ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Эйвери все еще сидела, сгорбившись, за рулем своей машины на тюремной парковке. Слезы текли ручьем по ее лицу, она чувствовала себя разбитой и грязной. Из горла вырывались ужасные рыдания. В какой-то момент она дернулась, закричала и ударила по рулю.

Слова.

Каждый раз, как Эйвери слышала от него новое слово, она начинала плакать еще сильнее.

Хулиган. Алкоголик. Убийца.

«Нет, нет, нет».

Она ударила себя по голове, чтобы прогнать воспоминания: ее отец в лесу с оружием в руках. За его спиной виднеется тело. Вены расширены, словно при варикозе. Седые волосы. Это зеленое платье.

«Убирайся, убирайся, убирайся», – умоляла Эйвери.

Она практически смогла забыть это, до сегодняшнего дня. Столько лет было потрачено на то, чтобы выкинуть из головы прошлое, уехать из Огайо и стереть эту страшную историю из памяти. Всего парой слов Говард Рэндалл вернул все обратно.

– Ты такая же, как они, – горько заплакала она.

«Нет! – мысленно собралась она. – Ты абсолютно не такая! Ты не убийца и не наркоманка. Ты не больная на голову. Каждый день ты стараешься изо всех сил. Ошибки? Конечно, ты их допускаешь, но ты всегда стараешься все исправить.

Уберите его из моей головы.

Она вытерла слезы кулаками, подавив рыдания.

«Соберись», – скомандовала она себе.

Снова полились слезы, только на этот раз они стали мягче, спокойнее, не о ее болезненном прошлом, а о новой одинокой жизни, измученном существовании.

Она снова ударила по рулю: «Возьми себя в руки».

Голова просветлела. Все стало четким и ясным: границы лобового стекла, ее руки, машины, припаркованные вокруг, небо. Не до конца успокоившись, но уже контролируя себя, Эйвери взяла телефон и набрала Финли.

– Да, – ответил он.

– Финли, где ты? – спросила она.

– Я в офисе, работаю. А где тебя носит? Ты же в курсе, что я должен получить повышение после этого случая? Разве мне не полагается отгул за поимку психопата? Я застрял в офисе после самой жесткой погони в моей жизни. Сейчас я должен отдыхать, попивая пиво.

Весь его монолог слился в одно слово.

Эйвери потерла глаза.

– Финли, притормози. Что ты уже нашел?

– Почему люди всегда говорят мне притормозить? – пожаловался он так, будто действительно был расстроен. – Я отлично разговариваю. Все парни из моей команды прекрасно меня понимают. Может проблема как раз у других, не думала об этом? Моя мама так и считает.

– Финли! Отчет!

– Тело у коронера, – ответил он спокойнее и медленнее. – Место преступления огорожено. Они нашли несколько ворсинок, судя по всему, таких же, как и на Дженкинс: волосы кота, мазки растительного вещества на одежде. Последние несколько часов я искал взаимосвязь, как ты и просила. Разные специальности: экономика и бухгалтерский учет. Одна первокурсница, вторая выпускница. Разные сообщества, никак семейных связей, вообще. Бла-бла-бла. Поговорил с Рамиресом. По его словам, родители Синди сообщили, что она в прошлом семестре посещала художественный класс в Кембридже. Местечко называется «Art for Life», находится на пересечении Кембридж-стрит и Седьмой авеню. Позвонил друзьям Табиты, жду их ответа.

«Художник, – подумала Эйвери. – Он сказал, что наш убийца – художник».

– Кто там преподает? – спросила она. – Кто владелец студии?

– Каким боком я должен знать это? У меня что, десять рук? – прорычал он. – Ты дала мне сотню заданий. Я понятия не имею кто преподает в этом долбанном классе. Я сказал, что жду информацию.

Она закрыла глаза:

– Хорошо, спасибо.

– Ты собираешься приехать и помочь мне или как? – спросил Финли.

– Мне нужно свести кое-какие факты воедино, – ответила она. – У тебя есть адрес Синди? И Табиты? Я хочу заскочить к ним в общежития и посмотреть, что там есть.

– Я уже был у Табиты. Обычная девчачья комната. Странная одежда и глупые постеры. Ничего особенного.

– Позволь мне самой судить об этом.

Синди жила в доме, расположенном недалеко от здания Каппа-Каппа-Гаммы и от квартиры ее парня. Двухэтажное белое здание с синей отделкой в стиле Тюдоров размещало двух жильцов. Синди арендовала первый этаж. На втором этаже жила другая выпускница Гарварда.

Эйвери позвонила перед приездом, чтобы удостовериться, что сотрудники Гарварда впустят ее внутрь.

Запасные ключи хранились под камнем у главного входа.

Воздух в квартире Синди был спертым. Она состояла из четырех помещений: гостиной, спальни, комнаты для гостей, из которой она сделала кабинет, и кухни. На стенах висело несколько картин современного искусства.

Кабинет был заполнен множеством библиотечных книг, а также кучей романов в мягких обложках. На столе были разложены газеты.

Эйвери проверила бумаги: медицинские счета, учебные материалы, приглашения на собеседования, резюме. Все было аккуратно разложено по порядку. Эйвери сделала заметки в телефоне: медицинская клиника, куда обращалась Синди, учителя, с которыми она занималась, места, куда она ходила на собеседования и ее работодатель – бухгалтерская фирма Devante. Письмо о приеме ее на должность младшего бухгалтера в их фирму горделиво лежало на столе.

Не было никаких упоминаний о художественном класе, не считая нарисованной картины в рамке на стене, которая имела подпись Синди. На картине была изображена ваза с фруктами. Эйвери перевернула картину. На задней части стоял штемпель: Art for Life, их адрес и логотип в виде руки, изображающей палитру красок. Эйвери вернула все на места так, как было до ее прихода, вышла на улицу и села в машину.

Она также позвонила в МИТ, чтобы попасть в комнату Табиты. Помощник декана сказал, что обо всем позаботится.

Как только Эйвери положила трубку, телефон зазвонил.

– Это Джонс, – раздался ямайский акцент.

– Поделись со мной чем-нибудь хорошим, – сказала Эйвери.

– Тут ничего нет, коттедж пуст.

– Чем, черт возьми, ты весь день занимался?

– Исследованием, – ответил Джонс. – Расследую дело. Чтобы добраться сюда, понадобилось время. Также надо было получить ключи. Плюс ко всему, Томпсон хотел сесть за руль, а у него вечные проблемы с навигацией. GPS просто свел нас с ума. Но, – признался он, делая следующий глоток пива, – мы все же добрались и проверили это место. Пусто. Ты уверена, что паренек оставался тут?

– Вы просто потратили день впустую, – сказала Эйвери.

– Ты не слушаешь, Блэк! Мы усердно трудились.

– Две девушки мертвы, – сказала Эйвери. – Или вы уже забыли об этом? У нас на свободе серийный убийца, а вы разгуливаете по берегу озера. Возвращайтесь к кембриджским камерам видеонаблюдения. И на этот раз, – резко произнесла она, – мне нужен детальный отчет на столе к завтрашнему дню. Я хочу знать как конкретно вы потратили каждый час. Ясно?

– Ой, да ладно тебе, Блэк! Я тебя умоляю, – воскликнул Джонс. – Это ненормальная работа. Невозможно отследить маршрут километр за километром. Просто невозможно. Мне потребуется около десяти человек.

– Возьми Томпсона.

– Томпсона? – рассмеялся Джонс. – Да он хуже Финли.

– Запомни, – подчеркнула Эйвери. – Завтра днем подробный отчет на моем столе. Убедись, что Томпсон все понял. Напортачите и я позвоню Коннелли.

Она повесила трубку.

«Как я могу сделать хоть что-нибудь в убойном, если половина моей команды даже не уважает меня?» – рздраженно подумала она.

К тому времени, как она добралась до следующего пункта, на улице было уже темно.

Табита жила в самом центре территории МИТа в непосредственной близости от Вассар-стрит. Ее соседка, маленькая серая девушка с длинными черными волосами, в очках и с прыщами, открыла им дверь. Квартира была просторной: гостиная, две спальни и открытая кухня.

– Привет, – сказала девушка. – Вы должно быть Эйвери?

– Да, спасибо, что впустила.

– Ее комната там, – указала она.

Девушка сразу стала какой-то строгой и в то же время несчастной.

– Вы были подругами? – поинтересовалась Эйвери.

– Я бы так не сказала, – ответила девушка, уходя. – Табита была популярна.

Комната Табиты находилась в полном беспорядке.

В шкафу больше не было места, чтобы втиснуть хоть какие-то бумаги. Быстрый осмотр позволил разыскать все, начиная от рецептов, и заканчивая резюме и вонючей обертки из-под фастфуда. Наиболее интересным было лишь количество картин, развешанных по стенам. Казалось, все они были нарисованы самой Табитой: ферма, МИТ на горизонте, ваза с фруктами.

Эйвери взглянула на обратную сторону одной из картин.

Штемпель гласил: Art for Life.