал ли кто из них.
— Может быть, встретимся в Гладсаксе, — предложил Курт Валландер. — Это как раз на полпути.
— В девять часов в отеле «Свеа» в Симрисхамне. Выпьем кофе для разгона.
— Отлично. И спасибо за помощь.
Ну погодите, черти, подумал он, кладя трубку. Теперь пойдет работа.
Потом Валландер единым духом написал письмо на шведское телевидение. Не выбирая выражений. Копии он собирался направить в Иммиграционное управление, министру по делам иммиграции, окружному полицмейстеру и начальнику Управления государственной полиции.
Рюдберг, стоя в коридоре, прочитал письмо.
— Здорово, — сказал он, — только не думай, что кто-нибудь пошевелит пальцем. Журналисты в этой стране, а особенно на телевидении, ошибаться не могут.
Курт Валландер отдал перепечатать письмо и пошел в столовую выпить кофе. О еде пока думать не хотелось. Было уже около часа, и он решил разобраться до обеда со всеми листочками с телефонными звонками у себя на столе.
Накануне вечером он изрядно струхнул после анонимного звонка. А сейчас неприятные предчувствия удалось отогнать. По крайней мере, случись что, полиция начеку.
Он набрал номер Стена Видена. Но, не успели начаться сигналы, быстро положил трубку. Стен подождет. В свое время они еще развлекутся, замеряя скорость, с которой лошадь съедает свою порцию сена.
Вместо этого он набрал номер прокуратуры.
Девочка на коммутаторе сказала, что Аннет Бролин на месте. Он поднялся и пошел в другое крыло.
Она стояла в пальто.
— Я иду обедать, — сказала она.
— Можем пообедать вместе.
Она замешкалась на секунду, потом улыбнулась:
— Почему бы и нет?
Курт Валландер предложил «Континенталь». Они сели за столик у окна и оба заказали соленую лососину.
— Я тебя видела вчера в новостях, — сказала Аннет. — Как можно делать такие односторонние и пристрастные репортажи?
Валландер, приготовившийся к обороне, расслабился.
— Журналисты относятся к полицейским как к дичи, — сказал он. — Много мы делаем или мало, не важно, нас все равно облают. К тому же они не понимают, что какие-то вещи мы просто вынуждены утаивать в интересах следствия.
Он не собирался рассказывать ей насчет утечки информации, но не удержался. Рассказал, как его взбесило, когда секретные сведения пошли прямым ходом на телевидение.
Он заметил, как внимательно Аннет слушает. И вдруг увидел за элегантным костюмом и прокурорской должностью человека, которого он почти не знает.
Они заказали кофе.
— А твоя семья тоже переехала сюда? — спросил он.
— Нет, муж остался в Стокгольме. И детям не стоит менять школу ради одного года.
Курт огорчился. В глубине души он надеялся, что она носит кольцо просто так.
Официант пришел со счетом, и Курт потянулся за бумажником.
— Пополам, — сказала она.
Официант подлил кофе.
— Расскажи об этом городе, — попросила она. — Я проглядела часть уголовных дел за последние годы. Все иначе, если сравнивать, например, со Стокгольмом. Огромные различия.
— Они уменьшаются, эти различия, — сказал Курт Валландер. — Скоро все маленькие шведские городки будут просто пригородами больших. Двадцать лет назад здесь не слыхали, что такое наркотики. Десять лет назад наркотики были уже и в Симрисхамне, и в Истаде, но мы как-то с этим управлялись. Теперь наркота повсюду. Едешь мимо какой-нибудь красивой старинной усадьбы и думаешь: а чем черт не шутит, может, тут делают амфетамин?
— Насилия здесь меньше, — сказала она. — И оно не такое жестокое.
— Будет больше, — мрачно сказал он. — Не хочется признавать, но это так. Скоро грань между большим городом и глубинкой совсем сотрется. Мальмё, к примеру, полно организованной преступности. Открытые границы, паромы — для них слаще меда. У нас есть полицейский, он раньше работал в Стокгольме и сбежал оттуда. Сведберг. Он там не выдержал. На днях он, правда, сказал, что подумывает, не вернуться ли назад.
— И все-таки здесь спокойно, — задумчиво произнесла она. — Нет, это не Стокгольм.
Они вышли из «Континенталя». Валландер оставил машину рядом, на Стикгатан.
— А разве здесь можно парковаться? — спросила она.
— Нет, — ответил он с улыбкой. — Но если мне лепят штраф, я его плачу. Как правило. А может, стоит не платить и дождаться приговора.
Они вернулись в управление полиции.
— Я собирался как-нибудь пригласить тебя поужинать, — сказал он. — Могу показать тебе окрестности.
— С удовольствием.
— Ты часто ездишь домой?
— Раз в две недели.
— А муж приезжает? Дети?
— Муж — когда может. А дети — когда захотят.
Я люблю тебя, подумал вдруг Курт.
Увижу сегодня Мону и скажу, что полюбил другую женщину.
Они расстались в приемной.
— Я заброшу тебе в понедельник отчет по следствию, — сказал Валландер. — У нас появились кое-какие зацепки.
— Собираетесь кого-то задержать?
— Нет. Пока нет.
Она кивнула:
— В понедельник лучше бы с утра, до десяти. Позже у меня пойдут сплошные продления сроков содержания и судебные документы.
Договорились на девять.
Она ушла по коридору, а он долго смотрел ей вслед.
Вернувшись в кабинет, он ликовал. Аннет Бролин, мысленно произнес он. Чего только не случается в мире, где, как утверждают, случиться может все.
Остаток дня он читал протоколы допросов, которые до этого успел только пролистать. Пришли окончательные результаты вскрытия. Его опять передернуло от чудовищной жестокости по отношению к двум беспомощным старикам. Он прочитал рапорты о беседах с дочерьми и результаты массового опроса в Ленарпе.
Никаких противоречий он не обнаружил. Все данные дополняли и уточняли друг друга.
Никто даже не догадывался о двойной жизни простого фермера. Во время войны, в 1943 году, его привлекали к суду за драку, но оправдали. Кто-то раскопал даже копию судебного дела, и Валландер внимательно его прочитал, но никаких особых мотивов для мести не обнаружил. Скорее всего, речь шла об обычной ссоре, перешедшей в рукоприкладство. Дело было в деревне под названием Эрикслунд.
В полчетвертого Эбба принесла вычищенный костюм.
— Ты ангел, — сказал Валландер.
— Надеюсь, проведешь приятный вечер, — сказала она с улыбкой.
Он вдруг почувствовал, что к горлу подступил комок. Эбба сказала это совершенно искренне.
До пяти часов он заполнил лотерейный купон, записался на техосмотр и продумал тактику завтрашних разговоров. Потом написал самому себе памятку, чтобы не забыть подготовить пресс-релиз до приезда Бьёрка.
В три минуты шестого в двери появилась физиономия Тумаса Неслунда.
— Ты еще здесь? — спросил он. — А я думал, ты уже ушел.
— Почему ты так решил? — спросил Курт.
— Эбба сказала.
Как она меня опекает, подумал он, улыбнувшись. Надо ей с утра подарить цветы, еще до Симрисхамна.
Неслунд зашел в кабинет.
— Есть время? — спросил он.
— Очень мало.
— Я недолго. Этот Клас Монсон…
Курт не сразу вспомнил, кто это такой.
— Ага, это тот, который грабанул ночной магазин?
— Ну да. Свидетель его опознал, хотя тот был с чулком на голове. Татуировка на запястье. Совершенно очевидно, что это он. А новая прокурорша с нами не согласна.
Курт Валландер поднял бровь:
— Почему?
— Она считает, что следствие проведено небрежно.
— А на самом деле?
— Ничуть не более небрежно, чем обычно. Дело совершенно ясное.
— А что она говорит?
— Она говорит, что, если не будет более исчерпывающих доказательств, ордер на арест она не подпишет. Это же черт знает что, какая-то стокгольмская бабенка является сюда и воображает, что умнее всех.
Валландера покоробили слова Неслунда, но он постарался это скрыть.
— С Пелле не было бы никаких проблем, — сказал Неслунд. — Ведь ясно же как день, что именно этот тип ограбил магазин.
— Дело у тебя?
— Я дал его Сведбергу, чтобы он просмотрел.
— Положи его ко мне на стол. Завтра прочитаю.
Неслунд взялся за ручку двери:
— Ты бы поговорил с этой теткой.
Курт Валландер кивнул и улыбнулся:
— Поговорю. Нельзя же, чтобы прокурор из Стокгольма все время вставлял нам палки в колеса.
— Я знал, что ты так скажешь. — Неслунд вышел из кабинета.
Прекрасный повод для ужина, подумал Валландер. Он надел куртку, перекинул костюм через руку и погасил свет.
Он быстро принял душ и успел в Мальмё за несколько минут до семи.
Найдя стоянку, Валландер спустился от Большой площади по лестнице к «Поварскому кабачку». Хотелось что-нибудь выпить до встречи с Моной.
Поежившись от цен, он заказал двойной виски. Обычно он предпочитал солодовый, но на этот раз пришлось удовлетвориться сортом попроще.
Он поднес стакан ко рту и сделал глоток. Несколько капель пролились на пиджак, точно на то место, где утром было пятно. Теперь будет другое.
Все, еду домой, подумал он, задыхаясь от презрения к самому себе. Поеду домой и лягу. Даже стакан не могу удержать, чтобы не облиться. Но в глубине души он понимал, что это всего лишь тщеславие. Тщеславие и нервы. Он очень нервничал перед встречей с Моной. Это, наверное, самая важная встреча с тех пор, как он сделал ей предложение.
А теперь он поставил себе целью отменить уже состоявшийся развод. А чего он хочет на самом деле?
Он вытер лацкан салфеткой, допил виски и заказал еще. Через десять минут ему надо идти.
Что он скажет Моне?
И что она ответит?
Он залпом опустошил стакан. И сразу почувствовал, как алкоголь ударил в голову. Он опять вспотел.
Ни до чего он не додумался.
В глубине души он надеялся, что Мона сама скажет спасительные слова.
Это же она захотела развода.
Пусть она и придумает, как вернуть все назад.
Он заплатил и вышел. Шел медленно, чтобы не прийти слишком рано.
И пока он ждал зеленого светофора на Валльгатан, решил для себя две вещи.
Во-первых, он должен поговорить с Моной о Линде. И во-вторых, он ждал ее совета, что делать с отцом. Мона хорошо его знает. Хотя они никогда не были близки, она хорошо разбиралась в таинственных и внезапных перепадах его настроения.
Забыл позвонить Кристине, вспомнил он, переходя улицу. А может, хотел забыть?
Когда он переходил канал по мосту, его обогнала машина с открытым верхом. Молодые люди охотились на девочек. Пьяный юнец орал что-то, перевесившись через борт машины.
Курт Валландер вдруг вспомнил, как ходил по этому мосту двадцать лет тому назад. Район выглядел так же. Он был тогда совсем молодым полицейским, и чаще всего патрулировал в паре с коллегой постарше. Они приходили на вокзал, чтобы проследить за порядком. Иногда выставляли какого-нибудь пьяницу или безбилетника. Насилия почти не случалось.
Того мира больше нет, подумал он.
Он исчез, утрачен навсегда.
Валландер вошел в здание вокзала. Здесь многое изменилось, но каменный пол был тот же. Как и скрежет вагонных тормозов.
И вдруг он увидел свою дочь.
Сначала ему показалось, что он обознался. С таким же успехом это могла быть девушка из конюшни Стена Видена. Но нет, это была Линда.
Она стояла рядом с угольно-черным парнем и покупала билет в автомате. Африканец был чуть не на полметра выше ее, с пышной кудрявой шевелюрой и в лиловом комбинезоне.
Валландер тут же спрятался за колонной, как будто был на задании. Негр что-то сказал, и Линда засмеялась.
Он подумал, что уже много лет не видел, как она смеется.
То, что он видел, привело его в отчаяние. Дочь для него недосягаема. Он не существует для нее, хотя стоит совсем рядом.
Моя семья, подумал он. Я стою на вокзале и шпионю за собственной дочкой. Моя жена тем временем уже, наверное, ждет в ресторане, и, может быть, нам удастся спокойно поговорить и не начать сразу же кричать друг на друга.
Глаза его наполнились слезами, контуры предметов стали расплываться. Он не плакал примерно столько же, сколько не видел смеющуюся Линду.
Линда со своим африканцем пошли к перрону. Он хотел броситься за ней, потянуть ее к себе.
Потом они скрылись из виду. И он, как истинный полицейский, стараясь остаться незамеченным, выскользнул на перрон, насквозь продуваемый ледяным ветром с пролива. Он видел, как они шли, взявшись за руки, и смеялись. Потом голубые двери вагона с шипением закрылись, и поезд отошел — то ли в Лунд, то ли в Ландскрону.
Он попытался утешить себя тем, что она хорошо выглядит, ей весело, она раскована и радостна. Такой она была только в раннем детстве. Но единственное, о чем он мог думать, — это о собственной катастрофе.
Курт Валландер. Несчастный полицейский с несложившейся семейной жизнью. Теперь он опаздывал. Может быть, Мона уже повернулась на каблуках и ушла? Она была пунктуальна и ненавидела ждать.
Особенно его.
Он побежал по перрону. Ярко-красный тепловоз шипел, как разъяренный хищник.
Он так торопился, что споткнулся на ступеньках ресторана. Коротко стриженный вышибала смотрел на него ледяными глазами.
— И куда ты собрался? — спросил он лениво.
Его сразил вопрос. Он сразу понял, что парень имел в виду. Вышибала решил, что он пьян, и не хотел пускать его в ресторан.
— Я договорился поужинать с женой.
— Зря договорился. Иди-ка лучше домой.
Курт Валландер ощутил ярость.
— Я полицейский! — заорал он. — И я не пьян, мало ли что тебе показалось. Пропусти меня сейчас же, говорю добром.
— Поцелуй меня в жопу! — сказал вышибала. — Иди, пока я не позвал легавых.
Он почувствовал, что сейчас ударит наглеца, но сумел взять себя в руки. Он вынул свое полицейское удостоверение.
— Я же тебе говорил, что я полицейский, — сказал он, — и я совершенно трезв. Просто поскользнулся. К тому же меня и в самом деле ждет жена.
Вышибала подозрительно изучал удостоверение. Потом вдруг просиял.
— Я тебя узнал, — сказал он, — ты был вчера на ТВ.
Хоть какой-то прок от телевидения, подумал Курт.
— Я целиком на твоей стороне, — сказал вышибала. — Целиком и полностью.
— В каком смысле?
— А в том, что давно пора окоротить этих понаехавших. Пускаем в страну всякое дерьмо, а они наших стариков убивают! Ты прав — надо гнать их к черту отсюда. Пинком под зад.
Курт Валландер понял, что спорить бесполезно. Он слабо улыбнулся.
— Теперь неплохо бы и поесть, — сказал он.
Охранник открыл перед ним дверь.
— Но ты понял, что с ними надо быть настороже?
— Ясное дело, — сказал Валландер и вошел в ресторан. Он повесил пальто и огляделся. Мона сидела у окна с видом на канал.
Он втянул живот, насколько смог, провел рукой по волосам и подошел к ней.
Все пошло наперекосяк с самого начала. Он понял, что она заметила пятно на пиджаке, и разозлился.
И не знал, удалось ли ему это скрыть.
— Привет, — сказал он и сел напротив нее.
— Как всегда, опаздываешь, — сказала она. — Как ты растолстел!
Сразу же принимается его оскорблять. Никакой любви. Ни даже просто дружелюбия.
— А ты такая же, как всегда. Где это ты так загорела?
— Мы были неделю на Мадере.
Мадера. Сначала Париж, потом Мадера. Их свадебное путешествие. Гостиница, балансирующая на скале, крошечный рыбный ресторан на берегу. И она там была с кем-то еще.
— Вот как, — сказал он. — Я-то думал, Мадера — это наш с тобой остров.
— Не будь ребенком.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что ты ведешь себя как ребенок.
— И что в этом плохого?
Они начали заводиться. Их спасла дружелюбная официантка. Она пришла взять заказ, и он почувствовал, что их в последний момент словно вытащили из ледяного омута.
Когда появилось вино, они немного успокоились.
Курт Валландер смотрел на женщину, которая когда-то была его женой, и думал, что она очень красива. По крайней мере, ему так казалось. Он попытался унять ревность.
Он пытался сделать вид, что абсолютно спокоен. Быть бы спокойным и на самом деле!
Они выпили.
— Вернись, — попросил он. — Попробуем начать сначала.
— Нет. Ты должен наконец понять, что все кончено. Все в прошлом.
— Я был сейчас на вокзале и видел нашу дочь.
— Линду?
— Тебя это удивляет?
— Я думала, она в Стокгольме.
— Что ей делать в Стокгольме?
— Она хотела поступать учиться. Выбрать что-нибудь, что ей подходит.
— Я не ошибся. Это точно была она.
— Ты говорил с ней?
Валландер покачал головой:
— Она села в поезд. Я не успел.
— Какой поезд?
— В Лунд. Или в Ландскрону. Она была с каким-то африканцем.
— Это хорошо.
— Что значит — хорошо?
— Это значит, что Герман — лучшее, что было у нее в жизни. За много лет.
— Герман?
— Герман Мбойя. Он из Кении.
— Он был в лиловом комбинезоне!
— Одевается он забавно.
— Что он делает в Швеции?
— Изучает медицину. Скоро уже будет врачом.
Валландер не поверил своим ушам. Она что, шутит?
— Врачом?
— Ну да, врачом. Доктором, если угодно. Он приветливый, заботливый. Прекрасное чувство юмора.
— Они живут вместе?
— У него крошечная студенческая квартирка в Лунде.
— Я спросил, живут ли они вместе.
— Я думаю, что Линда наконец решилась.
— Решилась на что?
— Переехать к нему.
— Как же она тогда собирается учиться в Стокгольме?
— Это Герман предложил.
Официантка подлила им вина. Курт заметил, что начинает слегка пьянеть.
— Она как-то позвонила. Была в Истаде. Но не зашла. Если увидишь ее, передай, что я по ней скучаю.
— Она делает то, что считает нужным.
— Я тебя только попросил ей передать!
— Передам! Не кричи!
— Я не кричу.
На столе появился бифштекс «а-ля тартар».
Ели молча. Ему было невкусно. Он заказал еще бутылку вина и с легкой тревогой подумал, как он будет добираться домой.
— У тебя, похоже, все в порядке.
Она говорила решительно. Как будто возражала.
— А у тебя?
— Отвратительно. А в остальном — нормально.
— О чем ты хотел со мной поговорить? — спросила Мона.
Это он забыл. Он забыл, что придумал предлог для встречи, а теперь ему было совершенно нечего сказать.
Надо сказать правду, подумал он с иронией. Почему бы не попробовать для разнообразия?
— Я просто хотел тебя увидеть. Все остальное — просто враки.
Она улыбнулась:
— Я рада, что мы встретились.
Внезапно он заплакал.
— Мне так страшно тебя не хватает, — пробормотал он сквозь слезы.
Она погладила его по руке. Но ничего не сказала.
И только теперь Курт понял, что все кончено. Что развод — это навсегда. Поужинать вместе они могут, но жизни их разошлись. Ее молчание было красноречивее слов.
Он подумал об Аннет Бролин. И о негритянке из снов.
Он был совершенно не готов к одиночеству. Но теперь придется с ним смириться и постепенно начинать все сначала. Начинать жизнь, за которую отвечать будет только он сам.
— Ответь мне только на один вопрос, — сказал Курт. — Почему ты ушла?
— Если бы я не ушла, жизнь бы ушла от меня, — сказала она. — Я только хочу, чтобы ты понял: это вовсе не твоя вина. Я сама поняла, что пора рвать. И сама решилась на это. Когда-нибудь ты поймешь, о чем я говорю.
— Я хочу понять сейчас.
Она пыталась заплатить за себя, но он и слышать не пожелал.
— Как ты будешь добираться домой? — спросила она.
— Ночным автобусом, — сказал он. — А ты?
— Я пройдусь.
— Я провожу тебя.
Она покачала головой:
— Расстанемся здесь. Так лучше. Звони, если что. Надо поддерживать связь.
Она быстро чмокнула его в щеку. Он смотрел, как она энергичным шагом идет по мосту. Когда она скрылась в переулке между «Савоем» и туристским бюро, он пошел следом. Пару часов назад он шпионил за дочерью, теперь — за женой.
Около радиомагазина на углу Большой площади ее ждала машина.
Она села на переднее сиденье. Он шагнул в подъезд, когда они проезжали мимо него, но успел разглядеть, что за рулем сидит мужчина.
Валландер пошел к машине. Никакого ночного автобуса на Истад не было. По пути он зашел в автомат и набрал номер Аннет Бролин. Услышав ее голос, положил трубку.
Он залез в машину, поставил кассету с Марией Каллас и закрыл глаза. Проснулся от холода. Он проспал почти два часа. И решил ехать домой, хотя еще не протрезвел. Поеду через Сведалу и Сванехольм, решил он, там никогда не нарвешься на патруль.
И все-таки нарвался.
Курт совершенно забыл, что сам поручил патрулировать лагеря беженцев по ночам.
Петерс и Нурен обнаружили вихляющую машину на полпути из Сванехольма в Свимминге. Они проверяли, все ли спокойно в лагере в Хагехольме. Хотя и тот и другой прекрасно знали машину Валландера, им просто не пришло в голову, что тот куда-то поедет среди ночи.
К тому же номер был настолько забрызган грязью, что его не было видно. Только остановив машину, они увидели, что за рулем не кто иной, как их временный шеф.
Они молчали. Карманный фонарь Нурена светил прямо в покрасневшие глаза Валландера.
— Все тихо? — спросил Курт Валландер.
Петерс и Нурен переглянулись.
— Вроде да, — сказал Петерс.
— Хорошо, — сказал Валландер и хотел поднять стекло.
И тогда вперед шагнул Нурен:
— Лучше всего, если ты выйдешь из машины. Сию же минуту.
Курт вопросительно посмотрел на него. Лица Нурена он не видел, потому что фонарь светил ему прямо в глаза.
Он нагнулся и вылез из-за руля. Ночь была холодной. Его бил озноб. Похоже, все кончено.
