Глава 15
Она была актрисою…
Иногда мне кажется, что люди сходят с ума циклично, в каждом веке по-своему. То верующие, то атеисты, то учёные, то экстремалы, то пьяницы, то скучающие книгочеи, то интернет-зависимые дрыщи, то есть очень и очень разнообразный народ.
Вопреки распространённому заблуждению чаще всего душу продают не упёртые убийцы или маньяки. Нет, уж поверьте, эта братия, полубандитская-полупсихическая, о религиозных тонкостях вообще не задумывается. Они обычно о душе просто не думают, у них иные заботы и проблемы. Вы можете спорить, но есть ли смысл?
Где мой многовековой опыт и где твои мелкие знания, о человек?! Вот именно. На этом стоит закончить все гипотетические вопли несогласия или протеста. А есть повод поговорить о ещё одной, отдельной и запоминающейся категории, о творцах…
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я с толстой скучающей тёткой в серой униформе. – Могу ли я видеть актрису вашего театра Анну Бжезицкую-Макагоненко? Трижды звонил ей домой, никого нет, видимо, днюет и ночует на работе.
– Нюточка у нас такая, – сурово кивнула охранница.
– Спектакль сдаёте?
– Да уж. А вы ей кто?
– Э-э-э, я её судебный пристав. Нет-нет, ничего такого уж страшного, просто она просрочила платёж.
– Ох, – перекрестилась тётка, так что меня передёрнуло. – Сумма-то большая?
– Для кого как. Мне, положим, вообще неподъёмная.
Охранница сочувственно покивала, пропуская меня через «служебный вход» в святая святых любого театра – за кулисы. Я всегда любил этот странный запах – непередаваемая смесь солоноватой пыли, горячего металла, старого дерева, затёртого бархата, свежей краски и веками устоявшегося привкуса человеческих драм и страстей.
Спектакль – это всегда магия, сами актёры подобны богам древнегреческого пантеона, а их общий дом воистину достоин называться храмом всех искусств. Даже у нас в Аду есть свой театр, наш Владыка любит порой тиснуть пьеску-другую. Вот эстрады своей нет, всё перенесли на Землю, как говорится, от попсы черти дохнут.
– И самое главное, что именно актёры в последние годы уверенно держат пальму первенства по факту продажи души, – удовлетворённо хмыкнул я, пересекая пустую сцену.
Судя по слабому аромату дешёвого коньяка, гримёрные находились в левом крыле. Я правильно рассчитал время, народу было немного, рабочие сцены и декораторы не обращали на меня никакого внимания. Две молоденькие актрисы с распущенными волосами, курящие в уголке у пожарного выхода, пытались строить мне глазки, но я отрицательно покачал головой, не за вами пришёл, девочки. Встретимся лет через двадцать-тридцать, если не передумаете.
– Госпожа Бжезицкая-Макагоненко? – Я вежливо постучал в фанерную дверь.
– Да-а… кто та-ам? Зачем вам бедная, усталая женщина-а…
– У вас неоплаченный счёт за сотовый.
– Глупости-и… – Дверь распахнулась, и на пороге возникла чуть растрёпанная дама лет пятидесяти, худая до скелетообразности, ресницы наклеены, к впалой груди прижалась засаленная книжица «Ромео и Джульетта».
– Видите ли-и… я сейчас несколько в образе-е… вечером премьера-а…
– Понимаю, что отвлекаю по пустякам, но такая у меня работа. Могу войти?
– Без цветофф и шампа-анскага к актрисам входить не бла-го-славляется-а!
Клянусь, даже Сара Бернар подавилась бы чёрной завистью за один такой тон, голос и позу. Но и я не первый день из Пекла выполз.
– Нам ваши шалости известны. – Я открыл свой портфель, доставая бутылку недорогого виски и подтаявшую плитку горького шоколада.
– Ваше имя, мужчина-а?
– Могу войти?
– Вы еврей?
– Неужели?
– Да заходите уже-е…
Госпожа Нюта, цапнув за грудки, едва ли не силой втянула меня в свой «будуар» и захлопнула дверь с лязгом охотничьего капкана. Птичка в клетке! По крайней мере, в её глазах мелькнуло хищно-сладострастное выражение.
– Ну-у? Что же вы вцепились в эту бутылку? Ставьте-е уже её на стол, искуситель…
По-моему, она выглохтала почти половину ещё до того, как я вообще попытался объяснить ей суть моего визита.
– О, так вы мой давний поклонник, правда-а?
– Нет.
– Вы не любите-е театр? Впрочем, я тоже его не люблю. Настоящее искусство должно быть лишено-о пошлости человеческих чувств, они лживы наскво-озь.
Я долго не мог придумать, как промолчать так, чтобы и вежливо, и в тему. В озвученном ответе пригласившая меня дама не нуждалась, поскольку пила из горла. Актёры, они такие…
– А хотите знать, как ко мне пришло-о понимание моей роли-и?
– Нет, честно говоря, у меня…
– Я вам расскажу, но только-о вам!
– Не надо, я по другому вопросу. Я из…
– Мне было достаточно взять в руки пла-атье Джульетты. – Непьянеющая актриса посмотрела на меня сквозь зелёное стекло бутылки. – Я вдохнула запах и-и услышала голос. Не в голове-е, в сердце-е. Только сердце-ем можно пытаться прикоснуться к душе-е этой девочки-и…
– Простите. – Я сунул руку в пиджак, доставая и разворачивая перед ней жёлтый лист договора. – Вы подписали эту бумагу, согласно которой получаете право на роли, какие вам только заблагорассудится. А с любой наглой претенденткой или хотя бы дублёршей непременно происходит несчастный случай. Тоже по вашему выбору и желанию.
– Какие смешные вещи вы говорите-е… Я никому не желала-а зла-а! Право, я выше всего этого. Я так давно хочу-у уйти отсюда, уехать далеко-далеко на закат, чтобы вздохнуть наконец всей грудью! А эти девчонки-и, ничего в голове, ни души, ни сердца, только грудь. Тугая-а, молодая-а грудь! Вам не понять… вы кто?
– Ваш кредитор. – Я попытался отобрать у неё бутылку, но бесполезно, она отпрыгнула к зеркалу, шипя, как сиамская кошка. – Давайте не будем всё усложнять. В конце концов, вы получили всё, что хотели…
– О да-а! Я сразу поняла-а, что вы мой поклонник-ик. Вы любите театр так, как люблю его я.
– Срок вышел, грешница!
– Говорите-е, – жеманно потянулась пятидесятилетняя Джульетта, нюхающая старое платье. – Скажите-е мне это ещё раз, у вас такой воз-буждаю-щий голос.
– Охотно. – Я сразу принял свой истинный облик. – Срок вышел, грешница! Пробил час оплаты!
Госпожа Анна Бжезицкая-Макагоненко оценила меня с ног до головы совершенно трезвым взглядом, потом махом допила остатки виски и, закрыв глаза, рухнула в угол, головой в урну. Я осторожно ткнул когтем её жёлтую коленку.
– Ну ладно, возможно, так даже лучше. В конце концов, мне приходилось доставлять клиентов в Пекло даже по частям.
В тот же миг в дверь постучали. Я едва успел вернуть себе человеческий вид, когда в гримёрку шагнул небритый патлатый тип в длинном свитере и драных джинсах.
– Нюта! Рыба моя, пора на сцену, через час спектакль… О нет! Что вы наделали?
– Это не я. Она сама.
– Вы притащили сюда виски! – Обличающий взор мужчины гневно указал на валяющуюся под столиком бутылку. – Нюте же нельзя пить до выхода на сцену! Рыба, как вас там?..
– Абифасдон.
– Рыба моя Абифасдон, вы запороли мне премьеру! Понимаете? Эта перезрелая мадемуазель не встанет до завтрашнего дня, гореть ей в Аду.
– Как вы угадали? – смутился я.
– Я режиссёр, я не угадываю, я знаю, – жёстко обрезал он, неожиданно хватая меня за руку. – Вы покраснели словно девица. Идите сюда, ближе к свету. Встаньте, рыба моя, встаньте!
– Я вам не…
– Да! Да-а! Это будет культурный шок! Вы будете играть мою Джульетту!
– Нет.
– Да, рыба, да! – захохотал он. – О, какой огонь в глазах…
– Нет же, я сказал!
– И голос, голос, словно медные литавры! – Меня развернули за плечи и вытолкнули из гримёрки. – Кто сказал, что Ромео влюбился в девушку? На самом деле это были чувства двух юношей, запретная любовь, которую они скрывали от всего мира, и тайна, которая в конце концов разорвала их. Рыба моя, это будет нечто!
Я вырвал свой рукав и уже практически собирался дать кое-кому в морду, когда небритый тип сделал глаза кота из мультфильма и напомнил:
– А ещё вы споили единственную актрису. У нас нет дублёрши, вы мой должник. Мой и бессмертного Шекспира!
– Платье не надену, – прорычал я. – И кстати, Шекспир тут никаким боком ни при чём, все пьесы писал английский драматург и шпион Кристофер Марло.
– Рыба моя, мне оно параллельно! На сцену, на сцену! Девочки, гримёра сюда! Живо, живо, живо!
Через час я блистал на подмостках старого драматического театра. Успех был настолько шумным, что мне на какое-то время даже захотелось сменить работу. Домой пришёл поздно вечером с цветами, конфетами, пахнущий шампанским и перемазанный губной помадой. Поэтому, чем меня огрела жена, уже не помню.
Великую и неподражаемую Анну Бжезицкую-Макагоненко забрал через четыре дня: шеф простил мне задержку с исполнением заказа, списав всё на форс-мажор. Его озабоченная секретарша перехватила меня на выходе и умоляла дать автограф на страничке городского еженедельника «Факты и сплетни», раздел культуры, статья «Шекспир перевернулся бы в гробу». Новое видение, оригинальный ход режиссёра, молодой актёр, нарочито примитивное решение, ошарашенные зрители, ни одного аплодисмента, и тем не менее шумный успех в узком кругу просвещённой культурной публики. Театралы…
Безвременно ушедшей от нас гениальной и талантливой Нюте было посвящено несколько слов в траурной рамке. Стиль обычный – скоропостижно, столько сделала, ещё больше могла, каких людей теряем, и так далее. Вы, люди, любите скорбеть.
Я не человек. Я не могу заходить в церковь, сами понимаете, мне там нереально плохо, а если ещё попадёшь под раздачу обрызгивания святой водой, так вообще жуть. Но всегда можно договориться с бабушками у входа, они поставят свечку и подадут молитву за трёх молодых актрис, чья единственная вина была в том, что они работали в том же театре.
Одна шагнула с крыши высотки, другая бросилась под поезд, третья выпила кислоту. Договор с нашей конторой даёт человеку почти неограниченные возможности, а после продажи души редко кто задумывается над тем, куда приводят желания и мечты.
Я не сочувствовал стареющей мадемуазели и не оправдывал её. Всё заслуженно, чек предъявлен к оплате и погашен. Но что-то в ней было… не знаю…
На виски не мог смотреть три дня. Потом напился. Я не имею права никого судить, я всего лишь демон, забирающий просроченные души.
Я никому не даю советов. И не читаю морали.
Это ваша жизнь.
