Комиссар Энцо Ларикони жестом предложил гостям сесть к столу, и пока Поплавский и Саблин устраивались в жестких примитивных креслах, итальянец с деловым видом перебирал солидную стопку бумаг, время от времени поправляя постепенно сползавшие с носа очки. Это был немолодой грузный мужчина с грубо скроенным мясистым лицом, густыми бровями и низким, морщинистым лбом. Седые волосы, как обычно, аккуратно причесаны на пробор, бело-голубой китель космической службы ООН тщательно выглажен, а медные пуговицы — начищены до умопомрачительного блеска. Во рту комиссар Ларикони, как всегда, держал самшитовый мундштук — пустой, так как глава Меркурия три месяца назад бросил курить, чем вызвал множество кривотолков в меркурианском городе Солнца. Другое дело, что город с таким претенциозным названием состоял пока всего-навсего из трех стальных куполов, соединенных между собой узкими переходами, а число его жителей — клерков, полицейских, бухгалтеров, техников и прочего казенного люда, едва перевалило за тридцать человек. Но господин Ларикони выглядел так, будто их было по меньшей мере тридцать тысяч, и не любил никаких, даже самых безобидных шуток на этот счет.

Оба спасателя были прекрасно осведомлены об этом и потому молча ожидали, когда комиссар Ларикони, исполнявший заодно роли мэра, начальника полицейского участка, главы технической службы и прочее, прочее, прочее, соизволит оторваться от ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ бумаг и одарит своих гостей высоким вниманием.

— Та-ак, — наконец бодро произнес Ларикони и, сделав «паркером» какие-то пометки в очередном документе, поднял на гостей светло-голубые глаза. — Я так и предполагал… Простите, господа, это я не вам. Видите ли, уже вторую неделю я работаю над финансовым отчетом для комиссии по Внеземелью ООН и вынужден, отложив все важные дела, день и ночь заниматься этой чертовой бухгалтерией. Моим финансистам, видите ли, ничего нельзя доверить. Все статьи расходов приходится брать под личный контроль!

Спасатели сдержанно кивнули. Они отлично знали, что бюджет администрации Меркурия едва ли составлял миллион долларов в год, но любая непочтительность в такой момент выглядела бы по меньшей мере неуместно.

— И тем не менее вы нашли время, чтобы побеседовать с «Дельтой», — без тени улыбки заметил Поплавский. — Очень любезно с вашей стороны, господин Ларикони.

Итальянец развел пухлыми руками.

— Это мой долг, — заявил он. — Кажется, я обещал выслушать вас еще в конце прошлого месяца, но сами понимаете… дела, дела! Так что же вы хотели доложить, господа?

Поплавский вынул из планшета пачку фотоснимков и молча разложил их на столе. Комиссар принялся их спешно разглядывать, придерживая рукой свои знаменитые, вечно сползающие очки, массивная роговая оправа которых весила, наверное, не меньше килограмма.

Наконец процесс изучения фотодокументов закончился, и Ларикони, с видимым облегчением спрятав очки в верхний карман кителя, благодушно взглянул на обоих спасателей.

— Ну что ж, господа, вы меня совсем не удивили, — произнес он со скучающим видом. — Мои полицейские инспектора каждый божий день показывают подобные снимки. Да, люди гибнут на Меркурии, но это научно доказанный факт. И гибнут, к сожалению, нередко. Вы еще новички на этой страшной планете, господа, и потому все воспринимаете… э-э в не совсем верном свете. Признайтесь, разве на Марсе или, скажем, Луне подобные трагические случайности не происходят?

— Разумеется, — кивнул Поплавский, — но…

Комиссар Ларикони предостерегающе поднял палец.

— Простите, господин Поплавский, я еще не закончил, — мягко сказал он.

Итальянец не без труда извлек свое массивное тело из-за стола и подошел к стене кабинета. Подняв жалюзи небольшого овального окна, он ткнул толстым пальцем в стекло.

— Взгляните сюда, — попросил он.

Спасатели уныло переглянулись. Манера разговора комиссара была, мягко говоря, своеобразной, и она здорово действовала на нервы.

— Спасибо, господин Ларикони, мы уже видели сегодня Солнце, — ответил Поплавский. — Как-никак проехали на «Белке» почти тридцать километров в этом жутком пекле.

Ларикони пропустил его слова мимо ушей.

— Очень прошу вас, господа, — повторил он.

Едва сдержав вздохи, спасатели подошли к окну.

В глаза им ударил ослепительный свет, льющийся с неба, в котором висел над горизонтом чудовищно раскаленный шар.

— Это Солнце, — сообщил Ларикони с таким видом, будто сделал невероятное открытие. — Солнце, господа! Но не с маленькой буквы, как оно воспринимается на родной для нас с вами Земле, а с большой — Солнце! Интенсивность его излучения в шесть и семь десятых раза сильнее, чем на Земле. Вдумайтесь в эти цифры — почти в семь раз! Человеческая психика не приспособлена к таким вещам. Даже страшная жара на дневной стороне и жуткий холод на ночной воспринимаются куда легче. В конце концов, на Луне климат аналогичный. Однако Солнце! Оно давит на всех, сжигает нам нервные ткани, иссушает нашу плоть, растапливает нам мозги…

— Не нам, а вам… — прошептал еле слышно Саблин, но Поплавский предостерегающе поднял бровь. Ларикони, как все итальянцы, был болезненно красноречив, и с этим приходилось мириться.

— …Это Бог Меркурия, но это жестокий Бог, — продолжал Ларикони, выразительно жестикулируя. — А мы все — его ничтожные дети. И порой просто не в состоянии выдержать взгляд его всевидящего ока. И начинаем совершать большие и маленькие глупости. Вы видели, как перегревшиеся на Солнце горняки танцуют пляску Розового слона? Так у нас на Меркурии называют судорожные подергивания конечностей у людей, получивших тепловые удары. При малом тяготении планеты это действительно напоминает жуткий пьяный танец, остановить который можно лишь хорошей дозой морфия. Но если бедняге никто не поможет, то свихнувшийся человек становится способен буквально на все. Он может сорвать с себя шлем, чтобы подышать свежим безвоздушным пространством, может прыгнуть в озеро расплавленного олова, которые на этой планете возникают в середине лета. Некоторые ищут расщелины и без колебаний кидаются в них, распевая веселые песни. Иногда они стреляют в себя…

— …а затем выбрасывают оружие в пропасть, — не выдержав, пробормотал Саблин.

Комиссар укоризненно взглянул на него.

— Я этого не сказал, — заметил он. — Да, действительно, радом с трупами оружие самоубийства находят редко. Но причин тому может быть несколько, например…

Поплавский потерял терпение.

— Простите, господин комиссар, мы все это уже слышали, — резко произнес он. — И очень сомневаемся в том, что пляской Розового слона можно объяснить весь тот бардак, который творится на Меркурии.

Ларикони помрачнел. Он вновь нацепил очки и сурово посмотрел на знаменитого спасателя.

— Потрудитесь выбирать выражения, господин Поплавский, — сухо сказал он. — На планете, где руковожу я, не может быть никакого бардака! Здесь все — повторяю, все — находится под моим личным контролем, и я…

Поплавский взял наугад со стола фотографию и поднес ее к лицу комиссара:

— Черт побери, о чем вы толкуете? — зло спросил он. — Взгляните на эти два трупа. Мы нашли их возле кратера Сцилларда, в тени между скал. На скафандрах заметны следы страшных ожогов. Их убили бластерами, понимаете? И с довольно приличного расстояния, это нетрудно доказать. Никакими плясками и песнями здесь и не пахнет. Я уже не говорю о том, что ни на одном из рудников не заявляли о пропаже людей.

Ларикони недовольно поджал губы. Он вновь уселся за стол и начал неторопливо копаться в груде бумаг. На стоящий рядом компьютер он даже не взглянул — комиссар предпочитал работать по старинке, но крепко и надежно.

— Та-ак… — пробурчал он, вылавливая в стопке изрядно помятый лист. — Помню, помню… Сержант Блинг докладывал мне об этом происшествии. Пять дней назад, кратер Сцилларда, лучевые ранения… личности убитых не установлены… Увы, увы. Вакуум и палящие лучи Солнца сделали свое дело, от лиц убитых мало что осталось. Также, кстати, как и от их пальцев. Так что дело пришлось временно приостановить, до выявления новых фактов. Повторяю — временно.

Поплавский нервно уселся в кресло и почти закричал:

— Ларикони, хватит! Мы не новички! Слава Богу, уже четыре месяца ошиваемся на этой проклятой планете. Даже Новый год пришлось здесь встречать, вспомнишь — вздрогнешь. И к вашим замечательным методам расследования преступлений мы уже тоже привыкли. То пляска Розового слона, то дело временно приостанавливается навсегда. А все на самом деле гораздо проще, и вы прекрасно об этом знаете.

Ларикони состроил кислую мину.

— Любопытно послушать, — холодно заявил он. — Как это будет по-русски? Яйца учат слона… то есть, тьфу, курицу.

— Если надо будет — поучим даже Розового слона, — тихо отозвался Саблин. Он продолжал стоять возле окна, несмотря на льющийся оттуда поток палящих лучей — все что угодно, лишь бы не видеть жирного лица этого хитрого дурака.

Поплавский разложил фотографии на столе веером и прокашлявшись сказал:

— Давно пора поговорить напрямую, Ларикони. На Меркурии идет настоящая война, словно на Диком Западе. И нравы здесь соответствующие. Ни один самый занюханный горняк не выходит из своей конуры без кольта, а его начальнички даже в сортир не пойдут без скорострельного пулемета.

— Очень образно, — ледяным тоном произнес Ларикони, крутя в толстых пальцах мундштук. — Вы, русские, — все литераторы, так же как все мы, итальянцы, — певцы. Ну, сочиняйте, сочиняйте дальше.

Поплавский удержался от резких слов, хотя они буквально повисли у него на губах.

— Итак, мы прожили на Меркурии четыре месяца и десять раз могли убедиться в том, что рудники конкурируют между собой, словно банды, — продолжил он. — И есть из-за чего! Даже Лунный Клондайк по сравнению с Меркурием покажется отработанным терриконом. Золото, платина, серебро, вольфрам, титан и прочее, прочее — я уже не говорю о редкоземельных металлах, которые в таких больших количествах встречаются только здесь, на Меркурии…

— Я вообще-то кое-что слышал об этой планете, — любезно улыбнулся Ларикони. — Как-никак, прожил здесь семь лет.

Поплавский так стукнул кулаком по столу, что комиссар едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Попрошу не перебивать меня! Я терпеливо выслушал ваш гимн Солнцу, теперь моя очередь блистать красноречием. Я вам не сопливый мальчишка, а Владимир Поплавский!

— Да-а, есть у меня такой подчиненный, — ехидно заметил Ларикони.

— К сожалению, большому сожалению… Итак, на Меркурии царят самые дикие нравы. Земным государствам, даже таким, как США и Россия, эта планета оказалась не по зубам — слишком далеко от Земли и климат неподходящий. ООН тоже не смогла сотворить ничего более существенного, чем ваш замечательный город Солнца, где работают полтора землекопа и аж целых пять полицейских. Зато какой-то умник решил отдать этот богатый мир на разграбление частным фирмам…

— Я еще раз попрошу вас выбирать выражения, — зло сощурившись, процедил Ларикони.

— …и они его грабят! Все лицензии на квоты по добыче ископаемых — чистой воды фикция, и вы это прекрасно знаете. Но лично мне на это наплевать, такие штучки происходят буквально на всех планетах…

— Впервые сегодня слышу от вас здравую мысль, — состроил кислую гримасу комиссар.

— Но когда пахнет большими деньгами, многие люди теряют человеческий облик. Местные рудники — нечто вроде укрепленных крепостей. Чужаки попросту уничтожаются, все без разбора. А вы, господин комиссар, посылаете нашу «Дельту» на поиски «пропавших без вести». Мы словно волы перепахиваем все окрестные хронотрещины, и почти всегда впустую. Вот потому-то и решили поговорить начистоту. К чему этот спектакль? Люди гибнут за металл — это их проблемы. Но при чем здесь мы, спасатели?

Лицо Ларикони приняло натянутый, официальный вид.

— Я выслушал вас, господин Поплавский, — заявил он. — И, признаюсь, ничего интересного не услышал. Да, возможно, горняки из различных фирм недолюбливают друг друга. НЕ ИСКЛЮЧЕНО, что они, встретившись на узкой дорожке где-нибудь между кратерами, пускают в ход, как вы выразились, кольты. Но к чему весь этот разговор? Дураков на Меркурии нет, им здесь попросту не выжить, а потому СЛЕДОВ преступления найти невозможно. Но если иногда все-таки кое-что остается, что мы можем поделать? Отпечатков пальцев на орудиях убийств здесь, увы, нет. Следов, которые может взять овчарка, тоже, да и овчарку в скафандр не посадишь. На каждом руднике работают около двух сотен человек. Все сплочены как один, поэтому допрашивать их бесполезно. Никто ничего не видел и не слышал — вот и весь разговор. А у меня в распоряжении только пять полицейских. Парни что надо, но кое-чего они побаиваются. А знаете, чего?

— Чего же? — мрачно спросил Поплавский, пряча фотографию в карман комбинезона.

— Теней, — мягко пояснил Ларикони. — На Меркурии полно теней от скал, стен кратеров, валунов и прочего. Может, их и поменьше, чем на Луне, но зато здесь в тени намного жарче. Вы поняли меня, господа?

— Еще как, — кивнул Поплавский, поднимаясь с кресла. — Значит, в Севилье все спокойно?

Ларикони улыбнулся на этот раз совершенно искренне.

— Да. Во всяком случае, на освещенных Солнцем местах. А что касается теней… Не рекомендую туда часто заглядывать. Ваша специальность, господа, — хронотрещины. И с ними вы блестяще справляетесь, это я должен признать. За четыре месяца — сорок с лишним спасенных из небытия! Это не шутки. Но вы же знаете — не всех пропавших без вести можно спасти. А может, не всегда и нужно, а? Ха-ха-ха, я, конечно, просто шучу. Рад был пообщаться, господа, но простите — дела, дела…

Спасатели, попрощавшись, вышли из кабинета. А комиссар Ларикони вновь занялся любимым делом — перелистыванием бумаг, громоздящихся на столе.

Надев скафандры, спасатели прошли через кессон и, спустившись по широкой лестнице, направились к своему вездеходу. Несмотря на мощные светофильтры, Солнце буквально обрушилось на них. Давление его безжалостных лучей чуть ли не физически ощущалось на плечах, словно груз, и даже малое, почти марсианской величины, тяготение не позволяло людям двигаться легко и свободно.

— Ну и дуб же этот тип… — пробормотал Саблин, забираясь в кресло водителя.

Поплавский некоторое время постоял, разглядывая через сощуренные веки три серых купола «славного» города Солнца, а затем устроился на втором сиденье и захлопнул дверцу.

— Не дуб, а пробковое дерево, — поправил он своего заместителя. — Из такого дерева получаются отличные пробки и затычки. Чувствительность к ударам, щипкам, плевкам в физиономию — нулевая. Зато вытащить такую пробку из занимаемого ею места можно лишь штопором. А что? На Меркурии именно такой комиссар и нужен… Ладно, поехали.

Вездеход медленно сдвинулся с места и, обогнув стоянку для красных полицейских краулеров, оранжевых машин техпомощи и белых «санитарок», направился к Восточной трассе. Возле обрывистого вала кратера Ольсена им встретилась колонна из трех грузовиков, охраняемая восемью вездеходами. Поднимая облака пыли, колонна свернула на Южную дорогу, ведущую в сторону космодрома.

— Фирмачи из «Белого орла», — проводил их взглядом Саблин. — Как думаешь, Володя, сколько платины они наковыряли за последний месяц?

— А кто их знает, — равнодушно отозвался Поплавский, устало откинувшись на спинку сиденья. — Черт, как трясет… Тоже мне дорога! Хоть бы грейдером пару раз прошлись.

— Не ворчи, — улыбнулся Саблин. — Подумаешь, событие! Будто мы надеялись найти у этого толстозадого чинуши понимание и сочувствие. Сам сомневался, стоит ли ехать в город.

Поплавский долго молчал, скользя скучающим взглядом по обширной темной равнине, устланной десятками мелких кратеров, между которыми то там то здесь змеились небольшие расщелины. Наконец он вздохнул:

— Это точно. В городе Солнца действует третий закон Ньютона: действие всегда равняется противодействию. Четыре месяца мы собирали материалы об убийствах на Меркурии, а этому борову хоть бы хны. Он и без нас все прекрасно знает и понимает, но ровным счетом ничего предпринимать не собирается.

Саблин жестко усмехнулся.

— Именно потому он до сих пор там и сидит, — заметил он. — Господину Ларикони вовсе не улыбается надеть на грудь звезду шерифа. Ему и так хорошо. И всем аборигенам — тоже. Только вот нам, бравым спасателям, может не поздоровиться.

Поплавский внимательно взглянул на друга.

— Ты считаешь, авария возле Огненного моста была не случайной? — быстро спросил он.

Саблин пожал плечами.

— Очень может быть. Конечно, наша «Белка» далеко не молодуха, но чтобы разом вышли из строя и левая гусеница, и оба манипулятора… Не было такого раньше. А самое странное, что на Огненном мосту нам как раз позарез оказались нужны манипуляторы — помнишь, когда с соседней скалы вдруг скатился валун и загородил дорогу? Нет, Володя, нутром чую, что во время последнего ремонта кто-то в техмастерских здорово пошуровал в кишках нашего лунотанка.

Поплавский нахмурился.

— Но вы же с Ашотом там дневали и ночевали?

Саблин поморщился.

— Ну, за всем, понимаешь, не уследишь. Пока мы ковырялись с двигателем, кто-нибудь из местных умельцев мог спокойно заняться манипуляторами… Нет, Володя, давай не будем хотя бы здесь, на Меркурии, бороться с ветряными мельницами. Марту мы спасли? Спасли. Унесли ноги сначала с Марса, а затем с Луны? Унесли. И слава Богу. Годик-второй господин Икс нас подержит здесь, на краю света, а там, глядишь, выпустит на свободу целыми и невредимыми. И чего мы пузыримся? Чего хотим доказать? И кому?

Поплавский зло сощурился и хотел было резко ответить другу, но сдержался и безнадежно махнул рукой.

— Самое паршивое, что ты, наверное, прав, — уныло признал он. — На Луне и на этом проклятом «Орфее» нас переиграли по всем статьям, это факт. Конечно, моя гордость протестует, когда кто-то всаживает иголки в зад, но… Не в этом дело.

— А в чем? — сухо спросил Саблин, напряженно следя за каменистой дорогой.

— А в том, дорогой ты мой, что Икс и его бандиты с нашей невольной помощью получили нить к оружию марсиан, — продолжил Поплавский. — Господин Аль- Багдир нам с Кориным очень даже подробно об этом рассказал. Понимаешь, это уже не браслетики и статуи, и даже не древние машины, а оружие! Представляешь, какое у такой мощной цивилизации может быть оружие? Да если Икс и его подручные раздобудут его… Что они тогда могут натворить в Солнечной системе?

Саблин кивнул.

— Соображаю. Власть над человечеством — очень аппетитный кусок. Одно мне только не ясно — при чем здесь наша самодеятельность насчет местных трупов? Разве мы, поймав десяток-другой убийц, получим в награду от доброго дяди Ларикони космолет? Черта с два. Не забывай — он не только комиссар Меркурия, но и наш тайный тюремщик. А если не он, а кто-то другой — какая разница? То, что нас пасут, ясно даже толстокожему Слону. Корин аж трясется, когда подъезжает к городу, — мол, оттуда идут в нашу сторону нехорошие эмоции. Колдун, да и только! А мы сами подставляемся вместо того, чтобы найти выход их этой проклятой ловушки.

Поплавский сердито хлопнул рукой по колену.

— Четыре месяца уже ищем, а что толку? Сам знаешь, космолеты тут садятся не часто, а охраняют их так, что с атомной пушкой близко не подойдешь. Жаловаться некому. Просить помощи — тоже. Здесь всем и каждому чихать на судьбу человечества.

— Но при чем здесь трупы? — повторил упрямо Саблин.

Поплавский хмыкнул.

— А черт его знает при чем… Просто надоело сидеть сложа руки. Надо же за что-то зацепиться! А за что здесь еще зацепишься? Все сидят в своих крепостях- рудниках и носа оттуда не кажут. Поговорить и то толком не с кем. В городе Солнца растут одни пробковые деревья и дубы. Тем, кого мы вытаскиваем из хронотрещин, обычно не до разговоров о мировых проблемах. Остаются одни трупы. Нет, Виталий, что ни говори, трупы — это хоть тоненькие, да ниточки. Если за них умело потянуть, они могут куда-нибудь привести.

Саблин замолчал. Он понимал командира. Поплавский впервые оказался в такой дурацкой ситуации, когда даже его энергия и знания, опыт и связи ровным счетом ничего не значили. Спасатели оказались словно бы в тюремной камере, да еще под неусыпным надзором охранника. И со всех сторон их окружали зловещие тени Меркурия.