Книга: Личный счет. Миссия длиною в век
Назад: Андрей Ерпылев Личный счет. Миссия длиною в век
Дальше: Часть вторая. Личный счет

Часть первая. Alter ego

1
Темнота настолько плотна и осязаема, что непонятно, открыты глаза или нет…
«Блин… Сто раз говорил Танюхе, чтобы не закрывала так плотно шторы! Ни черта не видно!»
Не то чтобы Александр боялся темноты… Какой же взрослый признается в этом? Просто не любил, что ли…
Раньше, в детстве – да.
Сколько раз прятался Саша с головой под одеяло, покрываясь потом при каждом подозрительном шорохе в комнате. Ночные страхи приходили из темноты до самой армии, да и потом иногда взрослого уже Александра мучили кошмары: он встает ночью в абсолютной темноте, ищет на стене выключатель, жмет на него раз, другой – и в панике понимает, что свет не зажжется… А непроглядная темнота дышит ужасом, неощутимым и ничем не выдающим себя, но от того не становящимся менее страшным…
Просыпался после таких сновидений Петров с бешено колотящимся сердцем, чтобы потом весь день чувствовать себя разбитым, словно ночь напролет разгружал на товарной станции вагоны с цементом. И не помогали никакие патентованные заморские таблетки, никакой алкоголь… Только работа, в которую можно уйти с головой, забыв обо всем на свете.
Тьма была не единственным признаком кошмара. В ушах стояла ватная тишина, а кожа не ощущала ни тепла, ни холода.
Самое страшное, что радикальное средство, позволяющее отличить сон от яви, не срабатывало. Не получалось сжать веки до цветных кругов под ними, до моря звездочек. Собственно говоря, век Саша вообще не чувствовал, равно как рук, ног и всего остального, не мог говорить и даже, вроде бы, не дышал.
«Точно сон, – решил Александр после нескольких попыток отыскать хоть какой-нибудь внешний раздражитель. – Не бывает так наяву…»
Но проснуться никак не удавалось. Оставалось лишь слепо пялиться в темноту…
Время от времени он ловил себя на том, что пытается напевать про себя какие-то мелодии, вспоминает давно забытые лица, целые страницы прочитанных когда-то книг, и понимал, что пребывает в этом странном кошмаре часы, если не дни.
«Стоп! – вдруг одернул он сам себя на тысячном повторении прилипчивой песенной строчки. – А может быть, это не сон?»
Почему среди стихов, песен, статичных пейзажей, словно заснятых на фото, отрывков фильмов, разговоров и прочей шелухи навязчиво повторяется одна и та же картинка: медленно наплывающая из темноты рифленая металлическая плоскость, испятнанная чем-то белым и тронутая ржавчиной?..
Лишь ценой неимоверных усилий Александру удалось опознать в видении борт самосвала.
Значит, он попал в аварию? Тогда все понятно: больница, гипс… А почему тогда никаких ощущений? Ведь должно же чувствоваться что-нибудь? Хотя бы боль от переломов или ушибов…
«А может быть, я умер? – пронзила мозг электрическим разрядом шальная мысль. – Погиб в автокатастрофе. Тогда понятна и тьма, и все такое…»
Память, на которую Саша обычно не жаловался, теперь бастующая напропалую, помедлив, выдала статью из какой-то желтой газетенки, живописующую откровения людей, переживших клиническую смерть.
М-м-м-да… Практически то же самое… Ощущение невесомости, непроглядная тьма вокруг и свет в конце туннеля… Все в наличии, кроме света. А вдруг свет видят не все? Например, лишь те, кому суждено попасть в рай, а все иные, соответственно… Бр-р-р! Хотя за грешниками вроде бы являются сразу. Как там было в этом старом американском фильме с Патриком Свейзи в главной роли?..
Висение в неощутимой темноте мало-помалу начало надоедать. Разве может что-нибудь надоедать бестелесному призраку? Или может? И почему именно висение? Может быть, как раз наоборот – падение?
Вопросы рождались сами собой, но ответов на них не было.
Говорят, что в подобных ситуациях (а что: разве кто-то бывал в подобной ситуации и мог об этом рассказать?) люди постепенно впадают в оцепенение и засыпают. Но заснуть не получалось. Частенько так бывает: вертишься с боку на бок, сжимаешь веки до огненных кругов перед глазами, а сон не идет… Нечто похожее сейчас испытывал Александр, разве что ворочаться не мог, да и глаза зажмурить – тоже. Подсчет овечек и прочие ухищрения помогали слабо… Вообще не помогали, если честно.
Перебрав все способы заснуть без снотворного (а за какой-нибудь простенький седуксен или реланиум он отвалил бы сейчас целое состояние), Саша вспомнил совет, слышанный давным-давно, еще в институте.
Помнится, дело было в самый разгар одной из первых сессий, когда постоянный стресс привел к такой бессоннице, что ни одна таблетка не помогала, равно как доморощенный аутотренинг и народные средства от молока с медом до двухсот граммов водки натощак. Признаться, ни имени, ни лица того студента, давшего совет, показавшийся чистой ерундой, Петров припомнить никак не мог. Вроде бы что-то восточное… Вспоминалось только, что имел тот парень репутацию настоящего чудака, был убежденным трезвенником и вегетарианцем и считался кем-то вроде хиппи или панка.
«Полностью расслабься, закрой глаза и представь себе, что сдвигаешься куда-то вбок… – зазвучал в мозгу монотонный, ничего не выражающий голос: вспомнилось некстати, что тот хиппи имел раздражающую привычку, разговаривая, смотреть собеседнику не в глаза, а куда-то в щеку. – Нет, не проваливаешься или опускаешься, а именно сдвигаешься, будто скользишь… И постепенно старайся отключать мысли… Вот так примерно: одна ступенька в сторону – одна мысль… Я обычно засыпаю на второй или третьей…»
Хм-м!.. Попробуй-ка вот так: скользить и отключать мысли!.. Будто это кнопки какие-то. И как «смещаться»?
«Попробовать, что ли?..»
Благо закрывать глаза и расслабляться было не нужно, поэтому Александр просто представил себе, будто скользит по пологой наклонной плоскости куда-то вбок…
«Вот ни фига себе!..»
* * *
Кто бы мог подумать, что бесшумное и неощутимое скольжение в непроглядной мгле – такой кайф!
Не бил в лицо ветер, не мелькали предметы, не захватывало дух: было лишь ощущение движения. Нет, не инерции, которую чувствуешь даже в наглухо запертом кузове автомобиля, несущегося куда-то, – это ощущение лежало на совершенно ином уровне восприятия…
Сколько Александр наслаждался своим нереальным полетом, сказать он не смог бы при всем желании. Чем измерять время там, где времени просто не существует? Может быть, мгновение, может быть – вечность. Однако внезапная остановка подействовала на него словно ведро ледяной воды, вылитое на заходящегося в любовном экстазе мартовского кота.
«Ну вот – приехали!..»
Опять же не было никакого толчка или удара. Просто движение завершилось, и все. И сколько бы Саша ни представлял себе скольжение – ничего не получалось.
«А если в обратную сторону?»
Чудо! Неощутимое тело (или сознание) опять заскользило куда-то, словно воображаемая «горка» послушно поменяла угол наклона на противоположный…
…Маленький Саша с отцом сидят в крошечной, тесной для двоих лодочке посреди небольшого пруда, из-за предрассветного безветрия напоминающего огромное овальное зеркало, небрежно брошенное в густую траву.
Чуть розовеет краешек неба за темной и неподвижной, будто вылитой из ажурного каслинского чугуна, березовой рощицей. Остальное небо еще по ночному густо-синее, почти черное, но звезды гаснут одна за другой. Кругом царит такая тишина, которая бывает лишь накануне ясного летнего дня, когда и птицы, и букашки словно пытаются урвать у неумолимой природы последние минутки спокойного сна.
Поплавки намертво впаяны в полированное стекло воды.
Ох, как трудно в десять лет подняться задолго до рассвета, трястись через ночной город в коляске старенького мотоцикла, помогать папе собирать в росистом камыше из вороха позвякивающих алюминиевых трубок нечто, на глазах превращающееся в изящный лодочный каркас, натягивать прорезиненный чехол… А труднее всего подавлять мучительную зевоту с риском вывихнуть челюсть…
«Может, вздремнешь до рассвета в мотоцикле?»
Еще чего! Сколько раз вожделенная рыбалка срывалась из-за предательского сна, такого сладкого в предутренние часы. Но нет – дудки! Теперь никаких снов!
«Как знаешь…»
И вот теперь глаза сами собой закрываются, как будто к каждому веку за ресницы подвешено по тяжелому свинцовому грузилу, да к тому же в каждый налито по ложке клейкой сладкой патоки… Или сиропа… Меда, в конце концов… А конфеты такие сладкие…
Легкий толчок отцовского локтя – и грузила в сиропе испаряются без следа. Что случилось?
Папа одними глазами указывает на Сашин поплавок, который едва заметно покачивается, колеблемый неощутимым ветерком.
Нет! Это не ветер! Вон, второе перышко даже не колыхнется.
«Не торопись…»
Как тут можно не торопиться? Мигом вспотевшая маленькая ладошка ложится на влажный от росы бамбук удилища. Сейчас… Вот сейчас…
Гусиное перо плавно идет в сторону, погружаясь почти полностью и…
«Давай!»
Рука сама собой дергает гибкое удилище, тут же налившееся живой приятной тяжестью, и сердце счастливо замирает в груди…
Наваждение рассеялось так же мгновенно, как и возникло. Канули в невозвратное прошлое недавно скончавшийся отец и десятилетний Саша, только что казавшиеся такими реальными и настоящими. Как давно за заботами и повседневной «трясучкой» бизнеса, будь он трижды проклят, не вспоминалось славное и беззаботное детство… Если бы снова вернуть хотя бы только что пережитую иллюзию…
«А развернуться?..»
И это удалось безо всякого труда, но скольжение в выбранном направлении завершилось до обидного быстро, безо всякого «погружения в прошлое», что совсем не обескуражило. Недаром ведь говорят, что в одну реку нельзя войти дважды… Попробуем еще.
Еще один «галс» и еще… Тьма и бесчувствие. Хотя… Что-то вот тут… Ну-ка, поворотик…
… «Вы что, сумасшедший, товарищ рядовой?»
Плотный невысокий мужик с майорскими звездочками защитного цвета на плечах полевого «пэ-ша», перетянутого скрипучими ремнями портупеи, волком смотрит на вытянувшегося перед ним нескладного «гусенка» в мешковатой, необмятой еще форме. Что за подлянка – в первом же суточном наряде нарваться на самого майора Довганя, зампотылу Н-ского учебного полка. Да не просто так, а с пищевым алюминиевым бачком в руках, куда выжималась вода из грязной тряпки. А что поделаешь, коли «дедушка» приказал? Сам младший сержант Плющов – гроза всех «духов» и «молодых».
«Вы понимаете, товарищ рядовой, что непосредственно из этой посуды осуществляется прием пищи? – негромко, но постепенно повышая голос, выговаривает майор. – Вы что, весь полк хотите на очко посадить?! – почти орет он. – На губу захотели?!!»
Противный металлический привкус во рту, ватным свинцом наливаются ноги, мир сужается до багровой майорской физиономии, вернее, дергающегося щетинистого кадыка под мощным, плохо пробритым подбородком…
Оп… Фу-у-у… Опять привиделось… «Приблазнилось», как говаривал дедушка. А как достоверно, как четко! Так и стоит в носу вонь пищеблока, чувствуется предательская дрожь в ногах…
Ага! Где они, ноги? Где нос? Иллюзия. Опять иллюзия. Но эту повторять совсем не хочется. Лучше уж опять детство.
Кстати, а никакой губой тогда дело не кончилось. Наорался майор вволю, накуражился и утопал восвояси, напоследок через плечо пообещав нерадивому солдатику семь казней египетских. И все равно – вспоминать такое неприятно до крайности…
Прочь от этой струи!

 

Так, меняя векторы движения, Александр «мотался» (иного определения на ум не шло) туда-сюда, будто муха в банке чрезвычайно хитрой формы, пока ему не прискучило и он опять не замер в неподвижности, принявшись за анализ своего «исследования».
Собственно говоря, анализировать было нечего.
Порой Саша летел куда-то камнем, рушащимся в пропасть, порой – полз едва-едва, иногда утыкался во что-то твердое, иногда – постепенно увязал в неощутимом киселе или самопроизвольно менял направление, будто попадая в какую-то искривленную трубу. Более того, временами полет продолжался бесконечно долго, а через рикошет – завершался почти мгновенно. Как жаль, что зрение здесь отсутствовало напрочь…
Почему отсутствовало?
«Скиталец» поймал себя на том, что давным-давно ощущает мягкий свет, льющийся откуда-то… Сбоку?.. Сверху?.. Снизу?.. Не глазами, но как-то ощущает. Хотя почему не глазами?.. Он же может ориентироваться!
Не веря себе, Александр повернулся в сторону света и поплыл к нему, ощущая себя рыбкой, поднимающейся из темной толщи воды к сияющей солнечными бликами поверхности. Увы, путь окончился до обидного быстро: «малек» снова уперся в неощутимую стену.
«А если ощупать преграду? Так же мысленно…»
Ничего не получается, ни так, ни этак… Вы пробовали что-нибудь щупать мысленно? Не прикасаясь. Рука так сама собой и тянется…
И воображаемая конечность тут же коснулась гладкой, чуть упругой плоскости…
* * *
Спустя очередную «вечность» (так он, ерничая, обозначал промежутки времени в этом странном мире, опять же ничем реальным не ограниченные) Александр обзавелся всеми органами чувств и научился ориентироваться в своей «банке».
Сперва, окрыленный внезапно свалившимися на голову возможностями, он, правда, увлекся, превратив себя в нечто, весьма отдаленно напоминающее помесь многоногого паука и глубоководного спрута. Чего стесняться, когда можно все? Однако, побарахтавшись в тускло светящемся «эфире» многочисленными конечностями и поплутав в потоках информации, выдаваемой многочисленными органами чувств (примерно три четверти получаемых данных вообще не с чем было сравнить из-за отсутствия у испытателя в прошлом нужных рецепторов), вовремя одумался, приняв более-менее человекообразную форму.
Одновременно с очертаниями тела менялся и окружающий мир, претерпевший последовательную трансформацию от многомерного пространства суперпаука до обычного «человеческого» помещения, имеющего длину, высоту и ширину. Пропорции этого «объема», конечно, не совсем совпадали с общепринятыми: оно напоминало поставленную на ребро тонкую коробку с тремя мягкими, колеблющимися, словно дышащими, стенами, зеркально-твердой светящейся четвертой, непроглядно черным полом и теряющимся в дымке потолком. К тому же почти все пространство было заполнено полупрозрачными нитями, шарами практически всех оттенков, от палевых до почти черных, неровными, словно оплавленными цилиндрами, кристально-четкими кубами, пирамидами и параллелепипедами и еще десятками разнообразнейших фигур. Некоторые оставались неподвижными, статичными, другие – постоянно видоизменялись, перетекали одна в другую, протыкали соседние острыми вершинами, разрезали гранями или, наоборот, поглощали в студенистом плену.
Александр уже выяснил эмпирическим путем, что все, заключенное в «коробке», – его воспоминания, фантазии или сны, мечты и знания, догадки и образы… Короче говоря – информация, когда-либо почерпнутая всевозможными способами или родившаяся в мозгу. Получалось, что и сам он – какая-то информация и находится там же, где и все остальное.
«Бр-р-р! Как это я сам могу быть информацией? Ерунда какая-то…»
Да и на мозг та странная конструкция, в которой оказался заключенным Петров, походила слабо. Что с анатомической точки зрения, что с информационной, что с философской. Особенно плохо ассоциировалось постоянное копошение «наполнителя» с процессом сознания, каким представлял себе его «пленник». Разве что по избитой аналогии с часовым механизмом: «Шестеренки вертятся, шарики бегают, голова варит…»
«Может быть, это мое подсознание?.. А что? Кто это говорил, что человеческое подсознание – черный ящик?»
Не успела последняя мысль выкристаллизоваться, как «помещение», породив мгновенный приступ тошноты, толчком поменяло ориентацию в пространстве и превратилось в огромный плоский зал с угольно-черными стенами, действительно напоминающий ящик, набитый бог знает чем. Кстати, «единицы информации» так же резко поменяли цвет, равномерно окрасившись серым, слегка отливающим перламутром, но своего вечного хаотического движения не прекратили, только уследить за его деталями теперь стало практически невозможно. Попутно прорезалось еще одно чувство, о существовании которого «экспериментатор» как-то забыл, – слух, и все вокруг наполнилось шорохом, писком, стрекотанием, звоном и еще массой различных звуков, порой выстраивающихся в некую прихотливую мелодию, но большую часть времени смешивающихся в дикой какофонии.
«И что теперь? Я навеки замурован в этой коробке?»
Честно говоря, весь азарт у Саши давно прошел, и перспектива вечного заточения в «музыкальной шкатулке» не радовала. Да и далеко не все воспоминания навевали ностальгию: достаточно было и таких, которые хотелось засунуть подальше, а то и совсем выбросить.
«Выбросить… Выбросить? А ведь это мысль! Вдруг где-нибудь здесь есть нечто вроде окошка или прохода куда-нибудь еще? Допустим, канала для поступления информации извне. Как-то ведь должна сюда поступать вся наличествующая мешанина?..»
Уже привычным манером Александр перенесся к одной из стен, где получалось, обходя, а где и просто проплывая сквозь «фигуры памяти» насквозь, стараясь не поддаваться искушению и не зацикливаться на воспоминаниях, волнами проходивших сквозь его бестелесное существо, рождая попутно целый сонм эмоций.
«Стена как стена… – «глаза» видели непроницаемую черноту, а «ладони» ощущали ровную, слегка шероховатую поверхность вполне «комнатной» температуры – ни тепла, ни холода. – На бетон похоже…»
Необъятная на первый взгляд «кладовая памяти» оказалась не так уж велика, и путешественник вскоре обошел ее всю по периметру, так и не отыскав лазейки наружу. Конечно, никаких отметок на воображаемой стене сделать не получилось, но Саша прилежно отсчитал четыре угла и, по его прикидкам, вернулся на то же место, откуда начал исследование. Если только «шкатулка» не казалась прямоугольной, а на деле имела какую-нибудь иную форму…
«Кисло… Похоже, действительно клетка… А что, если попробовать?»
В самом деле: если бы не спасительная подсказка безвестного хиппи, вспомнившаяся очень вовремя, он все еще болтался бы где-то слепым и глухим чурбаном.
Глухим…
«А ведь у меня еще и обоняние не задействовано…»
Ох, лучше бы он не вспоминал про обоняние…
Если к гремящей отовсюду мешанине звуков слух мало-помалу притерпелся, то обоняние было травмировано. Даже представить себе того зловония, которое рухнуло на бедного Сашу, не обладая достаточной фантазией, невозможно. А уж испытать без шока – немыслимо. Даже если все запахи, охватывающие вас в каком-нибудь помещении, по отдельности приятны, то в смеси он могут породить ассоциацию совсем не с благоухающим цветочным лугом. А если они не только приятные?
Однако стоило отхлынуть дурноте, Александр охотно простил своей «кладовой» все ее неаппетитные ароматы: руки глубоко погрузились в стену, превратившуюся в бугристое, вроде бы живое тесто, и продолжили проваливаться…
«Получилось?..»
– А вот этого я вам не советую, молодой человек, – раздался откуда-то сбоку и сзади совершенно незнакомый голос, спокойный и негромкий, но звучащий на подобном фантасмагорическом фоне громом с ясного неба. – Расширять свое сознание, знаете ли, – занятие небезопасное…
* * *
Александр отшатнулся от стены, с легким всхлипом отпустившей его руки, и отскочил в сторону, стараясь разглядеть говорившего. Дичайшая ситуация никак не поддавалась осмыслению. Он ведь в собственном сознании или подсознании там – черт его разберет! – откуда же тут посторонний? Пресловутый внутренний голос, что ли?
– Кто вы такой? – спросил он, адресуя вопрос невнятному силуэту, смутно вырисовывающемуся на фоне завалов памяти: этакий призрак, понимаешь, как выражался бывший президент. – Откуда взялись… тут? Вы человек или кто?..
– Многовато вопросов, – чуть колыхнулся призрак. – Но начну с последнего… Разве вы меня не видите?
– Н-нет… – выдавил Саша, вглядываясь в колышущуюся туманную фигуру. – Вернее, вижу, но… – запнулся он, но тут же нашелся: – Без подробностей, что ли.
– Да? – удивилось видение. – Хотя, наверное, да… Ну что же, попробуем, попробуем…
Существо заколыхалось сильнее и, к изумлению Александра, начало проявляться.
Вообще-то, действо мало походило на процесс проявления фотоснимка. Скорее на то, как под легким нажимом карандаша на бумаге проявляется рельеф подложенной под нее монеты. Нет, опять не то. Видоизменение призрака напоминало то, как под грифелем уличного художника рождается мгновенный портрет – те же мимолетные штрихи, накладывающиеся один на другой под прихотливым углом и, как по волшебству, складывающиеся в абрис лица и одежды, обрастающие полутонами, бликами и тенями, оживающие…
Эскиз так и остался незавершенным, как будто мастер поленился довести дело до конца или чересчур торопился, но перед Сашей стоял уже не бестелесный призрак, а человек – высокий мужчина средних лет, облаченный в какой-то старомодный мундир, несомненно военный, офицерский.
«Эполеты и аксельбанты, – мелькнуло у завороженно следящего за трансформацией Петрова, но он тут же воздал дань справедливости: – Аксельбант. А вместо эполет – погоны…»
Лицо фантома, пусть и рисованное, жило, постоянно меняя выражение, – то хмурилось, то кривило губы в саркастической усмешке, то становилось бесстрастно-сосредоточенным, словно художник никак не мог остановиться на достигнутом. Простое, нужно сказать, лицо – вполне европейское: прямой нос, высокий лоб, несколько широковатые скулы, глубоко посаженные, но не маленькие глаза под широкими бровями, аккуратные усики, гладко причесанные на пробор волосы – даже блик играет…
– Так лучше? – осведомился офицер, причем нарисованные губы двигались в такт словам. – Похоже на человека?
Саша лишь молча кивнул.
– Знаете, – сдвинул брови «портрет», – вашу мимику я тоже как-то не очень различаю. Вы мне видитесь примерно так, как я, вероятно, только что виделся вам, – в виде непонятной формы сгустка. Зеленого цвета, – приглядевшись, добавил он. – А я тоже зеленый? Или другого колера?
– Бесцветный, – признался Александр. – Вернее, черно-белый.
– Я так и думал, – самодовольно улыбнулся собеседник. – Карандашные портреты мне всегда больше удавались… Очередь за вами. Я, конечно, представляю, как вы выглядите, так сказать, в реалии, но все равно хотелось бы… Это просто: представьте себе, что у вас в руках карандаш или перо…
Саша честно попробовал мысленно изобразить свой автопортрет, но офицер сперва удивленно вскинул брови, а потом прыснул в кулак.
– Простите, – кашлянул он, стирая с лица веселое выражение. – Это шарж? Или вы настолько самокритичны?
– А чего?.. – несколько обиделся «художник», наибольшие художественные успехи которого относились к четвертому классу средней школы, а шедевром было изображение траченного молью чучела сороки, за которое учительница рисования скрепя сердце поставила новоявленному «Рубенсу» четверку. – Все должны уметь рисовать, что ли?
– Нет, конечно… Но все-таки… Но хотя бы фотографию свою вы воскресить в памяти сможете?
– Да легко!
Перед мысленным взором Саши чередой пробежала целая вереница снимков, запечатлевших знакомую физиономию: от черно-белых детских, через официальные паспортные, до «кодаковских» глянцевых последних десяти-двенадцати лет. Даже куски видео на египетском пляже или пражской улочке…
– Замечательно!
– А сами-то чего? – уязвленный Александр все никак не мог успокоиться. – Тоже фотку вспомнили бы, вместо того чтобы карандашом малевать.
– Увы, увы…
На месте эскиза на миг появилось и снова сменилось рисунком смазанное черно-белое фото серьезного мужчины, сидевшего в кресле, положив обе ладони на эфес сабли. Фотографический офицер походил на рисованного весьма отдаленно. Был моложе, что ли… И к тому же за его спиной, опустив узкую ладонь на погон, стояла вообще практически неразличимая женщина в глухом темном платье «под горлышко». Вот ее-то лицо под высоко взбитыми волосами, мелькнувшее белой маской, призрак хотел показать собеседнику, кажется, менее всего.
«Жена?.. Любовница?.. А мне-то, собственно, какая разница?»
– Вот мы и видим лица друг друга, – удовлетворенно улыбнулся рисованный фантом, добавляя к своему облику пару-другую ранее отсутствовавших деталей – видимо, помогло мелькнувшее кинокадром фото. – Теперь неплохо бы представиться.
– А то вы не знаете, – буркнул Саша.
– Знаю, – кивнул офицер. – Но все же? Дабы соблюсти приличия…
«А чего я, в самом деле, ерепенюсь?..»
– Саша… Александр Игоревич, – поправился Александр, решив, что доверительные отношения с непрошеным гостем, каким бы фантастическим он ни был, ни к чему. – Петров Александр Игоревич, бизнесмен.
– Бизнесмен? Ах да… Это теперь так называется… Ну что же, торговый люд всегда стремился как-то облагородить свое занятие. Не благородством истинным, так хотя бы иностранным словом. Бизнесмен… Деловой человек. Зачем же по-английски? А-а-а… Уголовники себя «деловыми» кличут вроде бы…
– А вы-то сами кто? – перебил сентенции «рисованного» вторично уязвленный бизнесмен, где-то в глубине совершенно согласный с ним, но ни за что не признавшийся бы в этом вслух. – Тоже мне моралист какой выискался! Или похвалиться нечем?
– Вы правы, нечем… – офицер тяжело вздохнул и отвел глаза. – Разрешите представиться: Павел Владимирович Ланской, бывший ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка, бывший дворянин…
* * *
«Нет, это точно галлюцинация! – никак не мог успокоиться Саша. – Какой еще ротмистр? Какой дворянин? Галлюцинация это! Сон! Насмотрелся сериалов… О! В кабаке песняк гоняли: «Господа юнкера, где вы были вчера…» Вот и навеяло… Точно привиделось все!..»
Пауза затягивалась. Ротмистр сосредоточенно разглядывал что-то на «стене», словно давая собеседнику прийти в себя.
– А откуда вы тут… – осторожно начал Петров, чувствуя себя донельзя глупо: полбеды оказаться в собственном сознании-подсознании – но еще и беседовать с галлюцинацией… – Вы откуда взялись?
«Все! Проснусь – и сразу к психиатру. К этому… К психоаналитику. Танька, помнится, говорила про какого-то, который такие глюки на раз щелкает. Правда, бабок берет немерено, но раз уж так все запущенно… Думаю, штуки на две зелени потянет лечение…»
– Занятный вопрос: откуда? – задумчиво потер переносицу лейб-гвардеец. – А вы знаете, где мы сейчас? Я лично только догадываюсь…
«Не-е… Не две. На все пять тянет».
– Кстати, предложите гипотезу.
– Ну-у… – замялся Саша. – Я считал, что у меня в голове…
– Да? В анатомическом плане?
– Почему в анатомическом? А, точно… Нет, не в мозгу – в сознании, что ли…
– Ну-ну, – поощрительно улыбнулся фантом.
– Или в подсознании там… В ментале, в общем.
– А что такое подсознание, ментал?
– Ментал? Это… Ну, в общем…
Александр почувствовал, что запутался окончательно. В подобных тонких материях он ориентировался слабо, в основном на уровне иногда попадавшихся на глаза «желтых» газетенок или всякого рода «умных» телепередач. Астралы, менталы… Нет, поддержать при случае ничего не значащий разговор он бы смог, конечно, но объяснить внимательному собеседнику… Увы.
– Хорошо, – пришел на помощь совсем сникшему Саше Ланской. – Допустим, с этим мы разобрались. Ваши воспоминания, знания, опыт и так далее… Хозяин здесь, бесспорно, вы. А почему в вашем, так сказать, «хранилище» нахожусь я?
– А… – Саша чуть было не сказал: «А х… его знает!», но передумал, поскольку общение с офицером настраивало по крайней мере на высокий штиль. – Может быть, ваше «хранилище» как-то соприкасается с моим?
– Значит, все-таки не в голове?
– Выходит – так… А почему не в голове?
– Потому что моя грешная голова была прострелена шальной пулей, дорогой Александр. В самый канун Рождества одна тысяча девятьсот восемнадцатого года…
– Ого!
– Да, именно «ого». Или в начале второго года Большевистской Эры. Хотя, как я теперь знаю, следовать примеру французов наши доморощенные рэ-эволюционеры все-таки не стали… По крайней мере, последним из того, что я помню, был выстрел и чрезвычайно болезненный удар в висок, после которых все померкло… А начал себя ощущать я уже здесь.
– Так вы…
– Совершенно верно: покойник, – бесстрастно подтвердил ротмистр. – Поэтому никакого хранилища памяти у меня в голове быть просто не может.
– А вы сами-то как? Существуете или просто мне кажетесь? – Александр внезапно понял, что давно уже сидит напротив так же сидящего в каком-то вычурном кресле (тоже рисованном) Ланского.
– Мыслю – следовательно, существую, – последовал ответ. – Кажется, это сказал Декарт… Должен, кстати, сделать вам комплимент: мне, чтобы начать ориентироваться в этом вот винегрете, – кивок на движущиеся фигуры, – потребовалось гораздо больше времени, чем вам. Даже, каюсь, я поначалу решил, что очутился в аду… На рай все это, согласитесь, походит мало. У вас определенные способности, молодой человек!
– Но…
– Понимаете, в старину существовало поверье, что привидения – это души людей, которые не доделали какие-то важные дела на Земле и поэтому не могут успокоиться на Том Свете. В раю или, скажем, в аду. Какие-то долги, беспокойство за родственников… Месть, например. А что, месть очень даже важное дело! Я с некоторых пор ловлю себя на мысли, что отлично понимаю тень отца Гамлета.
– Тоже хотели бы кому-нибудь отомстить?
– Не совсем так… Вы понимаете, конечно, что все, кому бы я хотел отомстить лично, давно уже покоятся в могилах или в других малоаппетитных местах, учитывая наш с вами опыт потустороннего существования…
– Но я-то не умер!
– Конечно, конечно! Боже упаси! Иначе наше с вами общение либо совсем не состоялось бы, либо имело совершенно иной характер…
– Тогда что?
– Счет, дорогой мой Александр Игоревич. Личный счет, я бы сказал…
2
Саша открыл глаза и долго глядел в потолок, не понимая, где находится. Лишь спустя некоторое время взгляд нащупал знакомую лепнину высокого потолка, вычурную бронзово-хрустальную люстру, тяжелые шторы…
Если честно, то он всегда был против оформления городской квартиры в таком вот помпезном стиле. Чертову уйму «зелени» сожрали все эти потолочные плинтуса «под ампир», стеновые панели, тиражированные, по словам продавцов, с подлинных версальских, штучный паркет, ореховые двери с золотыми финтифлюшками… Но все это меркло перед люстрой, прикупленной на аукционе за вообще астрономическую сумму. Не этой, правда, а той, которая в гостиной. Эта подешевле – из антикварного салона. Танька, зараза, выбирала, швыряла баксы на ветер!
Сколько раз Александр давил в себе глухое раздражение, глядя на все это «буржуйское барахло» и невольно подсчитывая в уме, на что можно было пустить деньги, выложенные за ту пару старинных подсвечников или эту мраморную каминную плиту из взаправдашнего рыцарского замка в бывшей Восточной Пруссии, вывезенную контрабандой через две границы. Станки, там, финские или часть поточной линии… А тут висит или стоит без толку – только пыль собирает!
Но сейчас все это пошлое великолепие означало только одно: он у себя дома, а вся привидевшаяся ему фантасмагория – не более чем сон, бред сивой кобылы. А значит – могло лишь радовать.
Саша привычно опустил руку на кровать рядом с собой, ожидая ощутить гладкое теплое плечо дремлющей Танюхи, но ладонь коснулась лишь смятой простыни.
«Уже встала, что ли? Непохоже на мою засоню…»
Но постель стелили явно на одного, и на второй половине огромного супружеского ложа не наблюдалось даже следа человеческого присутствия.
«А фиг с ней! Наверное, опять вчера повздорила со мной пьяным и к мамаше срулила!..»
Александр выскользнул из постели, с некоторым удивлением переждав мимолетную дурноту (да, перебрал вчера, похоже, не по-детски!). А заодно и отметив, что облачен, по совершенно не свойственной ему моде, в «семейные» трусы вместо привычных плавок. Больным зубом заныл левый висок, и поэтому, первым делом мужчина направился в душ – ледяная вода всегда отлично помогала ему от последствий всяческих излишеств.
Одной из достопримечательностей огромной ванной комнаты было зеркало во всю стену: Сашина подруга обладала всеми параметрами фотомодели (она ей в прошлом, собственно, и была, разве что трудилась не всегда в соответствии с профессией), поэтому обожала любоваться собой в мыльной пене и без оной. Да и не только она одна… И как раз зеркало выбило Александра из колеи напрочь!
«Это же не я! – замер он перед полированным старым стеклом, с замиранием сердца вглядываясь в чуть туманную глубину, узнавая и не узнавая осунувшееся желтоватое лицо под коротко стриженными – он так не стригся уже лет шесть – волосами. – А откуда эта седина на виске? А эти усики? Отродясь не носил усов!..»
«Мне показалось, что так вы будете выглядеть мужественнее, – прозвучал в мозгу немного смущенный голос. – Да и вообще…»
«Черт! Неужели глюки продолжаются? Я все еще сплю?»
«Если не ошибаюсь, то «глюки» – это галлюцинации? Нет, я не галлюцинация, а вы не спите…»
– Черт. Черт, черт, черт и черт!
«Прекратите чертыхаться, Александр. Вы ведь православный христианин. Вон, даже спите с крестиком на шее!..»
Саша инстинктивно тронул крестик на золотой цепочке (какой там «гимнаст» – вполне скромный православный крест, хотя и золотой!), и, странное дело, – холодный кусочек металла немного успокоил его, словно прикосновение материнской руки.
«Значит, вы никуда не пропали? По-прежнему сидите у меня в голове?»
«Мы же уже выяснили, что общались друг с другом вовсе не в вашем мозгу. Не помните?»
«Откуда усы? Ладно – стрижка, а усы ведь за день не отрастишь…»
«Почему за день? После автокатастрофы вы больше месяца пробыли без чувств. В коме, если по-новому».
«Месяц?!!»
«Если быть точным – тридцать восемь суток. Чего же вы хотели… перелом костей черепа, тяжелейшее сотрясение мозга с кровоизлиянием… Вы, вообще-то, могли так и остаться в состоянии овоща до конца дней. Скажите спасибо…»
– Тридцать восемь суток… – тупо повторил про себя Александр вслух. – Тридцать восемь суток…
«Совершенно верно, – охотно откликнулся ротмистр. – Плюс еще пару недель в реанимации, почти месяц кладите на восстановление функций… Короче говоря, вы принимаете свое тело практически новеньким. И все благодаря специальной гимнастике, которой я овладел в японском плену. А что до усов, то их легко сбрить, если вы считаете, что они вам не идут. Хотя я бы на вашем месте оставил…»
Призрак что-то продолжал бубнить, но Петров уже не обращал на него внимания, высчитывая в уме, сколько времени прошло с того момента, как из темноты надвинулся борт самосвала. Выходило – почти три месяца.
«Бред!.. Но это легко проверить!»
Саша метнулся прочь из ванной к ближайшему окну и отдернул штору, горя желанием посрамить офицера. Вот сейчас…
За тройным стеклом окна невесомые снежинки бесшумно опускались в белоснежный квадрат двора, заставленного похожими на сугробы автомобилями.
– Вот тебе на… – только и смог выдохнуть он под ядовитое хихиканье «внутреннего голоса».
* * *
Александр, автоматически потирая ноющий при каждом толчке седой висок, сидел на заднем сиденье «БМВ» из гаража фирмы, совершенно не замечая проносящегося за окнами машины пейзажа.
Мысли вращались и вращались вокруг утреннего разговора, если можно назвать разговором мысленный диалог с несуществующим собеседником. И хотя граф Ланской давным-давно уже не подавал признаков жизни, Саше так и слышался его бестелесный голос…
«Вообще-то, я отлично мог обойтись и без вас. Понимаете? Вы так и болтались бы в своей «кладовой памяти», не в состоянии вести счет времени, пока я не выполнил бы всего, что задумал».
«И что же помешало?»
«Понимаете, Саша… Вы позволите мне так вас называть? Спасибо, я не сомневался… Так вот, буду честен: я не ожидал, что за прошедшие годы жизнь так изменится. Понятно, что прошло почти девяносто лет, но… Я был потрясен. Конечно, я основательно изучил ваши воспоминания, когда… Ну, в общем, когда был один на вашем чердаке. На простейшем уровне я, с некоторым, правда, трудом, мог бы выдать себя за вас, но в сложных случаях… Увы, к вашим воспоминаниям не прилагается словарь, а некоторые специальные термины…»
«Ерунда. Некоторые странности можно было списать на последствия аварии».
«Конечно. Но вы мне нужны были дееспособным человеком, а не клиническим идиотом, постоянно забывающим все на свете и путающимся в простейших для жителя вашего двадцать первого века вещах. Думаю, что нам с вами проще будет договориться о взаимовыгодном сотрудничестве».
«Дергаться на ниточках кукловода, сидящего в моем мозгу? Ни за что!»
«А если за что-то?»
«За что? Что может быть у давным-давно умершего человека, существующего лишь в моем воображении? Чемодан воображаемых долларов?»
«Почему именно долларов? Честно говоря, вообще не понимаю вашей страсти к этим бумажкам с портретами президентов Североамериканских Соединенных Штатов. В наше время, например, самой твердой валютой – за исключением рубля, естественно, – считались британский фунт стерлингов, германская марка и французский франк».
«Ага! Еще про финскую марку вспомнил бы…»
«Не вижу повода для смеха. Вполне твердая валюта… Но поверьте, что у меня есть нечто более полезное для вас, чем чемодан даже настоящих, а не воображаемых долларов…»
Автомобиль затормозил, и от резкого толчка в висок вонзился такой длинный «гвоздь», что Александр вынужден был до хруста стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.
– Приехали, Александр Игоревич.
– Ты б поаккуратнее гонял, Серега, – попенял Саша, неуклюже выбираясь из машины. – Я ж еще того… Не оправился.
– Извините, Александр Игоревич, – смущенно пробасил коротко стриженный качок. – Не знал, что вам так х… плохо. – Вас проводить?
– Не мешало бы…
Конечно, вряд ли люди Мамедова станут «быковать» и размахивать кинжалами и прочим «шанцевым инструментом» перед носом «клиента», но надежный «шкаф» за спиной все равно не будет лишним. Тем более такой, как Сергей Ратков, бывший спецназовец, владеющий холодным и огнестрельным оружием на порядок лучше, чем ножом и вилкой за столом, причем одинаково ловко всеми его видами. По крайней мере, гарантия того, что, войдя в особняк, у которого сейчас припарковался «бумер», они выйдут обратно.
– Александр Игоревич! Заходите, дорогой! – возник на пороге приветливый толстячок в сером костюме и очках с толстенной оправой – один из мамедовских юристов, мельком знакомый Петрову. – Давно ждем вас. Как ваше драгоценное здоровье?
– Вашими мольбами… – пробурчал Саша, проходя в радушно распахнутую дверь.
– Вот сюда, направо, – забежал вперед юрист. – Будьте любезны.
Вошедших, словно дорогих гостей, усадили в глубокие кресла, предложили напитки, словом, суетились вокруг сколько могли, и это, в конце концов, надоело.
– Слушайте, – прервал очередные излияния владелец «Велеса», которому оставалось пребывать в этом статусе считаные минуты. – Давайте ваши бумаги, подпишу, и дело с концом.
– Вы так торопитесь? – делано огорчился юрист. – Даже не желаете ознакомиться с текстом?
– Я сумму видел, – огрызнулся Александр, чиркая подпись в нужных местах и стараясь не смотреть на лоснящееся крысиное личико с прилипшей к потному лбу реденькой прядкой.
– И даже не хотите знать, кому продаете фирму?
– Мне параллельно…
– Зря, – послышался знакомый голос, заставивший Сашу дернуться в кресле и едва не заорать от резкой боли в голове. – Я думал, что тебе интересно…
– Ромка, ты?.. Ты как тут?.. Ты, с-с-с… – выдохнул Петров, прижимая ладонь к бешено пульсирующему виску и слепо шаря по стеклянной столешнице: он все мгновенно понял. – Ты-ы…
– Только не надо посуду бить, – хмыкнул Файбисович, усаживаясь в свободное кресло и закидывая ногу за ногу. – Ты мне еще пепельницей в голову запусти! Сбудется с тебя. Всегда психом был, а уж теперь…
– Да нет, – Сашина рука нашарила документы и медленно скомкала их в хрустящий бумажный шар. – Не буду я в тебя, Бизон, пепельницей швыряться… Была бы охота вещь портить…
Совершенно неожиданно для всех, настроившихся на истерику, возможно, попытку физического воздействия, Александр оторвал левую ладонь от виска, схватил со стола толстый «Паркер», предложенный для подписи, и вонзил в правую руку, продолжавшую мять бумаги…
Потеряв дар речи и приоткрыв рты, собравшиеся ошеломленно следили, как поникший было бизнесмен расправил плечи, в потухших глазах снова появился блеск… Он осторожно извлек из судорожно сжатой руки бумагу, бережно расправил чуть забрызганные кровью листы и только после этого, не дрогнув ни единой мышцей лица, выдернул торчащую из кисти ручку, словно ничего не значащую занозу.
– Мне кажется, господа, – обвел он всех бесстрастным взглядом, зажимая бурлящий кровяной гейзер платком. – Открывшиеся обстоятельства несколько меняют картину. Хотелось бы обсудить некоторые нюансы…
Жестокая улыбка лишь чуть-чуть скривила уголок рта говорившего, когда зачарованно пялившийся на расплывающуюся по толстому стеклу мутно-алую лужу Файбисович утробно икнул и, закатив глаза под лоб, завалился набок, опрокинув кресло тяжелой тушей.
Все остальные могли поклясться, что в этот момент у Петрова изменились не только голос и выражение лица, но и само лицо…
* * *
Еще во власти страшной боли, а больше всего – ужаса от вида постороннего предмета, пронзающего ЕГО руку, Александр не сразу понял, что опять находится все в том же «хранилище памяти», которое так недавно покинул, а все его ощущения – фантомны…
– Ну, вот ты и вернулся к своим баранам, – горько пошутил он вслух, когда фантомная боль в кисти понемногу улеглась. – Что скажешь, если теперь это чудное местечко станет твоим вечным владением? Что-то там трендел ротмистр про то, что легко может обойтись и без тебя, грешного? Вот-вот…
Хотя слышать его никто не мог, Саше вдруг стало стыдно своего скулежа, и он замолчал.
«Ладно, – зло подумал мужчина, осматриваясь. – Не такое видали… Гадом буду, если не обломаю этого хлыща столетнего…»
Но пообещать всегда легче, чем исполнить…
Раз за разом обходил «затворник» свою тюрьму, ворошил воспоминания, обшарил «пол» и даже взлетел к «потолку», пожертвовав на время одним из малозначащих в этот момент чувств, но выхода не нашел. А драгоценное время летело, и Саша почти физически чувствовал, как уходят секунды, сплетаясь в минуты и часы, а те, в свою очередь, – в более крупные конструкции. Часы сотворить ему было – раз плюнуть, но к чему привязать вращение стрелок? Вполне возможно, что там – «снаружи» – пролетали секунды, а может быть – и годы…
В тот самый момент, когда Александру от бессилия захотелось взвыть и ударить головой в стену, возникла спасительная мысль.
«Расширять сознание, говоришь, небезопасно… – припомнились слова Ланского. – А мы вот попробуем. Терять-то вроде как нечего, а?..»
Снова навалилась сумасшедшая какофония запахов, ставших почти осязаемыми, но руки, пусть и с некоторым трудом, погрузились в «тесто» стены.
«Врешь, – напрягся Саша. – Пустишь, зараза…»
И действительно: он постепенно тонул в упругом студне наподобие дождевого червяка, лишь с одним различием – не было нужды по примеру безмозглой животинки глотать упругую субстанцию, выпуская ее сзади…
Кольнуло беспокойство, когда стены «хода» сомкнулись за спиной: «А вдруг потеряю ориентацию и заблужусь?», но «проходчик» силой воли отогнал трусливую мыслишку прочь, стараясь, тем не менее, торить, насколько это было возможно, прямой ход.
А хода-то и не было.
Александр теперь уже не как дождевой трудяга, а как какая-то вредоносная личинка в спелое яблоко, погружался во тьму, не ведая ни направления, ни даже верха и низа. Правда, если учесть одуряющую вонь, бьющую отовсюду, то аналогия напрашивалась совсем не с благоуханным плодом, а с кое-чем совсем противоположным…
«Когда это, наконец, кончится, – устало подумал труженик после неисчислимого промежутка несуществующего времени, уверенный, что барахтается где-то в самом начале пути. – Не думал, что вот так, в куче этого самого…»
И тут же, не веря себе, уткнулся во что-то твердое…
Радость оказалась преждевременной. Удача, как это водится, лишь поманила хвостиком и сгинула без следа, оставив бедолагу вяло копошиться, продвигаясь вдоль непонятной стены – не то границы всего этого мирка, не то лишь какой-то незначительной преграды.
Саша уже пару раз останавливался, проваливаясь в забытье, но передышки не приносили бодрости. Слава богу, хоть дышать не требовалось или пополнять силы… И, в очередной раз выплывая из черного омута беспамятства, он вспомнил вдруг, казалось, навеки позабытую компьютерную игру, в которую ему доводилось пару раз играть лет десять тому назад. Как, бишь, она называлась?.. Что-то связанное с подземельем. Нужно было там замочить хозяина чужого подземелья, прокопав к его владениям свои ходы.
Но главное было не в этом.
Верткие слуги игрока не только копали свои ходы, но и бетонировали их стенки, чтобы не могли пробраться чужие. Так, может быть…
«Должно быть, я наткнулся на логово ротмистра. Вполне возможно… Предусмотрительный, собака, укрепился на совесть… А может быть, и мне попробовать?»
Как это следует делать, Александр не представлял совсем – не бетономешалку же воображать? К тому же с бетонными работами, да еще такими специфичными, он был знаком чисто теоретически. А те компьютерные чудики просто плясали у стенки, и она укреплялась сама собой. Сплясать, что ли? Ну, шиза-а-а…
«А чем я рискую? Летать-то ничуть не проще…»
Представляя, как окружающее его месиво уплотняется, едва касаясь ладоней, он с силой вытолкнул его от себя, с изумлением не ощутив упругого возвращения назад впервые за всю «проходку». И дело пошло… Хотя, справедливости ради, на бетонную стену его творение все равно не походило – скорее на вылепленную из пластилина трубу. Вряд ли тоненькая скорлупа стенки удержала бы кого-нибудь, пожелай он войти в Сашино личное «подземелье», но она держалась, и это было сейчас самое главное.
«Ну и ладно! Пусть лезет, если хочет. А я дальше пойду…»
Продвигаться вперед стало значительно легче, и теперь вдоль непробиваемой стены протянулся неровный и извилистый ход, напоминающий глотку какого-то гигантского животного вроде доисторического ящера или сказочного дракона. Сравнение это возникло после того, как Саша догадался творить на низко нависающем своде фонарики-светлячки. Никаких заметных световых элементов у этих тусклых шариков, отщипнутых прямо от стены, не наблюдалось, да и теплились они чуть-чуть, но для продвижения вперед их свечения хватало с избытком.
«Глядишь, – довольно думал «шахтер», сноровисто уминая перед собой «тесто», – отбойный молоток какой-нибудь себе смастрячу… Или кайло хотя бы…»
Но в упомянутых инструментах особенной нужды не было. Устройство перфоратора Александр вообще не представлял, а махать неработающей тяжеленной болванкой ему совсем не хотелось. Да и вряд ли пригодились бы острые предметы в мягкой толще.
А нерушимая твердь сбоку галереи все не кончалась и не кончалась, и не хотелось даже думать, что проклятая стена имеет форму кольца и путешествие превращается в своеобразную «кругосветку»…
«Сглазил! – мелькнуло у Петрова, когда руки, вместо привычного уже упругого сопротивления, провалились в пустоту. – Магеллан хренов!..»
Но уже миг спустя, неудержимо падая в ароматный розовый туман, он понял, что ошибся и что это совсем не его «штольня»…
* * *
…Какое блаженство ощущать на своей коже скольжение его ладоней… Ни с чем не сравнимое чувство – быть в плену мужских рук и не иметь никакого желания освободиться… Они такие упоительно шершавые – его ладони. Каждая клеточка тела трепещет от нежного и в то же время требовательного прикосновения… Ох, какая сладость…
Александр вынырнул из чужих воспоминаний, будто из хранящего дневное тепло предутреннего пруда в прохладу уходящей ночи, чувствуя всем телом внезапный озноб.
В том, что воспоминания именно чужие, а не его, он не сомневался ни на миг. В первую очередь потому, что ласкал неведомого обладателя розовых грез мужчина! Мало того, что подобного опыта у Саши никогда в жизни не было – его даже мутило от одной мысли о подобной возможности! Нет, ярым гомофобом он не был – двадцать первый век на дворе, плюрализм, толерантность и прочая лабуда, но все-таки…
«Ай да ротмистр! – думал путешественник, скользя между чужих фигур памяти и стараясь не проникать внутрь – даже не касаться: было такое чувство, словно он читает чужой дневник или подглядывает в щелку за чем-то интимным. – Ай да шалун!.. А на первый взгляд показался таким серьезным, таким мужественным… Видимо, и на господ дворян бывала проруха. Что-то я такое читал или по ящику видел… Правда, из французской жизни, но смысла не меняет – космополитизм, взаимопроникновение культур… Разложение и декаданс… Понятно теперь, почему так окопался: кому ж охота, чтобы посторонние такое видели!..»
Образ коварного несгибаемого солдафона сразу улетучился, подернувшись стыдноватым флером. Все равно как увидеть грозного вояку в мундире и каске, с автоматом за плечом, но ниже пояса облаченного в балетную пачку или кружевные панталоны. Комедия, да и только…
«Ну, Пал Владимирыч, удружили вы мне! Никак не ожидал такой подставы с вашей стороны! Теперь расколю вас, как полено березовое!..»
К чему ему нужно «колоть» ротмистра, он и сам толком не знал, но такой компромат, прихваченный совершенно случайно, многого стоил. Этому научили годы плавания в мутном болоте российского бизнеса, где, как и в садке с голодными крокодилами, все средства хороши: нож против ножа честнее, но при случае сгодится и пистолет, не говоря уже об автомате.
Поскользнувшись на ровном месте, Саша с головой ушел в напоминающее перламутрово-розовую витую раковину-«облако»…
…Генератор вихревого поля, усиленный лайтраккерами по внешнему контуру… Ага, вот и ошибочка: тут нужен чип 235А712BS, а налепили «си-эсочку»… Вот и гонит ерундень всякую…
А как все было замечательно вчера… Он ждал у дома и сразу же обнял… Ищущие губы на шее, на подключичной ямке… Если бы не вечный старушечий караул – взял бы меня прямо там, в многолюдном дворе, при свете дня… Только представить себе…
Александр брезгливо вынырнул из «раковины» и отстранился подальше.
«Полный шиз этот ротмистр! Чушь всякая в мыслях, пополам с трахом! Позорище!..»
Все. Отсюда нужно выбираться, и чем быстрее, тем лучше. Может, эта придурь заразная? Черт его знает, чем в этих «палестинах» такое времяпровождение может кончиться. Вдруг тоже на мужиков потянет? Нет, пора делать ноги!
Еще не раз со вполне понятной гадливостью вляпавшись в различные эротические грезы, перемешанные с техническим бредом (в том, что это именно бред, путешественник, за плечами имевший не какой-нибудь институт культуры или тому подобной физкультуры, а полновесный Политех, не сомневался: слишком уж много нелепых, ничего не говорящих терминов, больше напоминающих бессмысленный набор букв), Саша, наконец, сориентировался, где следует искать покинутый так неожиданно туннель и обнаружил его устье на округлом, пастельно-розовом «потолке». Следует ли упоминать, что неровная, ритмично дышащая дыра с вывороченными наружу мягкими краями после всего пережитого внизу будила не совсем приличные ассоциации?..
3
– Алло! Пора просыпаться!
Кто-то весьма бесцеремонно выдернул Сашу из воспоминания, которому он предавался всецело, погрузившись в перламутрово-серый кокон с головой. Одного из самых приятных, между прочим.
После памятного путешествия затворник недолго предавался безделью. Немного отойдя от не самого захватывающего приключения, он деятельно взялся за перестройку своей «тюрьмы», грозящей превратиться в место пожизненного заключения. Благо времени девать не просто было некуда – его здесь вообще не существовало.
Первым делом он принялся укреплять стенки «хранилища», превращая его в некое подобие крепости, на которую наткнулся при своих «землеройных работах». Это оказалось неожиданно легко, стоило только представить, что из ладоней выходит излучение, превращающее мягкое «тесто» стен в аналог хорошо пропеченной хлебной корки. Скорее всего, «мякиш» твердел не на большую глубину и укрепленная «темница» тоже, как и ход, более походила на куриное яйцо со слабой скорлупой, но это все равно было лучше, чем ничего.
А потом Саша взялся за инвентаризацию своих «богатств», справедливо полагая, что если уж придется провести в заточении вечность, то совершенно ни к чему постоянно натыкаться на ненужные воспоминания. Сортировка производилась по степени ценности. Наиболее приятные «фигуры памяти» бережно складировались в одну сторону, более-менее нейтральные (их, увы, оказалось в несколько раз больше, чем элитных) сгребались в другую, а неприятные или хоть чем-то компрометирующие своего обладателя помещались в филиал хранилища, «выгрызенный» на нейтральной территории и особенно тщательно укрепленный. Сам Александр не собирался навещать эту кладовку, но еще более не желал, чтобы в ней копался кто-нибудь посторонний.
К сожалению, такого рода «богатств» оказалось больше всего, и бронированный закуток пришлось не раз и не два расширять, превратив в целую анфиладу каморок. Но нет худа без добра – теперь каждый сорт неприятных воспоминаний имел свое законное место, а самые нежелательные труженик стащил в наиболее дальний погреб. Подумывая при этом, как бы сотворить еще и надежную, хорошо запирающуюся дверь. Наподобие сейфовой от какого-нибудь банковского хранилища.
По мере того как бизнесмен рылся в завалах, приходил опыт, и теперь, чтобы понять характер воспоминания, даже не приходилось в него окунаться – хватало внешнего вида, – и работа, как и у любого специалиста, спорилась.
– Какого черта вам тут нужно? – Петров неприязненно оглядел с ног до головы ротмистра, прикидывая: будет ли материальной или виртуальной драка, если ее здесь затеять, – впечатления хлюпика офицер отнюдь не производил. – Кто вас звал?
– Ба-а! Да вы тут прибрались? – изумился граф, оглядываясь по сторонам. – Похвально, похвально, молодой человек… Давно вам хотел посоветовать навести порядок в своем добре. И зле заодно… Как-нибудь приглашу вас к себе, посмотрите, оцените, может быть, кое-что пригодится.
– Да уж не стоит, – криво улыбнулся Саша. – Чего я там не видел?
– Напрасно. Мне тоже есть чем похвалиться.
– Не сомневаюсь.
Ланской предпочел не заметить иронии.
– Вас не интересует, что произошло за время, так сказать, отсутствия?
– Отчего же? Как там моя рука?
Ротмистр сокрушенно вздохнул:
– Увы, с рукой пришлось расстаться. Но не переживайте – кисть не так уж важна, даже правая. В конце концов, сейчас делают такие замечательные протезы…
«Бли-и-ин!»
Бизнесмен кинул взгляд на правую конечность рисованного офицера и похолодел: из рукава ничего не высовывалось…
– ………!!!
– Купились? – подмигнул собеседник, проявляя несколькими штрихами отсутствующую деталь организма. – Не волнуйтесь, я пошутил. С детства бережно отношусь к вещам. Особенно к таким дорогим. Отделаетесь шрамом, любезный мой Александр Игоревич, – только и всего. Шрамы украшают мужчину!
– Еще одна такая шутка, – пристально глядя в глаза дворянину, сообщил Петров, – и будут последствия.
– Ладно, ладно, – примирительно поднял тот ладонь, и в самом деле, похоже, особенно не пострадавшую. – Обещаю больше так не шутить. Вы меня прощаете?
– Проехали, – буркнул Саша. – Чего приперлись?
– Вам еще не прискучило здесь?
– Да вроде…
* * *
– …вроде нет…
– Что вы сказали? – раздался незнакомый голос, сминаемый мощным гулом.
Саша недоуменно огляделся вокруг.
Салон самолета. Судя по всему, не нашего. «Боинг» или «Эйрбас». Место неплохое – у иллюминатора. Какой-то старый хрыч рядом…
– Что вы сказали? – переспросил хрыч.
– Да это я так… задремал… – смущенно ответил Петров. – Извините.
– Да-да, – покивал головой лысый, как колено, старичок в очках, переворачивая страницу газеты. – Я так и понял. Ничего, молодой человек. До Парижа еще далеко – можете продолжать.
«До Парижа?»
«Ну да. Мы летим в Париж, – тут же откликнулся невидимый собеседник. – А что вас удивляет?»
У Саши не было слов, и ротмистр продолжил:
«Я, знаете ли, подумал, что в России сейчас нам с вами оставаться не стоит…»
Правильно решил. Мамедов такие деньги ни за что не отдал бы, не имея козырей в запасе. Так что самое умное – переждать где-нибудь. Смотри-ка, а офицер неглуп!
«Польщен вашей оценкой».
«Извините…»
«Охотно».
«А почему в Париж?» – мысленно спросил Александр, досадуя на себя за оплошность.
«Почему? – Ланской задумался. – Не знаю… Вероятно, потому что я бывал в Париже… В прошлой жизни. А вы?»
«Не довелось, – честно ответил Петров. – Танька тянула, а я все времени выкроить не мог. В Германии вот много раз бывал, в Финляндии, в Польше, в Чехии…»
«Вот и восполните пробел. Надеюсь, что Париж не так изменился, как Первопрестольная… А вы не сердитесь на меня за вашу… хм-м… спутницу?»
«Ерунда! – мысленно отмахнуться было сложно, и Саша чуть не сделал это по-настоящему, сдержавшись только в последний момент: старичок-сосед и так подозрительно поглядывал на странноватого спутника, замершего с остановившимся взглядом. – Я сам сто раз хотел ее вытурить. Так что спасибо: у меня так не получилось бы».
«Не за что. Меня совсем не привлекают такого рода дамы».
Сдержать мысли было еще сложнее, но Александру удалось задавить воспоминание о «розовой раковине». Не время.
«А как вам удалось? Ну, в смысле этой поездки. В ваше время вроде бы все проще было».
«Ну да… Однако, против моих опасений, это оказалось не так уж и сложно. Билет мне заказала ваша секретарша Леночка – прелестная особа, замечу, – виза у вас в паспорте открытая… Шенген вроде бы?»
«Вы быстро осваиваетесь, ротмистр. Разве в ваше время были паспорта?»
«Я что, по-вашему, в каменном веке жил? Конечно, были. Не совсем такие, правда, но были. С деньгами вот сложнее…»
Бли-и-ин!
«Павел Владимирович! Надеюсь, у нас в багаже не летит чемодан с наличными? Особенно – с рублями!»
«Нет, не летит. Я не настолько глуп. Деньги за вашу… фирму переведены на счет во французском банке. «Креди Лионе».
«Неплохой выбор. А номер счета?»
«К чему вам?»
Приехали. Теперь он еще и нищий.
«Спасибо, ротмистр! – сарказм Александра не знал предела. – И как вы намерены распорядиться моими деньгами?»
«Почему «вы»? Мы с вами пока что в одном теле и распоряжаться будем оба. А счет вам пока не нужен, чтобы не наделали глупостей. Мне чужого не надо».
«В чем же проблема?»
Ланской смутился.
«В вашем бумажнике, Александр Игоревич, осталось совсем мало наличных. У меня были некоторые траты, и…»
«Поиздержались?»
«Да, это так».
Саша вытащил из кармана портмоне и произвел ревизию, прикрывшись локтем от любопытного соседа, все время норовящего бросить косой взгляд в сторону странноватого молодого человека.
Паспорт с шереметьевским штампом (всего десять дней прошло с памятного «шоу» в мамедовском офисе!), права, тощенькая пачка долларов и евро пополам с рублями, кредитные карты… Неужели этот чудила обнулил все счета?
«Я не до конца понял, как обращаться с этими картонками… – виновато заметил офицер. – И к тому же какие-то коды…»
«Так вот зачем вы меня вытащили?»
«Что вы! Просто…»
«Да ведь он просто боится летать! – прожгла экс-бизнесмена мысль. – Точно! В девятьсот восемнадцатом авиация находилась в зачаточном состоянии…»
«И ничего не боюсь. Просто не по себе как-то… Хотя и ничего особенного: похоже на европейский железнодорожный вагон. Если бы не шум…»
«Ага! И облака за окном».
«Я в окно не смотрю…»
В конце прохода между креслами показалась девушка-бортпроводница с непременной тележкой «Дьюти фри».
«Ротмистр, вы спиртное когда в последний раз употребляли?»
«В последний?.. Не припомню. Определенно еще до того, как… А в вашем, так сказать, обличии все не было времени… Считаете – это возможно?..»
– Девушка! – призывно помахал Александр, подзывая «лоточницу». – Что у вас есть из крепкого?
– Водка.
– А еще?
– Виски «Джонни Уокер»; «Ред лэйбл» и «Блэк лэйбл», – зачастила стюардесса. – Джин «Бифитер», коньяки «Камю», «Мартель», «Курвуазье»…
«О-о-о!.. – простонал невидимый Ланской. – Курвуазье…»
– Бутылочку «Курвуазье», пожалуйста, – протянул стодолларовую купюру Петров. – Или лучше сразу две…
* * *
Саша стоял обмотанный махровой простыней в каком-то помещении, смахивающем на безлюдный гостиничный холл, и безуспешно пытался припомнить, как он здесь оказался. Память глухо молчала, выдавая что угодно, только не нужную информацию. Точно так же молчал и ротмистр, не откликающийся ни на какие мысленные призывы.
Под простыней ничего, кроме накачанного тела, не ощущалось. Ладно хоть белые шлепанцы, тоже из отельного ассортимента, на ногах имели место, потому что температура окружающей среды явно не превышала пятнадцати градусов.
«Во влип! – пробежала мысль. – Если я в гостинице, то где мой номер? Неужели поддатый ротмистр перехватил инициативу настолько, что заселился без моего участия? И где он, зараза, сейчас?..»
Ситуация, комичная по определению, затягивалась. Миниатюрная блондинка за стойкой то и дело с любопытством оглядывалась на полуодетого постояльца, но никаких действий не предпринимала. Судя по обстановке, отель был не самого мелкого пошиба, а в дорогих ночлежках не принято приставать к гостям, даже если они одеты подобным спартанским образом.
«Чего его, заразу, нагишом из номера вынесло! – досадовал Александр. – Без ключа! По бабам, что ли, отправился, гусар хренов? Или как его там… кавалергард… Просыпаемся, ротмистр! – сделал он еще одну безуспешную попытку. – По-о-дъем!»
Глухо. Ланской не подавал признаков жизни.
«А если он того… – испугался экс-бизнесмен. – Доделал все свои дела и дальше отправился?.. А я как же? Без денег, без документов, голый…»
Он сделал шаг к стойке ресепшен, и девушка-портье тут же вскинула на него огромные голубые глазищи, сверкнув дежурной улыбкой:
– Quoi monsieur souhaite?
«Блин… французский… А я и по-английски-то не того…»
– Good evening, – спотыкаясь, выдавил он, надеясь, что здесь, далеко от родины Шекспира, его познания прокатят. – You speak in English?
Девушка смешно сморщила прелестный носик:
– Yes… It is a little.
Произношение у нее было еще хуже, чем у Петрова. Этакая смесь французского с нижегородским…
– I have forgotten a key in number. The door was closed.
– Moment…
Портье склонилась куда-то под стойку, наверное, зарылась в разговорник и через минуту сообщила, тщательно выговаривая слова и по-школярски подглядывая в текст:
– Inform me number of your room.
– Number?..
– Number, – жалостливо взглянула на бедолагу француженка и добавила зачем-то по-французски: – Le numero de votre piece.
«Намба, намба… – сердито подумал Саша. – Знал бы я еще этот «намба»!»
– Number.
Неизвестно, что бы предпринял экс-бизнесмен дальше, но его рот сам собой вдруг выговорил, залихватски, по-киношному грассируя:
– M’excusez, mademuaselle. La cle de numeros 120, s’il vous plaot!..
4
– Увы, ничем не могу вам помочь, – развел руками клерк, отрываясь от бумаг. – Тот счет, номер которого вы назвали, закрыт еще в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. По истечении пятидесяти лет с момента открытия.
– Разве так можно, – спросил молодой, коротко стриженный человек с седым пятном на левом виске.
Если бы не безупречный французский незнакомца, банковский служащий принял бы его за албанца, поляка, а то и русского. Слишком много этой братии с замашками уличных грабителей наводнило в последние годы древнюю Лютецию. И никакие костюмы от модных кутюрье не могли скрыть их волчьего экстерьера…
Но этот был не таков. Несколько старомодные манеры, версальский выговор, барственные повадки… Отвести в сторону глаза – и можно поклясться, что в кресле, поигрывая фирменной ручкой с логотипом банка, вольготно раскинулся какой-нибудь старый аристократ из тех, что еще сохранились в провинции. Владелец старинного шато, помнящий еще бошей на улицах Парижа, а то и расцвет Третьей республики …Отец мсье Дюбуа всегда преклонялся перед подобными субьектами.
– Увы, мсье. Таковы правила. Всех клиентов нашего банка знакомят с ними при заключении договора. И они не меняются уже сто тридцать восемь лет! – со сдержанной гордостью похвастался клерк.
– Очень жаль. И что, совсем ничего нельзя сделать?
– Увы… Но если вы желаете открыть счет в нашем банке…
– Вряд ли. Чересчур мал срок вклада.
Странный молодой человек покинул здание банка, сел в припаркованный неподалеку автомобиль и закурил. Со стороны казалось, что он надолго задумался. О, если бы тот же мсье Дюбуа, наблюдающий за посетителем через окно, снаружи кажущееся зеркальным, умел читать мысли…
– Что, опять облом? Я снова ни черта не понял из вашей тарабарщины, господин ротмистр.
– Александр. Когда вы изживете эту плебейскую привычку чертыхаться по всякому поводу и без повода?
– Я больше не буду.
– Вы опять ерничаете…
– И все-таки?
– Да, опять облом, как вы выражаетесь. Срок хранения истек, и вклад аннулировали.
– Как и во всех предыдущих банках. На что вы надеялись, Павел Владимирович? Что денежки будут смирно ждать вас целых девяносто лет? Да еще проценты накапают? Бред. Хоть много денег-то было?
– Пять миллионов франков.
– Пф-ф-ф! Ерунда. Лимон баксов. До введения евро, конечно.
– Золотом.
– И что? Прямо в золоте хранили?
– Нет, конечно…
– Тогда не жалейте, ротмистр. С четырнадцатого года столько девальваций и деноминаций было, что от ваших пяти лимонов сейчас осталось бы пять копеек.
– Сантимов.
– Что?
– Во Франции не копейки были, а сантимы. До этого вашего евро, конечно.
– А ничего более существенного у вас припрятано не было? Ну, не денег…
– Было. Но это – в последнюю очередь.
– Если уже не забрал кто-нибудь… Вы же говорили, что не вас одного послали.
– Послали не одного. Но никто, кроме меня, похоже, не добрался до цели…
– Да и вы, честно говоря, не добрались.
– Это точно.
– Что там у нас по программе.
– Во Франции все. Дальше – Женева.
– Ну вы даете! У меня же визы швейцарской нет!
– Разве это вас остановит?..
Молодой человек с седым виском, наконец, завел свой «БМВ» и скрылся за поворотом, к радости мсье Дюбуа, чувствующего себя не в своей тарелке из-за его присутствия…
* * *
– Уф-ф… Ротмистр, вы авантюрист! Да нас… меня легко могли арестовать за незаконное пересечение границы!
– Но не арестовали же. Даже внимания не обратили.
– Случайно.
Пререкаясь таким образом со своим «внутренним голосом», с которым постепенно настолько сроднился, что не совсем представлял, как раньше обходился без много повидавшего, умного, даже мудрого собеседника, советчика, помощника, Александр пересек то небольшое расстояние, которое отделяло Кантон Женева Швейцарской Конфедерации от Французской Республики.
Ланской «перехватывал управление» там, где требовалось, например при общении с полицейскими, совсем как российские гаишники, жаждущими выяснить, кто это раскатывает на таком шикарном авто с парижскими номерами. И непременно убалтывал последних, даже не прикасаясь к бумажнику. А уж обычные аборигены были просто без ума от проезжего. Сам Саша так никогда не смог бы. Он и на родине давно привык все конфликты решать посредством пары-другой разноцветных купюр…
– Кажется, здесь.
Александр, в последний раз сверившись с планом города, остановил «бумер» на тенистой улочке одного из окраинных районов, который когда-то был почти центром…
– Здание старинное, – сообщил он «спутнику», и без него все отлично видевшему. – «Бэнк вон Свисс анд…»
– Александр. Вы все норовите читать с английским акцентом. А это немецкий. Не «Бэнк», а «Банк», не «вон», а «фон»…
– Чему в школе учили, – привычно огрызнулся Петров. – А что за «Свисс»?
– «Швисс». Швейцария по-немецки.
– Понятно. Этот банк?
– Вроде бы этот. По крайней мере, первая часть названия совпадает.
– Тогда пошли?
– Пойдемте…
За конторкой банка, в России сошедшего бы за какую-нибудь заурядную сберкассу, дремал старичок, как две капли воды похожий за соседа по креслу в том памятном авиарейсе. Видимо, посетители своим вниманием это заведение не баловали.
– Это Женевско-Швейцарский банк, милейший? – обратился ротмистр, облокачиваясь на конторку рядом с таблицей обменных курсов, судя по дате, выложенной цифрами-магнитиками, не обновлявшейся пару недель.
– Да, мсье. Так мы именовались до самого семьдесят пятого года, – пробудился ветхий банкир. – Пока не повеяли ветры перемен…
Перемены, похоже, консервативный клерк не одобрял. Что ж – это внушало определенные надежды…
– Я наследник некого господина, когда-то положившего кое-что в ваш банковский сейф.
– Да? Номер ячейки, пожалуйста.
Ланской назвал трехзначное число, и старичок зарылся в записи.
– Не может быть! – оторвался он от своего занятия минут через десять – Павел Владимирович вместе с Сашей уже успели изучить все рекламные буклеты и выцветшие журналы, лежащие на столике для посетителей, и рассказать друг другу десяток-другой анекдотов, взаимно посчитав их несмешными и очень странными. – Этот сейф не открывался с одна тысяча девятьсот четырнадцатого года!
– Я в курсе, – кивнул ротмистр, стараясь унять расходившееся сердце. – Мне можно его открыть и забрать содержимое?
– Конечно! – клерк выбрался из-за своего барьера и распахнул дверь, ведущую вглубь помещения. – Если знаете код, открывающий сейф. Бумаги я с собой возьму…
Бетонная комнатушка, одна из стен которой сплошь состояла из сейфовых дверей, лежала гораздо ниже уровня земли, и спускаться к ней пришлось по бесконечной винтовой лестнице. Но вот она позади.
– У нас, собственно, всего два сейфа неоткрытыми и остались, – сообщил старичок, похлопывая ладонью по массивной дверце с нужным номером на потускневшем от времени шильдике. – Еще отцу предлагали их вскрыть, когда началась эта свистопляска с поисками нацистского золота, но папаша был непреклонен…
– Так вы сын владельца банка?
– Он самый. Теперь и сам владелец. Не полноправный, конечно… Совет акционеров всем заправляет. Давно бы закрыли мой банк, да вот эти два сейфа мешают. Нельзя по закону. Вот когда сто лет пройдет с момента вклада… Боюсь, только я не доживу.
– Ничего. До моего приезда дожили ведь.
– И то верно. Ну, не буду вам мешать, подожду за дверью. Сами с замком справитесь?
– Попробую.
– Если будут вопросы – вот на стене инструкция.
В дверном замке скрежетнул ключ, и все стихло.
– Неужели удача, Павел Владимирович?
– Плюньте три раза, Александр! Сглазите еще!
– А почему здесь?
– Это был единственный в то время банк в Швейцарии, ячейки которого запирались не ключом, а кодом, – вращая барабан с цифрами, ротмистр ввел первую цифру кода. – Последний писк прогресса для того времени, между прочим.
– А почему с ключом не подошли?
– Сами не догадываетесь? Кто в то время знал, кому придется открывать сейф? – Вторая цифра. – Да и ключ мог попасть не в те руки. А код знали только избранные.
– И вы в их числе?
– И я. Не мешайте: ответственный момент.
Старинный механизм поддавался туговато, но ни разу не заклинил. Все-таки «швейцарские гномы» знали свое дело, умудрившись не посрамить репутацию многие годы. Третья, четвертая и пятая цифры встали на свои места.
– Ну же, Пал Владимирыч!
Ланской ввел шестую цифру, и где-то в глубине массивной стальной плиты что-то глухо щелкнуло. Оставалось только повернуть штурвальчик и…
– Извините, Александр Игоревич, – извиняющимся тоном промолвил ротмистр, положив Сашины пальцы на холодный металл. – Но пока что я не могу вам показать всего…
И свет для молодого человека привычно померк…
* * *
– Что, уже можно? – со всем возможным для мыслей сарказмом спросил Петров, когда глаза, а не непонятные потусторонние рецепторы, оценили обстановку незнакомого гостиничного номера.
Ссылка в «хранилище памяти» на этот раз длилась совсем недолго – Саша даже рассердиться на вероломного компаньона толком не успел. Однако в миру, судя по наручным часам, прошло больше суток. Он не уставал дивиться капризам изолированного времени.
– Почему же нельзя? – удивился ротмистр. – Конечно, можно!
– Спасибо. Вытурили, как малыша из комнаты…
– Вы сердитесь? Зря. Есть вещи, знать которые до поры до времени просто не следует.
– Ладно, замяли… Много фантиков откопали-то?
– Каких фантиков? – опешил Ланской. – Что вы имеете в виду?
– Ну, денег старых. Они ведь теперь не дороже фантиков стоят. Разве что коллекционерам продать… Я слыхал, что есть такие, которые большие деньги дают за старые купюры.
– С чего вы взяли, что там были купюры?
– А что, золото? Вот это уже лучше!
– Как вы все-таки меркантильны, Александр…
Павел Владимирович надулся и замолчал, не откликаясь больше ни на какие подколки со стороны компаньона. Саша успел сходить в соседний ресторанчик, перекусить, сделать небольшой моцион по старинным, мощенным брусчаткой улочкам, а ротмистр все не подавал признаков жизни.
Вышел на связь он лишь вечером.
Петров, удобно устроившись перед телевизором, щелкал пультом, надеясь поймать если не русский канал, то хотя бы англоязычный, но попытки были тщетны: среди изобилия немецких, французских и даже итальянских программ ничего мало-мальски понятного не попадалось. Пришлось привлечь некоторые ранее приобретенные познания и расколоть парочку кодированных эротических. Законопослушные европейцы особенно-то и не напрягались, считая предупреждающую надпись, то и дело вспыхивающую на экране, лучшей защитой.
«Ну и заплачу трохи, когда съезжать будем, – подумал Саша. – Не миллион ведь…»
– Как вы можете смотреть подобную гадость? – ожил «внутренний голос» после нескольких минут просмотра.
На экране здоровенный волосатый мужик валял в койке сразу двух телок – блондинку и брюнетку, – почти не уступавших ему габаритами. А кое в чем, изрядно накачанном силиконом, и превосходивших.
– Бросьте, ротмистр, – лениво откликнулся экс-бизнесмен, сам предпочитавший порнушке «живое общение», но решивший не уступать из принципа: подумаешь, какой аскет выискался! А у самого в «розовом омуте» еще и не такие черти водятся. – Никакая это не гадость. Я бы даже мягким порно не назвал. Ретроэротика в стиле Тинто Брасса.
– Ну, если вам нравится…
– Вы бы лучше рассказали, Павел Владимирович, на что вам деньги-то были нужны. Все равно ведь не выгорело ничего, как я понял.
– Вы шутите? Не знаете, зачем деньги?
– Э-э, нет. Только не надо мне ля-ля про то, что хотели пожить всласть на эти бабули. Вы товарищ идейный, как я понимаю.
– Товарищ?
– Ну, господин. Какая разница, в принципе… Колитесь, ротмистр, на что хотели потратить наследство? Небось, на борьбу? На подрывную деятельность?
Ротмистр сник.
– Да, что-то в этом роде…
– А сколько ожидалось-то, если не секрет?
– Уже не секрет. Миллионов двадцать-тридцать. При условии, что никто из моих коллег не успел до меня.
– Да это же гроши, Павел Владимирович! Даже если золотом. Сейчас на терроризм миллиарды ссужают. И не каких-то там франков, а полновесных евро. Или долларов, в конце концов, хоть вы их и не уважаете. За тридцать лимонов и на острове каком-нибудь переворот не подготовить, не то что в России, – Петров с умыслом переключил канал на другую эротику, явно противоположного, «голубого» плана. – Мир изменился, ротмистр.
– Да, изменился… Выключите, наконец, эту пошлятину!
Саша с интересом следил, как его левая рука неуклюже сгребла со столика пульт и принялась тыкать указательным пальцем в кнопки, то усиливая звук, то изменяя формат экрана.
– Зеленая кнопка, – подсказал он, сжалившись. – Хотя в мыслях вы это пошлятиной не считаете…
– Благодарю, – выключил Ланской телевизор и только после этого спохватился: – Что? Что вы имеете в виду? Объяснитесь, сударь!
– Да все то же, – безмятежно ответил Александр, решив, что лучшего времени для сбрасывания козырей не представится. – Чем у вас там «хранилище» наполнено, а? Шалунишка вы наш…
– Да как вы смеете!.. Да я!.. – взъярился офицер и вдруг успокоился. – Вы лжете, мальчишка. Вы не могли проникнуть в мое «хранилище памяти». Я об этом подумал.
– Ну да, подумал, постарался, – кивнул экс-бизнесмен, отбирая правой рукой у безвольной левой пульт и снова возвращая на экран извивающиеся потные тела (правда, все-таки противоположных полов). – Только и мы не лыком шиты. На всякую хитрую скважину, сударь, – передразнил он компаньона, – есть кое-что с винтом.
– Стоп. Объяснитесь, – потребовал Павел Владимирович. – Как это вы смогли проникнуть ко мне? Я бы об этом знал.
– А может, и знаете. Только признаться стесняетесь. Ха-ха, будуарчика своего стесняетесь. Розового!
– Вы с ума сошли. Какой еще будуар? Хотите, я вам покажу свои апартаменты? Не такой бардак… пардон… беспорядок, как у вас, но все весьма строго, по-походному.
– Ага, прибрались, конечно. Замаскировались… Только я все знаю. И как мечтаете, чтобы мужик вас облапал, и это самое… Пошлятина, в общем.
– Если бы я мог, я бы вам залепил пощечину, сопляк, – процедил ротмистр ледяным тоном. – А потом – к барьеру! Всякое слышал в своей жизни, но чтобы такая беспардонная клевета…
– А вы попробуйте! Ваша рука, так и быть, левая, моя – правая. Дуэли не обещаю, но будет интересно. Только уж и морды половину забирайте, чтобы поровну!
Но Ланской и не думал поддаваться на провокации. Он просто думал.
– Похоже, что вы не шутите, – донеслось до Саши спустя некоторое время, как бы издалека. – Это нужно проверить…
– Какие уж шутки! Эй! Вы куда?
Ответа не было…
5
Саша шел по весеннему Парижу, глубоко засунув руки в карманы. И не радовало его раннее, по сравнению с Москвой, тепло, не останавливали взгляд поднадоевшие уже достопримечательности, а спешащие куда-то по своим делам парижане – раздражали донельзя. Как раздражают занятые люди человека, которому ровным счетом нечем заняться.
Пропавший в тот памятный вечер ротмистр так и не объявлялся. Вот уже больше двух месяцев… Сначала бывший бизнесмен был рад, что все вернулось на круги своя и он предоставлен самому себе, как и ранее, но постепенно начал грызть некий червячок. Посудите сами: скучновато быть обычным человеком после того, как воочию познакомился со своим внутренним голосом. И что с того, что это всего лишь иллюзия поврежденного в аварии мозга? С невидимым собеседником было интересно, он втравливал в некие авантюры, немыслимые ранее в размеренной жизни делового человека. И уже с некоторой ностальгией гладил он пальцем заживший шрам на тыльной стороне правой кисти…
Чинная Женева скоро наскучила молодому человеку. За полмесяца он обошел все музеи, посетил все вернисажи, даже, рискнув, выбрался в соседнюю Италию на выставку деревообрабатывающего оборудования, чуть было не заключил там контракт на приглянувшийся станок, но вовремя вспомнил, что деревообработка теперь должна волновать его не более обратной стороны Луны, и загрустил окончательно. Не помог даже визит в знаменитое казино. Веселья не добавилось, а счет облегчился на пару тысяч евро.
Бесследно исчезнув, ротмистр оставил после себя одну загадку: что именно он обнаружил в последнем банковском сейфе, что так несказанно обрадовался. Сидя долгими вечерами перед тараторящим на непонятных языках телевизором, Саша пытался найти решение и все время сползал то на корону Российской империи, то на крупный алмаз – брата-близнеца знаменитого «Орлова». Действительно – не несколько же пачек давно отмененных банкнот или кипа облигаций его так вдохновила?
Но тщательнейший обыск в номере ничего не дал. Какой бы ни была обретенная драгоценность – она снова исчезла без следа…
В конце концов, когда на деревьях начали набухать почки, Саша плюнул на все и укатил в Париж – Мекку всех эмигрантов, что политических, что экономических. Пристанище беглецов всех мастей.
И потянулись невеселые дни…
Саша уселся за столик давно приглянувшегося ему кафе с видом на Нотр-Дам-де-Пари и заказал чашечку капучино и сигару. Денег на карточных счетах пока хватало, и не хотелось думать, что будет, когда они завершатся.
«Сумеешь работать сантехником, господин директор? – невесело подтрунивал над собой Александр. – Или дворником? А может, наймешься на сбор винограда куда-нибудь в Прованс?..»
– Excusez, monsieur, – услышал он над самым ухом приятный женский голос. – Vous permettrez de prendre de votre petite table la salière?
За прожитые в Швейцарии и Франции месяцы Петров уже несколько поднаторел в местной «мове», но столь длинные фразы, да еще картаво выпаленные на огромной скорости, с парижским прононсом, до сих пор ставили его в тупик.
– Что? – автоматически пробормотал он, поднимая глаза на вопрошающую, и опешил, настолько прекрасной показалась ему стройная шатенка, озаряющая неяркий парижский день лучезарной улыбкой. – Que? – Тут же поправился он.
– О-о-о! Вы говорите по-русски? – изумилась девушка. – Вы русский?
Акцент выдавал в ней француженку, но все равно возможность побеседовать на родном языке, впервые, может быть, с момента исчезновения «внутреннего голоса», обрадовала Сашу несказанно.
– Да, я русский.
– Бог мой, как интересно! – всплеснула руками незнакомка. – Я тоже русская, вы не верите!.. Не поверите.
Говорила она вполне правильно, разве что слегка картавила и иногда путала ударения.
«Как прибалтийка прямо, – подумал молодой человек. – Или полька…»
С польками он наобщался в «Ржечи Посполитой» досыта, причем не только и не столько в деловой обстановке…
– Вы из Союза?.. Пардон, из России? – спросил он и галантно отодвинул второй стул у своего столика. – Присаживайтесь, пожалуйста.
– При… как? – мило сморщила носик девушка. – Садитесь?
– Да-да, садитесь, пожалуйста.
Парижанка не стала жеманничать и уселась.
– Так вы… – напомнил Саша.
– О нет! – еще раз улыбнулась незнакомка. – Я родилась здесь… Из России была… О, моя бабучка. Нет, бабушка. Перед бабушка.
– Прабабушка?
«Эмигрантская правнучка? Да-а-а… Везет мне на «бывших»…»
– О, да-да… Прабабушка. А вы?
– А я из России. Из нынешней.
«Сейчас станет ахать… Конечно, ведь мы, русские, в их представлении сплошь бандиты…»
– Как интересно! Из Санкт-Петербурга?
– Нет, из Москвы.
– Знаете, моя пра… бабушка тоже жила в Москве. А я всю жизнь думала… мечтала там побывать. Хотите, я покажу вам ее фото?
Девушка вынула из сумочки изящное портмоне и, открыв, протянула Саше.
«Ну да, – мысленно вздохнул он. – Сначала демонстрируете первому встречному свои кредитные карточки, а потом горюете, что вас грабят…»
В прозрачном окошечке виднелось мутноватое фото: дама в белом платье и роскошной шляпе, сидящая в кресле, на спинку которого картинно облокачивался офицер.
– Очень красивая, – на всякий случай похвалил мужчина, едва разглядевший черты лица, запечатленного на древней фотокарточке. – Похожа на вас.
– Вы это находите? – улыбнулась девушка. – У вас хороший взгляд… как это… глаз. А как вас зовут?
– Саша. Александр, – поправился молодой человек.
– Какое замечательное имя! А меня зовут не… некрасиво.
– Как же?
– О-о-о! Вам не нравиться.
– И все-таки.
– Натали. Наталия.
– Наташа?
– О-о! Да, Наташа…
Молодые люди явно нравились друг другу, и ничего не значащий разговор продолжался довольно долго. Строгий деловой костюм новой знакомой и минимум косметики у нее на лице вселял в Сашу уверенность, что перед ним не «ночная бабочка», собирающаяся заманить простака-иностранца в свои сети. Наоборот, она не позволила ему угостить себя, да и разговор велся все более на географически-исторические темы.
«Как бы у нее телефончик выцыганить? – думал бывший бизнесмен, напрягая все силы, чтобы поддержать светский разговор. – Не даст ведь… А вдруг получится?..»
Но мечтам его не суждено было исполниться…
– Извините, мадемуазель, – раздался над ухом другой голос, на этот раз мужской и совсем не мелодичный. – Я украду вашего кавалера на пару минут?
«Ну вот, похоже, начинается… – позади Сашиного стула стоял явный выходец с Кавказа, причем совсем не офранцузенный, как Шарль Азнавур или Анри Верней, – самый что ни на есть абрек в полной своей красе. – А ты скучал… Видишь, повеяло чем-то знакомым…»
– Извините, Наташа, – поднялся он на ноги: не затевать же, в самом деле, разборки при столь милой даме. – У меня дела… Очень приятно было познакомиться. Мы сможем как-нибудь увидеться?
– Да… Но кто эти люди?
– Они мои… – Петров смерил кавказца взглядом с головы до ног, попутно отметив еще двоих, мнущихся у ограды. – Друзья… Извините еще раз.
Сам не зная что делает, он наклонился над столиком, взял Наташину ладонь в свою руку и прикоснулся губами к кончикам прохладных пальцев, как видел когда-то в кино.
А потом повернулся и зашагал к поджидавшим его кавказцам, оставив ошеломленную девушку в одиночестве…
* * *
– Ну и куда дальше? – Александр уселся на заднее сиденье припаркованного под липами «ситроеновского» минивэна, даже не думая сопротивляться «услужливым» незнакомцам, распахнувшим перед ним дверцу. Можно было, конечно, поднять шум, привлечь внимание редких в такой час прохожих (в основном туристов, кстати)… И, скорее всего, получить под ребро что-нибудь острое. Судя по всему, шутить ребята не собирались, и за их кожаными плечами явно маячила фигура Мамедова. Кто же еще мог отыскать человека-иголку в такой копне сена, как многомиллионный Париж?
«Чувствовал я, что добром это не кончится, – тоскливо подумал Петров и украдкой бросил взгляд на только что покинутый столик: Натали, похоже, сразу забыла о нем – ишь, как увлеклась разговором по сотовому. – Разве такая акула, как Мамедов, с деньгами так просто расстанется…»
– Чего озираешься? – повернулся с переднего сиденья «Азнавур». – Девушка понравилась? Ай, какая девушка! Персик! Хочешь, с собой возьмем? Место в машине еще есть.
Саша промолчал.
– Ну, не хочешь, как хочешь, – разочарованно протянул бандит (ну не доктор же наук из близлежащей Сорбонны, в самом деле!). – Прокатились бы с ветерком.
– Куда?
– Да тут недалеко, ты не волнуйся, – абрек скалил зубы, наполовину металлические. – Давай, – кивнул он шоферу…
* * *
– Шарль? – взволнованно говорила, почти кричала тем временем Натали в трубку. – Это ты, Шарль?
– Да, это я, – иронично отвечал невидимый Шарль. – Как это ни странно – я. Или ты надеялась найти по этому номеру другого? Вообще-то, я, в отличие…
– Шарль, милый!..
– Вот тут извините, – невидимый Шарль был непреклонен. – Да, я был когда-то для тебя милым, даже, осмелюсь заметить, любимым, но…
– Потом, Шарль! Об этом – потом. Понимаешь, минуту назад какие-то незнакомцы посадили в машину одного человека и увезли…
– Стоп, – подобрался Шарль. – Что за человек? Что за машина? Номера запомнила?..
Разве мог иначе вести себя инспектор полиции двенадцатого Парижского округа?..
* * *
Квартира была большая, старинная. Наверное, в ней лет двадцать назад доживал свой век кто-то из старых аристократов, помнивших довоенный Париж. Не Париж сорокового, который вскоре ожидало нашествие ненавистных бошей, а Париж четырнадцатого, с неторопливо прогуливающимися по бульварам, под руку с кавалерами, дамами в кринолинах, извозчиками, уступающими дорогу редким еще авто, и неистребимым духом старого галльского легкомыслия, изрядно потускневшего за прошедшие десятилетия…
Но старина давала трещины и осыпалась пластами, как старая штукатурка, под натиском молодого двадцать первого века. Плоский ЖК-телевизор под портретом какого-то надутого офицера, затянутого в старомодный мундир, стопка DVD в ярких обложках на полке книжного шкафа, рядом с тисненными золотом корешками толстенных томов… Только до камина, топящегося, несмотря на теплую, в общем-то, погоду, технологический прорыв не добрался – никакой голографической имитации, самые что ни на есть настоящие поленья, пылающие жарким огнем и плюющиеся крошечными угольками на пол, хозяйственно выложенный в этом месте керамической плиткой.
«Чудики какие-то, – подумал Саша, против воли наблюдая за прихотливым танцем огненных чертиков за темной от времени фигурной решеткой. – Теплынь на дворе, а они тут целый мартен раскочегарили…»
Он вспомнил гораздо более скромную печурку в деревенском бабушкином доме. И то, как любил просиживать перед ней на зимних каникулах долгие вечера, просовывать в круглые дырочки чугунной дверцы осторожно отщипнутые от березового полешка лучинки, жадно пожираемые такими же, как здесь, огненными бесенятами… И ночевки у костра с папой.
– Понравился? – дружелюбно спросил по-прежнему безымянный кавказец (сходства с Азнавуром все-таки было маловато), усаживаясь напротив Саши в жалобно пискнувшее под его литым телом старинное кресло. – Мне советовали кирпичом заложить. Мол, сквозняки и все такое, да и копоть от него… А я, понимаешь, люблю огонек. Чтобы дымком пахло, чтобы по-настоящему…
– Ты меня сюда притащил камином любоваться? – невежливо перебил словоохотливого абрека Петров.
– Да нет, – облокотился на стол хозяин. – Не камином.
– Тогда давай ближе к делу.
– Торопишься? – блеснул коронками кавказец. – Ну, давай тогда к делу.
– Эфенди меня просил привет тебе передать, – продолжил он после минутной паузы. – Найди мне, говорит, Сашеньку нашего и спроси у него, долго ли он еще собирается дурака валять, от дела бегать…
– А ему какое собачье дело? Что хочу, то и делаю.
– Вай, вай, какой ты грубый, Саша… Эфенди человек уважаемый, а ты его собакой обзываешь. Нельзя так. А дело ему такое, что деньги, тебе даденные, не на баловство предназначены.
– Кого мои деньги волнуют?
– Всех волнуют, Саша. Эфенди надеялся, что ты новое дело начнешь…
– Чтобы он снова на него лапу наложил? Благодарю.
– А ты вот по Европам раскатываешь, тратишь денежки направо-налево… Это непорядок.
– Так ты за деньгами приехал?
– За ними. Не бойся, – поспешил заверить Александра абрек. – Тебя не обидим. Тебе для безбедной жизни десяти процентов хватит? Или пятнадцати? – расщедрился он.
Саша даже задохнулся от негодования.
– Вот вам десять, – сложил он кукиш. – А вот – пятнадцать, – в нос кавказцу ткнулся второй. – Передайте своему Мамедову, что ни гроша он не получит.
– Получит, – сокрушенно покачал головой абрек. – Все получит… Потому что, когда ты деньги отдашь, тебе и пяти процентов не понадобится… Соглашайся, не глупи, а? Скажи номера счетов, подпиши бумаги и ступай к своей девушке.
– Не скажу.
– Не скажешь… – покивал абрек. – Добром не скажешь… Что это у тебя? – цепко схватил он Сашу за рукав и, без труда преодолев сопротивление, подтащил правую руку к себе, намертво прихлопнув запястье могучей, поросшей с тылу черной курчавой шерстью, пятерней. – Шрам?
Цокая языком, он, не обращая внимания на Сашины попытки вырваться, долго изучал заросший шрам на том месте, куда вонзилась когда-то ручка.
– Говорят, ты терпеливый, – взглянул он в глаза собеседнику, после того как налюбовался всласть. – Говорят, «Паркер» в руку себе воткнул и даже не поморщился. Что, в самом деле терпеливый?
– Отпусти…
– А если мы проверим сейчас? – не слушал его посланец Мамедова. – Ваха, давай, – бросил он через плечо одному из спутников, сидящему на корточках у камина и лениво перемешивающему угли кочергой.
Тот согласно кивнул и встал на ноги. Конец старинной бронзовой кочерги пылал малиновым светом, и, как только сейчас понял Александр, толстую кожаную перчатку без пальцев «кочегар» надел вовсе не для шика…
«Пытать будут…»
В мозгу промелькнули настолько ужасные картины, что захотелось зажмуриться, затрясти головой и проснуться… И чтобы все происходящее оказалось лишь кошмаром, привидевшимся под утро. Но еще больше не хотелось показать палачам, что он струсил.
«Долго ли выдержу?.. А когда не выдержу? Счетов-то я все равно не знаю… Значит, будут пытать до конца. Эх, господин ротмистр, удружили вы мне со своим личным счетом…»
А «кочегар» со своей кочергой уже приблизился настолько, что Петров уже чувствовал исходящий от раскаленного металла горьковатый запах окалины. И легкое пока, почти приятное тепло…
Крепкие руки схватили его за плечи, и теперь он даже неимоверным усилием не смог бы вырваться из рук ухмыляющегося абрека.
– Постойте…
Но его не слушали. Кочерга приближалась.
И в тот самый момент, когда пылающий металлический стержень должен был с шипением коснуться кожи, Саша почувствовал, как все его мускулы сами собой поочередно дернулись несколько раз, словно от нервного тика. Или для пробы сил…
Сашино тело, внезапно обмякнув, расплылось киселем в кресле, так что державшие его посчитали пленника лишившимся чувств от переживаний и чуть-чуть ослабили хватку. Самую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы только что безвольное тело превратилось в развернувшуюся пружину. Одновременно лежащая на столе рука дернулась назад, да с такой силой, что кавказец, инстинктивно попытавшись ее удержать, дернул на себя. И тут же заработал мощный удар в грудь сложенными щепоткой пальцами и полетел вместе с креслом на пол.
Руку прострелило болью до самого плеча, но Саше уже было не до этого. Вернее, его телу, действующему без участия разума. Словно марионетка под умелой рукой кукловода.
Кукловода?!!
«Ротмистр?»
«А пальчики-то у вас слабоваты, Александр, – прозвучал в мозгу знакомый «внутренний голос». – Тренировать нужно пальчики… Но не переживайте – правую ручку мы побережем… Главное, не мешайте мне, пожалуйста…»
Но бывший бизнесмен и не думал мешать, словно сторонний наблюдатель, следя, как под ударами его рук (левой руки), локтей, колен и даже тех частей тела, которые по определению не могут служить оружием, противники разлетаются, как кегли, сшибая друг друга с ног. А тело, живущее собственной жизнью, кружилось по комнате, для хозяев внезапно ставшей неимоверно тесной, в странном танце, разя направо и налево…
Да, Саша не был трусом или хлюпиком, в свое время умел и любил подраться, даже посещал какое-то время в детстве секцию бокса и пытался освоить по затертой бледной ксерокопии азы карате, но чтобы вот так… Словно киношный Джеки Чан, он крутился волчком, умудряясь, казалось, даже не опираться ни на что материальное, нанося удары, парируя их, уходя от точно направленных выпадов и обращая во вред врагу неумелые. Двое из кавказцев уже корчились на полу, хозяин, придавленный тяжелым креслом, так и не подавал признаков жизни, а ротмистр в Сашином теле никак не давал оставшимся двоим перейти к более мощным средствам убеждения, чем кочерга и кулаки.
Все завершилось гораздо быстрее, чем вы это успели пробежать глазами. Не успевшая остыть кочерга вдруг с жутким шипением врезалась в лицо одного из кавказцев, заставив того с воплями выйти из игры, а второй, оцепеневший от содеянного вроде бы безвольным пленником, так и не смог понять, почему мраморная каминная плита врезалась ему в лоб… Завершил битву милосердный удар все той же кочерги, обрушившийся на загривок воющего от нестерпимой боли обожженного бедняги и послуживший своего рода анестезией.
«Ну, вот и все…»
Ротмистр победно оглядел поле боя Сашиными глазами и вдруг с проклятием отшвырнул погнутый от удара бронзовый прут. Саша, одновременно с ним, ощутил в ладони боль от ожога, и тут же немилосердно заныли вывихнутые пальцы правой руки, отбитые локти и колени, противно потянуло в паху…
«Пардон, – несколько смутился Ланской. – Я не подумал о том, что вы недостаточно тренированы. Надо будет наверстать это упущение… Сами двигаться сможете?»
– Смогу… – буркнул Петров и взвыл от неожиданной боли: левая рука, сама горящая от ожога, резко, с вывертом и хрустом, дернула правую за пальцы. – С ума сошли?
«Тихо, тихо! Все в порядке, – раздалось в мозгу. – Пошевелите пальчиками… А? Нормально? И следите за языком, а то наши… гм-м, друзья могут посчитать, что спятили именно вы…»
Нога сама собой дернулась и вышибла из руки не вовремя очухавшегося бандита пистолет, со стуком улетевший куда-то за каминную решетку.
«Спасибо… – мысленно поблагодарил свое «второе я» Александр. – Где вы пропадали все это время?»
«Ага! Соскучились? Давайте-ка поскорее сделаем ноги, как принято выражаться в ваше время. Все вопросы – потом…»
Но сделать ноги, увы, не получилось: в дверь уже настойчиво звонили.
В лицо открывшему полиции дверь бледноватому высокому человеку, бережно нянчащему левой рукой правую, уткнулось сразу несколько пистолетов, а на запястьях тут же защелкнулись наручники…
6
– Откуда вы так хорошо знаете французский?
С первого взгляда было заметно, что молодому симпатичному полицейскому в гражданском задержанный не нравится. И причина этого крылась совсем не в том, что инспектор, как многие аборигены Западной Европы, к пришельцам с Востока относился предвзято. Совсем нет: сам выросший в многодетной семье натурализовавшегося алжирца, Шарль Хабиби не видел в чужаках особенной опасности. И голословные, в общем-то, утверждения, что все русские мужчины – бандиты, а их женщины – проститутки, считал бредом. Первое – потому что сам служил Фемиде и, как никто другой, знал, что русских и вообще славян среди криминального сброда, наводнившего столицу Франции в последние десятилетия, были сущие крохи. Исчезающе малое количество по сравнению с его же, инспектора Хабиби, единоверцами – арабами, турками и албанцами. Может быть, среди воротил бизнеса или компьютерных взломщиков… Но эти сферы уже выходили за рамки, установленные для криминальной полиции.
А второе… Еще недавно он очень близко знал одну русскую девушку…
– У нас хорошо преподают иностранные языки в гим… гм-м… в школах, – с некоторой запинкой ответил задержанный, обладавший таким чистым «версальским» выговором, что, к примеру, отцу Шарля Сулейману, до сих пор укладывающему асфальт, несмотря на солидный возраст (жить-то как-то надо), оставалось бы лишь позавидовать. Да и самому инспектору, язык парижских окраин осваивавшему отнюдь не в пансионе для отпрысков состоятельных семейств.
– Да? Что-то не доводилось мне раньше встречать русских, шпарящих по-нашему без малейшего акцента, – насупился Шарль, изучая розовые странички паспорта, сплошь пестрящие визами Египта и Турции, кое-где разбавленные «шенгенами». – Вашу школу, случайно, курировал не КГБ?
– Что?.. Ах да, КГБ… Нет, я не имею к спецслужбам никакого отношения.
– А карате вас, надо думать, научили в школе бальных танцев.
– Не карате, мсье, – вежливо поправил слугу закона допрашиваемый. – Джиу-джитсу, осмелюсь заметить.
При этих словах молодой человек непроизвольно прикоснулся пальцами к седому виску, вызвав особенно яростный приступ неприязни у инспектора.
«Как раз такие и нравятся взбалмошным девчонкам, – неприязненно подумал инспектор, косясь на дверь, за которой, как он знал точно, маялась одна из таких «девчонок». – Седина, шрамы… Джиу-джитсу… Тоже мне – агент ноль-ноль-семь! Что это хоть за хрень такая – джиу-джитсу?»
Увы, молодой полицейский не обладал ни первым, ни вторым – курчавые волосы его были черны как смоль, а кожа – довольно белая, кстати, – гладкая, словно у девушки. Да и восточными единоборствами парень не увлекался, с горем пополам освоив десяток приемов из обязательного арсенала – он больше полагался на табельное оружие.
«Естественно, что Натали выбрала вот этого супермена, к тому же соотечественника…»
С каким удовольствием незлой, в общем-то, инспектор засадил бы удачливого соперника в кутузку, но… Налицо была явная самооборона. По показаниям свидетелей – Натали нашла еще пару каких-то пенсионеров, удивших рыбу с парапета Сены и видевших похищение, так что тут не подкопаешься, – посадили его в машину насильно, в квартире были найдены в изобилии оружие и наркотики, на личностях, пострадавших от кулаков русского, пробы было ставить негде… В общем, парня нужно было отпускать. И даже поблагодарить, поскольку все трое избитых им «парижан» (паспорта Французской Республики у них были в полном порядке – выданы беженцам с Кавказа несколько лет назад) проходили по ряду громких дел, но…
– Я вынужден буду сообщить иммиграционным властям о вашем поведении, – Шарль с видимой неохотой закрыл паспорт с золотистым двуглавым орлом на темно-красной обложке и пустил его по столу владельцу. – И уверен, что срок вашего пребывания в Париже будет сокращен.
– Ничего страшного, – широко улыбнулся русский. – Я и сам собирался уезжать в самое ближайшее время. Мои дела здесь окончены и…
– В самом деле? – живо поинтересовался полицейский.
– Абсолютно точно, – заверил его задержанный, пряча паспорт во внутренний карман куртки. – Думаю завтра-послезавтра отбыть в Москву.
«Может быть, у нее с ним не так серьезно? – проснулась в душе влюбленного робкая надежда. – Как там звучит та странная русская поговорка? С глаз пропал – сердце забыло? Как-то так…»
– Рука не очень болит? – как мог сердечнее улыбнулся он, кивнув на забинтованную ладонь русского.
– Терпимо… До свадьбы заживет.
– До чьей свадьбы? – сердце Шарля пропустило удар. – До какой свадьбы?
– Это так говорится, – улыбнулся русский. – Русская поговорка. Я могу быть свободен?
– Отчего же нет? – облегчению француза не было предела. – Подпишите тут и вот тут… Отлично… Всего хорошего.
– И вам того же.
Молодой человек поднялся на ноги, чуть слышно охнув при этом («А он не такой уж супермен! – мстительно подумал Шарль, даже движения не сделав помочь сопернику. – Вовсе не из железа вы, мсье Джеймс Бонд, а из костей и мяса – ничем не лучше меня!»), и вышел из кабинета. И инспектор успел увидеть, как кинулась к нему Натали…
* * *
«У вас сердца нет, ротмистр! – бушевал Саша, готовый душу вытрясти из своего виртуального сожителя. – Зачем же вы так девушку обидели? Она от всей души хотела помочь…»
«Знаю я это «от всей души», – Петров мог поклясться, что Ланской ухмыляется. – Душа здесь, мой дорогой, ни при чем. Этой юной особой… очень миленькой – у вас есть вкус – руководили совершенно иные материи. Но, увы, нам сейчас нельзя тратить время на девушек. Какими бы миленькими они ни были. У нас – дела. А сердца у меня действительно нет – тут вы правы. Давно уже нет».
«Нам»… Александр внезапно понял, что до чего бы ни дошло у них с Наташей, только что убежавшей в слезах, он был бы не один на один с ней, а как бы «в компании». Со всезнающим, циничным и язвительным мужиком. Представить только: вдруг бы он начал встревать с советами, оценками, а то и вообще перехватил бы инициативу в самый неподходящий момент. Бр-р-р-р! Сашу аж передернуло.
«Извращенец!..»
«Что? Кто извращенец?»
«Кто? Я, конечно, – молодой человек тоже умел быть язвительным. – Гомик хренов! Будто я не знаю, что вы там себе мечтаете… Педераст!»
«Подбирайте выражения! – голос в мозгу налился металлом. – Да я вас…»
«Голубок! – продолжал издеваться Саша. – Как я мечтаю, чтобы он прижал меня к своей груди!.. – процитировал он по памяти одно из воспоминаний, хранящихся в «розовой комнате». – Как здорово ощущать его…»
«А-а-а! Вы об этом! – расхохотался невидимый ротмистр. – Увы, ваш сарказм не по адресу, юноша. В молоко, так сказать».
«Что вы имеете в виду?..»
Александр как раз запер за собой дверь, прошел в номер и устало опустился на нерасправленную кровать, бережно массируя до сих пор ноющую кисть. За окном смеркалось, хотелось встать под душ, принять чего-нибудь успокаивающего (не аспирина, надо думать) и завалиться в постель, надеясь на самого лучшего в мире лекаря – покой.
«Я знаю, о чем вы твердите все время. В своих блужданиях по чердаку вы, вероятно, наткнулись на чужое «хранилище памяти» и посчитали, что оно – мое. Отсюда и всякие непристойности, которыми вы меня щедро награждаете…»
«А то не ваше!»
«Не мое. Хотите в этом убедиться?»
«Какое мне де…»
Договорить Саша не успел, будто сраженный молнией, валясь на атласное покрывало…
* * *
– …ло? – автоматически выговорил молодой человек, озираясь. – Как вы это делаете?
Он опять оказался в своем «хранилище памяти», которое было начал подзабывать.
– Это не так сложно, – небрежно проговорил ротмистр, по-прежнему рисованный, вежливо улыбаясь. – При определенной сноровке, естественно… Ну что – будем стреляться, драться на шпагах или, по-плебейски, обойдемся кулачками?
Странное дело: Александр еще пять минут назад готов был разорвать своего симбионта на части, но теперь, когда он был уже не совсем виртуален…
– Что вы имели в виду?
– Вот, вы уже не так агрессивны… А имел я в виду то, что имел. Пойдемте.
– Куда?
– Увидите.
Ротмистр повернулся к стене («Надо же: и тыл себе прорисовал со всей скрупулезностью – даже хлястик на мундире не забыл!»), сделал небрежный пасс рукой и в неровной – Петрову даже стало стыдно за свое «творчество» – стене открылась дверь. Обычная филенчатая дверь, вроде бы даже из натурального дерева.
– Прошу! – сделал радушный жест Ланской. – Приглашаю вас в свои, так сказать, апартаменты.
Помещение оказалось значительно меньше Сашиной пещеры, а, может быть, только казалось таким…
– Это гостиная, – подтвердил сомнения ротмистр, подходя к старинному столу с канделябром и чуть пододвигая не менее древнее на вид кресло. – Я постарался придать этому безобразию хотя бы видимость жилища… Так выглядела гостиная в доме моих родителей. На тот момент, когда я… В общем, мама меня пережила, наверное. Я так и не вступил в права владения.
Бывший бизнесмен оглядел интерьер, знакомый ему по фильмам «про старину»: вычурная мебель, паркет, обитые тканью стены, какие-то картины в тяжелых рамах на них, массивная бронзовая люстра…
«Танька с ума бы сошла от зависти…»
– А вы где жили?
– Я?.. Да в основном снимал квартиры. Были, знаете ли, такие меблированные апартаменты для невысокого ранга чиновников, военных и прочего небогатого люда.
– Я думал, что все дворяне…
– Имели дворцы? Ошибаетесь, дорогой. Дворянство в Российской империи, да еще служилое, по условиям быта мало чем отличалось от вашего, как вы говорите, среднего класса. Даже поскромнее было в чем-то… Не все, конечно… Но роскошь в основном была уделом всяких скоробогатых купчиков и промышленников. Ваших коллег, – улыбнулся рисованным ртом граф.
– Ну, тоже не всех, – поморщился Саша, почему-то испытывая стыд за свою квартиру с аляповатой люстрой.
– Согласен.
– А где у вас?..
– Память? Там, где и должна быть, – ротмистр распахнул еще одну дверь, и молодой человек едва сдержал возглас удивления: они оказались на пороге поистине бескрайнего помещения, сплошь заставленного бесконечными стеллажами, на которых ровными рядами стояли…
– Книги?
– А почему бы и нет? Неужели бесформенные пузыри подходят для хранения знаний, образов, воспоминаний больше, чем старые добрые книги? – Ланской любовно провел рисованной ладонью по кожаным, тисненным золотом корешкам толстых фолиантов. – Вы, конечно, выберете что-нибудь более присущее вашему времени… Эти круглые радужные штучки, например.
– Диски? Но и книги еще не вышли у нас из обихода.
– То-то я нашел у вас в квартире богатейшую библиотеку…
Александр снова смутился: прав, черт побери, ротмистр, как всегда, прав… Танька читать вообще не любила, предпочитая «бумажной тягомотине», как она выражалась, сериалы с «настоящей жизнью». А он сам… Честно говоря, и не помнил, когда в последний раз брал в руки книгу. Нет, во время Парижско-Женевского безделья почитать как раз хотелось, но где было взять книгу на русском языке? А всю «библиотеку» дома составляли пачки ярких каталогов и справочники, бухгалтерские «гроссбухи» и штабеля всякого рода документов.
– Времени не хватает читать беллетристику…
– Времени на книги всегда должно хватать.
– Вы мне что-то еще хотели показать, – сменил тему Саша, понимая, что в споре всегда проигрывает графу.
– Ах да! Пойдемте…
Спутники прошли библиотеку и оказались перед еще одной дверью, которую Ланской распахнул еще одним своим хитрым финтом. А за дверью… Петров узнал свою «червоточину», прихотливо извивающуюся в свете прилепленных к своду «светлячков».
«Надо же, – подивился он. – Еще светят!»
– Светильники ваши – просто чудо, – ротмистр будто подслушал его мысли. – Я как раз бился над освещением своих… чертогов – пытался создавать всякого рода свечи, факелы, керосиновые лампы… Даже лампы накаливания. Но, увы… А у вас получилось просто и элегантно.
– Да как-то само собой вышло…
– Я же говорю, что у вас большие способности, – польстил граф.
Ход сменился лестницей, ступени которой уходили куда-то вниз, в темноту.
– Мне показалось, Александр, что негоже попадать туда тем же образом, что и вы. Поэтому и решил зайти с более привычного уровня.
Лестница закончилась обычной площадкой, даже мощенной керамической на вид плиткой. И такой же обычной дверью.
– Прошу…
* * *
Пола как такового не было – нога выше щиколотки уходила в плотный розовый туман и вязла там. Чувствовалось, что ходить тут до визита Александра и его спутника не пытался никто, а сам он убей не помнил подробностей своего перемещения по здешней «земной субстанции». Слишком уж шокировало его тогда содержимое «фигур памяти», заполняющих все вокруг, словно пузырьки пены огромную ванну.
«Может, превратить это… что-то, – подумал он, в очередной раз выдирая ступню из туманного желе, – в нечто более пристойное? В паркет, например…»
– И не пытайтесь, – ротмистр, похоже, читал мысли своего визави без проблем. – Не забывайте, что мы тут в гостях. Вам бы понравилось, если бы я принялся переделывать вашу кладовку на свой лад? Думаю, нет.
Дышащий вокруг розовый сюрреализм настолько не вязался с обликом военного, стоявшего рядом, что Саша вдруг засомневался в своей недавней уверенности.
«В гостях…»
– Вы хотите сказать, что все это – не ваше?
– Ну вот – не прошло и ста лет, как до вас, дорогой мой Александр, дошло. У вас в этом случае принято вспоминать жирафа.
– А у вас кого вспоминали?
– Не кого, а что, – охотно ответил Ланской. – Чаще всего вспоминали колокольню. Мало что было выше церковных колоколен в моей России… – внезапно помрачнел граф.
– Тогда что это? – Саша поторопился замять неловкость. – Кто это все навспоминал?
– Ну-ну, разве не догадываетесь? Не навспоминал, а…
– Так это воспоминания женщины?!!
«Как же я сразу не догадался? – для Александра все встало на свои места. – И любовные фантазии, и… все остальное…»
Припомнилось, как, мазнув мимолетом один из пузырей, он узнал сразу несколько рецептов незнакомых кушаний, перемешанных с методиками радикального похудания. И как озадачило это тогда, ведь ротмистр вроде бы – по крайней мере, нарисованный им самим образ – ожирением не страдал. Хотя мог и польстить себе…
– Ни в коей мере, – тут же заверил Ланской. – Даже в мыслях не было приукрашивать свой облик.
– Послушайте, граф. Это, черт возьми, невежливо – копаться в моих мыслях!
– Согласен. Только разве мы не находимся в ваших мыслях? Находись вы в моих – они тоже были бы для вас открытой книгой.
– Не заметил я что-то ничего подобного у вас в гостях, – проворчал Петров.
– Вы имеете в виду мою скромную каморку? Увы, – рисованный собеседник развел руками. – Это совсем не мои мысли. Да, я постарался восстановить кое-что из воспоминаний… Но… Вы разве не помните, что я… – Он замялся, подбирая слова. – Что я умер?
– Э-э-э…
– Нет, теперь я вполне готов допустить, что где-то там, – ротмистр махнул рукой в сторону копошащейся пены, – далеко отсюда, существует и мое личное, так сказать, «хранилище памяти», в данный момент обходящееся без хозяина. Но это создал я сам.
– А почему… Стоп! – оборвал сам себя Саша. – Почему теперь? Раньше вы, значит, были в этом не уверены?
– Да, я считал, что «кладовые памяти» гибнут вместе со своим владельцем, а поскольку я…
– Почему теперь?
– Потому что мы с вами здесь. Это ведь не ваше «хранилище»?
– Нет.
– И не мое. Даже принадлежащее не мужчине, а особе противоположного пола.
– Что из этого?
– Не торопитесь. Мы на чердаке женщины… Еще не родившейся.
– Что-о-о?
– Да, эта особа родится в весьма отдаленном от вашего – и теперь моего – времени. Полагаю, лет через пятьдесят. Или даже все сто.
– Откуда вы это взяли?.. – начал Саша, но услужливая память тут же подсказала ему: «Генератор вихревого поля, усиленный лайтраккерами по внешнему контуру…» – Так что выходит: это память женщины из будущего?
– Совершенно верно.
– А вдруг она просто увлекается фантастикой, – покосился Александр на колышущийся рядом розово-перламутровый пузырь сложной формы. – Выдумывает всякое…
– Я тоже так полагал, – серьезно кивнул Ланской. – Но вскоре убедился, что она ничего не придумывает. Почти… Просто времени здесь не существует в самом широком смысле этого слова. И попасть можно не только в настоящее, но и в будущее. Я убедился в этом, так сказать, на собственном опыте. А вы не желаете?
– Вот еще! – передернул плечом Петров и вдруг подумал, что именно из его «хранилища памяти» ротмистр вселяется в него реального… Неужели можно и…
– При определенной сноровке – да. И я вам в этом помогу. Это не так сложно…
– И что: я вселюсь в эту… даму?
– Я бы сказал – в девушку, Александр. Ей двадцать три года, не замужем, весьма привлекательна… По меркам вашего времени, конечно.
– И я превращусь в ее «внутренний голос»? Как вы – в мой?
– Не совсем, Саша, – мягко возразил граф. – Скорее в сон, грезу… Понимаете…
Рисованный военный нахмурился и помолчал, собираясь с мыслями.
– Понимаете, – наконец проговорил он, глядя в глаза Александру. – Она – наркоманка…
7
Александр проснулся и долго лежал, не открывая глаз.
«Неужели и это все сон, – думал он, выплывая из рассыпающихся, теряющих глубину остатков сонной одури, щедро перемешавших зыбкие кошмары с кристально-четкими осколками реальности. – Фантасмагория…»
Бизнесмен Петров был натурой довольно деятельной, поэтому долго валяться в постели не привык. Сон это или не сон, а впереди день, и нужно провести его не так бездарно, как предыдущие.
«Попытаться встретиться с Натали, – продолжал размышлять он. – Это первое. Наверняка то кафе – ее постоянное место. Парижане не любят менять свои привычки… Подойти… Возможно – с цветами, извиниться… Стоп! А почему ты решил, что девушка тебе не привиделась? Может быть, вовсе нет никакой Натали?.. И Парижа – тоже?..»
Он распахнул глаза и снова зажмурил их.
Никакого гостиничного номера вокруг не наблюдалось. Равно как знакомой до мелочей московской квартиры или иных привычных интерьеров. Напротив, окружало его нечто невообразимое…
Повторно глаза Александр открывал уже осторожнее, надеясь, что за тот короткий миг, что они были зажмурены, окружающее претерпело разительные метаморфозы.
Но не тут-то было…
Странное помещение, в котором он оказался, никуда не делось: заполненная золотистым полумраком комната, которую так и подмывало назвать залом – не меньше сотни квадратных метров, – потолок, теряющийся на невообразимой для москвича высоте, пол, смахивающий на черное зеркало…
«Все ясно, – подумал Саша, садясь на постели (огромном возвышении размером с добрых два его «сексодрома» – тоже немаленьких), застеленной золотистыми невесомыми покрывалами, и, похоже, судя по уютному колыханию, наполненной подогретой водой. – Еще в какое-то «хранилище» угодил. Это уже начинает надоедать…»
Ступив босыми ногами на пол, неожиданно теплый и упругий, несмотря на свою «зеркальность», он подошел к стене, от которой струился золотистый свет, озаряющий помещение.
«Штора, что ли? – тронул он тяжелую ткань. – Ну-ка, попробуем отодвинуть…»
Яркий солнечный свет ударил по глазам, заставив зажмуриться, но огромное, во всю стену, окно, оказавшееся за «портьерой», мгновенно пригасило яркие блики так, что освещение уже не мешало, странным образом не снизив ни на йоту свою прозрачность.
«Поляризяция», – всплыло в мозгу знакомое слово.
А за окном было яркое летнее небо, украшенное легкими облачками, и море неправдоподобно сочной зелени, раскинувшееся далеко внизу насколько хватало глаз. Лишь на горизонте из зеленых волн поднималась кремово-белая скала неправильных, но отчего-то совсем не казавшихся уродливыми очертаний.
«Высоко-то как… – придвинулся к самому стеклу, такому прозрачному, что казалось, будто его вовсе нет, Саша. – Этаж пятидесятый, наверное… Или выше?»
Чтобы точнее оценить высоту, он подался вперед еще, чтобы, как в детстве, опереться лбом о стекло, и внезапно понял, что стекла-то никакого и нет! Вытянув шею, он видел прямо под собой уходящую в бездну стену дома, далеко внизу теряющуюся в кипении зелени.
«Ё-мое… Какие там пятьдесят! Все сто! Я что – просто так на краю стою?..»
Петров вспомнил, как в далеком Бангкоке завтракал на сорок четвертом этаже отеля, сидя у самой стеклянной стены, и сердце замирало, когда взгляд падал в многометровую пропасть, отделенную от его кресла лишь толстым стеклом. Но там было стекло, а тут… Он протянул ладонь… исправно уткнувшуюся в пусть упругую, почти как пол, но несомненно преграду. Вывалиться через это странное окно, похоже, было совсем не просто.
Но вовсе не невидимое стекло ошеломило его: мужчина тупо разглядывал свою руку с тонкими изящными пальцами, украшенными каким-то невообразимым маникюром.
Женскую руку…
Назад: Андрей Ерпылев Личный счет. Миссия длиною в век
Дальше: Часть вторая. Личный счет