Глава 12

Это было странно: в обществе своего отца он снова стал ребенком. И вдруг отец превратился в его преподавателя химии, Йозефа Херцига. Неужели это мысли психоаналитика так повлияли на его рассудок? Тогда он вспоминает, что профессор химии говорил ему о Фрейде: он считал его величайшим умом своего времени, гением, который произвел в головах человечества настоящий переворот. Херциг, который был строгим в своем методе ученым, увлеченно читал книги этого доктора о душе. Да, безусловно, тот обладает опасным интеллектом, способным на манипуляции и на злоупотребление своей силой. А также на махинации со своими капиталами: он хранит деньги за границей, и даже значительную сумму, порядка трех миллионов шиллингов. Непростительная ошибка, обнаружение которой его радует. Только вот Фрейд ускользнул от него, не поколебавшись отправить вместо себя на допрос собственную дочь.

Антон Зауэрвальд допил кофе и уселся за письменный стол, где перед ним лежало досье Фрейда. Сейчас у него довольно сильно болела голова. Он уже давно не видел снов. Неужели это из-за книги? Словно он пробудил в себе способность ускользать с помощью мысли, точнее, способность запоминать свои сновидения. Он уже так давно просыпается по утрам, начисто забыв прошедшую ночь. С каких пор? В его сознании снова возникает суровый образ отца, и он вздрагивает.

На столе его ждала почта со штемпелем Рейха. Его распирало от гордости: повышения наверняка осталось ждать недолго. Жена будет гордиться им. Это она подтолкнула его к сотрудничеству с нацистами и весьма поощряла на этом пути. Он вскрыл письмо. В нем оказался приказ из Берлина: Фрейды должны как можно скорее покинуть свою квартиру, поскольку она реквизирована Рейхом. Ее превратят в Институт изучения расы, целью которого будет научное доказательство превосходства арийцев над другими народами.

Всего лишь награда судьбы, улыбнулся он. Но Фрейд-то доказывает в своих трудах обратное, и тоже с научной с точки зрения. А если все зависит не от расы, а от бессознательного? Того бессознательного, что порождает сновидения. А если нет биологически высших людей, но есть просто люди со своими частными историями, которых определяет лишь то, как их воспитали родители, и какие травмы они получили в детстве? А если есть только две категории человеческих существ: те, кто помнит свои сны, и те, кто не помнит? Или даже только одна: те, кто видит сны? Люди, которых определяет их бессознательное.

В частности, его смутил один из снов Фрейда, где тот созывал своих умерших друзей. Анализируя этот сон, Зауэрвальд понял, что он выявлял всю сложность чувств доктора по отношению к любимому сподвижнику. Получалось, Фрейд чувствовал к нему одновременно и ненависть, и дружбу. И Зауэрвальду вспомнились картины его собственного детства: он, как и Фрейд, страдал от эмоциональной амбивалентности, то есть от склонности к резко противоположным чувствам в отношении близких ему людей. Эта же амбивалентность толкнула его самого к работе одновременно и на нацистов, и на австрийскую полицию. И вот теперь он испытывает это чувство по отношению к самому Фрейду, с которым должен поддерживать строго профессиональные, лишенные чувств отношения. Он питает к нему некоторое уважение как к мыслителю и ученому и даже симпатию как к человеку, но при этом ненавидит как еврея.

Зауэрвальд вздрогнул, услышав властный стук в дверь. Аккуратно сложил письмо из Рейха, закрыл его в ящике стола и одернул пиджак, бросив взгляд в зеркало. И только после этого открыл дверь принцессе Мари Бонапарт. По всей видимости, аристократка настояла на этой встрече, чтобы поговорить об участи семьи Фрейда.

Мари вошла, но прежде он почувствовал аромат ее духов. Глядя ему прямо в глаза, она протянула затянутую в белую перчатку руку и села в кресло – так, словно это был трон. Мари не стала ходить вокруг да около и прямо объявила, что пришла для того, чтобы обсудить отъезд Фрейдов, словно это нечто само собой разумеющееся, каприз принцессы, в котором никто в мире не посмеет ей отказать.

– Боюсь, что в данном случае, принцесса Бонапарт, уладить это дело, строго говоря, совершенно невозможно, – проговорил Зауэрвальд. – Поскольку вот что я обнаружил, – добавил он, протягивая своей гостье выписки со счетов издательства. – Положение критическое. У издательства тридцать тысяч рейхсмарок долга, которые никогда не смогут быть выплачены.

– И что это означает?

– Это означает, что Фрейдам строго запрещено покидать страну.

– Это не имеет значения. – Мари улыбнулась. – Мы все уладим. Я хотела бы выкупить издательство. Эти долги станут моими, а не Фрейда. Так что он вполне сможет уехать. И я тоже, поскольку я не еврейка.

– Сколько вы хотите потратить на покупку издательства?

– Сколько скажете, доктор Зауэрвальд. – Мари снова улыбнулась.

– Но это еще не все, – продолжил он и, открыв небольшой сейф в углу комнаты, достал стопку папок. – Эти документы свидетельствуют о том, что доктор Фрейд переводил деньги за границу. Как вы знаете, за это полагается смертная казнь.

Принцесса рассеянно просмотрела проятнутые ей документы. Она казалась бесстрастной, но он заметил, как ее лицо побледнело под макияжем.

– Видите ли, принцесса Бонапарт, евреи своим индивидуалистическим поведением наносят вред обществу и не достойны жизни. И вот вам доказательство. То, что вы делаете для них, благородно, но весьма наивно. Зачем вы компрометируете себя с такими людьми? На вашем месте я отступился бы от них. В конце концов вы привлечете к себе излишнее внимание. Вы только напрасно подвергаете себя опасности.

– А что вы собираетесь делать с этими документами, профессор Зауэрвальд?

– Я собираюсь передать их своему начальству вместе с рапортом, который мне вскоре надлежит представить.

– Ну что ж, у меня на этот счет есть предположение.

– Какое, например?

– Например, они могли бы исчезнуть.

– Исчезнуть?

– Ну да, вы ведь могли бы их уничтожить, и они таким образом перестали бы существовать, – добавила она, с многозначительным видом открыв свою сумочку. – Не так ли, профессор Зауэрвальд?

– А что вы будете делать с книгами? – поинтересовался он.

– С какими книгами?

– С книгами издательства. Они-то ведь не могут исчезнуть. Что вы будете с ними делать, если выкупите издательство?

– Сохраню их или же опубликую.

– Вы не имеете права вывозить их из страны. Впрочем, вы также не можете их и опубликовать…

– Тогда как же решить этот вопрос?

– Я хочу, чтобы вы знали: Рейх намеревается ликвидировать проблему психоанализа. Психоанализ – еврейская наука. Это даже хуже, чем наука, это распространение семитской идеологии в германской культуре. Впрочем, насколько я понял, ваш Фрейд сейчас работает над «Моисеем»?

– В самом деле. Психоанализ – это радикальное исследование с помощью расспросов, после которого уже ничто и никто не остается таким как прежде. Даже Моисей, видите ли.

– В этом и состоит еврейская наука!

Антон Зауэрвальд сделал несколько шагов по кабинету, закурил сигару, потом спросил, пристально глядя на нее:

– Как он сейчас себя чувствует?

– Доктор Фрейд чувствует себя довольно слабым. У него очень болит челюсть. Ему пора уехать. Я думаю, он уже готов, – добавила Мари, зная однако, что это не так.

– А вам известно, что в июле ему надлежит покинуть квартиру?

– Я могла бы выкупить и ее.

– Ваши средства безграничны, принцесса?

– Я и в самом деле располагаю состоянием, которое позволяет мне приобретать почти все, что я хочу в этом мире. – Она встала. – Кстати, в связи с этим я хотела бы спросить: могу ли я получить доступ к некоторым очень личным документам доктора Фрейда, которые хранятся в банке Ротшильда?

– Какого рода документы?

– Речь идет о письмах. О частной переписке между доктором Фрейдом и его другом доктором Флиссом.

– Вы думаете, что можете добиться всего, чего захотите, принцесса Бонапарт? Но есть кое-что, чего вы не сможете получить, даже с вашими деньгами.

Повисло молчание.

– Что вы имеете в виду?

– Его ум, – проговорил Зауэрвальд, показывая на фотографию, отпечатанную на обороте обложки книги «Толкование сновидений».