Волки никогда не подходили к Крову. Об их существовании можно было догадаться только вечером, выглянув в какое-нибудь из верхних окон, выходящих на сторону Восхода. Именно там, впереди, почти до самого побережья чернел высокими старыми деревьями Дальний Лес.

В светлое время суток его опушки и ближние рощицы трудно было обойти стороной. Они встречали густо-зелеными покрывалами мха, прохладными ручьями и гомоном птичьих голосов. Здесь все было наполнено светом, покоем и дружелюбием. Здесь даже проводились утренние занятия, зарядка для младших, прогулки. Ночью же все становилось совсем другим. Не только в глубинах черной чащи, но даже на самых-самых подступах к скрипучим развесистым елям.

После заката, когда Сестры Зуллура выходили гулять в Небесный сад, в лесу, от края до края, зажигались маленькие золотые огоньки – иллиции. Они, крепясь на гибких подвижных наростах, венчали мохнатые лбы волков доги и отражали свой свет в их глубоких черных глазах. Эти огоньки завораживали добычу. И их жертвой мог стать кто угодно. Поэтому после наступления темноты Дальний Лес переставал существовать для двуногих, населявших остров.

Лишь в один юнтан, когда у доги родилось слишком много волчат, туда отправились ночью, во время прогулки Сестер, сам ло Паолино и несколько воспитателей-мужчин, вооруженных винтовками и длинными острыми баграми. Они уходили тайно, но маленькая Тэсс видела, как они огибают корпус, держа в руках фонари, шагая в ногу, – от них словно веяло опасностью, и они выглядели чужими. В ту ночь вой, совсем отдаленный, казался ей особенно громким. Она не спала – так и пролежала всю темную часть вахты, не сомкнув глаз.

Под утро не вернулся один воспитатель. Того, кого сожрали, Тэсс не знала – он преподавал у старших. О нем ничего не сказали и на утренней трапезе. Но в тот день, относя свою одежду в стирку, Тэсс случайно увидела в соседнем ящике кучу окровавленного тряпья. Там была и знакомая некогда голубая ткань, которая приковала взор девочки. Прачка выхватила у Тэсс стопку вещей и выставила ее прочь.

Тэсс еще знала, что с той ночной охоты Паолино принес волчонка, – они с Таурой нашли его на следующий день в заброшенном лодочном загончике, где маленький привязанный доги лежал, устроив непропорциональную голову на лапах. Учуяв шпринг, он оскалился, иллиций на его лбу угрожающе замерцал. Девочки поспешили убежать. Они никому ничего не сказали, а через день приехали серопогонные. Когда Тэсс вспомнила о своей находке, загончик был пуст.

Тэсс стояла в холле. Рюкзак с вещами оттягивал ей плечи, она чувствовала беспокойство и нетерпение. Она вдруг подумала: путешествие – наверное, почти единственное на свете, что как-то ухитряется сразу и манить, и пугать. Правда, сейчас оно больше пугало: громкий вой с улицы по-прежнему резал слух.

У Мади Довэ в руках было ружье, но рядом с ней стояли еще две большие сумки. Джеру и Ласкезу требовалось, возвращаясь несколько раз, отнести полдюжины огромных ящиков с провизией. А Таура и Тэсс не умели стрелять.

Шпринг, все вещи которой уместились в один довольно небольшой ранец, нервно грызла коготь. Тэсс ее понимала: доги убивали и пожирали все, что встречалось им на пути, но с особенным удовольствием они уничтожали шпринг и тех, в чьих жилах течет кровь этой остроухой расы.

– Я тебя не дам в обиду, – пообещала она дрожащим голосом.

Джер фыркнул и завертел головой:

– А где это наша чокнутая и ее рогато-ушастые дружки?

Ву действительно не было в холле. Ее вообще никто не видел с того момента, как они разговаривали в столовой. Девушка вроде бы ушла собирать вещи, но в комнате Тэсс и Таура ее не нашли, да и местоположение самой комнаты вспомнили с большим трудом. Они побродили по коридорам и лестницам, беспрестанно повторяя короткое имя, а потом спустились обратно в холл. Ни Ву, ни зайцев, чей топот обычно слышался издалека, там не было.

Мади Довэ тяжело вздохнула:

– С ней просто невозможно сладить. Я всегда это говорила. Что теперь делать? Вдруг она забрела в лес, потерялась и…

– Нам же меньше проблем, – хмыкнул Джер. – Я все равно не собирал жратву ее блохастой ораве. Давайте двигаться.

– Так нельзя, – тут же возмутилась Таура. – Мы же не можем ее бросить! Она хорошая!

Шпринг и лавиби несколько мгновений буравили друг друга сердитыми взглядами, потом Джер захрустел пальцами, разминая их, как перед дракой.

– Мы договорились, когда именно и откуда именно выходим. Думаешь, у нее мозги как у лапитапов, или она этого не слышала? Либо она злит нас специально, либо ее уже съели.

– Не горячись, – мягко попросила его ла Довэ, передергивая затвор своего оружия. – Я все равно не думаю, что мы сможем выйти прямо сейчас. Нужно подождать, пока волки разойдутся.

Доги, точно в насмешку, завыли громче, и в тумане этот вой звучал не менее устрашающе, чем в мягкой темноте ночи. Вибриссы Тауры мелко задрожали.

– Так можно ждать и вечно. – Ласкез подошел к зарешеченному окну. – Их становится только больше. Они не уйдут.

– Можно отдать им все мясо, что мы оставляем здесь, – предложила Тэсс. – Выбросить его в окна. Хотя бы часть из них отвлечется на него, и…

– Они не будут есть, – возразил Джер.

– Почему?

Она ожидала какого-нибудь ехидного замечания по поводу своих природоведческих познаний, но Джеру, видимо, было не до того. Он пояснил:

– Дикие доги любят свежее мясо. Только свежее. И желательно, чтобы жертва кричала и трепыхалась.

Таура пошатнулась, Тэсс слегка замутило. Мади Довэ шагнула к двери, и Джер тут же оказался с ней рядом.

– Сколько зарядов?

– Двенадцать. Могу гарантировать, что примерно половина попадет в цель, вряд ли больше. Может, взять огонь? Факелы?

– Боюсь, ла, нам не хватит рук… – он грустно улыбнулся. – Но если вы хотите рискнуть, я пойду перед вами.

Слушать эти любезности на фоне рокота кружившего под потолком Марча и высокого многоголосого воя волков было несколько смешно.

Тэсс хотела немедленно одернуть Джера, но не успела: ее внимание привлекло какое-то движение с той стороны окна.

Ласкез тоже его заметил.

– Смотрите… – медленно произнес он, поворачиваясь.

На улице, прижимая ладони к стеклу, стояла и безмятежно улыбалась Ву. За ее спиной золотились десятки желтых хищных огоньков.

– Она… вообще… живая? – охрипшим голосом уточнил Джер. Волосы у него опять встали дыбом. – Жуть какая-то, чего она так пялится?

– Не сомневаюсь, что живая, – отозвался Ласкез и медленно приложил руку к стеклу, где с другой стороны лежала ладошка Ву. Девушка улыбнулась шире и указала взглядом на главные двери.

– Она просит ее впустить, – догадалась Таура и уже сделала шаг, когда Джер резко сжал ее плечо.

– И не думай! Неизвестно, что она… – лавиби обернулся. – Где она?

Ву у окна больше не было. Зато кто-то громко и дробно стучал в деревянные створки. Доктор Довэ отстранила Джера и Тауру, подготовила оружие и подозвала Тэсс:

– Открывай, и сразу в сторону. Если не боишься.

– Лучше я! – возразил Джер. – Только не…

Тэсс, сделав вид, что не слышит его, быстро прошла к створкам и взялась за массивную металлическую ручку. Она потянула ее к себе, одновременно отступая. На самом деле она очень боялась и неосознанно зажмурилась, готовясь вжаться в стену. Хотя она понимала, что это вряд ли поможет.

Дверь открывалась мучительно медленно, со скрипом, но уже через мгновение Тэсс поняла, что вокруг царит тишина. Доги перестали выть. Выстрелов не было. Не было и криков. Зато почти сразу зазвенел голос Ву, и Тэсс широко распахнула глаза.

– А я совсем вас заждалась! Почему так долго?

Тэсс выбралась из-за створки. В дверном проеме стояла Ву – с небольшим чемоданом в руке и четырьмя лапитапами у ног; еще несколько зверьков теснились поодаль. Ночные волки окружали маленькую группку молчаливым кольцом и не подходили. Многие прижимали уши. Только ровный золотой свет иллициев по-прежнему напоминал о возможной опасности.

Ву сделала шаг вперед. Мади Довэ наконец опустила свое ружье.

– Как ты нас напугала! Где ты была так долго?

– Гуляла и прощалась. – Девушка переступила с одной босой ноги на другую, а затем, наклонившись, вытащила кусок мха, застрявший между пальцев. – А теперь пошли.

– А… эти? – уточнил Джер.

– Волчата? – Ву рассеянно поглядела вокруг себя. – Они нас не тронут. Они же боятся.

– Тебя? – Лавиби едва не выронил ящик, который только-только начал поднимать. – Слушай, ты…

– Их. – Ву указала на одного из лапитапов.

– Ты хочешь сказать, что волки боятся зайцев? – на всякий случай переспросил Ласкез.

Он даже вынул из кармана старую разговорную тетрадь с болтающимися карандашом и ручкой. Тэсс знала: хотя брат давно уже в ней не нуждается, он до сих пор не смог ее выбросить. Всегда носит ее с собой, чтобы перечитывать обрывки своих старых разговоров и секретов. А иногда добавляет к ним случайные интересные факты.

Теперь Ласкез тоже приготовился записывать, забыв даже о волках, скалившихся поблизости. Но Ву только пожала плечами:

– Это не зайцы. Это лапитапы. Их надо отличать, смотри, у них пятнистые спинки.

Тэсс невольно усмехнулась: про наличие больших ветвистых рогов девушка не упомянула. Мади Довэ тоже с трудом скрывала улыбку. После всего, что они пережили, повод улыбнуться им бы явно не помешал.

– А почему это? – полюбопытствовал Джер, потягивая носом. – Что безрогие, что рогатые, воняют одинаково.

– Это тебе так кажется. Для доги они пахнут совсем по-другому. – Ву потрепала длинное ухо одного из лапитов. – Они агрессивно дерутся, если на них напасть. Ну а их мясо могут есть только двуногие расы, для зверей оно ядовито. Думаешь, почему их развелось так много?

Точно в подтверждение ее слов маленький рогатый звереныш вдруг резко повернулся вправо и ощерился. Дернулись длинные уши, показались острые хищные зубы. Молодой волк, неосторожно высунувшийся вперед своих собратьев, отпрянул.

– Умница, – похвалила лапитапа Ву.

Ласкез удовлетворенно кивнул, делая пометку и убирая тетрадь. Ву нетерпеливо топнула ногой.

– А теперь пошли? Только не смотрите на эти желтые лампочки. Они мерзкие.

Девушка тихонько свистнула.

Рогатые зайцы выстроились в неплотное широкое кольцо. Мади Довэ первая подхватила вещи и шагнула через порог, Джер почти сразу последовал за ней, с трудом удерживая огромный ящик.

Тэсс, поколебавшись, крепко сжала руку Тауры и тоже вышла.

Они продвигались вперед все вместе, старательно глядя только перед собой. Лапитапы бежали странно и нелепо, но казались их непобедимой стражей. И вокруг них беспрерывно мерцал давящий, переливчатый желтый свет. Но волки действительно не решались приблизиться.

Вступая в рощу, Тэсс обернулась в последний раз. Кров – древний бродячий замок, по какой-то нелепой своей прихоти уснувший посреди одинокого острова, – смотрел ей вслед черными провалами окон. Усилившийся ветер гнал клочья укутавшего его тумана прочь.

Выбитый над крыльцом девиз – «Под кровом все равны» – снова был хорошо виден.

Неожиданно Тэсс подумала о том, что все равные, кажется, сегодня сгинули. А неравные уходят неизвестно куда.

Море не волновалось, корабль темнел впереди. Самая большая и грузоподъемная лодка, вытащенная из загончика еще когда Тэсс вернулась с палубы Странника, ждала, прикрытая несколькими кусками непромокаемой ткани. Поместив в нее принесенные вещи, Ласкез и Джер с Ву и ее ушастой свитой отправились забирать остальное. «Самок» Джер оставил ждать.

Мади Довэ прислонилась к борту лодки и задумчиво смотрела вперед. Вглядываясь в смуглое лицо, Тэсс вдруг подумала, что для доктора расставание с Кровом будет тяжелым. Трудно было объяснить причину этого, но еще труднее – не заметить. Тэсс в который уже раз вспомнила все то хорошее, что пыталась делать для нее смуглая черноволосая женщина с пристальным взглядом. От самой сладкой микстуры до зеленого кулона, висевшего теперь у Тэсс на шее.

– Не расстраивайтесь, – глухо попросила она. – Путешествие – это, наверное, хорошо.

– Когда оно первое в твоей жизни, – мягко отозвалась ла Довэ, поворачивая к ней голову. Кованые золоченые сережки чуть качнулись. – Не когда ты только-только нашел себе дом…

Тэсс перевела глаза на Тауру. Та, сев на камни, подперла руками голову, ссутулилась. Девушка чертила палочкой по песку. Возможно, она думала об управителе, а возможно…

– Куда ты хочешь попасть в Большом мире? – осторожно спросила Тэсс, наклоняясь к шпринг. Та шевельнула ухом:

– Я не знаю. Совсем. Это… от многого зависит. Для меня этот мир, наверное, слишком большой.

Тэсс только кивнула. «Многое» предстояло еще попытаться найти. И вряд ли шансы были велики, если вспомнить слова Джера о запахе крови. Шпринг вскинула голову, быстро встала:

– Идут.

Ву без труда тащила тяжелый ящик. Джер и Ласкез несли сразу по два. Наконец вещи были погружены, и все расселись. Джер, берясь за весла, вздохнул:

– Еще чуть-чуть – и как пить дать потонем.

Среди камней по-прежнему оставалась стоять только Ву, окруженная приподнявшимися на задние лапы зверьками. Тэсс бездумно посчитала их: пять, десять, двенадцать…

– Они что, все с нами? – рявкнул лавиби, даже не скрывая ужаса. – Так мы не…

– Не все. Они просто провожают. А вы отчаливайте.

– А ты? – встревоженно уточнила доктор Довэ.

– Я доберусь. Трогайтесь!

Пока лодка отплывала, Тэсс не сводила глаз с худой девушки, казавшейся издалека очень маленькой. Она склонилась к окружившим ее животным. Потом из рощи показались знакомые золотые огни: доги заинтересовались происходящим. Их слабый монотонный вой опять разносило соленым ветром.

Ву резко хлопнула в ладоши и спрыгнула в воду, за ней последовали только четверо зверьков. Вся пятерка быстро поплыла, догоняя лодку. В опускающихся сумерках Тэсс отчетливо видела крапчатые рыжеватые спинки и высокие ветвистые рога.

Остров был дикий. Дикие рощи, дикие пустыри, дикие облака и дикие бухты. Лишь одно из побережий оживляла единственная, кроме Крова и Объекта № 8–56, постройка – радиомаяк. Это слово – «дикий» – первым пришло на ум Рониму Грингроссу, когда он стоял на широкой опушке леса, провожая глазами удаляющийся самолет. Их оставляли здесь на неопределенный срок. Не меньше недели – это точно, но вряд ли больше трех. И воспринимать это как отпуск просто не получалось.

Сиш Тавенгаба́р, начальник группы, то-син по особым расследованиям, тоже задрал голову наверх. Его ярко-синие глаза жадно впитывали светлый цвет неба. На фоне черной с белыми подпалинами шерсти они казались продолжением океана, расстилавшегося далеко впереди.

– С чего начнем? – глухо спросил он.

– Представимся? – предположил Роним. – Познакомимся?

Тавенгабар, его непосредственный Вышестоящий, был назначен на эту должность совсем недавно. И он всегда задавал вопросы именно Рониму, но, к счастью, редко прислушивался к его ответам. Вот и сейчас он просто развернулся и направился по широкой неухоженной дорожке к серому высокому фасаду, над которым виднелась выбитая надпись «Под кровом все равны».

Прочтя ее, радистка Берта медленно прижала к груди руки – будто замерзла, хотя она, как и все ки, не чувствовала холода.

В команде Берта была самой молодой, Роним едва ее знал. Впрочем, он был мало знаком почти со всеми, и более того, ему непонятен был сам состав, в котором он неожиданно оказался. Он знал только самого Тавенгабара. И это было старое, очень старое знакомство, которого он предпочел бы вовсе не иметь.

Итак, на борт отправленного в Малый мир самолета посадили восьмерых: девушку-Зодчего из Инженерного отдела, нескольких простых уголовных детективов вроде самого Ронима, радистку, медика и подрывника. Для расследования серии несчастных случаев на Объекте № 8–56, включавшем военно-техническое конструкторское бюро и завод, группа была большой. Слишком большой, как если бы… тот, кто составлял эту команду, знал то, что знал Роним. Впрочем, если группу набирал лично Тавенгабар, этому не следовало особо удивляться. А вот то, что он вызвался ехать сам… Впрочем, об этом Роним тоже старался поменьше думать.

Ступени. Ровно восемь. Снова восемь. Знаковое число Единства. Чеканный отзвук шагов, холодный и четкий. Пара мгновений, чтобы собраться. И наконец… перед ними распахнулись широкие арочные двери. Высокий седой человек с молодым лицом жестом предложил пройти внутрь.

– Как добрались?

Черный шпринг зачем-то пропустил всех вперед и почему-то медлил на пороге. Зато на вопрос ответил торопливо, будто опасаясь (а скорее всего, и правда опасаясь), что кто-нибудь сделает это за него.

– Отлично… ло. У вас здесь очень живописно. Но что самое ценное, – Тавенгабар потрогал подпалину на своей скуле, – это место не навевает почти никаких воспоминаний.

Он наконец зашел. Его руки были спрятаны в карманах черно-серого мундира. Роним не сомневался: либо когти выпущены, либо руки сжаты в кулаки.

– Таких комплиментов я еще не слышал.

Шпринг будто бы слегка приосанился, но это выглядело немного натянуто.

– О, я во всем крайне оригинален. В комплиментах в том числе.

– Такое не забывается.

Тонкие бледные губы хозяина Крова вдруг дрогнули. Роним понял: это была улыбка. Вышестоящий тоже ее заметил.

– Добро пожаловать.

– Благодарю… за гостеприимство.

Сиш Тавенгабар внимательно смотрел на него еще несколько мгновений. За эти секунды двое, возможно, сказали друг другу больше, чем следственная группа за весь полет. Наконец тот, кто в этом сумеречном холле казался странной серебристой тенью, представился официально:

– Мое имя – Миаль Паолино. Я управитель этого приюта. И я очень рад оказать вам содействие. Ваши комнаты на первом этаже. Надеюсь, они вас устроят и ваше пребывание здесь будет удачным. – Его голубые глаза плавно обвели всех восьмерых. – Идемте.

Он говорил низко и размеренно, иногда растягивая гласные, но иногда наоборот – торопливо глотая их. Только Роним знал, что означает эта манера. Только он понимал, что Миаль волнуется. Улучив момент, пока все осматривали обширный холл с высокими окнами, Роним подошел почти вплотную и шепнул:

– Здравствуй, Отшельник.

Паолино улыбнулся ему только краем рта и глазами, но его поза стала расслабленнее. Впрочем, остальные серопогонные вряд ли хоть что-то заметили. Для них управитель был и остался невозмутимым, словно его выточили из камня. Тавенгабар даже не повел своими седеющими острыми ушами.

Управитель не стал звать никого из обслуги и показал комнаты сам. Роним не сомневался: его спальня окажется последней в ряду, и не ошибся. Как только за Бертой закрылась дверь, они с Паолино остались в пустом коридоре вдвоем. И медленно, точно не до конца веря, что все это наяву, обнялись.

– Я не знал, что ты будешь здесь. – Светло-голубые глаза Миаля встретились с его глазами. – Но я надеялся на это. Я тебе рад.

Роним слабо усмехнулся:

– Я приложил все силы, чтобы увидеть, как ты возишься с детишками. Прошло так много юнтанов, Миаль…

– Не так много, – отозвался управитель, наконец опуская взгляд. – Иначе не было бы того, что у них происходит. Уже шестеро, насколько мне известно. Двое убиты электричеством, один раздавлен самолетом, одна утонула, двое упали с мостков.

Эти слова не нуждались в уточнении, но Роним все же спросил:

– Ты уверен, что это связано?

Паолино повернул ключ в двери предназначенной детективу спальни.

– Почти не сомневаюсь. Мы с тобой оба знаем: на этом заводе самолет не придавит человека просто так. Самолеты здесь слышат и понимают лучше людей.

Комната была широкой и просторной. Она мало чем отличалась от той, которую Роним занимал в Аджавелле. С такой же простой мебелью. Бегло оглядев спальню, Роним подошел к окну – это была своего рода привычка. Он не оценивал открывающийся вид, а прикидывал, сможет ли при необходимости кого-либо преследовать или бежать. Отшельник за спиной удовлетворенно хмыкнул:

– Ты не меняешься.

Виднелись черные деревья леса. Тавенгабар говорил, лес называют Дальним. Сейчас среди зарослей светились желтые огоньки, множество желтых огоньков. Слишком хорошо понимая, что это значит, детектив задернул шторы, но так и остался стоять спиной к Паолино.

– Что девочка?

– Ничего выдающегося. Вполне обычный ребенок.

– А мальчик?

– Тоже.

– Это к лучшему.

– А есть новости о… поезде?

Роним вздрогнул. Наконец он обернулся и покачал головой:

– На Перешейке он не появлялся. И я все же надеюсь, что его никто и никогда не увидит. Все кончилось. А там… – он помедлил, – пусть верят во что верили.

Глаза Отшельника сверкнули. Трудно сказать, насмешливо, сочувственно или благодарно.

– И живут как жили?

Роним не опустил головы.

– Не ты ли за это…

– Мы. – В интонации Паолино послышались металлические нотки. Будто щелкнул тяжелый замок.

– Вы. С ними.

Слово «мы» заставило его вспомнить многое. «Если можешь уйти, уходи». Дождь, сдавленные вопли, лязг колес. Он ощутил вкус собственной крови и холод ледяных, цепких объятий. Воспоминание жгло. Детектив попытался отвлечься. Сейчас не время, все в прошлом, все и правда закончилось. И лучше ничего не портить.

– Сиш случайно не узнаёт тебя?

Роним был даже рад, что они сменили тему, и криво усмехнулся:

– Откуда. Я – лишь «подающая надежды ищейка», которая пару раз отличилась и с которой ему «удобно сотрудничать».

Слова вызвали у Паолино слабый смех:

– Больше, чем просто «подающая надежды». Знаешь, я в курсе того, как ты продвигаешься вперед. И я…

– Не говори, что ты мной гордишься.

Отшельник взглянул на Ронима пристально и серьезно.

– Может, я не горжусь. Но и точно не жалею о том, что сделал.

Роним выдавил улыбку:

– Благодарю. Это важно.

Миаль оправил свой аккуратный кружевной воротник. На его пальце блеснуло знакомое кольцо. Он все еще его носил… хотя с тех пор прошло слишком много времени, порвалось слишком много нитей и пролилось слишком много крови. Его мать была бы рада… или сдернула бы перстень с каким-нибудь проклятьем?

– Я хочу тебе кое-кого показать, – медленно произнес управитель Крова Четырех Ветров. – И этого кое-кого я либо убью, либо отдам тебе. Решай сам.

Роним очнулся. В этот раз улыбка получилась искренней.

– Хм. Ты с детства умел заинтриговать. Пошли.

В темных коридорах, по которым они неслышно ступали, было по-вечернему пусто, но Роним все время оглядывался по сторонам.

Тот самый мальчик. Та самая девочка. Ему казалось, он очень легко сможет их узнать.

Бино поднял массивную морду, зевнул, широко разинув пасть, и опустил голову обратно. Иллиций на его лбу слабо сверкнул золотым и тут же погас.

– Так ты голодный или нет? – уточнил Роним, заканчивая заполнять отчет.

Бино посмотрел на него с пониманием: «Ладно, сначала доделай».

Роним снова наклонился к листу, ему оставалось дописать две-три строчки. После этого дело об Аджавелльском душителе должно было остаться для старшего детектива Второго (Нижнего) подразделения в прошлом. Оно переходило в ведение суда Малого регионального Синедриона № 4, а Ронима Грингросса ждали благодарность высших чинов оборонно-карательной Длани и новые неприятности, которые романтические натуры могли еще назвать «приключениями».

Детектив заскрипел ручкой. Бино принялся чесать ухо.

Бино не имел никаких прав называться псом, но, разумеется, не догадывался об этом. Настоящих собак – маленьких и среднего размера ласковых животных с рыжей, черной или белой шерстью – в регионах Единства было мало, и каждая из них стоила как новенький двигатель для автомобиля. Даже купить лошадь было дешевле, если, конечно, она не относилась к подвиду летающих. Поэтому большинству тех, кто хотел завести пса, проще было приручить доги, ночного волка, которого за плату мог поймать и привезти любой лесной охотник. Благо, этот народец в изобилии населял Малый мир, отирался на Перешейке и все время нуждался в паре тонтаров на выпивку или патроны. Пойманным доги обрезали иллиций, чтобы лишить их как возможности, так и желания сбежать обратно к сородичам, а заодно обезопасить будущего хозяина от риска быть загипнотизированным и растерзанным. Выжившее после болезненной операции животное отдавали заказчику. С подохшего можно было снять шкуру и выгодно ее продать.

Бино был из прирученных, но у него имелась небольшая особенность: золотой фонарик на лбу Роним ему не срезал, о чем никогда не жалел. Впрочем, и достался ему этот зверь не от охотника. И, как и все произошедшее в тот период – период краткого пребывания в командировке в Малом мире, на острове Четырех Ветров, – эта встреча хозяина и почти что пса была очень странной.

– Эй, идем обедать? И твоя псина уже не против чего-нибудь забросить в брюхо. – Капра́м Па́гсли поднял от стола свою чуть приплюснутую физиономию. Нос пятачком дернулся, выражая нетерпение.

– Сейчас, Кап, – коротко отозвался Роним, наклоняясь к листу еще ниже.

– И почему ты никогда не встаешь вовремя… – проворчал второй детектив и почесал маленькое, чуть обвислое ухо.

– Потому что твое «вовремя» наступает всегда по-разному. – Роним едва удержал усмешку.

– Ну я же не могу хотеть есть по расписанию!

– А почему я могу?

Пагсли фыркнул, проворчав что-то про «этих непятачковых». К «непятачковым» Кап, полукровка ками, относил всех, у кого не было предков-свиней.

Здраво рассудив, что разумнее будет не спорить, Пагсли кивнул и, взяв со стола какую-то газету, сунул себе в зубы карандаш. Видимо, в ожидании Ронима он собирался разгадывать очередную словесную головоломку. Добродушное лицо, которое делали несколько устрашающим только два торчащих внушительных клыка, приняло задумчивый, даже напряженный вид. Между щетинистых бровей собрались морщины.

Роним закончил писать, но ручка так и замерла над служебной бумагой. Упомянутая им самим в прошлом абзаце абсолютно незначительная деталь теперь почему-то привлекла его внимание. Красный шарф. Убийца задушил их всех красным шарфом с шеи своей первой жертвы. Почему это казалось более пугающим, чем тела на столах, чем застывшие, но абсолютно счастливые глаза задержанного, чем его подробные и точные описания каждого преступления? Шарф. Даже не красного, вишневого цвета.

Совсем как там, у нее.

Роним покосился на Пагсли. У того на шее тоже было что-то вроде шарфа – белый легкий платок поверх коричневого жилета. Эта повседневная деталь одежды, так же, как и сама сшитая из кусков кожи жилетка, нарушала форму, но платок никогда раньше так не бросался в глаза.

Впрочем, Пагсли и не был на острове Четырех Ветров. Из нынешних знакомых Ронима там не был почти никто: их всех перевели в разные регионы. Кроме Берты.

– Бино, – коротко позвал детектив, поднимаясь, и быстро сложил последнюю бумагу в папку. – Пошли.

Доги обрадованно вскочил. Капрам поднял глаза:

– А меня позвать?

– Ты же и так побежишь.

Ками хмыкнул и встал, потягиваясь с громким хрустом. Его короткие темно-рыжие волосы стояли дыбом. Он скрутил газету и сунул ее под мышку, явно собираясь добивать головоломку за едой.

Застегивая плащ, Роним подошел к окну. Блекло светил желтый венец Зуллура. Серые башни домов под его лучами не становились ярче. Больше всего они напоминали хорошо обустроенные, вытянутые вверх клетки, да и сам детектив сидел в такой же. Большой мир в такое время – на границе ветра Сбора и ветра Сна – всегда казался ему отвратительно маленьким. И уменьшался с каждым юнтаном. В противоположность…

– Позовем Марту и Берту? – раздался за его спиной голос Пагсли. – Они обычно тоже обедают в это время.

– Ты еще должен Берте пятерку, – на всякий случай напомнил Роним.

– А. Точно. Тогда давай пройдем по боковой лестнице.

Усмехаясь про себя, Роним кивнул, взял с подоконника ключ и вслед за ками вышел в длинный узкий коридор. Дверь закрылась с неприятным скрипом. Он почувствовал неясную тревогу, и это ощущение будто отражалось от бесцветных коридорных стен. Шаг, шаг, шаг. Каждый звук отдавался в его голове.

Детективы незаметно покинули корпус через тесный запасной выход, ведущий мимо центрального холла сразу к боковой парковочной площадке. Здесь жался друг к другу личный транспорт сотрудников – велосипеды и мотоциклы рядовых детективов-констеблей, автомобили Вышестоящих: старые у обычного и новые у особого руководства. Роним небрежно хлопнул по крыше свою серую «Дэмизу». Машина была не из живых, но Роним все равно относился к ней как к живой.

– Может, прокатимся на моем красавце в ту новую блинную? «Голод лапитапа»? – Пагсли любовно погладил руль своего двухместного закованного в броню мотоцикла. – Сегодня девочки там надевают заячьи ушки и хвостики. А у меня теперь всегда с собой второй шлем.

– А он на чем поедет? – уточнил Роним, потрепав по загривку Бино, с интересом обнюхивавшего чью-то машину. – И для него у тебя тоже есть шлем?

– Ах да. Все время забываю про этот мешок блох, – усмехнулся Пагсли и с сожалением пошел дальше. – А знаешь, твой треклятый Отшельник подложил тебе сви… мою бабушку.

Роним пожал плечами. Бино, почуявший, что речь идет о нем, сердито махнул хвостом.

– Он пару раз спасал и твой зад, Кап. Забыл? Вспомни хотя бы то дело с похищением ле Кентуаль? Он получил пулю, которая предназначалась тебе.

Ками серьезно кивнул и уточнил:

– Так ты намекаешь, что мы идем куда и обычно? В «Причал»?

Не ответив, Роним свернул в первый нужный переулок и, пройдя меж двух подвешенных вытянутых фонарей, ускорил шаг. Резкий ветер заставил его повыше поднять воротник, а Капрам опять начал ворчать:

– Почему это заведение надо было строить именно у воды? Всем оно хорошо, кроме этого океанского сквозняка в рыло.

– Потому что оно называется «Причал», – не оборачиваясь, бросил Роним. – На Осевой будет только хуже.

Привычный разговор должен был как всегда отвлечь его от мрачных мыслей, помочь перестроиться. Именно поэтому Пагсли когда-то стал его самым близким другом. Он без умолку болтал и терпеливо сносил немногословность Ронима. А также редко уставал и раздражался – только когда был голоден, как, например, сейчас. Но разговаривать от этого ками не переставал. И все же… Роним его едва слышал. По-настоящему же услышал вообще только одно произнесенное слово.

Отшельник.

Нужно ему позвонить. Узнать, как там эти его детишки, а особенно тот мальчик, который…

Ах, да. У Отшельника нет телефона, для островов Малого мира это пока недоступно, да даже письма для них – редкое удовольствие. Только радиомаяк. Если бы не это обстоятельство, все было бы проще. И с Отшельником, и с мальчиком, и с… да, с шарфом вишневого цвета тоже. Точнее, с теми зданиями, которые еще не опустели к моменту, когда он пришел.

Маленький волчонок даже не оскалился, завидев вошедших в лодочный загончик, а только тоскливо уставился на носки кожаных сапог Ронима. Глаза у волчонка были черные и глубокие, как и у всех доги. Не до конца сформировавшийся иллиций тревожно блеснул несколько раз подряд и погас.

– Ты его хоть кормишь? – уточнил детектив. Он потер глаза и начал массировать пальцами переносицу.

– Иногда, – отозвался Паолино. На него мигание не произвело никакого впечатления. – Завтра утром это будешь делать ты. Он должен лучше всего запомнить твой запах. Я просто бросал ему куски, а ты дашь с рук.

– А если он при этом откусит мне пару пальцев? – Роним присел на корточки на некотором расстоянии от звереныша и стал неотрывно смотреть ему в глаза.

Отшельник, оставшийся стоять, только хмыкнул:

– Тебе вряд ли это помешает.

Роним не обернулся. Маленький доги смотрел в упор, исподлобья. Без злости, но с любопытством. Роним улыбнулся. Звереныш приподнял верхнюю губу, обнажая мелкие клыки. Передразнивал его?

– Они умнее обычных волков, правда? Как ты его назовешь, если все получится?

Детектив недолго думал.

– Бино, – медленно произнес он.

Одиночка.

Волчонок неожиданно подскочил на месте, натянув веревку, и тут же опять улегся. Затем он свернулся в клубок, пряча морду за пушистым хвостом. Откуда-то слева послышался нарастающий рокот. У звереныша вздыбилась шерсть на спине. Роним вздрогнул – так сильно давил этот звук на уши. Паолино остался спокоен:

– Людей забирают с завода. Пойдем.

Волчонок, уже успокоившись, высунул кончик носа из-под хвоста. Паолино повернулся к выходу, и Роним последовал за ним.

Ветер усилился и разносил по округе рокотание мотора. Зеленоватый самолет распластал крылья на широкой полосе, как большая сбитая птица. По трапу один за другим поднимались люди. За вереницей заходящих в салон наблюдали солдаты. Роним посчитал их – шесть с каждой стороны – и отметил наличие алых повязок. Ему также бросились в глаза едва заметные росчерки и алые отвороты отлично подогнанных мундиров. Это была младшая стража, которой еще не положены погоны, но уже положены длинные винтовки.

Роним поднял голову.

Этот участок побережья будто специально закрывали от Крова высокие старые деревья. Из окон дети могли видеть территории завода и конструкторского бюро, но не то место, где люди садились в самолет, и не солдат, следивших за этим. Паолино, точно прочтя его мысли, произнес:

– Несколько детей все же заметили. Я сказал им, что это охрана. От доги.

– Они поверили?

– Трудно сказать… – взгляд голубых глаз все не отрывался от формы ближайшего солдата, – они такие же дикие, как тот звереныш. Их трудно приручить. Я не знаю, что творится в головах большинства из них, да и не хочу знать.

Роним кивнул. Его взгляд вдруг зацепился за одного человека в толпе. Он остолбенел и почти до боли напряг зрение.

Высокая красивая женщина. Темные волосы, пухлые губы, прямая спина. Шарф вишневого цвета на шее – единственное яркое пятно в добротно, но идентично одетой толпе. Паолино тоже глядел на нее. Она смотрела только перед собой.

– Она, правильно? Изменилась. Но она все еще очень молода.

– Дети тогда только родились, помнишь?

– Я не о том. У нее молодые глаза, несмотря на то, что…

В тот миг у него в голове мелькнула странная догадка, и он знал, что она повлияет на ход расследования. И не только на него. Вот только Тавенгабару он этого точно не скажет. Паолино пристально посмотрел ему в глаза:

– Что?

Почему Паолино так легко согласился принять сыщиков в своих владениях? После всего, что произошло? И после всего, что могло…

– …Несмотря на то, что его с ней больше нет.

– Не только с ней, – коротко поправил Отшельник. – Ты же знаешь, я ничего не смог забыть. Ведь знаешь? Впрочем, не отвечай.

Они замолчали. Женщина с легким шарфом на шее давно скрылась, вереница безликих людей становилась все короче. Последними по трапу поднялись солдаты. Самолет зарычал громче, и маленький волчонок откликнулся из загончика воем, каким-то чудом перебивая мотор.

Кап успел обогнать его и открыл дверь, звякнув колокольчиком. Изнутри повеяло теплом и ароматами разной еды. Запах тушеного в капусте кролика смешивался с запахами рыбы и курицы, чувствовались резкие ноты орехов и пряностей Малого мира. Совсем слабо пахло ягодным трэмом и крепким бодрящим черножаром – напитком из мелких молотых зерен. Бино оживился, иллиций на его лбу опять начал разгораться, и Роним, не желая привлекать внимание посетителей, мягко накрыл фонарик ладонью. На ощупь желтый шар света был привычно теплым и скорее напоминал не лампочку, а яблоко, только-только начавшее подгнивать. Бино это не причинило особого неудобства. Он уже приветливо тянул морду навстречу спешившей к детективам женщине – черноволосой, с крупной родинкой на открытом лбу.

– Мальчики! – замурлыкала она, поводя острым ухом. – Рада вас видеть. Что будете?

Ла Бонна Лорецца, хозяйка «Причала», была единственной знакомой Рониму полукровкой шпринг, которая не боялась воды. Ла Лорецца любила и воду, и моряков, и последних, пожалуй, даже больше. Бино радостно лизнул ее руку, виляя хвостом. Как и всегда, он не выказал ни малейшего желания разорвать шпринг в клочья. Она ответила ему нежной улыбкой.

– Две говяжьи отбивные с тушеными желудями. Кусок жареного сыра, хороший, с корочкой. – Выбрав свободный стол, ками уже уселся за него. – И что-нибудь выпить, за что меня не оштрафуют на работе.

– То есть воду или сладкий трэм, – уточнила шпринг и, получив ответ, повернулась к Рониму: – А вам, мой дорогой?

– Ему – что-нибудь, что у тебя осталось от обеда, а если ничего нет, то ему тоже отбивную. А мне черножар. Крепкий. И всё.

Роним будто со стороны слышал свой голос – отстраненный, усталый. Желтые глаза шпринг не отрываясь смотрели на него. Когтистая рука бесцеремонно опустилась на лоб.

– Что это с тобой, котик? Не замечала за тобой плохого аппетита. Может, хотя бы пару лапитапьих ножек? С твоим любимым кислым ягодным соусом? Или свеженький торт с симириткой? Хотя бы кусочек? Я же знаю, ты любишь сладкое, и…

– Бонна, – он невольно улыбнулся, – эти зайцы в соседнем корпусе используются как ищейки. Я точно не буду их есть. И сладкого тоже не хочу.

– А рыбу? Мне доставили четыре вида свеженькой… Есть красный скат, и…

– Бонна, я хочу мои отбивные, – напомнил Пагсли. – Хватит обхаживать этого красавчика, неси ему черножар, а его псине потроха.

– Как знаешь, – вздохнула шпринг и удалилась. – Вечно ты…

Пару раз она обернулась. Ее глаза тревожно мерцали. Даже юбки будто бы выдавали возмущение хозяйки своим колыханием.

Роним подтолкнул Бино вперед, и тот послушно влез под стол – так, чтобы свечение иллиция не мешало посетителям. Как и всегда, еду волк получил первым – прошло совсем немного времени, и огромная миска, которую притащил кто-то из маленьких помощников ла Лореццы, оказалась на полу. Судя по раздавшемуся характерному хрусту, Бонна не пожалела хороших мозговых костей.

– Ты как-то неважно выглядишь, приятель, – отметил Капрам, рассеянно постукивая широким пальцем по левому клыку. – И без обеда тухло работать дальше. Закажи-ка у этой кошечки что-то еще. Хотя бы соленых гренков с помидорами. Или, может, ты на мели? Так я угощу, ты-то за меня всегда…

– Не хочу, – коротко отозвался Роним. – Нет, деньги есть. Не надо.

– Значит, тебя так взвинтил тот ублюдок, которого мы закрыли? – ками приподнял брови. – Брось. Его вздернут, будет плясать на веревке, как пить дать. Очень скоро. Можем сходить посмотреть, если это будет в Аджавелле. Помашем ему ручкой.

Кулаки Ронима невольно сжались, ногти впились в ладони.

– Я не люблю казни.

– А я люблю. Именно глядя на них, я понимаю, что работаю не зря.

Роним промолчал, обращая взгляд к закопченному окну. Ясный и ветреный день отсюда казался серо-хмурым. Даже разноцветный дым курительных трубок лишь делал помещение еще более мрачным. Под этой крышей все казалось тусклым.

Там дни были другими, и ему хватило прожитых недель, чтобы это понять. На острове Четырех Ветров Зуллур светил ярко, кроме утренних часов, когда по берегу стелился мокрый туман. А океан был светлым и насыщенным, совсем не похожим на серое покрывало, расстилающееся до самого горизонта. Огромным. Почти бескрайним. Стоять на камнях и любоваться им можно было бесконечно, хотя в распоряжении Ронима для этого был лишь маленький кусочек вахты.

– Роним! – Кап ощутимо толкнул его в плечо. – Ну что тебя гложет? Я же не смогу есть, глядя на твое унылое рыло!

Конечно, Пагсли преувеличивал. Он мог есть при любых обстоятельствах. Он ел, когда нервничал. Ел, когда получал взбучку от Вышестоящих или конфликтовал с алопогонными. Ел, только выйдя из хранилища мертвецов. И вряд ли кислое лицо Ронима могло испортить ему аппетит. Не успел он законить свою фразу, как перед ним поставили большую тарелку, с которой буквально свешивались шматки жирного обжаренного мяса. И Капрам сразу же удовлетворенно облизнулся. Роним придвинул к себе чашку с черножаром. Бонна разбавила его молоком, как он любил, и все же положила на блюдце пару шоколадных печений.

– Ну, – ками взял длинную вилку с тремя зубчиками, – давай.

– Я хочу повидать Отшельника, – произнес Роним. – И детей.

К его удивлению, Пагсли не возразил. Вообще, он явно ждал именно чего-то подобного. Капрам прожевал кусок мяса и резонно заметил:

– Для этого тебе надо тащиться в его глушь. На тот остров… как его там…

– Четырех Ветров.

– Вот-вот. Это удаленное местечко.

– Не слишком. Туда можно долететь за вахту, а на живом самолете и быстрее.

– Почему ты тогда до сих пор не там? – Ками подхватил вилкой сразу три размякших желудя и забросил их в пасть. – Неужели дело в том… мальчишке, которого ты предал?

Роним вздрогнул и уставился ему в лицо. Пагсли, медленно и тяжело двигая челюстями, глядел на него в ответ. Несмотря на маленькие, слегка заплывшие глазки свиньи, он обладал буравящим взглядом. Дожевав желуди и отправив в рот кусок золотистого сыра в панировке, ками что-то невнятно пробормотал. Роним переспросил, и Кап терпеливо повторил:

– Да я ж не дурак. Ты не хотел давать ему надежду и все такое, ох уж эти непятачковые…

– Все такое?

Пагсли раздраженно стукнул вилкой по краю тарелки и пояснил:

– Ты видел, как он бежал к самолету. Ты чувствуешь вину. Я все понимаю, и я согласен, что ты скотина, хотя что с тебя взять-то. Но…

– Но что?

– Он вырос. Ты не обязан быть ему отцом, да и никогда не был обязан, и ты говорил, он тоже это понимает.

– Мне казалось, он понимал.

Хотя что мог понимать маленький черноволосый мальчик с голубыми глазами, с которым они читали в книжной комнате одни и те же детективные истории? Который даже не разговаривал, а только писал быстрые короткие строчки, то и дело поглядывая на него, чтобы убедиться, что он разбирает его почерк… Тот. Самый. Мальчик.

– Дружище, невзирая на то, что дети все понимают, они всегда надеются. Что пятачковые, что непятачковые. Они надеются до самого конца и даже после, на то они и дети.

У Пагсли, женатого на чистокровной ками, было трое своих поросят и второй выводок на подходе. И с ним трудно было не согласиться. Прожевав кусок мяса, он подпер рукой голову:

– И знаешь, ты зря его не забрал. Мне кажется, это довольно глупо, пусть даже у тебя нет самки.

– Из меня никогда бы не вышел хороший отец, Кап. С женщиной или без.

– Чушь. Ты парень что надо.

– К тому же он не поехал бы без сестренки.

– Взял бы и сестренку. – Ками подмигнул. – Может, со временем она бы тебе понравилась.

Дело не в этом. Не только в этом. Ему пришлось подбирать слова, которые звучали бы убедительно. И он их нашел.

– А теперь представь, как бы я воспитывал двоих детей с нашей работой. Особенно девочку.

Пагсли раскатисто засмеялся:

– Ты бы справился, дружище. Если бы, конечно, тебя не пришили.

Роним в упор посмотрел на Пагсли. Тот, слопав большую часть своего обеда, уже вынимал из кармана свернутую газету и огрызок карандаша. Вряд ли ками о чем-то догадался.

На ее шее снова был шарф вишневого цвета. Сцепленные в замок руки лежали на столе. «Словно защищается», – так он отвлеченно подумал. Защищается, но вряд ли боится.

– Я видела вас где-то. Или кого-то похожего на вас.

В ее взгляде блеснула насмешка. Но больше она никак себя не выдала. Может быть, сомневалась? Вряд ли она действительно хорошо помнила его невыразительный облик, а уж спустя шестнадцать юнтанов – когда черты его лица ужесточились, волосы отросли, а взгляд стал пустым…

– Возможно, кого-то похожего.

Нельзя было ответить иначе: другой детектив, рослый рыжий Пикстер, стоял рядом и терпеливо протоколировал. Роним радовался, что Пикстер не из лавиби: про этих диких тварей, с которыми он никогда не сходился характером, говорили, что они чуют ложь.

– Тогда простите, ло детектив. У меня отвратительная память.

Женщина слабо, но спокойно улыбалась и глядела на него исподлобья. «Совсем молодая», – опять подумал он. А раньше выглядела старше. Раньше – когда она шла через вагон в кабину машиниста к своему отцу, шла, расстреливая штурмовавших поезд алопогонных из двух пистолетов. Она улыбалась так, как сейчас. Он прекрасно запомнил ее именно в тот момент, хотя должен был помнить совсем другое.

– Вы действительно не знаете, почему ваша подруга утонула, проверяя подводную часть корпуса корабля? Как мне сообщили, погружение совершали пятеро специалистов.

Она не отвела взгляда и даже не повела бровью.

– Я не имею об этом представления. Мне жаль Дзиру, и она всегда казалась мне достаточно осторожным человеком, я не сомневаюсь, что она была внимательна под водой.

– Ее придавило якорной цепью, – глухо напомнил Роним. – Дзиру Аппель придавило якорной цепью. Случайно?

Допрашиваемая непроизвольно вздрогнула:

– Мне не нужно об этом напоминать, ло детектив. Я нескоро забуду то, что с ней произошло, да и со всеми остальными тоже.

– Я понимаю. Простите, я лишь пытаюсь восстановить последовательность событий и найти в них логику. Так что вы знаете о другом погибшем, о ками Торо Дикколо?

– О мужчине, которого ударило током? Ничего особенного, как и обо всех здесь.

…Как и обо всех здесь. Роним откинулся на спинку стула. Женщина зеркально повторила его движение, и он неожиданно задумался о звучании ее имени.

Чара. Чара Деллависсо. Не зря говорили, что веспианки красивее всех женщин в Единстве, и Чара лишь подтверждала это. Он понял это, когда впервые увидел ее взрослой. Тогда она шла плечом к плечу с отцом и своим мужчиной, и Роним услышал: «Поезд спроектирован по ее чертежу. И он верен ей, как прирученный доги. Она удивительна».

Он продолжал задавать вопросы, но знал, что разговор с Чарой ничего не даст. Роним также догадывался, что и другие допросы не принесут пользы. Людей, работающих на этом заводе и в этом конструкторском бюро, объединяло кое-что слишком значимое. Они никогда не выдавали ни своих, ни даже чужих. А вот предатели… предатели не относились ни к тем, ни к другим.

…В тот первый вечер ло Тавенгабар спросил:

– Ты ведь тоже знаешь, кто они и почему они здесь, правильно? Где живут, зачем нужен самолет, зачем нужны солдаты…

Роним молчал. Вышестоящий, заложив руки за спину и пройдясь, неспешно продолжил:

– То, что тех бунтовщиков перебили, а несколько из них сбежали, – правда только в общих чертах, верно?

Роним ждал. Длинный гибкий хвост Тавенгабара пару раз метнулся из стороны в сторону.

– Правду в общих чертах нельзя считать правдой. Ло управитель с его богатым прошлым располагает другими сведениями. И я тоже. И… ты. Ты по-особенному смотрел на эту женщину. Ты слышал ее историю, несомненно, слышал. Мне даже плевать, где ты копал, так как я знаю, что копать ты умеешь. Так?

Роним покачал головой, понимая, что ему не поверят, и одновременно радуясь этому. Пусть Тавенгабар примет для себя именно такой вариант. Он знает. Читал. Слышал от Паолино. Но не был. Не видел. Не должен был быть повешен, как все, кто не имел ценного для Син-Ан дара Зодчего.

Шпринг прищурился, подходя вплотную. Покрытые черной шерстью, но частично побелевшие уши коротко дернулись, обнажились в ухмылке тонкие острые клыки:

– А если так, то ты знаешь все. Может быть… ты знаешь, где поезд, Роним? Или… что там везли?

Тавенгабар слегка заикался, и это стало заметно на последней сказанной им фразе. Роним глубоко вздохнул.

– Я вообще не уверен, что он существовал, ло. Может, это легенда?

В его памяти всплыл сияющий состав с черными колесами. Ложь прозвучала правдоподобно. Шпринг кивнул:

– Во имя ветров, пусть так. И даже если он существовал, эти зря на что-то надеются. Но я уже догадываюсь, почему они убивают друг друга… – неожиданно он улыбнулся, – и скоро пойму, прав я или нет. А вы поможете мне, и ты в особенности. Верно?

Роним кивнул. «Верно», «ясно» и «так» были любимыми словами Вышестоящего. Тавенгабар улыбнулся шире и жестом позволил ему идти, но на пороге окликнул:

– Остальные не должны знать ничего лишнего. Просто завод, просто бюро, просто саботаж или в крайнем случае личная неприязнь. Это наша рабочая версия. Наша правда в общих чертах. Ясно?

Правда в общих чертах никогда не бывает правдой. Никогда. Никогда.

– Да, лоу. Именно так.

Уходя, он вспомнил, как на выходе из здания конструкторского бюро к нему пристал какой-то Зодчий. Киримо с зелеными глазами навыкате крепко впился в его рукав и прошептал:

– Это она. Я точно знаю, что это она. Она хочет отомстить, и я буду следующим.

– Человек, который создает живые вещи… – медленно произнес Пагсли и тут же заскрипел карандашом. – Зодчий…

Роним хмуро разглядывал посетителей, задерживаясь иногда взглядом на фигурке сновавшей между ними Бонны. Новый вопрос Капа заставил его очнуться.

– Слушай, дружище, а ты не загнул, когда говорил, что на том заводе почти все-все были Зодчими, и часть из бюро тоже? Я имею в виду, что никогда не представлял их в таком количестве в одном месте.

– Да, – Роним спокойно кивнул. – Зодчие. Многие из них были Зодчими, и некоторые – из Пятого региона. Все, кого убили, тоже были из Пятого региона.

– А ты знаешь, почему их собрали именно там? Веспианцы ведь невыездные, и тюрьмы у большинства из них свои, если их не сажают в Первосветлейшей.

– Нет. Не знаю.

Он не опускал глаз, но ками был слишком поглощен головоломкой, чтобы присматриваться к нему и что-то подозревать.

– А куда они все сгинули? О том заводе ведь до сих пор никак не перестанут говорить некоторые сумасшедшие. Вроде бы они пропали, а детишкам и руководству приюта сказали, что просто уехали…

На этот раз Роним ответил вполне честно:

– Понятия не имею. Возможно, их просто вернули назад. Возможно…

Кап пожал плечами, все так же не поднимая головы и почти царапая лист бивнями:

– Можешь не продолжать. Методы алопогонных я знаю. Но они вряд ли стали бы разбрасываться таким количеством ценных шкурок, если уж не пустили их сразу под нож. И неплохие парни среди них тоже есть.

Роним кивнул.

Среди алопогонных он знал минимум одного неплохого парня, с которым их пути ненадолго разошлись, но по большому счету ничего не изменилось. Почти ничего.

– Знаешь, а ты прав. – Пагсли все-таки поднял глаза.

– В чем? – Роним почесал Бино, высунувшего из-под стола сытую довольную морду.

– Тебе лучше нагрянуть туда. Поболтать с твоим седым дружком. Повидать мальчишку – к тому же он наверняка подрос. Судя по твоим рассказам, он наш человек. Возьми пару дней: после того, как ты ночевал на работе всю последнюю неделю, тебе должны их дать. А я тебя замещу. И со всем разберусь.

– Я обдумаю это. Благодарю, Кап.

Пагсли удовлетворенно ухмыльнулся. Он любил, когда его советы принимали.

– Подскажи-ка мне название птицы, которая уходит умирать на дно океана.

– Такара, – машинально ответил детектив. – В старости они всегда ныряют.

Сначала он вспомнил название одной слишком хорошо известной ему почтовой конторы в Галат-Доре. Потом – глухой надрывный крик, который на острове будил его ночью чаще, чем монотонный вой доги. Так умеют кричать только эти морские красноголовые птицы. И почему-то многие из них умирают именно во время ветра Расцветания. Когда просыпается и оживает весь остальной мир.

– Точно!

Ками отхлебнул трэм из чашки и с упоением принялся писать: слов в газете оставалось все меньше и меньше. Роним посмотрел на Бино – тот положил голову ему на колени и умиротворенно прикрыл глаза. Что говорили про поезд Чары? «Верен ей, как прирученный доги». Как Бино. Что же стало с тем поездом после Травли?

– Слушай, Роним. – Кап сворачивал газету и поймал очередной взгляд Бонны, брошенный на их стол. – Я тут подумал… Ты ведь умеешь… как бы это выразиться… всех приручать. Начиная с этой псины и заканчивая местной кошечкой. Как у тебя это получается?

Роним вынул из кошелька деньги и сделал вид, что полностью поглощен их подсчитыванием.

Если бы это действительно у него получалось, многое было бы иначе.

В Аджавелле он не мог покупать книги домой, потому что у него не было самого дома. Квартира в Нижних Районах была съемной, хоть и служила ему пристанищем уже очень давно. Конечно, не с того дня, как он стал носить это имя вместо прежнего, но… не меньше половины срока этой свободы. Да… его свобода имела четко обозначенный срок.

Квартира располагалась неудобно, ее окна выходили на Холодную сторону. Свет Зуллура сюда почти не проникал, но больше всего Ронима расстраивало, что он не мог держать здесь книги. Ему мешало и отсутствие лишнего места, и понимание: в любой момент ему придется бежать в другие регионы или, если не удастся, идти на виселицу. И то и другое делало покупку книг бессмысленной.

Кров же словно утопал в них. Читальных комнат здесь было целых три. Для младших, для старших и для воспитателей. В третьей было безнадежно скучно: в ней хранились в основном всевозможные научные пособия, образовательные стандарты, своды законов. Небольшая часть других книг – детективы, легенды, любовные романы – была явно стащена у старших: там подобная литература занимала большую часть полок. Роним убедился в своей правоте, внимательно рассмотрев штампы на паре «чужеродных» книжек: вместо очков и цифры «3» на них значились звезда и двойка.

Вторую библиотеку он полюбил сразу же. Посещение позволялось с двенадцати юнтанов, и детектив, разумеется, имел на него полное право. Ночью комната не запиралась и не охранялась. Сюда можно было прийти, занять один из нескольких старых диванов и читать, спокойно перебираясь из одного придуманного мира в другой. Здесь, на этом островке чужих историй, Роним забывал свою. Все ее детали: настоящее имя, Травлю, квартиру и даже расследуемое дело, в котором не наблюдалось никакого развития. С того момента, как серопогонные появились на острове, произошло еще три смерти. Поездка на остров, где жили веспианцы, и несколько обысков ничего не дали. Тавенгабар улыбался уже не так самоуверенно.

Именно здесь, в библиотеке, Роним и был в тот день, когда на пороге появился темноволосый мальчик. Едва увидев чужака, ребенок захлопнул дверь и убежал прочь. Утром, проходя по коридорам, Роним с особым вниманием всматривался в лица сирот. Но похожего мальчугана он не встретил.

Следующей ночью повторилось то же самое. Как только паренек пришел, Роним сразу же поднялся. Дверь закрылась, а когда детектив выглянул в коридор, там уже никого не было.

На третью ночь он выбрал диван подальше, отгороженный несколькими стеллажами. Едва заскрипела дверь, детектив поднялся, погасил свет и отошел от своего места. Пригнувшись, он спрятался за особенно массивным шкафом. Точно напротив его глаз был маленький проем в ряду книжек: видимо, одну или две из них кто-то забрал в свою комнату или во взрослую читальню.

Со своего места Роним видел, как мальчик осматривает пустое помещение, а потом, сжимая в руке небольшую круглую лампу, проходит внутрь. Легкая поступь, оживленный взгляд, удивительно прямая спина, как… нет, не может быть. Роним подался немного ближе, рассматривая черты задумчивого лица: паренек выбирал книгу, пробегаясь пальцами по переплетам в дальнем шкафу, где хранились детективы. Его губы беззвучно шевелились.

От неосторожного движения Ронима со стеллажа упала книга. Мальчик вздрогнул, мужчина опять замер. «Убежит», – подумал он и поздравил себя с неудачей. Но мальчик не убежал. Он уже шел к тому шкафу, за которым стоял серопогонный. Взгляд казался пристальным. Острым. И совершенно не детским. Свободная рука крепко сжалась в кулак.

Мальчик наконец остановился – бледное лицо оказалось на одном уровне с проемом в ряду книг. Встретившись глазами, Роним улыбнулся, но его улыбку выдавал только лишь взгляд.

– Привет. Я тебя не обижу.

Воспитанник ничего не ответил, но кивнул. Роним выпрямился и вышел из-за стеллажа. Теперь у него появилась возможность рассмотреть мальчика получше, поближе. И убедиться, что его первое впечатление было не ошибочным. Спросить: «Нет ли у тебя сестры?» он попросту не смог.

Мальчик в свою очередь разглядывал серопогонного, иногда чуть склоняя голову к плечу. Он по-прежнему молчал. Настороженный, как звереныш. Как… волчонок доги, которого Роним, по мнению Отшельника, должен был приручить. Детектив вздохнул, а затем протянул руку и представился:

– Меня зовут Роним Грингросс. Я детектив. Прямо как в тех книжках, что тебя заинтересовали. А как тебя зовут? Сколько тебе?

Сначала ему показалось, что мальчик колеблется – стоит ли называть имя. Но Роним быстро понял: дело не в этом. Ребенок вытащил из внутреннего кармана небольшую тетрадь с привязанными к ней ручкой и карандашом. Выбрав ручку, он перелистнул страницы и, найдя чистую, быстро написал: «Ласкез Ва’ттури. Десять юнтанов».

– Очень рад познакомиться. Что читаешь?

Рука детектива все еще была протянута. И теперь мальчик неуверенно ее пожал.

– Это все. – Пагсли поднялся, привычным движением отряхиваясь, точно сбрасывая с себя невидимые крошки. – Пойдем, обед кончается… хм… если в твоем случае это можно назвать обедом.

Чувствуя его обеспокоенный и недовольный взгляд, Роним отставил чашку, опустевшую только наполовину, и встал. Бино вскочил следом, едва не опрокинув стол и испугав сидевших по соседству женщин: от неожиданности они даже взвизгнули. Детектив спешно схватил своего «неправильного» пса за загривок и притянул к себе.

– До свидания, ли. – Шпринг, принимая у них деньги, коротко кивнула Пагсли и опять посмотрела на Ронима: – Заходите вечерком, тут будет живая музыка. А еще обещали привезти хорошего золотистого тилля.

– Мы на колесах, красавица, ты не забыла? – Кап усмехнулся. – Но Благодарю. Идем, старина.

Роним улыбнулся Бонне и первым направился к выходу. Он был рад, что говорить с ла Лорецца не пришлось. Он убеждал себя, что он для нее – просто симпатичный сыщик, с которым можно пококетничать, когда в руках нет подноса. И он надеялся, что так же она флиртует и с другими. Иначе ей будет очень скверно, если однажды она узнает…

Ветер ударил в лицо, но Роним только ускорил шаг. Здесь, на побережье залива, ветра были необычными: казалось, они дули со всех сторон, от них невозможно было спрятаться даже в машине. Эта особенность погоды Аджавелла отталкивала одних и привлекала других. Пагсли не относился ни к первым, ни ко вторым: ему, с его любовью поворчать, было бы хорошо, пожалуй, вообще в любом неидеальном месте. Два длинных, узких и продуваемых сквозняками переулка, через которые детективам предстояло пройти, разделяла широкая улица – Осевая. Она не имела ни начала, ни конца и замыкала сама себя, отсекая все кварталы центра. Ее, определенно, стоило бы назвать Кольцевой, но все настолько привыкли к существующему названию, что об изменениях не могло быть и речи. Среди аджавелльцев ходила шутка: в таком случае нужно проложить в городе длинный прямой проспект и окрестить Кольцевым его, а также возвести высокую башню до самого неба и назвать Карликовой. Но так или иначе, Осевая улица в какой-то степени заслуживала свое имя – в том смысле, что была главной. Она славилась своим оживленным движением, обилием торговых точек, учреждений и высотных зданий. Застройка Осевой была неравномерной: то ступенчатой, то резко ухающей вверх-вниз, но зато единообразной по цветам – все местные здания были голубовато-бежевыми, с вызолоченными черепичными или металлическими крышами. Такое сочетание изначально должно было подчеркнуть привилегированность этого участка города. Но со временем на этом стали делать деньги: каждый редкий домик, нарушавший сине-бежевую гамму, платил за это небольшой, но стабильный налог. Куда проще было уступить и перекрасить.

Когда Роним и Пагсли шли в «Причал», Осевая была почти пустой. В этот раз детективы не успели сделать и шагу с тротуара: ками вдруг замер и вытянул руку в сторону, не давая идти дальше. Роним и так все понял. Длинные ярко-красные автомобили с тонированными стеклами бесшумно скользили по проезжей части, оставляя обычные машины позади. А может, обычные жались и пятились сами. Во всяком случае, живые – точно.

– Алопогонные…

Они никогда не пытались стать неприметнее, хотя прекрасно знали, какое впечатление производят, и будто упивались этим. Может быть, они действительно наслаждались эффектом, по крайней мере некоторые из них. Подумав об этом и вспомнив кое-кого конкретного, Роним почувствовал тошноту. Наслаждались страхом. Страхом, который распространяли повсюду. Осязаемым, физическим страхом.

Люди на тротуаре останавливались как вкопанные и провожали машины глазами. Две… три… четыре…

– Что они забыли здесь? – Широкие ноздри Капа раздулись еще сильнее. – Они же ошиваются в Галат-Доре и Такатане, там у них гнезда, унеси их ветер.

– Значит, что-то забыли… – медленно отозвался Роним.

Он тоже считал машины и пытался разглядеть хоть что-нибудь за черным, как вода ночью, стеклом. Красные авто, красные мотоциклы и самолеты, красные паруса на кораблях… Красный был их цветом, а ведь они даже не особенно любили проливать кровь…

Неожиданно детектив заметил еще кое-что.

– Кап… – глухо позвал он, сжимая плечо ками. – Они везут кого-то.

– Свою шишку? – хмыкнул Пагсли.

– Нет…

Кап, догадавшись, помрачнел и уточнил:

– Как ты понял?

Роним указал. Над одной из машин виднелся узкий, но длинный флаг черного цвета.

– Они вешают красный, когда везут своих.

Капрам прищурился и неожиданно поднес руку к глазам:

– Вон и красный… Рядом. Присмотрись. Что это значит?

Ками был прав. Над алой крышей автомобиля развевались сразу два знамени. Красное и черное. Вскоре последняя машина скрылась из виду.

Ласкез полулежал на разогретом камне и дремал. Это был особенный день, по-настоящему теплый и необычайно светлый. Роним, сидевший с мальчиком рядом, поднял к Зуллуру лицо. Ветер был приятным; в Аджавелле такие почти не дули, будто там наступление времени Расцветания было всего лишь условным. Детектив неожиданно подумал, что к этому будет трудно привыкнуть заново. И к кое-чему другому тоже.

Почти каждый послеобеденный час и большую часть вечернего времени он проводил с мальчиком. Вдвоем они могли подолгу бродить по скалам, доходить до опушек Дальнего Леса или – с наступлением темноты и появлением в Небесном саду Сестер Зуллура – сидеть в библиотеке.

Ласкез был удивительно догадливым. Когда они читали вместе, примерно на середине книги мальчик обычно отрывался и быстро писал в свою тетрадь имя, загораживая его ладонью. В конце Ласкез опять открывал тетрадь. Чаще всего он угадывал убийцу. Роним только качал головой: даже он, опытный детектив, ошибался намного чаще. Возможно, дело было в том, что книги писали люди, мало что смыслившие в настоящем сыске и делавшие другие выводы. И для Ласкеза раскрыть их замысел было легче, чем для профессионального следователя. И все же Роним задумался. Что бы предположил мальчик, если бы ему можно было рассказать о…

Здесь он оборвал сам себя. Нет, ничего говорить об убийствах на заводе он не вправе, не только потому, что Тавенгабар устроит ему проблемы за любую утечку информации. Дело даже не в этом. Ласкезу совершенно не нужно знать о чужаках хоть что-то лишнее. Пусть он считает их такой же неотъемлемой частью острова, как лес и скалы. Как и положено обычному ребенку.

Ветер усилился. Ласкез, недовольно дернувшись, прислонился к теплому плечу детектива – темная ткань рубашки была прогрета Зуллуром. Черные, чуть вьющиеся волосы упали на лицо. Роним, взглянув на мальчика сверху вниз, невольно улыбнулся, но все же ему было неспокойно.

Рано или поздно все кончится – либо убийства, либо терпение Вышестоящих Большого мира. Серопогонных отзовут, чтобы либо поскорее предать произошедшее забвению, либо пустить по горячему следу породистых ищеек с алыми росчерками на плечах. И все: и свет, и теплый ветер, и Ласкез – окажется в прошлом. Только в прошлом.

Когда несколько дней назад Роним озвучил свою робкую даже-не-просьбу, Миаль Паолино одарил его холодным взглядом, словно говорившим «я рассказываю то, что ты и так знаешь».

– Ты полагаешь…

– Да, – резко перебил Отшельник. – Даже если бы это не был ее сын и не было вероятности, что его голова понадобится кому-нибудь в Большом мире отдельно от тела. Тебе вообще не стоит никого к себе привязывать и брать ответственность за чужую жизнь, потому что я не уверен, что ты убережешь свою. Тех, кто был там, продолжают ловить. Тебя тоже могут поймать рано или поздно, и… будь я на твоем месте, я не хотел бы, исчезнув, сделать кого-то несчастным, – он слабо улыбнулся. – Вот только ты – не я. Поэтому заведи собаку. Это ты можешь себе позволить.

– Ты ведь не заставишь меня перестать общаться с ним хотя бы сейчас, пока я тут?

Отщельник посмотрел Рониму прямо в глаза, но было видно, что он смягчился. Его взгляд выражал беспомощность. Обреченное смирение. Он вздохнул:

– Я не могу так поступить. С ним, не с тобой. Но я предупреждаю тебя: потом…

– Да. – Роним опустил голову. – Я понимаю. Я не буду напоминать ему о себе, а когда он вырастет, может быть, меня уже арестуют.

В который раз прокручивая этот разговор в своей голове, Роним смотрел на океан, раскинувшийся впереди, нежно-бирюзовый и светлый. Осознав, что больше не чувствует тяжести на плече, он повернул голову. Ласкез проснулся. Он писал в тетради карандашом, сосредоточенно покусывая губу. Детектив ждал, не решаясь его окликнуть. Наконец мальчик закончил, опять придвинулся ближе и показал лист.

«У тебя хмурый вид. Ты думаешь о том, что сказал мне вчера. Что ты не можешь нас взять».

– Если бы ты знал, как я этого хочу.

Ласкез улыбнулся.

«Будешь мне писать?»

– Я не уверен, что смогу, ты же знаешь, письма…

Он кивнул, абсолютно не удивившись. И будто бы даже не обиделся. Карандаш медленно вывел:

«Может, потом я тебя найду?»

Конечно, следовало ему запретить. Но Роним кивнул и, не говоря вслух, взяв вместо карандаша ручку, написал: «Я буду ждать. Но пока я еще здесь».

Ласкез снова улыбнулся. Роним хотел приобнять его за плечи, но мальчик отпрянул. Он поднял голову, прислушиваясь, и встревоженно дернул детектива за рукав. Впрочем, Роним уже понял, что его напугало.

Он услышал отдаленный крик. Может быть, кричала птица, но скорее это был человек. Ласкез, подобравшись к краю скалы, вцепился в выступ руками и свесил голову. Роним поспешно схватил его за плечо, чуть отстраняя, и тоже посмотрел вниз. Громоздившиеся скалы образовывали кривую тропу, которая вела к полоске дикого пляжа. Из воды в этом месте – на алав, стороне Заката, – торчали камни, словно иглы морского ежа. Здесь не пришвартовалась бы и маленькая лодка, ни мертвая, ни даже живая: слишком агрессивными были волны.

На пляже никого не было видно. Роним выпрямился, медленно провел по волосам Ласкеза и произнес: «Это просто кричит такара». В этот момент крик повторился, громче и будто немного ближе.

Прежде чем детектив успел пошевелиться, Ласкез вскочил и бросился к спуску. Он ловко скакал по узким кривым расщелинам и выступам, совсем как ки или шпринг. Рониму спуск дался труднее, и он чуть не свернул себе шею. Детектив догнал мальчика только на полоске гальки, и они побежали вдвоем, огибая скалы, в ту сторону, откуда, как им казалось, они слышали крик. Океан шипел, в лицо летели брызги. А Зуллур все так же припекал.

Ласкез увидел это первым, и Роним осознал: кричал все же человек. Детектив рефлекторно притянул к себе мальчика, затем окинул пляж взглядом. Он почувствовал, что Ласкеза бьет дрожь.

Впереди не было ничего особенного, но мальчик уже все понял. Они увидели широкий кусок темно-вишневой ткани, плавающий в подсвеченной Зуллуром бирюзовой воде. А также длинную кровавую цепочку – от скал до кромки. И особенно большое пятно крови на самом ближнем, широком и плоском валуне.

Роним мягко отстранил жавшегося к нему Ласкеза:

– Ничего не трогай. Подожди.

Стоило ему ступить в воду, как тонкая рука схватила его за запястье.

– Все в порядке. Я просто посмотрю.

Тело должно было быть где-то здесь. Среди скал. Детектив заходил все глубже, чувствуя, как намокает его одежда. Камни оставались позади, дно становилось ровнее. Роним обернулся. Ласкез напряженно смотрел на него. Он махнул рукой, сделал еще шаг и…

…Он оказался только по грудь в воде, и это позволило ему удержаться. Он почувствовал обжигающе холодное течение, которое сносило его вперед. Роним покачнулся и с усилием отступил. В голове медленно складывалась возможная схема. Пыталась плыть… ничего не знала о здешних рифах… потеряла сознание. Или…

Впрочем, нет. Никаких «или». Первое.

Он вышел на берег, Зуллур светил все так же ярко. Ласкез подскочил к нему, заглядывая в глаза. Роним улыбнулся:

– Забудь. Здесь просто утонуло какое-то животное. Пойдем, мне нужно переодеться, я глупо выгляжу.

…Животное, которое носит вишневый шарф. Роним подобрал сухую палку, подцепил ткань и осторожно, почти не прикасаясь, обмотал ее вокруг. Мальчик не сводил с него встревоженного взгляда. Детектив наклонился к нему.

– Никому не говори, хорошо? Даже сестре. Особенно сестре. Ей будет неприятно.

Ласкез кивнул. Требовать от него обещаний было излишне. Не спеша, прежним путем они вернулись к Крову.

В тот же вечер, когда серопогонные уже осмотрели указанное Ронимом место, догадка подтвердилась. Чара Деллависсо пропала. Вероятно, она хотела сбежать. И, скорее всего (судя по тому, что кровь нашли еще в трех местах), не смогла.

После этого все ждали затишья, но напрасно. В течение трех следующих дней погибли еще три человека, и только потом все закончилось. А вскоре с радиомаяка принесли срочное послание из Аджавелла. Расследование прекращали. Роним не сомневался: так поступили, чтобы в скором времени закрыть дело навсегда. Серопогонных отзывали назад.

Вторая вахта подходила к концу, а есть все еще не хотелось. Впрочем, Роним не думал об этом. Он с некоторым облегчением ушел в дела, и осознание, что скоро они закончатся, не удовлетворяло, а даже немного пугало. Пагсли поглядывал на него с опаской.

– Может, пройдешься? Купишь мне пару булочек с колбасой.

– Нет. Благодарю, Кап.

Но пройтись все же пришлось. Без особых церемоний распахнулась дверь, и на пороге появилась невысокая девушка в форменном сером платье.

– Кап, моя пятерка, – хрипловато сказала она и поправила темные, высоко зачесанные волосы с зелеными прядками. – Роним, покурим?

Ками, тихо и невнятно помянув ветры, полез за кошельком. Роним хотел отказаться, но Берта смотрела в упор.

– Роним, пошли. – Она облизнула губы раздвоенным языком. – Я вернусь, Кап.

Детектив послушно поднялся. Эту интонацию он знал и знал, что вряд ли они уйдут дальше ближайшего балкона. Так и оказалось.

Курить они тоже не стали. Берта, прислонившись спиной к перегородке, пристально смотрела на Ронима. Взгляд ее немигающих желтых глаз полукровки ки был очень внимательным.

– Помнишь остров? – без предисловий поинтересовалась она. – Тот остров?

– Да.

Напряжение, копившееся с самого утра, дало о себе знать. Рониму стало трудно дышать. Ки наверняка это почувствовала. Она мягко и осторожно продолжила:

– От них пришел радиосигнал… не к нам, а к то-син, но его транслировали, и я перехватила, когда узнала позывной: 8–56.

– Какой сигнал?

– О помощи. Там пропадают дети. В тумане. Точно неизвестно, когда и кем он был подан… но явно произошло что-то скверное. – Она задумчиво посмотрела на подсвеченные дома. – Я подумала, что ты должен знать. Теперь ты в курсе.

– Алопогонные…

Можно было не продолжать.

– Уже направляются туда, и, ради ветров, не навязывайся им, все равно не возьмут, а только что-нибудь заподозрят. Я надеюсь… – их взгляды встретились, – они отыщут хоть кого-то живым. Хотя я понимаю, что ты беспокоишься за конкретного человека. Мне очень жаль.

Сказав это, она слегка хлопнула детектива по плечу и вышла. Она достаточно неплохо знала его, чтобы поступить именно так.

Роним зажмурился, потом посмотрел вперед. Он услышал негромкое гудение. Большой черно-красный самолет быстро летел к океану.

В тот день на его руках скулил волчонок, а мотор самолета громко и надсадно ревел. Но Роним все же услышал еще кое-что со стороны Крова – голос, который до этого он мог только себе представлять.

– Роним, не улетай.

Это слова звучали у него в голове все время.

Каждый день.