– Да вы что, товарищ Зайцев, – заволновался Нефедов. – Вы, извините за выражение, бредите. Какой из меня музейный работник? Да будто по роже моей не видно, что я университетов не кончал.

– Видно, – заверил его Зайцев. – Но у нас только три дня. Два, – поправился он. – Спокойно, Нефедов. В любом заведении искусства и культуры кто-то тоже должен мыть полы, чистить печи, грузить ящики и так далее. В театре, например… – он осекся. Алла была не просто перевернутой страницей, а выдранной, смятой и выброшенной. – В музее тоже работают грузчики, печники, уборщики. Ты отлично выглядишь. Лучше настоящего. Полезай.

Нефедов скинул кепку. Подумал, скинул и пиджак тоже. Отстегнул кобуру. Пихнул все это в руки Зайцеву. Легкой походкой вора он обогнул угол здания, скрылся. Но Зайцев словно продолжал видеть его мысленным взором. Вот Нефедов нашел окно, через которое шмыгают коты. Вот нырнул в подвал Эрмитажа. Это служебный корпус. Первым делом Нефедов отыщет план эвакуации при пожаре: должен висеть на каждой лестнице. Выяснит, где отдел кадров. Или бухгалтерия. Или хозчасть. Тырить ничего не надо. Надо прикинуться дураком. И выяснить, кто такая эта Авилова. Если, конечно, она Авилова.

Зайцев обернул кобуру пиджаком, скомкал нефедовское барахло поплотнее. На него со всех сторон смотрели голубоглазые окна: день был чудесный, небо ясное. Вокруг – только камень и вода. Торчать так – только привлекать внимание. Зайцев изобразил, что мечтательно слоняется, любуясь видом на Лебяжью канавку, забранную в гранит, на Неву, видневшуюся в арке. Занятие в Ленинграде более чем естественное.

– Гражданин!

Зайцев обернулся. Бородатая рожа. Дворник.

– Гражданин, если поссать здесь прицеливаешься, то даже не думай.

Он сунул в рот свисток, показывая, что настроен серьезно.

– Фу, как вы выражаетесь грубо, – откликнулся Зайцев. – Я, к вашему сведению, любуюсь красотой нашего города.

– Любуется… Смотри мне без фулюганства, – пригрозил сторож. И начал махать колючей метлой. Набережная была и так чиста. Дворник просто пас незнакомца.

«Пора оставлять плацдарм», – недовольно подумал Зайцев. Только куда? Да еще с нефедовским пистолетом в коконе.

Светиться возле самого Эрмитажа, а тем более внутри Зайцев не мог – рискованно. Если «Авилова» – это та, на кого он подумал, то ее он попросту спугнет. Она его вспомнит. Ищи потом ветра в поле. Вон Алексей Александрович: хорошо, что не нужен, а то где бы его теперь искать? Может, учительствует сейчас где-нибудь в Торжке. А может, и не в Торжке. Страна-то большая.

С набережной свернула какая-то гражданка, на локте покачивалась и пускала блики квадратная лакированная сумочка. Зайцев прищурился против солнца, отвернулся к воде: на ней тоже плясали блики.

– Товарищ! Это вы.

Такое начало очень не понравилось Зайцеву. Он поднял голову. Мегера из Эрмитажа стояла перед ним. Волосы двумя змейками разбегались со лба. Узкие глаза и рот словно прорезаны лезвием. Он не ошибся.

Вернее, ошибся – его память переставила звуки в ее имени.

– Лиловая, – представилась она. – Татьяна Львовна.

– Зайцев, – он пожал узкую сухую ладонь. Он не спешил говорить: пусть сама поведет разговор.

Татьяна Львовна, видимо, истолковала это как замешательство и, как человек воспитанный, тотчас поспешила на помощь:

– Я увидела в служебном корпусе юношу в подтяжках. Не наш.

– А вы что, помните всех юношей в подтяжках, которые у вас работают?

– Эрмитаж – это одна, большая и сложная, но семья.

Где-то Зайцев это уже слышал. А, точно: в коммуналке, где жила убитая Фаина Баранова. Семья, которая ревниво хранит свои тайны от посторонних.

– Я подумала: если он вор, то почему так спокойно среди бела дня разгуливает? А раз не наш и не вор, то ваш. А раз без кепки и верхней одежды, то значит, его снаружи поджидает товарищ.

– Вам бы, Татьяна Львовна, самой в уголовном розыске служить, – не удержался Зайцев.

К его удивлению, товарищ Лиловая кивнула:

– Мне это тоже приходило на ум. Работа ученого сродни работе следователя. Ищешь улики, сопоставляешь факты. Выдвигаешь версии. Проверяешь. Делаешь выводы. …Смотрите, как дворник на нас уставился. Бедняга. Пусть думает, что у нас роман во французском стиле: немолодая опытная она и юный пылкий он.

Она ловко вдела свою руку Зайцеву под руку. Он согнул локоть.

– Как мило, – улыбнулась товарищ Лиловая.

– Зачем вы отправили мне бандероль?

– А что, мы не будем дожидаться вашего товарища?