Афганский дневник Николая Сороки

– Команда, в которую я попал, называлась «Карпаты». Дислоцировалась она на западе Афганистана, в Герате, – начал свои воспоминания Николай Николаевич. – Ее укомплектовали выходцами из Прибалтики, Украины, Белоруссии. Я находился в зоне № 1, в которую входило три провинции: Герат (столица Герат), Бадгиз (Калайнау), Гур (Чах-Чаран).

Фактически народная власть была установлена только в самом Герате. И то лишь потому, что в городе на берегу реки Герирут дислоцировался 101-й мотострелковый полк ограниченного контингента советских войск. Герат – древняя афганская столица – крупный, развитой город, расположенный на важном, как в стратегическом, так и геополитическом отношении, месте, что было обусловлено близостью Ирана и СССР. 101-й полк поддерживал здесь жидкое равновесие. Западная часть города, та, что была ближе к Ирану, полностью контролировалась душманами. Эпицентром этой «душмании» был «кандагарский» рынок. Восточная часть была под контролем народной администрации. Между ними было достигнуто определенное соглашение: духи не суются на территорию, подконтрольную народной власти, власть не трогает их. Однако эта договоренность не мешала духам еженощно обстреливать восточную часть города. Оружия было много. Надо было находить ему применение. Вот душманы и отводили душу, развевали тоску. Даже днем, если с нашей сторон кто-то ненароком нарушал условную границу, они, для острастки, могли пострелять в воздух. Вечером и ночью из дому лучше было не высовываться. Перестрелки, вплоть до артиллерийских, возникали постоянно. Особенно досаждали снайперы и гранатометчики.

Боевые действия, как правило, в городе не проходили. Основные события разворачивались в пригородах и окрестностях Герата, обживаемых множеством недовольных новой властью племен, имевших свои вооруженные отряды. Недовольство это выливалось в акции, проводимые как против шурави, так и против правительственных войск. Кроме того, важную роль играл и тот фактор, что в религиозном плане Герат был в основном шиитским, следовательно, находился под влиянием Ирана.

Бойцы отряда специального назначения КГБ СССР «Каскад-2». Герат, 1982 г.

После того как душманы начали слишком активно обстреливать мотострелков, осенью 1980 года полк отвели за 10 км к югу от города, по направлению к Шинданду. Помимо обстрелов, участились случаи кишечных отравлений военнослужащих, пользующихся мутной водой Герирута. Скважину из-за дороговизны и отсутствия техники пробить было невозможно. Полк отвели ближе к горам, увенчанным белыми шапками ледников, не таявших даже летом. Лагерь разбили на открытом участке местности вдоль дороги на Кабул. С гор проложили трубопровод, по которому талая вода ледников поступала в расположение лагеря. На этой ледниковой воде и был основан бесхитростный солдатский быт: на ней готовили, ею мылись. Сам лагерь оборудовали по всем правилам военного времени: ограждение, капониры для танков и БТРов, посты. В Герате остались только полковые блокпосты.

Что касается провинции Гур, куда можно было добраться только на вертолете, и то в течение двух летних месяцев, ни о какой народной власти там и речи быть не могло. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, толпились кряжистые горы, отроги Гиндукуша, забившиеся в угол между Ираном, СССР и Афганистаном. Местные племена, затерянные среди неприветливых горных нагромождений, находились в состоянии перманентной войны друг с другом, перетекавшей из века в век. Здесь царило раннее Средневековье, впрочем, как и повсюду. Раз в год туда летали агитотряды. Проведут пару митингов, доложат о проведении активных идеологических мероприятий – тем и ограничивались. Советских войск там не было, опереться новой власти было не на кого.

В Бадгизе ситуация была несколько получше. В Калайнау находилась наша небольшая десантная группа. Там же обосновались и представители народной власти, проводившие работу по установлению контакта со старейшинами окрестных племен. Однако серьезно повлиять на политическую ситуацию в районе они не могли. Да и интересы, господствующие на этой земле, были далеки от политических. Все опять сводилось к родоплеменным распрям, защите своей земли, своего кишлака, своей семьи от чужих посягательств.

– Мы приземлились на шиндандском аэродроме, где нас ожидали построившиеся на «взлетке» бойцы отряда «Каскад-1». Они передали нам свои автоматы, подсумки с магазинами, бронетехнику, стоявшую неподалеку, загрузились в самолет и улетели в Союз. От Шинданда до Герата три наши опергруппы катили на четырех БТРах. Автоматы на боевом взводе, боевое охранение – все как положено. На броне никому находиться не разрешили. Всех загнали внутрь. К этому времени советский контингент начал нести боевые потери, и наше руководство очень серьезно подходило к обеспечению безопасности. Между Шиндандом и Гератом горный перевал. С одной стороны неприступная скала, с другой – пропасть. Серпантин шоссе спиралью ввинчивался в серую скалистую массу. А внизу, на дне пропасти, лежала сожженная советская техника: бэтээры, наливники, бээмпешки, «Уралы».

Герат встретил «каскадеров» довольно теплой погодой. На равнине снега практически не было. Он лежал только в горах. Днем припекало солнышко, и кое-где уже начали цвести маки. А вот после заката становилось довольно холодно, так что в палатках по ночам замерзали. «Буржуйки» не спасали – к утру одеяла покрывались инием.

Команда «Карпаты» базировалась в расположении 101-го мотострелкового полка. Здесь же стали и на довольствие. В Герате находились также оперативные группы, которые предназначались для провинций Гур и Бадгиз. В каждую опергруппу входили офицеры-оперработники и солдаты-пограничники: два стрелка-водителя, снайпер, радист, два бойца с АГС.

– Командиром нашей группы по провинции Герат был капитан Олег Эпов из Таллина. Кроме меня, в нее входили Александр Бондарев из Бреста, Михаил Ларченко из Витебска, Сергей Кондратюк из Минска, Арнольд Пелло из Таллина. В других группах могу назвать Александра Щурина и Александра Пицыка из Минска, Виктора Крупенина из Бреста, Олега Молока из Таллина, техников-механиков прапорщиков Сергея Федоренко из Ашхабада и Александра Атрощенкова из города Славянска Краснодарского края, Евгения Шелудякова из Минска, заместителя начальника разведки Виталия Щиголева из Ленинграда.

Когда «каскадеры» второго призыва прибыли на место, их предшественники уже наладили неприхотливый полевой быт. Огородили свою территорию, организовали охранение, обзавелись своей техникой. Боеприпасы получали в полку. Все поставки мотострелкам осуществлялись с расчетом на соседей. Правда, к сожалению, они оставляли желать лучшего. Холодильников в полку не было. Привозимые раз в месяц свиные и бараньи туши укладывали со льдом в земляную траншею. Зимой это срабатывало. Летом было труднее. Месячный запас мяса приходилось съедать дня за три. Иначе испортилось бы.

От предшественников «каскадерам» осталось несколько коробок с килькой в томатном соусе и макаронами. Больше ничего не было. Утром макароны с килькой, на обед томатный суп с килькой, ужин – опять килька. «Каскадеры» на нее уже смотреть не могли. Хорошо, что перед отлетом каждый набрал по сумке продуктов: колбасу, мясные консервы, крупы. Этим и спасались от гастрономической катастрофы.

– Нас настраивали, что мы будем находиться в состоянии постоянных боевых столкновений с противником. Однако на самом деле все оказалось намного прозаичнее. Поскольку мы входили в состав 8-го Управления ПГУ КГБ СССР, то основными задачами были разведывательно-информационная деятельность, поиск складов с оружием и проведение диверсий.

Во время проведения многих вышеперечисленных операций «каскадеры» тесно взаимодействовали с разведкой 101-го полка, совместными усилиями проводили разведку, доразведку, собирали информацию в нашем ближайшем окружении. Среди разведчиков, рядовых срочной службы было много выходцев из Средней Азии и Закавказья. Они знали язык и выступали в роли переводчиков. В разведгруппе были таджики, узбеки, азербайджанцы, даже среднеазиатский еврей. Их помощь в установлении контактов с местным населением была очень существенна, так как им было намного проще сойтись со своими единоверцами.

Начальник штаба команды «Карпаты» майор Анатолий Корецкий не допускал новоприбывших офицеров на боевые операции до тех пор, пока лично не убеждался, что они готовы воевать. Несмотря на то что перед прилетом в Афганистан все прошли ускоренный курс спецподготовки на базе гвардейской ферганской воздушно-десантной дивизии, он сутки напролет безжалостно гонял «молодое пополнение» по близлежащим горам: ежедневные марш-броски с полной боевой выкладкой, стрельба из всех видов оружия – гранатометов («Мухи»), автоматов, минометов, пулеметов (ПКТ, КПВТ), АГС-17, снайперской винтовки, – вождение БТР и другой техники, имевшейся в наличии, стрельба из оружия, которым эта техника была оснащена. Выезжали небольшими подразделениями на импровизированные стрельбища, устанавливали на свободной площадке мишени и стреляли. Очень часто обходились и без мишеней, стреляли по камням. В заброшенных кишлаках отрабатывали тактику ведения боевых действий в населенных пунктах: учились атаковать, грамотно окружать, штурмовать дома. Это был своего рода сокращенный балашихинский курс, экстренный вариант, организованный «без отрыва от производства».

Вокруг базирования полка была открытая местность: барханы, холмы. Духи в открытую не воевали, – не их метод. Поэтому нападений во время этих занятий ждать от них не приходилось. И «каскадеры» обильно поливали потом окрестную пыль да каменистые тропы. Поливали, чтобы выжить и не оросить чужую инородную землю своей славянской кровью. А по вечерам, прежде чем провалиться в бессознательную муть сна, они вспоминали услышанные в Фергане в исполнении ожидавшего повторной командировки «за речку» афганского барда, «каскадера» Александра Малашонка песни. (Первый раз Александр Малашонок прибыл в Афганистан в составе группы «Зенит-2» в 1979 году. – Прим. Л. К.).

Принципиальность майора Корецкого спасла не одну жизнь. Тяжелое учение не раз выручало «каскадеров» в боевой обстановке, и любой из них был готов прийти к своему учителю на помощь в трудную минуту. Как-то раз Корецкий по делам службы отправился из Герата в Шинданд, где базировалась команда «Карпаты-2». Выехал на бэтээре и потерялся. Два дня от него не было никаких вестей. На связь не выходил. Информации – ноль. На поиски отправили поисковую команду на БТРе: два стрелка-водителя и старший лейтенант Сорока за старшего. Один, более опытный, водитель управлял боевой машиной, второй, в случае чего, должен был обеспечить огневое прикрытие.

Поднялись по серпантину на перевал. Только начали спускаться в шиндандскую долину, как навстречу им выехал бронетранспортер Корецкого. Остановились. Переговорили. Майор скомандовал разворачиваться и следовать за ним на базу. Тут водитель, имевший меньшую практику вождения, попросил разрешение повести бэтээр обратно. Возвращаться предстояло только что пройденным маршрутом. Дорога была «чистой». За столь короткое время духи вряд ли успели нашпиговать ее минами. Опасности не предвиделось, и Сорока дал «добро» на замену. Обрадованный боец, запрыгнул на водительское место, лихо развернулся на узкой асфальтовой полоске, немного заехав на каменистый откос скалы, и бросился вдогонку рванувшему вперед бронетранспортеру начальника штаба. Николай занял командирское сиденье.

Извилистая, вьющаяся горными локонами дорога, разделенная по центру поставленными на ребро кирпичами, стремительно ввинчивалась в скалистую твердь. Многотонная бронированная махина проворно неслась вниз, наматывая на массивные колеса крутые изгибы поворотов, выскакивающих навстречу. Догнав БТР Корецкого, водитель начал тормозить, но машина продолжала нестись, не снижая скорости. Он снова и снова вдавливал педаль до предела, однако скорость не снижалась.

– Товарищ старший лейтенант, тормоза отказали, – выдавил из себя побледневший водитель.

– Спокойно, – стараясь быть как можно убедительнее, сказал офицер. – Давай сигналь и держи машину на пониженной передаче.

Сорока тут же связался по рации с Корецким, обрисовал ситуацию и попросил немного притормозить, чтобы они успели их обойти до очередного поворота. Им повезло. Дорога была пуста, встречная полоса свободна. Это их и спасло. Отчаянно сигналя, чтобы предупредить всех, кто мог вынырнуть из-за очередного гребня скалы, водитель успел обойти первый бэтээр по «встречке» между двумя крутыми поворотами и продолжал нестись вниз на максимальных оборотах. Справа мелькала, сливаясь в сплошную серую муть, кряжистая стена скалы. Слева зияла леденящая душу мрачная глубина пропасти. Каждый раз, приближаясь к очередному повороту, казалось, что БТР, не справившись с управлением, уже летит вниз. Однако, сохраняя самообладание, Сорока продолжал отдавать четкие лаконичные команды водителю:

– Не выжимай сцепление, слышишь, что я тебе говорю? Спокойно, брат, держи дорогу и не переключай скорость. Не дрейфь, говорю, прорвемся…

Спокойствие офицера передалось бойцу. Уверенно и виртуозно он наматывал на колеса бэтээра поворот за поворотом витого штопора дороги, мастерски преодолевая несущиеся навстречу коварные каменистые уступы. Наконец они вылетели на равнину, и, крича благим матом, водитель, заложив крутой вираж, сумел-таки остановить вышедшую из подчинения машину буквально у самого расположения 101-го мотострелкового полка. Пошатываясь, Сорока вылез из застывшей на месте металлической утробы, едва не ставшей для них погребальным саркофагом, и только тогда до него дошел весь смысл происшедшего.

При обследовании машины выяснилось, что во время разворота на перевале водитель передним правым колесом зацепил валун на обочине и расколол металлический колпак на диске, повредив тормозные трубки. Тормозная жидкость вытекла – в результате случилось то, что случилось. Из-за такой мелочи боевая машина оказалась выведена из строя, что едва не привело к гибели людей.

– Это был далеко не единственный инцидент, связанный с БТРами. Как-то раз во время проведения ночной операции штабной бронетранспортер врезался сзади в БТР опергруппы и развалил себе передний левый угол. К счастью, серьезно никто не пострадал.

Старший лейтенант Сорока прожил в полевых условиях недолго. В скором времени оперативно-разведывательную группу, в которую он входил, выдвинули в Герат и поселили в одноименную с городом гостиницу. Правда, между собой «каскадеры» называли свое временное пристанище «Ташкент», так как строили ее советские специалисты из узбекской столицы. В палаточном городке мотострелков осталось руководство команды. Помимо бойцов группы «Каскад» в гостинице проживали партийные и комсомольские советники, а также советники, приехавшие в Афганистан по линии КГБ. Там же находилась разведточка ГРУ МО.

Неподалеку от отеля был мост, соединявший берега Герирут. Мост этот имел важное стратегическое значение – через него постоянно шли советские колонны наливников с горюче-смазочными материалами: керосином, соляркой, мазутом, бензином. Утром шла груженая колонна на Кабул, а после обеда, ближе к вечеру, возвращалась порожняя, выехавшая накануне. Поэтому на нем оборудовали блокпост. С наступлением сумерек со стороны «кандагарского» рынка духи обстреливали и гостиницу, и пост у моста, и находившийся неподалеку коттеджный поселок, в котором жили советские советники, афганское военное руководство, администрация провинции. Больше всего доставалось вилле, на которой жил старший зональный советник полковник Михаил Денскевич. Огненные нити трассеров пересекали ночное мглистое небо. Гостиница и поселок охранялись афганскими военными. Как только начиналась стрельба, они выкатывали пару танков на шоссе, разворачивали башни в сторону, откуда велся обстрел, и делали три-четыре выстрела. Крик, шум, зарево. Что-то горело, кто-то начинал плакать и причитать. Стрельба стихала. И так каждую ночь.

Помимо этого, духи регулярно обстреливали наших мотострелков, охранявших мост, из густых зарослей камыша. Этот камыш рос в изобилии вдоль речного берега, подбираясь буквально к самому посту. Как-то раз «прошили» насквозь из гранатомета наш БТР, который вез на пост очередную смену. Водитель и командир погибли.

Да еще душманский снайпер начал пристреливать гостиницу. Терпение «каскадеров» сошло на нет. Неподалеку стояла водонапорная башня. Сорока взял с собой снайпера с винтовкой, оснащенной прицелом ночного видения, и пошел вместе с ним на башню. Просидели в засаде до самого утра. Однако в ту ночь в зарослях так никто и не обозначился. Было очевидно, что их предупредили. Информаторы работали у духов четко. Те же солдаты афганской армии, которые охраняли гостиницу, исправно сообщали им обо всех передвижениях шурави. Двое из них, уже накануне самого отлета «каскадеров» в Союз, украли автомат АКС-74 у старшего опергруппы по провинции Герат майора Валерия Дорофеева и сбежали с трофеем в банду. Оружие пришлось списать на боевые потери. Мол, в горячке боя попал под гусеницу танка.

Однажды «каскадерам» чуть было не досталось от своих. Мимо гостиницы шла очередная колонна наливников из Союза. Впереди шла БРДМ с десантниками на броне. Командир машины, молодой старлей, неожиданно оттолкнул сидевшего у КПВТ (крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый. 14,5 мм. – Прим. авт.) сержанта и открыл из «крупняка» по гостинице стрельбу. К счастью, очередь прошла между этажами. Если бы попал по окнам, без потерь не обошлось. Об инциденте тут же сообщили по рации в 101-й полк, и его тут же задержали. Не знаю, что взбрело старлею в голову. То ли его смутили солдаты-афганцы, охранявшие гостиницу, то ли злой был, то ли хмель в голову ударил. Как потом выяснилось, офицер был пьян.

Спиртное же в Афганистане было в большом дефиците. Основными поставщиками водки стали советские автомобильные колонны, регулярно курсирующие вдоль всей страны в Союз и обратно. Продукт выбирался подешевле и попроще. В основном брали водку среднеазиатского розлива, с пробками из плотной фольги, прозванными в народе «бескозырками». Доставляли ее контрабандно, опуская бутылки в топливные баки автомобилей. А так как пробки были довольно хлипкие, то за время движения имевшиеся в бутылках пустоты заполнялись до предела топливом, отчего водка разила бензином, за что ее тут же нарекли «бензиновкой».

Помимо «бензиновки», неспадающий спрос на «наркомовские фронтовые» удовлетворяли и местные дельцы, наладившие производство «кишмишовки» – мутновато-белого самогона из изюма. Стеклотара была не меньшей проблемой, поэтому готовый продукт фасовали по пол-литра в полиэтиленовые мешки и плотно завязывали ниткой. Получался клинышек, по виду напоминавший творожный сыр. Случалось, что солдаты-шурави в поисках горячительного нарушали устоявшиеся правила товарообменных отношений и опускались до банального мародерства.

– Выл случай, когда бойцы из 101-го мсп повадились по ночам ездить на БТР в Герат и грабить местные лавки. Но их быстро вычислили военные контрразведчики и задержали.

Весной 1981 года пришел приказ Председателя КГБ Юрия Андропова, запрещавший «каскадерам» во время проведения боевых операций находиться в первой наступательной цепи. Прошедшие курс специальной подготовки офицеры, имевшие в своем арсенале минимум по два высших образования, владеющие несколькими иностранными языками, не могли использоваться как простые бойцы. Слишком дорогое удовольствие для страны. Но реальность часто диктовала свои условия. Афганское правительственное войско было, мягко говоря, слабо организовано и воевать могло только за сильными и надежными плечами шурави. При первых же выстрелах они тушевались, залегали, и никакие уговоры не могли их поднять и повести вперед. Поэтому нередко «каскадерам» приходилось нарушать полученное распоряжение руководства.

– Я приехал в Афганистан, обремененный старыми советскими стереотипами, что на войне есть свои и есть враги. Если человек с нами, значит, он против душманов. В Афгане все оказалось намного сложнее и запутаннее. Там родоплеменные отношения определяли жизнь человека. Их приоритет был неоспорим. Каждый человек в своих поступках руководствовался интересами прежде всего своего рода, а уж потом, где-то в самую последнюю очередь, вникал в политические и идеологические нюансы. Потому что человек без рода – никто, ноль. Он пропадет, сгинет в этом сложно устроенном мире без следа. Род помогает своим выходцам состояться в жизни, занять определенное место в государственной структуре, субсидирует их деньгами, но делается это исключительно для того, чтобы вылетевшие из родного гнезда птенцы могли служить на благо интересов своего рода, своего племени. Нарушить волю старейшин – значит навлечь на себя их гнев и кару. А если от кого отвернутся сородичи или кого проклянут, то за его жизнь не стоит давать и ломаного гроша.

На связи с Сорокой находился один «источник». Звали его Хадис. Простой дехканин. Жил он в Герате. Но родом был из пригорода, поэтому прекрасно ориентировался и в самом городе, и в его окрестностях, и в сложных хитросплетениях межплеменных отношений. От него поступало много ценной и полезной информации об окрестных племенах и о старейшинах этих племен: кого поддерживают, как относятся к новой власти, о вооруженных отрядах племен, их численности и вооружении.

Как-то вечером, во время очередной встречи, он сообщил, что в одном кишлаке находится банда, доставлявшая в последнее время слишком много проблем. Во время разговора Хадис особо подчеркнул, что старейшины этого кишлака активно сотрудничают с антиправительственными силами и оказывают им всяческое содействие.

Той же ночью подняли подразделение мотострелков. К участию в операции привлекли и подразделения афганской народной армии. Сделав отвлекающий маневр, отправились по указанному маршруту. Хадиса взяли с собой. До места добрались без происшествий, в предрассветной мгле окружили кишлак. Начался штурм. Во время штурма Хадис сидел в БТРе. Банды никакой там не нашли. После того как стрельба стихла, к бэтээру стали подводить всех мужчин. Тех, кого он заклеймил, отправляли в ХАД для более тщательной проверки.

– А вот это главный зачинщик смуты, – сказал он, указывая на молодого учителя, стоявшего в толпе задержанных. Молодой симпатичный парень лет двадцати с выразительными умными глазами на тонком смуглом лице, ничем особо не выделявшийся из толпы. Стали его допрашивать. Учитель явно не понимал, чего от него хотят добиться, и отрицал все выдвинутые обвинения. Обвинения же строились исключительно на показаниях Хадиса.

Переводчики – ребята из разведроты, постоянно ходившие на боевые, не раз терявшие своих друзей и воочию видевшие чудовищные результаты душманского зверства, – к афганцам, заподозренным в связях с душманами, испытывали далеко не дружеские чувства. Поэтому во время допроса они особо не церемонились. Правда, определенных границ никто не переходил. Учитель, несмотря на довольно жесткие формы ведения допросов, все равно ни в чем не признавался.

– Потом, много позже, когда мы начали более плотно работать с теми, на кого показал Хадис, выяснилось, что таким образом он элементарно сводил счеты со своими недругами. Обладая более полной информацией, я понял, что обвиненный учитель действительно был не виноват, а Хадис откровенно привирал. Когда он говорил в общем, все складывалось красиво. Мол, «там бандгруппа, они сотрудничают, у них оружие…» А когда начинали прощупывать детали – к какой партии относятся, как поддерживают связь, каналы поставки оружия, кто из представителей власти у них на связи, где тайники с оружием, какие акции проводили, – у Хадиса все начинало сыпаться. Поэтому в дальнейшем пришлось с ним полюбовно расстаться. История школьного учителя закончилась благополучно. Мы передали парня в ХАД, и после проверки его отпустили. Однако далеко не всегда подобные истории имели столь благополучное завершение. Он мог запросто сгнить в тюрьме. В афганских острогах царило полнейшее бесправие. Условия содержания были чудовищные. Никакие санитарные нормы не соблюдались. Средневековье. Жестокость – норма жизни. Человеческая жизнь не ценится ни в грош.

Работа с местными племенами считалась одним из наиболее важных направлений деятельности. Поэтому новоприбывшие «каскадеры» активно продолжали начатую офицерами отряда «Каскад-1» работу. Ширага достался им по наследству от предшественников. Он был вождем мощного, находившегося недалеко от Герата племени, одного из крупнейших в округе. И в самом Герате, и в ближайшем с ним окружении у Шираги были свои люди. Кто-то занимался торговлей, кто-то ремесленничал. Причем Ширага имел достаточно прочные позиции как на «кандагарском» рынке, так и на правительственной территории.

На вид ему было лет сорок пять – пятьдесят. Хотя возраст в Афганистане понятие размытое. Одежда вождя ничем не отличалась от одежды рядовых соплеменников, но его поведение и повадки явно выделяли его из толпы. Глаза, речь, жесты – все было пронизано достоинством и величием. На Востоке уж если человек наделен властью, то она будет сквозить в каждом его движении, в каждом слове, в каждом взгляде.

Вышли на Ширагу благодаря посредничеству одного высокопоставленного сотрудника губернаторской администрации, который был с ним в дружеских отношениях. В свое время этот чиновник учился в Советском Союзе, после чего проникся и к нашей стране, и к социалистическим идеям искренним и глубоким уважением. За время учебы он в совершенстве освоил русский язык и мог свободно, без посредников, общаться с шурави. Он-то и вывел вождя на контакт с «каскадерами».

Переговоры с Ширагой шли в течение месяца. Им придавали большое значение, переговорный процесс находился под контролем Кабула. Методично и целенаправленно советские разведчики склоняли его к сотрудничеству с народной властью и взаимодействию против вооруженных формирований других родоплеменных объединений. Встречались, как правило, ночью, на окраине города. Несколько встреч было проведено на квартире посредника, несколько встреч – на нейтральной территории. Переговоры вели начальник команды «Карпаты» полковник Козлов и его зам по разведке подполковник Юрий Лосев. Старший лейтенант Сорока в составе опергруппы обеспечивал вооруженное прикрытие. Выезжали с автоматами, со снайперскими винтовками. Оцепляли район встречи, прикрывали пути отхода. Иногда находились на втором этаже виллы, в то время как на первом проходила встреча.

Переговоры увенчались успехом. Племя Шираги издавна враждовало с другим, которое вело активную антиправительственную борьбу. На это его и «купили». Сообразив, что руками правительственных войск и шурави он устранит давних врагов, Ширага пошел на сотрудничество. Его племя перешло на сторону народной власти.

– Стандартная для Афганистана ситуация. Я лично, в одиночку, завез туда машину (ГАЗ-66) оружия и обмундирования афганской армии. Ширага переодел своих людей в суконную правительственную форму, чтобы не афишировать свое сотрудничество с шурави перед соседними племенами, и совместно с нашими войсками провел операцию по уничтожению конкурентов. В первые годы ведения боевых действий душманы жили в своих родовых кишлаках. Это уже на более позднем этапе они уходили в горы, в специально оборудованные и укрепленные лагеря. А первоначально ничего этого не было. Мы окружили кишлак, в котором находилось вооруженное формирование конкурирующего племени, и начали штурм. Когда начался бой, Ширага ударил стыла. Его воины отрезали противнику все пути к отступлению, чем обеспечили успех операции. Однако не всегда наша работа имела столь успешное завершение.

Как-то раз во время очередного прочесывания в Герате задержали одного иранца. Молодой парень, не старше тридцати. Рыжий, бойкий, щуплый. Его огненная шевелюра сразу бросилась в глазах патрулю. Остановили, проверили документы, которые оказались безупречны.

– Куда идешь? – спросили его.

– Жениться, – не моргнув глазом, ответил «Рыжий». И тут же поведал трогательную историю о том, что сам он из Ирана, идет в далекий, затерянный в горах небольшой кишлак, где родственники нашли ему чудесную невесту – молодую и свежую, как вода горного ручья. Вся эта история звучала настолько четко и складно, что тут же возникли сомнения в ее искренности. Не мог простой иранский трудяга, за которого он себя выдавал, так грамотно, толково и логично, а главное, сохраняя удивительное спокойствие и самообладание, вести беседу с облаченными неограниченной властью над его судьбой людьми. На Востоке к власти относятся с особым пиететом. Власть уважают, ее боятся. Особенно вооруженную власть. Здесь же была непонятная холодная сдержанность.

Подозрительного субъекта доставили для проверки в ХАД. Старший лейтенант Сорока, в обязанности которого входила ежедневная работа с задержанным контингентом (подобные опросы давали массу ценной разведывательной информации), лично его допрашивал. Допросы и проверки продолжались больше недели. Но парень оказался стойкий. Так от него ничего и не добились, передали в ХАД и этапировали в Кабул.

– Перепроверить его легенду было практически невозможно. В Иране у нас своих источников не было, а проверять, есть ли у него невеста и родственники в затерянных горных кишлаках, себе дороже станет. Но я до сих пор уверен, что это был иранский эмиссар, шедший в бандгруппу с определенными инструкциями. Слишком он грамотно и профессионально отвечал на перекрестных допросах. Простой работяга так бы не смог, начал бы сбиваться, путаться. Его манера говорить, подавать информацию, последовательно выстраивать события – во всем чувствовалась специальная подготовка и образование. «Расколоть» его мы так и не смогли. Возможно, у меня опыта еще было недостаточно. Кроме того, сам языка я еще не знал (в то время я владел только немецким), и вся беседа проходила через переводчиков, которые не всегда в точности передавали нюансы и допускали определенные погрешности. Персидский (фарси) отличается от местного дари (фарси-кабули). В целом смысл определить можно, но детали терялись.

Незаметно, в суете и маете, пролетело полгода. Приближалось окончание командировки. В июне 1981 года Николай Сорока вместе со своим земляком-белорусом из Бреста Александром Бондаревым вылетел по служебным делам в Кабул. Передав адресату доставленные документы и уладив все рабочие вопросы, молодые люди, надев гражданскую одежду, вышли в город купить подарки заждавшимся дома родственникам. Из документов при себе были только выданные командиром на руки по случаю загранпаспорта. Они шли вдоль пыльных грязных улиц афганской столицы в сторону «зеленого» рынка, когда их остановил советский военный патруль. Офицер, молодой старлей, внимательно изучив их документы, приказал вверенным ему солдатам арестовать «подозрительных субъектов». Солдаты, недолго думая, взвели на них автоматы и приказали лезть в патрульную машину.

– Мужики, да мы же свои, – пытались они разъяснить ситуацию, – мы из «Каскада».

– Вот-вот. Именно, что из «Каскада», – зло бросил начальник патруля, засовывая их паспорта в свой нагрудный карман. – Это вы моего друга Калинкина под арест посадили, а долг платежом красен. «Каскадеры», ядрена вошь.

Видя, что дальнейшие объяснения ни к чему хорошему не приведут, задержанные офицеры прекратили всякие препирательства и подчинились требованиям патруля. На потеху афганцам их под конвоем доставили в здание комендатуры и, продержав два часа, отпустили. Настроение было безнадежно испорчено. Чуть позже Сорока выяснил, за что же на них обрушился «праведный» гнев мстившего за друга старлея. Оказалось, что капитан Калинкин действительно недавно был арестован «каскадерами» при попытке продать афганцам радиостанции и боеприпасы. Овчинка, что называется, абсолютно не стоила выделки.

Работы было проделано много. Очень много. И чем больше они делали, тем больше новых задач появлялось на горизонте. Приближалось время отлета на Родину. На смену им в Афганистан должен был прилететь «Каскад-3». Они не нажили здесь ничего, кроме бесценного опыта и друзей. К слову сказать, бойцы отряда специального назначения КГБ СССР «Каскад» в среднем получали около шестнадцати тысяч афгани в месяц, в то время как ежемесячное жалованье машинистки американского посольства составляло сто пятьдесят тысяч афгани. Комментарии, как говорится, излишни.

Все с нетерпением ждали возвращения домой. Но война не преминула омрачить радость от приближавшейся встречи с родными, присыпав ее горечью невосполнимых потерь. Незадолго до отлета пропал советник по комсомольской линии Геннадий Кулаженко – близкий друг и земляк Николая Сороки, живший вместе с «каскадерами» в гератской гостинице. Нелепая и глупая история. Его вместе с партийным советником и местным комсомольским активистом доставили на небольшой аэродром близ Герата из очередной пропагандистской поездки в Калайнаую, и партийный советник решил сразу отправиться с отчетом в Кабул. Но отчет остался в гостинице, и тогда он ничего лучшего не придумал, как отправить Кулаженко за бумагами одного на… местном такси. Даже вооруженное сопровождение не выделил. До гостиницы было около трех километров. Кулаженко сел на заднее сиденье автомобиля и уехал. При нем были пистолет ТТ, АКМ да пара гранат. Больше его никто не видел. Ни живым, ни мертвым. При въезде в город Геннадий пропал. Как потом выяснилось, его похитили два брата-главаря одного из местных мятежных отрядов. На поиск были брошены все имеющиеся силы. Поисковые группы прочесывали окрестности вдоль и поперек. Душманская разведка тоже не дремала. Духи всегда были не прочь поиметь дивиденды на наших бедах. Однажды поисковая группа, которую возглавлял зональный советник Денскевич, попала в засаду. Во время того боя Михаил Михайлович едва не погиб. Поиски продолжались довольно длительное время. Однако все попытки найти пропавшего оказались безрезультатны. Ни его самого, ни тела, ни захоронения так и не нашли. Как в воду канул. В Союзе у Кулаженко остались жена и осиротевшая дочь…

Геннадий Кулаженко, зональный советник по линии ЦК ВЛКСМ, погибший в Герате

А буквально накануне отлета пришла еще одна трагическая новость из Кабула о гибели друга и земляка Николая Сороки Геннадия Кузовлева…

В июле 1981 года старший лейтенант Сорока улетел обратно в Союз. По возвращении его вновь вызвали в Балашиху и предложили продолжить службу в группе «Альфа». Баяринов лично беседовал с ним по этому поводу. Однако Николай предпочел остаться на оперативной работе, хотя несколько его однокурсников по второму факультету Высшей школы КГБ приняли это предложение. Пути некоторых из них – Махарбека Булацева, Анатолия Юзбашяна, Роберта Шакирова – вновь пересеклись с его дорогами в Афганистане во время второй командировки.

– Второй раз я приехал в Афганистан в 1985 году. К этому времени я прошел двухлетний курс изучения персидского языка (фарси) на факультете повышения квалификации Высшей школы КГБ СССР имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. Одна половина нашей группы изучала фарси, другая – фарси-кабул и (дари). Мне выпало изучение персидского языка, а накануне выпуска прослушал упрощенный курс дари. В Афганистане выбор языка для общения целиком зависел от контингента, с которым приходилось работать в последующем. Образованные люди понимали фарси. Это был язык интеллигенции. Дари – язык оседлой половины населения Афганистана: таджиков, узбеков, тяньшаньцев, памирцев, бадахшанцев и т. д.

Постепенно боевые действия начали расширяться. Чем дольше мы находились в Афганистане, чем больше войск вводили, тем больше втягивались в эту войну, которая со временем стала приобретать тотальный характер. Если на первоначальном этапе война носила очаговый характер (взять тот же Герат, где мы в 1981 году имели буквально два-три очага сопротивления), то спустя два-три года буквально в каждом районе были крупнейшие бандформирования, десятки исламских партий. Война словно огонь, вырвавшийся на волю, полыхнула пожаром по всей стране.

Очень часто в бандгруппах помимо инструкторов работали журналисты – немцы, шведы, финны, освещавшие события в Афганистане в выгодном для них свете. США, Саудовская Аравия, Иран, Пакистан, западноевропейские страны, даже Китай – все кому не лень вкачивали в эту войну свои деньги. Благодаря этому значительно улучшилось вооружение бандформирований, их материальное оснащение.

Высшую школу Сорока окончил с красным дипломом. Перед второй отправкой в Афганистан майор Николай Сорока прошел языковую стажировку в Средней Азии.

Из Кабула, куда Николай прибыл после выпуска, его направили для оказания советнической помощи местным органам ХАД в самое гиблое место – отдельный округ Хост в провинции Пактия. Гиблое в буквальном смысле этого слова. Советских войск в Хосте не было. Там находилась только оперативная группа КГБ СССР (четыре оперработника, офицер-шифровальщик, девять советников пограничников и четыре бойца пограничника для охраны жилой виллы и вооруженного прикрытия при выездах), которую возглавил майор Владлен Жолобов, группа МВД СССР и разведточка ГРУ (сначала одна, потом их стало две).

Его подсоветные были грамотными, хорошо образованными людьми. Один начальник отдела по работе с племенами был выходцем из доминирующего племени тани, отлично владел фарси. Другой – долгое время работал с немцами и мог сносно изъясняться по-немецки. Поэтому у Сороки, германиста со знанием фарси, проблем в общении с ними не возникало.

Жили в изоляции. Добраться в Хост можно было только по воздуху, в основном самолетами. Аэродром Хоста был весьма колоритен: две глинобитные полосы – такиры, разделенные траншеей и окаймленные такими же траншеями с двух сторон. Принимать он мог только турбовинтовые самолеты, поэтому в основном сюда летали АН-12, пилотируемые советскими летчиками, и Ан-26, за штурвалом которых находились афганские пилоты. Поначалу самолеты после приземления останавливались для разгрузки и погрузки. Но духи довольно успешно пристреляли взлетно-посадочные полосы. Со всех сторон высились горы. И все их вершины постами не прикроешь. На это не было ни сил, ни средств. А неподвижные воздушные суда с заглушенными двигателями были очень хорошей мишенью. Однажды осколками реактивного снаряда убило нашего первого пилота и штурмана застывшего на «взлетке» самолета, а второго пилота серьезно ранило в ногу. Но он сумел поднять поврежденную машину в небо и дотянуть на ней до Кабула, за что получил Звезду Героя. После этого инцидента советским летчикам запретили глушить двигатели и останавливаться под разгрузку. После того как шасси касались взлетной полосы, в самолетах открывался задний грузовой люк, включали лебедку с тросом, и, пока самолет катился по полосе, сзади, из трюма, словно горох, сыпался груз: ящики со снаряжением, бочки с горючим, мешки с мукой, сахаром и крупами и другая всячина, необходимая для налаживания нормального быта и поддержания боеспособности.

Пактия – родина пуштунов. Очень важная в политическом плане зона. С трех сторон ее окружает Пакистан. А с четвертой – закрывают горы Гиндукуша. Вся Пактия находилась под душманами, народную власть удалось установить только в столице округа Хосте – большом древнем городе, расположенном в живописной долине, окаймленной хмурыми скалистыми горами, над которыми угрюмо нависали серые, будто пропыленные облака. В старину его называли Матун. Рядом возвышается одноименная гора, сохранившая древнее, вышедшее из употребления название. У афганцев есть пословица: «Кто владеет Матуном (имеется в виду гора), тот владеет Пактией». На вершине Матун-горы находился бывший королевский дворец. На его территории разместился гарнизон правительственных войск – 121-й артиллерийский полк, вооружение которого было весомым аргументом, сдерживающим пыл душманского воинства. Поэтому на открытый штурм они не решались. Не их метод. К тому же самое мощное и влиятельное в этом регионе племя тани было благосклонно к народной власти, что позволяло представителям окружной администрации удерживать свои весьма шаткие позиции.

Помимо артполка в Хосте находились афганская бригада «Командос» специального назначения, 9-я афганская пограничная бригада и 25-я афганская пехотная дивизия. Правда, «дивизия» – название слишком громкое. Для проведения боевых действий она могла выставить всего человек двадцать пять-тридцать, максимум сорок. Во время проведения боевых операций артполк осуществлял огневую поддержку исключительно со своих позиций. Поэтому основное бремя боевых действий ложилось на плечи пограничников. И надо сказать, что они воевали на удивление хорошо. Бригада прикрывала всю пакистанскую границу и поддерживала «своими штыками» хлипкую народную власть в округе. Немного позже в Хосте создали два оперативных батальона ХАД. Но, опять-таки, «батальоны» были понятием условным. Если набиралось в них человек десять-пятнадцать боевых единиц – уже хорошо.

Зато с климатом хостинским советникам повезло. Субтропический пояс. Зимой в пиджаках. Летом в рубашках. Да и с проживанием все сложилось как нельзя лучше. До войны немцы из ФРГ создали в Хосте сельскохозяйственный кооператив «Пружа». Климат здесь весьма благоприятен для аграрных экспериментов. При регулярном поливе можно снимать несколько урожаев в год. На окраине города они построили целый поселок. Большие одноэтажные дома, стены которых были сложены из больших камней, а перекрытия все сделаны из дерева, что в последующем делало здания слишком уязвимыми при обстрелах эрэсами, и, когда духи открывали свою беспорядочную пальбу, всем рекомендовалось выходить на улицу. Клуб, бассейн, прекрасный фруктовый сад, обустроенная территория. Даже библиотека своя имелась, в которой спустя много лет Сорока найдет мюнхенское 1936 года издание «Майн Кампф» Адольфа Гитлера. Все строилось с немецкой основательностью, на века. Однако когда страну начала сотрясать череда вооруженных переворотов и в стране стало находиться небезопасно, немцы без промедления покинули этот благодатный край. Постепенно «Пружа» пришла в запустение. Но прибывшие в Хост шурави вернули жизнь угасающему поселку, приспособив его для жизни советнического аппарата.

Оперативная группа КГБ, в которую вошел майор Сорока, расположилась на большой комфортабельной вилле. Офицеры жили в отдельных комнатах, бойцы в одном большом зале, холл – общий. Одну комнату обустроили под шифровальную, в другой оборудовали склад-арсенал, набив ее доверху всевозможным оружием и боеприпасами. Во дворе – баня и знаменитые огромные эвкалипты. К слову сказать, эвкалиптовые веники пользовались большим спросом в Кабуле, и хостинцы постоянно отправляли в столицу душистые охапки свежесорванных веток. Если бы не окружавшие дом окопы и траншеи, выкопанные для круговой обороны, то условия можно было бы назвать курортными.

Справа находилась вилла пограничников, далее жили советник по линии военной контрразведки Василий Стельмах, партийный советник и военные советники по линии Министерства обороны. Многие из них прилетели в Афганистан вместе с семьями. Слева от виллы оперативной группы, через узкую, вечно залитую щедрым на тепло солнцем дорогу, расположилась вилла советников по линии МВД.

Во время душманских обстрелов вилле, на которой жил Николай Сорока, доставалось меньше всех. Видно, небесные покровители взяли ее под свою защиту. За все время его командировки только осколками антенну срезало. Зато соседскую усадьбу пограничников эрэсы «полюбили» не на шутку. Один раз разворотили крыльцо, в другой – угол дома, затем – баню. Да еще осколками побило старенькую «Волгу» и «уазик», стоявшие во дворе. Вся земля вокруг была в воронках.

К счастью, огонь духов был не прицельным. Они запускали эрэсы от батарей с замедлителем, чтобы успеть подальше отбежать от места пуска и не попасть под ответный огонь. Площадки для запусков тоже оставляли желать лучшего – камни да доски. Поэтому больше всего от этих обстрелов страдали местные городские жители.

Раз в месяц представителю оперативной группы необходимо было летать с отчетами о проделанной работе в Кабул. Возвращаясь, он вез продукты, бензин, запчасти к автомобилям. Дело это было довольно опасным. Советские и афганские самолеты и вертолеты постоянно обстреливались душманами из ПЗРК на маршрутах их полетов. Наибольшие проблемы доставляли «Стингеры» и «Блоупайпы». В районы аэродромов душманы засылали специальные группы с ПЗРК для уничтожения авиационной техники при ее взлете и посадке. (Около пятидесяти процентов потерь авиации происходило в охраняемых зонах аэродромов. – Прим. авт.)

Офицеры группы летали с отчетами в Кабул по специально установленному графику. Если летели на Ан-12 – было еще терпимо. Располагались довольно комфортно в герметичной кабине между кабиной пилотов и грузовым отсеком. Если же выпадало «счастье» отправиться в командировку на Ан-26, то приходилось испытывать незабываемые ощущения. Воздушный корабль, словно Ноев ковчег, объединял в своем вместительном чреве самый разнообразный, обитавший в Хосте люд. Военные, гражданские, дети, старики, женщины, случалось, что и беременные, даже животные наполняли предназначенное для перевозки грузов пространство авиалайнера. Заняв причитающиеся места, пассажиры, счастливые свалившейся на них оказией, отправлялись по своим различным надобностям в воздушный вояж. Однако в разреженном воздухе, когда начиналась нешуточная болтанка, не приспособленные к подобным стрессам организмы давали сбой. В основном это касалось стариков и женщин.

– Жить было трудно, но интересно. Я был советником в управлении ХАД Хоста. В основном работал с первым отделом разведки и с отделом по работе с племенами. Практически все мои подсоветные были выходцами из племени тани.

В самом Афганистане работы также хватало. Среди горных скалистых нагромождений, окружавших нас со всех сторон, в многочисленных пещерах базировались разнокалиберные вооруженные отряды, не отличавшиеся особой лояльностью к новой власти. Обстрелы из минометов, пулеметов и реактивных установок с дальних господствующих высот были в Хосте делом обычным. Даже привычным. Как-то за день по Хосту было выпущено 136 эрэсов (реактивных снарядов. – Прим. авт.). Практически ежедневно мы заказывали бомбо-штурмовые удары авиации. Афганское войско на спецоперацию не поднимешь. Информация сразу уйдет. Поэтому засады на караваны или ликвидацию наиболее непримиримой банды мы организовать не могли, ограничивались авиационными налетами. Задавали координаты (за основу брали точку на местности и время, когда караван или банда будут там находиться), и авиация по ним отрабатывала. Авиация наносила удары и уходила, а мы потом собирали данные о результатах проведенной бомбежки.

Ежегодно, весной и осенью, в Хосте проводили операции в Джаваре – «волчьей яме». Джавара, один из мощных антиправительственных перевалочных базовых районов в Афганистане, располагался на границе с Пакистаном. Создавался он основательно и капитально, со знанием дела, на протяжении многих лет, а строительство началось еще до прихода к власти НДПА для борьбы с режимом М. Дауда. Место было выбрано идеально. Труднодоступное горное ущелье, удаленное от коммуникаций и гарнизонов афганских и советских войск, мятежники оборудовали по последним инженерным требованиям того времени. Подступы к нему прикрывала надежная сеть оборонительных сооружений и заграждений. Оборону высот организовали с учетом маневра огнем и силами в вертикальной и горизонтальной плоскости. Господствующие высоты были оборудованы огневыми сооружениями с укрытиями. ПВО было исключительно сильным – большое количество ПЗРК, ДШК, ЗГУ надежно защищали от вторжения непрошеных гостей. Все подступы к обороне были заминированы и пристреляны. Перезимовав в Пакистане и набравшись сил, духи концентрировались здесь, накапливали оружие, живую силу, чтобы потом небольшими группами рассыпаться по всему Афганистану. Здесь же в специально оборудованных складах различного назначения можно было в течение неопределенного времени хранить запасы оружия, боеприпасов и других материальных средств. Каждую весну и осень совместными усилиями здесь проводили крупномасштабные войсковые операции.

– Взять Джавару было практически невозможно. Она представляла собой комплекс наземных и подземных сооружений тоннельного типа. Ширина защитной толщи достигала двадцати метров. На базе все было отлично продумано и организовано для продолжительной автономной жизни и боевой деятельности. Имелись свой командный пункт с оборудованным узлом связи, казармы, в которых располагался гарнизон для обслуживания, охраны и обороны, а также боевики, проходившие здесь подготовку либо направляющиеся из пакистанских центров в оппозиционные отряды мятежников. Склады различного предназначения, авторемонтные и оружейные мастерские, госпиталь, тюрьма, пропагандистский и учебный центр. Даже свой патронный завод был по сборке патронов БУР, не говоря уже об автономном электро– и водоснабжении. Естественно, что идеально обустроенные в инженерном плане оборонительные рубежи сделали ее неприступной крепостью.

Только однажды весной 1986 года Джавару удалось взять совместными усилиями подразделений 40-й армии и афганских правительственных войск. Первоначально предполагалось, что основную ударную силу составят части и подразделения афганской армии, но время проведения операции (конец февраля – март) было выбрано крайне неудачно. В этот период здесь обычно шли проливные дожди и снег, из-за чего дороги становились непроходимы для техники. Афганское войско во главе с командиром 3-го армейского корпуса генерал-майором Мухаммадом Асефом Деловаром увязло в грязи, став для духов отличной мишенью, и около месяца топталось на месте. Ситуация изменилась в корне, когда по личной настоятельной просьбе Бабрака Кармаля проведение операции возложили на генерала армии Варенникова. С афганской стороны командование войсками принял на себя заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Гафур. Кроме того, для усиления в район проведения операции были дополнительно переброшены советские военные подразделения.

Николай Сорока и советники КГБ СССР в округе Хост на фоне трофейного оружия, захваченного в Джаваре. Апрель 1986 года

Джавару постоянно бомбили наши штурмовики Су-25 («Грачи»). Очень маневренные и грозные самолеты. Они легко заходили вдоль пакистанской границы и буквально ныряли в ущелье. Духи во весь рост стояли в гнездах, выдолбленных на вершинах скал, и в упор поливали их смертоносным крупнокалиберным дождем из ДШК. А самолеты взмывали вверх и вновь заходили на бомбометание, отрабатывали ущелье и вновь взмывали вверх. Смертельная круговерть. Смертельные пляски.

Как-то Сорока провожал на аэродроме улетающего в Кабул офицера. Собрался уж было вернуться в Хост, сел в старенькую серую «Волгу» и начал выезжать на шоссе, ведущее к городу, как видит – наша «сушка» падает. Как потом выяснилось, над Джаварой самолету прострелили плоскости, двигатель заглох, и машина начала терять высоту. Летчику поступила команда катапультироваться, но двигатель запустился вновь, и пилот развернул машину домой, на Баграм. Однако тяга была слабой, высота не набиралась, и летчик принял решение садиться в Хосте. Перед посадкой сбросил весь нерастраченный боекомплект, но из-за сбоя электроники одна вакуумная, или, как ее еще называют, объемная, бомба не сошла с парели, а застряла под правым крылом.

Николай Сорока на фоне трофейного оружия, захваченного в Джаваре. Апрель 1986 года. г. Хост

Самолет плюхнулся на глиняную полосу, выпустил тормозной парашют, который тут же срезало из-за огромной скорости, промчался с ревом по всей ВВП, перемахнул через огромный ров в конце «взлетки» и выскочил на вспаханное поле. Это летчика и спасло. Левое шасси увязло в земле. Самолет развернуло, накренило, и он, зацепив землю левым крылом, повернул на девяносто градусов и замер на месте в нескольких метрах от трехметрового, сложенного из камней и глины дувала. То, что бомба во время всех этих кульбитов не сдетонировала и не разнесла все и всех вокруг, иначе как чудом не назовешь. Видно, парень не в одной рубашке родился.

Сорока тут же приказал водителю развернуться и помчался к краю взлетной полосы. Подъехав к полю, он выскочил из машины и побежал по вязкому бугристому полю к самолету. Туда же бежали все, кто находился в это время на аэродроме. Летчик, вцепившись руками в штурвал, сидел под стеклянным колпаком «фонаря» и бессмысленно глядел перед собой ничего не видящими глазами, в которых застыл смертельный, леденящий ужас. Его вытащили из кабины. Сняли с головы шлем. Сороку поразил контраст совершенно бескровного бледного, словно белое полотно, лица и огненно-рыжих волос. Летчик молчал, взгляд застыл, остекленел, тело била мелкая дрожь. На окружающих он практически не реагировал. Сорока посадил парня к себе в «Волгу», привез на виллу, налил стакан водки и заставил выпить. Летчик пил жадно, постукивая о дрожавший стакан зубами, и по мере проникновения жидкости внутрь начал приходить в себя. Дрожь прошла, страх в глазах отступил. Взгляд обрел смысл. Постепенно он отошел от шока, начал говорить. Капитан. Зовут Константин. Это был его последний вылет. На следующий день ему предстояло улетать в Москву на учебу в академию.

О ЧП незамедлительно сообщили в Кабул, вызвали специалистов по обезвреживанию бомбы. Вокруг самолета установили охрану. Капитана забрали в Кабул, «Сушку» разобрали и увезли, бомбу ликвидировали. На этом инцидент был исчерпан, и больше о судьбе летчика Николай Сорока ничего не слышал.

– Для поддержки операции с воздуха, когда требовалось разрушать укрытия, вырубленные в цельной скале, вызывали дальнюю авиацию из Союза. От их действий духи страдали больше всего. Правда, бомбить Джавару было делом нелегким. Сказывалась близость границы с Пакистаном. При нарушении воздушного пространства пакистанские ПВО сразу начинали интенсивный огонь. Да и самолеты F-16, которые базировались вдоль границы, не дремали. Все хорошо помнят их уроки – мгновенные удары с последующим уходом на свою территорию. В таких полетах выручало тесное взаимодействие с нашей истребительной авиацией, базировавшейся на афганских аэродромах. По команде они взлетали, пристраивались к «дальникам» и сопровождали их до объектов удара. Пока одни работали над целью, другие прикрывали их от возможных атак F-16.

17 апреля, после нанесения авиацией бомбо-штурмовых ударов по огневым точкам, прикрывающим подходы к Джаваре, шурави заняли господствующие высоты, подавили своим огнем сопротивление противника и обеспечили продвижение афганских войск, которые стремительно атаковали базу. Через два дня Джавара пала.

После того как советские саперы взорвали то, что можно было взорвать, и провели спецминирование, афганские правительственные войска покинули захваченную территорию. Взбешенные поражением духи хотели взять реванш, напав на возвращающиеся после операции войска. Но по приказу генерала Варенникова их перебросили к местам базирования по воздуху.

– Позднее в Хосте трофейным оружием заставили целую площадь: «Стингеры», «Блоупайпы», ДШК, ребристые итальянские мины, боеприпасы, китайские реактивные установки: разборные короткие трубы от одного до двенадцати стволов. А спустя полгода мятежники… восстановили Джавару и вновь стали использовать ее как перевалочный базовый район. Таковы были реалии той войны.

По завершении джаварской операции майор Сорока был награжден орденом Красной Звезды по личному ходатайству генерала Варенникова.

В разгар джаварских операций в район Хоста любили прилетать высокие чины из Кабула, чтобы обозначить свое участие в боевых операциях. Как-то раз приехал к пограничникам кабульский специалист и потребовал отвезти его на боевые позиции поближе к Джаваре. Его все стали отговаривать от этого необдуманного шага. Духи-то не дураки. У них все подступы пристреляны. Но тот настоял на своем и вместе с подполковником Николаем Земцовым, руководителем группы советников пограничников, отправился на БТРе в Улусвали Тани. Приехали на место, стали вылезать из машины. Тут их духи минами и накрыли. Кабульского специалиста ранило в плечо и руку. Николаю же разворотило бедро. К счастью, оба остались живы. Хотя война есть война. Она ошибок не прощает и карает за них слишком жестоко. Так, во время одного боя из-за неудачно выбранной для наблюдательного пункта позиции погиб военный советник. Они оборудовали НП прямо под скалой. Духи ударили из танка, и рикошетом от скалы его ранило. Все сдали для него кровь, но это не помогло. Он умер в госпитале Хоста на руках жены.

– Боевые операции в Хосте проводились регулярно и помимо Джавары. По периметру границы мятежники постоянно предпринимали попытки прорыва разнокалиберных вооруженных отрядов. В ходе боестолкновений отлично себя проявили горные орудия. Но после окончания Второй мировой войны их сняли в СССР с вооружения и прекратили выпуск боеприпасов к ним. К 1986 году запасы снарядов к ним постепенно иссякли.

Во время проведения боевых операций Сороке не раз приходилось летать вместе с афганскими вертолетчиками. Молодые ребята, не старше двадцати лет, после обучения в Криворожском военном летном училище летали как черти над самой землей. Буквально колесами по траве. Он любил летать с ними. Любил наблюдать за их умелыми грамотными действиями, от которых полностью зависела его жизнь. Любил видеть их счастливые, горящие глаза после успешного выполнения задания. Любил разговаривать с ними, слушать их зрелые, не по годам мудрые суждения.

Надо отметить, афганские пограничники сражались на славу. Не в пример армейскому войску. Службу несли со знанием дела, грамотно и добросовестно. Правда, помимо вооруженных нарушителей, имелась у них еще одна проблема. По ночам им очень досаждали… дикобразы – большие любители ночной охоты, водившиеся в тех краях в большом количестве. При малейшей опасности они «стреляли» своими иглами, пробивающими даже кожу сапог, в посягнувших на их территорию чужаков, что доставляло немало хлопот тем, кто нес службу в ночном дозоре. Поэтому афганцы их нещадно избивали. Иногда делились своими трофеями с шурави. Вот тогда-то Николай и узнал нежно-сладкий вкус дикобразьего мяса. Афганцы-то дикобразов не ели. Брезговали. Зато советникам новый деликатес пришелся по вкусу.

Боевые операции, более редкие, но не ставшие от этого менее опасными, встречи с агентами, инструктажи подсоветных, сбор разведывательных данных, прощупывание зыбких граней взаимного доверия со старейшинами местных племен, опасность, подстерегающая ежеминутно и повсеместно, хитросплетения оперативных разработок и специальных акций… А вокруг притаился чужой воинственный мир, озлобленное незваным вторжением в свои чертоги пространство. Обычные рабочие будни майора Николая Сороки, которому здесь, в Афганистане, присвоили очередное воинское звание подполковник… Обычная мужская работа…

– Самый главный результат моей второй командировки заключается в том, что я выжил, – сказал в заключение нашей беседы Николай Николаевич. – Выжил, благодаря грамотно построенному отношению с местным населением и взаимодействию с афганцами. Я знал, на кого можно положиться, а кто ведет двойную игру. Практически все, в ком я сомневался, потом ушли к духам вместе с оружием. Те же, на кого я рассчитывал, в трудную минуту становились мне надежной опорой. Это было непростое, сложное время. Здесь я узнал истинную цену многим вещам. Здесь я научился видеть в людях главное и не размениваться на мелочи. Здесь я проникся глубоким уважением к древнему многострадальному афганскому народу, которое сохранил и по сей день.