Ответный ход

Весной 1984 года молодого перспективного начальника особого отдела легендарной Железной 24-й мотострелковой дивизии, дислоцировавшейся в Яворове, подполковника Станислава Князева вызвали в Москву в связи с его выдвижением на более высокую должность в особом отделе Прикарпатского военного округа. В то время все назначения шли через столицу, и офицера пригласили на беседу к заместителю начальника 3-го Главного управления КГБ СССР по кадрам генералу Лойко. Кандидат произвел на генерала должное впечатление, вопрос о назначении был практически решен. Но буквально на следующий день генерал Лойко вновь пригласил Князева к себе в кабинет. Речь шла о командировке в Афганистан. Выезжать надо было немедленно. В Кундузе сняли с должности начальника особого отдела 201-й мотострелковой дивизии, который не справился со своими обязанностями в боевой обстановке, необходимо было срочно возглавить «осиротевший» отдел. Не раздумывая, Князев согласился.

– Я тебе здесь должность полковничью держу, а ты в Афганистан, на «вилку», – в сердцах упрекнул его начальник особого отдела Прикарпатского военного округа генерал-майор Хромых, лично ходатайствовавший о назначении Князева, когда тот позвонил ему доложить о сложившейся ситуации.

– Я – офицер, товарищ генерал. А офицеры от войны не отказываются. Это мой долг.

В Кабуле, накануне отъезда в Кундуз, Князев познакомился с подполковником Имомназаром Рахматназаровым, бывшим начальником одного из райотделов КГБ Таджикистана, который уже несколько дней томился в представительстве КГБ СССР в ДРА, ожидая своего назначения. Слово за слово, разговорились. Имомназар великолепно ориентировался в местной ситуации, прекрасно владел языком, знал местные традиции, обычаи, что было не удивительно. Среди пестрого многообразия народов, обживших афганскую землю, таджики занимали далеко не последнее место по своей многочисленности. Родственные связи между этими народами настолько тесно переплетены, что практически каждый советский таджик мог найти в Афганистане своего дальнего родственника. У того же Имомназара имелась здесь родня. Упускать такого ценного специалиста Князев не стал и тут же предложил новому знакомцу служить под своим началом. Получив от Рахматназарова согласие, он немедленно уладил этот вопрос в кадрах и отправился в Кундуз вместе со своим новым сотрудником.

Афганистан встретил подполковника Князева буйством свежей апрельской зелени. Такое изобилие цвета и красок здесь можно наблюдать всего недели две в году. Затем солнце безжалостно расправлялось с неуместно оживившей эту суровую землю порослью, нарушавшей созданную им гармонию хмурой выжженной пустоши, и на протяжении всего года вокруг простирался унылый серый пейзаж, навевающий такую же мутную серую тоску. Пыль и песок становились вечными непреходящими спутниками, от которых не было никакого спасу. Природа угасала, а вместе с ней угасали и чувства, присыпанные вечной неистребимой мучнистой массой. Однако Князев ничего этого тогда еще не знал. С первых минут его пребывания на афганской земле война увлекла его в свою сутолочную круговерть, не дав возможности ни осмотреться, ни пообвыкнуться.

Начальник особого отдела 201-й мсд подполковник Князев С. Н. Кундуз, 1984 г.

– Князев, что там у вас происходит? – услышал он в трубке требовательный голос начальника особого отдела 40-й армии генерала Бойченко, едва зашел в штаб дивизии по приезде с аэродрома.

По дороге в Кундуз Князев успел узнать, что накануне 149-й батальон, входивший в состав дивизии, понес значительные потери во время проведения боевой операции, однако выяснить подробности он еще не успел.

– Сейчас уточню, товарищ генерал. Я только что прилетел.

– А кто вам на войне время даст? – сурово спросил его Бойченко. – Как только вы ступили на эту землю, вы за все несете прямую ответственность. Это понятно?

– Так точно.

– Жду доклад через пятнадцать минут.

Так началась его афганская война.

201-я мотострелковая дивизия дислоцировалась в Кундузе и Пули-Хумри. В зону ее ответственности входило семь провинций и трасса от Хайратона до Даши, по которой постоянно шли советские автомобильные колонны с грузами. Вдоль дороги протянулся трубопровод с горючим, поэтому духи постоянно осуществляли в этом районе всевозможные диверсии. Дивизия была рассыпана по гарнизонам частями, взводами и ротами. Работы было много.

Помимо навалившихся оперативных задач, увеличивающихся по мере более детального изучения обстановки, Князеву предстояло решить целый ряд организационных вопросов.

– Когда я приехал в дивизию, почти сорок процентов моих подчиненных болело распространенными в Афганистане инфекциями. Вирусный гепатит, дизентерия и прочая местная хворь значительно подкосили дееспособность особого отдела. Прежде всего по приезде я организовал строительство двух бань и заставлял своих сотрудников, чуть ли не в приказном порядке, два раза в неделю их посещать. Несоблюдение санитарных норм было главной причиной всех болезней.

Сегодня трудно судить о причинах, которые привели бывшего начальника отдела к такому бесславному финалу. Скорее всего, их было несколько. Работа шла вяло, информации поступало мало, отношение с командованием дивизии было безнадежно испорчено. К тому же он еще и попивать начал. Тут как раз пропал без вести начальник разведки дивизии подполковник Заяц, и, когда начались разбирательства по поводу его исчезновения, никто не сказал в отношении бывшего начальника особого отдела ни одного доброго слова.

Прежде всего Князев, в отличие от своего предшественника, начал ходить на боевые операции. Это было сразу замечено. Терпеливо и грамотно контрразведчик выстраивал свои отношения с офицерами. Лишнего не требовал, но и заискивать перед людьми было не в его правилах. В принципиальных вопросах он всегда проявлял завидную твердость и бескомпромиссность. Война не располагала к дешевым популистским методам. Слишком велика была цена за беспечное попустительство и либерализм. Но и перегибать палку он не стал, уловив своим профессиональным чутьем ту золотую середину, которая позволила ему выстроить конструктивные деловые отношения с людьми.

Исчезновение подполковника Зайца – история темная. Многое в ней до сих пор так и осталось неизвестным.

Заяц был офицером боевым, мужественным, отчаянно храбрым. За чужие спины не прятался, действовал решительно, даже в чем-то дерзко. Во время одного боевого выхода его разведрота попала в засаду. Им тогда здорово от духов досталось. Потеряли несколько ребят. Не долго думая, Заяц тут же расстрелял двух местных проводников, которые, по его глубокому убеждению, умышленно привели роту под пули. Их вина была для него очевидна и безоговорочна. Однако у служителей армейской фемиды на сей счет имелось свое особое мнение, и военная прокуратура возбудила против начальника разведки уголовное дело по факту превышения служебных полномочий. Узнав об этом, офицер пришел в страшное негодование. Его, боевого офицера, под статью?!. И за что?! За то, что расправился по законам военного времени с душманскими агентами, виновными в гибели наших советских парней…

Однако его логика на работников прокуратуры не действовала. Де-юре – никакой войны в Афганистане не было и в помине. Мы помогали налаживать мирную жизнь братскому народу. То, что де-факто в Союз со своим страшным грузом летели «Черные тюльпаны», в расчет не бралось.

– У афганцев боевой дух воспитывается с детства. Лучшим подарком для подростка было оружие. Помните песню Розенбаума: «Опять бача подвел под пули роту»? Многим эта строчка так и осталась непонятой. «Бача» – это подросток. Наши подразделения часто плутали в горах. На картах было обозначено далеко не все. Очень многое было неясно. Требовались проводники. Местные подростки, «бачата», как мы их называли, вызывались на эту роль неоднократно. Не раз по заданию душманов они приводили наших ребят в засады. Это специфика гражданской войны, когда никто не знает, кто на чьей стороне. Тем более что для них мы все были «неверными», вторгшимися на их землю.

Кто теперь узнает правду о том, были ли эти проводники в действительности душманскими агентами или же они стали жертвой рокового стечения обстоятельств. А тогда Заяц, будучи не в силах мириться с таким положением дел, «в состоянии сильного эмоционального возбуждения», как утверждали свидетели, сел один в БТР, выехал за пределы боевого охранения и, поднимая густые клубы серо-бурой пыли, скрылся в направлении Северного Кундуза. Спустя какое-то время со стороны, в которую отправилась управляемая им боевая машина, раздались выстрелы. Бэтээр в скором времени нашли. Офицер исчез.

На его поиски были брошены практически все имеющиеся в наличие силы и средства. Но все усилия оказались напрасными. Зачем он выехал один (что было категорически запрещено), куда направлялся, что с ним произошло, кто стрелял – так и осталось неизвестно. А неизвестность, как водится, порождает слухи. Пошли разговоры, что он добровольно ушел в Пакистан.

На контакт с шурави афганцы шли охотно. Их гибкая психология не была отягощена предрассудками в этом отношении. Если выгода была очевидна, они охотно заключали соглашения и оказывали посильное содействие, эквивалентное приобретаемой пользе.

В зону ответственности 201-й мотострелковой дивизии входило Андаробское ущелье, выход из которого, словно пробка, сдерживающая джина в бутылке, прикрывал батальон 390-го полка. Район ущелья контролировали два мятежных отряда, главари которых, Джумахон и Лико, никак не могли разделить между собой подконтрольную территорию. Джумахон стараниями советских контрразведчиков начал активное сотрудничество с народной властью. Его снабжали оружием и медикаментами, взамен он помогал поддерживать в районе относительный порядок. Результат оправдал затраченные усилия.

– Благодаря этому сотрудничеству обстановка в районе заметно улучшилась и стабилизировалась. Подобная ситуация не устраивала многих. На Джумахона началась настоящая охота. Попытки устранить неугодного командира предпринимали постоянно. В конце концов он угодил в засаду и погиб. Вот тогда советскому батальону пришлось несладко. Обстрелы и нападения заметно участились, что привело к значительному увеличению потерь наших военнослужащих.

Как-то раз Князев и сам чуть было не погиб в этом ущелье. В канун проведения очередной боевой операции он вместе с командиром дивизии прилетел в расположение андаробского батальона для проведения рекогносцировки на местности. Согласовав все вопросы, собрались возвращаться в Кундуз, сели в вертолет, начали взлетать, но при развороте летчик зацепил колесом выступ скалы, и машина начала стремительно терять высоту. Отчаянные попытки выровнять вертолет ни к чему не привели, и он рухнул на каменистую землю. К счастью, высота оказалась небольшой, и серьезно никто не пострадал.

– При проведении боевой операции планированию уделяли особое внимание. Собирались все, кто был в ней задействован, и самым тщательным образом прорабатывали детали боевого взаимодействия, стараясь предусмотреть все возможные ситуации и пути их решения. Мы, военные контрразведчики, со своих позиций также вносили определенные коррективы. В горячке боя многие теряются и не могут мгновенно реагировать на изменение обстановки, принимать единственно правильные решения. Тогда приходится действовать по заранее отработанной схеме. Эти заблаговременно наработанные варианты спасли не одну солдатскую жизнь. А если не успеешь вовремя среагировать – потеряешь людей.

Так было с 4-й ротой 149-го мотострелкового полка под Асадабадом. Вышли в поисках банды, засевшей в горах, прошли достаточно большое расстояние, а душманов все не было. Остановились. Пока начали на месте выяснять, что да как, пока согласовывали действия с командованием, которое толком не могло сформулировать задачу своим подчиненным, душманы заняли высотки и стали методично уничтожать попавших в западню ребят. Потери были страшными. Командир роты, чтобы не попасть в плен, бросился вниз со скалы. Так глупость и нерешительность одних приводят других к героической смерти.

Я уже не раз писала о том, что одним из приоритетных направлений в работе военных контрразведчиков в Афганистане было освобождение советских военнослужащих из душманского плена. Сотрудники особых отделов с помощью агентов устанавливали с ними контакт и содействовали их побегу. Как правило, пленных удерживали в родовых кишлаках душманских главарей. Кроме того, они были ходовым товаром в урегулировании междушманских отношений: их обменивали, продавали, покупали, чтобы в последующем совершить еще более выгодную сделку. Звучит чудовищно, но таковы были реалии той войны.

Схемы освобождения использовались самые разные. Все зависело от множества мельчайших деталей, складывающихся в единое мозаичное полотно, на основе которого и разрабатывались специальные операции по спасению попавших в беду военнослужащих. Иногда их освобождали за выкуп, иногда – обменивали, иногда выводили из кишлака с помощью агентов. Проводили поблизости боевую операцию, и, когда начиналась суматоха, доверенный человек помогал укрыться пленнику в специально оборудованном схроне. Затем кишлак захватывали, доставали его из тайника, и, таким образом, все благополучно заканчивалось.

– Жизнь в плену у всех складывалась по-разному. Кто-то принимал мусульманство, чем обеспечивал себе довольно сносное существование – обзаводился семьей, хозяйством, детьми, – однако участия в боевых действиях против советских войск избегал. Кто-то, наоборот, с охотой вливался в ряды душманского движения и с изуверским удовольствием участвовал в диверсиях против своих бывших сослуживцев. Кто-то выбирал смерть. Я не помню имя сержанта, тело которого мы однажды нашли. Перед смертью его страшно пытали. Клали руку на камень и прикладами дробили пальцы. По всей видимости, подобная жестокость была вызвана его несогласием принять ислам и сотрудничать. А сколько таких безымянных героев приняли мученическую смерть на этой войне за отказ предать свои идеалы. Ведь чаще всего героями становились либо те, кто остался в живых, либо те, у кого остались живы свидетели их подвига. Те же, кто покидал этот мир под чудовищными пытками, в окружении упивающихся их страданиями врагов, так и остались неизвестными.

В своей прежней, советской, жизни «Кисточка» был гранатометчиком, и гранатометчиком достаточно искусным. Во время боевых душманских акций он был дерзок и смел. Как-то раз мастерски подбил наш БТР, чем заслужил еще большее уважение среди своих новых соратников. Ему дали жену – пятнадцатилетнюю девочку, при дележе награбленного у местных жителей добра не обижали, отчего плов «Кисточки» всегда был жирным, а халат засален, что по местным правилам считалось признаком определенного благосостояния. Вытирать жирные от плова руки о волосы, полы халата и о сапоги, дабы подчеркнуть свой достаток, – древняя традиция. Отсюда же и вечный, неистребимый запах бараньего сала, исходящий от местных жителей. Такие подробности новой жизни бывшего гранатометчика контрразведчики узнавали от своих агентов, внедренных в банду. Когда антисоветская деятельность «Кисточки» и его участие в боевых действиях против советских войск стали очевидны, было принято решение вернуть бывшего нашего военнослужащего на родную землю и передать в руки правосудия.

– Во время операции по изъятию этого парня из банды (речь шла именно об изъятии, а не освобождении) мы потеряли двух агентов-афганцев, которых разоблачили душманы и публично, в назидание другим, расстреляли. Они прокололись на повышенном интересе к объекту и на попытках установить с ним контакт. У душманов контрразведка тоже не дремала. В бандах находились офицеры иностранной разведки и контрразведки. Инструкторы были отличными профессионалами. Там долго не разбирались. При малейшем подозрении на измену проблему решали радикально. Командир объявлял приговор, который тут же, без промедления, приводили в исполнение.

Несколько раз контрразведчики создавали искусственные ситуации, пытаясь выманить «Кисточку» для захвата. Предлоги были самые разные, но все они строились на пристрастии духов безнаказанно поживиться. Брали, что называется, «на живца». «Кисточка» же на рожон не лез: осторожничал, присматривался, выжидал. Однако вскоре грамотно расставленный капкан замкнулся, цепко схватив алчную до легкой наживы жертву.

– Выманили его на машину с оружием и боеприпасами. А для большей гарантии сказали, что повезут коротко ствольные «калаши», которые были у духов в большом почете. Обладать таким оружием в душманской среде почиталось за особый шик. Те главари бандформирований, которые с нами сотрудничали, всегда просили подарить им именно его. САКС-74У. – Прим. авт.)

Весть о том, что «Урал», груженный желанными автоматами, в сопровождении малочисленной охраны пройдет указанным маршрутом, своевременно достигла нужных ушей. Духи, не чуя подвоха, клюнули на приманку, организовали засаду и сами угодили в хитроумно сплетенную западню. «Кисточку» удалось захватить живым. Такой поворот событий стал для него полной неожиданностью. Он был напуган, подавлен и молчалив. Пока парень не отошел от шока, контрразведчики пытались его разговорить.

Прежде всего их интересовала информация о бандформированиях, орудовавших в этом районе, о связях этих формирований с Пакистаном, о том, какие инструкторы уже находятся в отрядах, ожидается ли прибытие новых иностранных миссионеров. Эти сведения интересовали особистов не случайно. В районах, в которых действиями банд руководили зарубежные специалисты, заметно увеличивалось количество диверсий и намного повышалась их эффективность. Они грамотно и умело раздували в стране пожар войны, обучая вооруженных дехкан воевать в современных условиях современными методами, охотно делились премудростями диверсионной работы, заметно повышая общий уровень боевого мастерства у своих подопечных. Например, для того, чтобы усилить мощность взрыва ребристой «итальянки», они научили афганцев при установке мины снизу подкладывать мешок, наполненный обыкновенной селитрой. Оказывается, это сельскохозяйственное удобрение, щедро поставляемое Советским Союзом для развития аграрного производства Афганистана, одновременно являлось и прекрасным детонатором. Взрыв получался чудовищной силы. Подобные ноу-хау с легкой руки иностранных инструкторов внедрялись в душманской среде в большом количестве. И контрразведчики, естественно, при любой возможности старались узнать что-либо об их деятельности в ближайшем окружении частей, оперативное обеспечение которых они осуществляли.

Однако ничего вразумительного от «Кисточки» услышать так и не удалось. Говорил он мало, с неохотой, скупыми рублеными фразами, интеллектом не блистал, жил, как показалось работавшим с ним оперативникам, по большей части инстинктами: поел, поспал – и славно. Когда же пришло время очередной молитвы, он повернул лицо на восток и самозабвенно предался общению с новоприобретенным Богом. Была ли эта демонстрация истовой набожности вызовом и своеобразным протестом или же «Кисточка на чалме Магомета» действительно искренне проникся постулатами новой веры, так никто и не понял. Через несколько часов после задержания его забрали в Кабул, а затем переправили в Ташкент.

– Дальнейшая судьба этого парня мне неизвестна. Не думаю, что его ждала высшая мера наказания, хотя измена Родине в то время каралась очень жестоко. С позиций сегодняшнего дня смотришь на все это уже немного мягче. Молодым, совсем юным ребятам, вырванным из привычной мирной жизни и оказавшимся в эпицентре боевых действий, безумно сложно адаптироваться в этой сложной обстановке. Тут взрослые мужики тушевались, что уж о них говорить. Мне приходилось знать офицеров, которые панически боялись ходить на боевые. Один подполковник даже на командование вышел с просьбой не посылать его на операции, потому что не мог в боевой обстановке справиться со своим страхом. Мы все боялись на этой войне. Просто одни могли контролировать свой страх. Другие – нет.

Во время боевых выходов и проведения оперативных мероприятий подполковник Князев не раз был на волоске от гибели. Но однажды смерть подкралась к нему совсем близко. Как-то раз он вышел с боевой группой на боевую операцию, проводимую совместно с подразделениями афганской милиции – царандоя в районе Файзабада. Остановились на привал. Тут-то снайпер и выцепил в перекрестье прицела приглянувшуюся ему фигуру статного советского офицера. Да, видно, в книге судеб на этот счет имелся свой особый расклад. Пуля со свистом пронеслась мимо лица Князева и поразила афганца, стоявшего рядом…

– Иногда нам приходилось заниматься совсем нетипичными случаями, выбивающимися из каждодневных будничных задач. Помню, как мне пришлось арестовывать командира файзабадского 890-го полка.

Этот офицер ожесточился настолько, что пытки пленных, рукоприкладство к подчиненным, неоправданная жестокость стали в части явлением обычным. Дошло до того, что командир на построении личного состава открыто заявил:

– Я здесь с вами, сукины дети, цацкаться не собираюсь, а пристрелю на боевых, к ядреной матери, и все!

Когда же по его приказу расстреляли одиннадцать пленных афганцев, Князев вместе с военным прокурором отправился в часть расследовать ЧП. В ходе дознания выяснилось, что командир перед смертью лично пытал пленных, а чтобы скрыть улики, приказал взорвать тела гранатами. Более того, подобные истязательства были здесь не редки. А в последнее время командир приобщал к пыткам и других офицеров. Большинство участвовало в них под страхом расправы. Все прекрасно понимали, что угроза, озвученная на построении, не пустые слова. Кто-кто, а этот человек за неповиновение действительно мог пристрелить, и никто бы ничего не доказал. Поэтому, когда начала работать комиссия, все поначалу отмалчивались, уверенные в том, что высокие покровители, стоявшие за спиной их командира, не дадут делу хода, но постепенно контрразведчики совместно с работниками военной прокуратуры сумели разрушить непроницаемую стену неверия в силу закона, и свидетели начали давать показания. Правда оказалась чудовищно страшна.

– На нас действительно пытались надавить «сверху». Говорили, что мы уничтожаем отличного боевого офицера. Но когда начались допросы и вскрылись первые факты, командир полка сам написал объяснения и во всем сознался, после чего его отправили в Союз.

В процессе работы Князев не раз поблагодарил его величество Случай, который свел его в Кабуле с Имомназаром Рахматназаровым. Роль этого сотрудника в налаживании контактов с местными жителями была неоценима. Он легко находил с ними общий язык, легко устанавливал контакт. Ему доверяли, его уважали, что было неудивительно. Во-первых, Имомназар был единокровной частью их сложноустроенного мира и мыслил с ними одними категориями. А во-вторых, он был единоверцем, облаченным значительной властью.

Власть же для восточного человека, как уже неоднократно оговаривалось, являет предмет особого преклонения и почитания. Не случайно многие местные руководители при каждом удобном случае старались подчеркнуть свое исключительное положение. Иногда это доходило до абсурда. К примеру, кундузское управление ХАД возглавил бывший влиятельный ханабадский феодал. Как это стало возможным, сказать трудно, но в том бурлящем водовороте крутых перемен и преобразований, произошедших в стране за столь малый промежуток времени, особого удивления подобные метаморфозы ни у кого не вызывали. Так вот, он очень любил демонстрировать свою власть перед бывшими вассалами. То после проведения боевой операции раздавал деньги местной бедноте, то с барского плеча мукой одаривал, то врачей привозил и при этом особо подчеркивал исключительно свою личную причастность к свалившемуся на них счастью: «я вам дал», «я вам привез», «я о вас позаботился». Благодарный народ отбивал своему благодетелю поклоны, лобызал руки, что доставляло хадовцу явное удовольствие и воспринималось им вполне обыденно и привычно. Подобное Средневековье мало вписывалось в образ скромного радетеля за жизнь простого народа и уж тем более в воспетые классиками марксистско-ленинской теории идеи всеобщего равенства и социалистического братства. Зато органически ложилось на местный менталитет и прекрасно вписывалось в многовековой жизненный уклад…

Но вернемся к Имомназару.

– Как-то от одного нашего агента, бывшего на связи у Имомназара, пришла информация, что в одной из банд, орудовавшей в районе Андаробского ущелья, появился пакистанский инструктор. Мы провели специальную операцию по его захвату. Не стану сейчас оговаривать подробности, скажу только, что во время передвижения инструктора с небольшим отрядом вооруженной охраны из одной банды в другую нам удалось его захватить. Он был одет в обычную афганскую одежду: широкие шальвары, балахон, подпоясанный ремнем, на котором болталась видавшая виды кобура с достаточно скромным пистолетом «Астра». Все в его облике было тщательно продумано и позволяло раствориться в общей душманской массе. Выделяться он явно не хотел.

Инструктор месяц жил в баньке. Никаких жестких методов к нему не применяли. Просто изо дня в день Князев вместе с Рахматназаровым приходил к задержанному и подолгу беседовал с ним о жизни, о ее ценности, об отсутствии смысла терять эту жизнь во цвете лет в угоду чужим интересам. Он был достаточно молод, не более тридцати пяти лет, из состоятельной семьи, прекрасно образован. Сначала контрразведчики хотели получить от него информацию о целях и задачах, которые преследовались им в Афганистане, о том, с кем из главарей задержанный уже связался, а с кем еще предстояло встретиться, какие инструкции передавал, о планах его пакистанского руководства относительно этих бандформирований.

Поначалу он все отрицал. Однако желание жить возобладало над чувством долга. Пакистанец был уверен, что только согласие на сотрудничество поможет спастись, в противном случае его пустят в расход. Контрразведчики же, в свою очередь, не спешили развеивать это заблуждение. Им было доподлинно известно, что прибыл он сюда для организации агентурной сети вокруг советских военных объектов, и вообще, они знали о нем слишком много, так что шансов выпутаться из этого переплета у него не было никаких. Когда же задержанный в этом окончательно убедился, он начал говорить и тем самым отрезал себе все пути к отступлению.

Получив первую информацию, контрразведчики решили его перевербовать, и беседы приобрели несколько другую эмоциональную окраску. В основном задушевные разговоры вел Имомназар, грамотно выстраивая их на основе шариатской этики и мировоззрения. Пакистанец изначально больше доверял именно ему. Князев для него прежде всего был «гяуром» – неверным, хотя он и уважал его статус «власть имущего». В таком тонком деле, как перевербовка, нужно учитывать каждое слово, каждый взгляд, каждую мелочь, даже самую малозначительную. Все это может склонить чашу весов к самому неожиданному результату. Здесь необходимо особо тонкое оперативное чутье: на что стоит поднадавить, а какие вопросы лучше обойти стороной, где проявить жесткость, а где дать слабину, выказать сочувствие и понимание. Главное – не перегнуть, не оттолкнуть и не сломать. Работа сложная и филигранная, требующая высочайшего профессионального мастерства, терпения и выдержки.

При наличии языкового, культурного и этнического барьера делать это намного сложнее. Имомназар же стал для своего собеседника своего рода отдушиной, в котором тот видел равного себе единоверца, предлагавшего определенные условия и дававшего определенные гарантии, что делало их более весомыми. Он поверил, что сможет не только сохранить свою жизнь, но и репутацию, и карьеру, и лицо.

– Многочасовые ежедневные беседы в течение месяца возымели результат. Инструктор согласился сотрудничать, во многом благодаря участию в этом процессе Рахматназарова, были выработаны условия связи, тщательно продумана легенда. Для дальнейшей работы мы передали его в Кабул представителям Первого главного управления КГБ СССР, которое занималось внешней разведкой. С позиций дивизии вести разведку такого уровня было невозможно.

Это сотрудничество продолжалось довольно долго, и завербованный контрразведчиками агент еще в течение пяти лет передавал из Пакистана ценную и полезную информацию.

Сотрудники особого отдела дивизии нередко перехватывали разведывательные устремления душманов, проявленные к советским военным объектам и к военнослужащим. Как правило, для этих целей душманские агенты старались выбрать своих единокровных братьев, призванных из среднеазиатских республик Советского Союза. К одному прапорщику, узбеку по национальности, дежурившему на одном из КПП боевого охранения 201-й мсд, зачастили местные жители. Это привлекло внимание контрразведчиков. Поначалу предполагали, что прапорщик сливает информацию. Однако «прослушка» показала, что он ничего лишнего не болтал, его самого несколько раздражало столь назойливое внимание, зато со стороны его гостей явно прослеживался вполне определенный разведывательный интерес. Тогда особисты взяли дальнейшее общение под свой контроль, поручив прапорщику передавать навязчивым посетителям специально подготовленную информацию. Это позволило на какое-то время сбить духов с толку. А для большей убедительности обеспечивалось подтверждение передаваемых им сведений: сказал, что колонна должна выйти в указанное время, – колонна выходит. То, что потом ее под благовидным предлогом втягивают обратно, уже не его, прапорщика, уровень. Ему об этом не докладывают.

– Таким образом мы организовали несколько успешных засад и несколько раз смогли переключить их внимание от более важного выхода. Однако оперативные игры – процесс очень тонкий и деликатный, требующий особого искусства, особого ума. Самое главное – не заиграться и не показать свои уши. Тогда уже противник перехватит инициативу и начнет ответную игру. Ведь разведка и контрразведка – это прежде всего интеллектуальное противостояние. Либо ты, либо тебя. Однажды я и сам попался на пущенную духами дезинформацию.

Дело было зимой 1985 года в районе города Ишкамыш. Поступила информация, что в одном из ущелий замечена небольшая группа душманов. На ее уничтожение отправили три батальона под командованием заместителя командира дивизии подполковника Талюкова. Вместе с Талюковым на ту боевую операцию отправился и Князев.

Подойдя к ущелью, колонна стала. Вперед, в узкую каменистую расщелину, в которой, согласно полученным сведениям, и находились мятежники, выдвинулась небольшая авангардная бронегруппа. Это всех и спасло. Испугавшись, что шурави могут уйти совсем, душманы решили довольствоваться малым и открыли по вошедшей в ущелье группе ураганный огонь. Было очевидно, что их здесь ждали. К счастью, попавших под обстрел людей смогли вовремя вывести назад. Но и вернуться тотчас в Кундуз мотострелки не могли. Дорогу, по которой они недавно прошли, духи уже могли заминировать, и до тех пор, пока ее не проработали саперы и не дали добро на выезд, батальоны были вынуждены отстреливаться от превосходящего их по численности противника, правда, с куда более выгодных позиций, нежели предполагали организовавшие засаду мятежники.

Взбешенные своей неудачей, они яростно поливали свинцом спрятавшихся за броней и камнями шурави, разразившихся ответным огнем, и вскоре набравший силу шум боя заполнил до краев мглистое каменистое пространство разнокалиберной какофонией звуков. Когда же стылое поблекшее солнце, устав от оглушительной пальбы, закатилось за изъеденные вековыми ветрами нагромождения скал, перестрелка немного стихла, шурави залегли за обледенелой броней на студеной каменистой земле. Мороз был лютый. Холод пробирал до костей. В ту ночь, лежа на мерзлых, припорошенных снегом камнях под аспидно-черным, обжигающим ледяной стужей небом, усыпанным мерцающими кристаллами звезд, Князев от души чертыхался, проклиная расторопность душманских агентов, запустивших эту «утку» настолько грамотно и профессионально, что ни он, ни его сотрудники не смогли разглядеть никакого подвоха. К утру саперы очистили дорогу, и мотострелки смогли вернуться на исходные позиции.

Однако, к счастью, такие промахи случались не часто. Чтобы обыграть душманскую разведку и отвести удар от наших частей и подразделений, военные контрразведчики стремились опередить агентов противника на несколько шагов и направить их по ложному следу.

– Одной из удачных операций по дезинформированию душманов стало обеспечение безопасности Бабрака Кармаля во время его приезда в Кундуз, где он должен был выступить на городском митинге, озвучивая подготовленные советскими партийными советниками тезисы. Кроме этого, Кармаль собрался провести несколько встреч с местным населением, рассказать о проделанной работе, о том, что планируется сделать в будущем и как должна измениться к лучшему жизнь простых афганских тружеников в самое ближайшее время.

Надо сказать, что к моменту описываемых событий авторитет Бабрака Кармаля в Афганистане был ничтожно мал. Политика, которую он проводил, имела целый ряд существенных просчетов, что дестабилизировало и без того сложную ситуацию в стране. Во-первых, он усугубил раскол в НДПА между «парчамистами» и «халькистами», так как вся его работа по сплачиванию партии сводилась к принуждению «халькистов» прекратить конфронтацию с «парчамистами», к коим принадлежал он сам, и перейти на их позиции. Во-вторых, Кармаль практически все усилия партийных функционеров направил на организацию работы в городах. Работе же с дехканами, проживающими в кишлаках, внимания не уделялось. И это в аграрной стране!

«По отзывам людей, хорошо его знавших, он был рафинированным интеллигентом, лишенным организаторского таланта. У многих создавалось впечатление, что, изолированный в своем дворце, он не знает, как быть, выглядит растерянным, подавленным свалившейся на него ответственностью. К тому же начал злоупотреблять алкоголем». Уже к 1983 году стало очевидно, что Бабрак Кармаль оказался не в состоянии контролировать власть на местах и что ставка на него как на общенационального лидера оказалась, мягко говоря, неудачной. Представительство и резидентура КГБ СССР направили в Москву предложение заместить Кармаля более подходящей кандидатурой, что и будет сделано в мае 1986 года.

Однако на момент его прилета в Кундуз он был официальным партийным и государственным лидером, и Князеву поступила конкретная установка – «чтобы ни один волос с головы не упал».

– Для проведения оперативной игры в этой операции мы, помимо своего собственного потенциала, использовали еще возможности ХАДа, царандоя и ГРУ. Это был целый комплекс мероприятий. Для начала мы через своих агентов легендировали время прилета высокого гостя (в тот день приземлилось несколько самолетов) и сформировали две автомобильные колонны. Первая, состоявшая из «Волг» местных руководителей, в сопровождении многочисленной охраны вышла из аэродрома буквально через несколько минут после приземления самолета. Кармаля же мы повезли в более скромной колонне, в которую входило всего три «уазика». Не ахти какой прием, но сработал. На случай совершения нападения на город мятежных сил на подступах к Кундузу была организована дополнительная систем охраны.

Самое сложное было – обеспечить безопасность главы государства во время выступления Кармаля на стадионе. Тем более что контрразведчики располагали информацией о готовящихся против него душманских акциях. Однако своевременное получение этих сведений позволило им вовремя принять эффективные контрмеры. Грамотно организованный мощный дезинформационный поток сбил мятежников с толку. Они так и не смогли сориентироваться относительно места нахождения Бабрака. Тем временем, пока душманы метались в окрестностях Кундуза, он спокойно провел все запланированные встречи и благополучно улетел.

Когда душманам стало очевидно, что их обманули, они весь свой гнев обрушили на советский взвод, входивший в состав дополнительного боевого охранения неподалеку от Кундуза. Атака была очень сильная, яростная, хорошо вооруженная. С большим трудом ребят удалось отбить. Потерь тогда не было, но без раненых не обошлось.

Но война есть война. Сегодня шурави оставили душманов с носом, завтра сами попали впросак. Здесь духи упустили важную птицу, на которую охотились, там, благодаря отчаянной смелости, граничившей с наглостью, сами выскользнули из плотного кольца шурави. Бег по кругу. Без начала и конца.

Дело было в Ханабаде, городе, окрестности которого контролировались бандой доктора Шамса, отличавшегося крайней непримиримостью и дерзостью. Периодически он совершал набеги на Ханабад, гонял местную власть, напоминал местным жителям, кто реальный хозяин в городе. Затем правительственные силы, благодаря поддержке войск ограниченного советского контингента, восстанавливали на какое-то время свои позиции, пока доктор снова не расставлял все точки над «i».

Так случилось и в тот раз. Шамс в очередной раз захватил город, в центре которого, в здании местной администрации, забаррикадировались секретарь местного комитета НДПА, представитель губернатора и руководитель ХАДа, и 201-я дивизия во главе с командиром генерал-майором Шаповаловым отправилась в Ханабад наводить порядок. Вместе со всеми на боевую операцию отправился и подполковник Князев.

Три дня город невозможно было взять, душманы оказывали яростное сопротивление. Когда же советские мотострелки совместно с частями и подразделениями афганской народной армии взяли его в плотное кольцо, боевики растворились среди местного населения и, словно струящиеся змейки, выскользнули из города, в который начала входить советская колонна. Князев ехал на облупленной броне родного бэтээра, когда его внимание привлек ехавший навстречу на стареньком, видавшем виды тракторе дехканин. Обычный дехканин, ничем не отличающийся от сотни других. Он приветливо помахал контрразведчику рукой и, широко улыбаясь, отправился дальше, продолжая счастливо приветствовать советских друзей, изгнавших из города распоясавшихся бандитов… Как потом выяснилось, это был доктор Шамс собственной персоной.

По окончании службы в Афганистане Князева вызвали в Москву. На дорогу определили три дня. А тут перевалы закрыл туман, и авиация летать перестала. Время прибытия в столицу четко обозначено – приказ! Полученная метеосводка развеяла последние надежды на возможность улететь вовремя – в ближайшие дни улучшения погоды не предвиделось. Тогда Князев сел на БТР, взял с собой опытного водителя, надежного пулеметчика и отправился в путь. Выскочили через Пулихумри на трассу Хайратон-Кабул и понеслись по ней до самой границы, что было категорически запрещено делать. Если одинокий БТР подбивали – это означало либо смерть, либо плен. Третьего было не дано. Много позже досужие журналисты замучили Станислава Никифоровича расхожим до банальности вопросом о том, какие мысли крутились в его голове во время этого памятного пробега, в надежде услышать сакраментальные умозаключения о пробежавшей перед глазами жизни, о ее смысле и переоценке ценностей. Только ничего этого не было. Ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Голова болела об одном – как бы уцелеть. Ведь по дороге могло случиться все что угодно: можно было наскочить на мину, попасть в засаду, подвергнуться обстрелу, хорошо, если еще из стрелкового оружия, а если бы долбанули из гранатомета, тогда все – верная смерть. Погибать не хотелось. Тем более так глупо и бездарно. В районе Баглана их обстреляли, но как-то все обошлось. И к вечеру они благополучно прибыли на место. Затем Князев прошел по знаменитому термезскому мосту, по которому спустя три года последним выйдет из Афгана генерал Громов. Прошел и даже не задумался о том, что там, за спиной, навсегда растворилась в прошлом его афганская война. В тот момент ему было не до сантиментов. Поседевший, возмужавший, переоценивший многие жизненные ценности, подполковник Князев шел навстречу мирной жизни, наполненной новыми победами и трагедиями, расставаниями, и встречами, падениями и взлетами. И спустя годы, пройдя через многие жизненные катаклизмы и поднявшись на вершины государственной власти, он сумел прежде всего остаться для всех Офицером и Человеком.

– Несмотря на то что в афганском обществе процветал практически ранний феодализм и налицо были родоплеменные отношения, впечатления от афганского народа у меня остались очень хорошие. Сами по себе они чисты душой. Но мы, разорвав их духовные связи, не совсем отчетливо представляли себе цели и смысл той войны. Мы пытались материализовать идеальную модель устройства общества на почве абсолютно непригодной для этой модели. Как ребенка, одев во взрослую одежду, нельзя сделать взрослым, так и государство должно пройти все этапы своего развития. Попав в Афганистан в 1984 году, в самое пекло афганских событий, увидев воочию все то, о чем раньше знал исключительно понаслышке, я твердо уверился в том, что любой конфликт нужно решать исключительно мирным путем. И никак иначе.

Главное, как мне кажется, уметь извлекать уроки из своих ошибок, хотя, судя по тому, как развивается ситуация на этой многострадальной земле сегодня, наши просчеты мало научили тех, кто до сих пор пытается наступить в Афганистане на старые, оставленные шурави грабли.