Глава 16
Честь русского офицера
– Как ты могла?! Ты, женщина, жена моя, мать моего ребёнка!
– Я женщина и имею право, – устало огрызнулась Азриэлла, пока ноги сами носили меня взад-вперёд по квартире, по стенам, по потолку. – И потом, ничего же страшного не случилось?
У меня на какое-то время пропало дыхание. Если бы мы были у нас в Аду, я бы просто взял лом и врезал ей по зубам. Она сломала бы мне ногу, и мы сплелись бы в примирительном любовном экстазе. Это лучший вариант решения семейных споров.
Но здесь, наверху, мне можно было бить жену только в качестве предварительных ласк и ролевых игр. Стены в доме такие тонкие, и, по идее, в курсе нашей получасовой перепалки уже, наверное, добрая половина соседей, а ведь мы здесь ещё месяца не прожили.
К тому же в последнее время я стал замечать, что во время наших разговоров (ну или скандалов, не важно) малыш Захария уже не плачет, как обычно, а внимательно к нам прислушивается. Не знаю, обратила ли на это внимание Азриэлла, но лично меня столь живой детский интерес почему-то напрягал. Дети берут с нас пример, увы…
Это, наверное, уже чисто человеческое, в Пекле подобные моменты не прокатывают. Кому, на фиг, важно, что думает о тебе твой сын, тут самому бы суметь выжить.
– Ну что ты сердишься, милый? – жалобно протянула моя жена, делая вид, что всхлипывает и вытирает несуществующие слёзы. – Он просто мирно спал в коляске и не видел, как…
– Как его мать, раздеваясь, отплясывала у шеста, кидаясь в толпу пьяных мужиков предметами нижнего белья!
– О, я тебя умоляю, какая толпа?! Частная вечеринка узким кругом, от силы пять-шесть потных, поддатых самцов. Я заключила четыре договора на продажу души, и (чтоб ты знал, рогатый ревнивец!) мне даже не пришлось с ними спать.
– Они тебя тискали!
– Ничего подобного! Может, так, немножечко похлопали пониже спины и пытались ущипнуть за левый сосок, всё в разумных пределах, без чрезмерных фамильярностей.
– Ты сама себя слышишь?!
– Когда ты не кричишь, то да. К тому же мне напихали почти тысячу долларов в трусики. Дорогой, мы со всех сторон в сплошной выгоде! Чего ты дуешься?
– Я не хочу, чтобы мой сын…
– Наш.
– Я не хочу, чтобы наш сын с младенчества видел, как его мама раздевается перед посторонними дяденьками. Это неправильно.
– А я хочу выпить, – сдалась моя жена.
– Пока ты кормишь грудью, могу предложить только воду, кефир или сок. Коньяк не дам.
– Как жить?!
Она прокралась в детскую, осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что малыш спит, вздохнула:
– Дай хотя бы понюхать, жмот несчастный.
Ну, в общем, думаю, вы поняли, что ни к какому разумному соглашению мы не пришли. Азриэлла всегда была одной из лучших сотрудниц отдела искушений. Если бы в своё время именно ей достался вызов на святого Антония, то, гарантирую, сонм христианских святых недосчитался бы одного нимба.
Поэтому было бы наивно надеяться, что с рождением ребёнка она хоть на миг отбросит планы вновь вернуться в профессию. К тому же, не буду врать, отдел искушений вполне себе неплохо платит. А в нашем случае выгода получается двойная – она убеждает жертву подписать договор, а я прихожу забирать клиента тёпленьким. Семейный подряд!
Я же не спорю. Я даже её в чём-то понимаю, мы же оба демоны, в конце концов. Но таскать с собой на работу ребёнка?! Он же всё-всё соображает, достаточно один раз посмотреть в его широко распахнутые глаза, и сразу ясно – этого парня не проведёшь!
– Мне на работу, но имей в виду, несчастная, наш разговор не окончен.
Честное слово, мы бы продолжили вечером, но, во-первых, я пришёл, неслабо налакавшись, как собака сенбернар в Альпах с пустым бочонком рома на шее, во-вторых, усталый, как та же собака, в-третьих, было что-то ещё, по крайней мере ещё одна страшно весомая причина, но какая… не помню, но посерьёзнее первых двух.
Вот только не надо советовать мне, демону, завязывать с алкоголем! И без вас знаю, что надо. Завяжу. Может, даже уже завтра, если срочных заказов не будет…
Проснулся довольно поздно, часов в одиннадцать утра. В соседней комнате хныкал мой сын. С трудом разлепив глаза, я седьмым чувством понял – моей жены дома нет.
Ну, то есть когда она на кухне или в ванной, Захария это чувствует и плачет иначе, а сейчас…
– Иду, иду. – Я резко вскочил с кровати, откидывая лёгкое одеяло. – Папа уже бежит! Кавалерия в пути, бронепоезд под парами, ветер дует в паруса фрегатов!
Не знаю, почему при ребёнке мужчины несут всякую патетическую хрень. Возможно, этим мы пытаемся как-то подбодрить себя, скрывая собственную беспомощность.
– Ну, что у нас там? Обделался, герой? Не хнычь, будь мужчиной, мама сейчас придёт и… – Я краем глаза заметил листок бумаги, лежавший на столике у его кровати.
«Дорогой, я в магазин за молоком. Вернусь через тридцать минут. Присмотри за нашим малышом. Если не вернусь через полчаса, перечитай письмо ещё раз. Целую!»
– Вот видишь! – с преувеличенной весёлостью воскликнул я, глядя в обиженное личико Захарии. – Мама просто вышла в магазин, скоро вернётся и поменяет тебе пелёнки.
В ответ на это моё вполне себе конструктивное предложение раздался такой рёв, что хоть всех святых выноси! Я бы вынес, честное слово, просто их в нашем доме не было, а были бы, так я их…
– А-а-а-а-а-а-я-у! – надсадно, заунывно, словно навеки прощаясь с этим несовершенным миром, вопил мой малыш. Но вы же не думаете, что демоны по вызову сдают позиции при первом же писке ребёнка.
– Нет, парень, не всё так просто.
Я храбро распеленал его, стянул мокрые ползунки, полюбовавшись мимоходом на то, что является предметом гордости любого отца, и, кое-как вытерев сына сухой пелёнкой, взял его на руки. Первой мыслью было – никто не увидит, могу съесть! В конце концов, я – демон, он – человек, хоть и маленький, словно лягушонок, к тому же у нас принято есть детей.
– Скоро мамочка придёт, поцелует и уйдёт, но уйдёт недалеко, тебе нужно молоко, – фальшивя, пропел я.
Захария уставился на меня укоризненным взглядом.
Типа угроза съесть его не напугала, а вот моё пение…
Малыш, у каждого свои недостатки, привыкай. Папа сильный, папа зарабатывает, но он не умеет петь. Кстати, плясать тоже. Я сам признал это, критически оценив свои прыжки вокруг кроватки Захарии. Может, попробовать стихи?
– А пока нашей мамы нет, я прочту тебе куплет, хоть хреновый я поэт.
– Угу, – серьёзно перебил меня мой сын.
– Ты меня понимаешь?! – изумлённо уставился я на него.
Он же с неменьшим удивлением пялился на меня.
– Да, прости, перебор, я дурак. Попробуем исправиться. Полежи тут, пока мы…
Чистые ползунки нашлись быстро, надеть их на ребёнка тоже не представляло большой сложности. Сложности как таковые начались, лишь когда зазвонил мой сотовый.
– Да, мать вашу! Нет, нет. Нет, не вашу, шеф! Честное слово, это просто фигура речи, да. Да! Разумеется. Моя жена подойдёт через полчаса, и я пулей…
То есть, попытавшись сунуть телефон в трусы, где нет карманов, мне не оставалось иного, кроме как ещё раз подбодрить сына (или самого себя?), а потом, упав на колени, лихорадочно набирать номер собственной жены. На втором гудке я вдруг услышал знакомую мелодию:
«А я синюшная тогда была! Я лишь смолила и вискарь пила-а…»
Ненавижу пошлые интернет-рингтоны для сотовых, но Азриэлла периодически обожает лазать по всяким соцсетям, форумам и прочим тусовкам.
– Убью, – пробормотал я, понимая, что звук доносится из нашей спальни. Моя любимая просто «забыла» свой телефон на прикроватной тумбочке. Короче, позвонить ей и сказать, что мне, блин, пора на работу, никаким образом не могу. Мне придётся сидеть здесь, потому что доверить своего сына я никому не могу…
– Стоп, брателло! Почему это не могу? Очень даже могу, знаю кому, и, быть может, они его даже частично примут в семью. Ха-а, парень, посидишь пару часов с дядей Альбертом?
Я набрал нужный номер. Увы, облом.
Белый ангел быстрого реагирования даже не попытался извиниться за отказ. Чего там, мне было отлично слышно, как его дивный, завораживающий голос перекрывают одинокие взрывы, короткие пулемётные очереди и грохот рушащихся зданий.
– Да, дружище. Нет претензий, всё понимаю, без обид! Если хочешь, я завтра…
Он крайне вежливо положил трубку. Мне поначалу пришлось сделать то же самое. Потом я сообразил, что, пожалуй, могу набрать ещё кое-кого, кто позаботится о Захарии.
– Анастасия?
– О, Абифасдон, – радостно откликнулась жена моего друга. – Так приятно, что вы позвонили. Что-то случилось?
У меня от её голоса безвольно ноги подкашиваются. Если бы она подрабатывала в компании «секс по телефону» и просто читала вслух таблицу умножения, то и тогда бы у неё от клиентов отбоя не было и в очередь записывались бы за месяц вперёд.
– Да так, ничего особенного. – Я с большим трудом взял себя в руки. – Тут, понимаете ли, такая ситуация…
– Я чем-то могу вам помочь?
– Нет. Да. То есть я почему-то подумал, что если вы…
– Всё, что в моих силах! Поверьте, мне будет приятно оказаться полезной.
По-моему, я потёк минуты на полторы, в смысле горло перехватило, сердце остановилось, а на лбу выступил холодный пот. Задница Вельзевулова, вот что они делают с нами одним только голосом?!
– Абифасдон? Э-э-э, вы в порядке?
– Да! Да-а! Я жив-здоров и бодр, как сто коров, – дурацким срывающимся фальцетом пропел я, скрипя зубами и ненавидя сам себя. – Вы не могли бы… короче, меня резко вызывают на работу, а малыш дома один.
– А-а, вы хотите, чтобы я с ним посидела?
– Как бы… если не затруднит, разумеется, то есть раз вы заняты, но… я пойму…
– Абифасдон, – она рассмеялась так, словно ключевая высокогорная вода лилась с радуги в хрустальный фужер, – я буду просто счастлива провести время с вашим чудесным сыном. Если, конечно, ваша супруга не будет против.
– Да эта лахудра где-то шляется! Бросила нас с ребёнком, и вообще…
– Я передаю ей трубку.
– Дорогой, – в телефоне неожиданно раздался страстный голос Азриэллы, – мы тут вместе прошлись по магазинам, и, как говорят в Одессе, я таки имею шо вам спеть.
Дальше минуты две я слушал такой отборный мат, что самый упёртый уголовник, самый пьяный грузчик, самый утончённый филолог дружно застрелились бы от зависти. В общем, если кто ещё не понял, то подменять меня у колыбельки Захарии никто не собирался.
Нет, не так, не совсем так, даже если первоначально и собирался, то теперь уж точно не будет. Облом за обломом, а тут ещё позвонили из конторы, в самых нелицеприятных выражениях сообщив, что будет с моей практически безукоризненной карьерой, если я сию же минуту не отправлюсь брать грешника.
Что мне оставалось? Через пятнадцать минут я вышел из дома со складной коляской наперевес и, кое-как отсоединив корзину с младенцем, закрепил её на заднем сиденье. Колёса и рама уместились в багажнике. Можем ехать.
– Если уж твоя экстравагантная мамочка таскала тебя по частным стрип-вечеринкам, то, надеюсь, прогулка на работу к папе тебе точно не повредит.
Захария что-то погугукал с заднего сиденья, и я счёл это согласием. Хотя по большому счёту кто бы его спрашивал? Мы добрались до места, указанного в задании, и припарковали тачку на бесплатной стоянке. Поскольку сама мысль оставить ребёнка в машине, пока я занимаюсь делом, была безумна по факту и грозила мне самыми непредсказуемыми последствиями со стороны Азриэллы, я тупо взял нашего малыша на руки и шагнул к двери подъезда.
– Виктор Викторович?
– Да, заходите.
Дико приятно, когда тебя пускают просто так. Что сказать? Наверное, и у нас, демонов, периодически бывают удачные дни.
– Ну что, идём? – улыбнулся я зевающему малышу. – Посмотришь, как папа работает. Уверяю тебя, это куда интересней, чем когда мама раздевае… э-э-э, пожалуй, не факт. То, что вытворяет твоя мама из отдела искушений, тоже весьма себе круто!
Мы вошли в лифт и поднялись на четвёртый этаж. У двадцать второй квартиры я остановился, дежурно проверил наличие защитных заклинаний или охранительных молитв у двери, после чего нажал на кнопку звонка.
– Открыто. – На пороге стоял крепко сбитый мужчина в парадной форме ВВС России, с красным лицом и боевыми наградами на груди.
– Здравствуйте, извините, что я к вам…
– Понял. – Он кивнул, сунул руку в карман брюк и вытащил смятую полусотню. – Больше нет, всё выгреб. Могу ещё пакет молока для ребёнка дать, свежее, вчера купил.
– Я не по этому вопросу. Я по договору купли-продажи…
– Брат, прости, у меня сегодня напряжённый день. Кредитора жду. – Он попытался закрыть дверь прямо перед моим носом, но не успел, Захария захныкал, и мужчина упустил время.
– Виктор Викторович, а я по вопросу купли-продажи вашей души!
– А почему с ребёнком?
– Дома оставить не с кем было.
– Знакомая ситуация, – сдвинув брови, пробормотал он. – Ну, входите, чего ж в подъезде стоять.
– Могу зайти, вы приглашаете? – Я даже чуточку удивился, поскольку человек отлично знал, кто я и зачем пришёл.
– Имя, должность, документы? – привычно буркнул отставной военный, проводя нас на кухню.
– Абифасдон, демон по вызову, корочки любые, какие вам надо. В Пекле с этим проблем нет, лепят что угодно за полторы минуты.
– Мальчик?
– Сын, – подтвердил я, садясь на предложенный табурет. На кухонном столе стояли две пустые и одна початая бутылка водки.
– Пить будешь?
– На работе не пью.
– Врёшь, все пьют.
– Вру, но при ребёнке всё равно не буду.
– Уважаю. – Он налил себе в стопку водки и выпил махом. – Третья с утра, зараза, а не пьянею. Ладно, куда отправляемся?
– Согласно договору, в Ад, – виновато пожал плечами я. – А что, вам совсем не страшно? Хотя да, вы же военный лётчик. Чеченская?
– И молдавская, боевой вертолёт, – подтвердил Виктор Викторович, ероша седеющие волосы. – На войне всё проще, поэтому привык: подписался – исполняй! А у меня на тот момент других вариантов просто не было. Дочь сбил своим джипом какой-то упырь из золотых деток, жена ещё в прошлом году развелась, уехала от нас на юга. Что мог продал, занял, даже квартира уже не моя, а врачи руками разводят, не знают, сколько пролежит в коме и встанет ли…
Поверьте, я наслышался таких историй за годы работы. Более того, это далеко не самая душещипательная, если предположить, что у нас, демонов, есть душа. Однако мой сын, с интересом рассматривая новое помещение, вдруг улыбнулся фотографии молодой девушки на подоконнике.
– Похожа на нашу маму, – догадался я, Захария улыбнулся и радостно гукнул.
– Это Анжелика моя, – глухо выдохнул бывший лётчик. – Скажи, как там тебя…
– Абифасдон.
– Ну, не суть, короче, после того как я уйду, она поднимется?
– Согласно договору – да, – привычно соврал я, потому что даже одного беглого взгляда на документ, подписанный кровью, достаточно, чтобы понять – мужика бесы кинули.
– А по факту?
Я отрицательно помотал головой. Бывший военный кивнул и налил ещё.
– Как на вас вышли?
– В больнице сидел, не знал, что делать, – хмыкнул Виктор Викторович, – а тут из кабинета выходит врач, солидный такой, в возрасте, старше меня. Очки, главное дело… Ну, спросил меня. Слово за слово. Он и говорит, есть вариант, но условия жёсткие. Ещё что-то нёс про жертвенность, родительский долг, христианское всепрощение, короче… я подписался. Думал, он же за мной и придёт.
– По идее, он и должен был бы прийти, – на минуту задумался я, поскольку что-то тут не складывалось.
Если этот прямолинейный дядька продал душу за выздоровление дочери, то почему за ним прислали меня, а не рядового пристава? Платить он не отказывается, скандалить не собирается, никаких чудотворных икон в квартире вроде нет, водка тоже не на святой воде, в чём подвох?
– Мне надо сделать один звонок. Подержите?
– Давай. – Он опрокинул ещё одну стопку водки и с привычной отцовской нежностью принял на руки моего малыша. Захария не заплакал, хороший знак.
– Альберт, привет! Не занят? Занят… ну мне пофиг, я на минуточку. Можешь пробить мне одну девушку по своим каналам? Я понимаю, понимаю… Но и ты пойми, дело срочное. Да хрен я клал на твою войну! Записывай или запоминай, Кондратова Анжелика Викторовна. Э-э-э, в какой больнице?
– Первая городская, – быстро подсказал хозяин дома.
– Лежит в коме, первая городская. Да. Очень надо! Ну извини, встретимся вечером – с меня капучино. Хорошо, два капучино. Хорошо, три. Не борзей, ангел… Жду.
Ждать пришлось недолго. Фактически он перезвонил минут через пять-шесть. Как я и предполагал, дело оказалось полной подставой. Причём для всех – для меня, для него, для неё и даже для того дебила на дорогой машине, что совершил наезд.
Вкратце: души бывают разными, нашим братом наиболее ценятся так называемые хрустальные, чистые и серебряные. Нет, я не буду вдаваться в тонкие элементарии, для того, чтобы объяснить всё наукоёмко и в деталях, тупо нет времени. И я не обязан, кстати!
Просто поверьте, что на душу девушки были свои планы у обеих организаций, и наша контора решила подставить подножку Небесам. Меня, как я понимаю, направили сюда с одной целью – послужить боксёрской грушей для ангелов быстрого реагирования.
Всё чудесно – бедная девочка лежит в больнице, благородный отец продаёт душу за её выздоровление, а она, очнувшись, получает всю полноту информации и соглашается на принесение в жертву себя, лишь бы спасти про́клятую душу отца. Ритуальное самоубийство в наших пенатах не прощается никому. Хрустальная душа отправилась бы в Ад…
Раздался звонок в дверь. Виктор Викторович молча передал мне зевающего Захарию и прошёл в прихожую. Я как-то не сразу въехал, что всё уже началось. В смысле худшее…
– Не открывай!
– Вот он, сволочь. – И счастливый военный лётчик втащил на кухню невысокого благообразного старичка в сером плаще и золотых очках на носу.
– Селестин, – презрительно фыркнул я, а мой сын сдвинул светлые бровки.
– Абифасдон? – поправил очочки так называемый врач. – Ты ещё здесь, ленивый увалень?
– Вы что, знакомы, что ли? – смутился хозяин.
– О, уважаемый Виктор Викторович, мы с Абифасдоном старые коллеги. Только в определённый век я вовремя сменил работу и пошёл в карьерный рост, а он так и остался дешёвым фигляром, приставом по вызову. Правда, дружище? Захария, малыш, заткни ушки.
Мой понятливый сын изобразил резкое засыпание, а я полторы минуты максимально отточенным запорожским, сечевым (он же самый яркий!) матом лепил в лицо этому подлецу всё, что я о нём думаю. Лучшей наградой после моей короткой речи было восхищённое лицо бывшего лётчика.
– Ладно, Абифасдон, мы ещё сочтёмся, – прошипел благообразный старичок, принимая свой истинный облик – худощавый демон, два с половиной метра ростом, весь в шипах и гнойных нарывах, с лосиными рогами и поганой крысиной мордой. – Я сам забираю грешника. А с тобой будет говорить твоё начальство. Последний дружеский совет – захвати побольше вазелина.
Он протянул длинную руку к хозяину дома, и мой сын тут же распахнул глаза. Не знаю, что было в его взоре, но я свободной рукой поднял табурет и шарахнул им Селестина по кумполу.
– Ты… охренел?! – пошатываясь, взвыл он. – Это мой грешник, он подписал бумаги. Отвали, дурак!
– Сожалею, но именно меня прислали забрать душу Виктора Викторовича Кондратова, – зачем-то влез я, прекрасно понимая, кому перехожу дорогу.
– Ты дважды дурак, друг мой.
– Тамбовский волк тебе друг, собака страшная!
Селестин встал и хлопнул в ладоши. Полы в комнате задрожали. Бывший лётчик, как ни странно, ни капли не испугался, а, наоборот, собрался с духом, поправил мундир, звякнув медалями, и, сунув руку в карман, вытащил наградной «макаров». Захария одобрительно угукнул ему, и дядька закрыл нас с сыном.
– Вон из моей квартиры или я стреляю!
– Сколько угодно, – пробормотал тощий демон, а прямо из-под ламинатного пола начали подниматься тонкие струйки дыма.
Мгновение спустя перед нами встали четыре Гончих Ада. Полупсы-полукошки, страшные, как моя жизнь до рождения сына, в глазах полыхает оранжевый огонь, зубы были острее и крепче любого металла, а их шкуры не пробивал даже прямой выстрел из гаубицы. Пару раз мне приходилось вызывать себе на помощь этих жутковатых тварей, но я никогда не думал, что сам могу быть их добычей.
– За Россию!!!
Три выстрела слились в один, и псы бросились на нас. Одну зверюгу отшвырнуло к стене, одна бросилась на бывшего лётчика, двое навалились на меня. Зря.
– Никто не может показывать зубы моему мальчику, – прорычал я, левой рукой прижимая к себе ревущего Захарию, а правой ломая челюсть ближайшему псу.
Больше ничего мне ни сказать, ни сделать не удалось – в квартиру без предупреждения, без малейшего сомнения и вопроса, ворвался ураган ярости, именуемый Азриэллой. Полминуты спустя три оставшихся Гончих были буквально разорваны в клочья, как туалетная бумага. Селестин с воем уполз в ту страшную нору, что он называет домом, с пробитой головой и сломанным в трёх местах позвоночным столбом.
Я закрыл спиной Захарию, прижав его лицом к своей груди, чтобы он не видел того воплощённого ужаса, в который превратилась его мать.
– Я знала, что тебе нельзя доверять ребёнка!
– Нам можно оборачиваться?
Бледная Азриэлла приняла у меня улыбающегося малыша, покрывая его личико поцелуями. По её щекам текли слёзы.
– Я не опоздал? – В квартиру ворвался широкоплечий ангел с двумя револьверами в руках. – О, вижу, вы уже закончили.
– Помоги. – Я кивнул Альберту, и мы вместе подняли бездыханное тело бывшего военного лётчика. Его грудь была разорвана длинными клыками голодных псов Ада.
– Он подписал договор, – напомнил я.
– Его душа на Небесах, – уверенно поправил меня Альберт. – Этот человек погиб в бою, защищая ребёнка. Мы позаботимся о его дочери.
Быть может, впервые за много лет я ощутил лёгкий укол грусти в сердце, или что там у меня есть. Души точно нет, мы же демоны. Нам всё равно, что происходит с людьми. Но я до сих пор помню, как доверчиво мой сын улыбался этому мужчине. Словно понимал, что он хороший…
Я думал напиться вечером. Даже открыл бутылку. Так и сидел с ней нос к носу на кухне, пока Азриэлла не позвала меня спать.
Что же вы с нами делаете, люди…
