Глава пятая

Подъем к ровной площадке на Рассеченной Вершине занял не более получаса, хотя тропа сделалась крутой и идти стало нелегко. Ветер к тому времени усилился, небо очистилось, в лунном свете все вокруг обрело более четкие контуры. Но в отсутствие облаков заметно похолодало.

Сабриэль подумала было призвать Хартию и сотворить согревающее заклинание, но она уже устала и потеряла бы на этом больше сил, чем могло восстановить тепло. Вместо этого девушка остановилась и надела подбитую овчиной непромокаемую куртку, доставшуюся ей от отца. Поношенная куртка была ей сильно велика, пришлось потуже затянуть перевязь и бандольер с колокольцами, зато от ветра она защищала надежно.

Немного согревшись, Сабриэль вновь побрела вверх по последнему отрезку тропы, где склон сделался настолько крут, что строители тропы сочли нужным вырубить ступеньки в граните, ныне истершиеся и опасно крошащиеся.

Сабриэль так сосредоточилась на том, чтобы не оступиться, что сама не заметила, как добралась до вершины. Не поднимая головы и высматривая в лунном свете очередную ступеньку понадежнее, она уже занесла было ногу для следующего шага – и тут осознала, что подъем закончился.

Вот она, Рассеченная Вершина: узкий гребень, где сходилось несколько склонов холма, образуя миниатюрное плато с небольшим углублением в центре. В углублении лежал снег – громадный сугроб мерцал в лунном свете, ослепительно-белый на фоне красного гранита, напоминающий по форме сигару. Ни деревьев, ни растительности здесь не было, но в самой середине сугроба возвышался, отбрасывая длинную тень, темно-серый камень. Он был в два раза шире и в три раза выше Сабриэль и казался целым и невредимым, пока девушка не подошла поближе и не разглядела зигзагообразную трещину, рассекавшую его надвое.

Сабриэль в жизни не видела настоящих камней Хартии, но знала, что они во всем подобны Стене: знаки Хартии струятся сквозь камень, словно ртуть, обретая форму, вновь растворяясь и снова составляясь вместе в нескончаемой истории, повествующей о создании мира.

На этом камне просматривались знаки Хартии, но – неподвижные, застывшие, как снег. Мертвые письмена, врезавшиеся в обработанный камень, бессмысленные надписи – и ничего более.

Сабриэль никак не ждала такого и с запозданием поняла, что ей следовало бы подумать наперед. Ей представлялось, что камень расколола молния или что-то в этом роде, но позабытые уроки, слишком поздно воскресшие в памяти, подсказали: это не так. Разбить камень Хартии способна лишь некая страшная сила Свободной магии.

Сабриэль подошла ближе. Страх нарастал в ней, словно первый приступ зубной боли, обещающий: самое худшее еще впереди. Здесь, на хребте, дул сильный ветер, пробирая до костей; не спасала даже непромокаемая куртка – отцовская, она воскрешала в памяти определенные страницы «Книги мертвых» и те страшилки, которые маленькие девочки рассказывают в темноте дортуара, вдалеке от Древнего королевства. А следом нахлынул ужас – так что Сабриэль усилием воли загнала воспоминания в самую глубину души и заставила себя подойти к камню.

Темные пятна чего-то… непонятного… закрыли собою часть знаков. Сабриэль наклонилась почти к самому камню – и только тогда смогла распознать, чтó это чернеет в лунном свете.

А распознав, резко отпрянула, отшатнулась назад, едва не опрокинувшись в снег. То были пятна засохшей крови, и при виде их Сабриэль поняла, как был расколот камень, отчего кровь не смыли ни дождь, ни снег… отчего камень никогда не очистится.

На камне был принесен в жертву маг Хартии. Принесен в жертву некромантом, чтобы получить доступ в Смерть или чтобы помочь мертвому духу прорваться в Жизнь.

Сабриэль до боли закусила нижнюю губу, руки ее безотчетно задвигались в тревоге и страхе, пытаясь нарисовать знаки Хартии. Заклинание для подобного жертвоприношения приводилось в последней главе «Книги мертвых». Теперь она его вспомнила – во всех тошнотворных подробностях. Она много чего позабыла из содержимого книги, переплетенной в зеленую кожу, в том числе и это; само так вышло, или ей помогли забыть, она не знала. Таким заклинанием сумел бы воспользоваться только очень могущественный некромант. И только закоренелый злодей захотел бы это сделать. А зло порождает зло, зло пропитывает землю и делает ее притягательной для новых злодеяний…

– Прекрати! – приказала себе Сабриэль вслух, прерывая поток внутренних образов.

Было темно и ветрено, с каждой минутой холодало. Надо принять решение: заночевать здесь и призвать проводника или немедленно уходить куда глаза глядят, в надежде, что она сумеет призвать проводника откуда угодно.

Что делало ее положение особенно отчаянным, ее проводник был мертвым. Сабриэль придется вступить в Смерть, пусть и ненадолго, чтобы позвать проводника и побеседовать с ним. Здесь это проделать несложно: жертвоприношение создало приоткрытый портал, как если бы дверь подбили клином, чтоб не захлопнулась. Но как знать, что затаилось и ждет в холодной реке за этой дверью?

Сабриэль постояла минуту, дрожа от холода и прислушиваясь, напрягая все органы чувств, точно мелкий зверек, знающий: неподалеку рыщет хищник. Она мысленно просматривала страницы «Книги мертвых» и заново проживала бессчетные часы, в течение которых заучивала магию Хартии под руководством магистры Гринвуд в солнечной Северной башне Уиверли-колледжа.

Спустя минуту Сабриэль окончательно поняла, что на ночь здесь не останется. Она просто-напросто слишком напугана, чтобы уснуть поблизости от оскверненного камня. Но вызвать проводника проще здесь; а чем быстрее она доберется до отцовского дома, тем скорее сможет хоть чем-то помочь Абхорсену. Так что придется пойти на компромисс. Она защитит себя магией Хартии, насколько сможет, вступит в Смерть со всеми предосторожностями, призовет проводника, узнает дорогу и поскорее вернется в Жизнь. И даже скорее скорого.

Сказано – сделано. Сабриэль скинула лыжи и рюкзак наземь, положила в рот немного сухофруктов и домашних ирисок, чтобы наскоро подкрепить силы, и приняла позу для медитации, облегчающую работу с магией Хартии.

Разлепив наконец зубы после борьбы с ириской, она приступила к обряду. В мыслях ее возникали символы – четыре главных знака Хартии в вершинах ромба, призванные защитить ее и от физического вреда, и от Свободной магии. Сабриэль удержала их перед внутренним взором, зафиксировала во времени и извлекла из нескончаемого потока Хартии. Затем вытащила меч и грубо начертила фигуру в снегу вокруг себя: по одному знаку на каждую сторону света. Создав очередной знак, она переносила его из мысленного пространства в руку и давала соскользнуть по лезвию в снег. Там вспыхивали линии золотого пламени, и знаки оживали и огнем горели на земле.

Последний, знак Севера, оказался ближе прочих к уничтоженному камню и едва сработал. Сабриэль пришлось зажмуриться и призвать на помощь всю свою волю, чтобы заставить его соскользнуть с меча. Но все равно этот знак получился бледной копией остальных трех и горел так слабо, что даже снега почти не растопил.

Ну что ж, как есть, так есть. Сабриэль справилась с подступающей к горлу тошнотой: это тело ее отзывалось на борьбу со знаком Хартии. Девушка понимала, что знак Севера слаб, но золотые линии соединили все четыре вершины, и ромб обрел законченность – пусть и непрочную. Как бы то ни было, на большее она сейчас не способна. Сабриэль вложила меч в ножны, сняла перчатки и ощупала бандольер, замерзшими пальцами пересчитывая колокольцы.

– Ранна, – произнесла она вслух, прикасаясь к первому, самому маленькому.

Ранна, снотворец. Вслед за его певучим негромким звуком приходит безмолвие.

– Мозраэль.

Второй колоколец, резкий и грубый. Мозраэль, пробуждающий; в него Сабриэль звонить ни за что нельзя – его звук, словно качели, отбрасывает звонящего дальше в Смерть, а слушающего – в Жизнь.

– Кибет.

Кибет, вожатый. Этот колоколец, своевольный и упрямый, имеет несколько звучаний. Он может даровать мертвому свободу идти куда вздумается или провести всех, кто слышит, сквозь следующие Врата. Многие некроманты, не совладав с Кибетом, ушли дальше, чем собирались.

– Дайрим.

Музыкальный колокольчик с голосом чистым и звонким. Голосом он наделял и мертвых, ибо они часто теряют его после ухода. Но Дайрим может заставить и онеметь не в меру разболтавшийся язык.

– Бельгаэр.

Еще один каверзный колоколец, что так и норовит зазвонить по собственной воле. Бельгаэр – колокольчик разума, презрительно отвергаемый большинством некромантов. Он может вернуть способность мыслить, память и все черты живой личности. Или, дрогнув в неумелой руке, стереть их вовсе.

– Саранет.

Колоколец с самым глубоким и низким звуком, звуком силы. Саранет налагает оковы, подчиняет Смерть воле своего хозяина.

И наконец, последний, самый крупный из колокольцев. Сабриэль он показался холоднее ее застывших пальцев даже сквозь кожаный футляр, не дающий ему зазвонить.

– Астараэль, плакальщик, – прошептала она.

Астараэль, изгоняющий, чей звон раздается последним. Если правильно позвонить в него, он отошлет всех, кто его слышал, далеко в Смерть. Всех, включая звонаря.

Рука Сабриэль нерешительно застыла над бандольером, коснулась Ранны и остановилась на Саранете. Девушка осторожно отвязала ремешок и извлекла колоколец на свет. Язычок, освобожденный от стопора, чуть звякнул – так взрыкивает разбуженный медведь.

Сабриэль заставила его умолкнуть, придержав язычок ладонью внутри колокольчика и не берясь за рукоять. Правой рукой она извлекла меч и взяла его на изготовку. Знаки Хартии на лезвии отразили лунный свет, замерцали и ожили. Сабриэль пригляделась: в такие моменты порою удавалось прочесть предзнаменования. Вдоль клинка бежали неведомые письмена, постепенно перетекая в более привычные, хорошо знакомые Сабриэль строки. Она наклонила голову и приготовилась войти в Смерть.

Сабриэль больше не глядела на лезвие, а меж тем надпись ожила снова и чуть изменилась. Обычно она гласила: «Я сделан для Абхорсена, разить тех, что уже мертвы». А сейчас последовало продолжение: «Клэйры провидели меня, Созидатель Стены выковал меня, король остудил меня, Абхорсен владеет мною».

Сабриэль, закрыв глаза, почувствовала, как возникла граница между Жизнью и Смертью. В спину дул ветер, неожиданно теплый, а лунные лучи слепили жаром, точно сияние солнца. Лицо ей обжег неизъяснимый холод; открыв глаза, она увидела сумеречный свет Смерти.

Усилием воли дух ее перешагнул границу; меч и колокольчик она держала наготове. Внутри ромба тело ее словно одеревенело, туман водоворотами заклубился у ног, виясь, оплел ей лодыжки. Лицо и руки побелели от инея, в каждой из вершин ромба вспыхнули знаки Хартии. Три вновь засияли ровным светом, однако северный знак ослепительно полыхнул и погас.

Река несла свои воды стремительно, но Сабриэль твердо стояла на ногах и, не обращая внимания ни на течение, ни на холод, настороженно оглядывалась по сторонам, высматривая ловушку или засаду. В этой точке перехода в Смерть царила тишина. Слышно было, как вода рушится сквозь Первые Врата, но ничего более. Ни плеска, ни бульканья, ни странных мяукающих звуков. В сером сумраке не маячило никаких темных бесформенных теней или зловещих силуэтов.

Не трогаясь с места, Сабриэль еще раз внимательно огляделась, убрала меч в ножны и пошарила в одном из набедренных карманов шерстяных бриджей. Колоколец Саранет она держала наготове в левой руке. А правой вытащила сложенный бумажный кораблик и, по-прежнему орудуя одной рукой, тщательно его расправила. Дивно-белый, в здешних сумерках он почти светился; на носу его обозначилось крохотное, безупречно круглое пятнышко – там, куда Сабриэль аккуратно выдавила капельку крови из пальца.

Сабриэль положила кораблик на ладонь, поднесла руку к губам и подула – словно отправляя в полет перышко. Точно планер, он соскользнул с руки на воду. Сабриэль затаила дыхание – кораблик едва не потонул; а в следующую минуту девушка с облегчением выдохнула – он бортом встретил волну, выровнялся и понесся по течению. Мгновение-другое – и кораблик уже исчез из виду, спеша к Первым Вратам.

Сабриэль пускала такой бумажный кораблик второй раз в жизни. Отец научил ее их делать, но строго предупредил, что пользоваться ими следует осторожно. Не чаще чем трижды в семь лет, или придется уплатить немалую цену, куда больше, чем капля крови.

Сабриэль знала, чего ждать: все повторится так же, как и в первый раз. И однако ж, когда гул Первых Врат на мгновение стих спустя десять, или двадцать, или сорок минут – в Смерти время расплывчато, – девушка извлекла меч и, держа Саранет наготове, отпустила его язычок. Колоколец молчал, ожидая, когда настанет миг быть услышанным. Врата смолкли, ибо кто-то… некое существо… возвращалось из глубин Смерти.

Сабриэль оставалось лишь надеяться, что это не кто-нибудь, а тот, кого она вызвала с помощью бумажного кораблика.