— Завещание мистера Мортимера Уиншоу, — произнес Эверетт Слоун, сурово оглядев стол, — имеет форму краткого заявления, сочиненного им лишь несколько дней назад. Если никто не возражает, сейчас я зачитаю его в полном объеме.

Но прежде чем он смог продолжить, снаружи раздался первый раскат грома, от которого завибрировали стекла, а подсвечники на каминной полке дрогнули. Почти тут же последовал разрыв молнии — и на краткий, почти галлюцинаторный момент напряженные, заострившиеся лица предполагаемых наследников превратились в бледные посмертные маски призраков.

— «Я, Мортимер Уиншоу, — начал адвокат, — пишу сии последние слова оставшимся в живых членам моей семьи, в полной и определенной уверенности, что они будут присутствовать при их чтении. Следовательно, я должен начать с того, чтобы тепло приветствовать моих племянников Томаса и Генри, мою племянницу Дороти, моего младшего племянника Марка, сына моего дорогого покойного Годфри, и последних, но не менее важных гостей — Хилари и Родерика, мое собственное — как ни стыжусь я это признавать — потомство.

Трех других гостей, в присутствии коих я не столь уверен, я рад приветствовать несколько осторожнее. Молюсь и верю, что по крайней мере на одну ночь дорогую мою сестру Табиту выпустят из ее возмутительного заточения, чтобы она могла присутствовать при событии, которое обещает стать уникальным и, осмелюсь сказать, неповторимым, — воссоединении семьи. Надеюсь также, что к ней присоединится моя самая преданная и беззаветная сиделка мисс Фиби Бартон, чья учтивость, очарование и доброта были мне источником великого утешения в последний год моей жизни. И наконец, я надеюсь, что бессчастный биограф нашей семьи мистер Майкл Оуэн также сможет присутствовать, дабы оставить полную запись об этом вечере, которая послужит, как я полагаю, уместнейшим завершением его с нетерпением ожидаемой хроники.

Нижеследующие заметки между тем адресованы не этой троице заинтересованных наблюдателей, но шестерым вышеупомянутым родственникам, чье присутствие вокруг этого стола мы уже установили. И как же, спросите меня вы, могу я выводить подобное заключение с такой уверенностью? Какая сила способна заставить шестерых людей, ведущих настолько напряженный и достославный образ жизни на мировой арене, отбросить все свои дела по малейшему уведомлению и прибыть в это одинокое, забытое богом место место, спешу добавить, пренебрегать которым не составляло для них труда, покуда его хозяин был жив? Ответ прост: привлекла их сюда все та же сила, что неизменно — и даже исключительно — управляла их карьерами. Я, разумеется, говорю об алчности — неприкрытой, когтистой и грубой алчности. Совершенно неважно, что за этим столом сегодня собрались шестеро из богатейших людей страны. Неважно, что им прекрасно известно: мое личное состояние равняется лишь незначительной доле их собственных богатств. Алчность настолько вошла в плоть и кровь этих людей, стала настолько привычным состоянием ума, что я уверен: они не смогут бороться с соблазном подобного путешествия, пусть даже чтобы соскрести все остатки ила с гнилой бочки, только и оставшейся от моего наследия».

— Вот стих на старика напал, — произнесла Дороти, похоже совершенно не обескураженная тоном документа.

— Хотя иногда он путается в метафорах, — заметила Хилари. — Ил ведь только со дна бочек выскребают, разве нет? Да и вообще, какой там может быть ил, когда бочка гнилая?

— Если мне позволят продолжить, — сказал мистер Слоун, — остался лишь один абзац.

Упало молчание.

— «Посему с немалым удовольствием я хочу объявить всем этим паразитам — этим пиявкам в облике человеческом, — что все их надежды тщетны. Я умираю в такой нищете, вообразить которую им не удастся никогда. Всю нашу долгую и счастливую жизнь в браке мы с Ребеккой провели отнюдь не мудро. Все, что у нас было, мы растратили. Вне всякого сомнения, нам следовало копить деньги, вкладывать их, приумножать и заставлять работать на нас или всю нашу энергию посвящать тому, чтобы разнюхивать, где таятся еще большие их залежи, и накладывать на них лапы. Но не такова, боюсь, наша философия. Мы предпочли наслаждаться; следствием же стали долги, и долги эти остаются неоплаченными по сей день. Долги настолько значительные, что даже продажи этой проклятой резиденции — разумеется, при том условии, что найдется глупец, согласный ее купить, — окажется недостаточно, дабы их покрыть. Таким образом, я завещаю эти долги шестерым вышеозначенным членам моей семьи и доверяю им разделить их между собой поровну. Полный список прилагается к сему заявлению. Мне остается только надеяться, что все вы проведете безопасный и приятный вечер вместе под крышей этого дома.

Датировано одиннадцатым числом января месяца одна тысяча девятьсот девяносто первого года. Подпись — Мортимер Уиншоу».

Прогремел еще один раскат грома — на сей раз ближе и продолжительнее. Когда рокот наконец стих, Марк произнес:

— Разумеется, все вы понимаете, что юридически ему это с рук не сойдет. Мы не несем никаких обязательств перед его кредиторами.

— Вне всякого сомнения, ты прав, — сказал Томас, вставая и направляясь к графину с виски. — Но суть едва ли в этом. Суть, я полагаю, была в том, чтобы сыграть с нами хорошенькую шутку. И в этом отношении, осмелюсь сказать, он весьма неплохо преуспел.

— Ну, по крайней мере, это признак того, что старина сохранил запал, сказала Хилари.

— А вам он сколько платил? — рявкнул Генри, вдруг повернувшись к Фиби.

— Прошу прощения?

— Наш парень утверждает, что у него не осталось денег. Как же он мог держать вас своей личной сиделкой?

— Ваш дядя платил мисс Бартон, — ответил адвокат, стараясь маслом усмирить бурные воды, — из средств, полученных по закладной этой недвижимости. — Он улыбнулся разгневанным физиономиям. — Мистер Уиншоу в самом деле был человеком бедным.

— Ну, не знаю, как насчет всех остальных, — Хилари встала и дернула за шнурок колокольчика, — а я не отказалась бы от какого-нибудь ужина, раз уж нам пришлось выслушать все это. Уже одиннадцатый час, а у меня за весь вечер во рту не было ни крошки. Посмотрим, что нам может предложить Гимор.

— Неплохая мысль, — подтвердил Родди, смещаясь к шкафчику с крепкими напитками. — И попроси его спуститься в винный погреб.

— Черт бы побрал эту погоду, — сказала Дороти. — Я бы доехала до своей фермы к полуночи, но рисковать на дорогах сегодня явно не стоит.

— Да… Похоже, мы здесь надолго застряли, — согласился Томас.

Табита с трудом поднялась со стула.

— Надеюсь, никто не станет возражать, — сказала она, — если я займу свое прежнее положение? Кресло такое удобное, и вы просто не представляете себе, какое это удовольствие — сидеть у настоящего огня. Моя комната в клинике, изволите ли видеть, довольно промозглая даже летом. Вы не присоединитесь ко мне, мистер Оуэн? Я так давно не имела счастья насладиться обществом настоящего литератора.

Майклу пока не удалось поговорить с Фиби — он собирался заново представиться ей и постараться выяснить, помнит ли она их предыдущее знакомство; но и отказаться от приглашения своей патронессы он также не мог, а потому направился к очагу. Усевшись, он поднял глаза на портрет, висевший над камином: интересно, смотрит ли из-за него пара настороженных глаз? Но это, приходилось признать, было маловероятно: картина принадлежала кисти Пикассо, поэтому оба глаза были изображены на одной стороне лица.

— Скажите мне, — начала Табита, положив свою сухонькую руку ему на колено, — удалось ли вам опубликовать еще какие-либо очаровательные романы?

— Боюсь, что нет, — ответил он. — Похоже, вдохновение бежит меня в последнее время.

— О, какая жалость. Но ничего, я уверена, оно возвратится. По крайней мере, в литературных кругах у вас прочная репутация, я надеюсь?

— Ну, видите ли, прошло столько лет с тех пор, как…

— Хорошо ли вы известны группе Блумсбери, к примеру?

Майкл нахмурился:

— Я?.. Блумсбери?

— К моему сожалению, наша переписка прервалась несколько лет назад, но мы с Вирджинией некогда были очень близки. И с моей дорогой Уинифред, разумеется. Уинифред Холтби. Вы знакомы с ее работами?

— Да, я…

— Знаете, если бы это как-то могло помочь вашей карьере, я с легкостью представлю вас интересным людям. Я располагаю определенным влиянием на мистера Элиота. Сказать по правде, если вы, конечно, способны хранить секреты… — тут она понизила голос до шепота, — …мне рассказывали, что он был в меня довольно сильно влюблен.

— Вы имеете в виду… Т. С. Элиота? — запнувшись, вымолвил Майкл. Автора «Бесплодной земли»?

Табита рассмеялась звонко и мелодично:

— Ах вы глупенький! Вы разве не слыхали? Он уже много лет как почил в бозе!

Майкл тоже неуверенно хохотнул:

— Да, разумеется.

— Надеюсь, вы не позволите себе насмешек над пожилой леди. — И Табита игриво ткнула его вязальной спицей под ребра.

— Кто? Я? Ну что вы.

— Я имела в виду, — объяснила старушка, — мистера Джорджа Элиота. Автора «Миддлмарча» и «Мельницы на Флоссе».

Табита вновь взяла в руки свой клубок и принялась за вязание; с лица ее не сходила милостивая улыбка. Ошарашенное молчание Майкла она смогла прервать, лишь неожиданно сменив тему разговора:

— Когда-нибудь летали на «Торнадо»?

Ужин в Уиншоу-Тауэрс в тот вечер отнюдь не был жизнерадостным событием и состоял, по существу, из холодного мяса, пикулей, сыра и посредственного «шабли». За столом собралось лишь восемь гостей: Генри с Марком предпочли остаться в комнате наверху и посмотреть по телевидению новости. Похоже, оба с минуты на минуту ожидали объявления американского воздушного удара по Саддаму Хусейну. Остальные скучились с одного края огромного стола: негостеприимную столовую продували сквозняки, радиаторы почему-то не работали, а в электрической люстре не хватало нескольких лампочек. Какое-то время все ели почти в полной тишине. В такой обстановке Майкл никак не мог завести разговор с Фиби наедине, а самим Уиншоу, похоже, сказать друг другу было уже нечего. Несмолкаемый вой ветра и грохот дождя по подоконникам тоже не поднимали настроения.

Скуку прервал громкий стук в парадную дверь. Немного погодя все услышали скрип створки и какие-то голоса в холле. Шаркая, в столовую вошел Гимор и сообщил — ни к кому в особенности не обращаясь:

— Там снаружи некий господин утверждает, что он из полиции.

Майкл подумал, что известие прозвучало довольно драматично, однако остальные не выказали интереса. В конце концов Дороти, сидевшая ближе всех к двери, поднялась со своего места со словами:

— Наверное, нужно с ним поговорить.

Майкл вышел за нею следом в холл, где их встретил спустившийся по Большой лестнице Марк.

— Что тут еще такое? — спросил он.

Заросшая густой бородой личность неопределенного возраста со лбом, напоминающим очертаниями кувалду, в промокшей насквозь полицейской форме представилась сержантом Кендаллом из близлежащего сельского участка.

— Ей-кляту! — воскликнул он на местном диалекте, практически недоступном пониманию Майкла. — В такую ночку хорошо бы всем в постельках лежать, в одеяльца укутанным, а не по делам мотыляться.

— Чем мы можем помочь вам, сержант? — спросила Дороти.

— Я это… не намеревался вас беспокоить, мадам, — ответил полицейский, — но подумал, что лучше бы, однако, предупредить.

— Предупредить? О чем же?

— С вами здесь сегодня остается на ночлег некая мисс Табита Уиншоу, я полагаю?

— Совершенно верно. А что в этом такого?

— Ну, знаете, я полагаю, это… в больнице, где обычно проживает мисс Уиншоу, много весьма опасных типов содержится — душевных больных, понимаете? — причем в условиях строжайшей изоляции.

— И что с того?

— Похоже, сегодня там случился побег и одному удалось ускользнуть жестокому головорезу, никак не меньше, убийце беспощадному и бесстыжему. Ейкляту! Ежели кто ему в такую ночку на пути попадется, так за его жизнь и гроша ломаного не дашь.

— Но, сержант, ведь клиника находится более чем в двадцати милях отсюда. Подобный инцидент, разумеется, не может не тревожить, но едва ли это дело касается нас.

— Весьма опасаюсь, что касается. Видите ли, транспорт, посредством которого он совершил свой побег, — не что иное, как та машина, что доставила сюда мисс Уиншоу. Хитрый малый, должно быть, спрятался в багажнике. А это, по всей вероятности, означает, что он до сих пор где-то здесь. В такую погоду он не мог уйти слишком далеко.

— Давайте расставим все по местам, сержант, — заговорил Марк Уиншоу. В сущности, вы хотите сказать, что у нас в поместье на свободе бродит опасный маньяк?

— Ну вот да — примерно это я и хочу вам сказать, сэр.

— И как же вы предлагаете нам приспособиться к такому прискорбному положению дел?

— Ну, паниковать, сэр, нет никакого резона. Таков мой первый совет. Без паники — что бы вы ни делали. Просто примите меры предосторожности: заприте все двери в доме — на засовы, если это возможно, — в сад выпустите нескольких собак, вооружитесь чем сможете — ружьями, пистолетами, всем, что у вас тут найдется. Оставьте в каждой комнате гореть свет. Но что бы вы ни делали — не паникуйте. Эти твари чуют страх, понимаете? Нюхом чуют. Успокоив их таким образом, сержант вновь утвердил на голове фуражку и двинулся к выходу. — А я, пожалуй, поеду, если вы не против. Меня напарник в машине ждет, а нам сегодня еще несколько домов объехать нужно.

Выпроводив его — и впустив внутрь потоки дождя и круговерть сорванных листьев, — Марк, Дороти и Майкл вернулись в столовую и сообщили остальным это чрезвычайное известие.

— Похоже, вот и конец восхитительному вечеру, — сказала Хилари. Теперь нам предстоит ночевать тут с Норманом Бейтсом за компанию, да?

— Даже теперь, наверное, есть еще возможность уехать, — пробормотал мистер Слоун, — если кто-нибудь согласится рискнуть.

— Я ведь могу поймать вас на слове, — заметила Дороти.

— Невероятно, что кто-то из моих соседей способен на такие мерзости, произнесла Табита себе под нос. — Все казались такими тихими и приятными людьми.

Некоторые из ее родственников отчетливо фыркнули при этих словах.

— Кстати сказать, знаете ли, вы можете оказаться недалеки от истины, повернулся к Хилари Майкл. — Не знаю, как насчет Нормана Бейтса, но ведь существуют фильмы, где происходят именно такие вещи.

— Как то?

— Ну, например, «Кот и канарейка». Кто-нибудь смотрел?

— Я видел, — ответил Томас. — Боб Хоуп и Полетт Годдард.

— Он самый. Всех членов семьи созывают в уединенный старый дом на оглашение завещания. Разражается сильная буря. И появляется полицейский офицер, который предупреждает собравшихся, что в окрестностях бродит убийца.

— И что же происходит с членами этой семьи? — спросила Фиби, впервые посмотрев Майклу прямо в глаза.

— Их убивают, — спокойно ответил тот. — Одного за другим.

Раскат грома, раздавшийся вслед за этим заявлением, был громче предыдущих. За ним повисла долгая пауза. Похоже, слова Майкла произвели сильное впечатление; только Хилари казалась решительно безмятежной.

— Ну, если честно, я не вижу, о чем мы должны беспокоиться, — сказала она. — В конце концов, вы — пока единственный из нас, на кого напали.

— Ох, бросьте, — ответил Майкл. — Мы же все прекрасно знаем, что это была случайность. Вы же не хотите сказать, что…

— Вы не возражаете? — резко прервал его Родди. — Я начинаю находить общее течение беседы почти таким же безвкусным, как этот проклятый «стилтон».

И он в отвращении оттолкнул от себя тарелку.

— А вы, разумеется, как никто другой способны ценить вкус, произнесла Фиби.

Замечание сопровождал весьма значительный взгляд, спровоцировавший Родди: тот ткнул в нее пальцем и яростно пролепетал:

— Черт возьми, не понимаю, как у вас достало наглости вообще присутствовать здесь! Вы провели у нас всего один уик-энд, и вам его хватило, чтобы запустить когти в моего отца. Сколько денег вы из него выжали — вот что я хотел бы знать? А еще конкретнее — от чего вообще он скончался? Похоже, как раз об этом все здесь забыли.

— Я точно не знаю, — попробовала защититься Фиби. — Меня здесь не было, когда это произошло.

— Послушайте, мы зря теряем время, — заговорила Дороти. — Нужно позвать Генри и сообщить ему, что тут происходит.

Мысль показалась всем разумной.

— А где он, кстати?

— В прежней комнате медсестры Бэклан — смотрит телевизор.

— А это еще где? Кто-нибудь ориентируется в этом проклятом доме?

— Я, — сказала Фиби. — Я схожу и позову его.

Майкл не успел воспротивиться такому плану действий — его смутило и заинтриговало внезапное проявление неприкрытой вражды между Родди и Фиби: интересно, что за история за этим кроется? — подумал он. Но, едва осознав, что Фиби ушла выполнять задание, которое может оказаться опасным, он с упреком повернулся к остальным:

— Не следовало бы ей бродить здесь в одиночестве. Вы же слышали, что сказал сержант. В доме может прятаться убийца.

— Какая чепуха! — фыркнула Дороти. — Мы же с вами не в кино, знаете ли.

— Это вы так считаете, — ответил Майкл и поспешил за дверь.

Но ему снова выпал случай проклясть дьявольски перекрученную архитектуру дома. Добравшись до верхней площадки Большой лестницы, он понял, что не имеет ни малейшего представления, в каком направлении двигаться дальше, и, отдуваясь, несколько минут потратил на беготню взад и вперед по извилистым и пересекающимся коридорам, пока в конце концов не свернул за угол и не столкнулся лицом к лицу с самой Фиби.

— А вы что здесь делаете? — спросила она.

— Ищу вас, разумеется. Вы его нашли?

— Генри? Нет, его там уже нет. Наверное, вниз спустился.

— Наверное. Но все равно, давайте посмотрим еще раз — на всякий случай.

Фиби завела его за угол, наверх по недлинному лестничному пролету, а затем — вдоль трех или четырех коротких и мрачных проходов.

— Ш-ш-ш! Слушайте! — прошептал Майкл, схватив ее за руку. — Я слышу голоса.

— Не волнуйтесь, это телевизор.

Фиби распахнула дверь пустой комнаты, в которой стояли только диван, стол и портативный черно-белый телевизор, по которому шел «Вечер новостей». В автономном режиме Джереми Паксман интервьюировал затравленного на вид заместителя министра обороны.

— Видите? — сказала Фиби. — Никого.

— Неверным было бы расценивать ультиматум ООН просто как отправную точку, — вещал государственный чиновник. — Саддам знает, что сейчас мы имеем полное право применять военные меры. А вот когда мы предпочтем воспользоваться этим правом — совершенно другой вопрос.

— Но со времени истечения ультиматума прошло уже девятнадцать часов, настаивал Паксман. — Вы хотите сказать, что до сих пор не располагаете никакой информацией касательно…

— О господи!

Майкл вдруг кое-что заметил: по краю дивана стекала струйка крови и капала на пол. Он осторожно заглянул за спинку: Генри лежал на диване лицом вниз, и между лопаток его торчал нож для бифштексов. Фиби тоже сделала шаг вперед и ахнула. Некоторое время они безмолвно смотрели на труп, пока не ощутили в комнате еще чье-то присутствие; между ними стоял третий человек и с холодным безразличием смотрел на покойника.

— Ножом в спину, — сухо произнесла Хилари. — Как это уместно. Значит ли это, что по дому где-то бродит Маргарет Тэтчер?